Те, что правят бал

Resurgam. Каждое моё утро начиналось с этого слова. Resurgam. На латыни это означало «Я воскресну вновь». Официальный девиз Портленда, что в штате Мэн, и мой собственный. История города была весьма печальной. На его долю пришлось четыре разрушительных пожара, после которого город оставался выжженным практически до основания, но всё равно каждый раз восставал из руин и расцветал во всей красе. Насколько мне было известно, на городской печати Портленда был изображён именно этот девиз, а ещё — феникс, восстающий из пепла. Я не считал себя фениксом, но к таковым меня причисляли другие люди, в том числе — Сид, заметивший однажды, что это легендарное создание вполне могло бы стать моим талисманом. Тот, кто считается пропавшим без вести, однажды вернётся, напомнит о себе, войдёт в историю. Я отмахивался от его воодушевлённых речей и предпочитал о будущем не думать, потому как мне оно представлялось исключительно мрачным, наполненным тёмными, кровавыми событиями, и хранящим множество неприятных сюрпризов. На роскошные подарки и счастливые случайности, наученный горьким опытом, уже не рассчитывал. Незадолго до выпуска из школы подручных смерти, пережил очередную течку. Переносить её в этом возрасте было ничуть не легче, чем в юности, но я всё равно обрадовался. Рожать от человека, называвшего себя моим спасением и счастливым билетом, не собирался. Вырвавшись из его объятий, первым делом потянулся к аптечке и без колебаний принял лекарство, гарантировавшее процентов так на девяносто, что беременность не наступит даже после незащищённого секса. Несколько дней прожил, словно на иголках, а потом настало время эструса, и я с облегчением выдохнул. Всё-таки сработало. Никаких детей от мистера Маршалла. Про себя отметил дополнительно: никакого секса без презервативов. Может, без них ощущения и были ярче на несколько тонов, но мысли о риске сводили всё удовольствие до минимума. Лучше предохраняться, чем лишний раз себя накручивать, меряя комнату шагами и гадая, что будет дальше. Как отреагирует организм на этот внезапный «подарочек». Не решит ли, что мне срочно нужен ещё один ребёнок и головная боль от мыслей, что разлучат меня ещё и с ним. Впрочем, течку свою я провёл не в одиночестве. Всё с тем же Сидом, в его комнате и в его постели. Куда более широкой и уютной, чем моя собственная. Неудивительно. Он ведь жил не на тренировочной базе, и спартанская обстановка ему не подходила. Для работы требовались уютные и комфортные условия, а не один письменный стол и узкая койка, на которой тесно даже в одиночестве. Всё это время, пока я лежал в его постели, мы практически не разговаривали. Обстановка не располагала к ведению задушевных бесед, имел значения лишь природный запах альфы, которому хотелось подчиняться, его действия. Прохладные простыни были блаженством для разгорячённой, бесконечно чувствительной кожи. Смазка текла по бёдрам. Он её слизывал, неустанно удовлетворяя меня пальцами, языком и членом. О презервативах, к счастью, на этот раз не забывал. Сколько мы их потратили — неизвестно, но явно немало. На исходе третьего дня, когда течка уже подходила к концу, мне казалось, что запах этого альфы окончательно въелся в мою кожу, и избавиться от постороннего аромата уже не получится никогда. Мы пережили несколько кратковременных вязок, когда приходилось лежать неподвижно, чувствуя, как он распирает меня изнутри, кусать губы и отмечать сквозь дымку, затянувшую сознание, что Сидни смотрит на меня не так, как обычно смотрят на любимых людей. Скорее, как на трофей, который отчаянно хотели получить однажды, и вот — дорвались. Это было... неприятно. Из всех, с кем мне приходилось спать, Сид был самым странным. И собственное отношение к нему для меня оставалось загадкой, не получалось нормально сформулировать, что именно чувствую, что испытываю в момент близости с ним. Наверное, накладывал свой отпечаток призрак первого раза. Тот, когда я точно знал, что он использует меня, а я отвечаю ровно тем же. Здесь не любовь и не страсть, и не привязанность какая-то, не служебный роман, а некий деловой секс, если можно так выразиться. Между делом, не тратя времени на поиски более подходящего партнёра. С тем, кто в данный момент приглянулся сильнее всего. На следующий день после возвращения в строй и посещения столовой тренировочной базы, рядом с моим столиком материализовался Карли. В привычном амплуа собранного и строгого, непоколебимого в любой ситуации. Хоть бы и весь мир за его спиной занимался пламенем — наплевать. Сопоставить его с человеком, хлещущим водку в моей комнате и рассуждающим о любви и нелюбви к омегам, было странно. Он пристально разглядывал меня, а, насмотревшись вдоволь, выложил на столешницу внушительного вида пачку стодолларовых купюр. — Твоё по праву, заслужил, — произнёс, усмехнувшись. — Что это? — не сразу понял я. — Выигрыш. Я же говорил, что мы сделаем ставки: получится развести Маршалла на секс, или же он стандартно тебя продинамит, как и всех нас. У тебя получилось, так что деньги теперь твои. Не знаю, что в тебе такого особенного, может, запах охренительный настолько, что он пройти мимо не смог, но факт остаётся фактом. Вы трахнулись. — Я ни в каких соревнованиях не участвовал. — Ну и что? — Оставь эти деньги себе. Я их не возьму. — Ух, ты. Счастье привалило, — присвистнул Карли, не став спорить, а сразу же схватив деньги и спрятав их во внутренний карман пиджака. — Спасибо, крошка. Я сделал на тебе целое состояние. — В смысле? Сколько там было? — Десять тысяч. — И это много? — Там половина выигрыша. — А вторая где? — Досталась единственному омеге, верившему в твой успех, — хмыкнул он. — Я сделал ставку на твою победу, остальные сомневались, что Маршалл на тебя поведётся. Не видели потенциала в новичке, говорили, что ты для нашего куратора слишком простой, а тебя вон три дня кряду из койки не выпускали. И, судя по твоим крикам, весь курс обольщения альф ты прошёл экстерном, непосредственно в постели куратора. Опять же, как я и предполагал. — Заткнись, — попросил я. Он улыбнулся, вновь демонстрируя некое превосходство. Намекая, что я ничего в этой жизни не понимаю, зато он разбирается в ней на «отлично». Сумел заранее предугадать исход сложившейся ситуации, заметил, что у Сидни особое ко мне отношение. Просто молодец. Достоин звания героя и предсказателя года. — А ещё ты умудрился разом развеять определённые сомнения у одних и заставил рыдать других. — Как это? — Часть подручных была уверена, что Сид не по омегам. Он стольких отверг, что невольно закрадывались подозрения. Рядом постоянно находится множество красивых омег, некоторые приходят к нему с мокрыми штанами, умоляя с ними переспать, а он всё равно указывает им на дверь. Самое время подумать, что он тоже любит крепкие члены в своей заднице, потому и отказывает. Но на тебя у него чудесно встал, и, кажется, неудовлетворённым ты не остался. Так что злопыхатели подавились своими комментариями, а безнадёжно влюблённые ударились в истерику. Потому что вот они, достойнее в несколько раз, но потом появляешься ты, и... Слушай, может, вы комплементарные, а? — Кто? Карли округлил глаза, посмотрел с изумлением. Как будто только что услышал от меня самую феерическую чушь в мире. — Неужели никогда не слышал? Это же в своё время такая сенсация была! — Нет. Понятия не имею, о чём ты говоришь. — Комплементарные пары, — охотно пояснил он. — Взаимодополняющие, то есть. Истинность в превосходной степени, если можно так выразиться. Альфа и омега, которые идеально друг другу подходят. Но у альф только на своего партнёра стоит железно, с другими омегами, кроме своей пары, они не могут вообще, хоть что делай, хоть как изворачивайся. То есть, пока они не встретятся, он может и с другими, но если один раз потрахался со стопроцентно своим, то всё. Пишите письма, господа. Или со своим или ни с кем. А ещё детей он может сделать только своему омеге. Фрагментарно бесплодный, как гласят научные исследования. — Впервые с таким сталкиваюсь, — признался я. — Ну вот. Видишь, как полезно со мной общаться? Я обогащаю тебя новыми знаниями, а то так и умер бы бестолочью. — Заткнись, — попросил я повторно, задумываясь над тем, какова вероятность того, что мы с Сидом действительно комплементарная пара. Наверное, мне следовало обрадоваться и несказанно вдохновиться осознанием своей возможной уникальности, но радости особой — вообще никакой — не было. Для меня секс с ним так и остался просто сексом. Примитивным проявлением и удовлетворением физиологических потребностей, потому что хотелось в течку страшно. Семейная жизнь и наличие постоянного партнёра меня, в какой-то мере, избаловали. Я привык получать в дни эструса максимальную разрядку, а не проталкивать в себя пальцы и скулить от того, насколько мне их мало. Вот это удовлетворение он мне дал в полной мере. Эмоционального насыщения и наслаждения — нет. Просто набор механических движений и реакций. Плюс благодарность за то, что меня не оставили в компании блокаторов, а подарили максимальную разрядку. Ну, и сами, по мере возможности, насладились. Думаю, всё-таки да. Иначе зачем ему было держать меня в своей постели несколько дней кряду. Кончил бы тогда один раз и отправился по делам. Не так уж нереально. Вполне жизнеспособный расклад. — Слушай, тот разговор... — начал Карли, но в итоге тихо кашлянул и запнулся. Мой — и без того не слишком активно разыгравшийся — аппетит окончательно испортился. О том разговоре я старался позабыть, потому что, в противном случае, мне снова грозил поход в душ, приступ отчаяния, стена в крови и разбитые костяшки. Они заживали, конечно, быстро, можно было и повторить. Но не хотелось. — Ничего не было, — мрачно произнёс я. О, кажется, на этот раз мы друг друга прекрасно поняли. Мыслили в одном направлении. — Ничего? — Вообще. — Отлично, — просиял он. — Ещё одно доказательство того, что ты не сука. — Пошёл к чёрту, — ласково пожелал я, окончательно перестав испытывать внутренний трепет перед этим омегой. Именно тот разговор окончательно сломал барьер, возникший между нами. Я больше не чувствовал его превосходства. Для меня он стал не строгим наставником, а самым обычным омегой, способным на проявление чувств. Уставшим, напуганным, растрёпанным, пьяным и с заплаканными глазами. Сложно подчиняться тому, кого видел со слезами на ресницах. Тому, к кому испытывал приступ острой жалости. — Не слови звезду от того, что тебя трахает наш куратор. Это всё может быть временным явлением, потому лучше не порти отношения с окружающими. Многим, кто взлетел, однажды приходится падать. Иногда это очень больно, так что... Короче, будь собой, крошка, и не путай берега, — посоветовал Карли, поднимаясь из-за стола и направляясь к выходу. Я откинулся на спинку стула, присосался к трубочке и хмыкнул. Для меня совет его был неактуален. Проявления звёздной болезни благополучно обходили стороной, ощущения собственной значимости, как не было прежде, так и сейчас не нарисовалось. А вот мысли о том, что это место должен занимать кто-то другой, талантливый и склонный к авантюрам, продолжали с завидным постоянством атаковать. Омеги-подручные, став свидетелями течки одного и гона у другого, придумали себе что-то, прониклись, поверили и приняли в качестве единственной верной точки зрения. Я так и не увидел в нашем спонтанном сексе какого-то особого отношения. Хотя... Может, они были правы, а я ошибался. Может, поспорь мы с Карли на эту тему ещё пару раз, он сказал бы, что я долблюсь в глаза и нихуя не вижу дальше собственного носа. В любом случае, занимал меня сейчас вопрос грядущих испытаний, а не любовных отношений. Тестирование не пугало, а вот мысли о практической части выбивали воздух из лёгких и прикладывали по голове пыльным мешком. Физические нагрузки неплохо отразились на моём внешнем виде. Плюс повысилась выносливость. Плюс, появились навыки в области рукопашного боя, экстремального вождения, использовании огнестрельного и холодного оружия. Но я прекрасно понимал, что даже выложившись по максимуму, продемонстрирую самый слабый результат из всех, что когда-либо показывали воспитанники школы подручных. Неудивительно, что в день проведения экзамена я проснулся на несколько часов раньше положенного, пришёл на экзамен в не совсем адекватном состоянии, и вообще воспринимал всё так, словно находился где-то далеко-далеко отсюда. Всё происходило будто во сне. Я ставил галочки в тестировании, решал столь любимые мною задачи, связанные с поиском благополучного разрешения безвыходных, на первый взгляд, ситуаций, пытался обезвредить противников в бою... А вечером ввалился в комнату, упал на кровать, не раздеваясь, и моментально уснул. Проснулся от звуков чужого голоса. — Вставай, крошка. Твой главный приз ждёт тебя. — Удостоверение подручного и перевод на уровень выше, в более комфортные условия? — не открывая глаз, спросил я. — Спроси у Маршалла, — посоветовал Карли. — Моя задача — разбудить тебя и сказать, чтобы ты привёл себя в порядок. Что задумал Сид — неизвестно. Похоже, кого-то отвезут в шикарный отель, напоят шампанским, осыплют бриллиантами и будут иметь на шёлковых простынях. — Какая убогая фантазия, — пробормотал я. — Мне казалось, у тебя пунктик на клишированной романтике. — Тебе казалось. — Но он тебя явно в город потащит. Зачем — неизвестно. Не трать время. Собирайся. Мойся, натягивай кружева и вали к нему. — Ты меня бесишь, — процедил я, всё-таки открывая глаза и поворачиваясь лицом к двери. В отличие от изрядно помятого меня, Карли выглядел звездой с обложки глянцевого журнала. Белая водолазка, лёгкое чёрное пальто, такие же брюки, обтягивающие узкие бёдра и длинные ноги. Идеальный монохром. — А ты бесишь половину наших парней, — хмыкнул он. — И они с удовольствием постригли бы тебя налысо, чтобы не размахивал рыжим хвостом перед Маршаллом. — Тебя — нет? — Не-а. — Удивительно. — Ну, я не отказываюсь от своих слов. Я бы с удовольствием провёл с ним пару течек, чтобы знать, насколько он хорош. Но Сид не мой герой и никогда им не был. Потому оставлю негодования другим, а сам просто пожую попкорн, наблюдая за интересным сериалом. — Ты уникальный человек, Соверен. — В смысле? — Когда ты рядом, мне всё время хочется сказать тебе всего два слова. — Люблю тебя? — хмыкнул он. — Пошёл нахуй. Карли не оскорбился ни на мгновение. Расхохотался и закрыл дверь, не забыв крикнуть на прощание, чтобы я собирался и не заставлял важных людей ждать. Поднялся я с трудом. Голова всё время так и норовила снова прильнуть к подушке. Они — голова и подушка — в этот момент казались мне поистине идеальной парой, и разлучать их было почти преступно. Однако заставлять других людей ждать было действительно не очень вежливо. К тому же, я помнил, чем заканчивается продолжительный сон в этом здании. Несколько дополнительных минут дрёмы, а потом тебя хватают за волосы, тащат через весь коридор до душевой и бросают прямиком под ледяную воду. Сон уходит — тебя пинками гонят в спортивный зал. Никаких поблажек и никакого снисхождения. Прохладный душ пришёлся очень кстати. Глаза открылись окончательно, сонливость пропала. Я вытащил из дальнего угла шкафа чемодан. Тот самый, что взял с собой в Калифорнию. Выходные костюмы, такие же рубашки. Проявление индивидуальности после трёх месяцев, отданных под попытки слиться с общей массой. Сейчас все эти вещи казались мне чужими, незнакомыми и ужасно непривычными, хотя прежде все их носил с удовольствием. Вообще не оставляло ощущение, что всего за какие-то двенадцать недель, проведённых в заточении и изоляции от внешнего мира, я порядком одичал. Единственная вылазка была связана с печальными событиями в жизни подручных, да и то... Едва ли это можно было назвать полноценной вылазкой. Несколько минут созерцания города через стёкла машины во время поездки на место и обратно на базу, несколько минут, проведённых на кладбище. Вот и весь выход в свет. Знакомые наряды сидели, как на корове седло. Волосы никак не желали укладываться. Лицо было болезненно-бледным. Я зажмурился на мгновение, а потом широко распахнул глаза и вновь уставился в упор на своё отражение. Другим оно не стало, до неузнаваемости не изменилось. Та же внешность, та же одежда. Просто отношение к увиденному сместилось с озадаченности до конкретного похуизма. Мы всё-таки не на свидание ехали. А если и туда... Какая разница? — Восхитительно выглядишь, — произнёс Сидни, увидев меня. — Спасибо, — отозвался я. — Куда мы направляемся? Или это секрет? — Ни разу не он. — Тогда?.. — В ресторан, — сообщил Сид. — Твоё обучение, наконец, завершено. Нам есть, что обсудить за бокалом красного, белого, розового... Какое предпочитаешь? — Водку. — Правда? Утончённый омега и такие странные предпочтения? — Если выбирать из предложенного тобой, то белое. Но если речь пойдёт о заданиях, то лучше действительно её. Он засмеялся. — Не волнуйся. Думаю, ты справишься со всем на свете. И с волнением, и с моими поручениями. — Хотелось бы верить. Сидни погладил мой подбородок подушечкой большого пальца, но комментировать последнее высказывание не стал. Одарил загадочной улыбкой. Наверное, я должен был дрожать от предвкушения, безуспешно гадая, какой сюрприз подготовило непосредственное начальство, а потом свалиться в восторженный обморок, поняв, как высоко оценили меня и мои успехи на экзаменах. Но мне было не до восторгов. Зато переживаний набралось столько, что хватило бы и на десятерых. — В прошлый раз наша совместная попытка поужинать на одной территории закончилась плачевно, — произнёс он, открывая передо мной дверь и подавая руку. — Надеюсь, сегодня всё пройдёт не в пример лучше. Улыбка, подаренная ему в ответ, вышла довольно жалкой, но он не придал значения моим переживаниям. Нас проводили на террасу, подали меню и временно оставили в покое. Чем дольше продолжалась эта нарочитая идиллия, тем сильнее меня дёргало, как будто на сидении разом появилось целое семейство ежей. Неприятно покалывало самые кончики пальцев, а в голове настойчиво билась мысль: чем дольше он тянет время, тем сильнее я буду шокирован в дальнейшем. На самом деле, эти предчувствия могли оказаться очередным приступом паники, разведённой на пустом месте, но почему-то росла и крепла уверенность: меня ожидает вовсе не приятный сюрприз, а самый настоящий удар. Хук справа, способный отправить в нокаут. Не то чтобы я сильно доверял своей интуиции, но иногда голосила она не на пустом месте, предупреждала о реальных опасностях. Так было в случае с Митчеллом, с Сэмом, предложившим попробовать кокаин, с Дональдом и Шоном. Теперь и с Сидом, старавшимся не нагнетать обстановку, а благожелательно улыбавшимся и лениво пролистывавшим страницы меню. Буквы плясали перед глазами. Попытки сосредоточиться проваливались одна за другой. — Закажи на свой вкус, — попросил я, прикладываясь к бокалу с водой. — Хорошо, — отозвался он и, подозвав официанта, продиктовал заказ. — Поговорим о делах. — Куда ты так торопишься всё время? — удивился Сидни, откинувшись на спинку кресла, устроив подбородок на ладони, сжатой в кулак. — Почему бы тебе не расслабиться и не насладиться прекрасным вечером? Здесь отлично готовят, погода сегодня потрясающая, вид, который открывается с террасы — прекрасен... — Не могу, — признался я. — Почему? — Не знаю. Просто не могу. — Или не пытаешься? — поддел он. — Пытаюсь, но каждый раз прихожу к выводу, что не оправдаю надежд. Три месяца — слишком мало, чтобы перестроиться и принять, как данность, что прежняя жизнь осталась позади. Я не создан для этого. Я... типичный омега, — выдохнул и отвернулся, не выдержав пристального взгляда, направленного в мою сторону. — Один из тех, кого так откровенно презирает Карли. Шмотки, дети, яблочные пироги и вышитые салфетки. Когда ты предложил мне стать одним из подручных, пообещав в обмен свободу, я не успел подумать, как следует. Схватился за предложение, как утопающий за соломинку, потому что отчаянно не хотел прощаться со свободой, но теперь... Я закрыл лицо руками и шумно выдохнул. Нет, нет, нет. Это не то, что он хотел от меня услышать. Совсем не то. Мир снова стал серым. С него снова смыло все краски, оставило лишь карандашные наброски, которые я и наблюдал ныне. Где-то в этом сером городе жил серый омега, которого собирались в самое ближайшее время отправить на задание. Я почти не сомневался в том, что первым цветом, ворвавшимся в действительность, по традиции станет красный. Может, на расцарапанных ладонях и разбитых костяшках, а, может, и на руках, зажимающих раны. В тот самый миг, когда надо мной, сжимая в руке пистолет, будет стоять противник. Какой-нибудь международный преступник, которому меня постараются подсунуть в качестве любовника. А я не смогу подчиниться его воле, окажу сопротивление, попаду в камеру пыток и солью всю информацию. Даже умереть героически, как тот же Элисон, не смогу. Если его бывшие коллеги продолжают оплакивать и по сей день, то обо мне забудут уже через несколько часов после получения известия о смерти. Если же вдруг и вспомнят, то только для того, чтобы отпустить в мою сторону колкое замечание. Что-то вроде «был такой придурок», отметившийся в истории подручных, исключительно, как любовник главного куратора. — Некоторым достаточно пары дней, а то и часов, — невозмутимо заметил Сид. — Я не из их числа. — Ты ведь даже не знаешь, что я собираюсь предложить. — Мне это не нравится заранее. — Какой поразительно пессимистичный настрой. — Какой есть, — отозвался я. За столиком вновь воцарилось молчание, поскольку официант принёс заказ. Расставлял блюда, разливал вино по бокалам. Я смотрел на вечерний город, сложив руки на груди. Напряжение нарастало. Меня уже не просто потряхивало в предвкушении, а откровенно колотило, словно в приступе сильнейшей лихорадки. В противовес мне движения Сидни были нарочито-медленными, а уверенность зашкаливала. Непотопляемый корабль, блядь. — За тебя, — произнёс Сид, подняв бокал. — И за твой успех. — За него, — сказал я, едва прикасаясь к напитку. Мысль о том, к чему приводят обильные возлияния, не позволила опрокинуть содержимое бокала одним махом. Слишком велики были ставки и слишком высоки риски. — Что ж, — протянул Сидни, — я планировал провести этот вечер немного иначе. Насладиться твоим обществом, едой, напитками, поскольку они здесь вполне приличного качества, красивыми видами и отвлечёнными разговорами о будущем, каким ты его видишь. У меня и в мыслях не было — доводить тебя до обморока, но ты выглядишь так, словно ожидаешь какого-то подвоха. — Ожидаю. — Постараюсь развеять твои сомнения. Как я и говорил, для тебя у меня особое задание. Оно отличается от тех, что так тебя пугают. А ещё я точно знаю, что никто не справится с ним лучше, чем ты. Тебя не отправят прямо сейчас в горячую точку и не заставят добывать информацию, вращаясь среди наркобаронов. В сравнении с тем, что делают другие омеги, у тебя очень лёгкое и простое задание, но... — Но справлюсь с ним только я? Мне кажется, или лыжи не едут? — Ты должен втереться в доверие к определённому человеку. Человек, прямо скажем, непростой. Очень закрытый, себе на уме. В порочащих связях не замечен, команду свою подбирает настолько тщательно, что там и мошка не пролетит. Высокопоставленный и... опасный. Нашим агентам не по зубам, но у тебя есть опыт общения с ним, и опыт этот положительный. — Что за?.. — начал я, мысленно перебирая в уме всевозможные варианты, но каждый раз оказываясь в тупиковой ситуации. Был лишь один вариант, который напрашивался сам собой. Но я не верил. Это не могло быть правдой. Просто не могло. — Джуд Фитцджеральд, — невозмутимо произнёс Сидни, сжимая в руке бокал и наблюдая за тем, как играет свет на поверхности напитка. — Действующий младший сенатор от штата Вашингтон. Весьма амбициозный молодой мужчина, претендующий на пост — ни много ни мало — самого губернатора. Он заявил о своём намерении принять участие в предвыборной гонке ещё в прошлом году. В этом сложит свои полномочия сенатора и начнёт готовиться к выборам. Разумеется, он надеется на победу. — У него есть шансы? — Множество. И вот этого как раз допустить нельзя. — Его... — начал я и запнулся, едва сумев сдержать эмоции, рвущиеся наружу огромным, неконтролируемым потоком. Интуиция, тонко что-то пищавшая в самом начале вечера, а ныне скатившаяся в истерику, всё-таки оказалась права. Из всех существующих вариантов жизнь подбросила мне самый жуткий. Несмотря на то, что Сидни использовал в своей речи самую нейтральную формулировку, мне стало не по себе. Втереться в доверие — на языке подручных смерти — могло означать, что угодно, начиная от слива информации об объекте, заканчивая устранением этого самого объекта. Мне казалось: ещё немного, и декорации, в которых мы находимся, рухнут окончательно. Не будет больше набережной, залитой закатным солнцем, отблесков горящих свечей, аромата цветов и живой музыки, доносившейся из основного зала. Останется лишь толпа оживлённых наблюдателей, жаждущих хлеба и зрелищ, мой палач в лице Сида Маршалла и гильотина, что вот-вот отсечёт голову от тела. — Что? — Его тоже нужно... устранить? — спросил я, с трудом выталкивая из глотки каждое новое слово и едва находя нейтральный синоним, от которого всё внутри не переворачивалось, к слову «убить». — Зависит от обстоятельств. Если сумеешь заставить его отказаться от борьбы за место губернатора, то честь тебе и хвала. Но, зная его характер и зашкаливающее самомнение, сложно поверить, что он действительно добровольно выйдет из предвыборной гонки. Тогда у нас просто не останется выбора. — Почему именно я? — Я ведь уже сказал. В школьные годы вы были лучшими друзьями и, судя по совместному проекту, ещё и единомышленниками. Отлично ладили, между прочим. — Мы тысячу лет не общались, школа давным-давно осталась позади. Я не уверен, что он со мной разговаривать захочет, а ты просишь... — Приказываю, — поправил Сид. — Что? — Я не прошу, а приказываю. Ты сделаешь это, Эйден. Не знаю, как, но сделаешь. В противном случае, тебе придётся несладко. Улыбки, рассыпаемые им направо и налево, исчезли. Впрочем, как и теплота, прежде мелькавшая в голосе. Он больше не пытался выглядеть доброжелательным. Он ставил меня перед фактом, навязывал правила игры и торжествовал, понимая, что у меня нет права на отказ. То есть, оно есть, но воспользуюсь я им лишь в самом крайнем случае, потому что вся моя жизнь находится в его распоряжении. Он волен делать с ней, что угодно. К моим рукам и ногам привязаны ниточки, за которые он будет дёргать, заставляя танцевать так, как нужно. В противном случае, уберут меня. Или моих детей. Или всех нас. Сначала их, чтобы надавить на марионетку, отказывающуюся играть по правилам. Потом — меня, когда станет очевидно, что я не в состоянии выполнить приказ и спустить курок, глядя в глаза человеку, которого любил, люблю и буду любить всегда. — Тебя не забросят в Сиэтл прямо сейчас, — не замечая моего внутреннего раздрая, продолжал Сидни. — Дадут достаточно времени на подготовку. Твой первый выход состоится на мае. Как видишь, впереди чуть меньше двух месяцев. Успеешь настроиться на встречу с прошлым. В Сиэтле состоится встреча выпускников. Десять лет прошло с тех пор, как вы покинули стены академии «Винтерсторм», настала пора предаться сладким воспоминаниям о тех беззаботных временах. Ты, естественно, тоже приглашён. Я думал, что меня трясло прежде. Ошибался. На самом деле, в самом начале разговора я был живым воплощением спокойствия. Самая настоящая истерика накатывала на меня теперь. Десять лет. Десять блядских лет. Десять. Знаковая цифра, некогда выбранная мной. Предложение встретиться и узнать, что стало с нашими жизнями за это время. В кого мы превратились. Чего добились. У меня в анамнезе разводы и дети от разных альф. У него... Да, я пророчил ему обязательного мужа и, как минимум, одного ребёнка. С мужем предсказание сбылось. С ребёнком — не знаю. Я не солгал Карли, когда говорил, что перестал следить за жизнью Джуда. Действительно, перестал. Не хотел бередить старые раны и думать о том, что человек, ставший моей единственной настоящей любовью, счастлив в браке с другим. Не хотел думать о том, как обустроен их быт. О том, как они устраивают пикники на заднем дворе своего дома, выгуливают собак, которых завели, вместе работают над созданием блестящей карьеры мистера Несса, а потом, когда в спальне гаснет свет, занимаются сексом. Или... Собственно, они могли заниматься любовью и при свете. Джуду ведь это всегда нравилось. Он был визуалом процентов так на девяносто. Это мои щёки всегда пылали свекольным румянцем, и со стыда хотелось сквозь землю провалиться, а он смотрел с восторгом, с жадностью, с нескрываемым восхищением. Любил, когда смотрели на него. Так вот. Они могли заниматься любовью в комнате, залитой ярким светом. И Джуд, некогда утверждавший, что ему не нужен альфа, отдавался этому мужчине с правильными, но некрасивыми чертами лица, называл его любимым и обмякал в его руках, ощущая, как сжимаются зубы на загривке. Я не хотел представлять и думать. Оно само собой получалось. Поэтому я запретил себе вбивать имя бывшего любовника в строку поиска. Запретил думать о нём. Последний запрет нарушил сотни тысяч раз, а первый — ни разу. Перестал сразу после того, как узнал из средств массовой информации о браке с Мелвином Нессом. Сенатором, претендовавшим некогда на тот же пост, за который теперь собирался бороться сам Джуд. Какое завидное взаимопонимание в одной, отдельно взятой ячейке общества. Преемственность. Переход должности от одного супруга к другому. Впору переименовывать штат, судьба которого так их заботила, из Вашингтона в штат Фитцджеральда-Несса. Не удержавшись, я хохотнул, а потом вовсе засмеялся. Смех перерос в дикий хохот. И смолк лишь в тот момент, когда Сид, насмотревшись на непрофессиональное лицедейство, не сдержался и выплеснул воду из бокала мне в лицо. — Это нервное, — произнёс, улыбнувшись. — Бывает. Но ты обязательно справишься. А теперь возьми себя в руки, перестань забивать прелестную голову всякими глупостями и наслаждайся ужином. В этом ресторанчике, как оказалось, действительно отличное вино. Пожалуй, закажу его и в следующий раз.