***
Гарри уже спал. Директор, стараясь не издать ни звука, тихо, как мышка, переоделся в имеющуюся в шкафу черную шёлковую пижаму (а недурен у того Альбуса вкус!) и скользнул под теплое, согретое Трикси к его приходу одеяло. Улыбка сама наползла на лицо. Комфортно, что сказать. Не хватает, конечно Геллерта, но у них раньше так часто складывалось: спать приходилось по одиночке, не всегда дома, да и, честно говоря, вообще возможности поспать особо не наблюдалось. Но сегодня Дамблдор решил дать себе небольшую передышку, чтобы закрепиться на новом месте. Подумать только… Он пришел сюда только прошлой ночью, а в постели оказался только сейчас. Хихикнув от этой мысли, Альбус глубоко вздохнул и наконец закрыл глаза. Надо было выспаться.***
Долго отдыхать у него никогда не получалось. Сначала работа по хозяйству, потом учеба, а следом и работа. Это всегда отнимало много времени и энергии, сил на то, чтобы просто рухнуть на кровать, а не на пол, иногда банально не оставалось. Но тогда организм Альбуса был моложе, стресс и нагрузки переносил лучше. С возрастом от них начинало болеть сердце. А потом началась бессонница. Старческая бессонница — есть нечто ужасное в этом словосочетании. Когда как не на старости лет надо много спать? Не получалось. Глаза открывались сами собой, мысли окутывали, и, уснув в одиннадцать, Дамблдор стабильно в четыре часа утра оказывался на ногах, прокручивая в голове проблемы и уже начиная работать. У многих от недосыпа портились нервы. Так случилось и с Геллертом. Он стал злее и агрессивнее, перестав спать в нужном количестве, но ни Альбус, ни Том никогда не доводили его до откровенной ссоры. Просто Гриндевальд изменился в худшую сторону, но терпимо: больше язвил, меньше проявлял чувства. Таких людей, как слышал Дамблдор из уст молодежи, называли токсичными и чаще всего недолюбливали. Но он свыкся. Привык отвечать остротой на остроту, привык подшучивать в добром ключе, и ему это даже начинало нравиться. А потом… Потом он умер. И, кажется, характер Геллерта после этого стал откровенно невыносимым. Вот и сейчас: Альбус проснулся в два часа ночи, ворочался до трёх, смирился с судьбой в полчетвертого, а через ещё полчаса встал с кровати и принялся за дело. Просмотр воспоминаний он откладывал весь день, но сейчас определенно пришло время познакомиться с прошлым. Накинув на плечи ночную мантию, Дамблдор встал у Омута памяти и приставил палочку к виску. Начинать надо было с детства. Мгновение — и в прозрачную жидкость падают серебристые волокна воспоминаний.***
— Ариана! — громко позвала женщина, выйдя на порог дома. Альбус сразу узнал в ней Кендру — маму, которая так рано ушла из жизни. Черноволосая и черноглазая, она своей статностью походила не то на Королеву, не то на статую. Директор вдохнул поглубже, на секунду прикрывая глаза. Мать — такая теплая, светлая, такая нужная — стояла в метре от него, совершенно не замечая. Он скучал по матери. Да, она не отличалась добрым нравом, не была покладистой и почти никогда не дарила ласку, но она оставалась Мамой. Мамой, которую Альбус с детства любил и всё ещё любит. На мгновение даже показалось, что она жива, что, наверное, в этом мире с ней все в порядке, но это вряд ли — слишком сильной болью отзывалось хотя и его, но всё ещё чужое сердце. Оно словно подсказывало исход событий. Но Дамблдор не хотел ему верить. Дом он тоже помнил. Это ещё старый, стоящий на окраине Насыпного Нагорья — небольшого полумагического поселения, чуть менее известного, чем Тинпорт, и чуть менее большого, чем Годрикова Лощина. Миловидное лицо скривилось. — Где она? — резко спросила Кендра у мальчишки, который стоял рядом. В нем легко было узнать Аберфорта — и по манере речи, и по вихрастой голове, и по жестикуляции. — Не знаю, мам, — он пожал худыми плечиками. Было ясно: жила семья небогато. Аб, хоть и в чистой и аккуратной, но все же дешёвой одежде, точно так же, как и сама Кендра. На кухне, где они и стояли, над камином с помощью магии что-то варилось в жестяной кастрюле, на обеденном столе нехитрый набор продуктов: буханка хлеба, бутылка молока и блюдо с яблоками. Собирался завтрак. — Зови ее, — бросила Кендра Абу, сразу же бросившемуся из дома, и разложила кашу из кастрюли по тарелкам одним движением палочки: — И Альбуса тоже! — крикнула она вслед. Уже через пять минут за завтраком собралось все семейство Дамблдор. В центре стола сидел отец — Персиваль, высокий, с рыжеватой бородой и такими же волосами, уложенными в аккуратную прическу. Он улыбнулся детям, поцеловал жену в щеку и принялся за кашу. Ел отец аккуратно, неторопливо, а Альбус, пришедший в этот незнакомый мир как гость и находящий все больше точек соприкосновения с другой версией самого себя, не мог отвести от отца взгляда. Отец умер в Азкабане после расправы над магглами, чуть не убившими Ариану. С десяти лет Альбус не видел его. И неистово жалел, что так вышло. По отцу он скучал больше. Или, по тому образу в голове, который успел придумать и в который заставил себя поверить. Сложить о нем однозначное мнение было трудно — от Персиваля не осталось даже портрета. Кендра была вынуждена тянуть троих детей в одиночку. Ужасная жизнь, чудовищная несправедливость. От нее что-то клокотало в горле Альбуса. Сам он, правда, на девяносто лет младше, сидел по левую руку от отца на правах старшего сына. Не Наследника, конечно — Дамблдоры были просто Семьей, — но старшинство значило для него много. Например, что нужно было брать на себя больше ответственности, которой он никогда не страшился, что нужно было заботиться о младшем брате и сестрёнке. И вот она. Ариана. Практически настоящая. Совсем ещё ребенок — и семи лет не исполнилось. Добрая, с улыбчивыми глазами и ямочками на щеках. Сестра в жизни Альбуса стала истинным воплощением света. Он никогда не видел таких взрослых, только детей — солнечных, искренних и чистых. Ариана осталась такой навсегда — с шести лет и до двадцати, к которым умерла в больнице Святого Мунго. Мать ушла, когда Ариане было четырнадцать, и Альбус не мог удерживать ее в доме. Они с Абом вместе пошли на это: отдали сестру в Мунго, платили за уход и понимали, что шансов на выздоровление после психологических травм такой тяжести нет. Как нет шансов и на то, что она проживет долгую жизнь. Ариана Дамблдор ушла в двадцать. Просто не проснулась с утра. Ее убила магия, которой она уже не могла управлять. Целители только разводили руками, и никто не мог ничего сделать — только проявить сочувствие и выразить соболезнования. Альбус тогда выпал из жизни на два месяца. Все за него делал Геллерт: организовал похороны, помог Аберфорту с работой, заботился о самом Альбусе, как это только было возможно. Тот успокоился. Но все ещё не оправился. И сейчас видеть ее живой, невинной и здоровой было сродни долгожданному глотку воздуха после долгих лет отсутствия кислорода. Слезы навернулись на глаза. — Прости меня, — прошептал Альбус, пока Ариана маленькой ложкой черпала овсянку, смеялась с проделок братьев, улыбалась отцу и просила маму сегодня показать ей волшебство. «Вот бы с ней все было в порядке», — допустил Альбус мысль, глубоко детскую и такую невероятную, что заболело сердце. — «Я бы никогда не допустил такого вновь». Он винил во всем себя. Пошел играть с друзьями, оставив Ариану стоять на детской площадке в одиночку. Та решила развлечь себя в отсутствие непутёвого брата — наколдовала детской магией простенькую иллюзию. И это увидели те подростки. Им было по пятнадцать-семнадцать лет. Каждый закончил школу. Увидев волшебство, они испугались. Настолько, что решили: от Арианы надо избавиться. Но прежде они надругались над ней. Утащив в заброшенный дом, подонки избили и изнасиловали девочку, а после бросили там умирать. Им было невдомёк, что сила выброса сразу после их ухода перенесла ее домой. В доме был отец. Тогда, в детстве, Альбус лишь мельком увидел сломленное крохотное тельце, покрытое грязью и кровью, — мать тут же выгнала его из комнаты. Он плакал. Он рыдал, виня во всем себя: Ариана осталась одна, он позволил себе бросить ее. И случилось непоправимое. Лучше бы он тогда оказался на ее месте. Лучше бы он пострадал, а не она — такая мягкая и светлая. Но сделанного не воротишь. Отец ушел из дома и не вернулся, зато вместо него наутро прилетела сова из Министерства Магии. Тогда Альбусу нельзя было много знать, но он прекрасно понимал: теперь они остались без отца. Но как? Как могло Министерство наказать его за правосудие? Как могло встать на сторону жалкой кучки жестоких подростков? Как оно посмело? Ответов не было. Ни от матери, ни от Аба — тот знал не больше брата. Ни, тем более, от Арианы. Им пришлось переехать, оставив прошлое в прошлом. Но так казалось только им самим.***
Вынырнув из Омута памяти, Альбус осел на пол, и слезы всё-таки полились по щекам и затерялись в бороде. Это всё он. И только он. Посмел бросить сестру, дать в обиду… Из-за него умер отец. Он — убийца. Такое нельзя прощать. Дыша через раз, он делал равные вдохи и выдохи, а горло душил ком. Тяжесть навалилась на него всего. И он был рад страдать. Страдать, чтобы вымолить у Нее прощения, страдать столько, сколько надо, лишь бы она простила его. Потому что он не может простить себя. Заливаясь слезами, Дамблдор не заметил появления Трикси. — Хозяин! — домовик подскочил к нему. — Хозяину плохо? Хозяину нужна помощь! — Зелье, — слабо прошептал Альбус, держась за сердце — то заходилось бешеным ритмом. — В столе. Синий флакон. Трикси бросился искать нужный пузырёк, а Дамблдор пытался дышать сквозь боль, пытался успокоить самого себя. Эльф неосознанно отрезвил его. Директор не мог позволить себе такого поведения при нем. — Прошу, Хозяин, — Трикси подал бутылек. Альбус залпом выпил половину. Слишком много, но кого это волнует? Зелье подействует как успокоительное. И не надо будет гонять домовика несколько раз. — Спасибо, — глухо сказал он. — Спасибо, Трикси.