Те, что правят бал

Все знали, что я обожаю розы, могу часами напролёт болтать о них и выносить мозги всем непосвящённым, читая лекции о королеве цветов. Все знали, что всем розам я предпочитаю именно розовые, а ещё умудряюсь различать их по запаху, что многим моим знакомым из прежней жизни казалось каким-то невероятным скиллом. Они не чувствовали разницы, для них и терпкость красных, и сдержанность белых, и сладость жёлтых были одинаковыми. А я даже с закрытыми глазами определял, какие цветы стоят передо мной прямо сейчас, и по-настоящему вело меня лишь от нежного, тонкого аромата цветков с бледно-розовыми лепестками. Шон однажды ошибся и подарил мне красные. Позднее оправдывался тем, что они, согласно языку цветов, означают страстную любовь, а именно её он и хотел мне продемонстрировать. В итоге исправился и дарил те, что привлекали меня сильнее всего. Когда я проснулся, меня по-прежнему окутывал слабый запах тех самых роз. Сначала я подумал, что кто-то поставил их на прикроватный столик, решив позаботиться о страдальце. Потом накрыло осознанием, в памяти всплыли недавние события. Встряхнуло и подбросило так, словно меня только что прошило неслабым разрядом тока. Сон определённо пошёл мне на пользу. Блокирующие эструс препараты подействовали, противный зуд больше не разливался по коже, смазка продолжала течь, но в умеренном количестве, к утру и это должно было прекратиться. Силы, оставившие меня в коридоре, постепенно возвращались. Я чувствовал себя — без малого — счастливым. Мою жизнь омрачало одно «но». Запах роз, который так и не успел выветриться, оседая на коже шлейфом, что тянется и тянется за тобой, куда бы ты не пошёл. Я знал прекрасно, что подобное встречается в парах альф и омег. Запах — один из признаков, сигнализирующих, что этот человек занят. Сначала — запах, потом — метка. Между двумя альфами или двумя омегами ничего подобного не существовало, однако в воздухе пахло розами, и я не стал бы возражать, если бы запах этот усилился. Открыв глаза, я не сдержался и хмыкнул. Ну и идиот. В который раз, занимаясь самообманом, напридумывал ерунды. На самом деле, не было никаких запахов, въедающихся в кожу. Просто Джуд находился рядом со мной. Он расположился на стуле, закинув ногу на ногу. Сидел с закрытыми глазами и, кажется, спал. Нижняя часть лица была закрыта медицинской маской. Видимо, он не солгал. Мой запах действительно раздражал его рецепторы и действовал как-то не так, как должен был действовать на омег по всем существующим биологическим канонам. Я присел на кровати и осмотрелся. Вспомнил, что сознание окончательно меня покинуло, когда Джуд открыл какую-то дверь. До того всё было смазано и расплывчато. Я не следил, куда он меня нёс, потому мог очнуться где угодно. После недолгого наблюдения понял, что мы находимся в больничном крыле. На мне вместо униформы — белая больничная рубашка, что доходит до самых пяток, а в воздухе пахнет лекарствами и — совсем немного — дезинфицирующими средствами. Такая себе смесь. Когда я не чувствовал запаха цветов, он буквально бил наотмашь и усиливал типичную панику, присущую визитам в медицинские учреждения. Сейчас он будто отошёл на второй план и воспринимался не столь остро. Телефон лежал на тумбочке. Я потянулся к нему, щёлкнул кнопкой разблокировки. Проспал недолго, особенно, если учесть, что меня гасили гормональными препаратами. Всего несколько часов. Сейчас уже стемнело, когда я покидал здание академии, было три часа дня. Я деликатно кашлянул, пытаясь привлечь внимание Джуда. Он не отреагировал. Пришлось повторить ещё дважды, прежде чем он мотнул головой и неохотно открыл глаза. Провёл ладонью по лицу, посмотрел на меня сонно и с шумом втянул носом воздух. Потянулся, снимая маску и пряча её в нагрудный карман. — Здорово. Почти не пахнет. Жить можно, — резюмировал, и уголок рта его дёрнулся в ехидной ухмылке. — Как ты себя чувствуешь? — Гораздо лучше, спасибо. — В твоём возрасте пора бы научиться пользоваться блокаторами и не создавать форс-мажорные ситуации, — произнёс он, посерьёзнев и утратив остатки былого очарования. — Ты ведь не в дикой резервации жил и не в секте какой-нибудь, которая за активное деторождение обеими руками голосует. Должен представлять, к чему приводят подобные случаи. Или решил послушать президента школьного совета и из принципа сделать всё наоборот. Например, залететь при первом удобном случае, прийти на выпускные экзамены с пузом выше носа и родить прямо на сцене, получая диплом? — У тебя, что, пунктик на детях? — огрызнулся я. — Ненавидишь их и другим свои взгляды навязываешь? Воинствующий чайлдфри? — Ух, какие мы грозные. А ты, наверное, адепт движения многодеток? — присвистнул он. — Прости, не знал. Может, Тед был прав, и тебе действительно нравилось, когда он с тобой, как с куском мяса обращался? Тогда пардон муа, лапушка. В следующий раз моргни два раза, если нужна помощь, или ничего не делай, если наслаждаешься. Вдруг в наше время ещё остались недалёкие создания, которых заводит пещерный флирт вместо цивилизованного общения. Ты говори, не бойся, я не кусаюсь. Тебе нравилось? — Нет, — ответил я. — Вот и в моём случае абсолютно тот же ответ. — Относительно? — Нет у меня ненависти к детям. Просто я искренне считаю, что заводить их в таком возрасте нелепо. Жизнь всё-таки не шоу «Беременный в шестнадцать». Она несколько сложнее и проблем в ней немало. Со своими бы разобраться, не то что чужие на себя вешать. — Заткнись, — проворчал я, закрывая уши ладонями. Детская привычка. Хэй, я тебя не слышу. Не пытайся до меня достучаться, всё равно ничего не получится. — Неприятно? — А ты бы сильно обрадовался, если бы на тебя накинулись с подобными обвинениями, не разобравшись толком в ситуации? — У тебя есть оправдание? — Да не собираюсь я ни перед кем оправдываться! Просто у меня из-за переезда сбился цикл... Договорить до конца мне не позволили. Прервали, засмеявшись. Я сжал челюсти так сильно, что ощутил на языке фантомный привкус зубной крошки. А, может, и не фантомный. Раскрошить их в пыль, сжимая настолько сильно, было несложно. — Ты не собирался оправдываться, но именно этим и занимаешься. Само противоречие. — Ты хотел знать причины. — Окей, — протянул он. — Принято. На этом трогательном моменте предлагаю закрыть тему. — Что, — поддел я, — неприятно вспоминать о собственной сущности? Хотел родиться альфой, но что вышло, то вышло? Он усмехнулся. — Жаль, что я донёс тебя до медпункта в целости и сохранности. Нужно было уронить пару раз в профилактических целях, — заметил с показным равнодушием. — Дело не в том, что мне неприятно. Напротив. Я никогда не хотел быть альфой. Больше того, я горжусь тем, что родился омегой. И буду гордиться всегда. Просто не люблю пустую болтовню о новых коллекциях, эффективных противозачаточных, синхронности циклов и альфийских узлах. Меня от подобных разговоров подташнивает. Если есть потребность в чём-то подобном, обратись к своему приятелю Ирвину, а меня избавь от напрасной траты времени. Он закатил глаза и, поднявшись со своего места, прошёлся по палате. Вперёд — назад, от стола к двери и обратно. Помещение было небольшим, совсем крохотным, если говорить начистоту. Разгуляться негде, потому он и мерил его шагами. Ненадолго остановился у окна, что-то там старательно высматривая. Мой взгляд замер на его затылке. Наверняка Джуд чувствовал, но не шелохнулся, продолжая всматриваться в темноту. — Доктор сказал, что на ночь тебе придётся остаться здесь, — произнёс. — Я составлю тебе компанию. Извини. — За что? — Это так, на случай, если ты не обрадуешься соседству. Оно ненадолго, всего на несколько часов. Мне стоило побеспокоиться обо всём заранее и убраться отсюда до наступления темноты, чтобы в случае чего не попасть под горячую руку. Но время я благополучно упустил, потому переночую рядом с тобой, во избежание неприятных ситуаций. — Думаешь, они... Недавно отпустившая нервозность снова вернулась и привела с собой целую армию подруг. Повторная волна паники накрыла без предупреждения. По силе свою предшественницу она, естественно, превосходила. Тогда я находился в пограничном состоянии. Голова в тумане и дурмане. Часть событий запоминается, часть благополучно пролетает мимо, сейчас я запомнил бы каждое слово, жест и каплю крови, упавшей на пол или оставшейся на стене. — Могут, — подтвердил Джуд, стягивая пиджак и с аккуратностью истинного педанта устраивая его на спинке стула. Выложил нож на прикроватную тумбочку. Я хотел рассмеяться и сказать, что он преувеличивает масштабы катастрофы. Однако подавился смехом. Здесь сработала знакомая схема. Джуд учился в компании этих альф не первый год, потому успел изучить их повадки в естественной среде обитания. Это я смотрел на мир, словно наивная большеглазая лань, и за всем пытался увидеть нечто позитивное. Даже там, где этого и в помине не было. Кроме того, имел дурную привычку — приписывать людям качества, которыми они никогда не обладали. Благородство через одного, доброту, способность к разрешению возникших разногласий цивилизованными методами. — Я вообще считаю, — продолжил Джуд, не дождавшись от меня ответной реплики, — что решение о слиянии двух учебных заведений в одно было самой большой ошибкой руководства. Пока сюда не попали альфы, было как-то спокойнее и приятнее, что ли. Но от меня здесь мало что зависит, решения принимают другие люди. Приходится считаться с ними и мириться с их глупостью. — Ты презираешь альф? — спросил я, продолжая внимательно наблюдать за ним. Джуд скинул ботинки, потянул край простыни, отбрасывая её. Провёл рукой по больничной койке, словно оценивал качество матраса. — Не пять звёзд, конечно, но что есть, то есть, — заметил со вздохом, с ногами забираясь на кровать. — Не то чтобы презираю, но и особого восторга от встречи с ними не питаю. Хотя, нет, погоди. Есть отдельные альфы, к которым я неравнодушен. Деда своего, например, обожаю. Он у меня — огонь и просто охренительный мужик. Не то, что эти кретины, у которых мозги только под одну мысль заточены. Удивительно, как они с таким уровнем развития из каменного века выбрались, а не повымирали там, утонув в своей несостоятельности. — Какую? — Что? — Какую мысль? — Как зажать нерасторопного текущего омегу в тёмном углу и засунуть в мокрую дырку свой хрен, — без стеснения ответил Джуд. Прозвучало грубо. Я сжал в пальцах тонкий край простыни и принялся разглядывать собственные ногти. Кажется, с сегодняшнего дня у меня появился новый триггер. Любое упоминание о течках и нежеланной мокроте. Джуд только что, сам того не желая, оттанцевал танго на моих больных мозолях и заставил щёки загореться свекольным румянцем. Он говорил об этом легко, без стеснения и ложной скромности. А я вдруг почувствовал себя ничтожеством. Хотя бы потому, что в данный конкретный момент был именно таким, как он расписал. Мокрой дыркой, в которую едва не засунул хрен незнакомый альфа, учуявший запах и не сумевший пройти мимо. Засунул бы, не появись Джуд вовремя. При самом мрачном раскладе мог бы и метку оставить, не совладав с собой и поддавшись мимолётному порыву. Джуд лежал на боку, устроив щеку на раскрытой ладони, и с интересом наблюдал за моими действиями. То ли жаждал спровоцировать на очередной виток пререканий, то ли мечтал обнаружить на лице следы активной мыслительной деятельности, приводящей к катарсису, то ли... хрен знает, чего он ждал, на самом деле. Он по-прежнему был омегой, которого не прочитаешь, словно открытую книгу. Если он не захочет показать свою истинную натуру. — Забей, — произнёс Джуд, наматывая на руку свой галстук. — Что бы там тебе не вкладывали в голову эти ублюдки, ты не виноват в том, что рождён омегой. У тебя есть право голоса, у тебя есть право ответить отказом, а не повернуться рожей к стене и отчаянно подмахивать каждому, кто протянет к тебе руки. Плохо, что часть из них понимает исключительно язык насилия, и пока не сломаешь кому-нибудь челюсть, до него не дойдёт. — И часто приходилось? — Ломать? — Да. — Ну... — протянул Джуд. — Сходу не отвечу. — Преувеличиваешь? Он принялся загибать пальцы на одной руке. Потом на второй. — Нет, ни разу не преувеличиваю. Зачем мне это? — Чтобы покрасоваться перед благодарным зрителем? — Не льсти себе, у меня таких зрителей через одного. Да, ломать приходилось часто, — ответил в итоге. Я усмехнулся. — Так нелепо получилось. — Что именно? — Сегодняшняя репетиция. И слова эти. Как там было, — я пощёлкал пальцами, — не помнишь? — Я не запоминал. — «Отныне я лишь твой, и больше не принадлежу себе. Во мне слишком много волн и глубины. Если ты прикоснёшься ко мне, ты утонешь. Храни тебя вселенная, ведь я — океан. И во мне нет дна». — Ты с цитатами осторожнее. А то ведь я могу на свой счёт принять и соблазниться, — с назиданием хмыкнул он. — Кто вообще такую двусмысленность придумал? — Древние греки. Они про природу чувств писали, а не про физиологию. Просто сегодня как-то совпало. — Древние греки? Но разве это не экспериментальный текст? — Экспериментальный. В том смысле, что прежде его никогда не ставили, и раз он утверждён официально, «Винтерсторм» ожидает премьера, — пояснил Джуд. — А так всё исключительно по классике. Никаких отклонений от канона. Тебя, кстати, на одну из главных ролей утвердили задним числом. Уж очень речь проникновенная получилась. — Издеваешься? — Не-а. У Гибсона спроси, он подтвердит. Считает из тебя отличный романтический герой выйдет. Ты так чувственно и проникновенно сыграл во время репетиции, что и скалы бы дрогнули, не то что ранимая натура нашего руководителя. — Какое-то безумие, — выдохнул я. — Новаторские методы, странный подход. А если я всё испорчу? — Не особо. Нормально всё будет, если опять дословно всё не воспримешь. Да и опасно это. Вдруг твоим партнёром по сцене будет один из наших альф, что на вес золота? — Знаешь, что ты мудак, и твои шутки такие же шовинистские, как и у альф? — Догадываюсь. — Так вот, перестань догадываться и знай наверняка: ты — мудак. Джуд не стал опротестовывать моё заявление. Сменил положение, ложась на спину и вновь принимаясь копаться в своём телефоне. Вероятно, всё это время его смарт был выключен, потому что теперь сообщения посыпались буквально нон-стопом, оглушая противным писком. Джуд цокал языком, читая их, изредка хмыкал. На меня больше не обращал внимания. Мне тоже нужно было перестать на него пялиться, раз за разом нарушая обещание. Тем более — стоило перестать проигрывать в памяти эпизод их драки с Тедом, возвращаясь к чужим действиям и смакуя их, словно что-то очень и очень вкусное, хоть и острое. Я видел немало драк между омегами, но все они развивались примерно по одному сценарию. Царапины, выдирание волос, крики. Мне довелось стать свидетелем немалого количества столкновений между альфами. Но чтобы альфа и омега... И чтобы в этой иррациональной схватке доминировал именно омега, наносивший точные удары, при этом остававшийся таким грациозным и притягивающим внимание? Нонсенс. Я накрылся одеялом с головой. Попытался дышать не так часто. — Ох, как у кого-то задница подгорела, — с преувеличенным восторгом выдохнул Джуд. — Смотреть и наслаждаться. На тазиках со льдом можно целое состояние сделать. Хотя, они и без меня обойдутся. Келтон её пару раз самозабвенно полижет, и всё снова будет — зашибись. — Келтон? — переспросил я, высовывая нос из-под одеяла. — Мой отец. Меня, оказывается, к отчиму в кабинет вызывали и объяснений требовали. А я пропустил самое интересное. Ничего. Завтра схожу. Не сахарный, не растает в ожидании. Думаю, пояснять, в какой кабинет, не стоит. Тебя ведь приятели и так успели просветить на этот счёт? В его голосе не было осуждения, но я всё равно чувствовал себя преступником, которого коп схватил за руку прямо на месте преступления. Ещё немного, и на запястье защёлкнется браслет. — И не делай вид, что спишь. Ты дышишь, как носорог. Дыхание с головой выдаёт. Мне не хотелось разговаривать. Не потому, что история его семьи меня не волновала. Виной всему была вторая волна гормонов, оказавшихся в крови. Весьма некстати. И, естественно, не вовремя. Меня снова повело, а между ягодиц предательски захлюпало. Блядь, вашего папу. Сколько можно? Грёбаная физиология, грёбаный цикл, грёбаный организм, реагирующий совсем не так, как обычно. Грёбаный запах роз, что снова уносит в вихре лепестков, заставляя с шумом глотать слюну. Наваждение какое-то, пробудившееся на фоне спонтанной гормональной перестройки. Нужно что-то делать. Например, срочно узнать, какой одеколон он предпочитает, прикупить во время вылазки в город такой же и распылять в комнате. Прыскать немного на запястья, растирать по коже. Вдыхать и наслаждаться, не проводя параллели между запахом и человеком. И то, и другое должно быть отдельно. Свести ассоциации до минимума, пресечь любые нелепые мысли на корню. — Скажи, — осторожно начал я, — каким парфюмом ты пользуешься? — «Pure Alpha», — ответил Джуд незамедлительно. — Не ври. — Да с чего бы? — У моего отца точно такой же аромат стоит в ванной. Вообще не похоже. — Тебе мой туалетный столик показать? Реально, именно этот аромат. Другие мне не нравятся. Он нейтральный, простой, с минимальным количеством составляющих. Самое то, что нужно. — В нём нет розового экстракта. — Естественно, нет. Какой ещё, к чёрту розовый экстракт в парфюме для альф?! — От тебя воняет, как от цветущего куста, — прошипел я, решительно отбрасывая одеяло и садясь на кровати. — Чем-чем от меня воняет? — переспросил он, нахмурившись. — Как. От. Цветущего. Куста, — уверенно чеканя каждое слово, повторил я и опустил ноги на пол. Непроизвольно вздрогнул, потому что он оказался неожиданно холодным. Я этого совсем не ожидал. Как, впрочем, и того, что Джуд бросит телефон на кровать и вскоре окажется у моих ног. Прямо, как там, в коридоре, когда я сидел на полу, прислонившись спиной к шкафчикам, закрывал лицо руками, а он находился напротив и вкладывал мне таблетки в рот. Тогда всё выглядело совсем не так провокационно, как сейчас. Тогда на мне была пусть и начавшая промокать, но всё-таки строгая униформа, а не больничная роба. И бельё тогда на мне тоже было, а сейчас — нет. И тело, кажется, отчаянно реагировало на каждого, кто находился рядом с ним, независимо от его половой принадлежности. Джуд смотрел на меня с саркастичной усмешкой, но в глазах разгорался огонёк похоти. Может, мне просто так казалось? А, может, я безошибочно угадал направление его мыслей. У меня не было привычки рассматривать собственное отражение в зеркале, чтобы понять, как меняется лицо типичного омеги во время возбуждения. Фильмы категории ХХХ в качестве образовательных материалов тоже не рассматривались. Там большинство сцен было постановочным от и до. Верить им — себя не уважать. Хуже было не то, что он смотрел на меня так. Хуже было то, что когда он приблизился, меня окончательно затрясло. Внутренне, а не внешне, а его запах стал практически невыносимым. Не отталкивающим, а слишком дурманящим и соблазнительным. Хотелось прижаться к Джуду, уткнуться носом ему в шею и дышать, дышать, дышать, пока не надышусь окончательно. Пока этот запах не станет моим собственным. Что-то подсказывало: не надышусь никогда. Вот вообще никогда. Всегда будет мало. — У тебя, надо полагать, аллергия на розы, поэтому ты тут чуть не задыхаешься? — спросил он. Да, завопил внутренний голос. Скажи «да». От этого ответа ничего не потеряешь, а ворох проблем моментом исчезнет. Тут и гением дедукции быть не нужно, чтобы выстроить логическую цепочку. Джуд осознает, проникнется мыслью о том, что представляет реальную угрозу моему здоровью, посчитает, что лучше лишний раз не рисковать. Попросится в другую палату, а я проведу ночь в тишине и покое, не мучаясь и не ворочаясь по кровати, словно принц, уснувший на горошине. Я неоднократно видел Фитцджеральда на небольшом от себя расстоянии. Видел, рассматривал, но как-то не заострял внимание на чертах его лица. Сейчас как будто по фрагментам растаскивал и анализировал, что изменил бы, что оставил, как есть. У него были тонкие губы. Слишком тонкие для омеги, но идеальные именно для этого лица. Будь они больше, он выглядел бы ботоксно-силиконовой куклой, не знающей меры, а так всё смотрелось очень естественно и красиво. Зелёные глаза и мастерски вылепленные природой, а не пластическими хирургами скулы. Длинные ресницы, которым любая модель, рекламирующая средство для их укрепления, позавидует. Я понятия не имел о том, как выглядят его родители, но внутренний голос подсказывал: потрясающе. То, что видел перед собой он, было гораздо хуже и печальнее. Сотни ярких точек на болезненно-бледных щеках, испарина, выступившая на лбу, острый нос, которым можно пробивать стены, растрёпанные рыжие волосы и прозрачно-серые глаза. Они не завораживали. Кого-то — моментами — пугали. Один из давних знакомых однажды сказал, что у меня глаза мертвеца. Такой себе комплимент, конечно. Мне тогда хотелось проломить голову тому, кто так обо мне отозвался, но пришлось взять себя в руки и обуздать эмоции. В конце концов, я тоже не считал себя эталоном красоты, трезво оценивая свои шансы и полагая, что в списке самых красивых омег «Соммерсет Хай», буду стоять на предпоследнем месте. В «Винтерсторме» мне и это не грозило. Здесь я находился за списком. Эта академия ломала каноны и стереотипы, навязанные обществом. Омеги тут были умными и красивыми одновременно, а не выбирали что-то одно. — Она самая, — ответил я, привычно комкая простынь и надеясь, что ему хватит ума отойти от меня, как можно дальше. Не хватило. По сути, поведение его было ничем не лучше поступков того альфы, что напал на меня в коридоре. Тот хотя бы не пытался демонстрировать благородство души, а сразу дал понять, чего хочет. Джуд действовал иначе. Сначала вступился за меня перед альфой, а теперь... Теперь его ладонь скользнула под подол дурацкой, карикатурной сорочки. Провела по повлажневшему бедру. Пальцы были прохладными. Самое то на контрасте с разгорячённым телом — у меня вновь начала подниматься температура. Кожа покрылась мурашками. Там, где он прикоснулся. Если ты прикоснёшься ко мне, ты утонешь... Он утонуть не боялся, поэтому ладонь продвигалась всё дальше. Во мне боролись две стороны: тёмная и светлая. Одна металась в агонии и умоляла остановить всё любым способом. Словами или силой. Послать к такому-то папочке или залепить пощёчину. Джуд не стал бы настаивать и продолжать против моей воли. Вторая наслаждалась и жаждала продолжения. Хотела, чтобы он прикоснулся ко мне, чтобы провёл пальцами по припухшим, влажным краям. Или, блядь... Да, да, да. Его губы и спонтанная мысль о них, о его горячем языке не давали покоя. Кончики пальцев размазали по чувствительной коже немного смазки. Внутрь тела так и не толкнулись. Член и поджавшиеся яйца тоже обошли вниманием. — Аллергия, да, — произнёс Джуд, вытирая руку о простыню. Этот жест в его исполнении смотрелся слегка чужеродно и довольно пренебрежительно. Пока он гладил мои бёдра, я готов был сделать ставку на то, что он оближет пальцы. Нарочно. Чтобы меня то ли позлить, то ли спровоцировать, то ли поставить в неловкое положение и заставить краснеть. — Аллергия, — повторил уверенно. — Странная её разновидность, с побочными эффектами. Пей свои блокаторы, лапушка, как можно скорее. Лучше сразу две таблетки. Одной тебе, похоже, будет мало. Он отошёл так же быстро, как и оказался рядом. Молниеносные, стремительные жесты и движения. А я тут же схватил с тумбочки упаковку с лекарством и бутылку с водой. Да, без лекарств мне было не обойтись. Я бы выпил и больше двух таблеток, если бы не сомнения и не тревожные мысли о возможных побочных эффектах. Теперь, когда Джуд находился на расстоянии, меня с опозданием накрыло осознанием, что он едва не натворил. Что мы едва не натворили. У меня никогда не было опыта с омегами. И... На самом деле, этот опыт мне не нужен был. Я точно знал, что люблю альф. Они всегда привлекали меня в сексуальном плане. Мне нравилось в альфах... Да всё мне нравилось, если уж на то пошло. Омеги были просто красивыми, но в их присутствии я не испытывал никаких чувств, тем более — никаких желаний. То, что я едва не попросил его сделать это, едва не насадился на его пальцы, говорило о многом. Прежде всего, о том, что не напрасно период течек принято проводить за наглухо закрытыми дверями. В противном случае, омега, слабо контролирующий себя и своё тело, способен натворить столько ошибок, что за всю жизнь не разгребёшь. Если бы он ушёл, хлопнув дверью и оставив меня в одиночестве, я, не раздумывая, засунул бы в себя несколько пальцев разом, и не остановился, не кончив. Но Джуд не уходил. Просто снова надел маску. Я укрылся одеялом, прикусил ребро ладони. Её я при всём желании не сумел бы прокусить, а вот губы — да, сколько угодно. На фоне зашкаливающего нервного напряжения меня бы стошнило. Совершенно точно. — На самом деле, я мало чем отличаюсь от альф, — признался он, набрасывая пиджак на плечи и опуская голову. — Ты, наверное, уже и сам догадался. Ну, или приятели не поскупились на интимные подробности и обо всём давно рассказали. Секрет Полишинеля я тебе не открою. — В каком смысле? — Я довольно галантный кавалер, если того требует ситуация, а зачастую она этого требует... — Я должен это знать? Самая важная на свете информация? По-моему, омегам в моём состоянии наплевать на многое, а то и на всё. Зачем мне описание твоих качеств? — Это подводка. — Окей. Запомню. Ты галантный кавалер. Но? — Но, — подхватил он. — Всегда есть какие-то «но». В моём случае, не какие-то, а очень важные. Я действительно мало чем отличаюсь от альф. У меня с ними предостаточно сходств. Но главное то, что я так же, как они, люблю совать свой член в мокрые омежьи дырки. — Блядь, сам ты мокрая омежья дырка, — зло процедил я. — Об этом можно сказать и другими словами. Не обязательно опускаться на уровень необразованного и грязного быдла из гетто. — Культуре меня учит тот, у кого блядь — любимое слово-связка? Рот и нос Джуда были закрыты маской. Я не видел его губ, но не сомневался, что они сейчас растянуты в улыбке. Правда, не догадывался, какой. Саркастичной, ироничной, сдержанной, ласковой или одобрительной. — Раз больше некому, приходится мне. — Я к тому, что... Если в следующий раз тебя накроет, как сегодня, не пренебрегай техникой безопасности. Принимай лекарства вовремя, бери отгулы при первых же признаках течки, не броди беспечно по коридорам и, ради всего, не попадайся мне на глаза. — Хочешь сказать, что ты для меня в этот период страшнее любого альфы? — Хочу сказать, что твой запах... Джуд запнулся. Я перестал гипнотизировать наволочку и перевёл взгляд на собеседника. Зря. Очень и очень зря. Потому что в этот момент он не смотрел куда-то вдаль, а внимательно разглядывал пальцы. Те, на которых была смазка. Те, что он ещё недавно небрежно вытирал о простыни. — Твой запах, — медитативно повторил Джуд, нарочно растягивая каждое слово. — Он охуенный. Никогда такого не встречал. Я в нём действительно тону. Прямо, как главный герой в той паршивой пьеске. — И чем я пахну? — Ты не знаешь? — Свой запах невозможно почувствовать. Другие не говорили или отделывались общими фразами. — Я тоже не эксперт в данной области. — И всё-таки? — Чем-то экзотическим, многослойным. Сложно сходу разобрать. Комбинация нескольких ароматов. Но первое, что я почувствовал — ноты имбиря. Такая ненавязчивая приятная острота, вокруг которой все остальные запахи сплетаются. — Имбиря? — эхом повторил я. — Поэтому Джинджер? Не из-за цвета волос? — Тебе по всем статьям подходит. Но, да, в первую очередь именно поэтому. Я собирался задать ему ещё один вопрос. Попытаться перевести всё в шутку и спросить, могу ли я при имеющемся раскладе называть его Роуз. Ну, раз уж так вышло, что для меня он пахнет именно этими цветами. Сомневаюсь, что Джуд оценил бы. Слишком хрупкие цветы, хоть и с шипами. А он не был хрупким. Шутка не случилась. Джуд потянул маску, избавляясь от неё, и, не удержавшись, лизнул сухие пальцы. Повторил этот жест несколько раз, как будто одного ему не хватило. Блядь. Упрекая меня в любви к этому слову, он не знал, насколько оно стало востребованным в моём лексиконе прямо сейчас. Оно проносилось в голове в огромном количестве. Оно, оно, оно и ещё раз оно. Ничего кроме. Блядь. Единственное, что я мог сказать. Единственное, о чём я мог думать. Не знаю, чего он добивался, делая это прямо у меня на глазах. Но если хотел, чтобы моя несчастная крыша взяла и стремительно полетела в пропасть, ему, несомненно, удалось.