Lady Boyle's Lover

Противься необузданному голоду, иначе охватит тебя буйная страсть к излишествам, и будешь ты пожирать всё, что встретится, даже скверну. То, что человек ест, отравляет его, если же человек ест скверну, то её же и изрыгнет. И за крохотный кусок мяса чревоугодник продаст все: свою честь, свою семью и своих товарищей. Пятый запрет — Необузданный голод

      Эсма шлепнулась в воду, и та тотчас хлынула ей в нос и рот, залила глаза. Что ж, по крайней мере, люк был ровно той высоты, чтобы не дать прыгающему через него человеку разбиться ни о воду, ни о дно катакомб. Движение стока протащило Эсму несколько метров, ослепленную и дезориентированную, пока не прибило к прутьям какой-то решетки. Леди вцепилась в холодный металл со всей благодарностью, какую только нашла в своем сердце в этот момент. Наконец-то она могла выдохнуть и протереть глаза.       Во второй руке, сведенной судорогой, так и остался пистолет — должно быть, не окостеней пальцы Эсмы от страха, она бы неминуемо его потеряла. Что ж, эта ночь научила леди радоваться мелочам. Болтая в воде ногами, чтобы оставаться на плаву, Эсма спрятала оружие назад за пазуху, надеясь, что два или три, смотря как считать, купания еще не доконали ее скромную огневую подмогу. В конце концов, пару минут назад она смогла выстрелить!       От воспоминания о Вере Морэй Эсму передернуло. Или от долгого нахождения в холодной воде. Больше не готовая терять ни минуты, Эсма попыталась протиснуться через широко расставленные прутья решетки и, по счастью, ей это удалось. Вплавь леди добралась до каменного бортика, взобралась на него и на добрую минуту замерла, просто давая отдых уставшему телу и разуму. Затем призвала всю свою силу воли и поднялась на ноги. В Бездну, подумала Эсма. Плевать. Просто выбираюсь на поверхность и иду домой, к Лидии. Хватит с меня веселой жизни, вернусь к своей обычной: если пить почти все время, она не такая уж скучная.       Злясь и дрожа от холода, Эсма, как могла, исследовала то место, где оказалась. Одно из ответвлений этой части катакомб вело в тупик, другое — к второй решетке, правда, более частой и узкой, чем та, через которую просочилась леди, и третье, наконец, заканчивалось дверью. Эсма снова на несколько секунд замерла, прижавшись спиной к холодной шершавой облицовке, переводя дух и наслаждаясь ощущением близкой сладкой свободы. Затем подергала ручку… и заорала от горечи и разочарования. Заперто! Эсма ударила ногой алюминиевую поверхность, достаточно зло и отчаянно, чтобы боль отдалась до колена. Дверь же, разумеется, не поддалась. Эсма пробовала смотреть в замочную скважину, но это мало что ей дало: полутемное помещение, что-то пересекает поле зрения, балка или перила. Ни единого признака человека, который мог бы отворить ей с той стороны. Заколку она потеряла давным давно, так что ей нечего было использовать в качестве отмычки.       Эсма устало побрела назад по коридору, еще раз исследовала тупик: в потолке обнаружился люк, но даже если бы он открылся, леди никак не смогла бы допрыгнуть до него. Возвращаться туда, откуда она пришла, также не имело смысла. Даже придумай она, как взобраться назад по трубе, снова встретиться с Верой Морэй Эсма не согласилась бы за все богатства мира.       Оставался последний путь, узкая решетка. Леди Бойл спрыгнула в воду, и та мгновенно вымочила ее до груди. Помогая себе руками, точно это действительно имело значение, она добралась до стальных прутьев. Да, они были и уже, и прочнее тех, через которые она недавно столь удачно проскочила. Эсма не рискнула бы сделать того же и теперь, опасаясь застрять. Однако, под арку именно этого входа в тоннель проникал свет, пусть и неяркий. Но, судя по всему, солнечный. Рассвело, догадалась Эсма, хотя не могла угадать, сколько должно быть времени на часах. Свои она оставила в особняке — весьма дальновидно, иначе бугай из группки выживших, возможно, вывернул бы ей руку куда беспощаднее, и сейчас она при таком раскладе уже кормила бы миног.       Рядом с решеткой в стену был вделан рычаг, и Эсма, не размышляя, не мог ли тот заржаветь или вовсе приводить в действие то, что не пойдет ей на пользу, ухватилась за осклизлый ржавый вентиль. Приложив, все силы, она крутила его, иногда, когда ее руки соскальзывали, ухая в воду по макушку — и вот, ее труды были вознаграждены слабым скрипом поднимающейся решетки! Последним рывком леди Бойл закрепила рычаг и нырнула вперед, в свободные воды под тусклым рассветным солнцем, и со всей поспешностью вскинулась на ближайший холодный валун. Вовремя: стоило Эсме поднять ноги из воды, как тотчас она заметила тусклый золотистый блеск миног в глубине. Леди облегченно перевела дух и начала карабкаться. Это было непросто, но не сложнее всего того, что она делала прежде: меньше, чем через минуту, Эсма выбралась на берег… на пирс. Правой рукой она еще касалась холодного камня, старого и огромного, точно левиафан, но в паре метров от нее доски на крепких сваях давали понять — это спуск на воду. Сюда ходят суда? Лодчонки? Эсма собиралась обернуться, чтобы осмотреться и понять, где оказалась, но крепкая рука стиснула ее плечо прежде, чем леди успела повернуть голову. Сильный толчок прижал ее к камню, так что спиной Эсма почувствовала малейшие неровности на его поверхности; холодная и явно очень, очень острая сталь коснулась шеи.       — Кто ты такая и что делаешь здесь?       Высокий, несомненно, чрезвычайно сильный мужчина вминал пальцы в ее плечо. Лицо его оставалось скорее спокойно, но глаза… взгляд метал молнии.       Пусть на нем не было маски с ликом Холджера, шитье на воротнике и рукавах давало понять, кто перед нею: смотритель. И вот тут-то Эсма испугалась по-настоящему. Служанка или леди Бойл, перед лицом Аббатства Обывателей все были равны. Особенно, разгуливающие с руной в кошельке. Эсма смутно понимала, какого рода артефакт имеет при себе, однако в самом главном ее еще годы, годы назад просветила Вера Морэй.       — Я повторяю свой вопрос: кто ты такая и что здесь делаешь?       Лезвие холодило шею Эсмы, пока она решала, кем же ей все-таки назваться: Салли, служанкой леди Бойл, или признаться, кто она такая. Может быть, на самом деле, это не имело значения, ей все равно грозила смерть…       — Отпусти ее, болван!       Эсма разлепила глаза, изумленная и знакомым до боли голосом, звучащим — подумать только, здесь! — и самим пониманием, что, оказывается, зажмурилась.       — Стой! Идиот, это же… она!       Смотритель не стал переспрашивать, однако его клинок отодвинулся от горла Эсмы. Тем не менее, и не исчез, возвращаясь в ножны, а пальцы на ее плече не ослабили своей хватки.       — Как ты меня назвал, Пендлтон?       Да, точно. Тревор, младшенький. Маленький мастер ничтожество. Эсма осторожно скосила глаза за плечо смотрителя. Пендлтон не торопился, приближаясь к служителю Аббатства и его жертве шагом, не быстрее прогулочного, хотя на лице его и была начертана нешуточная обеспокоенность.       — Это же леди Бойл… э-э, Эсма Бойл. — Вполголоса пояснил аристократ, как только оказался на расстоянии в полторы вытянутые руки от нежданной гостьи.       Эсма стрельнула в него прищуренными глазами. Он что, тоже сперва спутал ее с Вэйверли? Впрочем, на ней сейчас была такая плотная корка грязи, что издалека, пожалуй, ее вовсе трудно было опознать. Хорошо хоть, ее не приняли за плакальщицу, и на том — большое спасибо.       — А, зазноба регента!       — Нет, это не я! — Воскликнула Эсма, поднимая руки: сдаюсь!       — Нет, это не она! — Одновременно с нею выкрикнул Пендлтон. — Мартин, просто отпусти ее. И, может быть, леди нам что-то пояснит?       — Что ж, хорошо. — Смотритель убрал клинок от горла Эсмы и бросил на нее последний изучающий взгляд. — Весьма разумно. А теперь идемте в Вашу комнату, Тревор, поговорим без свидетелей.       Ничуть не меняясь в лице он принялся расстегивать пуговицы на форменном кителе. И под взглядом равно изумленных глаз и лорда, и леди, накинул свое одеяние поверх плеч Эсмы.       — Вы простудитесь, если будете стоять на ветру в такой мокрой одежде.       Эсма благодарно спрятала красный и действительно готовый захлюпать нос в воротник.       — Ей не нужна твоя куртка поверх, ей нужна сухая перемена одежды! Я пошлю к Каллисте, пусть даст что-нибудь…       — Лучше обратись к Лидии. Леди должна вернуться в том, в чем уходила, не так ли?       Эсма покосилась на смотрителя. А он сметлив… И, как она поняла, упоминая некую Лидию, мужчины не имели в виде ее сестру.       — Благодарю за щедрость, несмотря на то, что Вам вряд ли жаль кителя, который Вы вскоре смените, — Эсма не удержалась от лукавой улыбки одними кончиками губ. — Верховный смотритель Мартин.       Он ответил ей усмешкой — столь похожей по тональности, точно они разыгрывали одну и ту же пьесу, заранее известную им обоим.       — Идемте. Я пока не решил, что разумнее: сохранить подобный визит в тайне или же представить Вас сиятельному обществу, леди.       Она ответила благодарным жестом, хотя в глубине души ее беспокоила столь резкая перемена ситуации.       Больше никто не произнес ни слова до самого пути на второй этаж «Песьей ямы»: когда группка из тех человек обогнула валун и поднялась по короткой лестнице, Эсма увидела название и узнала вид. Мартин шел по правую руку от Эсмы, придерживая ее за плечи: то ли боялся, что она побежит, то ли надеясь закрыть ее собой от любопытных глаз. Слева шагал Пендлтон, по виду, не озабоченный подобными опасениями, в отличие от подельника.       Так-так, отпрыск благородного рода и новый глава Аббатства Обывателей — и Корво Аттано? Заодно против… новой верхушки власти в городе? Эсма смотрела то на одного своего спутника, то на другого. Все становилось еще более запутанно. И куда как интересно.       От обоих мужчин веяло тревогой. Пендлтон смотрел себе под ноги, Мартин все туже стискивал плечо гостьи, вряд ли понимая, что напрягает руку, и Эсме передалось их волнение. Однако на второй этаж они попали без приключений, не встретив даже крысы.       Не дожидаясь приглашения, Эсма села на кушетку под аляповатой картиной, закинула ногу на ногу. Размокшая, истрепавшаяся туфелька закачалась на носке, будто бы игриво, хотя на самом деле, просто раскисший шелк на тонком каркасе едва держался на ступне леди. Оставалось надеяться, что он выдержит путь назад… При мысли, что придется возвращаться по тем же катакомбам (мимо той же Веры Морэй!), Эсму физически передернуло.       — Пошлите же Уоллеса к кому-нибудь из дам, — скривился Мартин, занимая стул возле письменного стола.       Замешкавшийся у двери Пендлтон вздохнул. Ему оставалось или продолжить стоять, или отойти к кровати на другом конце комнаты — настолько далеко, что придется кричать, если захочется вставить ремарку. Либо сесть рядом с Эсмой.       Рядом Эсмой, с которой текло в три ручья. И грязь уже облепляла обивку.       Впрочем, нет: куда более важным препятствием была ее фамилия. Пендлтон не хотел сидеть с Бойл, была она грязной или чистой до скрипа.       И он остался стоять.       Однако, не ко всем наследницам знатного рода у него была одинаковая степень неприязни. И Тревор начал издалека, надеясь узнать то, что его волновало всю прошедшую ночь:       — Как там, кхм, мисс Лидия?       — Чудесно. Пока не знает, что мы навеки распрощались с нашей милой Вэйверли.       Она видела, как это подействовало на него. Пендлтон мгновенно сник, а взгляд его метнулся к изголовью кровати. За которым Эсма видела недвусмысленное поблескивание пустых бутылок. О да, ей ли не знать, что это за отсверк!       — Ничего, Вэйверли выкрутится. Она же всего лишь жалкая, подлая… Я запамятовала, как Вы тогда нас описали? Это было так давно!       О Бездна, она видела, что делает Пендлтону больно, но просто не могла остановиться. Их семьи враждовали уже лет двадцать… что не мешало им наносить друг другу визиты, притворно улыбаться и то и дело пробовать уколоть друг друга посильнее.       — Корво не убил ее? — Выдохнул Пендлтон с заметно большим энтузиазмом, чем собирался себе позволить.       — Нет, хотя устранил вполне надежно: она отрезана и от регента, и от собственных финансов. И от возможности дальше надоедать нам с Лидией. — В голосе Эсмы также было больше очевидного притворства, чем она собиралась показать.       Она понимала, что Пендлтону и без того несладко. Он не знал, кто из них — любовница регента, и, видимо, молился, чтобы ею оказалась Лидия. Или Эсма, хотя вряд ли он полагал ее достаточно интригующей для столь высокого господина, как Берроуз. Судя по выражению лица Пендлтона, он верил в это только из отчаянного желания, чтобы целью Корво Аттано не оказалась его любимая Вэйверли.       Какая ирония судьбы. Или козни Чужого. Впрочем, по здравому размышлению, даже если регент рассматривал кандидатуру каждой из сестер, изучая, точно лошадей на скачках, кого он мог выбрать, как не Вэйверли? Никто не рискнул бы стать ее врагом… Ну, кроме ее собственной сестры. И этой группки строптивцев, как оказалось.       — Так значит, вы тут надежно укрылись и немножко интригуете против нашего регента?       Мартин смотрел на нее, облокотясь на стол и водя кончиком пальца по губе. Он уже многое понял про эту женщину — что, собственно, было несложно. Сильнее, чем кажется, но так разбита, что неизвестно, на какие части расколется, если только надавить.       — Не так уж надежно, если Вы нашли нас. — Пробормотал он, впиваясь в нее взглядом острее, чем иной укус. — Даже если это была случайность, никогда не вредно поискать открывшиеся новые возможности.       Игнорируя Мартина, Пендлтон обратился к Эсме, встав так, что носки его туфель смотрели прямо на нее.       — В этом маленьком сообществе уже есть представитель знати, миледи.       — Да, но что Вы можете предложить, кроме голосов? Ну-ну, не надо краснеть, уверена, вы достаточно честны меж собой.       Мартин вскинул брови, переведя взгляд с гостьи на Пендлтона и обратно. Эсма картинно прикрыла ротик рукой.       — Тревор, он не знает? — Она выразительно взглянула на Мартина. — Никто из них не знает, что Вы полностью, до дна разорены?       Пендлтон издал нечто среднее между скептическим хмыканьем и испуганным смешком.       — Не для этого ли Вы остановили руку своего друга, не так ли? Не будем же мы делать вид, что произошедшее случилось во славу старой дружбы или искреннего расположения?       Она растаптывала его, и в другой ситуации заткнула бы себя усилием воли, но дикая ночь, одно треволнение за другим раздражили ее. Эсма хотела сбросить напряжение — хоть как-то! А Тревор, по крайней мере, не вызвал бы ее на дуэль. И даже не отвесил бы пощечину прямо сейчас. Ну, скорее всего.       — Ваши рудники на последнем издыхании. Сколько шахт еще работают: две? Три?       — Вас кто-то неверно информи…       — Как жаль, что Вас не было на сегодняшнем приеме! — Эсма лукаво прищурилась. Даже чумазое, ее лицо оставалось изысканно-насмешливым, если она хотела. — Он был… скандален! Не в последнюю очередь, впрочем, из-за вашего молодца Корво.       Эсма подумала, стоит ли упоминать, что она чуть не утянула бывшего лорда-защитника в свою спальню, или же это ударит по ее собственной репутации? Одно дело, если бы ей это… удалось!       — Кстати, лорд Шоу ждал Вас, Тревор. И не дождался.       — У меня были дела.       — Дела? Важнее, чем прием в моем доме? — Эсма пыталась сдержаться, чтобы ее улыбка не выглядела совершенно издевательской. — Что же Вы делали, пока загадочный, романтический герой, вызывающий страх и страсть всего города, устранял Вашего врага, попутно упрочив Вашу репутацию труса?       — Леди Бойл…       — Он уже жалеет, что спас Вас от меня, — вмешался Мартин и подмигнул Пендлтону.       — О, нет. Он жалеет, что на моем месте не Вэйверли. Увы, милый Тревор, она выбрала Хайрема Берроуза, а судьба подсунула ей зануду Брисби, Вас в этом уравнении вовсе не было. Никогда. Даже двадцать лет назад.       Он нагнулся, неожиданно резко, так что даже прядь зачесанных назад волос упала ему на лоб, и прошипел:       — О, вы всегда ее ненавидели. Маленькая, худенькая Вэйверли, вечно в тени старших сестер: музыкантши и эрудитки. Что ж, теперь радуйтесь своему положению, и свежеприобретенному наследству, и деньгам, которые теперь в Ваших руках всецело…       Эсма вздохнула. Может быть, Тревор Пендлтон и любил Вэйверли, но совсем ее не знал.       — О, Вы, верно, вспоминаете то самое лето… Вы думали, что Вэйверли оказывает Вам… расположение! — Последнее слово Эсма произнесла с таким омерзением, точно ей предложили лизнуть крысу. — Вы думали, что между вами столько общего: бедняжка, третируемая родными, задвинутая на задний план… Какая жестокая ошибка!       — Откуда Вам знать, что там было в действительности!       — И впрямь, откуда? Вы были так увлечены своим полностью воображаемым романом с моей младшей — и, надо сказать, уже обрученной — сестрой, что не замечали ее сестриц, не так ли? А мы были всегда неподалеку. Наблюдали. Лидия, кажется, даже что-то записывала. Ну, то есть, когда нас не развлекали Ваши очаровательные братья. Не припомню, кто из них лишил душечку Вэйв девственности? Кастис? Морган? Который из них погрубее, Пендлтон, я забыла.       Мартин смотрел, с какой непринужденностью она держит себя, несмотря на то, в каком виде остается, нещадно пачкая диван грязью катакомб. И понимал, отчего все так пресмыкаются перед Бойлами: эта женщина должна быть по-настоящему, баснословно богата, чтобы заиметь подобные манеры! Равно изысканные и омерзительные.       Впрочем, Пендлтон, насколько Мартин успел его изучить, не сильно отличался от собеседницы в этом плане. Разве что сейчас, она, явно всю ночь лавировавшая по крысиным ходам под городом, внезапно и непредвиденно взяла над ним верх.       — Ну же. Шлепните меня или начните душить, Пендлтон: проявите характер!       Она смотрела на него с насмешкой, и самым издевательским казалось покачивание носка ее туфли по направлению Тревора.       — Действительно, — вторгся в разговор аристократов Мартин. — Я бы выполнил просьбу дамы, если она так настаивает.       Пендлтон, наконец, оборол гневную дрожь и сумел процедить:       — Запамятовали? О, в любой момент можете вспомнить, только достаньте их из шахт. — Наконец-то бешенство Пендлтона дошло до той точки, когда он начал повышать голос. — Жаль, что они покажутся Вам уже не так авантажны, как прежде, за неимением языков…       Эсма запустила руку в волосы, взбила их, не меняясь в лице (она выиграла бы от этого движения больше, не окажись покрыта грязью с головы до ног).       — Какая потеря для нашего общества, право. Пусть это были и не лучшие части каждого из них… — Леди Бойл прикрыла глаза, размышляя, а когда снова взглянула на собеседников, спросила: — Так наш бравый Корво Аттано предпочитает обходиться малой кровью? Как мило. Значит, он заслужил то, чем я собралась его вознаградить, вполне.       Эсма качнула ногой, столь странным образом указывая на стол, так сильно, что туфля осталась на месте просто чудом.       — У Вас здесь только аудиограф? Может быть, добудете мне бумагу и карандаш? — Леди завела руку за спину и сняла с пояса кошелек. — Хочу черкнуть пару слов, чтобы объяснить свои намерения.       — Карандаш, бумага! — Вскинулся Пендлтон. — Что-то еще?       — Я бы не отказалась от чашечки чая.       Мартин обернулся через плечо и взглянул на Тревора из-под полуопущенных век.       — Как полагаете, Пендлтон, Лидия принесет нам чаю?       Это звучало как «пошел вон, и оставь меня с леди Бойл наедине». Облеченное, впрочем, в безукоризненно вежливую форму.       Тревор набрал в грудь воздуха, готовый ответить что-то такое смелое, гневное, но его ноги сами собой начали двигаться в сторону двери. Чертова детская привычка. Не задирайся. Делай, что велено, и тогда не будешь бит.       У него не хватило решимости даже хлопнуть дверью. Пендлтон смог позволить себе только замешкаться за порогом на пару секунд. Чтобы услышать, как приглушенно рассмеялась Эсма.       — Я не должна была говорить все это.       — Ничего, Пендлтону не повредит азарт безвредной ссоры. — Откликнулся Мартин, без стеснения пошарив на полках у себя над головой и протянув гостье пачку листов бумаги. Вслед за ними по столешнице покатился карандаш.       — Тревор постоянно пикировался с Вэйверли, — Эсма выдохнула с полусмешком. — так что, возможно, был ею не на шутку очарован.       — Прежде, чем мы обнаружили Вас, он как раз задавался вопросом, не жениться ли ему на ком-то из сестер Бойл, тех, что останутся после устранения любовницы регента. Только не мог вспомнить, которая, как он сказал? Слаба на передок.       — Это я, — просто ответила Эсма.       Мартину понравилось, как она это произнесла. С таким видом, как будто он спросил, кто из сестер последней ездила в Карнаку, не больше.       — И, подозреваю, Вы именно та, с которой Пендлтон, по его собственному утверждению, не успел переспать: отложил свой визит из-за плохой погоды.       Эсма рассмеялась громко и заливисто. Мартин смотрел на нее с кривой усмешкой.       — Свидания с такими женщинами не пропускают из-за дождя. Я бы не пропустил, даже будь я при смерти… особенно, будь я при смерти.       — А Вы очаровательны! Знаете, как говорить комплименты. Этому учат в Аббатстве Обывателей?       Она испугалась, когда он держал клинок у ее горла, но сейчас вернула себе уверенность, полагая, что на поле словесных баталий способна уложить любого на лопатки. Мартин на ее месте не был бы так тщеславно слеп, однако, он и на своем предпочел наблюдать и прикидывать шансы.       — Вы неординарная женщина, и мы можем заключить союз, взаимно приятный нам обоим. — Он в размышлении провел рукой по лицу, изучая собеседницу. Так рассматривают портреты в галерее, но не живых людей.       — Давно ли Вам говорили, что Вы столь убедительны, что так и тянет поддаться?       — Вчера, — Мартин ответил ей так же просто, как она минуту назад признала себя «той самой Бойл». — Но это был адмирал Хэвлок, так что я остался куда менее польщен, чем только что. Впрочем, я не говорю о нас двоих, как Вы понимаете. О всех лоялистах. И Вас. Вряд ли мы выйдем семейству Бойл дороже, чем до этого вам стоил регент.       — О, я бы с удовольствием сыграла в Марианну Блейкли. Ну, ту самую, из книги «Пурпурный люпин»: она самая изысканная и разумная дама Гристоля, а замужем за богатым и благородным сэром Блейкли. И вот он-то и есть тот самый Пурпурный люпин, который помогает спастись третируемой аристократии из волнующейся Тивии… Хотя все общество считает, что он дурак и франт и ничего сверх того.       — Кажется, в этой книжке правды жизни несколько больше, чем обычно в романах… А что в том сюжете делает Верховный смотритель?       — Проповедует… кажется. Не помню, чтобы он вообще появлялся лично на страницах хотя бы одного из пяти томов.       — Так значит, роман плох? Я бы написал, что у самой изысканной дамы Гристоля могла случиться с ним интрижка. Как считаете, это был бы интересный драматический поворот?       Ей хотелось спросить напрямик: «Вы меня соблазняете?», Эсма даже приоткрыла рот, но в следующий миг стушевалась, покачала головой. Мартин видел, как зажглись ее глаза… и тотчас потухли: Эсма моргнула, отгоняя движением ресниц наваждение.       — Вы застали меня в момент непривычной трезвости, сэр. — Она улыбнулась краешками губ, как только аристократки умеют. Заучивая движение на сотнях суаре с юного возраста. — Интригующе, но я останусь благоразумна. С меня хватит и малости. Это было великолепное, волнующее приключение, которому лучше не иметь ровно никакого продолжения. Я должна подумать о моей репутации и безопасности для себя и сестры.       Ее на мгновение переполнило то же самое ощущение, как несколько часов назад, когда она увидела в гостевой книге имя Корво. Чувство сопричастности истории. О, как бы она хотела… Но если бы она в действительности могла! Эсма сознавала всю свою слабость, не раз подтвержденную минувшей ночью: не будь она так поразительно удачлива до самого ее попадания в «Песью яму»… Лидия осталась бы последней из трех сестер.       И, разумеется, только Чужой ведает, каких глупостей и как скоро она бы наделала!       Эсма взялась писать послание Корво.       Вошла служанка с подносом, забрала письма и руну в кошельке. Мартин справился, отдал ли Пендлтон распоряжение налить ванну и принести гостье перемену одежды. Оказалось, что нет. Служанка, поджимая губы, окинула Эсму подозрительным взглядом, однако удалилась безмолвно.       Как только дверь захлопнулась, Эсма на миг позабыла все, кроме еды. Но когда она сжевала грушу, голод слегка улегся, вновь позволяя ей думать. Леди чувствовала, что фрукта и тарталетки для нее отнюдь не достаточно, но, впрочем, не следовало перегружать желудок, если уж она рассчитывала на скорую ванну. И потом, после столь бурной ночи, Эсма чувствовала голод, но не аппетит.       Во всяком случае, не к еде.       Она могла пить, могла соблазнять мужчин, но все это давно перестало ее радовать. Требовалась какая-то встряска. Что-то новое, по-настоящему необычное… И вот, глядя на этого смотрителя, повстанца и Чужой знает, кого еще, она вдруг подумала только одно: он бы подошел…       Он бы подошел к ее спальне, ее простыням, и да, он подошел бы ей самой, с каким бы смыслом этого ни произносилось.       За столько лет она разучилась влюбляться. Даже в ее постели каждый мужчина оставался для нее чужаком. Но она еще умела очаровываться.       Он проводил ее в ванную комнату, и когда дверь захлопнулась за их спинами — сама ли, или же Мартин ее закрыл, Эсма вдруг ощутила страстное желание развернуться и дать ему поцеловать себя. Не успела: руки Мартина легли на ее плечи, уверенно, как в первые минуты их встречи, но куда более нежно. Он стоял так близко, что ее волосы касались его скулы.       И это равно искушало их обоих. Мартин чувствовал, как напряглись плечи Эсмы под его пальцами, видел через ее плечо, как напряглась в вырезе часто дышащая грудь…       Он, конечно, действительно пробыл в тюрьме слишком долго, а ее мраморная лодыжка, такая беззащитная с жестоким синяком на ней, еще недавно невольно притягивала его взгляд на протяжении всего их долгого разговора, но…       — Интригующе, но я останусь благоразумен. — Его дыхание щекотало ее шею, но вот пальцы, а вслед за ними и серый китель, исчезли с ее плеч. tab>Однако, Эсма не успела даже разочарованно вздохнуть: за дверью послышались голоса. Оба мужские и незнакомые ей, но по словам и… акценту она поняла, что один из собеседников — Корво Аттано.