Lady Boyle's Lover

Бродяжные ноги не дают хозяину покоя. Бродят повсюду, нарушая границы чужой земли. Уносят в дальние края, откуда человек возвращается с душой, оскверненной страданиями и злом. Зачем нужны такие странствия? Разве станешь ты ходить по горящим углям или битому стеклу? Тогда зачем входишь в дома честных людей или в логова неведомых обитателей? Ведь это суть равные деяния! В Бездну ведёт сей путь! Укрепи ноги свои, дабы ветры Чужого не смогли даже поколебать тебя. Четвёртый запрет Аббатства Обывателей — Бродяжные ноги

      Пока Салли бегала за чистой переменой одежды, Эсма продолжала изучать газеты. Она читала все это раньше, но ей требовалось вспомнить и сопоставить факты. Будь у нее и впрямь ум Вэйверли, она догадалась бы быстрее. С другой стороны, в сухом остатке Вэйв не помогла вся ее разумность…       Эсма покосилась на задремавшую Лидию. Легкий локон, свесившийся через лицо, трогательно трепетал от ее дыхания. От этой картины у Эсмы защемило сердце. Нужно будет что-то ей сказать… Сочинить, подсластить… Как ни странно, печаль Лидии пугала больше, чем похищение Вэйверли! Должно быть, это многое говорило об отношениях между сестрами. Если б было время об этом задуматься…       Эсма вздрогнула. Жаль, что нельзя будет сказать то же самое, что и сестре, Хайрему Берроузу. А то, что он заявится к ним в особняк в поисках ненаглядной Вэйв, сомневаться не приходилось. Регент изводил свою леди Бойл ревностью ничуть не меньше, чем Рамзи — мисс Уайт, и Вэйверли ставила это в вину ей, Эсме. Говорила, что Хайрем считает, будто они все три одинаково развратны, а если еще не, то Эсма точно вскорости научит его строгую, чистую Вэйв каким-нибудь гадостям.       Во всяком случае, Эсма никогда бы не заставила себя даже прикоснуться к Хайрему Берроузу, даже кончиком мизинца. Фу. Не в этом мире. Может быть, в каком-то другом, извращенном прихотью Чужого, это она грела постель этому мерзкому… чучелу коршуна! Но в этом, и Эсма могла поклясться на чем угодно, она предпочла бы отдаться плакальщику, нежели лорду-регенту, и ни его деньги, ни его власть, ничто не заставило бы ее переменить решение.       Даже у грязной Эсмы имелись стандарты.       Салли принесла костюм. Не стесняясь ни ее, ни спящей Лидии, Эсма торопливо переоделась прямо в гостиной, забрала волосы в пучок. Затем сунула в кошелек на поясе руну. Костяной полированный диск заставлял пальцы зудеть, и хотя надежнее его было бы упихать за пазуху, Эсма не решилась держать руну так близко к себе. А вот пистолету там было самое место.       Эсма разворошила хранилище, куда последней на ее памяти наведывалась Вэйверли: полагая, что младшенькая, славная своей паранойей, держала где-то в доме оружие. И не прогадала. Забавно, что при том стрелять из всех сестер Бойл умела как раз она сама, единственная: кто-то из любовников показывал ей, беззастенчиво лапая в процессе, как поразить мишень… Что ж, урок не вышел долгим, и все же Эсма знала, как управляться с этой штукой, если ей встретится плакальщик. Или два. Она пересчитала патроны.       Ох, ну в конце концов! Это же было так интересно!       И потом. Она не хотела попасться на глаза Берроузу, когда он нагрянет в особняк с намерением пощупать разомлевшую после приема любовницу. Пусть думает, что исчезло сразу две сестры — почему нет? Ох уж этот лорд Брисби, правда? Ненасытны его аппетиты. Не стоило выделять ему финансирование в прошлом месяце, а?       Криво улыбаясь, Эсма вышла из гостиной и спустилась в подвал.       Было ли ей страшно? Ничуть. В конце концов, Эсма не впервые попадала в приключение. По большей части, конечно, предыдущие ситуации, которые можно бы было так описать, касались обманутых жен и неверных мужей, когда Эсме в одном корсете приходилось сбегать через задний ход, пока оскорбленная в своем достоинстве аристократка вопила «Уж я тебя найду!», скликая стражу. Эсма всегда утешалась мыслью, что будь у нее муж, его тоже непременно соблазнила бы одна из этих дам. Не потому, что все они были так уж порочны, просто нужно же чем-то занимать досуг, раз быть богачкой оказалось ни на йоту не так весело, как обещалось в детстве. Эсма вспомнила, как, лет в одиннадцать, сбежала из особняка и попыталась подружиться с детьми на улице. Ее не побили, но швырнули грязью, намеренно пытаясь испачкать белоснежный костюмчик. «Вот тебе, синеносая! Мы с такими, как ты, не водимся!»       И матушка сказала, что все дело в зависти. Они хотят быть, как она, жить ее жизнью, но не могут, и потому так злы.       Что ж, по крайней мере, теперь синеносой, то есть, ханжой, Эсму не назвал бы ни один человек в Дануолле. Она развлекалась, как могла, и все-таки никак у нее не выходило развлечься. Были ли причины? Что ж, не имея ни таланта в музыке, ни таланта устраиваться получше, Эсма… просто жила. Сестры думали, что она пытается забыться: неудачливая, бесплодная Эсма, но сама она не чувствовала, что ищет забвения. Будь это так, у нее имелась бы цель. А Эсма просто жила, потому что пока не умерла, и за каждым прошедшим днем начинался новый. Больше половины гостей на едва закончившемся приеме вели точно такую же жизнь, разве что некая природная беспечность позволяла им в процессе смеяться, а Эсма умудрялась и пить, и трахаться с лицом, отражающим всю ее тоску по чему-нибудь более волнующему. Хотя казалось бы, что может волновать сильнее, чем постоянный риск подхватить чуму?       Как, например, сейчас.       Эсма поежилась. Она шагала с фонарем в руке уже довольно долго, и ей казалось, что она свернула куда-то не туда. Не то что б она знала, куда нужно, но эта прогулка по вонючим катакомбам должна была привести ее наверх, рано или поздно? А пока впереди виднелся только длинный, как старый чулок, тоннель.       Эсма чувствовала, что ей хочется дать волю надежде: что, если она ошиблась, и через канал сбежал Корво, умыкнув чужую лодку, а Брисби и Вэйверли ушли тем же путем, которым двигалась сейчас она сама? Нет, вряд ли. Увы и ах, но вряд ли.       Как бы Вэйверли ни умела стоически отдаваться тем, к кому испытывает только отвращение, Брисби не входил в число мужчин, которым есть, за что простить их недостатки. Трудно было сказать, что злит в нем Вэйверли больше: занудное постоянство визитов, или крамольные, по ее мнению, речи о возвращении на престол юной Эмили. Вэйверли мгновенно раздражалась, однако даже не объясняла, почему: просто резко пресекала все фантазии гостя и поскорее пыталась его выпроводить. Будь на ее месте Эсма, она охотно послушала бы об этом подольше… Ей нравилась Джессамина, не просто потому, что им случилось общаться: не только как подруга, но и как правительница. И если бы на престол вернулась кровь Колдуинов, Эсма испытала бы облегчение. Мир и без того — не больше, чем мрачная шутка Чужого, и все же приятно, когда что-то в нем случается… «правильно».       Что ж, по крайней мере, Вэйверли развязалась с тяготившей ее связью с Берроузом. От старших леди Бойл не укрылось, что младшая поразительно быстро перестала считать своего нового поклонника великой удачей. Может быть, и Брисби она обрывала так грубо потому, что боялась лишних ушей в их доме. Возможно даже небезосновательно.       Не потому ли она постоянно вздыхала: уехать бы… В другую страну! Какая ирония: пожелание Вэйверли исполнилось, если Эсма правильно угадала последовательность событий. Но каким образом! Верно говорят: слишком страстные желания опасны. Они воплощаются в жизнь вовсе не так, как бы тебе хотелось.       И точно рефреном на эту мысль Эсмы позади нее раздались шаркающие шаги, а затем омерзительное ворчание: точно кого-то одновременно разбирали кашель и тошнота. Эсма похолодела. Вот тебе и приключение! Ну что, теперь-то жизнь не кажется такой уж пресной, а?       Эсма прибавила шагу, надеясь, что этого окажется достаточно, чтобы легко разорвать дистанцию, но не тут-то было. Отвратительное существо, которое она и человеком побоялась бы назвать, заметило ее. И побежало! Эсма ахнула и тоже бросилась прочь, не разбирая дороги. Мягкие бальные туфли скользили на мокрых камнях, замедляя, заставляя осторожничать. По крайней мере, леди не выронила фонарь, и он продолжал раскачиваться у нее в руке, мешая держать равновесие.       Сердце гулко билось в груди: на треть от ужаса, на две трети от галопа, которым Эсма скакала по камням. Обернувшись, она увидела, что расстояние между нею и плакальщиком стремительно сокращается, и, не придумав ничего лучше, запустила в преследователя так мешавшим ей — теперь — фонарем. Эсма ожидала увидеть, как толстое стекло лопается, ворвань плещет на несчастного и поджигает его… Но добротный фонарь только стукнул чумного в грудь, с тупым звуком шлепнулся на пол и скатился в воду.       Эсма запаниковала. О пистолете за пазухой она напрочь забыла, да и помог ли он бы ей? Руки у нее заметно дрожали, леди их почти не чувствовала.       Плакальщик видел ее — или, должно быть, ощущал запах, потому что глаза его под распухшими веками застила корка спекшейся крови. И понимая, что раз она в состоянии это рассмотреть, дела ее плохи, леди Бойл сделала то, что первым пришло ей в голову: полезла на ближайшую трубу, обросшую желтоватым чахлым плющом. Руки, сведенные страхом, заныли от напряжения, но выдержали рывок. В своем стремлении сделать фигуру такой же соблазнительной, как у Вэйверли, Эсма изводила себя физическими упражнениями. Кто же знал, в какой ситуации ей это пригодится! Она вскарабкалась на трубу ровно в ту секунду, когда плакальщик нагнал ее.       О, он, определенно, знал, где она: грязные, костлявые руки шлепнули по жести трубы на расстоянии пары ладоней от лодыжки Эсмы. Плотные космы плюща спрятали леди, и, глядя перед собой, она видела, что занавеси жухлой от недостатка света растительности простирались вдоль трубы как минимум, до самого — неблизкого, едва различимого вдали — поворота. Что же могло оказаться за углом, леди Бойл боялась даже предполагать.       Хорошо бы было упасть сейчас в обморок, подумала Эсма. Она часто испытывала это чувство, особенно с начала чумы: когда ситуация становится настолько невыносимой, что голову пронзает боль, нужно только закрыть глаза и расслабиться, как будто готовишься ко сну. Нет, она не притворялась, просто позволяла себе слабость, и на несколько мгновений действительно выплывала из сознания.       Но если сделать так сейчас, просто шлепнешься в воду. Или на плакальщика. Эсма внутренне содрогнулась. Нет, нельзя! Ее пальцы впивались в сочленение трубы так сильно, что сведенные костяшки побелели.       Как бы ни было ей жутко, единственное, что она действительно могла сделать ради спасения своей жизни — это ползти вперед. Эсма оглянулась, лелея надежду, что сможет развернуться прямо тут, на трубе, и вернуться в особняк, но едва ли в метре за нею широкий раструб заметно истончался и уходил под потолок. Реши Эсма действительно бросить свое предприятие, ей пришлось бы волей-неволей спрыгнуть. А ногти плакальщика меж тем все еще скребли ржавую жесть на расстоянии фута от нее.       Леди Бойл медленно и осторожно, невольно напрягаясь всем телом, поползла вперед, хватаясь за неровные сварочные швы. Колени ее быстро заболели, а ладони оказались рассажены о жесткие струпья ржавчины. Эсма чуть было не всхлипнула, на глазах выступили слезы, но она продолжала свой путь с угрюмой и мрачной решимостью. Внутренний голос бранил ее за поспешное решение, однако что-то ему возражало… Быть может, ее истинная сущность, вдруг встрепенувшаяся и сбросивашя с себя аристократическую ленцу: именно этого ты и хотела!       Да, боль от этого дикого путешествия ощущалась едва ли не слаще, чем лучшее инжирное вино. Во всяком случае, кровь горячила не хуже.       Остаток пути по трубе Эсма проделала без единой мысли. Она чутко прислушивалась, не продолжил ли плакальщик преследовать ее, но и только. Она не строила планов по спасению, не мечтала вернуться, не убеждала себя, что ее розыски Корво действительно стоят того. Только когда труба закачалась под ее руками, больше не поддерживаемая вбитыми в свод грота подпорками, Эсма подумала, что хочешь-не хочешь, а снова нужно спуститься. Она откинула занавесь плюща, осматриваясь. Холодный зловонный ветер овеял ее лицо.       Труба, на которой нашла укрытие Эсма, как и поток канала под ними низвергали свои воды вдоль отвесной стены в отток Ренхевена, а вдали, если прищуриться, был виден противоположный берег. Всполохи огней леди Бойл сперва приняла за неисправные фонари, не сразу сообразив, что это толлбои ведут охоту за плакальщиками и мародерами. Эсму передернуло: не думала она, что город ныне в таком состоянии. Нет, конечно, чума, затопление неизбежно меняли Дануолл, но Эсма редко покидала особняк в последнее время, а уж если делала это, то только в карете, и то недалеко. Ей казалось, что она сможет, как пару лет назад, когда она пряталась от сестер в магазине готового платья, хихикая, тешиться своей ловкостью на протяжении всего своего пути.       Но реальность снова оказалась жестока и пнула Эсму прямо сапогом в лицо.       Не будь дурой и вернись, скомандовала себе леди. Реку ты не преодолеешь, даже такой узкий отток… Нет, узким он казался, если пролетать над ним в рельсомобиле. Сейчас же Эсма прекрасно видела, что расстояние слишком велико. Что ж… недолгим оказалось ее приключение: безусловно, чуточку опасное и безумно волнующее… Все хорошо, что хорошо заканчивается, вздохнула леди Бойл, вернись к своим обязанностям: успокоить сестру, рассчитать прислугу, нанятую только на время приема, и подготовиться к прибытию Берроуза. Который превратится в разъяренного коршуна очень, очень быстро. А Корво… что ж, придется ему обойтись без твоей благодарности и твоей руны.       С этими мыслями Эсма спрыгнула с трубы прямо в воду, струящуюся по низу тоннеля, не жалея туфель. Не пожалели ее и они: подошвы, предназначенные для танцев на мраморных полах, поскользнулись на толстом слое рыхлой гнили, и Эсма полетела лицом в воду. Она кое-как выставила руки, чтобы не удариться носом, хотя ее уже все равно подхватил бурный поток воды и выкинул из тоннеля наружу.       По крайней мере, своим падением Эсма распугала всех миног. Досадно только, что обратила на себя внимание толлбоя: солдат, только что рассматривавший собственный лук, напрягся и заозирался. К счастью, он стоял под самым фонарем, а Эсму укрывал изгиб каменной лестницы. Но она барахталась так отчаянно, что ее должны были скоро найти… и нашли.       — Корво, это Вы?       Из-за уступа показался борт лодки, который Эсма едва рассмотрела, с трудом держась на воде. Она умела плавать, но не слишком хорошо, к тому же, от страха у нее одеревенело все тело. Толлбой на берегу вышел из-под фонаря, вглядываясь ровно в то место, которое баламутила тонущая леди Бойл.       — Мать честная! — Старик в лодке прищурился и ахнул чуть громче, чем нужно.       Толлбой вскинул лук и прицелился, перебросившись парой слов с патрульным, который бегом тотчас бросился прочь.       Не задавая лишних вопросов, старик протянул руку Эсме и втащил ее на борт. Лодка оказалась крепкой: покачнулась, когда брыкающаяся в панике леди вскарабкалась в нее, но все же не перевернулась.       И ровно туда, где вода еще не успокоилась после битвы Эсмы со стихией, вошла смертоносная стрела толлбоя. Заскрипели цепи: казалось, со всех сторон разом.       Эсма вжалась в пол шлюпки, тяжело и тревожно дыша. Она не видела, как, но старик вывернул лодку, высокая волна плеснула, вымочив их обоих до нитки, и вот уже перед самым носом лодки опустился тяжелый чугунный заслон шлюза, отрезая их суденышко от толлбоев.       Эсма несмело подняла голову. Заколку она потеряла в реке, и теперь мокрые волосы липли к щекам. Не задавая вопросов, старик стащил с плеч куртку, встряхнул и набросил ее на нежданную пассажирку. Вываренная кожа оказалась изнутри теплой, сухой и едко пахнущей дешевым элем. Уж я знаю этот запах, иронически подумала Эсма, вспоминая, что и прежде пускалась в рискованные авантюры — впрочем, это было еще до чумы.       — Что ты только делаешь тут одна, ночью? Сбежала, что ли?       — Я… у меня поручение. — Эсма подумала с секунду, и добавила: — Сэр.       Старик неодобрительно покачал головой и сплюнул в воду.       — Проклятые аристократы, лишь бы потрафить своим прихотям. Ты у Бойлов, что ли, служишь?       Эсма предпочла не отвечать. То, что Корво не убийца, она, положим, могла сказать с большей или меньшей уверенностью. Но о его друге она не знала совершенно ничего — кроме того, что он проявил к ней сочувствие, пока принимал за служанку.       На то, что расслышала первые слова старика, она также не намекала — по той же самой причине.       Эсма провела рукой по лбу: вот она, разница между ванной и купанием в речке. Под пальцами ощущались липкие песчинки.       По крайней мере, теперь она поняла, отчего душечка Талия Тимш иронизировала, что как только слышит споры о вреде кофе… или кофе, разбавленном «Старым Дануоллом», не может не добавить, что глупо думать о таких мелочах, когда у вас окна выходят на Ренхевен.       — Вот что я тебе скажу, девочка, — старик принялся грести, направляя лодку к вплавленной в стену лестнице, — не возвращалась бы ты… Поверь мне, ничего не потеряешь. А теперь иди, мне еще нужно дождаться… друга.       Эсма нехотя стянула с плеч куртку и вернула ее старику. Холодный ветер тотчас пробрал леди до костей, прилепляя к телу мокрую одежду. А ведь когда Эсма выходила на балкон пару часов назад, размышляя, какие приятности ждут ее на вечере, ей показалось, что погода даже жарковата!       Впрочем, тогда она и не думала, что ночь проведет в реке, в костюме служанки, встретив Корво Аттано и потеряв сестру.       — Эй, девочка! — Старик окликнул Эсму, когда она уже встала в лодке и схватилась одной рукой за лестницу. — На вот, держи, хоть согреешься.       И, пошарив на дне лодки возле своих ног, достал бутылку. Эсма не стала отказываться и сделала щедрый глоток, прежде чем снова взяться за чугунную скобу лестницы. Алкоголь… ее лучший друг в последние несколько лет. Иногда более надежный, чем кто-либо другой, даже Лидия.       Возвращая бутыль нежданному благодетелю, Эсма попыталась рассмотреть впотьмах этикетку, но куда там! Вдалеке послышался лязг: глупо было бы думать, что толлбои патрулируют район только до шлюза. Лодочник поторопился отплыть с открытого места, и Эсма осталась одна. Вцепившаяся в лестницу изодранными замерзающими пальцами. Что ж… случайность то была или воля Чужого, но она теперь оказалась далека от дома, с руной, обжигающей кожу даже сквозь ткань кошелька, и проще было двигаться вперед, чем попробовать вернуться.       Эсма юркнула в ближайшую дыру в стене: сток, похожий на тот, из которого она не так давно вывалилась в реку, но давно осушенный. Вел ли он в катакомбы или, двигаясь по нему, Эсма рисковала упереться в тупик?       Прямо над нею прошел толлбой, чей топот отдался эхом по тоннелю. Метнулись тени: крысы разбежались в стороны, вспугнутые гулом столь могучих шагов. Эсма провела языком по зубам… Еще глоток бы того чудного пойла, которым ее угостил приятель Корво! Эсма осторожно высунула голову, всматриваясь в черное зеркало воды, но лодочника нигде не было видно. Проследить за ним? Смешно. У нее только и осталось после этой суматошной встречи, что глоток из бутыли, еще согревающий ее желудок, да хвойное послевкусие во рту…       О, Бездна! Она знала, где подают напиток, оставляющий на языке этот простецкий букет! Они с душкой Талией Тимш когда-то пытались исследовать все питейные заведения Дануолла, и «Песья яма» была последней в списке более-менее респектабельных заведений: несмотря даже на то, что когда они спросили, что добавляют в эль для подобного вкуса, бармен, не признав в них благородных дам, грубо захохотал: собачью мочу! Ну, он выразился грязнее, но в сути не приходилось сомневаться.       Ну надо же, поразилась Эсма, ей пригодилось в жизни то, что она была завзятой алкоголичкой! Выкуси, Вэйверли!       Эсма прижалась к стене. Свет прожектора скользил по мокрым камням совсем рядом с ее ногой — казалось, она могла бы пнуть его, точно жабу, если б захотела. Прелестная игра разума, подумала леди Бойл, задыхаясь от восторга. Страх и нечеловеческое напряжение, к которому, без сомнения, она не была готова, теперь, когда она полагала себя в безопасности, перетопились в искрящееся в груди веселье.       Не потому ли она затеяла все это? Она собиралась не найти Корво — она собиралась хотя бы недолго побыть на его месте.       Эсма опустилась на корточки, и когда свет прожектора лизнул край дыры в очередной раз, осторожно выглянула наружу. Вдали еще можно было увидеть ее особняк: светились фонарики, каждый из которых следовало гасить вручную. Быть может, Лидия уже отдала распоряжение сделать это, и когда Эсма вернется, она найдет дом погруженным во тьму. Но ей хотелось надеяться, что сестра спит пусть тревожным, но хотя бы не ведающим истинных бед сном. Впрочем, ей самой следовало поторопиться, если она хочет застать Лидию до того, как худшее ей сообщат чужие люди, не выбирая выражений.       И Эсма углубилась в катакомбы. О том, чтобы повернуть назад прямо сейчас для нее больше не шло речи. Она уже рискнула, а чем-то и пожертвовала — содранные ладони слабо саднило, и она не хотела, чтобы это оказалось напрасно. Пока что оказывалось, что она сильнее и удачливей, чем полагала, а значит, вполне могла провернуть задуманное.       А что бы случилось на ее месте с Салли? Эсма скептически покачала головой: наверняка ее уже доедали бы либо крысы, либо миноги, либо хрустаки. Пусть горничная и делила имя с прославленной бандиткой, у них явно не было ни единой общей черты.       Эсма похлопала себя по груди, чувствуя приятную тяжесть пистолета. Теперь уж, если что, она пустит его в ход, не раздумывая!