Те, что правят бал

Как это обычно бывает, реальность от мечты отличалась кардинально. После перевода из одного образовательного учреждения чуда не случилось, а скрытые спортивные таланты — сомневаюсь, что они у меня были, но если предположить, что всё-таки да, — продолжали спать крепким сном. Попроси меня описать собственные достижения в области физической культуры, я бы и время на раздумья тратить не стал. Там всё было очевидно. Всё плохо. Очень-очень-очень плохо. Мне снилось, что я покоряю бассейн и плаваю не хуже дельфина, однако реальность была такова: единственное, что я умел — грациозно идти на дно топориком. Но с неприятным для меня самого восхищением смотрел на главного русала нашей академии, который плавал так, что дух захватывало. Он не только в межшкольных соревнованиях участие принимал. Он уже несколько лет был кандидатом в мастера спорта, а спортивные награды стали частью повседневной жизни. Я фантазировал о том, как выхожу на поле и показываю класс в баскетболе и волейболе. Реальность снова показывала мне средний палец. Я боялся мяча и старался держаться от него на расстоянии. Казалось, в баскетболе я смогу добиться успеха. По факту рост был единственным моим достоинством. Неоднократно попытавшись сыграть в эту адскую игру, я смирился с поражением. Мне ни разу не удалось добраться до корзины. Меня вечно кто-то оттеснял от неё. А поскольку спортивные занятия у нас были совместными — альфы и омеги, да-да, — то доставалось мне по полной программе. Если бы играли только омеги, всё было бы в разы проще. Но нет. Нас выгоняли на площадку в смешанном составе. Альфами на спортивных площадках моментально овладевал азарт. Они как будто ебашили себе в вену адреналин, и на нём гоняли целый час. Силу не соизмеряли. Один из таких спортсменов, рвущихся к победе и не замечавших на своём пути препятствий, умудрился ударить мне локтем в лицо и разбить нос. Полилась кровь, меня отправили на скамейку запасных. Фитцджеральд — и здесь первый, капитан команды омег — посмотрел на меня с жалостью, привычно цокнул языком, но обошёлся без ядовитых комментариев. За что ему спасибо. Я был уверен, что он не упустит случая и обязательно проедется по отсутствию у одной, отдельно взятой человеческой единицы спортивных талантов. Наблюдая за игрой со скамейки запасных, я сильнее прежнего утверждался во мнении, что на игровом поле был не помощником для своих одноклассников, а — грубо, но что есть, то есть — лишними яйцами. Стоило убрать лишний элемент, и всё сразу пошло, как по маслу. Альфы бились, как тигры, омеги им ни в чём не уступали. Фитцджеральд и вовсе чувствовал себя, как рыба в воде. Ирвин ему мало в чём уступал. То, какие игровые комбинации они разыгрывали вдвоём, приводило меня в самый настоящий восторг. При всём желании я не сумел бы повторить их подвиги. Забить трёхочковый для них было так же просто, как улыбнуться, а для меня... Впрочем, не будем о грустном. Из разбитого носа капала кровь. Редко и мало, но спортивную униформу я всё равно умудрился загадить. Неудивительно. Не знаю, кто занимался её разработкой. Не суть. Главное, что практичности в этом человеке был самый минимум. Белый цвет — не лучший выбор для спортзала. Особенно, если здесь постоянно играют в подвижные игры и полируют друг другом полы. На моей униформе помимо грязи теперь была и россыпь пятен. Свежих красных и подсохших коричневатых. Полотенце я схватил позже, но замарал и его. — Приложи лёд, — посоветовали мне, протягивая упаковку. — Большое спасибо, — отозвался я, принимая подношение и прикладывая его к пострадавшему месту. Только когда пальцы соприкоснулись, я посмотрел на своего собеседника. Альфа. Симпатичный. Лет двадцати с небольшим. Молодой преподаватель, работавший здесь всего пару лет, но уже успевший обзавестись собственным фан-клубом. До сегодняшнего дня я видел его не так часто. У нашей группы занятия проводил не он, а мистер Карсон, пятидесятипятилетний омега с благородной сединой. У группы альф, занимавшейся с нами, муж мистера Карсона. У них тут был семейный подряд, судя по всему. С этим же альфой мы пересекались постольку поскольку. Изредка виделись в коридорах. Я здоровался с ним, как и со всеми остальными преподавателями. Он приветственно кивал в ответ. Вот, собственно, и всё общение. Вообще удивительно, что он обратил внимание на пострадавшего омегу, сидящего на скамейке. Да ещё и лёд мне притащил. — Уверен, что всё в порядке? — заботливо поинтересовался он. — Да, конечно. Ничего страшного. — Может, стоит сходить в медпункт? — Всё нормально, — повторил я. — Видите? Уже и кровь остановилась. Действительно. Мой нос окончательно в норму не пришёл, но больше не напоминал подтекающий кран. Я отложил упаковку подтаявшего льда в сторону. Отложил и полотенце. — Как тебя угораздило? — продолжал допытываться мужчина. Команда омег снова забросила мяч в корзину. Итан хлопнул подставленную ладонь капитана команды. Они все выглядели безумно счастливыми, избавившись от балласта. Мне вдруг захотелось закрыть лицо руками, пряча его от окружающих. Потому, что стало до смерти обидно. За свои отвратительные умения. Точнее, полное их отсутствие. Ну почему, почему, почему? Одним омегам природа щедро отсыпает всего, что только можно? А других делает уродами с грацией медведя и вонью, напоминающей о японских закусочных? Ладно, всё не настолько плохо, и запах у меня не самый отвратительный в мире. Но имбирь? Почему имбирь? Неужели не нашлось чего-то лучше? С тех пор, как Джуд сказал мне об этом аромате, я только и думал, что о собственных перспективах. Из меня не получится великий спортсмен, но выйдет отличный живой столик для роллов. Ха-ха-ха. Блядь. — У меня с ранних лет напряжённые отношения со спортом, — неохотно признался я. — Знаете, бывает такое. Человек, у которого обе руки левые. Вот я как раз из таких. За что не возьмусь, всё обязательно в дерьмо превращаю. Ну а если берусь за него, то просто трачу меньше сил. — Если бы это было правдой, тебя не зачислили бы в «Винтерсторм». — Случайность, — раздражённо бросил я. — Думаешь? — Ни секунды не сомневаюсь. Наверное, одновременно со мной заявку на перевод подавал ещё один ученик с такой фамилией. Нас просто перепутали. Мне прислали письмо о зачислении, а ему — отказ. — Прямо теория заговора. — Других причин не нахожу. Я отвратителен в спорте, — сокрушённо выдохнул я. — От мяча убегаю, в скакалке путаюсь, прыгаю отвратительно. Хотите забавную историю? — Хочу, — с улыбкой ответил он. — Однажды мы, в моей старой школе, прыгали через перекладину. Спиной вперёд, вот это всё. Я прыгнул. И знаете, что? — Что? — Перекладина осталась у меня в руках. Я её просто-напросто выхватил, потому что боялся приложиться спиной, — признался я. — Нет, это совсем не забавная история. Она тупая. Понимаете теперь, насколько перед вами безнадёжный случай? — Ты слишком строг к себе, — произнёс он. — А, что, при таких фейлах можно иначе? — Капля здоровой самоиронии ещё никому не помешала. — Вам легко говорить. У вас со спортом никаких проблем, мистер... — Митчелл, — подсказал он. — Хэйден Митчелл. Но можешь называть меня просто Хэйден. — Да? Странно. Но спасибо... Хэйден. Вообще разговаривать с ним было довольно легко. Может, на меня неудача так подействовала. Может, просто давно накопилось недовольство и нужно было выговориться, но я действительно болтал без умолку. Грузил постороннего человека своими переживаниями и до маразма доведённой рефлексией. Понимал, что далеко не все альфы и омеги родились со спортивными снарядами в руках. Все они когда-то пасовали перед летящим в их сторону мячом, не могли показать отличное время в забегах на короткие и длинные дистанции, не все, попадая в воду, тут же начинали демонстрировать отточенный кроль и брасс. Все они с чего-то начинали, учились, шлифовали свои навыки, чтобы в конечном итоге достигнуть успеха. Я хотел всего и сразу. Жизнь хотела, чтобы я ментально сходил на хуй со своими завышенными требованиями и перестал призывать удачу из воздуха. А вместо этого пошёл на дополнительные тренировки и попытался подтянуть свои навыки, развить их и стать если не гордостью команды, то хотя бы не её позором. Я мог попросить о помощи любого из одноклассников, но почему-то предпочитал не делать этого. Продолжал сетовать на жизнь и задаваться вопросами о несправедливо распределённых ресурсах. Вероятно, боялся, что мне откажут, сославшись на занятость. Из всех, с кем я учился в одной группе, самый свободный график был как раз у меня. Остальные нагружали себя под завязку, желая к выпускному вечеру подобраться с ворохом рекомендаций в личных делах. Я, добившись поставленной цели, снова превратился в амёбу. И это бесило. — Послушай, — начал Хэйден, обратившись ко мне. — Да? — Ты сказал, что у тебя проблемы со спортом? — Как будто это не очевидно, — усмехнулся я. — Почему бы тебе не позаниматься дополнительно? — Я думал об этом, но... — Если хочешь, могу предложить свои услуги тренера, — произнёс он, положив ладонь мне на плечо и несильно сжав. — В тебе есть потенциал, ты хочешь добиться успехов. Значит, не всё потеряно. Через пару месяцев оставишь конкурентов далеко позади. Они сами к тебе в очередь за мастер-классами выстроятся. — Ты... То есть, вы это серьёзно? — Конечно, — ответил Хэйден. В тот момент его лицо показалось мне самым прекрасным, улыбка самой доброй, а взгляд самым понимающим. Схватив его за руку, я энергично её потряс, рассыпаясь в благодарностях. Он смотрел на меня немного свысока, снисходительно, и, наверное, видел во мне восторженного придурка. Но мне было наплевать на то, как меня воспринимают. В тот момент я просто был счастлив узнать, что впервые за семнадцать лет и десять месяцев своей жизни вытянул счастливый билет. Признаться, не рассчитывал на такую удачу. Она сама меня нашла. О первой тренировке мы договорились быстро. Через пару дней, сразу после занятий, в этом самом зале. Спортивный зал я покидал окрылённым, в приподнятом расположении духа. Предвкушая, как уделаю всех на спортивной площадке. И не через два месяца, а через пару недель. — О чём ты разговаривал с Митчеллом? — спросил Джуд, останавливая меня перед входом в раздевалку омег. Хмурый взгляд не вселял оптимизма. Но Джуд вообще к числу особо улыбчивых омег не относился. Для него это было обычное состояние. Он не спешил в раздевалку, стоял, прижимая к стене. За пару месяцев ничего не изменилось, мы по-прежнему были примерно одного роста, но и при таких исходных данных казалось, что он надо мной нависает. Появилось навязчивое желание, использовав обманный манёвр, сползти по стенке и сбежать отсюда, куда глаза глядят. — Какая разница? — с вызовом бросил я. — С каких пор я обязан перед тобой отчитываться? Ты мне папочка? Или, может, отец? На оба вопроса один ответ. Нет и нет. В таком случае, прости. Обсуждать с тобой что-то я не намерен. — О чём ты с ним разговаривал? — повторил Джуд. — Он мне лёд принёс. Видишь? — я по очереди прижал каждое из крыльев носа. — Мне нос сегодня разбили. Может, ты был так поглощён игрой, что не заметил этого, но нашлись другие люди, куда более внимательные и заботливые. Его помощь пришлась кстати. Теперь я чувствую себя гораздо лучше. — И, что? Полчаса исключительно про лёд пиздели? Консистенцию и температуру обсуждали? Или методику заморозки? — Решали у кого из альф и омег самая аппетитная задница. — К каким выводам пришли? — Не у тебя. Оттолкнув его руку, я перекинул полотенце через плечо и зашёл в раздевалку. Одноклассники обсуждали игру и накал страстей. Разговор, в котором я не мог принять участия, потому что половины терминов не понимал, а они в этом деле были, как рыба в воде. Воздух был горячим и влажным. Многие уже успели снять спортивную форму и принимали душ. Я обычно переодевался последним. Или самым первым. Снова на фоне недовольства собой. Чужие тела были, априори, лучше — собственное же провоцировало активные пляски комплекса неполноценности. У Фитцджеральда никаких комплексов не было. Он зашёл в раздевалку позже всех и, не обращая внимания на окружающих, стянул с себя футболку. Я крепко зажмурился и несильно, зато несколько раз приложился затылком о гладкую поверхность стены, покрытой серой краской. Закрыл глаза не сразу и кое-что успел увидеть. Не первый раз, конечно. Мы ведь здесь неоднократно переодевались. Просто... Впервые после тех слухов. Окажись они правдой, я бы знал это тело, как своё собственное, и не ломал голову над тем, что там за татуировка набита на его правом плече. Но не знал и татуировку видел лишь издалека. Рассматривать специально было как-то... Невоспитанно, что ли. Я ведь обещал себе, что не буду смотреть в сторону этого человека. Обещания следовало выполнять. Я честно пытался. И так же честно нарушал правила, которые сам для себя устанавливал. Потому что было интересно. Потому что у него действительно были литые мышцы, перекатывавшиеся под кожей. Он был стройным, жилистым, не перекачанным, как некоторые альфы, но даже на вид очень сильным. В его фигуре — как и у меня — не было плавных изгибов и округлостей, подержаться совершенно не за что. Но альфам он нравился, притом многим. Многие же находили его фигуру восхитительной. Я был одним из тех, кто готов подписаться под этими словами. Мы с мистером Митчеллом ничьи тела не обсуждали. Но, подозреваю, если бы действительно озадачились вопросом и начали выбирать обладателя самой сексуальной задницы, Хэйден, не задумываясь, отдал бы первенство Джуду. Во время разговора я несколько раз перехватывал направление его взгляда. Хэйден никаких сомнительных, двусмысленных комментариев не отпускал, но смотрел так, что мне становилось неловко и... жарко. Я продолжал подпирать стену, дожидаясь, пока раздевалка опустеет окончательно, но Джуд не торопился. Физкультура сегодня стояла в расписании последней, потому действительно можно было не париться и тянуть время, сколько душе угодно. Приоткрыв глаза, я скосил взгляд в сторону одноклассника. Он стянул резинку с волос и теперь проводил по ним расчёской. То, что я снова на него смотрю, заметил сразу. Квалифицированного шпиона из меня не вышло. Провалил миссию на начальной стадии. Джуд усмехнулся. Спрятал расчёску в сумку для спортивных принадлежностей, достал оттуда чистое полотенце, перебросил через плечо. Вжикнула, закрываясь, молния. — Иди уже, хватит у зеркала торчать, — одними губами прошептал я. Он прислушался к моим пожеланиям. Действительно пошёл. Но пройти мимо, не отпустив ни единого комментария, было не в его стиле. Джуд ненадолго остановился напротив меня, протянул руку, заправляя за ухо прядь, выбившуюся из вновь собранного хвоста. Взгляд мой против воли скользнул по длинным ногам, по идеальному прессу с наметившимися кубиками, по дорожке коротких тёмных волос, уходивших под пояс спортивных шорт. Я не хотел столь внимательно — жадно — его разглядывать. Но смотрел и едва не давился слюной, шумно сглатывая. — Подрочи на меня пару раз, лапушка, — посоветовал мистер идеальное тело. — Может, отпустит. Я же на тебя дрочу, и мне не стыдно в этом признаться, хотя, многие бы со мной не согласились и сказали, что у меня нет вкуса. — Нахуй прогуляйся, — получил ответный совет. Я всё-таки не удержался и ударил его по руке. Опрометчиво, конечно. Он мог перехватить мои запястья, прижать меня к стене. Поцеловать насильно — тоже. Если бы ему захотелось. Но на мимолётное проявление насилия он тем же не ответил. И целовать меня он тоже не хотел. Усмехнулся ехидно и произнёс: — Тогда не пялься настолько откровенно. Это, знаешь ли, бесит. Я всё-таки не музейный экспонат. — А если заплачу за просмотр, ваше величество выдаст разрешение? — Денег не хватит, — усмехнулся он. После чего, насвистывая какой-то незамысловатый мотивчик, зашёл в свободную душевую кабинку, избавился от остатков одежды и включил воду. В её шуме всё потонуло окончательно. Он словно отрезал меня от реальности. А, может, это вовсе и не вода настолько гулко шумела, а кровь в моих ушах. * Несмотря на свои специфичные вкусы и предпочтения, вызывающие у некоторых обитателей «Винтерсторма» недоумение, Джуд не был изгоем. Его не пытались перевоспитать, не договаривались устроить тёмную и показать, как это — почувствовать в себе настоящего альфу, распробовать и пристраститься. Кого-то его ориентация заводила вдвойне. Ирвин был прав, когда говорил, что есть немало альф, текущих от мысли о двух омегах, ласкающих друг друга. Так или иначе, но в школьном сообществе слово Джуда имело вес. К его мнению прислушивались, а на инициативы откликались. Это была одна из причин, по которым некоторые альфы действительно начали присылать в школьный чат свои предложения. До настоящих, проработанных резюме их импровизация не дотягивала, но, по сути, и я не был топовым работодателем, предлагавшим сделать головокружительную карьеру. Часть этих альф, возможно, не кривила душой, когда заявляла, что рыжие лапушки — самое милое, что они когда-либо видели, но некоторые — мне так думалось, — откровенно издевались. Джуд потоки их откровений не пресекал. Он появлялся в чате, я его там видел каждый вечер. Он ни разу не написал, что это была шутка, и, на самом деле, никакой отбор потенциальных женихов для омеги-новичка здесь не ведётся. Ладно, определённые сообщения были приятными, напоминая бальзам, проливаемый на мою душу. Но встречались и те послания, от которых меня подташнивало. Пользуясь тем, что у администрации школы и преподавательского состава нет доступа в чат учеников, они ощущали вседозволенность и реализовывали в текстовом формате свои сексуальные фантазии. Этот сомнительный флэшмоб начал Тед, которого просили не беспокоиться и не беспокоить. Его дружки подхватили начинание и теперь закидали чат своими хреново написанными порно-рассказами. Самым безобидным замечанием было то, в котором мастера слова пытались угадать совпадает ли у меня цвет лобковых волос с теми, что на голове. Почитав этот поток дерьма и безудержного дроча соискателей на свою охуенность, я не придумал ничего лучше, чем покинуть чат. Просто взять и выйти из него. На время или навсегда. Хотел полностью заморозить аккаунт, но, поразмыслив немного, от этой идеи отказался. Всё-таки польза от локальной социальной сети была. И количество плюсов перекрывало минусы. Из чата можно было узнать о переносе или отмене лекций, о списках вопросов на проверочных работах, о том, как себя вести на тех или иных занятиях, чтобы преподавательский состав относился к тебе с пониманием и любовью. Социальная сеть была источником школьной мудрости. Отрезать себя добровольно от этого неиссякаемого источника было глупо. Я уже полчаса бесцельно гипнотизировал взглядом свой аватар, когда мне прилетело личное сообщение. Открывая его, я примерно представлял, чьё имя увижу в графе «отправитель». Не ошибся. Организатор флэшмоба, запустивший волну безумия, решил поинтересоваться причинами, заставившими главную звезду недели покинуть чат и закрыть профиль настройками приватности. Ты же хотел внимания альф. Оно у тебя есть. Разве ты не счастлив? Наверняка, отправляя это сообщение, он рассчитывал на долгие пререкания и экспрессивное выяснение отношений. Такое, в котором найдётся место для сотни опечаток, восклицательных знаков и безудержного капса. У меня не было желания спорить, потому я просто отправил президента школьного совета в чёрный список. И не пожалел о своём решении. Нам не о чем было общаться. Особенно после того, как он спровоцировал этот поток дерьма, вылившийся на мою несчастную голову, сумев извратить всё доброе и светлое. Я мечтал о романтических отношениях. О милом, заботливом и понимающем альфе. Который полюбит меня, и которого полюблю я. А мне подсунули каких-то приматов, воспринимавших омег, как кусок мяса. К слову, далеко не все альфы «Винтерсторма» были такими. Ирвину, например, очень и очень повезло. Гарри, его альфа, не был ручным котёнком. По мне, так он куда сильнее напоминал добродушного плюшевого мишку, которого хочется прижать к себе и никуда не отпускать. Спать с ним в обнимку, наслаждаясь осознанием, что рядом есть тот, кого можно без сомнения назвать родственной душой. Их пара была для меня... идеалом. Да, пожалуй, именно так. Они прекрасно дополняли друг друга. Были двумя половинками одного целого. Тот факт, что Гарри получил вторую главную роль в спектакле, приуроченном к празднованию Хэллоуина, меня немного напрягал. Дело в том, что по сценарию мы должны были играть влюблённых, а в одной из сцен был прописан поцелуй между персонажами. Разумеется, я не мог пойти на это даже ради роли. Не хотел портить отношения со своим другом, виляя задницей перед его бойфрендом. Компромисс удалось отыскать, сцену поцелуя заменили нейтральным взаимодействием. Мы, сидя на сцене, соприкасались лбами и смотрели в пол. Я кожей ощущал взгляд Ирвина. Каждый раз, когда он становился свидетелем этой сцены, меня пробирал озноб. Каждый раз, когда она подходила к завершению, и мы оказывались на расстоянии, испытывал облегчение, будто камень весом в тонну падал с моих плеч. Гарри шёл к Ирвину. Они обнимались и что-то обсуждали. Стояли, соединив ладони, переплетя пальцы. Я находил их взглядом в толпе и улыбался. Не сомневался, что они будут вместе и после выпуска из академии, и после выпуска из университета. На шее Ирвина уже сейчас красовалась метка. Они были истинными. Редкое явление, когда находишь свою пару в юном возрасте, а не тратишь десятки лет на поиски. Наблюдая за их отношениями, примерял подобное и на себя. Однако к моему берегу не прибивались золотые слитки. К нему причаливали обломки старых кораблей и куски не желавшего тонуть дерьма, всё остальное благополучно проплывало мимо. Несмотря на то, что в академии были альфы на любой вкус, у меня с ними общение толком не складывалось. Или я ставил слишком высокие планки, или же... Чёрт знает, почему так. В прежней школе сближаться с ними было намного проще. Может, потому, что многих я знал с детства. Мы вместе ходили в группы дошкольных занятий, много лет учились одним и тем же составом, который изредка перетасовывали разнообразия для. В такой обстановке невольно привыкаешь к тем, кто находится рядом. Они становятся, если не родными и близкими, то, как минимум, хорошо изученными. С ними не боишься идти на контакт. А здесь... За пару месяцев узнать человека — проблематично. Особенно, если не прилагаешь усилий, а сидишь на берегу. Чинно и смиренно, изредка подбирая горсть камней и бросая их в воду, чтобы увидеть круги на её безмятежной глади. Так вышло, что единственным альфой, с которым я контактировал в разы чаще, чем с остальными, стал преподаватель. Мистер Митчелл, продолжавший настаивать на том, что мы — друзья. Значит, можно отправить в далёкое путешествие все условности, отказаться от формального обращения и называть друг друга по именам. Мы тренировались вместе всего две недели, но и этого времени хватило, чтобы я проникся к нему симпатией. Он не смеялся над моими ошибками, не говорил, что я безнадёжен, а потому проще пристрелить, чем вылечить, не злился, как Фитцджеральд, когда у меня не получалось с первого раза повторить тот или иной элемент. Всё же задачи перед ними стояли разные. Джуд не был учителем и не собирался тратить на меня своё свободное время. Он был капитаном команды и от своих подопечных хотел только одного — победы. Любой ценой. Прямо, как его соперники из команды альф. Естественно, Джуд бесился, когда из-за паршивого игрока его тактика и стратегия не приносили результата, а планы шли под откос. Естественно, что он срывался. Я за этими недовольствами полтора месяца наблюдал, а теперь, при содействии тренера, собирался исправить ситуацию и удивить всех бывших соперников. Альф. И Джуда. Да, мы должны были играть в одной команде, но его я тоже записал в категорию соперников. Потому что именно с ним у нас получилось самое напряжённое противостояние. Альфы ему и подмётки не годились. Хэйден же обладал талантом преподавания и невероятным терпением. Рассказывал о правильной постановке рук. О том, как избегать падений или, если оно неизбежно, сводить риски до минимальных показателей. Уметь группироваться так, чтобы не было нежелательных последствий в виде многочисленных травм. Для меня, получившего локтем в нос, этот блок знаний был актуален. Две недели активных тренировок под руководством профессионала принесли свои плоды. Я не превратился в Майкла Джордана нового поколения, но научился простейшим элементам и больше не шарахался от мяча, летевшего в мою сторону. Это был чертовски сильный прогресс. И повод для гордости. История с тренировками закончилась столь же стремительно, как и началась. Хотя, ничто не предвещало. Или просто я, по своей любимой привычке, игнорировал все знаки свыше и закрывал глаза там, где следовало смотреть в упор и ничего не упускать из вида. Желая покорить новую вершину, я буквально переехал жить в спортивный зал. Готов был тренироваться с утра до поздней ночи. Подобное рвение невозможно было не заметить. — Ты очень целеустремлённый, — произнёс Хэйден, протягивая мне стаканчик с фирменным кофе из «Старбакса». На территории академии сетевых кофеен, естественно, не водилось. Выводы напрашивались сами собой. Хэйден заехал туда специально ради меня. На стаканчике красовалось моё имя, а вкус напитка соответствовал моим запросам. Буквально пару дней назад мистер Митчелл интересовался, какой вкус кофе я предпочитаю. Сегодня именно его я и получил на руки. — Разве это плохо? — Отлично. Просто я впервые вижу такое рвение, — пояснил он. — Но я тебя прекрасно понимаю. Когда у тебя что-то долгое время не получается, а потом вдруг начинаются положительные изменения, хочется добиться ещё лучших результатов. Своеобразных голод и жажда новых достижений. У меня тоже однажды такое случалось. Давно, но... Он усмехнулся. Я посмотрел на него с подозрением, ухмыльнулся уголком рта. — Только не говори, что когда-то тоже шарахался от мяча и боялся лишний раз выходить на поле. — Почему не говорить? — Я тебе не поверю. — А придётся, потому что это действительно так. — Не может быть, — хмыкнул я, покрутив в пальцах крышечку. — Серьёзно тебе говорю! Большую часть школьной жизни я просидел на скамейке запасных. Всю начальную и среднюю школу. Первый год обучения в старшей — тоже. Потом мне надоело быть посмешищем, и я решил, что за лето изменюсь до неузнаваемости. Всё обязательно получится. Нужно только по-настоящему чего-то захотеть и не откладывать в долгий ящик, а пойти и начать делать первые шаги на пути к успеху. Мотивирующие истории о преодолении в большинстве случаев действовали на меня одинаково. Вызывали сомнение. Они пользовались спросом, находили горячий отклик у аудитории, потому в средствах массовой информации постоянно мелькали истории о людях, не признающих существование препятствий. Разумеется, люди эти были не самыми простыми, а из тех, кто добивался успеха и зарабатывал известность на всю страну, а то и на весь мир. Политики, спортсмены, звёзды шоу-бизнеса. Откладывая газету, я неизменно усмехался скептически. За каждым из этих общественных или культурных деятелей стояла команда профессионалов, сочиняющих за определённое вознаграждение слезливые истории о бедных, гордых, но целеустремлённых. Мой папа, некогда вращавшийся в актёрских кругах и оставивший лицедейство после заключения брака, над этими историями успеха тоже посмеивался. Он не рассказывал, как устроена изнанка шоу-бизнеса, но... Не уверен, что хотел бы многое об этом знать. За спиной моего папы стояли его родители. А сам он никогда не скрывал, что большинство ролей получил именно по знакомству, а не за невероятный талант, покоривший кастинг-директора, проводившего отбор, с первой секунды и на всю жизнь. Услышать историю преодоления из уст такого, очень и очень обычного человека было не то чтобы неожиданно... Ладно, именно неожиданно это и было. Я не думал, что мистер Митчелл — Хэйден, Хэйден, называй меня по имени, — вдруг начнёт со мной откровенничать о своей жизни. При этом и восприятие его рассказа отличалось от привычного. Поверить в то, что однажды ему надоело просиживать на скамейке запасных, а сил придала именно злость, оказалось так же легко, как два и два перемножить. Мною тоже руководил не азарт, присущий альфам, а ярость, порождённая чужими взглядами и презрительными ухмылками. Мне хотелось стать лучше не потому, что я собирался посвятить свою жизнь спорту и вписать в его мировую историю своё имя, а потому, что надеялся утереть нос одному отдельно взятому омеге. Тому, над чьей головой мерцала призрачная корона, а навязчивый природный аромат чудился отовсюду, куда бы я ни пошёл. — Так что я в тебе не ошибся, — заключил Митчелл, подводя итог своему рассказу. — И таланты у тебя есть. Нужно было приложить немного усилий и разбудить их. Дальше ты и сам начал отлично справляться. — Звучит обнадёживающе, — отозвался я, допивая кофе и закрывая опустевший стакан. — Спасибо за угощение. Было вкусно. — Не за что. — Всё-таки есть. Я так давно его не пил, что успел основательно соскучиться. Не знаю, насколько это правильно, но... — Лучшие ученики заслуживают поощрения, — произнёс Хэйден. — А ты за эти недели зарекомендовал себя на «отлично». Я собирался вновь поблагодарить его, но все слова застряли в глотке, стоило ощутить, как его ладонь с нажимом проводит по спине, ненадолго задерживается на поясе и уверенно скользит ниже. Он убрал руку очень быстро, но меня всё равно, будто током пронзило, и ток этот был не из разряда приятных впечатлений. Я никогда не отличался повышенным уровнем любви к тактильным контактам. Нет, не шарахался от людей, будто прокажённый, не бил их по рукам каждый раз, когда они опускали ладонь мне на плечо или обнимали за шею. Но, если речь шла не о моих близких или друзьях, определённый дискомфорт ощущал. Хэйден не был ни близким, ни другом. Он был малознакомым альфой, который вроде как пытался бескорыстно мне помочь, увидев в неуклюжем ученике тень прошлого себя. Но, кто знал, что творится у него в голове, и чего он, на самом деле, добивается такими поступками. Случай этот не был нонсенсом. Хэйден и прежде прикасался ко мне ненароком. Но прежде это происходило во время тренировок. Он показывал, как именно нужно стоять, превращая деревянного меня в подвижного спортсмена. То, что его руки оказывались то на плече, то на поясе, то на бедре, в тех условиях казалось нормальным. А теперь вдруг стало чужеродным и порождающим не самые приятные мысли. Я вспомнил народную мудрость, гласившую, что бесплатный сыр бывает исключительно в мышеловках. И, кажется, в одну из них я на фоне своих недальновидности и доверчивости попался. Не в мою пользу говорил и тот факт, что о тренировках я умалчивал. Никто из одноклассников не знал, где я провожу столько времени, и кто выступает в качестве моего наставника. Делая выбор, я опирался исключительно на восторженные отзывы учеников, перманентно влюблённых в молодого и симпатичного преподавателя. На знания о том, что нравится Хэйден не только ученикам, но и коллегам, которых успел очаровать и расположить к себе. Но... Слишком глупо — доверять человеку, которого не знаешь. Особенно если ты тот, кто недавно лишь чудом сумел выбраться целым и невредимым из, казалось бы, безвыходной ситуации. Видимо, все эти метания отразились на лице, и перемены не остались незамеченными для Хэйдена. Он улыбнулся ободряюще. — Всё хорошо? — спросил озадаченно. — Да, всё в норме, — отозвался я, заставив себя нацепить притворную улыбку. — Наверное, утомился немного. Не смертельно. — Я бы удивился, будь всё иначе. — В смысле? — Ты столько сил вкладываешь в тренировки... Любой другой на твоём месте уползал бы из зала по-пластунски. — Не преувеличивай. — Даже не думал. Полагаю, на сегодня с тренировками покончено? — Да, — активно закивал я. — Тогда давай уберём здесь, и каждый отправится по своим делам. Я снова закивал, словно китайский болванчик. После того, как в голову закрались первые подозрения, лёгкость общения исчезла со скоростью света. Стало неуютно, словно меня выгнали из тёплого, основательно натопленного помещения, прямиком на улицу, где правит морозный воздух, а затем заперли дверь. Я не знал, какого чёрта дёргаюсь, но тревога нарастала. Может, это было одно из проявлений развитой интуиции, присущей омегам? Может. Папа иногда говорил, что это только альфы руководствуются доводами разума, а на всё остальное благополучно забивают, отмахиваясь от многочисленных знаков судьбы. В альфах больше приземлённого и прагматичного, в то время как в омегах больше мистического и волшебного. Они чувствуют сердцем, намного чаще видят вещие сны и черпают силы из природы. Альфы же черпают силы из своих омег. У папы вообще была тяга ко всему потустороннему. Этакая милая чудинка, позволяющая посмотреть на холодного, светского льва с другой стороны. Большинство наших знакомых таким его не знало. Зато я был посвящён в его тайны. Он был любителем раскладов на таро, занимался составлением гороскопов, которые никогда никому не показывал, гадал на кофейной гуще. Но никогда не заглядывал в моё будущее, говоря, что это последнее дело — лезть в жизнь собственного ребёнка. Внешне я пошёл в него. Мы оба были рыжими и сероглазыми. Но если в нём читалась порода, то во мне не читалось ничего. Когда папа называл меня красавцем, я думал, что он намеренно надо мной издевается. Несмотря на многочисленные попытки, ничего по-настоящему красивого, а не просто симпатичного, я в себе так и не увидел. А вот в нём была тайна, загадка. Лёгкая, едва уловимая грусть в глазах и улыбке. Он был таким, когда думал, что на него никто не смотрит и ничего не видит. Стоило осознать, что на него направлены взгляды, как он сразу преображался, и красота его сияла тысячей солнц, как будто он только что сошёл с картины мастеров Ренессанса или с иллюстраций к волшебной сказке. Он был необыкновенным, а я самым обычным, примитивным, не заслуживающим внимания. Вспоминая о папе, я слегка воодушевился. Мы с ним нередко обменивались сообщениями, иногда созванивались, а в самое ближайшее время должны были увидеться. По случаю Хэллоуина руководство академии нам не только торжественную вечеринку закатило с обширной культурной программой, но и день открытых дверей организовало. Каждый ученик мог пригласить своих родителей, братьев и представителей старшего поколения. Всех близких родственников. Правда, о ночлеге им стоило позаботиться заранее. Оставить всех ночевать в общежитии было нереально, когда в «Винтерсторме» проводили дни открытых дверей, близлежащие отели делали колоссальную выручку на родственниках учеников. Я отправил приглашение обоим, но приехать согласился только папа. Отец передал мне несколько напутственных слов и выразил сожаления, заявив, что дела его никак не отпускают. Что ж, хотя бы парой слов переброситься с ним удалось. Лучше, чем ничего. Не в последнюю очередь я ждал наступления этого праздника и потому, что на дне открытых дверей должны были присутствовать родители Джуда. Оба. Мне было интересно посмотреть на них, чтобы удовлетворить любопытство, проверив теорию о необыкновенно красивых родителях. Нашлись среди учеников и те, кто воспринимал это столкновение, как серьёзную заявку на развлечение века, потому что появление на одной территории Келтона Фитцджеральда и двух его мужей не могло не закончиться скандалом. Рано или поздно бомба обещала взорваться. Наблюдатели запасались попкорном, сочувствующие — носовыми платками, антисептиками, пластырями и успокоительными препаратами. Полный набор начинающего медика. Правда, не совсем понятно, кого собирались пичкать таблетками. То ли Джуда, который кинется с кулаками на отца, то ли представителей старшего поколения. Мысли о предстоящем торжестве — до него остался буквально один день — неплохо отвлекали от потока внезапно нахлынувших опасений, хотя окончательно уничтожить их не смогли. В подступающей темноте спортзал казался мне зловещим, а подсобка и вовсе не внушала доверия. Мы ныряли туда по очереди, развешивая на стенах скакалки, складывая маты и собирая в сетку мячи. Делали всё в молчании, и от этой внезапно наступившей тишины становилось гораздо тревожнее. К чёрту панику, подумал я, ненадолго замирая на месте и подталкивая откатившийся баскетбольный мяч носком кроссовка. Слышал, как в зале другой мяч несколько раз ударяется об пол. Усмехнулся. Несмотря на то, что Хэйден был на несколько лет старше учеников академии, в его поведении время от времени проскальзывало что-то по-детски непосредственное. Это подкупало и расслабляло. Я не думал о том, что отнимаю время у преподавателя. Скорее, создавалось впечатление, что я прислушался к советам внутреннего голоса, попросил о дополнительных занятиях кого-то из одноклассников, и тот с удовольствием согласился мне помочь. Это помогало частично избавиться от нервозности. Стук, доносившийся из зала, стих. На смену ему пришёл звук приближающихся шагов. Я напрягся и превратился в натянутую струну, когда мяч приземлился у моих ног. Проскакал немного и покатился к стене. Я проследил траекторию его движения взглядом. — Всё? — спросил, повернувшись лицом к Хэйдену. — Да, — отозвался он. — Это был последний. — Хорошо. Тогда я пойду. Отличного вечера, мистер Митчелл. — Хэйден, — поправил он. — Отличного вечера, Хэйден, — послушно повторил я, исправляясь. Атмосфера, возникшая между нами, показалась мне довольно напряжённой. Что-то в ней было не то и не так. Что-то аномально неправильное, бившее по натянутым нервам. Беги, посоветовал внутренний голос. Дельный совет, которому я собирался последовать в самое ближайшее время. Но, как это часто со мной бывало, не успел реализовать задуманное в полной мере. Направился к двери, но так до неё и не добрался. Меня перехватили за запястье. Не так резко и грубо, как в коридоре. Я бы сказал, Хэйден сделал это деликатно, но всё равно стало не по себе. Знакомый страх поднял голову. Не облил ледяной волной, лишь слегка пощекотал и затаился в ожидании, что последует за этими мимолётными действиями. — Эйден, — позвал мистер Митчелл. Звучание собственного имени из его уст было чужеродным. Это не походило на любовный трепет или что-то подобное. У меня не подгибались от внезапно нахлынувшего желания ноги, не кружилась голова и не намокала вмиг задница. Зато отчаянно сарказмировало подсознание, утверждавшее, что, если он сейчас скажет хоть слово о сходстве звучания имён, отличных всего одной буквой, как знаке максимальной совместимости, ему можно будет без сомнений вручать в конце года награду «Самый тупой подкат в мире». О звучании имён я, действительно, подумал только сейчас, за эту же мысль и зацепился, как за спасительный крючок, на котором висел, болтая ногами над пропастью. — Эйден, — повторил Митчелл, проводя тыльной стороной ладони по моей щеке. — Тебе когда-нибудь говорили, какой ты красивый? — Нет, — зачем-то солгал я. Говорили же. И не только папа, поддерживающий дух в вечно недовольном своей внешностью сыне. Были и другие люди. — Напрасно, — сообщил он. — Потому что ты очень... Очень-очень красивый. Его губы скользнули по углу моего рта, прошлись по подбородку, оказались на шее. Обе ладони разом переместились на бёдра, поглаживая через ткань форменных шорт. Поднялись выше, цепляя край свободной футболки, задирая её, но пока не снимая окончательно. Меня накрыло знакомым ступором и холодным дождём, состоящим из кусочков льда. Я знал, что его нужно оттолкнуть, прекратить всё это, пока мы не зашли слишком далеко и не натворили огромное количество ошибок, но почему-то находился в состоянии безучастной куклы, невосприимчивой ко всему происходящему. Вместо того чтобы вырываться, царапаться, кусаться и выскакивать из помещения я отключался от реальности, погружаясь в сопор. Словно всё это происходило не со мной. Не здесь и не сейчас. Я не хотел Хэйдена Митчелла. Меня не поглощала с головой страсть, я не срывал с него одежду в отчаянии, не хватал за волосы и не впивался в губы ответным поцелуем, призванным продемонстрировать моё желание, дать ответы на все существующие вопросы. Это его руки исследовали моё тело, его губы шептали какие-то клишированные сладкие фразочки о том, что он почувствовал нечто большее, чем просто симпатию, когда впервые увидел меня в спортивном зале. Что долгое время не решался подойти ближе, а набрался наглости и сделал последний шаг, когда заметил меня с разбитым носом на скамейке запасных. И пакет со льдом стал чудесным поводом, чтобы завести разговор, а потом и до дополнительных тренировок договориться. Не со мной. Нет-нет-нет. С кем угодно, но только не со мной. Прочитав огромное количество романтических историй в розовых обложках, и просмотрев не меньшее число романтических фильмов, я представлял всё иначе. Мой первый раз должен был случиться при других обстоятельствах и в ином антураже. Тот вариант, что мне предложили сегодня и успешно реализовывали, с лёгкостью возглавил бы антирейтинг и топ самых далёких от романтики мест. В подсобке было душно и грязно. На матах оседал слой пыли, которую сейчас обтирали мной. В углу стояло несколько спортивных сумок, от которых исходил сомнительный запах застарелого пота и слишком резкого дезодоранта, раздражавшего обоняние. Кажется, эти сумки принадлежали членам футбольной команды академии. Это была выездная форма, и её собирались отправить в химчистку, но вечно всё срывалось в последний момент. Распрощаться с невинностью на заднем сидении шикарного автомобиля, предварительно накачавшись водкой и обкурившись до состояния невменоза, было не так стыдно, как оставить её здесь, в помещении, пропахшем пылью, потом и дешёвым кофе. В окружении спортивного инвентаря и стен с местами облупившейся краской, которую собирались обновить, но, как и в случае с униформой, откладывали перемены до лучших времён. В первом случае у меня хотя бы было оправдание, что это всё не я, а альтер-эго, вырвавшееся на свободу под влиянием алкоголя и лёгких наркотиков. Во втором никакого оправдания не было и в помине. В сравнении с этим многие варианты, о которых доводилось слышать прежде, и от которых я воротил нос, были гораздо более продуманными и романтичными. Щелчок по носу. Очередной. Не от Джуда, а непосредственно от самой жизни, решившей поставить меня на место. Точнее, швырнуть на грязные маты и придавить сверху альфой, которого я не хотел, не любил и никогда не воспринимал в качестве потенциального сексуального партнёра. Я мог что-то сделать, но бездействовал. Плыл по течению, дожидаясь, когда же меня прибьёт хоть к какому-то берегу. Был напуган и растерян. Не понимал: правильно поступаю, позволяя ему делать всё это со своим телом, или совершаю одну из самых крупных, непоправимых ошибок в своей жизни. Из апатичного состояния меня вырвал звук разрываемой упаковки. Хэйден достал из кармана презерватив, прикусил край фольги и резко потянул. К тому времени футболки на мне уже не было. На нём, в общем-то, тоже. Он успел расстегнуть джинсы, мои шорты пока ещё оставались нетронутыми. Когда зашелестела фольга, мне вдруг стало невыносимо холодно и отчаянно захотелось прикрыться. Уйти, сбежать, закричать во всё горло. Сделать то, что следовало сделать давным-давно, а не только сейчас. — Нет, — выдохнул я, находя на ощупь свою футболку и прижимая её к груди. — Нет, нет, нет. Дай мне уйти, Хэйден. — Что? — удивлённо выдал он. — Почему? — Я не хочу. Не хочу тебя, — признался честно. — И вообще не хочу. Не надо... История повторялась. С другими декорациями, с другим исполнителем главной роли, но всё-таки во многом копировала знакомый сценарий. Мне следовало вынести урок из той ситуации и запомнить, что подобное поведение выводит альф из состояния равновесия. Худшее, что может сделать омега — это довести всё до постели и отказаться в самый последний момент, оставив альфу злым и неудовлетворённым. После того, как я отказался спать с Шоном, меня вышвырнули из машины, оставив посреди ночной трассы в разодранной на клочки рубашке. Сделали так, что мой вид кричал каждому встречному: эй, внимание, перед вами дешёвая шлюха. Самая дешёвая и самая грязная из всех, что только можно представить. После того, как я попытался отказать Хэйдену, на моей щеке, той, что ещё недавно гладили осторожными движениями, остался след удара. Хэйден ударил не раскрытой ладонью, а ребром её. Так было сильнее, больнее. Из глаз буквально искры посыпались — удивительно, как пол вокруг от них не занялся ярким пламенем, на лопнувшей губе выступила кровь. Я облизнулся, стирая с губ кровавые капли. Хэйден навис надо мной, прижимая к матам. Провёл языком по пылающему от удара месту. — Ты мог уйти, — выдохнул мне на ухо. — Но ты остался. Считаешь, твой поступок можно было трактовать по-разному? И вообще... Неужели ты думал, что я просто так на тебя время трачу? Мои уроки тоже, знаешь ли, не бесплатные, как и кофе. За них, детка, тоже нужно чем-то платить. Отрабатывать... технику. Недавно выпитый кофе на сверхскорости подкатил к горлу. Вкус, недавно считавшийся одним из моих любимых, вмиг потерял всё очарование. Я знал, что в дальнейшем больше никогда не прикоснусь к этому виду напитка. Если увижу его прямо перед собой или почувствую знакомый аромат, меня моментально скрутит в приступе панической атаки. Ассоциации, будь они неладны. Люди, которые их порождают. Как будто через плотную завесу до меня донёсся звук ударяющего об пол мяча. Раз, два, три, четыре, пять. Выхожу тебя искать. Раз, два, три... Этот звук стих, а затем прозвучал вновь. Уже ближе. То ли моё подсознание шалило. То ли в спортивном зале действительно отирался кто-то посторонний. — Ни звука, — предостерёг меня Митчелл, зажимая рот ладонью и с силой вдавливая меня в мат. Так, что я затылком чувствовал твёрдую поверхность пола и забывал, как дышать. Дыхание у меня было сейчас через раз, а на ресницах выступила влага. И самое омерзительное заключалось в том, что я сам — сам, сам, снова сам! — был виновником сложившейся ситуации. Снова повёлся на благородного альфу, а тот оказался банальным козлом, обхаживавшим меня — страшно подумать! — целых десять дней, чтобы затем затолкать в подсобку и отодрать там, потребовав оплату за частные уроки. Конспирация его провалилась. Внезапный визитёр не прошёл мимо. Он остановился — аккурат у нужной двери, потянул её, открывая. В помещении вспыхнул яркий свет. Ещё один мяч — на этот раз действительно последний, — покатился по полу, и я с трудом сглотнул. Мне не нужно было смотреть в сторону дверей, чтобы понять, кто там находится. Я знал это. Чувствовал шестым, седьмым, каким угодно чувством. Вспомнил его озадаченность разговором. Вопрос, повторенный дважды. Что вы обсуждали? Скажи, что именно? Теперь логическая цепочка выстроилась от первого и до самого последнего звена. Когда Джуд устраивал мне анкетирование, им двигало не праздное любопытство. Он знал больше, чем я. И опасался, что у меня не хватит ума — отказаться от предложения. У меня не хватило. В наступившей тишине звук сработавшей камеры и скупые аплодисменты прозвучали запредельно громко. Словно кто-то схватил со стола несколько стеклянных бокалов, и один за другим швырнул их об стену. Осколков не было, а оглушительный звон — да. Заполнил всё пространство, а отголоски его продолжали звучать в ушах. — Браво, браво, мистер Митчелл, — произнёс Джуд, прислоняясь плечом к дверному косяку и внимательно рассматривая изображение на экране своего смартфона. — Как думаете, обрадуется мой отчим, увидев эти милые картинки? Или всё-таки будет в ярости? — Это... — начал Хэйден, но запнулся, стушевавшись под надменным взглядом почерневших от ярости глаз. — Ну же, Дон Жуан вы наш местный. Придумайте достойное объяснение. Я очень люблю интересные истории, а ваша обещает быть именно такой. — Это не то, о чём ты мог подумать. — М? — протянул Джуд, вскидывая бровь. Он продолжал держать телефон перед собой. То ли рассматривал фотографию. То ли перешёл с режима фото на видео и теперь фиксировал для потомков всё самое интересное. Воспользовавшись заминкой, я оттолкнул Хэйдена, откатился в сторону и натянул футболку. Торчащие наружу швы недвусмысленно намекали, что сделал я это неправильно и теперь сижу в футболке, надетой наизнанку, но такая мелочь мало занимала мои мысли. Главное — я не чувствовал себя беззащитным, как прежде. Не желая оставаться рядом с Митчеллом ни секунды, я пересёк расстояние, отделявшее меня от выхода, и собирался покинуть подсобку, но сильные пальцы сомкнулись на предплечье, фиксируя в захвате. — Не так быстро, — пропел Джуд. — Мне нужен реальный свидетель, так что ты остаёшься рядом со мной. Можешь спрятаться за мою спину, разрешаю. Но далеко не уходи, лапушка. — Он сам сюда пришёл. Его никто не заставлял, — процедил Хэйден. — Бред. — Спроси у него. — Да мне и спрашивать не надо, — хмыкнул Джуд. — Я сам всё прекрасно слышал. И отчим мой тоже услышит. Он же не глухой. Открыв папку с диктофонными записями, Джуд нажал на проигрывание первой в списке. Наш с Хэйденом недавний разговор. Каждая фраза чётко, громко и разборчиво. Звук борьбы и пощёчины. Хлопок, от которого мороз по коже шёл. — Вы долго продержались, Митчелл, — подвёл итог Джуд. — Но ваши прежние подвиги не забыты, так что... Готовьтесь писать заявление по собственному желанию. Может, лишившись работы, в следующий раз будете думать головой, а не членом. Не дав Митчеллу шанса на оправдание, он резко захлопнул дверь и несколько раз повернул ключ в замочной скважине. Забытые ключи, сослужившие нам хорошую службу. — Ты, — произнёс, грубо толкнув меня в плечо. — Вперёд. На выход. — Зачем? — Проветриться надо. В прогулке и систематическом упорядочивании мыслей я нуждался гораздо сильнее, чем он. Понятия не имею, что, на самом деле, творилось у него в мозгах, но... Если бы наши мозги можно было сравнивать с операционными системами, у него в голове наверняка стояла бы лицензионная десятка со всеми необходимыми дополнениями, не имеющая уязвимостей. В моей голове стояла изначально хакнутая, порядком устаревшая Виста, заражённая десятком вирусов и работающая через раз. Это мне требовался апгрейд, а он и так был впереди планеты всей. Пинками он дотолкал меня до выхода. И остановился на ступеньках. Закурил, набирая кому-то сообщение. Судя по тому, сколько решимости было в его недавних заявлениях, собирался наладить контакт с нелюбимым отчимом и избавить того от проблем, связанных с сомнительным подбором персонала. От прохладного воздуха моя кожа моментально покрылась мурашками. Я обхватил себя руками, дрожа и от холода, и от волнения, накрывшего с небольшим опозданием. Джуд заметил это, снял свой пиджак и протянул мне, предлагая надеть. Пальцы разгибались с трудом. Я не пренебрегал помощью, не демонстрировал отторжение. Хотел взять вещь, но не мог. Джуд понял без слов. Набросил пиджак мне на плечи и застегнул на нижнюю пуговицу. — Спасибо, — прохрипел я с опозданием. Вместо ответа он оттолкнул меня к стене. Уперся в неё одной ладонью и выдохнул облако дыма в лицо. Я закашлялся, закрываясь от табачного воздуха ладонью. Джуд наклонился ко мне, принюхиваясь. — Послушай меня, долбоёб безотказный, ты когда «нет» говорить научишься? — процедил так, что кровь в жилах стыла. — У тебя ведь течки нет сейчас, на неё этот маразм не спишешь. Так какого хуя я прихожу в спортивный зал и нахожу тебя со спущенными штанами под альфой, которого ты не хочешь? Это, что, особый вид мазохизма? — Нет. — Тогда что? Ответ «не знаю» звучал слишком жалко. И я предпочёл оправданиям молчание. Просто отвёл глаза, принимаясь рассматривать статуи, украшавшие клумбы, расположенные рядом с учебным корпусом. Мне действительно нечего было сказать. Не знаю. Не знаю. Тысячу и миллион раз не знаю, почему реагирую именно так, а не иначе. Почему страх сковывает всё моё тело, замораживает каждую клетку его. Почему немеет и прилипает к нёбу язык. Почему руки вытягиваются по швам, а не наносят удары. Почему я такой... безотказный долбоёб, а не сильная личность, вроде омеги, стоящего сейчас напротив меня и прожигающего насквозь взглядом. Как будто тлеющие сигареты к коже напрямую прикладывает и наслаждается тем, что видит. — И что прикажешь делать? Всюду за тобой хвостом ходить, чтобы ничего не случилось? Думаешь, мне больше заняться нечем, кроме как за тобой бегать? — Не бегай! — огрызнулся, резко к нему повернувшись. И тут же понял, что сделал это напрасно. Сам того не желая, спровоцировал ещё одну неловкую ситуацию, между нами повисшую, словно нить паутины. Не та, что проходит быстро и незаметно, заставляя нервно усмехнуться, а та, что тянется и тянется до бесконечности, накручивая и без того находящихся у самого края людей. Ссадину на губе Джуд заметил не сразу. До этого разбитая губа находилась в тени, и он не мог оценить масштаб катастрофы. Радовало, что рана не такая уж серьёзная, и на сцену я в день премьеры подняться смогу. Придётся, конечно, больше грима на лицо накладывать и, по возможности, как можно реже поворачиваться к публике в анфас, почаще демонстрируя профиль. Но мне хоть так, хоть так нужно было гримироваться, потому всё оставалось под контролем. Кроме внутренних переживаний. Мелькнул в приглушённой темноте огонёк сигареты Фитцджеральда. Пальцы мягко коснулись подбородка, заставляя повернуться и показать пострадавшую часть лица в свете. Несколько секунд он пристально смотрел. Потом потрогал подушечкой пальца безудержно саднившее место. — Больно? — спросил тихо. — Нет. — Больно, — резюмировал он. — Есть на примете проверенный способ от неприятных ощущений избавиться? В той ситуации и позе, в которой мы находились, подобные дерзко-резкие фразы звучали почти, как провокация. Или попытка в неё. Всем известно, что омеги-папочки целуют ранки своих детей, обещая, что боль скоро уйдёт, и всё снова будет хорошо. Джуд не был моим папой, да и я на ребёнка не тянул, но этот вариант дальнейших действий напрашивался по всем статьям. Судя по тому, что читалось в его глазах, он подумал ровно о том же, о чём и я. Подумал, тщательно взвесил все «за» и «против». Принял окончательно решение. Не стоит рисковать. Цель средства не оправдывает. — Есть. Но тебе он не понравится. — Почему? Джуд усмехнулся и снова затянулся. Выпустил дым изо рта. Но не мне в лицо, а в сторону. Отступил на шаг, потянулся к нагрудному карману. Как раз телефон о новом сообщении оповестил. — Потому что не отказываешь ты, лапушка, только альфам. А меня старательно гоняешь по чужим хуям, заботишься о том, чтобы я стал правильным и не отклонялся от омежьей нормы, — ответил невозмутимо. — Если бы пожелания исполнялись, моя половая жизнь стала бы в два раза насыщеннее и активнее. Так что обойдёмся без народных методов лечения. Просто прими мои пожелания выздоровления и улыбнись. Выше нос, лапушка. До свадьбы твои раны обязательно заживут. — До чьей свадьбы? — Твоей, наверное. Я себя связывать узами брака ни с кем не собираюсь. — Увидим, что ты через десять лет запоёшь. — Увидим, — согласился он. — Но этого ещё надо дожить и разобраться с местным Дон Жуаном. Готов рассказать моему отчиму крутейшую историю о домогательствах и требовании ебли за дешёвый кофеёк из сетевой жральни? — Нет, но... — Но придётся, — закончил он за меня фразу. — Или сбежишь и снова голову в песок спрячешь, а разгребать это дерьмо буду я? Я отрицательно помотал головой. Он снова подловил меня. Политика страуса была моей излюбленной тактикой. Встречи лицом к лицу с проблемами пугали, и я всеми силами уходил от ответственности. Но не в сложившейся ситуации. В этот вечер я не собирался сбегать. Хотя бы раз должен был не прятаться от своих страхов, а посмотреть им в глаза. Так почему бы не сегодня?