Беспричудная

      Прошло полторы недели с того момента, как Мизуки попала в больницу. Полторы недели с того момента, когда каждый день её стали навещать в палате номер «666». Полторы недели, как она не приходит в себя. Полторы недели, как она лежит без сознания, подключённая к ИВЛ. Хоть и кожа на шее, лбу и ногах восстановилась, она всё же ещё молодая и слабая, за ней нужен уход. А вот кожа на руках, к несчастью, даже на миллиметр не восстановилась. Это привело в заблуждение не только её родственников и друзей, но и самих врачей, а главное — её глав врача, который и понятия не имел, как такое возможно и что с этим делать.       Сегодня вторник. Учёба продолжилась. Аизава Шота вернулся в академию, в свой 1-А класс, и продолжил обучение.       Сегодня, по расписанию, у этого класса должен был пройти урок выбора геройских имён, с которыми помогала кума Шоты — Каяма Немури. Несмотря на тяжёлый период из-за своей крестницы, она весело провела урок, помогая подбирать ученикам подходящие геройские имена.       Урок подходил к концу, когда телефон классного руководителя, который спал в этот момент в своём жёлтом спальном мешке, зазвонил на весь класс, создавая тишину. Не хотя взяв трубку, он тут же её чуть не выронил, перехватив во вторую руку.        — Сотриголова? — спросил мальчик с зелёно-чёрной копной на голове. — Что-то… случилось?        — Мизуки очнулась… — проговорил он; глаза у всего класса заблестели.

ххх

      Мысли Аизавы Мизуки       Надоедливое пиканье аппаратов уже осточертело! Голова, и так раскалывающаяся на части, гудит ещё сильнее от этого звука. Она становится такой тяжёлой, что описать невозможно. Бесит… А этот противный запах. Что это? Спирт? И что-то ещё противное… хотя привыкаешь быстро. Аргх, чёрт, всё тело болит, особенно руки, совсем их не чувствую. Погодите-ка… а где это я?       Всё кругом бело: и стены, и потолок, и пол. Хотя нет. Нет тут ничего из этого: ни стен, ни потолка, ни пола. Как будто я летаю в каком-то странном пространстве, но и в этот же момент я твёрдо стою на своих двух. Странно… И тут нет ни спирта, ничего ещё похожего на запах. Да и телом я вполне себе нормально шевелю, голова на месте, хотя болит так, будто её отрезали. Что же это за место?        — А ты ещё не догадалась?       Я резко повернулась и увидела перед собой высокого, под два метра ростом, мужчину. Стройный он, фигура прям фигурой — красота. Кожа слабо загорелая. Лицо немного вытянутое, но красивое, с прекрасными скулами. Нос немного курносый, прямо как у меня. Губы узкие, но на вид гладкие. Зубы белые-белые, и есть клыки, как у меня. Волосы тёмно-алого цвета, зализаны назад, достигают выпирающего позвонка в позвоночнике. Думаю, если их немного взлохматить, будет даже милее. А глаза… какие глаза! Тёмно-сиреневые, с чернотой, глубокие, радужка обведена непонятно грязно-белой неровной полосочкой. Одним словом — красавец! Только вот… у этого красавца имеются два больших рога, один из которых, а именно правый, наполовину сломан, из копчика торчит хвост, как у чёрта какого-то, а за спиной самые, ничто ни есть, настоящие дьявольские крылья, и когти тоже имеются. Одет в чёрную рубашку с чёрным галстуком, только вот пиджак и обтягивающие брюки белые, а ботинки, точнее сказать, некие сапоги, или же берцы, тоже чёрного цвета.        — Нет, — ответила я, насмотревшись на него. — Знаете, мистер, берцы не подходят белому смокингу. Думаю, такой вид обуви в принципе не подходит такому наряда.        — Какая ты внимательная, — он улыбнулся. Улыбка его, не соврать, ослепительная. — Согласен. Полностью с тобой согласен. Но, уж извини, торопился на встречу с тобой, не успел переодеть.        — На встречу… со мной? — переспросила я, делая выражение лица, похожее на «что, простите?». Даже боль как-то незаметно спала.        — Видишь ли, — начал он, видимо, объяснять всю суть происходящего, — ты в том месте, где два повелителя двух миров, Бог и Сатана, решают, жить этому человеку или умереть, если же второе, то тогда следует второй выбор: куда ему отправиться — в рай или ад.       Тут до меня стало доходить. Я в шагу от смерти… Точно же. Урок в корпусе моделирования… Сколько прошло времени с того дня? Неделя? Две? А может, даже больше… или вообще только день? Не знаю. Знаю лишь то, что тело моё болит адски, из-за этого время длится вечно.        — Так вот, — продолжил он, — Зевс, бог грома, если тебе неизвестно, решил, что ты будешь жить. Я с ним полностью согласен так же, как и с тобой по поводу своего вида. Но вот… как тебе это объяснит?.. — он замялся, потупил взглядом в то место, где должен находится пол, вновь поднял на меня глаза и продолжил: — Я не хочу возвращать тебя к жизни… в том мире.        — Не поняла? — вот сейчас реально ничего не понятно.        — Я хочу забрать тебя в ад, дитя моё, — его глаза сверкнули неизвестностью. — Твоя сила отличается от всех. Она, если поймёшь, не является… причудой.        — Что ты несёшь, ирод окаянный?! — крикнула так громко, насколько позволял голос и моё нынешнее состояние.        — Ах, времени совсем мало, — иронично пропел он. — Я бы тебе объяснил, но, не шутя, тебе здесь долго находиться нельзя. Да и без разрешения Зевса забрать я тебя тоже не могу. Как никак, а договором о мире у нас являлось то, что мы всё решаем вместе… — последнее предложение он прошипел.        — Я ничего не понимаю! — вновь крикнула я, но в этот раз крик оказался намного слабее и приглушённее.        — Давай договоримся так, дитя моё… я оставлю тебя в человеческом мире, но… — его лицо посетила коварная улыбка, — …я приду за тобой, а взамен всё тебе объясню. Как тебе?        — Что? — он начал исчезать. — А-ну стой и объяснись, чёрт тебя дери!       Но всё тщетно. Он лишь улыбнулся, помахал мне рукой и исчез прямо в воздухе, оставив после себя серый дымок, который тут же исчез.       Одно следует за другим: всё непонятное и неизвестное мне измерение покрылось чёрными, какими-то глубокими и ужасающими, трещинами. Всё стало рушиться. Разваливаться. Да, банальность — она присутствует почти везде.       И вот… я падаю вниз…       Конец мыслям Аизывы Мизуки       Девушка открыла глаза. Вышло у неё это с трудом, но огромная сила воли и непонятная сила того демона заставили её прекрасные, как тёмная и поздняя ночь, очи раскрыться, хоть и на жалкий сантиметр.       Вдох. Не смотря на ИВЛ, подключённый к её телу, она сделала вдох. Глубокий, наполненный болью, но за то сама, не подчиняясь аппарату. Вдох, который освежил и как будто обновил её лёгкие. Ей показалось, что они расширились и до краёв наполнились свежим воздухом, который пробирался сквозь открытое окно.       Девушка повела радужки глаз вправо — окно; влево — врач, стоящий к ней спиной, что-то писавший в больничную карточку.       «Нужно… привлечь… внимание…», — несмотря на то, что это мысли, но даже они вышли с трудом. Ей было тяжело даже думать. Радовало одно — память осталась в норме. Прекрасно.       Аккуратное, наполненное всеми силами, что только были, движение правой ноги — капельница сдвинулась на пару сантиметров, но и этого было достаточно, чтобы врач обернулся и выронил карточку из рук.        — Слава небесам! — прокричал он и помог уложить ногу девушки так, как она лежала прежде, а после взял телефон и первым делом позвонил её отцу. — Господин Аизава! Говорит лечащий врач вашей дочери. Она… она очнулась!       После этих слов он сбросил трубку и стал проверять все данные и показатели с аппаратов, подключённых к телу пострадавшей. Взгляд её медленно следил за движениями врача. То он подбежит к тому аппарату, что слева, то к тому, что справа, потом опять вернётся на левую сторону и простоит там чуть дольше, что-то бормоча себе под нос. После он посмотрел в больные, ослабленные глаза и улыбнулся, дабы подбодрить свою пациентку.        — Говорить можешь? — но ответа не последовало.       «Странно… — подумала про себя девушка, уставившись в потолок. — Что-то в горле… не могу говорить… но что?» — подумать она не успела, как лечащий врач стал осматривать её лицо и шею, которые уже как два дня разбинтованы, затем ноги, тоже без бинтов, и руки. Только вот их снова пришлось забинтовать — безрезультатно. Дальше обычный осмотр: температура, пульс, давление и всё в этом прочее.       Это продолжалось, пока в палату номер «666» не влетели три взрослых человека и толпа подростков, которых, кстати говоря, удалось выгнать из палаты, чтобы не мешали. Взрослых же врач попросил остаться.        — Она очнулась буквально полчаса назад, — поспешил осведомить он пришедших. — Результаты те же, что и вчера, только вот есть одна поправка — ИВЛ можно отключать! — что он и поспешил сделать.       После того, как с бледного лица сняли маску, на вид всем показались сухие, потрескавшиеся губы, курносый маленький носик и усталые, больные, чёрные, слегка потускневшие глаза.       Аизава-старший подошёл к койке и дрожащей рукой дотронулся пальцами до щеки дочери. По его же щекам, с коих недавно сняли бинты, потекли горячие, солёные слёзы. То были слёзы радости и облегчения — никак иначе.        — Мизуки… — прошептал он, а слёз стало всё больше. — Доченька… — проговорил он вновь тихо, что слышно было только ей, а в самой палате царила необъяснимая тишина. — Ты очнулась… какое счастья… — он дрожащими, слегка сухими губами поцеловал ей лоб и обнял, слабо, дабы не навредить и не сделать ещё больнее, но так, чтобы она почувствовала тепло. Его тепло. Отцовское.