Lady Boyle's Lover

Покойный лорд Бойл и его очаровательная супруга были образцовыми представителями высшего сословия. Ежегодный костюмированный бал, который дают Бойлы, остаётся предметом зависти и восхищения всего Дануолла. Многие знатные семьи загодя с упоением обсуждают, кто попадёт в заветный список гостей. Но Бойлов влекут не только развлечения. Не раз они нанимали бедных горожан для работы в доме и в саду, давая обездоленным возможность немного заработать.       За долгую историю Квартала особняков у его обитателей не раз случались головокружительные взлёты и сокрушительные падения. Сиятельный лорд Престон Морэй и его эксцентричная супруга Вера некогда были одной из самых блестящих пар Дануолла, но затем на них обрушилась череда несчастий и супруги разорились. Отрывок из книги «Квартал особняков»

      В ту зиму Эсме Бойл исполнилось пятнадцать лет и она как раз начала выезжать, что приводило ее в неописуемый восторг. Тем паче, что это также значило, что вскоре состоится ее первое представление на ежегодном приеме Бойлов, куда до той поры из молодых мисс была допущена одна только Лидия — вот уже два года тому.       Несколько портило удовольствие обстоятельство, что трепет первого бала приходилось делить с Вэйверли, вовсе тринадцатилетней — положа руку на сердце, даже господин и госпожа Бойл считали, что это несколько рановато для первого выхода в свет, однако оставлять наверху дочь в одиночестве, пока внизу играет музыка и веселятся гости, они находили неоправданно жестоким. К счастью, благодаря своему имени, вопросом слишком рьяного соперничества в качестве невест меж сестрами никто из Бойлов не занимал себя.       Что думала по этому поводу сама Вэйверли, никто не знал: она не открывала своих мыслей ни родителям, ни сестрам. Возможно, она поверяла свои переживания личному дневнику, но о том можно было только догадываться, ибо комната младшей мисс Бойл вот уже несколько лет, по ее строгому настоянию, запиралась на ключ.       Итак, все в особняке Бойлов дышало предвкушением ежегодного бала.       Леди Джорджина Бойл, хозяйка дома, разбирала приглашения, сидя за письменным столом, отделанным красным деревом. В другом конце гостиной Лидия играла что-то на клавесине: тихо и задумчиво, точно шептала что-то себе под нос, только посредством мелодии. Вэйверли, чопорная и изящная, сидела на пуфе подле матери. Издалека младшую мисс Бойл легко можно было принять за фарфоровую статуэтку, прелестную и совершенно лишенную жизни. Впрочем, несмотря на то, что Вэйверли оставалась неподвижна вот уже несколько десятков минут, вполне возможно, ее мозг кипел, точно острая тивийская похлебка.       В общем, четыре дамы занимались тем, к чему каждая из них имела наибольшую склонность.       — Эсма, хватит мелькать перед глазами, отвлекая меня. Сядь и займи себя чем-нибудь, — разом напевно и сердито сказала леди Бойл.       Эсма утомленно вздохнула. Она с удовольствием почитала бы в кресле, но ей мешали и бренчание Лидии, и скрип пера матери. Могла бы она и сесть за рисование, однако, увлекшись, Эсма теряла осанку, за что снова вознаграждалась материнскими упреками. Так что средняя дочь заняла себя мечтами о предстоящем бале, и лучше всего ей мечталось на ходу, так что она меряла шагами гостиную.       Однако, Эсме пришлось все же сесть, когда мать оторвала взгляд от очередного письма и взглянула прямо на дочь, что означало второе предупреждение. Третьего, как знали по опыту все три барышни, дожидаться не стоило.       — О, записка от леди Морэй… — Джорджина Бойл изумленно развернула сложенную вдвое плотную бумагу. — Что ж, почему бы не послать приглашение и ей, только если она, конечно, еще носит траур. Появиться на балу меньше, чем через год после смерти мужа и так достаточно скандально, однако не слишком, если верно выбрать наряд и соблюдать приличия. Это помогло бы…       Джорджина запнулась и тотчас сделала Эсме предупреждение за неприлично безвольную позу. Та села прямее, размышляя, что мать решила не произносить вслух при ней с сестрой? Годами позже Эсма решила, что-либо мать хотела сказать, что умеренная развязность, не переходящая границы, помогла бы найти Вере Морэй любовника, в чем не было бы никакого скандала, покуда тот оставался бы тайным. Хотя бы по большей части. Или же Джорджина прикидывала, насколько подобная гостья повысит ее собственный статус: приемы леди Бойл так хороши, что вдовы прерывают траур ради них!       Но в ту минуту Эсма не имела предположения, что хотела сказать ее мать, да у нее и не нашлось времени поразмышлять как следует: вошел слуга и объявил, что прибыла леди Морэй с визитом. Джорджина Бойл ничуть не удивилась, видимо, записка предупреждала ее о подобной возможности, тогда как все три барышни в тот момент равно изумились. Они бы бросились к окну (нарушая тем неписанное правило приличия), однако леди Бойл вовремя скомандовала дочерям оправить одежду и волосы, и вместе с нею ждать, пока гостью не проведут в гостиную. Одной Эсме повезло: ей потребовалось только слегка повернуть голову, чтобы наблюдать в окно, как леди Морэй заезжает на двор и выходит из кареты.       Дверь распахнулась, нога в изящном зеленом башмачке ступила на подножку и там замерла на долгую минуту. Казалось, гостья чего-то ждет, и вскоре загадка разрешилась: карету обогнул высокий черноволосый юноша, на вид примерно ровесник Лидии, хотя трудно было судить на расстоянии, сколько в точности лет сравнялось обладателю уже столь мужественного, но еще по-юношески свежего лица. На нем был обычный атласный камзол, не ливрея кучера, а по-настоящему дорогой и с большим вкусом выбранный наряд. Под мышкой юноша держал обтянутый папиросной бумагой сверток, свободную же руку он протянул внутрь кареты, и, опираясь на нее, высокородная гостья, наконец, ступила на плитку двора Бойлов.       Вера Морэй выглядела хорошо сохранившейся старухой, хотя на деле ей не могло быть больше пятидесяти лет — Аддермирский институт никого не красит. Леди Джорджина, практически ее ровесница, еще легко скрывала седину, умело подкалывая волосы, а морщины — расставляя на приемах побольше светильников на полу и делая перед выходом два лишних удара пуховкой по щекам. И все же, пусть леди Морэй утратила видимую свежесть трагически рано, в ней чувствовалось природное достоинство и грация, привитая строгим, по-настоящему аристократическим воспитанием. Вера могла лгать о своем возрасте — как, впрочем, большинство женщин ее круга — вот только не сбивать, а надбавлять года. И все равно казаться притягательной. Для определенного сорта мужчин, разумеется.       Вера держала в руках трость, но не опиралась на нее, а легонько, однако, беспорядочно постукивала перед собой: по земле, ступеням, предметам. Без труда можно было понять, что она куда сильнее опирается на локоть крепкого молодого человека рядом с нею. Зайдя в гостиную, леди Морэй протянула перед собой обе руки, приветствуя хозяйку дома, и направилась к ней, оставив трость своему спутнику.       — Вера!       — Джина!       Две леди поспешили обменяться вежливыми сухими поцелуями. Меж ними чувствовалось напряжение двух подруг, расставшихся на годы, и вновь сошедшихся без знания, осталось ли у них хоть что-то общее. Что ж, в конце концов, леди Морэй побывала в Пандуссии, а потом в душелечебнице. Путь достаточно тернистый, чтобы подвергнуть сомнениям все прошлые привязанности.       — Это Моррис, — торопливо представила гостья своего спутника. — Я взяла его на воспитание, раз уж его родители не могут дать ему достойного… ничего достойного, говоря по-чести, однако выходит так, что это он помогает бедной старухе не грустить! И не терять свою трость где попало.       За тем последовали пылкие уверения, что визитерка отнюдь еще не стара, что впереди еще многие лета расцвета и так далее, и тому подобное. Произошел и обмен подарками: хозяйка поместья послала слугу принести восхитительную камею, купленную ею у леди Инчсмаут, а гостья вручила некий артефакт, приобретенный во время ее путешествия на Пандуссию. Назначение последнего едва ли можно было угадать, однако по тому, с какой неохотой леди Морэй выпустила его из рук, дамы Бойл сделали лестный для себя вывод, что подобное подношение имеет действительно немалую ценность.       — Как выросли твои девочки, Джорджина! — Вера достала лорнет с такими толстыми стеклами, что ее глаза за ними полностью исказились. И все равно ей приходилось щуриться, чтобы рассмотреть хоть что-то перед собой. Очевидно, леди Морэй еще не полностью ослепла, вопреки слухам, однако ее зрение ухудшилось настолько, что доставляло ей немало неудобств. — Я видела их в последний раз совсем крошками… Все ли они выезжают?       — Лидия и Эсма. Вэйверли впервые выйдет в свет на ближайшем ежегодном маскараде.       — Превосходно, а я с удовольствием приму Ваше приглашение также его посетить! — Вера опустилась в кресло таким безупречным движением, какое барышням Бойл не удалось бы скопировать и после долгих тренировок. — Однако, милая Джорджина, не слишком ли смело для дамы, чья невестка только что отправилась в Бездну родами, устраивать приемы?       Джорджина густо покраснела: чего леди Морэй, разумеется, не разглядела. Иначе прекратила бы говорить подобные бестактности, уверила себя тогда Эсма.       — Это традиция… не знаю, что могло бы прервать ее…       — Подумать только, крошка Икабод, едва пришел в этот мир и уже сирота! Вам нужно скорее женить его отца, чтобы ребенок не рос, как трава.       Рука Веры рассеянно опустилась на шею Морриса, оседлавшего подлокотник с непринужденной развязностью. Крупные руки юноши спокойно лежали на его коленях, и в то же время казалось, что он готов в любой момент вскочить с места. И действовать!       — Не думаю, что найдется много молодых девушек нашего круга, готовых нянчиться с чужим младенцем, к тому же, сразу после свадьбы.       — Что насчет одной из Ваших дочерей? Наименее красивой, например, или наиболее распущенной? — Пальцы Веры пощекотали шею воспитанника, точно он был котом. Моррис, казалось, не заметил этого, или же просто предпочел не привлекать к тому ничьего внимания. — От близкородственного скрещивания, правда, получаются дурные щенки, однако Бенедикт, если я верно помню имя Вашего пасынка, кажется, достался Вам после замужества вместе с этим домом, титулом и рудниками?       Эсма дернулась, готовая ответить пылкой отповедью гостье, но мать удержала ее, схватив за запястье. Да так сильно, что юная мисс едва не вскрикнула. Ногти Джорджины впились в кожу дочери, и Эсма не сразу поняла, что леди Бойл не желала того: гнев заставил ее потерять над собой контроль. Впрочем, не слишком надолго.       — Я подумаю над Вашими словами, леди Морэй, — произнесла Джорджина таким тоном, что нельзя было понять, кроется ли в них сарказм или же нет. Но голос леди Бойл звучал устало.       Эсма попыталась успокоиться и отвернулась от высокопоставленной гостьи. К госпоже Морэй следовало иметь снисхождение после всего того, что она перенесла, однако на практике не так-то просто это выходило! Эсма глубоко вздохнула несколько раз. Лидия и Вэйверли рядом с нею, казалось, не чувствовали и сотой доли той же неловкости: одна листала нотную тетрадь, другая смотрела в окно, очевидно погруженная в какие-то свои мысли. Эсма повернулась в другую сторону, и ее глаза встретились с прямолинейно смелым взглядом молодого Морриса. Его брови казались от природы слегка нахмуренными, и оттого юноша выглядел загадочно и чуточку порочно, хотя Эсма догадывалась, что годам к сорока это грубоватое, однако неплохо вылепленное природой лицо рискует превратиться в маску брюзгливого недовольства. Но, по счастью, они находились здесь и сейчас, и значение имел только существующий момент.       Леди Морэй продолжала говорить о том, как важно сохранять свое богатство, чтобы оно оставалось внутри рода, леди Бойл не затруднялась держать лицо, по крайней мере, пока гостья не поднимала лорнета — а губы и брови Джорджины кривились в крайнем неудовольствии. Лидия изнывала от желания показать свой музыкальный талант, Вэйверли исподволь изучала гостью с привычной ей внимательностью, а Эсма… Эсма подняла руку на уровень груди и коротко перебрала пальцами, точно представила перед собой клавесин. Моррис не ответил ей тем же движением. Однако улыбнулся.       И когда, спустя полчаса, леди Морэй откланялась, изможденно опираясь на руку своего воспитанника, Эсма вызвалась поднести до кареты трость гостьи.       — Какая чуткая барышня, — вместо прощания мурлыкнула леди Морэй, потрепав Эсму по щеке. Ногти ее при том ощутимо царапнули кожу барышни Бойл. — Надеюсь увидеть Вас на маскараде. Да, и не забудьте выбрать костюм, прикрывающий колени, Вы же не прислуга!       С этим сомнительной вежливости прощанием Вера захлопнула дверь кареты прямо перед носом Эсмы. А она отдала трость Моррису, который улыбнулся ей еще раз и крепко пожал руку. Нет, не пожал… что-то вложил в нее. Эсма едва не подпрыгивала на месте, ожидая, пока карета скроется из виду: она не стала бы читать письмо ни сейчас, пока у нее оставался шанс быть замеченной леди Морэй (даже пусть бы ей вряд ли удалось рассмотреть ее в свой чудовищный лорнет с такого расстояния), ни, тем более, вернувшись в дом, где ее тотчас настигли бы внимательные взоры маменьки и Вэйверли.       Однако, когда, наконец, Эсма решилась развернуть послание — все еще стоя посреди дорожки у ворот — ветер вырвал листок из ее пальцев и унес прочь прежде, чем барышня успела разобрать хоть слово.