Те, что правят бал

Политики, бизнесмены, миллиардеры, сделавшие состояние на крови. Дорогие украшения, ослепляющий блеск бриллиантов, роскошные автомобили, развлечения высшего света, наряды от кутюр и брызги шампанского, которое льётся рекой. Жизнь, которая опьяняет. Яркая, красивая, глянцевая. Для тех, кто наблюдает исключительно фасад, но не имеет ни малейшего представления о том, какова изнанка этой истории. Не знает, что творится за закрытыми дверями спален. Сколько синяков и ссадин скрывают дорогие наряды, сколько шампанского приходится залить в себя, чтобы страхи отступили, как приходится изощряться, чтобы не навести на себя подозрение, но при этом получить необходимую информацию. Судя по описанию, выданному Сидом в самом начале, моя новая жизнь должна была напоминать бесконечный карнавал с долей остроты, чтобы не стало совсем скучно и рутинно. Но на деле всё обстояло совсем не так, и карнавалом такая жизнь не была. Слова о том, что с ними моё будущее туманно, оказались куда ближе к истине. Иногда я ловил себя на мысли, что будущего у меня нет вовсе. Что с ними, что без них. Особенно, когда наступали такие чёрные дни и приходили такие трагически вести, как теперь. Насколько мне было известно, подручные работали не только на территории Штатов, но и за их пределами. Каждая минута жизни агентов была напрямую связана с риском. Элита разведки, состоящая из специально обученных омег, напоминала отряд циркачей, что каждый день ходят без страховки над пропастью. Кому-то по-настоящему везёт, и они проходят этот путь. От начала до конца. Но есть и те, кто срывается в пропасть. Одни в самом начале, другие — на середине, третьи — за несколько секунд до триумфа. И если временами удача отворачивалась от тех, кто отдал служению в рядах подручных всего себя, на добровольных началах, что говорить обо мне? В этом случае, она, наверное, и поворачиваться лицом не собиралась, демонстрируя исключительно задницу, советуя не питать напрасных надежд и пройти прямиком туда. Чем больше времени я проводил среди своих будущих коллег, тем больше удивительных открытий делал. Вспоминал громкие дела, о которых прежде читал в газетах и — пока у меня был доступ — в интернете. Видел лица тех, кто фигурировал в статьях в качестве свидетелей. Раньше я и представить не мог, что подобные операции — дело рук тех, кто называл себя подручными смерти. Теперь знал многих из них в лицо, а они — в приватных разговорах — не скупились на подробности. Обсуждали не столько сами дела, сколько тех, с кем в рамках проводимых специальных операций приходилось контактировать. С кем-то просто любезничать, с кем-то ложиться в постель. Некоторым везло, и в постели их ждали великолепные любовники. Некоторым приходилось несладко, потому что нарывались они на форменных садистов, неспособных кончить до тех пор, пока не обмажутся кровью с ног до головы и не заставят своих омег орать от боли. Большинство омег, пополнивших ряды подручных смерти, действительно готовы были мириться с таким положением вещей и жертвовать собой ради блага страны. А ещё — все они, как один, обязательно проходили курс сексуального просвещения. На этих курсах омег превращали в элитных шлюх, готовых выполнять любое желание клиента. Независимо от того, насколько оно безумно. Не пугаться, не показывать свой страх, а расслабляться и отключаться от действительности, если не удастся получить удовольствие. После того, как Карли покинул мою комнату, я с замиранием сердца ждал наступления момента, когда мне вынесут вердикт и отправят на курсы по обольщению омег или альф. Однако меня не отправили. Не заставили ни с кем спать. Лишь обязали присутствовать на всех, без исключения, занятиях. Но в качестве наблюдателя, а не непосредственного участника. Каждый раз, когда я заходил в зал, отведённый под «тренировки», видел одно и то же. Обнажённые — частично или полностью — омеги, со скованными за спиной руками, с завязанными глазами и широко разведёнными бёдрами. А рядом с ними либо альфа, либо омега. Постепенный переход от поцелуев и самых примитивных ласк к харду. Ножи, пистолеты, плети, цепи, в некоторых случаях — прижигание сигаретами, оставляющими следы на внутренней стороне бёдер или ключицах. Вернее, сказать, подход менялся от занятия к занятию. Чередовался. В один день омега кричит от боли, в другой — задыхается от наслаждения, доставляемого против его воли. Карли стоял рядом со мной. Выглядел расслабленным и посмеивался каждый раз, когда замечал, как сжимаются на перекладине ограждения мои пальцы. Как меня дёргает от осознания, что я могу оказаться на место любого из этих омег, и чей-то хрен будет тыкаться мне в губы. А я, вместо того, чтобы вцепиться в плоть зубами и отгрызть потенциальному насильнику член, буду вынужден ублажать его, отсасывая и делая вид, будто всю жизнь только о том и мечтал. На меня накатывали волнами флэшбеки, прямиком из страшного прошлого. Комната в психиатрической клинике, психотропные препараты, возбуждённые до предела, голодные альфы, почуявшие добычу, кинувшиеся на неё и растерзавшие. Они ничем не отличались от этих, так называемых инструкторов. Им за это тоже щедро заплатили. — Воспринимай всё проще, — посоветовал Карли, накручивая прядь волос на палец и пошло облизывая губы. — Маршалл явно положил на тебя глаз, раз запретил отправлять на курсы. Собирается выступить в качестве личного инструктора. Так что расслабься, никто на тебя не покушается, а кино интересное показывают. Как по мне, так это всё похоже на бесплатное порно. Моментами — весьма горячее и, что самое главное, абсолютно не постановочное. — Ты тоже через это проходил? — спросил я, прикрывая глаза, чтобы не смотреть на выгибающегося в экстазе омегу. Альфа, стоявший на коленях, развёл стройные бёдра и жадно вылизывал этого парня. Я бы сказал, самозабвенно. Глядя на парочку, думал, что для них обоих этот секс — много больше, чем простое практическое занятие, о котором они позабудут, как только хлопнет дверь, и они окажутся по разные её стороны. — Естественно, — хмыкнул Карли. — И орал под языком Хэнка не хуже, чем Мори сейчас. Жаль, не все альфы такие, как Хэнк. — Понятно. Нарисованная в сознании история любви моментально развалилась на части. Действительно. Чего я ожидал от этих циников? Романтики и любви до гроба? — На следующем занятии я тоже под ним орал, — продолжил Карли с завидным равнодушием. — Но уже не от удовольствия. Впрочем, сам увидишь. И поймёшь, о чём я говорю. Подрочи на горячую порнушку, пока есть возможность. В следующий раз ты со своей тонкой душевной организацией будешь блевать. — Я и сейчас хочу блевать. — Что, муж с тобой и этого не практиковал? Да неужели? Может, поэтому ты его и грохнул? Неудовлетворённый омега — это страшная сила. — Сходи и поебись уже с кем-нибудь, — посоветовал я. — А то создаётся впечатление, что больше ты ни о чём думать не в состоянии. — Просто пытаюсь понять, что с тобой не так. И почему тебя так корёжит от темы секса. Ему же нравится, ты сам видишь... — Ему не нравится. — Да неужели? — Это всё против его воли. Он связан и не может сопротивляться. Не видит, кто его трахает. Это ужасно. — Может, ты просто слишком зажат и не понимаешь ничего в психологии омег? А тем более — в их сексуальности? — Может, всё дело в том, что ты разговариваешь с человеком, пережившим изнасилование? И для меня этот акт — то же насилие, просто вид сбоку? Он не удивился, услышав такой ответ. Но и сочувствием не проникся. Трагедия моей жизни, с которой я продолжал соседствовать много лет подряд, нисколько его не тронула. — Вот именно, — произнёс он. — Пережившим. И что? Ты же не единственный на земле, с кем это случилось. Предвосхищая вопрос, я — нет, не сталкивался. — Тогда тебе и не понять. Карли усмехнулся. — Знаешь, весьма ироничен тот факт, что по-настоящему тебя изнасиловали после того, как ты стал лицом компании по борьбе с насилием, а не до. Сначала ты призываешь всех омег мира восстать против насилия и бороться, не опуская руки. А сам только и можешь, что лежать, сокрушаясь на тему сломанной жизни и отравленной юности. Жалкое зрелище, крошка. — Да иди ты на хер, — прошипел я, отталкиваясь от ограждения и направляясь к лестнице. Догонять меня Соверен не планировал. Видимо, пришёл к выводу, что разговаривать нам не о чем. Свою точку зрения каждый из нас уже озвучил, и переубедить собеседника не удастся. Не стоит и попытки на это неблагодарное дело тратить. Он продолжал стоять на месте, поглаживая напряжённый член через тонкую ткань брюк. И явно собирался в моё отсутствие передёрнуть на, как он выразился, горячую порнушку. Его то, что происходило в зале, не пугало, а по-настоящему завораживало и возбуждало. Он, видимо, думал не о насилии, как таковом, а о собственных ощущениях. Вспоминал губы и язык Хэнка, обрабатывавшие его самого, и признавал, что совсем не против — махнуться с Мори местами. Посетив несколько занятий по превращению обычного, среднестатистического омеги в секс-куклу, я принял решение — больше никогда туда не ходить. Плевать, что скажет Карли. Плевать, как отреагирует на это решение Маршалл. Я просто не смогу наблюдать. Моя психика не выдержит. Не смогу остаться в стороне, сорвусь с места и проломлю альфе-инструктору голову. После этого меня можно будет считать уже не просто оборонявшимся омегой, пытавшимся сохранить свою жизнь, а серийным убийцей. Я думал об этом, пока прятался в своей комнате. Продолжал думать, сидя в столовой, поедая предложенный ужин, глотая на автомате, не чувствуя ни вкуса ни запаха еды. Выпадая из прострации после того, как на столешницу с грохотом опустился железный поднос. Оторвался и посмотрел на нарушителя спокойствия. Карли был собран и невозмутим. Извиняться ни за что не собирался, слов утешения у него тоже не нашлось. Лишь очередной ворох аргументов в пользу того, что наставники, работающие на тренировочной базе, поступают правильно. Из всех существующих методов они выбрали единственный, по-настоящему действенный, вот и используют его в отсутствие альтернатив. — Если ты ещё не понял, то всё, что делается здесь, делается во благо, — произнёс он. — Конечно. — Весь контингент, с которым нам приходится работать, не так прост, как может показаться наивным мальчикам. Понимаешь ли, все эти альфы, привлекающие внимание спецслужб — это не парни, живущие за соседней дверью, и вкусы у большинства из них отличаются от потребностей того самого парня. Большинство из них испытывает слишком много стресса в своей повседневной жизни, а пар предпочитает выпускать именно в кровати, потому ждать, что они просто уложат своего любовника в миссионерскую позу, а потом медленно и нежно доведут до оргазма, крайне глупо. Вероятность этого мала, а то и вовсе — ничтожна. В кровати они будут отыгрываться за свои промахи, трахать тебя, а представлять, как ебут того, кто в реальности подпалил им хвост. Естественно, здесь будет не до нежностей и ванили. — Мне не интересно, — сообщил я, поднимаясь из-за стола и собираясь уходить. Но на запястье сомкнулись сильные пальцы. Карли потянул меня обратно, вынуждая опуститься на стул. — Сядь и дослушай, крошка. Жизнь и реальные миллиардеры — это не ебучие «50 оттенков говна», в которых восхуительный альфа встречает серого, задроченного омегу, пронзает в нём истинную пару и начинает прыгать вокруг, забрасывая подарками, а по ночам даря по десятку оргазмов. В реальности такие альфы не хотят двигаться, но жаждут, чтобы обхаживали их, потому что они платят деньги, а, значит, и заказывать вольны любые танцы. Те, в чьих руках сосредоточены власть и деньги, редко оказываются котиками, которыми можно управлять, не рискуя однажды нарваться на кулак, ломающий тебе нос, а то и рёбра. — Я... — Да, у такого омеги будет всё, но заплатит он за благосостояние своими слезами и нервами. Потому каждому из подручных лучше выбросить из головы весь сопливый бред, увидеть реальность такой, какая она есть и не рассчитывать на головокружительный роман с чудесным человеком, которого напрасно оклеветали. Мы не создаём монстров, мы с ними воюем. В том числе, с монстрами, живущими в нашем сознании, ставящими успех операции под удар. И именно этих монстров мы обязаны уничтожить, в первую очередь. Подручные должны быть готовыми ко всему. Даже к тому, что какой-нибудь ублюдок, минутой ранее убеждавший в своей любви и вдохновенно вылизывающий им задницы, схватится за нож. И порежет их на ленточки. Если это поможет успешно завершить миссию и получить компромат, они вытерпят. — А если нет? — Свернут ублюдку шею и вернутся в штаб-квартиру, чтобы подлатать раны, — сообщил Карли, улыбнувшись и откинувшись на спинку стула. — А потом? — Потом снова рванут в бой. — Зачем? — Затем, что это тоже, своего рода, наркотик. Затягивает, — произнёс он, беря с блюда ломтики картофеля, обмакивая их в соус и по одному отправляя в рот. — Понимаешь ли, далеко не все подручные попадают сюда так, как ты. Некоторые приходят по собственной воле, гордятся сделанным выбором и готовы защищать безопасность страны до последней капли крови. Но у них и характеры другие, отличные от твоего. — Так, может, поговоришь об этом с главным куратором? — предложил я. — Вдруг он согласится с твоим мнением, прислушается и поймёт, что я совсем не подхожу для такой работы. — Думаешь, я не пытался? — Вообще об этом не задумывался ни разу. — Неоднократно заводил разговор, но Сид ничего слышать не желает. Уверен, что никто не справится с поставленной задачей лучше тебя. — Что за задача? — Понятия не имею. Он не откровенничает со мной на этот счёт, — признался Карли, слизывая с пальца крупинки соли и отряхивая ладони. — Об этом ты лучше у него спроси. Ты же его фаворит, а не я. Может, с тобой он будет откровенен и сразу введёт в курс дела, перестав скрытничать. Предложение звучало заманчиво, но я сомневался в правдивости сказанных слов. Сидни Маршалл не проявлял ко мне повышенного интереса. Я был для него всего лишь одним из, а не особенным. Он наблюдал иногда за моими тренировками, но никогда не хвалил, не пытался прикоснуться, как тот же мистер Митчелл из далёкого прошлого, не звал переночевать в его комнате. Он часто бывал в городе, но никогда не предлагал составить ему компанию, хотя прекрасно знал, как осточертело мне это однообразие и серость стен. Он молча подавал мне задания и отчёты, в которых едва ли не по минутам расписывалась жизнь моих детей. Пиком его симпатии был тот поцелуй, невесомо осевший на волосах. Больше ничего. Насчёт молчания, кстати... Вначале мне казалось, что его немногословность напрямую связана с моими не слишком впечатляющими показателями и капризами. Но я быстро отделался от столь нелепой мысли. Я не был особенным, меня никто не выделял на общем фоне, что бы там не говорил Карли. Единственная поблажка, которую сделали — не отправили на курсы соблазнения. Хотя, могли. И что бы я сказал в ответ? Что сделал? Сидел бы, как миленький, раздвинув ноги и мысленно подыхая каждый раз, когда на губах останется привкус чужой смазки, а во рту — спермы, или когда меня поставят раком, отымеют и отшвырнут, посчитав урок законченным. Разумеется, ни о чём спрашивать я не стал. Равно, как и отвлекать Сидни лишний раз. Как оказалось, не напрасно. У него и без того забот было выше крыши. Печальные новости пришли в обитель «Подручных смерти» из Сан-Франциско. Настали тёмные дни, наступили такие же времена, прилетела весть о смерти одного из агентов. Несколько дней он не выходил на связь, несмотря на существующие договорённости, а потом его тело обнаружили на заброшенной стройке. На стене убийцы оставили послание, сделанное кровью этого омеги, в котором обращались не к пространным людям, а непосредственно к федералам. Чтобы расколоть агента, группировке, в которую он внедрился, потребовалось всего несколько недель. Элисон был одним из лучших, но и они не были наивными придурками, готовыми глотать любое дерьмо, которое им предложат. Я слышал обрывки разговоров, но никогда не присоединялся к обсуждениям и не задавал дополнительных вопросов. Мне хватало и малейших крох подслушанной информации, чтобы проникнуться, ужаснуться и снова осознать, что желание избежать наказания за преступление, которое я, возможно, не совершал, привело меня в ловушку куда большую. Что в тюрьме, что на службе во благо Штатов, меня не ждало ничего хорошего. Но если в тюрьме можно было сдохнуть быстро и почти безболезненно, нарвавшись на заточку агрессивного омеги, с которым вы не поделили территорию, то здесь всё обстояло куда сложнее. Можно было умереть так же быстро, а можно — после продолжительных пыток, когда смерть воспринимается иначе и уже больше походит на желанное освобождение от мучений, нежели на нечто страшное и неизбежное. Единственный плюс сложившейся ситуации заключался в том, что близнецы считали папочку без вести пропавшим, а не жестоким, окончательно слетевшим с катушек убийцей, отобравшим у них отца. Официальная легенда гласила, что сначала пропал я, а потом уже произошло убийство в номере. Материалы с камер наблюдения, доказывающее обратное, бесследно исчезли. Свидетелей, желающих убедить следствие в том, что имеет место подтасовка фактов, тоже не обнаружилось. Омега, который видел меня в лифте, солгал представителям закона. Видимо, с ним Сид провёл профилактическую беседу и выдал инструкции относительно того, что нужно говорить. А его удостоверение подействовало на того омегу в точности, как и на меня. Загипнотизировало и лишило воли к сопротивлению. Одного мимолётного взгляда хватило, чтобы понять: лучше не спорить с этим альфой, не создавать самому себе неприятности, а делать то, что говорят. Тренировки и процесс обучения продолжались в штатном режиме, но на территории тренировочной базы был объявлен траур, и первое занятие мы начали с минуты молчания. Для меня этот жест не был формальностью. Пробрало до глубины души, несмотря на то, что мы с Элисоном не были друзьями или приятелями. По сути, мы с ним толком и не разговаривали, лишь однажды обменялись парой коротких фраз. Он попросил зажигалку — свою забыл в комнате, я ответил, что, к сожалению, ничем не могу помочь, потому что не курю. — И правильно, — хмыкнул он. — С дыханием меньше проблем будет. Мне бы тоже надо завязывать с этим делом. На этом всё. В одной команде нам тоже поработать не довелось. Но я пару раз пересекался с ним в столовой. Слышал, как он вместе с коллегами, предававшимися воспоминаниям, в деталях и красках расписывал, воссоздавая события тех дней, свой первый выход на задание. Отель, униформа сотрудника, необходимость выкрасть флэшку из определённого номера. Охранник постояльца, вернувшийся раньше времени. Вынужденная драка с этим самым охранником... Элисон обо всём рассказывал со смехом, для него это задание было давно пережитым и успешно завершённым. Эмоции поутихли и смазались, остались лишь радость и гордость от осознания, что всё получилось. Да, он прошёл по самому краю, но в итоге выбрался из воды сухим. Так о чём тогда горевать? Я пытался натянуть ситуацию на себя и впадал в ужас до боли знакомый, представляя, что это мне на шею набрасывают полотенце, пытаясь задушить, прикладывают головой о стену. Я из этого захвата старательно вырываюсь, бью затылком в нос своему противнику... Какое-то время продолжается наша драка, а потом в номере звучит хлопок выстрела, сделанного из пистолета с глушителем. Обернувшись, вижу напарника, пришедшего на помощь, потому что все сроки уже сорваны. Постоялец идёт обратно в номер, и если мы не свалим прямо сейчас, но нас ожидает, грубо говоря, пиздец. Крепко сжимая в ладони флэшку, я бегу вслед за напарником, мы оказываемся на крыше, где нас дожидается вертолёт. Оставляем после себя труп, и по голове нас за это, конечно, не погладят, но зато необходимая информация у нас в кармане. Ещё немного, и в стране рванёт информационная бомба. Ещё немного, и преступник окажется за решёткой, а мы получим заслуженные овации. Для меня тема первых заданий была весьма актуальна. Процесс обучения подходил к концу. Вскоре мне предстояло сдавать выпускной экзамен, доказывая строгой комиссии, что я достоин получения удостоверения и звания подручного. Потом меня могли забросить, куда угодно. Хоть в отель, хоть в койку какого-нибудь извращенного ублюдка, хоть на крышу высотки с винтовкой в руках, заставляя делать то, что хотелось меньше всего. Стрелять по живым мишеням. В одиночестве меня туда — на первый раз — никто бы не закинул. У меня тоже был бы напарник, готовый подстраховать и добить общего врага, если вдруг случится какой-то форс-мажор, руки затрясутся, и я начну палить мимо, а не туда, куда нужно. Однако первый выстрел всё равно оставался за мной. Таково было правило. Правила никто из подручных не нарушал. Они всегда и везде придерживались кодекса чести, принятого в организации. До того, как стало известно о смерти Элисона, я думал о возможном мрачном исходе своей жизни. Именно в таком ключе и думал, но всё было размыто, лишено конкретики. Лишь очертания, подозрения, сомнения. Теперь сомнений не осталось. Теперь я знал, что мои будущие коллеги — не какие-то сверхъестественные существа, у которых девять жизней и способность воскресать за считанные минуты, а такие же люди. Ладно, в этом я изначально не сомневался. Просто думал, что все они невероятно удачливы, а потому их беды не коснутся, обойдя стороной. Как показала практика, то, что они называли себя подручными смерти, не делало их её закадычными друзьями. Своих она выкашивала так же стремительно и безжалостно, как и чужих. Может, безжалостнее в разы. Ведь она их не звала и не привечала. Они сами себя таковыми провозгласили. По сути, были обычными самозванцами. Самозванцев, стремившихся устанавливать свои порядки и диктовать условия, нигде не любили. * Несмотря на то, что новость о трагической гибели Элисона по-настоящему шокировала и не оставила равнодушным, сильнее всего меня пробрало в день его похорон, на которых присутствовали все подручные. Карли был мрачнее тучи. Как выяснилось, именно он был тем напарником, выпустившим пулю в затылок альфе-телохранителю. Они вместе выходили на задание, вместе бежали по лестнице на крышу, боясь не успеть, вместе же потом надирались шампанским. Вместе же трахались в ванне, основательно набравшись и решив, что им необходимо подтверждение собственной живости. Они не были парой, никогда не пытались построить отношения, но иногда расслаблялись подобным образом. Пусть и в прошлом, потому что в последнее время Элисон окончательно перешёл на альф. А ещё подумывал о семье и ребёнке. В далёкой перспективе, конечно, а не прямо в разгар операции. Он собирался покинуть ряды подручных сразу после того, как вернётся с последнего задания. Но не вернулся. Мечты его так и остались мечтами. На кладбище Соверен был непоколебимым, будто статуя, высеченная из камня. Его лицо оставалось непроницаемым, эмоции не читались совершенно. Состояние выдавали глаза, в которых застыли тоска, отчаяние, боль и ненависть, направленная на убийц Элисона. Добраться до которых, похоже, не представлялось возможным в ближайшее время. А если и представлялось, то, что бы он сделал в одиночестве? Возможно, он попытался бы повторить путь своего друга. Он об этом даже просил, но Сид наотрез отказался отправлять его в Сан-Франциско, приказал выбросить из головы эту блажь и сидеть на месте. Не высовываться, раз уж они облажались и провалили задание. До сегодняшнего вечера и ночи я понятия не имел о том, что Карли Соверен, этот грёбаный робот, состоящий из отточенных и доведённых до автоматизма действий, способен руководствоваться в каких-то моментах не разумом, а сердцем. Эмоциями и чувствами. А ещё не знал, что он настолько болтлив. Может, в обычном состоянии он таким и не был. Просто именно сегодня ему нужно было выговориться, выплеснуть на кого-то свои переживания, разъедавшие изнутри, словно кислота, и он не нашёл кандидатуры лучше, чем тот, кого он считал эмоциональным импотентом, зацикленным на себе, но забивающим на окружающих. То есть, меня. Забавное такое открытие, сделанное в совершенно не забавное время. Я собирался в душ, когда в дверь моей комнаты постучали. За дверью оказался Карли. Он до сих пор не переоделся. Всё так же разгуливал по корпусу, с ног до головы затянутый в чёрные вещи. Волосы перехватывала чёрная кружевная лента, в руках была бутылка водки, неизвестно откуда появившаяся на тренировочной базе. Обычно здесь такого не держали. Видимо, в связи с последними событиями разрешили и за нарушение не посчитали. — Салют, — произнёс Карли, зависая в дверном проёме. — Можно к тебе на огонёк? — Он скоро потухнет, — мрачно сообщил я. — Лучше валите к себе, сэр, чтобы не заблудиться в темноте. — Ничего страшного. Я ненадолго. Просто хочу... — Чего? — Попиздеть за жизнь, — хмыкнул он. — Не прогоняй меня, крошка. Мне больше некуда идти. — В штаб-квартире полно омег, с которыми ты огонь и воду прошёл. А ещё там условия в разы комфортнее, чем здесь. Хочешь отморозить жопу в этом райском уголке? — Огонь и воду я прошёл только с Элли. С остальными я не проходил ничего, — ответил он, и всё сразу встало на свои места. Отказать после этого в компании не получилось. Моё решение, подозреваю, прочитывалось во взгляде, потому что Карли улыбнулся и, перестав отираться за дверью, зашёл в комнату. — Мерси, крошка, — произнёс, потрепав меня по волосам. — Я знал, что ты не такой сука, каким хочешь казаться. Почему он называл меня крошкой, откуда появилось это прозвище и как ко мне прилипло, оставалось догадываться. Он был старше всего на шесть лет. Не такой огромный разрыв. В росте же, напротив, он мне уступал. Пара дюймов, или около того. Моя внешность к таким прозвищам тоже не располагала. Ни умилительных пухлых щёчек, ни бэби-фейса, когда и в тридцать, и в сорок выглядишь на восемнадцать. Я выглядел на свой возраст, может, немногим старше. Но тем не менее. Карли по-хозяйски прошёлся по комнате, вытащил из-за стола стул и опустился на сидение, устроив руку на спинке. — Спроси, какого хуя я здесь делаю, и я даже не обижусь, а честно отвечу, — произнёс он, усмехнувшись. — Считай, что спросил. — Он был единственным из числа подручных, с кем я согласился работать в паре. Это было давно. Лет десять назад. У него — первое задание, у меня — какой-никакой опыт. Он рвался в бой, я вызвался в качестве помощника. И не напрасно. Он налажал так, что тебе с твоими проёбами и не снилось, хотя до того подавал огромные надежды и отличился во время прохождения финального испытания. Все думали, что он блестяще справится с задачей, и помощь со стороны не понадобится. А он вдруг начал сыпать ошибками, будто его подменили. И я был безумно рад тому, что именно мне поручили его подстраховать, тому, что спасти его всё-таки удалось. Знаешь... У меня за всё время пребывания здесь не было никого ближе Элисона и, наверное, уже не будет. С ним мы как-то... моментально сошлись, зацепились друг за друга, а потом не смогли расцепиться. Я не слишком люблю омег, потому что... — Но ты с ними спишь. — Спать и любить — разные вещи. — Да я и не спорю. — Я их не люблю. Потому что... Блядь, потому что они тупые, да. Я действительно так считаю. Шмотки, детки, всё такое прочее. У них вечно голова всякой хуйнёй сопливой забита, которая меня вымораживает. И с альфами общий язык нахожу лучше, а он понимал меня с полуслова. Чуть ли фразы друг за другом не заканчивали. Я говорил ему, что это задание ему не по зубам, советовал подумать и снять свою кандидатуру, но он настаивал. Говорил, что обязательно со всеми неприятностями справится, а я напрасно панику развожу. Блядь... Он уронил голову, прижимаясь лбом к деревянной перекладине, и замолчал. Я понимал, почему. Он кусал губы и старательно давил в себе рыдания. Большую часть времени Карли меня отчаянно раздражал. Хотелось сказать ему, что он мудак без сердца, с напрочь атрофированной совестью. Но сейчас мне почему-то стало его бесконечно жаль, и я, поддавшись минутному порыву, подошёл к нему. Осторожно погладил по волосам, стараясь забыть о выпаде в сторону омег с детками. Для меня это был больной вопрос. И тоска о детях не оставляла меня ни на миг. Ещё недавно я плакал по нерождённому Тейту, которого у меня отобрала жизнь. А теперь — обо всех троих, потому что, фактически, близнецов у меня тоже отняли. — Ты не любишь омег, — произнёс тихо. — Но он был исключением из правил. Верно? Он напрягся. Видимо, на эту тему откровенничать не хотел, а я не собирался заставлять, поскольку и без слов, по одной реакции, становилось понятно, что к чему. — Типичный омега, перечитавший соплей, — хмыкнул он. — Скажешь, ошибаюсь? — Не совсем. В последние годы мы, действительно, были только друзьями, но когда-то... — Он в тебя или ты в него? Хотя, какая разница, всё равно оба не устояли. — Я, — выдохнул Карли, запрокинув голову, и наши взгляды встретились. — Мы с ним впервые после того самого задания переспали. Налакались шампанского, как мрази. А потом решили принять ванну. То есть, Элли решил, что ему необходим антураж. Он туда роз набросал для красоты... Я собирался просто принять душ и идти спать, но, стоя у двери, зацепился взглядом за него. — А он? — А ему было пофиг на всё и на всех. Детка ничего не стеснялся, закрыл глаза и мастурбировал, хотя мне сначала показалось, что он уснул. Подошёл, чтобы разбудить, и понял, что к чему. Он сказал, что только секс и прикосновения другого человека способны окончательно убить его страхи. Я прикоснулся. Вылил на него остатки шампанского, слизал липкую шипучку с ключиц и груди, запустил ладонь под воду, касаясь его члена. Он потянул меня к себе, поднимая фонтан брызг. Кажется, тогда вся вода на полу оказалась, но нам было наплевать. Мы долго друг на друга пялились, словно никак не могли решиться. Потом я его впервые поцеловал, он моментально ответил, а потом мы еблись, как кролики. И это был мой лучший секс с омегой. С другими, после него, тоже хорошо было, но только Элли я любил лет этак несколько, и по любви всё шло охуенчиком. Мы всё так же оставались напарниками, устраивали разгром, приводя преступность в ужас, возвращались после задания и ебались в той самой ванне, с розами и шампанским, потому что это была наша с ним традиция. Потом его снова потянуло на альф, и я страдал. Потом на альф потянуло и меня. Любовь прошла, осталось братство. Он вон собирался карьеру подручного завершить, обзавестись семьёй, детей родить... — От этого ты его тоже отговаривал? — Нет. В этом, как ни странно, поддерживал. Из него вышел бы чудесный папа. И своего альфу он сделал бы самым счастливым на свете. — Зачем ты мне об этом рассказываешь? — Из всех омег, с которыми мне доводилось сталкиваться, ты, кажется, единственный, кто в состоянии меня понять. — В смысле? — Единственный, для кого трах с омегой — не эксперимента и общего развития для, а по большой-большой и чистой, — протянул он. — Что ты городишь? — Парень, с которым вы в школьные годы продвигали свой проект. В той программе, о победителях «Голоса нового поколения», где вы вместе снимались... Я нарочно несколько раз сюжет о вас пересмотрел, чтобы проверить: показалось или нет. Думаю, всё-таки, нет. — Что? О чём ты? — Вы там такие счастливые и такие влюблённые, не в проект, конечно, а друг в друга, что ваших чувств не заметил бы только слепой, — признался Карли, с размаха всадив десяток ножей во все мои раны, успевшие более или менее затянуться за эти два с половиной месяца. — Ни на одной фотке с мужем ты таким счастливым не выглядишь. А ещё твой муж похож чем-то на того омегу. Скажешь, просто совпадение, а я доёбываюсь до мышей? — Катись отсюда нахуй, — посоветовал я, моментально растеряв всё своё сочувствие. — Почему вы расстались? — спросил он. — Катись, — повторил я. — Маленькие тайны маленького почти тридцатилетнего мальчика, — протянул Карли, неохотно поднимаясь со стула. — Ладно, ладно. Не буду лезть в душу. Не хочешь рассказывать — не надо. Но я просто хочу сказать... — Лучше не надо. — Если вы расстались по твоей инициативе, то ты долбоёб, а если по его, то он сраный мудак, и гореть ему в аду за то, что совратил и бросил застенчивого крошку. Но исключительно на вид он охуенный. Я бы ему дал без промедления, хотя обычно с омегами предпочитаю быть сверху. И плевать, что он моложе меня. — Хватит. Твоя скорбь по другу, любовнику, напарнику и собутыльнику в одном лице в какой-то блядский цирк превратилась. — Если сможешь, найди его однажды и скажи о своих чувствах. Судя по тому, как тебя пидорасит сейчас, и по тому, как жаждешь вцепиться мне в глотку за каждое слово о нём, ты его всё ещё любишь... — У него есть муж, — зачем-то признался я. — Альфа. Они счастливы вместе. Наверное. Я давно не слежу за их жизнью. — О, значит, всё-таки сраный мудак, — заключил Карли. — Ну и к чёрту его тогда. Я думал всё банальнее, и ты решил быть хорошим, правильным. Пришёл к выводу, что тебе с омегой не по пути, и кинул его через хер. Не грусти, крошка. Однажды и на твоей улице будет праздник. Да-да. Или десяток пуль на каком-нибудь задании. Прихватив свою бутылку, Карли вышел из комнаты и, пошатываясь, направился по коридору в сторону выхода. Я несколько минут стоял неподвижно, прислонившись лбом к косяку, и пытался понять, почему это всё происходит со мной. Почему столько лет подряд не отпускает. Почему меня действительно подбрасывает от каждого мимолётного упоминания об этом человеке. О том, что мы были когда-то счастливы и, вероятно, не расстанься тогда, сегодня могли бы жить вместе в уютной квартирке или в частном доме. Просыпаться каждый день в одной постели, готовить вместе яблочные пироги, превращая процесс готовки в нечто странное, потому что нам вздумалось заняться сексом прямо на кухонном столе, чесать за ухом кота по кличке Джинджер, ходить вместе в кино на последний сеанс и целоваться, скрываясь в арке от дождя, потому что мы забыли зонтики. У меня бы не было близнецов, но мы могли усыновить ребёнка или даже нескольких. У меня была бы маленькая контора, занимающаяся дизайном интерьеров, у Джуда — рекламное агентство... Могло. Но не случилось. И не случится. Увы. И ещё раз — увы. И хватит, блядь, об этом думать. Без того десять лет жизни убил на размышления о том, как могло сложиться, если бы что-то сложилось не так, как в исходном варианте развития событий. Я до последнего надеялся, что слова Карли не произведут должного эффекта. Не поддамся меланхолии, не позволю прошлому затянуть меня в кокон, состоящий из болезненных воспоминаний. Однако ему удалось. Размышления о его истории, параллели с собственной жизнью. Осознание скоротечности всего происходящего. Всё это дало определённый — весьма предсказуемый эффект. Меня развезло так, словно вовсе не Карли, а его благодарный слушатель налакался водки, и теперь пьяная, пугающе запредельная тоска отчаянно ищет выход. Я стоял под душем, сверху лилась вода, а по щекам — слёзы. Хрен знает, кого оплакивал сильнее. Элисона, о котором мне рассказывали, или себя, о котором и так всё было известно. А потом я вспомнил о своём деструктивном способе избавления от негативных эмоций и, растерев слёзы по щекам, сжал ладонь в кулак. Пристально на него посмотрел, размахнулся и ударил. Бил постоянно, не чувствуя боли и не понимая, зачем вообще это делаю. Как будто рассчитывал настолько наивными методами разрушить стены, меня окружившие, и обстоятельства, давившие и сжимавшиеся вокруг плотным кольцом. На кафеле появились характерные разводы, но они не пугали. Я продолжал наносить удары, до тех пор, пока мою руку не перехватили за запястье, сжимая. Несильно. В попытке отрезвить. Призвать — остановиться и больше не совершать ошибок. Хотелось вырваться, но сомнений, что получится, было больше, чем уверенности. Сидни — узнай альфу по запаху, не оборачиваясь, — поднёс мою ладонь к губам и скользнул языком по разбитым костяшкам, слизывая кровь. От прикосновения они саднили сильнее, чем до того. Именно оно отрезвило в большей степени. — Как ты здесь оказался? — спросил я, всё же выдернув руку из захвата и резко оборачиваясь. Он был полностью одет. Официально. При галстуке и пиджаке. На все пуговицы застёгнутый. С каплями размытой крови на губах. Моей крови. — Проходил мимо, услышал стук, — пояснил он. — Решил узнать, кто ломает стену. Ты был настолько увлечён процессом, что не заметил моего появления и не услышал голоса. — Узнал. Можешь идти дальше. — Не стоит относиться к себе наплевательски. Себя нужно беречь, — назидательно произнёс он, не заметив хилого сарказма в моих словах. — Какой смысл? — хмыкнул я. — Сегодня берегу себя, а завтра на моём пути встречается какой-нибудь моральный урод, считающий, что хороший любовник — мёртвый любовник, и ещё через пару дней меня оплакивают безутешные друзья? — Тебя такому риску я подвергать не собираюсь, — сообщил Сид. — С чего вдруг? Что за привилегии? — Ты слишком ценное сокровище. А умные люди ими обычно не разбрасываются. — Не понимаю. — И не нужно. Пока. — Ненавижу тайны, — со злостью произнёс я. Снова захотелось ударить. Уже не стену, а собеседника, смотревшего на меня надменно и снисходительно одновременно. Он повторно перехватил мою руку, поднёс к губам. Ранки больше не облизывал, но целовал пострадавшие костяшки, по одной. Вода размывала кровь, оставшуюся на кафеле. Вниз сбегали и исчезали в стоке розоватые струйки. — Чтоб ты понимал, — выдохнул Сидни, оттеснив меня к стене и заставляя к ней прижаться; лопатки соприкоснулись с прохладной гладкой поверхностью. — Ты действительно сокровище, которое я бережно храню. И никому не позволю тебя разрушить. Даже тебе самому. Последнее он выдохнул мне на ухо и замер, как будто ожидал от меня ответного шага и решительных действий. Я шумно дышал и слышал стук сердца. Сид не нападал, не принуждал, не пытался использовать силу. Мог. Хотя бы ради проверки моих навыков. Однако он не торопил события. С интересом наблюдал за их развитием. Я повернул голову. Дыхание смешалось. Горячее и густое на моих приоткрытых губах. Его. Моё, не менее обжигающее, но при этом рваное, прерывистое, нервное — на его. Взгляды встретились, схлестнувшись в молчаливом поединке. Я закрыл глаза, подаваясь вперёд. Хуже, чем сейчас, быть уже не могло. Одним альфой больше, одним меньше. Какая, в общем-то, разница? Я всё равно ничего не чувствовал и воспринимал секс, в данный момент, как способ избавиться от стресса, а не проявление большой и пламенной любви. Губы соприкоснулись. Ладонь вплелась мне в волосы, вторая легла на шею, но вскоре переместилась на плечо, поглаживая с осторожностью. Затылок прижался к стене. Язык проскользнул в рот, поглаживая, поддразнивая, вылизывая. Внизу живота приятно потянуло, возбуждение растекалось по телу медленно, но уверенно и необратимо. Сид был абсолютно не таким, как мой муж. Непривычным и незнакомым. И природный запах его порядком отличался от тех ароматов, что так отчаянно притягивали меня в других людях. Не было полыни, не было цветов. Лишь что-то терпкое, незнакомое, но приятное. Волнующее. Настораживающее. Незнакомое обычно пугало. Меня, во всяком случае, а за других не поручусь. Мне доводилось сталкиваться с людьми, которых опасность заводила. Любители адреналина, разыскивающие приключения на задницу, получающие их в полной мере и наслаждающиеся, по мере возможности. У меня с ними не было ничего общего. Я бежал от неизвестности, как от огня. Редкие исключения из правил — не в счёт. Однако когда он ко мне прикоснулся, когда эта аура холодности, расчётливости и плохо замаскированной опасности оплела и опутала, не шарахнулся в сторону, не забился в угол, умоляя оставить меня в покое, не бросился в драку, а потянулся навстречу, охотно откликнулся. Не только позволял себя целовать — отвечал на каждое прикосновение с воодушевлением. Но сейчас это ощущение неизведанного и опасного — на удивление — притягивало. Хотелось прикоснуться к нему, позволить себе отпустить прошлое на какие-то несколько минут. Хотя бы на них. Я знал, что бороться с ним бесполезно. Навсегда оно не уйдёт. Оно обязательно вернётся. Но не в тот момент, когда я буду находиться в объятиях альфы, так непохожего ни внешне, ни характером на других моих мужчин. Привычная вода за поцелуями казалась сладкой. И его губы — тоже. Я потянулся, стягивая с Сида пиджак, развязал его галстук. И то, и другое полетело на пол. Шлёпнулось где-то там, далеко, за границами восприятия. Он расстегнул брюки. Вжикнула молния. По натянутым нервам. До ужаса резким звуком. Потянул их вместе с нижним бельём вниз. Не отрывая взгляда от лица, я протянул руку и прикоснулся к его наполовину возбуждённому, но стремительно отвердевающему под моими пальцами члену. Обхватил, поглаживая, растирая по коже смазку и представляя, как всё случится между нами. Будет он со мной грубым или сделает ставку на нежность, в очередной раз пытаясь довести до сведения мысль о сокровище, которое нужно холить и лелеять. Почему-то во второй вариант верилось с трудом. Я был уверен, что Сидни развернёт меня спиной к себе, надавит ладонью между лопаток и попросит прогнуться сильнее. Вставит резко, загоняя одним махом и до упора. Целовать больше не будет. Кончит и свалит столь же стремительно, как появился. Дополнительных комментариев отпускать не станет. Да и вообще к разговорам не вернётся. Всё, что посчитал нужным, он уже озвучил. Дело за малым. Развесив лапшу по чужим ушам, можно получать профит, пока есть возможность. Он и получит. Воспользуется и бросит. Что ж, так даже лучше. Он использует меня, я — его, чтобы забыться. Всё это не от большой любви. Ошибся. Он жаждал видеть моё лицо в процессе. — Держись за меня, — произнёс Сид, забрасывая мои руки себе на плечи, предлагая обнять за шею. Провёл ладонями по груди, поглаживая затвердевшие соски, пальцами — по рёбрам, по животу. Затем — подхватил под ягодицы. Погладил между ними, обвёл края входа, надавливая, но не проникая. — Держись за меня, — повторил тише прежнего и накрыл мой рот своими губами. Член с трудом протискивался внутрь, хотя смазки хватало. Я был возбуждённым, мокрым, но давно не траханным и нисколько не разработанным сегодня. Странные ощущения на грани наслаждения и вместе с тем — отторжения. Сочетание разных граней удовольствия, причудливо слитых воедино. Почти больно. Почти сладко. Напрямую, кожа к коже, без малейшей преграды. Я чувствовал его, он — меня. Вжимал в стену сильнее прежнего, удерживал на весу и трахал всё активнее, ярче, агрессивнее, нежели в самом начале. В мыслях, затянутых тёмной пеленой удовольствия, моментально вспыхнули слова Карли, рассуждавшего о тяжёлых днях и попытках отдохнуть в постели. Кто-то ебёт высокопоставленных альф образно, а они потом ебут тебя в прямом смысле этого слова, стараясь отыграться за свои неприятности, волнения и разочарования. У Сида Маршалла, похоже, выдался отвратительный, во всех смыслах, денёк, потому что трахался он совсем не нежно, хоть и заливал совсем недавно о сокровищах. Будь я настроенным на романтический лад, подобное отношение зацепило бы, процарапало, заставило почувствовать себя ничтожеством, которое использовали в качестве банальной дырки, в которую можно слить сперму. И представлять, как вместе с ней уходит напряжение. Но правда была в том, что романтика рядом со мной надолго не задерживалась. Я отлично помнил, какое здесь у всех отношение к жизни, как эти люди воспринимают других людей, как относятся к спонтанному сексу. Не ждал предложения руки и сердца, на продолжительные любовные отношения тоже не рассчитывал. Залечивал сомнительным способом душевные раны, которые парой фраз умудрился разбередить Карли, напомнив об отношениях, распавшихся по воле случая и моих родителей. Он был моим потенциальным работодателем, я — подчинённым, отдавшим себя на растерзание в обмен за спасение от тюремного заключения. Между нами вполне мог быть секс. Хоть редко, хоть часто, хоть вообще — в единичном размере. Под влиянием момента и стресса, накрывшего сегодня весь штаб и тренировочную базу подручных. Может, он, как и Карли когда-то, пытался почувствовать себя живым, ощущая прикосновения другого человека. Кто знает, что творилось в его голове? — Сука, — процедил я, с опозданием понимая, что именно меня настораживает. — Гондоны... — Разве ты не хотел ещё одного ребёнка? — спросил он, целуя меня в угол рта. — Почему бы не вспомнить об этой мечте прямо сейчас? — Хотел когда-то. Но не от первого же встречного. — Я не первый встречный. — А кто ты, блядь, такой, если не он, — выдохнул я. — Мы знакомы всего ничего. И не сказать, что обстоятельства встречи располагали к подобному продолжению. Ты собирался за решётку меня швырнуть вообще-то. Он мерно двигался, заставляя вспомнить почти забытый ритм, входя каждый раз так, что мне хотелось кричать. Не от боли. — Ни разу не собирался. Сразу сказал, что у меня на тебя другие планы. — И всё же, кто... — Я твоё спасение и твой счастливый билет, — произнёс Сидни, целуя меня и не давая ничего сказать в ответ.