Ярче звезд

Ночью никогда не видно конца моря, где он встречается с горизонтом. Там, в дали, все соединяется в один огромный холст, на который белыми красками когда-то стряхнули с кисточки маленькие капли, превращая их в мириады звезд. Нельзя найти ни начала, ни конца у этого небосвода. Там можно запросто затонуть, не заметить, как эта чернота тебя поглощает, образовывая звездное небо внутри тебя. И если умирать, то с отражением огней в глазах от этой небесной красоты. — Вот там, видишь, семь звезд, которые образовывают некий кувшин? Это большая или малая медведица, я точно не помню, — тихий голос Юнги врывается в мысли Чимина, заставляя посмотреть на одно конкретное созвездие, и парень улыбается, чуть краснея, и следит за пальцем Мина. — Я совершенно не вижу в этом никаких кувшинов, медведицей и каких-либо еще предметов, — усмехается Пак, повернув голову в сторону Юнги, который, блаженно улыбнувшись, пропустил фразу мимо ушей. Песок пляжа, на котором лежат парни, приятно холодит затылок, позволяя наслаждаться терпким и горячим воздухом. Ветер развевает запах соленой воды, звук которой успокаивающе ласкает уши, мокрого песка, водорослей и едва уловимые нотки персиков. Чимин вдыхает этот аромат, ассоциируя его с Юнги, и перед глазами всплывает его образ, и Паку становится невыносимо тепло, будто он последнее и не заслуживает вовсе. — Хен, а почему мы пришли именно сегодня на пляж? Могли ведь и в любой другой день, — Чимин слышит, как Юнги шевелится, но не открывает глаза, пропуская через себя эту призрачную ауру романтичности, которая никогда не появится на самом деле между ними. — Потому что звезды сегодня чересчур яркие, — на ухо отвечает Юнги, почти касаясь губами чувствительной кожи, а Чимин слишком резко открывает глаза, устремляя взгляд на действительно яркие звезды, когда чувствует легкое прикосновение пальцев Мина на своей груди. — Потому что здесь такие звезды, каких ты нигде больше не увидишь, — он продолжает шепотом вливать в Пака смесь из острого и загорающегося возбуждения и легкой паники, отчего тот не может увести взгляд с неба. Юнги видит, как он действует на тело парня. Если честно, всегда видел. Но почему-то именно сейчас решается перейти эту границу, прочерченную только им, и ему это чертовски нравится, потому что Чимин — всегда открытый для него и согласный на все, что взбредет ему в голову. У Чимина в раз пересыхает горло, отчего тот слишком шумно и часто сглатывает вязкую слюну. А Юнги рассматривает своего друга. Его миниатюрное ушко, мочку которого ему сейчас отчаянно хочется прикусить, что он и делает, проведя после языком, слышит, как сквозь зубы Чимин втягивает воздух, и радуется реакции; его губы, где он рассматривает каждую трещинку и изгибы, которые кажутся до невозможного идеальными, и хочет их с упоением медленно-медленно целовать, будто следить, как с ложки капает мед; его глаза, что горят то ли желанием, то ли от звезд, которые он никак не может свести с неба. Он рассматривает всего Пака и отчаянно хочет сделать его своим. И это острое осознание того, что Юнги влюблен в него, пугает, словно Чимин — что-то запретное, как сладости для ребенка, которые он отчаянно и до слез хочет съесть. Рука Мина плавно двигается в рамках дозволенного, лишь изредка он (якобы случайно) касается пальцами кожи ключиц и впадинки между ними, желая остановиться там подольше, но не может. А Чимин, уперевшись глазами в тёмное пространство над головой, почти не дышит. У него словно горит вся кожа, где несколько секунд назад были пальцы Юнги. А блондин, чуток осмелев, медленно языком ведет вверх по ушной раковине, улавливая тихие всхлипывания рыжего, который отчаянно врывается пальцами в песок. Чимин не может дышать, он чувствует лишь жар на теле от пальцев Юнги, лишь невыносимую тесноту в штанах и лишь горячее дыхание сбоку. Если бы рядом был кто-то, кто смог напоминать рыжему дышать, то это происходило каждую секунду, ибо рыжеволосый не может глотнуть соленый воздух и пропустить его по крови, боясь упустить каждый вздох Мина, каждое невыносимо сладкое касание и каждую улыбку. — Не забывай дышать, — словно прочитав мысли рыжего, напоминает Юнги, шепча это так тихо, но громко в этой ночной тишине, что Пак вздрагивает, издав полустон. На небе столько звезд, что они отчетливо передают внутреннее состояние Пака. Ему хочется умереть прямо тут от накрывающего счастья и вожделения вперемешку с жутким волнением. Он чувствует, как трясутся руки и как уже ему мокро в штанах. Юнги чувствует, что не может остановиться. Он тянет двумя пальцами Пака за подбородок, заставляя повернуться в его сторону, и целует так, будто это Чимин все звездное небо, вся галактика и вселенная, — жарко, до одури опьяняюще и вожделенно. И если бы Пак стоял, то точно рухнул на землю от трясущихся ног, потому что язык Мина — яркая и ошеломляющая вспышка удовольствия, как огромная комета, столкновение с которой неизбежно. Чимин не может дышать, он чувствует это неописуемое счастье внутри, от которого страшно глотнуть воздуха, потому что боится спугнуть эту призрачную надежду на ответные чувства блондина. Он дышит Юнги и ему вполне нормально задыхаться таким образом, лучше и не бывало. А руки Мина медленно скользят по торсу, ощущая жар тела через полосатую футболку. И черт с ним, с этим мирозданием, когда есть Чимин, открытый и возбужденный, весь открытый под его ладонями, и остальное подождет, ибо целовать он собирается его примерно вечность. — Возможно, мы об этом еще тысячу раз пожалеем, но, прошу, не отталкивай, — Мин действительно боится, ровно как и Чимин, что это все до невозможного неправильно, но так маняще, отчего все бразды правления контроля терпят крах. — Открой глаза, Чимин, — Юнги говорит это прямо в губы Паку, что аж самому невыносимо жарко стало, и Пак слушается, открывает свои бездонные глаза и пробивает несчастное сердце блондина своим щенячьим взглядом, крича тому, мол, я полностью и только твой. И Юнги не замечает, как его рука смогла расстегнуть ремень на штанах рыжеволосого, как поглаживает член парня через тонкую ткань боксеров, как ловит каждый рваный выдох Чимина, когда касается головки. — Посмотри на небо, — шепчет блондин на ухо Чимину слишком тихо, едва уловимо. — На это бескрайнее полотно, усыпанное блестками, — рука мягко обхватывает горячий и пульсирующий член, большим пальцем Юнги размазывает смазку по чувствительной головке (да настолько, что рыжеволосый выгибается в спине с громким стоном) и наблюдает за лицом Чимина, который не смеет отвести взгляд с неба. Ему не разрешают. И если умирать, то с отражением огней в глазах от этой небесной красоты. Чимин видит звезды, но вся вселенная и галактика у него сосредоточивается в одном человеке, что жадно вдыхает сейчас аромат его волос. Чимин слишком громко стонет, не отводя глаз, и готов распасться на мелкие атомы, лишь бы это все не кончалось. Чимин любит звезды очень сильно, но Юнги сильнее. А рука блондина двигается все быстрее и быстрее, поблескивая от смазки Чимина. Юнги невыносимо хочется губами коснуться этой нежной кожи, опускать голову как можно ниже, заставляя Пака кричать и биться в конвульсиях от удовольствия. Юнги хочется, чтобы Чимин кончил для него и из-за него. И у него этого хорошо получается, потому что рыжеволосый рядом, кажется, опять забывает про дыхание, цепляясь пальцами за песок и втыкая в ночное небо. — Посмотри на звезды, котенок, — Юнги целует мочку уха, наслаждаясь, как Чимин вместе со стоном захлебывается в своей же вязкой слюне, облизывая пересохшие губы и кашляя. — Видишь, как они ярко сияют? — он оставляет пару мокрых поцелуев на щеке и скуле Пака, продолжая двигать рукой вверх-вниз, сжимая головку так, что Чимин действительно кричит от удовольствия, закрывая глаза всего лишь на секундочку. — Но ты все равно кончишь ярче. И Чимин действительно кончает ярко и красиво, беззвучно и невыносимо мило, искренне и с распахнутыми глазенками, отчего Юнги расплывается лужицей от накрывающей нежности. Он жмурится, дергая носиком, выгибается в спине так сильно, что Мин, и правда, слышит слабый хруст позвоночника, зарываясь рыжей макушкой в такой же рыжий песок, и широко раскрывает губы в немой букве «о». Юнги замечает, как у Пака в уголках глаз скапливается влага, и, черт знает, от чего конкретно. Если бы Юнги попросили описать восьмое чудо света, он бы, несомненно, назвал им кончающего Чимина. Если бы его спросили, что может быть красивее бескрайнего полотна из звезд, он, определенно, назвал бы Чимина. Потому что ярче звездочки он еще не видел.