Те, что правят бал

Перед тем, как отправиться на последние каникулы, мы — вся группа — занимались организацией фестиваля. О том, что в этот раз проведение ежегодного мероприятия ложится именно на наши плечи, было известно давным-давно, об этом Джуд, вернувшись с заседания школьного совета, заявил едва ли не в первых числах февраля. Сейчас на дворе стояли последние дни марта, и впереди замаячила перспектива — продумать в мелочах идеальный сценарий, а затем разыграть его, как по нотам, воплощая в жизнь. Шаг за шагом. Вообще-то, по большей части, фестиваль шоколада был рассчитан на учеников младшего и среднего звена, нежели на старшеклассников. Будущие выпускники демонстративно нос от шоколада не воротили, но не упускали возможности подчеркнуть, что они уже большие, взрослые, серьёзные, а потому принимать участие в этих детских шалостях не станут. Ну, нет и нет. Не то чтобы мы слишком печалились, узнав, что будем единственными организаторами, а остальные — праздными наблюдателями. Когда Джуд снова напомнил нам о необходимости подготовки к фестивалю шоколада, я был уверен, что у него на примете уже есть огромное количество идей. Осталось только расписать на листочках их названия с кратким описанием, бросить в шляпу и вытащить один. Поразительно, но я ошибся. В то же время понял, что Джуд — совсем не робот, ничто человеческое ему не чуждо, иногда и у него дела выходят из-под контроля, потому как он перестаёт держать руку на пульсе. Джуд настолько погрузился в создание проекта, призванного при должном стечении обстоятельств обеспечить нам сладкую жизнь в университете, что на планы, связанные с проведением фестиваля, времени у него совсем не осталось. Потому мы все оказались в неловкой ситуации. Время праздника приближалось, сроки горели, а мы сидели в аудитории, смотрели друг на друга и тонули в неловком молчании. Десять омег, которые понятия не имеют, что им делать, куда бежать, и к кому обращаться за помощью. — Кажется, мы все слишком расслабились, — промямлил Реджинальд, нарушая тишину. — Это плохо. Это очень-очень плохо. — Просто привыкли к тому, что у Фитцджеральда всегда кролик в шляпе, а в рукаве — козырь. Но кролика сожрали, а шулерство — прошлый век, — хмыкнул Итан, выразительно посмотрев на Джуда. Прозвучало, как упрёк или — хуже того — обвинение. Как будто Джуд клятвенно обещал каждому из них, что всё сделает самостоятельно, а потом вдруг решил, что, нет, пусть ебутся с возникшими проблемами сами, о чём и объявил за несколько секунд до взрыва. Учитывая, сколько он работал и сколько спал в последнее время, я удивлялся, как он умудряется держаться на ногах. Не то, что хоть как-то активничать. О проекте, над которым он бился, Джуд никому, кроме меня, не рассказывал. Остальные ученики находились в счастливом неведении относительно того, на что он тратит своё время. Да они и о самом конкурсе не знали. Однажды я попытался завести разговор о «Голосе нового поколения» с Ирвином, тот внимательно выслушал, нахмурился и сказал, что ему, пожалуй, в этом проекте ничего не светит. Он, конечно, может попытаться, но вряд ли сумеет придумать хоть что-то толковое, на том обсуждение и заглохло. Больше мы к теме состязаний за роскошный приз не возвращались. — У меня были свои, не менее важные дела, — невозмутимо отозвался Джуд. — Вы, конечно, простите, но о своей жизни я беспокоюсь чуть больше, чем о школьной. — Прощаем, — с раздражением бросил Итан. — Премного благодарен, — сообщил Джуд. Их взгляды схлестнулись в немом поединке. Хлопок от удара ладонью по столу заставил подпрыгнуть на месте. Это было неожиданно. Во всяком случае, когда речь заходила о поведении крайне сдержанного Ирвина, решавшего большинство конфликтов миром. — Только этого нам не хватало, — прошипел он. — Вместо того чтобы работать над идеями, сидите и обвиняете друг друга. Мы все должны что-то сделать. Все, блин, а не один Джуд. Это ясно? — Хоть кто-то это понимает, — усмехнулся Джуд, покачиваясь на стуле. В какой-то момент мне показалось, что Итан не сдержится и подтолкнёт его, так что стул приземлится с грохотом, а Джуд растянется по полу. Но, нет. Итан сдержался. Просто в последний раз полоснул недовольным взглядом и отвернулся, чтобы не продолжать дебаты, обречённые на провал. Первое заседание нашего клуба прошло не ахти как. Но дебюты вообще редко бывали удачными. Когда мы собрались за столом переговоров во второй раз, обсуждения пошли гораздо легче, активнее, и на Джуда больше никто не смотрел, как на врага народа. Возможно, Ирвин старательно вправил мозги каждому из наших одноклассников, напоминая, что всё не может держаться на одном человеке, ресурсы организма не бесконечны и поручили организацию именно группе, а не Джуду. Если бы обязанности легли исключительно на его плечи, он бы, наверное, вырвал себе все жилы, лёг костьми, но сделал, однако ответственность администрация академии возлагала на всех нас. В итоге, я впервые стал свидетелем того, как всем заправляет Ирвин, а Джуд не вырывается на лидирующую позицию, выступая исключительно в роли парня на подхвате, ассистента низшего ранга. Подай, принеси, сделай. Мы работали над декорациями, оформлением, как самой академии, так и стендов. Продумывали общий концепт и надеялись, что наша затея не провалится на самом начальном этапе. Ирвин решил, что мы все будем играть в семью, на день откроем своё кафе и будем кормить гостей кексами домашнего приготовления. Ну, и чем-нибудь ещё. «Что-нибудь» — понятия не имею, что за меню они разработали, — готовили другие омеги, потому на этот счёт моя голова не болела. Капкейки, впрочем, оставались главным блюдом и гвоздём программы. В этот момент его взгляд переместился в мою сторону и был крайне выразителен. Понятно, почему. Вернувшись после рождественских каникул, я как-то ляпнул, что мы вместе с папой готовили его фирменные пирожные, и это неожиданно оказалось так просто, что я сам могу повторить данный фокус. Теперь мне предстояло подвязаться в кухонное рабство на несколько дней, а потом попытаться покорить кулинарными талантами учеников и преподавателей академии. Не скажу, что перспектива меня пугала. Пугала, скорее, мысль о количестве кексов, которые придётся испечь. О количестве продуктов, которое придётся израсходовать. И о количестве времени, которое придётся на процесс приготовления потратить. В четверг Ирвин сообщил, что в день фестиваля мы обязаны придерживаться особых правил, мило общаться со всеми, независимо от того, кто к нам заглянет на огонёк — профессионализм превыше всего, помните об этом! — и радовать глаз посетителей, нацепив особую униформу. Вообще униформа не подразумевала под собой ничего сверхъестественного. Строгие брюки, белая рубашка, жилет. Из выдающегося — и непривычного в повседневном ношении — ободок с кроличьими ушами. Привет-привет, мы славные кролики из страны шоколада. — Рай для извращенцев, — хмыкнул Джуд, примеряя свой ободок. Учитывая, что кролик долгое время считался символом эротического журнала «Playalpha», ассоциативный ряд, выстроившийся в его голове, на счёт «раз и два» угадывался. — Добро пожаловать, детишки, — пропел староста, вживаясь в роль, которая, судя по всему, пришлась ему по душе. — Сегодня дядюшка Ирвин будет вашим добрым шоколадным кроликом. — Да-да. — Зато я знаю, кто им не будет, — прыснул в кулак Реджи. — Из Фитцджеральда не добрый и праздничный, а какой-то инфернальный кролик получился. — Никогда такого не было, и вот опять, — в тон ему протянул Мэйсон. По мне, так отличный из Джуда получился кролик. Достойный оказаться на страницах того самого издания, о котором я вспоминал раньше. Чтобы попасть туда, ему и раздеваться не требовалось. Он и в строгой, официальной одежде выглядел в разы сексуальнее большинства моделей, выставлявших свои тела напоказ. Выбирая между Джудом в костюме и манекенщиком с ушками и пушистым хвостиком на голое тело — грёбаные фетиши грёбаных альф, — не задумываясь, остановился бы на первом варианте. Так что не было там никакой инфернальной ауры, о которой перешёптывались наши одноклассники. Впрочем, слегка зловещим он всё-таки выглядел. Но только слегка, и это было полностью оправдано. Перед тем, как явиться на общий сбор, объявленный после занятий и проходивший в моей комнате, Джуд успел подраться с одним из навязчивых альф, не желавших давать ему дорогу, но настойчиво предлагавшим провести вместе несколько приятных минут. Джуд потратил эти минуты на объяснения, в каком направлении альфе пройти. После чего, переполняемый праведным гневом и адреналином, отправился на встречу. Его потянуло на сомнительные подвиги, и в комнату он вошёл не как все нормальные люди. Ввалился туда через открытое окно. Я — пока ещё в одиночестве — стоял перед зеркалом, примеряя униформу. Расстегнул пуговицы и потянул рубашку, снимая её, когда услышал шорох. Пулей отлетел от зеркала к двери, прижимаясь к ней спиной и непроизвольно заорав. Разумеется, испугался. Сначала того, что ко мне какой-то незваный гость пожаловал — за пару секунд вся жизнь перед глазами успела пронестись, потом от понимания, на какие риски шёл Джуд, проворачивая этот опасный номер. Каскадёр хренов, работающий исключительно без страховки. Пятый этаж. Пятый, омегу вашего папу, блядь, этаж! — Ты, что свихнулся? — спросил я, дрожащими пальцами проталкивая пуговицы обратно в петли, наблюдая, как Джуд спрыгивает с подоконника на пол. — А если бы я с перепуга захлопнул окно, и ты свалился вниз? Или если бы ты просто, без посторонней помощи, свалился вниз, не удержавшись? Что на тебя нашло? — У меня в голове весна и романтические настроения. Хотя бы раз благородный рыцарь должен был забраться к своему принцу через окно. — Ну, заебись теперь. В жопу твою романтику, если она настолько с риском для жизни связана. — Могу встать перед тобой на колени и прочитать стихи о любви. Тебе чужие или собственного сочинения? — С каких пор ты ещё и стихи сочиняешь? — Пока не пробовал ни разу, но могу начать импровизировать. Хочешь? Мой взгляд непроизвольно зацепился за его разбитые руки. Он тоже перевёл на них взгляд. Лизнул пострадавшее место. — Это?.. — Подрался, — беспечно ответил он. Я сразу же позабыл о своих примерках, стихах, сомнениях, связанных с приготовлением угощения, и потянулся к аптечке, стоявшей на письменном столе. — Руки на стол! — выдал приказным тоном. Джуд усмехнулся, но замечаний о заботливом лапушке, который пытается казаться суровым, больше не отпускал. Позволил обработать ранки. Милый и обходительный официант, который, прежде чем подать вам кофе с пирожными, начистил кому-то рожу. Но, чур, вы этого не видели. В любое-то другое время он — само воплощение доброжелательности. Если вы чего-то не видели, значит, этого и не было. Фестиваль был назначен на воскресенье. Вечер пятницы и всю субботу я планировал потратить на приготовление капкейков. При этом за неделю успел основательно задолбать Миккеля вопросами о пропорциях ингредиентов, температуре выпекания и фамильных секретах, превращающих обычный крем в тот от которого можно пальцы проглотить, если ненароком хоть одна капля крема на них останется. Он терпеливо меня инструктировал, находя это завидное рвение восхитительным. Наверное, успел в мыслях представить меня на своём месте. Отчаянный домохозяин, убивающийся на благо семьи, балующий домашней выпечкой мужа и детей. Аккуратный кружевной передник с надписью «поцелуй повара», радио, работающее на окне, я, пританцовывающий в такт мелодиям, а некоторым — подпевающий. На деле же я после приготовления нескольких порций выглядел так, словно вылез из кулинарного ада. Лицо и волосы в муке. Одежда в муке. Пол в муке. Всё в муке. На кухне было ужасно жарко, по лбу крупными каплями сбегал пот, спина под футболкой чесалась, но я боялся отвлечься хотя бы на мгновение. Потому продолжал своё дело. Закусив губу, старательно выдавливал на готовые, успевшие остыть капкейки масляный крем, надеясь, что он не растечётся, и мне не придётся начинать заново. Музыки не было. Попсовые хиты в этот момент меня бы не обрадовали, а начали раздражать. Моему настроению соответствовал какой-нибудь трэш-металл, не иначе. Местами я начинал сожалеть о своей говорливости, желании похвастать кулинарными талантами и семейными рецептами. Если бы я, как тот же Гасси, сказал о чудесных отношениях с двумя младшими братишками — опустим тот факт, что у моих родителей всего один ребёнок, — сейчас бы занимался продумыванием конкурсов. Или репетировал фокусы, которые буду показывать маленьким зрителям. О том, что моё кухонное рабство нарушено посторонним присутствием, я понял, услышав громкие шаги. Обернулся и совсем не удивился, увидев, что заглянул ко мне Джуд. — Выглядит аппетитно, — произнёс он. — Неожиданно, да, — подхватил я, откладывая кондитерский мешок и отставляя на подоконник очередную порцию готовых изделий. — Не думал, что у меня получится так же здорово, как у Миккеля. На вкус они... — Я не о капкейках, — засмеялся Джуд, и я, с опозданием поняв, о чём речь, сильнее прежнего сдавил зубы на губе. Его взгляд был направлен не куда-нибудь, а непосредственно на мою задницу в лёгких хлопковых шортах. — Не смешно, — процедил сквозь зубы. — Да я и не шутил. Вид действительно замечательный, — сообщил Джуд, перестав отираться по ту сторону и ныряя ко мне, в кухонный уголок. Правда, подтверждать свой интерес действиями — прикосновениями, хлопками — не торопился. И на том спасибо. Мне и слов хватило, чтобы ощутить знакомый прилив неловкости. — Хватит болтать, — отмахнулся я. — Лучше попробуй. — Ты для фестиваля стараешься, или праздник живота каждому желающему устраиваешь? — Не каждому! Во-первых, я должен был попробовать, что у меня получилось и получилось ли. Во-вторых, ты первый, кто сюда сегодня зашёл. Остальных я просил не мешать, и они честно выполняют мою просьбу. — Я не люблю сладкое. — А теперь полюбишь. Давай. Это очень вкусно! — Да я не сомневаюсь, но... — Давай, — с нажимом повторил я, буквально впихивая ему в руки тарелку с единственным капкейком. Вообще-то я оставлял для дегустации два, но с одним благополучно расправился. Второй как раз собирался занести Джуду. И занёс бы обязательно, не появись он прямо тут. Я не успел окончательно передать ему тарелку. Он не успел её перехватить. Тарелка накренилась, и кекс полетел на пол. Джуд поймал тарелку. Я успел подхватить своё кулинарное творение и зажать в ладони, прежде чем оно соприкоснулось с гладкой поверхностью. Но крем весь теперь был не на кексе, а у меня на пальцах и... на бедре. При падении капкейк умудрился по нему проехаться, оставляя на коже длинный, жирный след карамельного оттенка. — Ну, вот, — выдохнул я разочарованно. Вечно у меня любое начинание превращалось в фарс и театр абсурда. Джуда, похоже, такой поворот событий нисколько не разочаровал. Потому что я только охнуть и успел, когда опустевшая тарелка приземлилась на подоконник, а меня уверенно подхватили под ягодицы и усадили на стол, засыпанный мукой. После таких действий у меня не только лицо, волосы, футболка, но и задница в ней была. Белиссимо просто. Джуд посмотрел на меня, улыбнулся, уверенным жестом развёл ноги. А затем наклонился, прижался губами к колену. Его язык скользнул по внутренней стороне бедра, собирая капли карамельного крема, уверенно слизывая липкую субстанцию и поддразнивая нежную кожу. Не думал, что однажды окажусь в такой ситуации. Не думал, что подобное может настолько возбуждать. Секс и еда в моей голове плохо сочетались. То есть, чисто теоретически я знал, что мощное удовольствие можно получить и от того, и от другого, но вместе они никак не желали компилироваться. Сливки — липкие, у шампанского — специфический запах, опять же липкость никто не отменял, и простыни менять потом придётся. Кормить друг друга с рук? Ну, тоже — не очень удачная затея. Особенно — в постели. Потом вся простыня в крошках или в соусе. Сомнительное удовольствие, чей эротизм намеренно преувеличен. С капкейком всё вообще очень и очень неловко получилось. Зато теперь я с лёгкостью представлял себя на месте папиного персонажа из «Восьми с половиной недель». Того странного фильма, ставшего культовым по неведомым мне причинам. Герои что-то ели и трахались. Кормили друг друга и трахались. Обжимались у холодильника и снова трахались. Сейчас со мной происходило примерно то же самое. Хотя до, собственно, «трахались» мы не дошли. Крема было немного. Времени, чтобы слизать его с бёдер, потребовалось мизерное количество. Джуд прихватил зубами кожу на внутренней стороне бедра. Не сильно, но вполне ощутимо. Я охнул от неожиданности и с трудом сглотнул. Во рту пересохло. Там была пустыня. Чёртова Сахара. Джуд потянул меня за руку, по одному облизывая пальцы, перепачканные всё тем же карамельным кремом. Если он так и с членами своих омег обращался, неудивительно, что они считали его лучшим любовником в своей жизни. Покончив с кремом на пальцах, Джуд прижался к моим губам. Крем был очень сладким. Я это знал прекрасно. Но его губы были ещё слаще. — Пожалуй, всё-таки люблю, — произнёс Джуд, положив руки мне на бёдра. — Хитрый план, — усмехнулся я, отламывая кусок непосредственно от капкейка и вкладывая ему в рот. Снова хотелось ощутить прикосновение его губ. Он послушно обхватил ими пальцы. Чуть сжал зубы, не позволяя сразу же отдёрнуть руку. — Будь это планом, я не смог бы настолько блестяще его реализовать. Иногда импровизация гораздо лучше отработанных годами трюков. — О, да. — О, да, — эхом повторил он, доедая подношение и поглаживая мои бёдра. — Поможешь мне? — поинтересовался я. — В чём? — С выпечкой, конечно. А ты о чём подумал? — Именно о ней. — Значит, поможешь? — У меня напряжённые отношения с кулинарией, — признался Джуд. — Боюсь, толку от меня будет немного. — Наконец-то! — Что? Чему ты так обрадовался? — Наконец-то я нашёл то, в чём ты не идеален, — торжествующе заключил я. — До сегодняшнего дня мне казалось, что недостатков у тебя вообще нет. — Есть. Всего один, но огромный. — Например? — Я не альфа, — криво усмехнулся он, пряча руки в карманы своей толстовки, а потом отходя на несколько шагов. — С каких пор это стало проблемой? — спросил я, соскальзывая со стола и отряхивая шорты. — Мне казалось, ты гордишься своей половой принадлежностью. — Горжусь. — Тогда почему такие формулировки? — Это недостаток для тебя, — произнёс Джуд. — Не для меня. — Блядь, — выдохнул я. — Вот-вот. — Пожалуйста, не заводи опять этот разговор. У меня от него голова болеть начинает. — Не буду, — пообещал он, прихватывая фартук, висевший на стуле и надевая его. — Давай, лапушка. Рассказывай, чем тебе помочь. Я рассказывал и показывал, стараясь казаться беззаботным. Хотя, стоит признать, от моего недавнего отличного настроения ни следа не осталось. Стоило в очередной раз поднять в разговоре тему, которая была слишком острой и болезненной для нас обоих, как мир сразу потускнел, растеряв яркие краски. Не так часто Джуд заводил подобные разговоры. В последний — до сегодняшнего дня — раз это случилось именно там, в коридоре общежития, когда он сказал, что однажды я оставлю его с разбитым сердцем, даже если рискну, поддамся своим истинным желаниям и буду с ним, наплевав на общественное мнение, волю родителей и прочие препятствия, стоявшие у нас на пути. Я думал, что больше никогда ничего подобного не услышу, но сегодня как-то само собой получилось. Прозвучало то ли упрёком, то ли констатацией факта. Меня к нему тянуло. Его тянуло ко мне. Это было очевидно для обоих. Во время работы над проектом мы пару раз засыпали в обнимку, в одной кровати, а, проснувшись, целовались, будто одержимые. И я почти готов был сказать ему «Трахни меня, Джуд, чего ты ждёшь», но в последний момент давил в себе этот порыв и замолкал. А он всё понимал и уходил к себе, в их с Мартином комнату, оставляя меня с алыми от смущения щеками, припухшими губами, твёрдым членом и мокрой от возбуждения задницей. Будь он альфой, мы бы давно трахались нон-стопом, заставляя окружающих кусать локти от зависти. А так... Держали дистанцию. Как будто бы. Если это дистанция, то я, чёрт возьми, балерун. Мой организм, вероятно, охуел от огромного количества стрессов, мрачных мыслей и нервного напряжения, потому в начале апреля я снова остался без течки. Ни разу не сталкивавшийся с нарушением цикла за четыре года, здесь я только и делал, что наблюдал его систематические изменения. К доктору, правда, уже не пошёл. Всё равно догадывался, какие причины стоят за этими сбоями. Когда я перестану жить в постоянном напряжении, принимая порцию стресса на завтрак, обед и ужин, всё снова придёт в норму. Всё снова станет зашибись. Работая в четыре руки, с выпечкой мы управились гораздо быстрее, чем я планировал, когда думал, что буду разбираться в одиночестве. Потому, вытащив из духовки последний противень с капкейками, вздохнули с облегчением и отправились в оранжерею. На наше место. Широкое ограждение, лестница, возможность побыть наедине, не чувствуя на себе десятки пристальных взглядов. — Кстати, — произнёс Джуд, закуривая, — я ведь так и не сказал, зачем приходил к тебе днём. — Неужели не просто проведать? — Нет. — Проект? — Тоже нет. Там ещё целый месяц до объявления итогов и церемонии награждения. — Тогда не знаю. — Мы ударно поработали в этом, да и в прошлом месяце. Думаю, мы заслужили полноценный отдых. — И? — Коачелла, — произнёс он. — Фестиваль совсем скоро, и я, раз уж билеты на руках, собираюсь туда поехать. И мне нужна компания. Могу, конечно, Оливера подбить на приключение. Папа любит подобные фестивали и масштабные мероприятия. Но с ним я много раз много куда выбирался. На Коачелле хотелось бы побывать вместе с тобой. Зимой ты от предложения отказался, но вроде сейчас мы... друзья? — Друзья, — повторил я за ним, пытаясь распробовать это слово на вкус. Признавая, что оно нам категорически не подходит. Но мы им стабильно прикрываемся. Потому что ничего лучше придумать не смогли. Сделать последний шаг, преодолев последнюю же преграду, между нами стоящую, не решились. Не стали ни просто любовниками, ни парой. — Что скажешь, лапушка? Поедем вместе? Или мне начинать обрабатывать папу? — Знаешь, обожаю группу «Scaretale», — выдохнул я, улыбаясь. — Всегда мечтал побывать на их концерте, но вечно что-то мешало. — И? — протянул он, понимая, к чему я веду, и даря ответную улыбку. — Они в этом году хэдлайнеры. — То есть, ты согласен? — Как я могу отказаться? * Загадочный и удивительный штат Калифорния, в который мы прибыли, распевая песню об одноимённом отеле. Когда одна песня подошла к завершению, переключились на «Californication», а потом — на песню какого-то французского исполнителя, запоминанием имени которого я себя не утруждал. Джуд многозначительно заметил, что напрасно. На закономерный вполне вопрос — почему? — ответил, что у меня есть нечто общее с этим исполнителем во внешности. Погуглив, я выяснил, какое сходство он в нас усмотрел. Что-то оказалось рыжими волосами. Собираясь на фестиваль, я нервничал. Это было странно и удивительно — ехать куда-то не с родителями, обычно сопровождавшими меня в поездках, и даже не в одиночестве, а в компании со своим сверстником, пусть этот сверстник и вёл себя так, словно в прошлом году ему не восемнадцать исполнилось, а все двадцать восемь. Никаких сомнений и переживаний. Он знал, что делал. Предлагал и мне перестать дёргаться, начав наслаждаться нашим непродолжительным путешествием. Я всё равно чувствовал себя немного не в своей тарелке, потому постоянно находил причины для переживаний. Вспоминал: не забыл ли аптечку, всё ли положил в дорожную сумку, несколько раз порывался проверить наличие билетов и бесконечно обновлял страницу с прогнозом погоды. Калифорния, как всегда, поражала и «радовала». Днём обещали температуру, чуть ли не до сорока градусов по Цельсию, а вечером столбик термометра едва добирался до отметки в десятку. Полный бардак. Примерно такой же царил у меня в голове, в то время как в багаже и документах Джуда всё было разложено идеально и находилось на своих местах. Он делал всё с педантичной аккуратностью, говорил, что сам обо всём позаботится. Не было причин ему не доверять. Самолёт, вылетевший из Сиэтла, приземлился в аэропорту Лос-Анджелеса, спустя два с половиной часа. Оттуда нам предстояло выехать в Индио и насладиться-таки фестивалем музыки в долине Коачелья. Добраться туда можно было по-разному. В том числе, на частном самолёте или вертолёте. Оба удовольствия стоили немало, меня душила жаба и все остальные представители отряда земноводных, потому, ещё на стадии планирования путешествия от этих вариантов пришлось отказаться. Мне за глаза хватило знания о том, что на билеты Джуд выбросил тысячу долларов, приобретя не общие, а те, на которых стояла категория VIP. В конечном итоге, мы сошлись на том, что в долину поедем, но не на поезде и не автобусом. Джуд взял машину напрокат. О том, что он умеет водить, я не знал, но догадывался. Было ли вообще на свете что-то, в чём он не проявлял себя, как истинный талант? За исключением кулинарии, конечно. Там он сам признавал, что справляется не очень. Но на фоне многочисленных навыков и умений отсутствие таланта к приготовлению пищи, было самой настоящей каплей в море. Мне доводилось несколько раз бывать в Калифорнии проездом, но целенаправленно я прибыл сюда впервые. Много солнца — самый главный минус, потому что на солнце моя кожа реагировала не лучшим образом, — много песка, — тоже не очень приятно, потому что его постоянно приходилось вытряхивать из обуви и даже из волос, — безумно синее небо, — а вот это уже просто красиво, — пальмы, выстроившиеся стройными рядами вдоль хайвэя. И, разумеется, фабрика грёз, расположенная здесь. Голливудские холмы, знаменитые киностудии, место скопления огромного количества звёзд, мелькавших на больших экранах. Когда-то Миккель жил здесь, и о тех временах вспоминал с особой теплотой. Иногда мне казалось, что в ролях замужнего омеги, хранителя домашнего очага, любящего папочки и гуру домашнего хозяйства он чувствует себя уверенно, но большой любви к этим ролям не испытывает. А ещё — отчаянно скучает по временам, когда его основной работой были светские рауты, чтение сценариев и, непосредственно, съёмки. Времена, когда он снимал квартиру в Эл-Эй и вечерами прогуливался по бульвару Сансет. Но потом в его жизни появился Эгон, они заключили брак, и солнечная Калифорния сменилась снежным Колорадо. Вместо песчаных бурь — снежные, вместо роскошных пальм — ёлки, вместо жизни селебрити, к которой Миккель привык — тихая жизнь домохозяина. Он никогда не жаловался и не говорил о том, насколько сложно далось ему это решение, но, чем старше я становился, тем чаще ловил себя на мысли, что меня обманывают. Ну, или не договаривают всей правды. В Индио с погодой и песком всё обстояло не намного лучше, чем в Лос-Анджелесе. Солнце точно так же не щадило туристов, решивших насладиться жизнью и музыкой на фестивале. А ветер точно так же бросал пригоршни песка в глаза. В последние несколько лет, насколько мне было известно, организаторы Коачеллы заботились о своих посетителях, и боролись с природными явлениями, по мере возможности. Сам фестиваль, в общем-то, тоже значительно изменился и вырос в плане организации. Вместо экспериментов, призванных помочь определиться, в чём нуждается публика, была программа, способная удовлетворить потребности любых меломанов, начиная от тех, кто обожал альтернативу, заканчивая почитателями кантри. Инди и поп-музыку здесь, конечно, тоже вниманием не обходили. Перед тем, как отправиться в путешествие, я ещё раз пробежался взглядом по списку приглашённых звёзд, которые должны были подняться на сцену в тот или иной день. Программа была очень-очень-очень насыщенной. Даже если бы здесь не устраивали шоу обожаемые мной «Scaretale», всё равно стоило приехать и насладиться выступлениями других исполнителей. — А из твоего списка фаворитов тоже есть исполнители, которые там выступят? — поинтересовался я у Джуда накануне вылета. В академии только-только закончился фестиваль шоколада, братцы-кролики разбрелись по этажам, крайне довольные собой и проделанной работой. Точнее, остальные наши одноклассники толпились на общей кухне, доедая выпечку и призывая нас присоединиться, потому что скоро вообще ничего не останется, но мы всё равно ушли, пожелав им приятного аппетита. Я поспешил удрать, сославшись на усталость, Джуд снова прикрылся нелюбовью к сладостям. Наверное, так было даже лучше, потому что, увидев, как он поедает очередной капкейк, я не смог бы отмахнуться от воспоминаний о столе, муке и креме, использованном совсем не по назначению. Косплеить в его присутствии лангуста было привычно, но надоело. Хотелось выглядеть уверенным, непоколебимым, способным любое замечание сделать и воспринять с невозмутимым видом. Так, как это обычно делал Джуд. После душа ввалились ко мне в комнату и вернулись к обсуждению фестиваля музыкального, приближавшегося к нам со скоростью света. — Есть. И немало. Но, честно говоря, еду я ради одних ребят. Поймать остальных за пределами феста не так уж сложно. — Напомни, ради кого ты на эту авантюру решился? — Вот. Они, — произнёс Джуд, указав на название группы, отражённое на экране. «Poison Flowers». Легче не стало. — Никогда о них не слышал, — признался я. — Будет возможность наверстать упущенное. — А ты? Давно их знаешь? — С первого альбома. Сейчас у них уже... три полноформатника, если не ошибаюсь. На самом деле, они не очень известная группа, хотя и талантливая. — Это упрёк в сторону моих любимчиков? — Пф, — фыркнул он. — С тобой невозможно разговаривать. Никого я не упрекал. Понятно, что не могут быть все группы одинаково популярными. Даже если они играют на одном уровне, количество поклонников всё равно будет разным. Кому-то повезёт больше, кому-то меньше. Кто-то стадионы собирает, а кто-то в маленьких клубах выступает. Им вот не очень повезло, но любить их от этого меньше я не стану. Для меня они всегда хороши и всегда актуальны. — И познакомить меня с их творчеством ты не хочешь? — У тебя резко перестал работать Гугл? — прищурившись, спросил он. И засмеялся, когда на него сверху приземлилась подушка. — Работает стабильно. Но я представлял это как-то иначе. — В смысле? — Понимаешь, слушать какую-то новую для себя группу — это одно. Слушать новую для себя группу, которая является любимой у кого-то из твоих знакомых, — совсем другое. Интересно, чем они тебя зацепили, чем понравились. Какие песни ты бы посоветовал для ознакомления, и всё такое... — Понимаю, — ответил Джуд. — Но для меня музыка — это просто музыка, а не философия, которой стоит уделять столько внимания. Может, тебе они вообще не понравятся. Вдруг у нас вкусы диаметрально противоположные. — Тебе нравятся «Scaretale». Сам говорил. — А вдруг они — исключение из правил? — Да иди ты со своими «вдруг», — хмыкнул я. — Послушаешь на фестивале. Там и решишь, как относишься к их творчеству. Пока не слушай. Не хочу, чтобы у тебя складывалось о них предварительное впечатление, — признался он. — Я обычно влюбляюсь в живое исполнение песен, только потом обращаюсь к студийкам. — Потому что лайвы редко превосходят записи по качеству исполнения? — Вообще никогда. В лучшем случае, они одинаковые. Но немного я встречал групп и сольных исполнителей, которые подходили бы под описание лучшего случая. Пока мы ехали в машине, меня так и надирало — найти «Poison Flowers» на сервисах, предлагающих прослушивание музыки онлайн. Несколько раз я пытался это сделать, но в итоге останавливался на информационных страницах. Интернет был паршивый, сеть ловила через раз, приходилось по несколько раз подключаться, чтобы загрузить хоть что-то. Какие уж тут стриминговые сервисы? Единственное, что меня удивило, так это жанр, в котором играли «Poison Flowers». Поп-рок, всего-навсего. Я был уверен, что Джуд из тех, кто слушает, по большей части, тяжёлую музыку. Занимается в спортивном зале под маршевые ритмы индастриала, идёт по жизни под металкор. Но одна из его самых-пресамых любимых групп играла, судя по описанию, что-то лёгкое, нежное, трогательное и романтичное. Мы находились в дороге уже полтора часа. Индио неумолимо приближался. От предвкушения становилось немного не по себе. Покалывало кончики пальцев. Но это было приятное волнение, а не то, что тесно связано с тревожностью. Я приспустил солнцезащитные очки на кончик носа и осторожно помассировал переносицу. А потом посмотрел мечтательно в сторону Джуда. Нет, он, определённо, выглядел старше своих лет, и это не было недостатком. Собранный, серьёзный, точно знающий, что ему нужно и стабильно идущий к своей цели. По жизни он шёл так же уверенно, как и вёл машину. Словно сотни раз уже ездил по этому маршруту и не испытывал никаких трудностей. Знал, что если они появятся, он с ними обязательно справится. Мы были ровесниками, но на контрасте с ним я выглядел наивным сопляком, который смотрит на мир огромными восторженными глазами, в то время как он уже сейчас был самым настоящим мужчиной, а не экзальтированным мальчишкой. Дополнительной строгости его облику придавал и наряд. Для рубашки с длинным рукавом и строгих брюк калифорнийский климат не слишком-то подходил, но Джуд почему-то выбрал именно эту одежду. — Что? — спросил, не отрываясь от созерцания дороги. — Что? — в тон ему отозвался я. — Лапушка, если продолжишь так смотреть, прожжёшь на мне дыру. — Извини. — Как так? А где же пререкания и попытки доказать, что ты не смотрел? — усмехнулся Джуд. — Не будет, потому что я действительно смотрел. — И как? Увидел что-то новое? — Ты красивый. Но это не новость. Знаешь, Шон считает тебя конфеткой. — О, чёрт, и он туда же, — закатил глаза Джуд. — Тебе, наверное, сотни раз такое говорили? — предположил я. — Говорили. Неоднократно. Не знаю, наберётся ли сотня, но то, что говорили — факт. Правда, мне не слишком льстит внимание альф. Больше — раздражает, потому с годами я научился пропускать зайчиков, котят, конфеток и прочие уменьшительно-ласкательные мимо ушей. Но хватит о моей внешности. Лучше скажи, какие мировые проблемы решал с таким задумчивым и сосредоточенным видом? — Размышлял о Миккеле, — честно признался я. — Он в прошлом довольно известный актёр. Несколько лет прожил в Калифорнии, вот я и думал... — Я в курсе, — прервал меня Джуд, улыбнувшись сдержанно. Улыбка показалась натянутой. И я вспомнил, что он действительно в курсе. Ведь его папа тоже здесь жил. О моих родителях Джуду было известно многое. Возможно, больше, чем мне. Судя по всему, у Оливера Фитцджеральда — до замужества Ларсона — не было от сына секретов, и он охотно поделился знаниями, рассказав не самую приятную историю, некогда развернувшуюся как раз на территории жаркой Калифорнии. Под стать страстям, царившим в их отношениях. Стандартная вполне ситуация. Друг его юности провернул древнюю, как сам мир, схему. Увидел красивого альфу и захотел его для себя. Недолго думая, пустил в ход свои феромоны, разрушил стабильные отношения, стал причиной разрыва помолвки. Потерял лучшего друга, но зато получил заслуженный любовный трофей и заветное обручальное кольцо на палец. — Миккель советовал мне держаться от тебя подальше, — сообщил я, прижимаясь затылком к сидению. Понятия не имею, зачем сообщал ему эту информацию. Вспомнилось, накатило, заставило заново пережить тот эпизод у ворот. Когда мы шли, окружённые молочным туманом, папа сжимал мои ладони в своих холодных руках и заклинал — никогда, никогда, никогда не сближаться с сыном Олли Ларсона. Когда я опрометчиво откликнулся на его просьбу и пообещал, что — да, папа, — нет-нет, никогда и ни за что. А теперь всё больше и больше привязывался к этому человеку, абсолютно не представляя, что буду делать в дальнейшем, когда время нашего совместного обучения подойдёт к концу, и дороги разойдутся. На время или навсегда. Конечно, если судьба не захочет продлить период нашего знакомства, и мы не окажемся студентами одного университета. В настоящее время к тому имелись кое-какие предпосылки, но никто из нас не знал наверняка, что принесёт с собой завтрашний день. Потому наслаждались сегодняшним, решив, что есть только здесь и сейчас. Джуд коротко хохотнул. А потом не удержался и засмеялся в голос, заставляя меня с недоумением покоситься в его сторону. — Это настолько смешно? — Нет. — Тогда почему ты смеёшься? — Потому что наши папочки ничем друг от друга не отличаются. — То есть?.. Хочешь сказать, что?.. — Оливер советовал мне то же самое, — подтвердил Джуд. — Я ему даже обещал. Но что-то нихуя у нас не получилось, да, лапушка? — Да мы почти преступники, — протянул я. — Правда, сбегаем не от копов, а от праведного родительского гнева. — К чёрту «Лигу плюща» и блестящее будущее? — поинтересовался он. — Будем колесить по дорогам, пока не надоест, ночевать под открытым небом, наслаждаться свободой. А когда закончатся средства, отправимся разносить пиво в придорожных забегаловках из твоего недавнего примера? — Помнишь, как в том клипе? Hello, hello, baby... — попытался напеть я. Исполнение вышло не очень похожим на оригинал, но зато от души. Вообще у меня с пением раз на раз не приходился. Иногда хорошо получалось, иногда я радостно попадал между нот, меняя музыкальное произведение до неузнаваемости. И мои вынужденные слушатели очень сильно удивлялись, поняв, что именно им пытались исполнить. В этот раз всё было более или менее узнаваемо. — Помню, — кивнул он. — Похоже. Хочешь снять свою версию? — Можно. Только не заставляй меня накручивать волосы на пустые банки из-под диетической колы и танцевать перед камерой в нижнем белье со стразами. — А ты не предлагай мне плётки и роль шлюхи-клофелинщика из той самой придорожной забегаловки. На всё остальное я согласен. — О, мой сладкий Джей. — Ты был плохим мальчиком, очень-очень плохим мальчиком, Фишер. — Обещаешь, что мы никогда не вернёмся? — Обещаю. Переглянувшись, мы засмеялись. Я заметил, как он, продолжая вести машину одной рукой, вторую протянул ко мне. Я скопировал его жест, и на мгновение руки наши соприкоснулись. Соединились сначала лишь самые кончики пальцев, затем ладони вовсе прижались друг к другу, а пальцы переплелись. От этого соприкосновения меня — не только меня, нас обоих — знакомо дёрнуло слабым разрядом тока. Тогда я подумал, что и, правда, совсем не прочь сбежать с Джудом на край света. Возможно, идея была не так уж безумна и, нам действительно стоило сделать это.