Те, что правят бал

Наша группа — лучшая группа на свете, как презентовал её накануне Ирвин, — была небольшой и состояла всего из десяти омег, с двумя из которых я уже успел познакомиться ранее. С остальными предстояло встретиться сегодня, сразу после общего собрания, проводившегося в актовом зале. Всё так же накануне Ирвин выдал мне расписание и нарисовал схему, как быстрее всего добраться до актового зала. На случай, если у него появится ворох проблем, и он не сможет сопровождать меня. Вторая схема наглядно показывала, как добраться до аудитории, в которой проводилось занятие по математике. Эту науку я ненавидел сильнее всего. Она меня — тоже. В чём-то было символично, что дорогу в новом учебном заведении я начинаю именно с неё. В актовом зале было многолюдно. Здесь собрались не только омеги, но и альфы. До сегодняшнего дня я с ними на территории академии не сталкивался, потому сначала почувствовал себя неловко. Пары минут хватило, чтобы собраться с мыслями и посмеяться над некстати проснувшейся робостью. Не в последнюю очередь тому способствовала злость, пробудившаяся после того, как кто-то толкнул меня в плечо и не посчитал нужным извиниться. От этого человека пахло чем-то терпким, и терпкость, несомненно, доминировала. Вместе с тем в его запахе проскальзывало нечто, напоминавшее еле уловимый аромат розовых роз. Слабый, но идеально дополняющий. Восхитительное сочетание. Я покрутил головой по сторонам, надеясь отыскать обладателя аромата и поинтересоваться, каким парфюмом он пользуется, но он успел раствориться в толпе. Может, и к лучшему. Глупо бросаться на того, кого видишь впервые в жизни и донимать расспросами о предпочтениях в области парфюмерии. Ирвину этим утром явно было не до меня. Мой взгляд достаточно быстро выцепил его в толпе, и я собирался подойти, но тут понял, что мне там будут не слишком рады. Обязанности обязанностями, но ничто омежье не было чуждо Ирвину. Он наслаждался компанией своего альфы. В том, что отношения у них не просто приятельские или дружеские, кричал буквально каждый жест. Я не стал продираться сквозь толпу и разбавлять их компанию своей унылой персоной, так и оставшись стоять у стены. Альф в «Винтерсторме» обучалось немало. Говоря откровенно, в таком виде академия существовала недолго. Каких-то десять лет. И возникла она в результате слияния школы «Винтер», где обучались омеги, со школой «Сторм», в стенах которой воспитывались альфы. Кажется, большинству такая инициатива понравилась, а новый формат школы пришёлся по душе и ученикам, и их родителям. Занятия по-прежнему проходили раздельно. Смешанных групп не было, но во время перерывов омеги и альфы могли свободно общаться на территории учебного корпуса. Во внеучебное время они же пересекались на дополнительных занятиях. В подобном раскладе я находил множество плюсов. Проучившись большую часть времени в школе смешанного типа, с неудовольствием признавал, что альфы на занятиях — это самое настоящее проклятье. Если им придёт в голову, что урок стоит сорвать, они обязательно добьются своей цели, и никакие доводы разума на них не подействуют. Альфы шумели, альфы бросались комками мятой бумаги, которая частенько прилетала в голову мне, сидевшему за первым столом, альфы отпускали сомнительные шуточки, заставляя меня испытывать финский стыд. Здесь они могли делать абсолютно то же самое, но я этого не видел, а, значит, и нервы мои обещали остаться в целости и сохранности. Из всех омег, с которыми мне доводилось пересечься на территории академии, лишь один — как писатель, запомни, Эйден, почти как писатель — мог претендовать на звание нарушителя спокойствия. Однако тот факт, что он не считался аутсайдером, а светился на доске почёта, наталкивал на мысли, что Джуд совсем не безнадёжен. Стоило мистеру Корвену подняться на сцену, как в зале воцарилась благоговейная тишина. Оставалось лишь подивиться такому уровню дисциплины и организованности. В «Соммерсет Хай» все слова директора потонули бы в криках, свисте и смехе, а здесь до моего слуха чётко долетала каждая фраза. Это было поразительно настолько, что казалось: я попал не в другую школу — я попал в другой совершенно мир. — А сейчас я хочу предоставить слово президенту школьного совета, — произнёс мистер Корвен. Я начал озираться по сторонам, прикидывая, кто может оказаться президентом. То, что увидел и услышал, меня ошарашило. Уже знакомый голос разнёсся по актовому залу, усиленный в несколько раз специальной аппаратурой. — Доброе утро всем, здесь присутствующим, — произнёс Джуд, забирая микрофон со стойки и подходя непосредственно к краю сцены. — Наверное, мне стоило бы сказать всё то, что тут и так говорят каждый год. Стремитесь к знаниям, работайте над собой, наслаждайтесь внеклассными мероприятиями, академия крута, мы тоже круты, и всё такое прочее... Но кому это интересно? Короче, ребят, этот год будет непростым, как и все остальные, потому каждому из вас придётся побороться за свою независимость. Отстаивайте своё мнение, не позволяйте управлять вами и навязывать свою точку зрения тем, кто не заслуживает вашего доверия, не живите исключительно сегодняшним днём и думайте о том, что с каждым из вас случится в дальнейшем. И если вас что-то не устраивает, не молчите. Язык вам дан не для того, чтобы засовывать его в задницу и глотать всё то дерьмо, которым вас пичкают альфы с патриархатом головного мозга. Школа — это только начало жизни, первая ступень. Дальше только круче, поверьте мне. Будет печально заделать пару детишек прямо на выпускном, тем самым похерить свою жизнь и осесть в родных ебенях до скончания веков. — Джуд, спасибо, — произнёс мистер Корвен, удивительно сумевший сохранить лицо в столь противоречивой ситуации. Он попытался отобрать у Фитцджеральда микрофон, но тот с лёгкостью увернулся и продолжил. — Выпускники, вам особо пламенный привет. Мы сегодня самые счастливые. У нас последний год в этом зверинце. Обратный отсчёт пошёл. Гип-гип ура. — Спасибо, Джуд, — куда более сердитым тоном произнёс мистер Корвен. Джуд никакого внимания на эти перемены не обратил. Вернув микрофон на место, он спрыгнул со сцены и направился к выходу, с лёгкостью перебросив рюкзак через плечо. — Клоун, — произнёс кто-то, стоявший неподалёку. — В своём репертуаре. — Постоянство — признак мастерства. — Я бы предпочёл проверить его мастерство в другой области. Язык, как бритва. — Не приходи жаловаться, если эта бритва отпилит тебе член, когда ты расслабишься и поплывёшь. — Меня трудности не пугают. Они меня заводят. Альфы засмеялись. Я невольно поёжился, вспоминая момент расставания с Шоном, и то, как он вышвырнул меня из машины, резко стартанув с места. Пару недель на затылке была шишка. Я прикладывал к ней лёд и усмехался каждый раз, когда пытался составить список того, что подарили мне первые и единственные серьёзные отношения. До сегодняшнего дня я искренне верил, что в академии альфы совсем другие, куда более воспитанные, возвышенные и интеллигентные. Столкновение с реальностью заставило пересмотреть ошибочное мнение. Альфы всегда были и оставались альфами, независимо от того, в каких декорациях существовали. Всё это сексистское дерьмо было у них в крови, в генном коде и в голове. Если они кого и любили, то только себя, на омег их любви уже не хватало. В рисовании схем Ирвин явно был профессионалом. Небольшой класс — не все аудитории здесь поражали своими размерами, — я нашёл быстро. Почти все столы были заняты. Стоило открыть дверь и переступить порог, как будущие одноклассники синхронно повернулись ко мне. Не отвлёкся от своего занятия только Джуд. Сегодня его вниманием владела не телефонная переписка. Сегодня он был с головой погружён в книгу. Присмотревшись к обложке, я едва сдержал усмешку. «Великий Гэтсби». Символично, чёрт подери. — Это наш новенький, — произнёс Ирвин, возникая у меня за спиной и опуская ладонь мне на плечо. — Зовут Эйден, приехал из Денвера, любит детективы, тяжёлую музыку и сериалы. Спорт не любит, но мы его приучим. Прошу любить и жаловать. — Уф, мне теперь и добавить нечего, — засмеялся я. — Жалеешь? — Я, между прочим, готовился всю ночь. — Думаю, твоя презентация, на самом деле, была отличной, но я оказался проворнее. — В любом случае, с Джудом мне не тягаться, — произнёс, намекая на недавнее выступление перед всей академией. — У меня дар красноречия не настолько развит. Теперь засмеялся не только я, но и все, кто присутствовал в классе. Кроме исключения из правил, оставшегося равнодушным к мини-представлению. Иного от него и не ожидалось. Особенно после того, как я невольно зацепил его своими словами и поспособствовал тому, что люди над ним посмеялись. Он меня автоматически на уровень плинтуса опустил, а, может, и вовсе под плинтус засунул. У меня было немало сомнений, но одно я знал наверняка. С омегой вроде Джуда, мне никогда не подружиться. По сути, нам и поговорить будет не о чем. Мы слишком разные. Как небо и земля. Верные враги — лучшее определение, идеально нам подходящее. — Садись сюда, — махнув рукой, предложил омега с коротко стриженными русыми волосами. — Спасибо, — не стал я пренебрегать предложением. — Мэйсон, — представился он. — Эйден... Впрочем, да, ты знаешь. Он улыбнулся. Меня же собственная скованность и неумение проводить качественные самопрезентации начали раздражать. На новом месте хотелось если не зажечь по полной, то хотя бы немного отойти от привычного амплуа хорошего мальчика, которого выбирают себе в приятели только ради того, чтобы почувствовать разницу. Я собирался сиять. Активно заниматься спортом и общественной деятельностью, получить огромное количество рекомендаций, которые помогут при поступлении в колледж и — не факт, но вдруг — найти себе парня. В разы лучше брошенного Шона. Того, кого я действительно полюблю, а не просто уговорю себя, что полюбил. Пока я размышлял о собственной феноменальной неловкости, Мэйсон успел набросать целый список музыкальных групп и положил этот листок на мой стол. — Слушаешь кого-нибудь из них? — спросил вполголоса. К тому времени в аудитории появился учитель, и мы не могли общаться в полной мере. Приходилось слушать вводную лекцию, понимая, что от перемены места мало что меняется. Я всё ещё ненавижу математику, а она продолжает отвечать мне взаимностью и отказывается влезать в голову. Музыканты были куда интереснее, а совпадение во вкусах вообще безумно радовало. Я поставил галочки напротив половины исполнителей и вернул список обратно. — Вот этих. — Супер! — заключил Мэйсон. — Похоже, у меня появился первый единомышленник. Будет, с кем обсуждать релизы и клипы. Я хотел спросить, как же, собственно, Джуд. Его вчерашнее дефиле в столовой наталкивало на мысли о том, что он скорее металл слушает, нежели Вивальди. Однако, так и не спросил, вовремя прикусив язык. Даже если музыкальные пристрастия у этих двоих совпадали, характеры наверняка были полярно разными, а дружелюбием особым Джуд не отличался. После сегодняшнего представления во время утреннего напутствия я окончательно запутался и не понимал, как к нему относиться. Поразительно, что он сказал такое. Поразительно, что ему позволили это сказать и не поставили на место, а дослушали всё до конца. Означало ли это, что он был учеником с привилегиями? Или всё-таки нет? Я нисколько не удивился бы, повернувшись и увидев, что он продолжает читать в присутствии учителя. Больше того — закинул длинные ноги на парту, а уши заткнул наушниками. Реальность оказалась далека от моих гротескных представлений. Джуд ничего такого не делал. Напротив, старательно что-то записывал в блокноте. Но взгляд почувствовал сразу. Оторвался от своего занятия. Посмотрел. Не улыбнулся, как остальные. Полоснул, как бритвой. У него не только язык был таким, взгляд, как выяснилось, тоже. Моё внимание его не обрадовало. Я поспешил отвернуться. — Он не самый дружелюбный из омег, — доверительно сообщил Мэйсон, проследив направление моего взгляда. — Мы пытались с ним сблизиться, но особого успеха не добились. Не думаю, что у тебя получится что-то изменить. — Он вообще с кем-нибудь дружит? — Нет, — честно и без раздумий ответил Мэйсон. — Впрочем, неудивительно. Ты же видел, что он устроил во время приветствия. Для омеги он ведёт себя слишком вызывающе, а альфы считают его позером, набивающим себе цену. Некоторые — конкурентом, так что среди них он тоже большой популярности не снискал. Я вскинул бровь, демонстрируя удивление. Да, Джуд действительно не был образцом открытости и радушия, но зато послужил прекрасной темой для разговоров. У многих омег в академии были истории, связанные с ним и яркими проявлениями его омерзительного характера. Поделиться сплетнями с новичком считал своим долгом каждый второй. Мне это только на руку играло. Во-первых, я компенсировал дефицит общения. Во-вторых, чувствовал себя своим в доску, а не лишним на празднике жизни. Мне ведь тоже было, что сказать. Пусть мало, но всё-таки. Гораздо приятнее, чем отмалчиваться в тряпочку. — Он своеобразный, — заметил я. — Удивительно, что его не вызвали в кабинет директора и не назначили выговор за сегодняшнее представление. В моей прежней школе с дисциплиной всё было гораздо хуже, но такое бы никому с рук не спустили. — Просто мистер Корвен знает, что толку от выговора не будет. Он много раз это делал, а результата как не было, так и нет. — У него есть какие-то привилегии? — У него семейная драма, за счёт неё и многочисленные поблажки. — То есть? — Несколько лет назад отец Джуда ушёл из семьи, — пояснил Мэйсон; по горящим глазам было понятно, что вываливать чужие секреты на непосвящённого в тайны новичка для него в радость. — И, спустя пару месяцев после развода, заключил второй брак. Его отец долгое время состоял в попечительском совете, часто приезжал в академию, и эти визиты не прошли бесследно. — Хочешь сказать?.. — догадка, меня поразившая, была подобна молнии. — Мистер Корвен — отчим Джуда, и не сказать, что они ладят, — заключил Мэйсон, окончательно развеяв мои подозрения. Вот оно что. Отчим, значит. Кто бы мог подумать? — Джуд на стороне своего папы, собственно, с ним он и остался после развода, а отца с тех пор знать не желает. Хотя мистер Фитцджеральд по-прежнему часто появляется в академии и пытается наладить отношения с сыном. Пока безуспешно. И, думаю, так будет всегда. Джуд не из тех, кто прощает обиды и запросто идёт на заключение мирного соглашения. От увлекательного разговора меня отвлёк свёрнутый в несколько раз листок бумаги, приземлившийся прямиком на раскрытую тетрадь. Я повертел головой по сторонам, пытаясь отыскать автора послания. Первым делом посмотрел на Ирвина, но тот был занят своими делами. Затем взгляд переместился на Джуда. На его столе лежал открытый блокнот, листья в котором были идентичны листку, упавшему на мой стол. Поколебавшись немного, я всё-таки развернул записку. Джуд был верен себе и своим принципам. В записке не было приветственных слов и пожеланий хорошего дня на новом месте. Там была нарисована не слишком реалистичная змея. Рисунок дополняла надпись. Добро пожаловать в гадюшник. Я демонстративно смял листок и выбросил его в корзину для бумажного мусора, стоявшую под столом. Кажется, услышал смешок, когда сделал это. Но, обернувшись, вновь наткнулся взглядом на безучастного Джуда, старательно переписывающего в тетрадь всё, что было к тому моменту на доске. — Кончай на меня пялиться, Джинджер, — одними губами произнёс он. — А то скоро глаза выпадут. Джинджер. Блин. За все годы обучения в школе «Соммерсет» у меня не было ни одного прозвища. Здесь меня им умудрились наделить в первый же учебный день. Джуд прекрасно слышал моё имя. Может, к нему и нельзя было подставить характеристику «как писатель», а потому запоминалось оно сложнее, но и никаких Джинджер в моих документах не фигурировало. Разумеется, его высказывание было отсылкой к моим волосам. Долбанным рыжим волосам, из-за которых я сам себя нередко называл морковкой. Они были длинными, прямыми и просто таки ядрёно-рыжими. Волосы, брови, ещё и характерные веснушки по всему телу... Для кого-то этот редкий цвет волос стал бы предметом гордости, а я чаще жалел, чем радовался. И мечтал родиться брюнетом, блондином, шатеном или русоволосым. Каким угодно, но только не рыжим. После того, как меня в очередной раз ткнули носом в этот недостаток, стало неприятно вдвойне. Я снова отвернулся, пообещав себе, что больше никогда не посмотрю в сторону Джуда. Даже если он сам ко мне обратится и захочет, чтобы я с ним заговорил. Никогда. Вообще. Пошёл к чёрту, придурок самовлюблённый. Там тебе самое место. — Что ты имел в виду, когда говорил, что альфы считают его конкурентом? — спросил я, тронув Мэйсона за рукав. — Именно то, что сказал. — Погоди. Кажется, я совсем запутался. Не совсем понимаю... — Ходят слухи, — горячо зашептал Мэйсон, — что Фитцджеральд предпочитает омег и спит только с ними. Не то чтобы у меня были доказательства, или я ему свечку держал, но с альфами его действительно ни разу не видели, а вот рядом с омегами он крутится постоянно. Правда, с нашими предпочитает не связываться, выбирает омег из параллельных групп. Что-то вроде дела принципа. Не гадить там, где ешь. — И, что, успешно крутится? Или на нём тренируются, оттачивают мастерство, а потом отшивают ради какого-нибудь альфы? — поинтересовался я, не скрывая злорадства в голосе. По непонятным причинам отчаянно хотелось услышать, что ни одна попытка Джуда завести отношения не увенчалась успехом, зато методично и закономерно все они провалились с жутким треском. Признаться, подобное явление не было для меня шоком и откровением. Я прекрасно знал, что в мире есть альфы, самозабвенно дрочащие на других альф, и омеги, которым не нужны крепкие узлы в заднице и кровавые метки на загривке, но зато нравятся другие омеги. Родители не скрывали от меня этот факт, хотя, откровенно его не одобряли, порнографические фильмы тоже демонстрировали разнообразие комбинаций, занятие по сексуальному просвещению дало дополнительную информацию. Удивительно, насколько органично прошло это занятие в «Соммерсет Хай» и насколько уверенно общался с нами лектор, поднимая вопросы не только гетеро, но и гомосексуальных отношений. Кажется, в «Соммерсет Хай» тоже были подобные случаи, но знали о них лишь на уровне сплетен, кто-то сказал, кто-то, кажется, видел, слышал. Точно так же, как и Мэйсон, я не знал наверняка и не держал другим людям свечку, занимаясь собственной жизнью. Услышав, что Джуд из тех, кто предпочитает себе подобных, я, пожалуй, не удивился. Скорее, меня поразило бы знание о том, что он обожает альф и готов при случае запрыгнуть на каждого из них. — Они не успевают. — Как это? — В этом плане Джуд мало отличается от альф, — произнёс Мэйсон, дёрнув плечом. — Всё опять же на уровне слухов. Он соблазняет омег, спит с ними, а затем кидает, получив желаемое. Ему постоянные отношения не нужны. Всё исключительно на сексе завязано. Никаких чувств, сплошная физиология. — Кто вообще соглашается? — презрительно процедил я. — Что с ним делать-то в одной кровати? — Не поверишь, но они есть. И их немало. — Вот как? — Некоторые даже жалеют о том, что не сложилось. Не знаю, насколько это правда, но... Говорят, он очень неплох в постели. Во всяком случае, неудовлетворёнными омеги от него не уходили, а часть их, сравнивая Джуда с альфами, приходили к выводу, что как раз альфы-то не очень. Мэйсон помахал ладонью в воздухе, пытаясь показать, насколько были плохи альфы, с которыми довелось переспать некоторым обитателям «Винтерсторма». И насколько хорош в сравнении с ними оказался Фитцджеральд. Ну да, ну да. Разумеется, если сравнивать его с аутсайдерами, он будет в выигрыше. Это любому понятно. Я фыркнул, отказываясь принимать спонтанные откровения за правду. Какими бы мудаками, зацикленными на себе, не были альфы, факт оставался фактом. Именно они всегда были и оставались идеальными партнёрами для омег. Именно среди альф и омег встречались истинные пары. О случаях истинности между двумя омегами или двумя альфами никто никогда не слышал. Наука считала это противоестественным. Многочисленные публикации утверждали, что на уровне химии и генетических кодов создать идеальную ячейку способны лишь разнополые партнёры. Это было доказано неоднократно, опытным путём. Альфа и омега. Начало и конец. Всё остальное было не более чем временным развлечением и опытом юности, о котором кто-то вспоминал с теплотой, а кто-то, сгорая от стыда. * Признать это и принять, как данность, было непросто. Но реальность, вероятно, решила — в очередной раз — надо мной подшутить. В самом начале я искренне считал, что между мной и Джудом нет ничего общего. Спустя какие-то пару недель вынужденно резюмировал: общего гораздо больше, чем я мог предположить. Больше, чем мне того хотелось бы. Слова Мэйсона получили подтверждение, когда я увидел Джуда в компании омег из параллельной группы. Причём, они сами к нему подходили, а он выбирал, как самый настоящий альфа. Не прикладывал ни малейших усилий в попытках им понравиться. Это они из кожи вон лезли ради капли его внимания и поощрения. Данное открытие почти взрывало мне мозг. Вокруг было столько привлекательных альф, а они тратили своё время на какой-то суррогат. Мой круг общения постепенно расширялся. Помимо омег из нашей группы я начал знакомиться и с альфами. У четверых омег были постоянные бойфренды, остальные находились в свободном плавании и наслаждались вниманием, на них направленным. Мне тоже какие-то знаки внимания перепадали, хотя, говоря откровенно, я пока ни к кому особо не присматривался. У меня всё ещё проходил период активной адаптации. Я пытался сделать миллион дел разом, посещал пробные занятия в клубах по интересам и решал, что из представленного списка подойдёт мне сильнее всего, а с чем можно безболезненно попрощаться. Ирвин, как истинный капитан и горячий поклонник своего дела, старательно агитировал меня вступать в волейбольную команду. Обещал научить не только азам. Говорил, что в короткие сроки вылепит из меня настоящего чемпиона, и уже к концу первого семестра моя фотография украсит стенд. Верилось с трудом. Не потому, что я сомневался в его способностях и преподавательском таланте, а потому, что прекрасно знал себя. В «Соммерсет Хай» я был для команд омег проклятьем. Когда мы играли на уроках физкультуры, я всегда был и оставался самым слабым звеном в команде. У меня были отвратительные подачи, ужасные передачи. Я боялся мяча, закрывался руками и убегал от него, вместо того, чтобы вытереть сопли, собрать яйца в кулак, набраться смелости и доказать всем окружающим, что омеги могут и умеют играть не хуже альф. Видимо, я был из тех, кто не умеет, а аутотренинги никогда мне не помогали. Из всего списка спортивных секций, предложенных на выбор, я остановился на клубе конного спорта. Он привлёк меня сразу же, ещё в тот день, когда я узнал о существовании на территории академии конюшен. Не последнюю роль в принятии этого решения сыграл тот факт, что в столь любимых мною романах — о любви к детективным историям я говорил открыто, любовные сочинения были моим постыдным удовольствием, — нередко обыгрывался антураж давно ушедших лет. Там были благородные альфы, не менее благородные омеги, роскошные дворцы, охота, скачки... Короче говоря, я жаждал приобщиться к развлечениям аристократов, вот и сделал ставку на конноспортивные мероприятия. Едва ли мне светило стать к концу года одним из лучших молодых жокеев, но хотя бы общее представление должно было сложиться, а навыки — появиться. Из творческих формаций мне больше всего приглянулся театральный клуб. Он пользовался популярностью, но больше у омег, чем у альф. Меня это не смущало. Меня интересовал сам мир театра, его устройство, процесс создания шедевров и перевоплощения в других людей. Я записался, не раздумывая. Хотел ещё в школьный оркестр податься, но вовремя вспомнил, что время не резиновое, мне нужно не только заниматься, но и отдыхать, потому ограничился двумя пунктами. Несложно догадаться, с кем я столкнулся сначала в дверях конюшни, а затем — в зале, отведённом для репетиций. Фитцджеральд этим совпадениям значения не придавал. В первый раз прошёл мимо, проигнорировав меня. Возможно, это была встречная реакция на моё недавнее молчание. Я ведь не ответил на его записку, просто смял её и выбросил. Не огрызнулся в ответ, когда мне посоветовали перестать пялиться, чтобы глаза остались на месте. Сделал вид, что знать этого омегу не знаю. И счастлив в своём неведении. Во второй раз, когда я пришёл на репетицию с опозданием, Джуд, сидевший на стуле и декламировавший какие-то стихи, ненадолго отвлёкся. Посмотрел с неодобрением на нарушителя спокойствия, вынудившего его прерваться, и снова вернулся к стихам. Мы с ним по-прежнему не разговаривали ни во время занятий, ни на перерывах. Обменивались короткими, незначительными фразами во время репетиций. Не было ни единого повода думать, что однажды что-то может измениться, и мы вдруг проговорим дольше, чем минуту. Тем не менее... Однажды всё происходит впервые. Однажды мы с ним заговорили, и это был тот случай, когда ошибиться неожиданно приятно. * Вместе альфа и омега составляют единое целое, при этом они разные. Одни прилетели с Марса, другие — с Венеры. У них разное отношение к жизни, разные ценности, психология и физиология. Последнее всегда становилось камнем преткновения. Не было в моём окружении ни одного омеги, который хотя бы раз не задумывался о том, насколько проще жить альфам, не страдающим раз в сезон после периода полового созревания. В чём-то мы им завидовали. Им не приходилось глотать блокаторы горстями, чтобы сохранить человеческий облик. Им не доводилось испытывать боль во время течек. Они не вынашивали детей и не ложились под нож, позволяя скоблить себя изнутри, при случае, если что-то шло не так, презервативы рвались или оказывались бракованными, и результатом временного помешательства становилась беременность. Они просто приходили, делали своё дело и уходили, довольные собой. О последствиях не думали. Думать предлагалось омегам. Предохраняться либо ликвидировать нежелательные последствия. В одном из разговоров, которые мне довелось услышать на территории академии, некий альфа назвал себя не иначе, как быком-осеменителем. Его друзья в тот момент одобрительно заржали, а меня привычно передёрнуло от одной мысли о сексе с подобным типом. И ведь кто-то же действительно с ним спал. Звучало паршиво, но очень и очень правдиво. Во время течек омегами правили инстинкты, альфы руководствовались ими всегда, а мозги, в большинстве случаев, предпочитали не включать вообще. Были исключения из правил, с которыми можно было приятно поболтать и посмеяться, не выслушивая тонны шуток на тему сильно ниже пояса, но почему-то подобные, адекватные экземпляры встречались в меньшинстве. Как вариант, причины такого поведения крылись в том, что гормональный подростковый бунт пока не у всех закончился, вот им и рвало крышу от одной мысли о сексе. Или от разговоров о нём, если реального не было никогда. Вообще о сексе здесь говорили открыто, много, часто и с удовольствием. За невинность не пинали и не подшучивали зло на тему неликвида, но и до свадьбы хранить её не агитировали. Омеги, у которых были постоянные бойфренды, не упускали случая провести с ними время за закрытой дверью спальни. О том, что они это делают, недвусмысленно намекали знакомые мне по прежней школе автоматы с презервативами, стоящие, как в учебном корпусе, так и в зданиях, отведённых под общежития. На время течек омегам давали несколько выходных. Считалось, что даже под блокаторами им лучше на занятиях не появляться, в противном случае они волей-неволей, но могут спровоцировать кого-то из альф. Подобные хождения по краю не приветствовались. Очередная моя течка должна была пройти ещё в начале сентября, но что-то пошло не так. Оставалось лишь гадать, что именно. У меня не было симптомов, присущих беременности, да и залететь от воздуха не представлялось возможным. Шон так и не разложил меня на ближайшей горизонтальной поверхности, а после него я никого к себе не подпускал и технически всё ещё оставался девственником. Собственные эксперименты со своим телом не в счёт. Это не считалось чем-то серьёзным. Сомнения и опасения за собственное здоровье привели меня в медицинский кабинет. Средних лет омега оторвался от многочисленных бумаг, лежавших перед ним, и предложил присаживаться. Я опустился на стул, устроил руки на коленях. Сидел, чуть сгорбившись, и чувствовал себя до безумия неловко. Да, обсуждать подобные вопросы с доктором, тоже было в порядке вещей, но я всё равно испытывал смешанные чувства. До недавнего времени цикл был точным, как швейцарские часы, я ни на что не жаловался и прекрасно знал, когда следует начинать закидываться колёсами, чтобы не получить нежелательные последствия. — Эйден Фишер, — произнёс, поняв, что он смотрит на меня. Он кивнул, несколько раз клацнул мышкой, открывая электронный вариант амбулаторной карты. — У меня нарушение цикла, — добавил я, покусывая губу. — И это немного пугает. — Понимаю, — произнёс он. — Когда была последняя течка? — В июне. А потом — ничего. Должна была быть в сентябре. Через несколько дней начнётся октябрь, но... Никаких признаков. — Прежде такие сбои бывали? — Нет. — Вариант с беременностью не рассматривается? — Нет. — Уверен? — Да. — Хорошо. Тебе выписывали какие-то новые лекарства? Возможно, сейчас ты принимаешь гормональные препараты, которые тебе не подходят, и они спровоцировали перестройку организма. — Нет-нет, — запротестовал я. — Я не пью противозачаточные, если вы об этом. — Почему? — Я де... — горло подозрительно пересохло, когда я попытался произнести это вслух; получилось отнюдь не с первого раза. — Девственник. У меня нет ни постоянного, ни временного партнёра, потому и таблетки такие я не принимаю. Только блокаторы, чтобы снизить сексуальное желание и облегчить боль. Они — проверенные. Я их уже несколько лет принимаю, и всё всегда было в норме, но сейчас... Казалось, ещё немного, и я окончательно проделаю дырку на колене. Пальцы то и дело прихватывали ткань, а смотрел я преимущественно себе под ноги, а не на собеседника. С одними людьми обсуждать столь деликатные темы было легко и просто. Папа, например, учитель, проводивший занятия по сексуальному просвещению, или же мой прежний доктор, у которого я наблюдался с четырнадцати лет. С некоторыми было проще провалиться сквозь землю, чем рассказать о своих проблемах. — Подобное явление может быть связано не только с нарушениями в работе репродуктивной системы, — наконец, произнёс он. — Возможно, так на тебе сказался переезд. Организм адаптируется к новым условиям, климату, рабочему режиму. У него стресс, у тебя — нервное перенапряжение, в результате цикл слегка сдвинулся. Да, это было очень похоже на правду. Я прожил в напряжении несколько долгих недель, пока ждал ответа от администрации академии. Это напряжение не отпускало меня и здесь. Я ходил по коридорам и боялся дышать лишний раз, чтобы не разрушить сказку, в которой оказался. Моя нервозность вполне могла поспособствовать переменам. Однако для чистоты эксперимента я всё же согласился на осмотр и, когда всё закончилось, вывалился из кабинета в состоянии, близком к трансу. Всё же ходить к проверенным, знакомым врачам было проще в разы. Впервые прийти к незнакомцу — всё равно, что подняться на эшафот, как бы радушно тебя там не встречали. Выйдя в коридор, лицом к лицу столкнулся с Реджинальдом. Тот стоял, прислонившись лбом к стене, и радовал глаз зеленоватым оттенком кожи. — Отстрелялся? — спросил, увидев меня. — Кажется. — Он свободен? — Да, проходи, пожалуйста. — Страшно, — протянул Реджи, заправляя за ухо выбившуюся прядь. — Ненавижу походы по врачам. Но, кажется, если ещё пару раз приму эти блокаторы, двину коней окончательно. С каждым разом всё хуже и хуже их переношу. Нужно что-то не такое термоядерное. — Удачи тебе, — улыбнулся я, на мгновение сжав ладонь на его плече. — Спасибо, — отозвался он, шумно выдохнув и нырнув за дверь. После осмотра прошла ещё неделя, течка всё ещё не желала посещать меня. Я смотрел на календарь в приложении и постоянно хмурился. Если она не начнётся в ближайшее время, придётся идти на повторный осмотр, сдавать море анализов и проходить курс лечения. Всё это пугало. Я боялся услышать, что смертельно болен, а этот симптом — первая ласточка. За несколько дней успел так накрутить себя, что помимо прочего обзавёлся перманентной головной болью и на занятиях сидел с лицом великомученика. Для одноклассников перемены в моём настроении не остались незамеченными, некоторые задавали вопросы относительно того, что со мной случилось. Я отделывался короткими, общими фразами и не стремился откровенничать. Распространяться о своём здоровье, начавшем пошаливать в столь юном возрасте, было как-то не с руки. Однажды это должно было закончиться. И организм мой повёл себя, как последняя сука, устроив неприятный сюрприз в тот момент, когда я совсем не ожидал от него подлости. Что вы знаете о неловких ситуациях? Я, пожалуй, всё. А если не всё, то очень и очень многое. Эксперт, гуру в этой области. Вторая неделя была на исходе, я собирался в понедельник идти на повторный осмотр. Сделал себе пометку в ежедневнике и стикер на зеркало повесил, чтобы не забыть, а сам отправился на очередное заседание театрального клуба. До наступления Хэллоуина оставалось чуть меньше месяца, нам нужно было определиться с тематикой спектакля и начать работать над сценарием. Времени, грубо говоря, в обрез, потому пропускать репетиции не следовало. Там-то меня и накрыло, швырнув с тихого берега в глубокое и бурное синее море. Без предупреждения. Ни один из знакомых мне симптомов течки так и не проявился. Ни в полной мере, ни в минимальной форме. Я не ощущал слабости, не становился максимально чувствительным и восприимчивым к чужим запахам, не было боли в низу живота, не тянуло спину. Всё было, как обычно. Тем удивительнее стало осознание, что стоя прямо на сцене и зачитывая реплику из одного экспериментального сценария, я ощущаю совсем не то, что стоит ощущать. Грёбаный закон подлости продолжал преследовать меня по пятам. Я облизал губы, стараясь избавиться от внезапной сухости, сковавшей их. В первом ряду сидели почти все завсегдатаи театрального клуба. Оценивали, выбирали самых достойных. Тех, кому достанутся ведущие роли в грядущей постановке. Мест было мало, желающих получить роль — предостаточно. К счастью, альф здесь сегодня не светились. Мне даже на глаза им попадаться в таком состоянии было страшно. Джуд расположился рядом с руководителем клуба, лениво перелистывал многостраничный сценарий и одними губами проговаривал реплики какого-то персонажа. Разобрать отсюда я не мог, а он говорил совсем тихо. Едва ли его слышали даже соседи. — Отныне я лишь твой, — хрипло выдохнул я, — и больше не принадлежу себе. Во мне слишком много волн и глубины. Если ты прикоснёшься ко мне, ты утонешь. Храни тебя вселенная, ведь я — океан. И во мне нет дна. Это могло звучать по-настоящему романтично и красиво, если бы не чёртова реальность, в которой мои руки затряслись. Сценарий выпал из них, листья, расчерченные разноцветными маркерами, разлетелись во все стороны. Я тяжело сглотнул, осознавая, в сколь незавидном положении оказался. Океаном без дна в этот час и миг был не только герой сценария, который я разыгрывал перед благодарными зрителями. Океаном без дна был и я сам. Во мне было много и волн, и глубины, и пульсации, и влаги, что стекает по внутренней стороне бедра, пачкая ткань. Ещё немного, и я бы, грубо говоря, затопил весь актовый зал смазкой. Но самым поразительным и пугающим было не это, а то, как резко отложил — отбросил, правильнее сказать — свой сценарий Джуд. Отшвырнул, порывистым, отчаянным жестом закрыл нижнюю часть лица воротом пиджака, метнул в мою сторону испепеляющий взгляд. На ум моментально пришло не самое приятное сравнение. Я вспомнил о главном герое одного триллера, омеге по имени Керри, чья течка началась прямо в школе, а он даже знать не знал, что это такое. Омеге, над которым смеялись, в которого швыряли средствами гигиены и орали: «Сука, заткни течь». Сейчас с лёгкостью представлял всё, что довелось пережить и испытать ему, и это было омерзительно. Тот случай, когда я возненавидел собственную физиологию сильнее обычного. А Джуд, судя по его недовольному виду, ненавидел её в два раза больше, чем я. Мне было больно дышать. Я жадно схватил ртом воздух, и тут же пожалел о том, что сделал, потому что вместе с обычным кислородом в лёгкие ворвался аромат. Тот самый, уже знакомый мне, некогда привлекший внимание. Терпкий, горьковатый, в основе своей, но разбавленный нежным запахом розовых роз. И, кажется, я знал, кому этот запах принадлежит. — Эйден, — обеспокоенно позвал меня мистер Гибсон. — Прошу прощения, я... Мне нужно уйти, — выпалил на одном дыхании, хватая рюкзак, лежавший на краю сцены. Птицей полетел к выходу из зала, не слыша ничего, что мне говорили. Кажется, мистер Гибсон предлагал мне сопровождение. Но в тот миг каждая секунда промедления могла меня убить. Нужно было как можно быстрее добраться до больничного крыла, своей комнаты или шкафчика, в котором у меня тоже лежало несколько блокаторов. Как раз для таких непредвиденных случаев. Этот вариант пока лидировал, и я уверенно свернул в коридор, где стройными рядами располагались личные шкафчики учеников. Руки продолжали трястись, словно я с утра пораньше или накануне выжрал в одно лицо литр чистого спирта. Пальцы соскальзывали, код никак не желал набираться. Не удержавшись, я со злости ударил по шкафчику кулаком. Действо возымело эффект, дверца распахнулась, и мне под ноги посыпался весь хлам, успевший накопиться здесь за месяц пребывания в академии. Я несколько раз обещал себе навести порядок, но потом забывал об обещании и снова забрасывал туда вещи. Где-то среди этого хлама притаилась и заветная упаковка с блокаторами. Отыскать её мне было не суждено. Занятиями в этот час пренебрегал не только я. Нашлись и другие умельцы. Ничего страшного, если бы компанию прогульщиков пополнил ещё один омега, но это был — чёрт его побери! — альфа. Моя рука замерла в воздухе, а, спустя мгновение, спина больно состыковалась с холодной металлической поверхностью. Меня прижали к закрытым шкафчикам и жадно втянули воздух рядом с моей щекой. — Кто это у нас здесь, такой славный, милый и очень-очень мокрый, — с похабной улыбкой протянул альфа. Я не знал его имени, но запомнил внешность и голос. Это он отпускал комментарии о языках-бритвах во время приветственного слова. Он же несколько раз подкатывал к Фитцджеральду в столовой учебного корпуса. Каждая его попытка имела обыкновение заканчиваться провалом, а Джуд посылал его далеко и надолго, равнодушно замечая, что с таким обмудком, как он, не ляжет в одну койку, даже если они останутся последними живыми существами на земле. — Отпусти... те меня, — прохрипел я, пытаясь вырвать запястье из захвата. Не тут-то было. Его прикосновение наталкивало на мысли о тисках. Столь же сильно, столь же плотно. Запах течного омеги дурманил его сознание, пробуждая инстинкты собственника, отбрасывая способность мыслить трезво. Ничего не оставалось, кроме животных страстей, которым больше подходило понятие безумия. — Тебе не говорили, что в таком состоянии лучше никому не показываться на глаза? — спросил он, ведя носом по моей шее. — Хорошие мальчики, которые не хотят неприятностей, обычно закидываются таблетками и сидят дома, а не прогуливаются там, где полным-полно голодных альф. Что-то я не вижу в твоих руках таблеток, а вот запах прекрасно чувствую. — Отпусти, — повторил я. Прозвучало жалким мышиным писком, а не уверенным ультиматумом, который я собирался поставить собеседнику. Хватка на запястье ослабла, обе ладони разом легли мне на задницу, принимаясь мять её через ткань. По губам скользнуло дыхание. Сигареты плюс мятная жвачка. Несколько секунд он просто дышал мне в рот, а потом сильнее прежнего вдавил в шкафчик и поцеловал. Это было неприятно. Если поцелуи с Шоном доставляли хотя бы на первых порах, то здесь не прослеживалось ничего подобного. Нежеланно, насильственно, против воли. Наплевательское отношение к чужим желаниям, отказ прислушиваться к просьбам, тем более — исполнять их. Он видел омегу в течке, и в голове его загорался зелёный свет. Покрыть, пометить, накачать до отказа спермой. Прямо здесь. Прямо сейчас. Не плачь, приказал я себе. Что угодно, но только, пожалуйста, не плачь. Рыдания подступали к горлу. Вместе с ними где-то совсем близко маячил шквал самой настоящей истерики. Я пытался оттолкнуть навязчивого альфу от себя. В ответ получал ещё большую демонстрацию силы и агрессии. Он не просто целовал, он кусал и против воли проталкивал язык мне в рот. Мой крик умирал, не родившись. Моя ярость не находила выхода, а любые попытки сопротивления блокировались. Альфа лапал меня через одежду, и мне было муторно. Если бы он прикоснулся ко мне напрямую, меня бы наверняка вывернуло наизнанку тут же, не сходя с этого места. Он этого не понимал, не чувствовал. Вёл себя, словно буйно-помешанный. Я не знал, сколько это продолжалось. По моим ощущениям — целую вечность. Губы саднило, а запястья болели, наливаясь синяками от сильных пальцев. — Тед, — ворвался в моё сознание знакомый голос. — Эй, Тед. К тебе обращаюсь. — Чего тебе? — зло огрызнулся тот, явно недовольный тем, что его прервали на самом интересном месте. — Кажется, этот парень тебе отказал неоднократно и попросил его отпустить, — произнёс Джуд, выходя из тени. Его руки были сложены на груди, а мрачный взгляд не предвещал ничего хорошего. Он и прежде пугал меня, но сегодня выглядел особенно устрашающе. Как будто не просто вышел из аудитории, а спустился сюда прямиком из какого-нибудь фильма о супергероях, что несут возмездие плохим парням, и ни перед чем не остановятся, пока не добьются поставленной цели. — И? — У тебя со слухом плохо? Если человек просит отпустить, его нужно отпустить, а не обтирать им все вертикальные и горизонтальные поверхности. Это очень просто, Тед, — насмешливо выдал Джуд. — Раскинь мозгами, и, возможно, до тебя тоже однажды дойдёт простая истина. — Слушай, не лезь, куда не просят, — осклабился Тед. — В этой академии только ты один такой конченный. Остальные омеги нормальные, и им нравится... — Эй, — окликнул меня Джуд. — Тебе, правда, нравится? Я смотрел на него, не мигая. Голос пропал, подставив меня в самый ответственный момент. Следовало не терять время даром, а хватать рюкзак и бежать отсюда, куда глаза глядят. Наплевать, чем закончится столкновение между этими альфой и омегой. Главное — спастись самому. О других буду думать потом. — О, да он просто в восторге, — заключил Джуд. — Настолько впечатлился, что аж дар речи потерял. — Вот именно, — подтвердил Тед. — Поэтому отгребись от нас и иди, куда шёл. — Прогоняешь? — А ты любишь наблюдать, что ли? Или для себя его наметил и жаждешь присоединиться? — Нет. Люблю я понимающих с первого раза людей, а не безмозглое быдло, — хмыкнул Джуд. — Тебе сказали отпустить. Ты не отпустил. — Какого хуя ты ко мне примотался? — огрызнулся Тед. — Такого же, что заставил тебя примотаться к нему. Это было неожиданно. Мощно, ярко, волнительно и бесконечно пугающе. Я никогда не видел ситуаций, в которых омеги первыми бросались в драку. Тем более, никогда не видел, чтобы они били настолько уверенно, чётко и... красиво. Не подозревал, что представитель слабого пола способен ударить так, что у его противника захрустит челюсть, а сам этот противник отлетит к противоположной стене, врезавшись в ещё один ряд шкафчиков, и в коридоре поднимется жуткий грохот. Не видел омег, которые бы, удерживая альфу за волосы, могли приложить их лицом о те самые шкафчики, оставляя на лбу объективно куда более сильного противника кровоточащую ссадину. Что ж, сегодня мне довелось наблюдать это в прямом эфире. Сбежать не удалось. Ноги не держали. Они подогнулись в тот момент, когда я потянулся за рюкзаком, и я сполз на пол, зажимая рот ладонью. Голос так и не вернулся, а страх сковал каждую клетку тела. Я не знал, чего боюсь больше. Того, что сейчас творит Джуд. Или того, что сейчас сюда подвалит с десяток разъярённых альф, с которыми обычно проводит время Тед, и от моего внезапного спасителя мокрого места не останется. — Оставь его, — тихо выдохнул, увидев, как на пол капает лужица крови из основательно рассечённой брови. Кап, кап, кап. Красное озерцо на идеально-гладком полу. Кап, кап, кап. Красные кляксы и такие же разводы на серой металлической поверхности. Кап, кап, кап. — Что? — спросил Джуд. — Оставь его, пожалуйста, — повторил я, прикусывая губу и подтягивая колени к груди. Джуд цокнул языком. Замер ненадолго, видимо, прикидывая, насколько разумна моя просьба, и не ударит ли нас обоих мощным откатом в дальнейшем. Судя по тому, как резво он спровоцировал эту драку и как выверено наносил удары, для него столкновения с применением физической силы были столь же обыденным делом, как чистка зубов по утрам и вечерам. Пока остальные омеги ожидали помощи со стороны, он мог постоять за себя и за того парня. Складной нож, оказавшийся в его руке, щелкнул, закрывшись. Я с шумом сглотнул. — Нахуй свали, дерьма кусок, — напутственно пожелал Джуд, пнув Теда носком ботинка. Ещё один фрагмент в коллекцию невероятного и чудесатого. Тед мог снова полезть на него с кулаками, но вместо этого предпочёл ретироваться. С одной стороны, это обрадовало. С другой, породило ещё большие сомнения и опасения. Он вполне мог уйти сейчас, чтобы напасть потом, и не в одиночестве, а в компании верных прихлебателей. Джуд проводил его взглядом, брезгливо перешагнул через кровавую лужицу, чтобы ненароком не наступить в неё. Подошёл к моему шкафчику и принялся деловито там копаться, быстро разгребая завалы и находя необходимую упаковку в разы быстрее, чем это сделал бы я. — Не время прохлаждаться, — заметил с видом знатока, высыпая на ладонь две таблетки и по очереди вкладывая их мне в рот. — Если он вернётся со своими гондонами-приятелями, нам обоим, боюсь, не поздоровится. Чисто теоретически я, конечно, могу их всех на ленточки порезать, а потом отсидеть и — о, чудо из чудес! — наладить отношения с отцом, таскающим мне передачки, но пока предпочитаю менее радикальные развлечения. Потому давай-ка, лапушка, глотай свои колёса, и валим отсюда по-быстрому. Подобрав с пола все рассыпавшиеся учебники и письменные принадлежности, швырнул их в хаотичном порядке, забросил последней упаковку с лекарством в шкафчик и захлопнул дверцу. — Давай руку, — произнёс, протянув мне ладонь. Умом я понимал всё, что он говорил. Но реакции были заторможенными. Реальность куда-то уплывала. Всё навалилось разом. Организм стремительно перебросило из одного сильнейшего стресса в другой. — Оу, как тебя развезло, лапушка, — иронично выдал Джуд, вновь присаживаясь на корточки и заглядывая мне в глаза. — Ладно, так уж и быть. Раз я сегодня заделался твоим спасителем, сделаем вот что. Обнять меня за шею сможешь? — Не знаю, — честно признался я. — Наверное. — Постарайся, — попросил он. И мне ничего не осталось, кроме как действительно постараться. Я был уверен, что он просто поможет мне подняться, на том его милосердие закончится, и он пинками дотолкает меня до общежития омег, но наши представления о помощи разительно отличались. Он забросил и вторую мою руку себе на плечо, после чего подхватил меня на руки и куда-то понёс. Я не спрашивал, куда именно. Язык меня тоже слушался через раз, а то и через два, на третий. Вряд ли я был лёгким, как пушинка. Вряд ли Джуд не испытывал дискомфорта, нося на руках лошадь, которая по росту уступала ему не больше половины дюйма. Выстраиваясь на физкультуре в шеренгу, мы стояли рядом. Он был одним из самых высоких учеников в академии, я ему в этом практически не уступал. Вероятно, ему было тяжело таскать такую ношу, но вида он не подавал. Не принимался отчитывать и крыть матом, напоминая, по чьей вине мы оказались в столь отвратительной ситуации, не сетовал на беспечность некоторых особей. Он просто молча шёл, один полутёмный коридор сменялся другим, горький запах с примесью роз окутывал меня с ног до головы, оседал на коже и волосах. Не было аромата, который подходил бы этому омеге меньше, чем розы, но почему-то природа именно ему отсыпала такой шлейф. — Лапушка, — позвал Джуд. Это прозвище было ещё более нелепым, чем Джинджер, которое он использовал прежде. Если бы я чувствовал себя немного лучше, если бы язык не распухал так, словно в него разом впились несколько озверевших ос, если бы у меня были силы на ведение споров, я бы обязательно сообщил ему, что лапушками он может называть своих любовников, а меня не нужно. Но я не чувствовал, сил не было, язык с трудом ворочался во рту, а глаза закрывались. Типичное состояние. Привычные лекарства, блокирующие течку, обладали снотворным эффектом, так что это было ожидаемо. Мне было стыдно от мыслей о том, что он видит меня в таком состоянии. Не просто видит, но и прикасается. И чувствует запах, обычно привлекающий альф, но отчего-то действующий и на него. Не зря же он закрывал нос пиджаком, когда мы находились в актовом зале, не зря так остро реагировал на это досадное происшествие. — Эй, — снова позвал он. — М? — не слишком многословно отозвался я. — Зачем ты так охренительно пахнешь, лапушка? — спросил Джуд. Странный вопрос. Я не чувствовал собственного запаха. Смутно не представлял, какой он. Не ощущал. Остальные омеги, по идее, его тоже не чувствовали. Не должны были. Альфы ощущали, но не описывали. Вряд ли их вообще интересовали подобные тонкости. Естественно, что вопрос поставил меня в тупик, а ответа на него не нашлось. Вместо этого я собирался сделать ответный ход. Отбить, словно шарик для пинг-понга. Задать вопрос встречный. А ты? Почему ты так пахнешь? Но вместо осмысленного, чётко сформулированного вопроса получилось нечто нечленораздельное. Бестолковое «а, е, у». Джуд хмыкнул и толкнул какую-то дверь. Я сильнее сжал ладонь на вороте его пиджака и окончательно провалился в сон.