Всеобщее благо

Старческая бессонница — то, что движет Солнце и светила. В это Альбус поверил уже на третью ночь, проведенную в бесцельном хождении из угла в угол. Словно какой-то человечек включал где-то внутри него маленький моторчик или, может, накладывал некое никому не известное заклинание, заставляющее крутиться, как белка в колесе. Так же бесполезно и беспрерывно. Дамблдор понимал: толку от его суеты было непозволительно мало, но успокоиться никак не мог. Бывало, еще в прошлой жизни, сядет за стол, попросит у домовика чаю и опять вскочит, и опять ходит, ходит… В этом мире было немного проще: рядом не было Геллерта, который мог бы отправить в постель, не было Тома и его «Тебе, отец, нужно маггловскую беговую дорожку приобрести». Был только Гарри, но он спал, и, честно говоря, сейчас Альбус боялся потревожить его сон больше всего на свете. — Хозяин просил чаю, — послышался тихий голос Трикси со стороны письменного стола. Зазвенела посуда. — Спасибо, — Дамблдор неспешно подошел к домовику. — Не беспокойся, Трикси. Я сумею поухаживать за собой. Трикси, кивнув, молча исчез из комнаты. Альбус снова остался наедине с самим собой. Ни о чем особо и не думая, он уселся в кресло и пододвинул к себе вазочку с печеньем. Он вообще любил сладости: всевозможную выпечку, конфеты, засахаренные фрукты, мороженое. И потому был постоянным клиентом Фортескью. Однако в этот раз сладостей не хотелось. Дамблдор хлебнул чаю из симпатичной фарфоровой чашечки. Взгляд устремился к Омуту Памяти. Тот стоял неподвижно, и лишь в шкафчике с прозрачными дверцами загадочно поблескивали воспоминания. Перед смертью не надышишься — факт. И поэтому зря сейчас директор увиливает от просмотра воспоминаний. С ними все равно придется столкнуться рано или поздно. Да только… Это невыносимо — смотреть все с самого начала, бередить раны, снова зарываться в боль минувших лет, которая даже не посмела стать тише. Нетвердой походкой Альбус приблизился к Омуту и заглянул в темную воду. Та показала седовласого старика. Лицо его, испещренное морщинами, казалось неживым — каким-то серым, застывшим. В глазах не было ни намека на радость, их словно затушили, как Люмос, и остались лишь два черных маленьких зрачка в окружении блеклых голубых радужек. Дамблдор сморгнул образ старика. Рука потянулась к флакону. «1 сентября 1892 года», — было написано его почерком на этикетке.

***

Платформа 9 и ¾ встречала учеников Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс приветливым свистом старого-доброго Хогвартс-Экспресса. Вернее, в тот год он был не таким уж и старым — слышно было, как старшекурсники, заставшие смену транспорта, сравнивают паровоз — невиданный зверь для магического мира! — с привычными порталами. К ним прислушивался долговязый мальчик. Каштаново-рыжие волосы его были причесаны и залачены, белая рубашка — отглажена, черные брючки — со стрелкой, пиджачок — без единой складочки, а на накинутом сверху пальто — ни малейшей пылинки (сразу видно — человека собирала мать). Мальчик держал руки в карманах, не то ища что-то, не то просто сжимая пальцы в кулаки, скрывая волнение, но озабоченное, серьезное лицо выдавало его. Даже не присматриваясь к ребенку, можно было понять: семья его небогата, но вполне аккуратна и воспитана, так что с ними можно было иметь дело. — Альбус, — позвала мальчика мать и тут же взяла его за руку. Тот послушно поднял на нее глаза. Женщина присела перед сыном на колени, обхватив ладонями вытянутое личико, и вгляделась в него. — Запомни: учись прилежно, потому что твои старания в будущем спасут нашу семью. Слушайся преподавателей — так ты сможешь получать лучшие оценки. Заведи друзей, ведь они — твоя опора на всю жизнь. — Да, мама, — мальчик важно кивнул. Он наконец вытащил руки из карманов, и было заметно, как сильно дрожат его пальцы. Мать еще что-то искала взглядом в глазах сына и спустя некоторое время, не выдержав, обняла, прижимая мальчика к груди. Тот уткнулся носом ей в шею. — Я люблю тебя, Альбус, — прошептала она. — Я люблю тебя, сынок. Дамблдор, постаревший с момента воспоминания на несколько десятилетий, ностальгически улыбнулся.

***

В купе уже знакомый мальчик сидел один. Альбус прошел за ним и присел, рассматривая попутчика, который его даже не мог увидеть. Сложно было смотреть на самого себя, такого маленького и растерянного. Хотелось спросить: «И как я могу быть этим сопляком?» Но Дамблдор знал: все мы родом из детства. В купе постучались. Дождавшись разрешения войти, невысокий полный мальчик распахнул дверцу. Директор с улыбкой покачал головой: вот же он, старина Элфиас Дож. Перед Хогвартсом Дож переболел драконьей оспой, поэтому кожа у него была слегка зеленоватая, из-за чего он сильно смущался, а никто вокруг не хотел брать его в свою компанию. Вот и сейчас, уже подготовившись к отказу и дразни, Элфиас глубоко вдохнул и спросил: — Можно сесть? Он нерешительно посмотрел на маленького Альбуса. Тот оглядел Дожа словно бы и со знанием дела — вот-вот скажет, что больным тут не место. Но нет: Дамблдор улыбнулся и указал мальчику на сидение напротив. Дож уселся и шумно задышал — смутился. — Привет, — как ни в чем не бывало поздоровался Альбус. Ему тоже было не очень удобно: все же незнакомец, да и еще какая слава прошла по всей Англии после инцидента с отцом… Щеки у юного Дамблдора порозовели. — Привет, — ответил мальчик. Немного тушуясь, он продолжил: — Я Элфиас. Элфиас Дож, — он протянул руку, цветом напоминающую кабачок, новому знакомому. — А я Альбус, — помолчав с секунду, Альбус прибавил: — Дамблдор. В глазах мальчика напротив мелькнула вспышка понимания, и Альбус уже приготовился выслушать тираду насчет своего тирана-отца, но ее не последовало — Элфиас лишь пожал плечами и, дабы свести к нулю неловкое молчание, начал разговор о Хогвартсе. Стоящий рядом директор молча улыбался. Он знал: это знакомство положит основу дружбе длиной во всю жизнь. Такой странной дружбе, сложившейся из принятия друг в друге того, что так яростно отрицало и обвиняло общество.

***

Наконец-то после просмотра воспоминаний не хотелось умереть. Альбус высунулся из Омута Памяти, вздохнул с легким чувством ностальгии по детству и сел за стол. Печенье показалось ему гораздо более аппетитным, чем прежде. Оставалось только подогреть чай.

***

Проснулся Дамблдор от назойливого стука в окно. Будь он магглом — испугался бы: кто это стучит с самого утра в окно одной из самых высоких башен? Но для магов это было привычное дело. Альбус приоткрыл глаз: так и есть — небольшая сипуха сидит на карнизе и с упреком смотрит в его сторону. Нехорошо. — Доброе утро, ранняя пташка, — директор открыл птице окно и положил на подоконник несколько совиных лакомств — пусть она угостится, чтобы улучшить настроение, — а сам взял в руки письмо. Уже по почерку было ясно: писал Руфус Скримджер. Он вообще человек занятой — еще бы, глава Аврората, — а если пишет, то только в исключительных случаях. Чаще всего общие дела они обсуждали в Министерстве (по крайней мере, в другом мире), потому что обговорить нужно было все с чувством, с толком и, конечно, с расстановкой, а письма никогда не сумеют заменить живую дискуссию. Что-то срочное от Скримджера? Очень интересно. Наверняка что-то о Пожирателях Смерти. Вернее, практически о них. Альбус сначала даже не совсем и понял — сложно было читать наклонный размашистый почерк Руфуса. Впрочем, когда глаза привыкли (и после того как пришлось надеть очки), Дамблдор выцепил несколько слов: «Блэк», «найден», «жертвы», «Петтигрю», «магглы». Скримджер, видимо, торопился, когда писал. — Негусто, — вздохнул директор. Но однозначно было понятно: сегодня его будут ждать в Министерстве.