Те, что правят бал

Во всяком случае, до определённого момента, мне так казалось. Джуд не походил на человека, способного менять мнение со скоростью приблизительно десять раз в секунду. Обычно, если он делал для себя какие-то выводы и принимал какие-то решения, надежды на перемены больше не было. Он отстаивал свою точку зрения до последнего, а если и уступал, то только в тех случаях, когда ему на рассмотрение предлагали ворох действительно весомых аргументов. У меня их в запасе не было. Потому я не пытался с ним связаться и попросить ещё об одном разговоре, во время которого обязательно соберусь с силами и расскажу об этапах большого пути. Надежда на то, что у меня получится сделать это там, сидя на кухне у Ирвина, провалилась с треском. Все эти дни я практически не выходил из квартиры. Лежал, смотрел в потолок или в стены, или на экран телефона. Надеялся услышать звонок. Хоть телефонный, хоть в дверь. Но Джуд решительно поднёс горящий факел к тросам, на которых держались подвесные мосты, и сжёг их, стоя на противоположной стороне пропасти, не позволив броситься за ним вдогонку. А слова мои унёс ветер. Не осталось ничего. Комната, в которой я проводил большую часть времени, наталкивала на мысли о временах психиатрической клиники. Там я лежал точно так же и точно так же смотрел. Дополнительно, правда, меня пичкали лекарствами и пытались проводить беседы, призванные спасти и исцелить душу, а здесь не было и их. Новых заказов не поступало, потому и в этом плане отвлечься не получалось. Единственной отдушиной, которая у меня оставалась, были вечерние прогулки и привычные посиделки в «Золотом лотосе». Поскольку работа подошла к логическому завершению, и проект перекочевал в руки заказчиков, корпеть над макетом уже не было нужды. Не было макета — не требовался и стол, служивший мне заменой офисного места. Однако я всё равно одевался по вечерам, приходил туда, занимал место и жевал сладости, к которым успел основательно привыкнуть, а потом стандартно отрабатывал час своего репетиторства, вернее, теперь уже занимался этим на добровольных началах и шёл домой. Удивительное дело, но в эти две недели меня не трогал даже Майлз. Ни угроз, ни обещаний, ни насмешек относительно недоальфы, с которым некоторых ущербные познают радости сексуальной жизни, отказавшись от общества роскошного настоящего альфы. Он не звонил и не писал сообщений. Не оставлял стандартных сюрпризов в квартире, не прикреплял значок подручных на обивку сидения. Он вообще будто сквозь землю провалился, и это не могло не радовать. Вот уж за кем, а за ним я совершенно точно не скучал. И скучать не собирался. Единственным человеком из числа подручных смерти, с которым я не отказался бы пообщаться, был и оставался Карли. Выслушать очередную гневную отповедь, произнесённую в его неповторимой манере, понять, что он прав во всём, поверить в собственные силы. Подняться, отряхнуться и пойти дальше. Но связи с Карли у меня не было. На выбор предлагали только Майлза и Сида. Оба были мне омерзительны, обоих я ненавидел и мечтал свернуть им обоим шеи. При этом понимал, что, подвернись такая возможность в реале, снова ничего не сделаю. Прощёлкаю клювом и останусь на руинах. Действительно, как и предсказывал мой ненавистный собеседник, осознаю всё в тот миг, когда буду лежать в луже собственной крови, додыхая окончательно. Мой сегодняшний день ровным счётом ничем не отличался от своих предшественников и был предсказуемым от рассвета до заката. Попытка загипнотизировать потолок и стены, бесцельные прогулки по квартире, непродолжительная вылазка, ужин, общение с чужими детьми, возвращение. Душ. Сон. Однако что-то пошло не так, и в мои планы чужими руками были внесены определённые коррективы. Знакомую машину я заметил издалека. Притормозил и протёр глаза, не до конца веря, что это происходит, на самом деле, а не в моём воображении. Машина никуда не исчезла и после манипуляций. Продолжила стоять на месте. Странности на этом, впрочем, не закончились. Сотрудники службы безопасности Джуда вышли из подъезда ровно в тот момент, когда я подошёл к автомобилю и удовлетворённо хмыкнул, поняв, что не обознался. Это действительно были люди, работавшие под началом Фитцджеральда. Вернее, те, кто занимался обеспечением его безопасности. — Мистер Фишер, — обратился ко мне один из них, и по спине прошёл холодок. Алек Томпсон, как подсказало мне подсознание. Я не запоминал всех, поскольку их было слишком много, и я сбивался уже на втором десятке, но нескольких всё-таки отметил. Тех, кого без сомнения можно было назвать ключевыми фигурами. Он, определённо, относился к числу таковых. Альфа сорока с небольшим лет, внешне скорее походивший на профессора престижного университета, нежели на координатора группы быстрого реагирования. Тем не менее, именно он возглавлял, на данный момент, службу безопасности Джуда. Фактически, держал его жизнь в своих руках. И я надеялся, что держит он крепко. Всего одна ошибка могла обернуться трагедией и имела слишком высокую цену. Я не сомневался, что они приехали за мной. Других целей у них здесь просто не могло быть. Но теперь, когда я услышал их голоса, стало по-настоящему страшно. На самом деле, ждал чего-то подобного. Понимал, что Джуд не пропустит мимо ушей заявление о моей причастности к жизни подручных смерти. Он и не пропустил, взял на заметку, тщательно взвесил всё и дал отмашку своим людям. Притащить, допросить с пристрастием, выбить, при необходимости, признание, а потом наказать по всей строгости. Так, как я того заслуживаю. Сам меня действительно и пальцем не тронул, переложил всю ответственность на своих помощников, развязав им руки. — Да? — сдержанно отозвался я, прихватывая козырёк бейсболки и натягивая его до самых глаз. — Как вы здесь оказались? Что вам от меня нужно? — Вам лучше проехать с нами, — произнёс Томпсон. — Зачем? — Для начала мы хотели бы задать вам несколько вопросов. — А если я откажусь на них отвечать? — хмыкнул я. — В ваших интересах — согласиться сотрудничать с нами, а не отвечать однозначным отказом. — Чистосердечное признание облегчает совесть, но утяжеляет срок. Я ведь вполне могу солгать. — И этого тоже лучше не делать, — сообщил он. Погрузившись в мрачные размышления, я не сразу заметил, что один из телохранителей держит в руках дорожную сумку. Молния застегнулась не до конца, часть вещей оттуда выглядывала. Моих вещей. Пока меня не было в квартире, они успели её обыскать, осмотреть каждый уголок и покопаться в шкафах. — Зачем вам мои вещи? — спросил я. — Таков приказ мистера Фитцджеральда, — отделался коротким ответом Томпсон. — И его тоже лучше не нарушать, я правильно понимаю? — Именно так, — ответили мне с улыбкой. — Хорошо, — кивнул я. — Уговорили. Поеду с вами и буду сотрудничать. Единственное... Я понятия не имею о том, как всё это работает, потому не рассчитывайте на помощь, достойную внимания. — Думаю, ваших знаний вполне хватит для того, чтобы удовлетворить наше любопытство, — сообщил Томпсон, открывая дверь и позволяя мне нырнуть в салон. Я ненадолго прикрыл глаза и обхватил себя руками, крепко сжав пальцы. Моё воображение подбрасывало сотни самых разных вариантов дальнейшего развития событий. Ни одно из них не было хоть сколько-нибудь оптимистическим. За время обучения на тренировочной базе мне довелось услышать немало историй о возможных пытках, немало увидеть и кое-что даже прочувствовать на собственной шкуре. Меня не только возили по полу в спортивном зале, оставляя на теле многочисленные синяки и ссадины, не только учили мыслить логически, водить так, чтобы гонщики «Формулы 1» локти от зависти кусали, и соблазнять других людей. Помимо прочего нас готовили ещё и к возможному поражению. К тому, что многочисленные использованные уловки могут не сработать. Те, к кому нас приставят, однажды обо всём догадаются, сорвут с нас маску, и тогда останется один-единственный вариант: хранить молчание до самой смерти. Никому ничего не говорить. — Человек способен выдержать многое, — говорил Карли, стоя внизу и ухмыляясь, пока моё тело распадалось на атомы от бесконечной боли, по нему разливающейся. — Но так же есть множество вещей, которые он вынести не в состоянии. Не каждый способен молчать, если от него начнут отрезать по кусочку. Подручные должны этому научиться. Меня на кусочки никто не резал. Просто подвешивали вниз головой, связав так, что каждое, даже самое осторожное движение причиняло боль. И я висел так. Сначала минут десять. Потом полчаса. Потом час. Ближе к завершению обучающего курса оставили в этой позе на всю ночь. Мне казалось, что к утру сдохну. Но, нет, умудрился выжить. Стоило вспомнить о подвешивании, и кожа моментально покрылась холодной липкой испариной, а на виске мелко и часто забилась жилка. Я до ужаса боялся повторения того кошмара, вместе с тем — подсознательно его же и ожидал. Вряд ли сотрудники службы безопасности Джуда могли пригласить меня на чашку кофе и душевную беседу. Они собирались добывать информацию, а об основных методах её получения я знал не понаслышке. Дорога была короткой. Весь путь наш прошёл в молчании. Я понятия не имел, куда именно меня привезли, но расспрашивать спутников не пытался, заранее принимая их правила игры и со всем соглашаясь. Это им по канону предписывалось задавать вопросы, мне — отвечать. Говорить правду, одну лишь правду, ничего кроме правды. Прямо, как в суде. Пожалуй, сейчас я уже ко всему был готов. И к пыткам, и к тюремному заключению, и к чему угодно — лишь бы всё это безумие поскорее закончилось, и я перестал жить в подвешенном состоянии. Лучше какая-никакая, а определённость, пусть даже и со знаком минус. — Мистер Фишер, следуйте за мной, — произнёс Томпсон. Я покорно последовал, продолжая хранить молчание. Мы шли по длинным и узким коридорам, напоминающим запутанный лабиринт, залитый на удивление ярким светом. Таким помещениям гораздо больше подходил полумрак и антураж комнаты ужасов, но здесь света не жалели. Шаги были громкими и гулкими. Я принялся их считать, мысленно сделав пометку о том, что, возможно, считаю последние минуты своей жизни, и ведут меня не на допрос, как было заявлено ранее, а прямиком на расстрел. Ключ повернулся в замке, дверь открылась, и Томпсон притормозил ненадолго, позволяя мне первым пройти внутрь комнаты. Она не была уютной, но, на удивление, не была и пугающей. Типичная комната для допросов. Минимум мебели, и, вероятно, скрытые камеры, натыканные в каждом углу. Я непроизвольно посмотрел наверх и совсем не удивился, обнаружив камеру наблюдения. Томпсон, стоявший у меня за спиной, удовлетворённо хмыкнул. — Располагайтесь, мистер Фишер, — предложил. — И быть, как дома? — Не думаю, что вам это удастся. — Почему? — Слишком мало удобств, — пояснил он. — Я неприхотливый, так что подобный расклад не пугает, — бросил я, вспоминая условия, в которых приходилось существовать на тренировочной базе; до тех пор, пока Сидни не пришёл к умозаключению, что в его постели я буду смотреться лучше, чем в узкой койке. — Неужели? У меня были иные сведения. — Ваш информатор солгал. В моей жизни было немало ситуаций, когда об удобствах не шло и речи, но, ничего. Как-то ведь я выжил. — Например? — Психиатрическая клиника. Ещё раз она же, — ответил я, не до конца понимая, можно ли считать эту беседу, такую демонстративно-дружелюбную, началом допроса. Или же мы пока действительно не решаем никаких вопросов, а просто треплемся о событиях моей жизни, постепенно приближаясь к самому главному и интересному. Подойдя к столу, я вытащил стул и, не дожидаясь приглашения, опустился на сидение. Расстегнув рюкзак, достал оттуда телефон — тот самый, что «для связи» — и выложил на столешницу, подталкивая его к Томпсону, устроившемуся напротив. — Задавайте свои вопросы, — произнёс равнодушно. — Предпочитаете сразу перейти к делу? — Предпочитаю. — Что ж, будь по-вашему. Вы сказали, что за организацией покушений на жизнь мистера Фитцджеральда стояли сотрудники организации «Подручные смерти», и вы являетесь одним из них. Так? — Так, — кивнул я. — Что вам известно о деятельности этой организации? Как вы попали в их ряды? Как давно принимаете участие в их операциях? — Немногое, — признался честно. — Ровно то, что мне сказали. Не больше и не меньше. «Подручные смерти» — организация, состоящая из элитных наёмников-омег, главная миссия которых заключается в борьбе с организованной преступностью. Фактически, каждый подручный — специальный агент. Я не принимал участия в их операциях. По сути, это моё первое и единственное задание. Мне поручили приехать в Сиэтл, побывать на встрече выпускников и постараться втереться в доверие к Дж... То есть, к мистеру Фитцджеральду. — Вам сказали, зачем вы должны сделать это? — Нет. Мне не давали чётких инструкций, лишь самые размытые указания, в общих чертах... Сказали, что я должен повлиять на него и заставить отказаться от борьбы за пост губернатора. Но я с самого начала знал, что он не откажется, — произнёс, усмехнувшись. — А ещё был уверен, что от наших с ним чувств ничего не осталось, и он даже не посмотрит в мою сторону. Однако, тот, кто давал мне указания, уверял, что всё обязательно получится. Не знаю, откуда у него такая уверенность. — Как вы стали подручным? — повторил Томпсон. Я закусил щёку, сильнее прежнего сжал пальцы. Голос моего собеседника звучал тихо и спокойно, максимально ровно, но под этим демонстративным равнодушием отлично прослеживался слой металла. Я мог отпираться до последнего, доказывать собственную невиновность, кричать о том, что ни слова не скажу, находясь тет-а-тет с Алеком, и рот открою исключительно в присутствии своего адвоката. Однако именно сейчас, рассказывая обо всём сотрудникам службы безопасности Джуда, впервые за долгое время ловил себя на мысли о том, что поступаю правильно. Возможно, стоило давно прислушаться к внутреннему голосу и сделать так, как он советовал, а не упираться рогом и не рвать себе мозг бесконечными сомнениями. — Не по собственному желанию. — Неужели? — Вы мне не верите? — Просто уточняю, — сообщил Томпсон, передавая телефон, полученный из моих рук, другому альфе, ненадолго заглянувшему в комнату и тут же вновь скрывшемуся за дверью. — Я не из тех, кто с готовностью идёт на риск, и если бы у меня была возможность избежать подобного исхода, сделал бы всё для того, чтобы, действительно, его избежать, — произнёс я, покусывая губу. — Но так вышло, что мне не оставили выбора. А, может, я сам себе его не оставил. Тот вечер не слишком хорошо сохранился в моей памяти. Половина событий воспринимается как будто со стороны. Не могу с точностью сказать: что происходило в действительности, а что дорисовало моё воображение. — Почему? — спросил Томпсон. Позорные страницы биографии, рассказывать о которых постороннему — одно из самых тяжёлых испытаний, какие только можно придумать. Необходимость обнажить душу перед человеком, которого знаю всего ничего, и не сказать, что он относится ко мне по-дружески. — Мистер Фишер, — поторопил он меня. — Вы ведь знаете, какие отношения связывают нас с мистером Фитцджеральдом? — Сложно не знать, — сдержанно ответил Томпсон. — Это тянется со школьных времён, — сообщил я. — Это мне тоже известно. — Неужели Джуд обо всём вам рассказывает? — Не обо всём, но кое-какие факты невозможно утаить, даже если очень хочется сделать это. — Вы философ? — Просто весьма наблюдательный человек, — заметил он. — Я люблю Джуда. Он любит меня. Наверное. И, возможно, мы могли бы быть счастливы вместе, если бы в эти отношения однажды не вмешались мои родители, считавшие, будто два омеги не могут питать друг к другу истинных чувств. Если коротко, то они ошиблись. Я продолжал любить его всегда. И в тот вечер... В тот вечер супруг предложил мне попробовать кокаин, сообщив, что порошок поможет забыться и отпустить проблемы, которых в моей жизни стало слишком много. Я был слишком пьян, чтобы всерьёз задуматься о возможных последствиях, и согласился. Кажется, мы с ним занимались сексом. Кажется, он пытался меня застрелить. Но, проснувшись утром, я обнаружил, что мёртв он, а пистолет находится в моих руках. Тот самый, из которого застрелили Сэма. Это была не единственная паршивая новость того утра... Оказалось, что мой супруг связан с мафией и занимается распространением запрещённых препаратов. — Нет. — Что? Снова не верите? — Нет, мистер Фишер, ваш супруг никогда не был связан с организованной преступностью, — произнёс Томпсон, поправив очки и слегка откинувшись на спинку стула. — Он не был святым, определённо, но связей с мафией у него в анамнезе не наблюдается. Видимо, собирался наслаждаться произведённым эффектом, потому и принимал удобное положение. Я сглотнул, с трудом протолкнув моментально загустевшую слюну в глотку. С таким же эффектом Алек мог взять в руки какой-нибудь тяжёлый предмет и с размаху опустить мне на голову, проламывая затылок и поднимая фонтан кровавых брызг. Ничего бы не изменилось. Нет, правда. Ровным счётом ничего, потому что я и без того чувствовал себя тем, кто истекает кровью. Новость звучала ошеломляюще, в голове будто разом сотни фейерверков рванули, с громкими звуками и ослепляющими искрами. — Что вы хотите этим сказать? — Ровно то, что сказал несколькими минутами ранее, — невозмутимо сообщил Томпсон. — Сэм Хэммел совершил в своей жизни немало ошибок и, судя по всему, собирался совершить ещё больше, но его остановили незадолго до того, как он стал убийцей собственного мужа. Сделали это, естественно, не вы, а кто-то другой. Видимо, тот самый человек, который в дальнейшем предложил вам помощь в обмен на услуги. — Разве такое возможно? — Вполне. — Но... — Кто он? Проржавевшие шестерёнки моего сознания двигались с трудом. Картинка складывалась медленно, из разрозненных кусочков. Одна информация наслаивалась на другую, и с каждым новым открытием меня потряхивало всё сильнее. Мой супруг не занимался распространением запрещённых препаратов, но действительно собирался меня убить. Сидни, на слова которого я, переполняемый страхом, так легко и просто повёлся, не был благородным рыцарем в сияющих доспехах, пришедшим спасти меня. Всё это время он тоже старательно разыгрывал какую-то свою комбинацию, в которой особое место отводилось не случайному агенту, а именно мне. В ушах столь же ясно, звонко и громко, словно я слышал это вчера, а не несколько месяцев назад, зазвучал его голос, сообщавший Карли, что я не возбуждаюсь от умелых прикосновений потому, что сейчас не то время, не то место и не тот омега рядом. Он ведь действительно говорил об этом, а я почти не обратил внимания на сказанное. Могло ли оказаться, что все эти события не были чистой воды случайностью, но зато отлично вписывались в определение тщательно спланированной операции? Могло ли быть так, что Сидни был заинтересован именно во мне, и ради того, чтобы вовлечь в эту сеть, устроил масштабный спектакль? Моментами казалось, что это всё чушь собачья, но чем дольше длилось молчание, тем сильнее я проникался спонтанно возникшей теорией. И едва удерживался от того, чтобы не начать хохотать в голос, понимая, как мастерски для меня расставили ловушку. Как быстро и предсказуемо я в неё всё-таки попал. Сидни меня не спасал. Именно он меня подставил. Столкнул в пропасть, а потом сделал вид, что поймал и не позволил разбиться. На моём счету были тысячи самых разнообразных детективных историй, как прочитанных, так и просмотренных, но почему-то в самый ответственный момент логика дала сбой, и я ни на мгновение не допустил мысли о том, что человек, размахивающий удостоверением у меня перед лицом, может сам оказаться убийцей. Тем, кто сначала хладнокровно выстрелил несколько раз в голову Сэму, а потом вложил пистолет в мои руки. Это было так просто и очевидно. Так предсказуемо, что ли... Но до сегодняшнего дня я ни разу не выводил такой логической цепочки, старательно глотая тот бред, которым меня кормили, сильнее прежнего затягивая петлю на шее и настойчиво игнорируя тот факт, что мои как будто бы благодетели нашли для своих забав человека, чуждого игр с дыханием. Потому не получающего от этих действий никакого удовольствия. — Сидни Маршалл, — произнёс я, чувствуя, как от одного лишь упоминания его имени по языку растекается яд. — Он руководит организацией подручных смерти. Он сам агент... — Мне знакомо это имя, — сообщил Томпсон. Судя по тому, как холодно прозвучали эти слова, действительно знал, и это знакомство проходило в списке нежелательных, а не тех, что провоцируют прилив положительных эмоций. Отчаянно хотелось задать ему парочку встречных вопросов, но я снова обуздал порывы, напомнив, кто кого допрашивает. Правда, от одной ремарки удержаться так и не смог. — Джуду... То есть, мистеру Фитцджеральду — тоже? — Мистеру Фитцджеральду — тоже, — слово в слово повторил за мной Томпсон. — Вы говорили, что за организацией покушения на мистера Несса стояли подручные. Откуда вам известна эта информация, если, согласно вашим же недавним словам, вы провели в организации всего несколько месяцев? — Его убийца сам мне во всём признался, — не стал лгать я. — В том телефоне, что я отдал вам, есть его номер. Он говорил, что это телефон для связи с ним или Сидом. На крайний случай. На деле же, он всегда звонил и писал первым. Хвастал своими достижениями, говорил, что в случае необходимости обязательно расправится со мной и моими детьми. В один из наших разговоров пообещал сделать со мной то же, что сделал с мистером Нессом и мистером Экстоном. Я не могу знать наверняка: правда это была, или же он просто использовал на мне метод эмоционального шантажа, но факт остаётся фактом. Он знает и о первом убийстве, и о втором. Даже если он не убивал, он причастен к организации. Хотя... Зная его, я бы не удивился, узнав, что Майлз действительно убивал. Среди подручных смерти немало идейных людей, искренне считающих, что они делают благие дела и служат на благо общества. Майлз один из них. В тот вечер, когда кортеж Джуда обстреляли, Майлз был на ужине у мистера Хадсона. Не знаю, как ему удалось пробраться туда или разжиться приглашением — не думаю, что для подручных это большая проблема, — но он действительно там был. — Угрожал? — Как всегда. — Этот Майлз... Что вам о нём известно? — Очень и очень мало. В разы меньше, чем о Сиде. — И всё-таки? — Он один из наставников в школе подручных смерти. И один из самых идейных агентов. Влюблён в работу и в мистера Маршалла. Ради него готов пойти на всё. Не думаю, что он способен остановиться перед чем-то. Вы его тоже знаете? — Данная информация секретна и не подлежит разглашению, — сдержанно произнёс Томпсон. — И всё же? — Если мы говорим сейчас об одном и том же человеке, а я уверен, что всё именно так, у него есть немало причин для любви и преданности, направленных в сторону непосредственного начальства. — Даже так? — Это, если я не ошибаюсь, — повторно уточнил Томпсон, поднимаясь из-за стола. — Всё? — удивился я. — Да, пожалуй. На сегодня наше интервью закончено. Благодарю вас за сотрудничество, мистер Фишер. — А... Мои вещи. Зачем вы их собрали? Мне нельзя возвращаться домой? — Вы всё правильно поняли, — сказал он. — Сейчас вам будет лучше — держаться подальше от прежнего жилища. Не думайте, что мы ограничиваем вашу свободу из вредности. Всё делается исключительно ради вашей безопасности. — Потому что я — ценный свидетель? — Вы ведь знаете ответ на свой вопрос, мистер Фишер. — Нет. Не знаю. — То, что вы — ценный свидетель и неплохой, в общем-то, источник информации, несомненно, играет определённую роль, — протянул он. — Но в большей степени, это делается потому, что вы любимый человек мистера Фитцджеральда, и он действительно хочет оградить вас от неприятностей. — Он никогда не простит меня, — произнёс я, покачав головой. — Нет, нет, нет. Это невозможно. После того, что я сделал... После всего... — Поверьте мне на слово, мистер Фишер. Он простит. Больше того, он вас уже простил. Я перестал гипнотизировать взглядом свои нервные пальцы, то соединявшиеся, то снова расходящиеся в разные стороны. Посмотрел на него. Алек не походил на того, кто станет шутить подобными вещами, потешаясь над чувствами глупых, сентиментальных представителей слабого пола. Я понятия не имел о том, какие отношения связывают их с Джудом, как так получилось, что Фитцджеральд, обычно относившийся к альфам с подозрением и пренебрежением, внезапно выбрал одного из них в качестве своего доверенного лица. Начал обсуждать с ним свои чувства, откровенничал на тему того, как давно между нами возникли какие-то чувства... Впрочем, возможно, это именно Томпсон настоятельно советовал Джуду присмотреться ко мне внимательнее и не жалеть, если подозрения подтвердятся, а я окажусь предателем. Да. Вполне себе жизнеспособная теория. — Он любит вас, мистер Фишер, — сказал Томпсон. — И не, наверное, как вы рискнули предположить немногим ранее, а очень и очень сильно. Не припоминаю больше никого, к кому бы он относился так, как относится к вам. — Вы давно его знаете? Любопытство всё же одержало победу. Удержать его под контролем не удалось. Оно вырвалось и задало относительно неудобный вопрос, который я предпочёл бы оставить при себе. — С самых ранних лет. — Что? — Я был знаком с его дедом и отцом, — признался Томпсон. — Какое-то время работал на Келтона, а затем, стоило Джуду обратиться ко мне, попросил рассчитать меня и перешёл на работу от одного Фитцджеральда к другому. У меня было достаточно времени для того, чтобы понять, какие чувства мистер Фитцджеральд питает к тем или иным людям. Не думаю, что в этом случае ошибся фатально. — Хорошо. Спасибо, — немного невпопад отозвался я, тоже поднимаясь со своего стула и убирая растрепавшиеся волосы назад. Он улыбнулся. — У мистера Фитцджеральда было одно пожелание, — произнёс, доставая из внутреннего кармана лёгкий, непрозрачный шёлковый шарф. — Да? И какое? — Прежде чем вы отправитесь в пункт назначения, я должен завязать вам глаза. — Это обязательное условие? — Да. — Звучит подозрительно. — Не волнуйтесь. На самом деле, в этом нет ничего страшного. Думаю, вам понравится тот сюрприз, что мистер Фитцджеральд для вас приготовил. — Разумеется, спрашивать, что это за сюрприз, бесполезно? — Всё верно, — подтвердил Томпсон, подходя ко мне сзади. Чтобы облегчить ему задачу, я снял бейсболку. Пришлось очень постараться, чтобы сохранить самообладание и не начать дрожать, когда на глаза легла широкая тёмная лента. Снова закусить щёку, чтобы хотя бы немного выпасть из состояния оцепенения. Не видя ничего, я чувствовал себя беспомощным, и это было самое отвратительное чувство на свете. Я испытывал его так часто, что почти позабыл, каково это — быть уверенным в себе, а не дрожащим куском желе. — Позвольте вашу руку, мистер Фишер. Я покорно протянул ему ладонь и разрешил вновь провести себя по коридорам, прямиком до выхода. Позволил усадить себя в машину. Выслушал вместе с водителем наставления. А потом дверь захлопнулась, машина плавно тронулась с места. Руки отчаянно чесались, хотелось ухватить ткань, сорвать её, отбросить как можно дальше и начать допытываться, куда именно меня везут. Но нет. Этого делать я тоже не стал. Напротив, попытался расслабиться и насладиться неизвестностью. Не помню, когда она меня в последний раз действительно воодушевляла, а не ввергала в отчаяние. На этот раз — чисто по ощущениям — ехали мы намного дольше. В душу вновь начало закрадываться беспокойство. Прекрати, мысленно приказал я себе. — Мистер Фишер, мы приехали, — произнёс водитель. Машина и, правда, остановилась. Просто я продолжал сидеть на месте, крепко вцепившись пальцами в сидение, словно жаждал прорвать обивку или, как минимум, царапины на ней оставить. Водитель помог мне выбраться из машины. Я, наученный горьким опытом и печальными событиями прошлого, готовился к тому, что этот сюрприз обернётся неудачей. Сейчас отовсюду снова грянут звуки выстрелов, полетят пули. Я рухну, как подкошенный, вместе со своим сопровождающим. И сорву шарфик с глаз в тот миг, когда надо мной будет стоять потенциальный убийца. Я посмотрю на него, и тут же грянет выстрел. Воображение в этот вечер было слишком активным. Не в меру. Самое главное — излишне пессимистичным. Не было ни падений, ни жёстких приземлений, ни выстрелов. Лишь тишина, нарушаемая нашими шагами и пением сверчков. Двигались мы медленно. Снимать шарф мне пока не разрешали. Чем дольше мы шли, тем сильнее становилось волнение. Казалось, что уже сейчас сердце выпрыгивает из груди. Остановка для меня стала внезапной, а предчувствия ещё более мрачными. — Мистер Фитцджеральд, мы на месте, — сообщил мой спутник. Я не слышал, что ответил Джуд. Разговаривали они по телефону. Но всё равно, от мысли, что он здесь, где-то совсем рядом, и вскоре мне снова придётся посмотреть ему в глаза, стало не по себе. Дыхание спёрло, а пальцы окончательно отказались двигаться. Неизвестность пугала всегда. Неизвестность в отношениях с человеком, которого любишь больше жизни, выбивала почву у меня из-под ног. Меня страшил миг встречи. Я боялся, что Томпсон фатально ошибся в своих предположениях, и, на деле, Джуд во мне разочаровался. Окончательно и бесповоротно. Что хочешь делай, как хочешь поступай, хоть наизнанку вывернись, а он всё равно пройдёт мимо с равнодушным видом. — Можете снять шарф. — Можно, да? — недоверчиво переспросил я. — Да, — подтвердил собеседник. Я осторожно потянул концы шарфа, позволяя ему развязаться и упасть прямо на землю. Дом, рядом с которым мы находились, не был мне знаком. Я видел его впервые в жизни и даже примерно не представлял, ради чего меня могли привезти сюда. Показать, какое оно, моё новое убежище? Но ради чего тогда такие тонкости? Зачем этот шарф? Зачем повышенный уровень секретности? Банальное желание поиграть в шпионский детектив? Если речь идёт о Джуде — вряд ли. Спустя несколько минут, ответ нашёлся сам собой. Он был как будто самым простым и бесконечно желанным, а в то же время — самым сложным и, на мой взгляд, практически невыполнимым. Я неподвижно стоял на месте, глядя прямо перед собой, и ждал... Ждал чего-то. Может, знака? Может, слов? А потом дверь распахнулась настежь, и навстречу мне с криком «Папочка» выскочили они. Диккенс со своим морским свином и Ройял в обнимку с Джинджер, вымахавшим до огромных размеров. Мне всё это казалось нереальным, невозможным, невероятным, сказочным. Джуд вышел последним. Он ничего не говорил. Просто стоял в дверном проёме, глядя на нас с мягкой улыбкой. — Папа, где ты был всё это время? — Пап, ты снова нас оставишь? — Пап, почему ты уехал? Близнецы задавали мне сотни вопросов в минуту, и от каждого нового моё сердце как будто разлеталось на куски. Вместе с тем, боль заглушало чувство бесконечного счастья. Ноги всё-таки отказались меня держать. Я рухнул на колени, прижимая обоих близнецов к себе, и выдохнул на грани слышимости: — Нет, я больше никогда вас не оставлю, мои хорошие. Никогда.