Огненная эпоха.

– Полагаю, походы в ближайшие три месяца не будут осуществлены и можно будет отдохнуть? – Киришима подошёл к каменному камину и подкинул немного дров, заворожённо оглядывая языки пламени и иногда бросая взгляд в окно на вечернее небо, которое было затянуто серыми полосами гудящей метели.       Кацуки сидел на троне и вслушивался в волшебное потрескивание дров. В покоях слабо отдавало запахом фруктов, смешанным с дымом. Касаясь своего шрама, парень лишь отречено бросил удивлённый взгляд на Киришиму: – Ни о каком отдыхе и речи быть не может. Сегодня мы пополнили запасы, и все три месяца ты, мой главный советник, будешь следить за тем, чтобы огненное оружие было полностью готово, а еще введи тренировки для этих бездарей. Я много позволил им веселиться. Займись полной подготовкой! И сделай это всё тайно. Шигараки думает, что я поведу войско в холодную зиму, а мы нападём ранней весной. И собери военных людей до этого времени со всех владений! С каждого захваченного города и поселения! Мы не должны оплошать в этот раз, – хан задумчиво опустил взгляд в пол, – и пусть завтра ко мне зайдёт этот парень, как там его? Изуми? – Изуку, Господин. Изуку Мидория. – Я так и сказал, - Кацуки резко поднял глаза. – Будут ли ещё указания? Бакуго с шумным вздохом поднялся с узорной подушки, заведя руки за спину: – Ступай в свои покои, все дела начнём с завтрашнего дня. – Добрых снов, мой Господин, – Киришима склонил голову и вышел из покоев. – И тебе, Киришима, – дополнил тихо хан, опуская голову и предаваясь воспоминаниями о заснеженных вечерах у камина. Обрывок памяти возник перед глазами.       Такой же заснеженный вечер, гул метели, что тревожит сон спящих в Женьшене, маленький Эйджиро, крепко спящий под боком матушки, и лежащий рядом с ним Бакуго, которому совсем не спится. Кацуки перебирал пальцами багровые волосы и наблюдал, как его сводный брат смешно посапывает и кусает острыми зубками край одеяла: – Мама, а почему у Киришимы такие волосы? – Такой цвет волос достался ему от родителей, – Мицуки тихо прошептала с улыбкой и наклонилась к малышам, оставляя на лбу каждого поцелуй. Кацуки сильно надул губы и чуть слышно прорычал: – Я не маленький, чтобы получать поцелуи на ночь.       Метель успокоила свой громкий свист, и крупные хлопья снега застелили белой пеленой всю небесную гладь. Не было ни звёзд, ни сияющей луны, ни шорохов птиц и животных. Кацуки наслаждался тишиной и невинным, детским спокойствием.       Затем перед глазами хана возник ужасающий образ, вырванный из сознания. Снежная буря не успокаивалась и наполняла сердце тревогой. В этот вечер Кацуки видел во сне большой трон, а на троне сидел яркий, огненный ворон, который истекал кровью. Бакуго попытался прогнать птицу, но та налетела на него и издала истошное, громкое карканье. Трон опустел, а ворон лежал на груди парня и задыхался в собственной крови. Наследник резко открыл глаза, хватаясь за рубашку и сжимая её у груди. Вдруг за пределами шатра послышался топот военных и громкий плач матери. – Отец вернулся так рано? – Бакуго вышел из шатра, чтобы посмотреть, что происходит, но налету его остановил Эйджиро, схватил за плечи и, задыхаясь от шока, не пустил идти дальше: – Не ходи, Кац! Не надо! – Отпусти меня! Почему мать в слезах!?       Бакуго, не дожидаясь ответа, оттолкнул Эйджиро от себя и вышел из шатра, обомлев от увиденного. Снег непроглядной стеной затмил его глаза, на которых появились набегающие слёзы. Ступор, паника и страх – всё смешалось в один большой ком и выжгло ужасную рану на сердце, а затем эта рана всколыхнулась и подступила к горлу, будто разрывая его на части. Кацуки подошёл ближе, пытаясь рассмотреть хотя бы что-то знакомое или родное в куске мяса, лежащем на белом снегу. Величайшего командира умертвили, изрезали на части, как бездомную собаку. В один момент внутри Бакуго рухнул весь мир, в одночасье он потерял верного наставника, достойного Правителя и отца. Он сел перед изуродованным телом на колени и посмотрел в его сохранившийся, стеклянный от холода и ужаса глаз. В нем читалась только боль.       В толпе кричали о возмездии, но Бакуго слышал только, как дрожит земля под его коленями и как гремит гром в его голове. Идея отмщения загорелась в его груди. – Сынок, мне так больно. Его больше нет… – Мы будем стоять горой за наследника! – Месть! Месть! Ме-е-есть! – Кац, как так вышло!? – Бакуго, мы присягаем тебе на верность!       Кацуки слышал повторяющиеся голоса у себя в голове, и, будто обезумевший, схватил себя за голову. Когда голоса затихли, и разум его успокоился, Кацуки поднял голову и увидел на улице кромешную темноту, а снег сменился яркой луной на небе. Погода успокоилась, и Кацуки настигло последнее, печальное воспоминание.       Спустя год Мицуки нашла смысл жизни в сыне и Киришиме. Она была рядом с ними, когда Кацуки стал командиром и когда Эйджиро стал его верным помощником. Её улыбка была бесценна, хотя новый хан запрещал себе проявлять нежные чувства к матери, живя лишь идеей убийства Томуры. Лишь изредка он навещал её и был холоден, но Мицуки делала вид, что не замечает этого. Эйджиро поддерживал свою приёмную мать, пожимая плечами на каждую выходку Каца. – Просто у него такой характер, мам. – После смерти отца он стал совсем не дружелюбным, – вздохнула женщина, кутаясь в тёплый плед, – спасибо, что всегда рядом с ним. Пообещай мне, что будешь его защищать и наставлять на верный путь.       Киришима скрестил ладони на своём сердце.       В тот вечер также ярко светила луна, освещая большие сугробы. Вся ханская семья решила поужинать за общим столом, но Бакуго немного нездоровилось, поэтому он сидел в дальнем углу и пил травяной отвар, лишь изредка вставляя своё слово в семейные разговоры. Киришима ел только рисовую, сладкую лепёшку с повидлом из фруктов. – Ма, тебе плохо? – Эйджиро заметил, что у Мицуки покраснело лицо, и руки её выронили бокал. – Задыхаюсь, – она схватилась руками за своё горло и начала в панике вдыхать воздух, закатывая глаза.       Кацуки в испуге подбежал к матери и приказал немедленно звать лекарей. Её тело свело судорогой, а затем начало биться в конвульсиях. Бакуго крепко прижимал к себе Мицуки и всё вторил с дрожью в голосе: – Поправишься… Ты поправишься. Поправишься.       Лекарь в спешке присел перед телом женщины, но было слишком поздно. Бакуго не выпускал Мицуки из рук, прокручивая в голове взгляд матери, полный агонии и отчаяния. Вино, что было подано на ханский стол, было отравлено.       Бакуго и Киришиме удалось в тот день чудом остаться в живых, но потеря любимого человека снова обрушилась на их души, эхом вызывая в памяти печальные воспоминания. Предателями оказались шпионы государства Хиджаг, которых недавно приняли на службу по собственной воле. – Эта казнь не вернёт нам мать, я поступал глупо по отношению к ней и не ценил её, зато я видел, как сильно ценил ты. Спасибо за это, – хан положил цветы на могилу матери и коснулся ладонью плеча сидящего на коленях Киришимы, который поднял голову к небу и громко зарыдал от терзающей боли.       В шестнадцатилетнем возрасте Кацуки пообещал всему миру отомстить за отца, а, лишившись матери в семнадцать, познал всё отягощающее чувство одиночества, о котором никому не расскажет. Его сердце покрылось каменными наростами, но дух обрёл небывалую мощь. – Не допущу своей смерти. Я убью тебя, Томура Шигараки. ——— – Мой Государь, – Даби осторожно массировал виски Томуры и размазывал мазь на его лице, – Ваши шрамы значительно уменьшились, их почти не видно. Я уже распорядился, чтобы лекаря хорошо вознаградили. – Мне приятно слышать это, – Томура блаженно вздыхал и прикрывал глаза, растворяясь в прикосновениях грубых, мужских рук, – я так устал вспоминать эти кошмарные дни. – Эти дни прошли, остались лишь веселье и радость. – Веселье будет тогда, когда я поставлю на колени Женьшень, а после отрублю голову этому негодяю Кацуки, – Томура звонко усмехнулся и принялся нервно расчёсывать шею, – маленький гадёныш, я убил его отца, а он поднялся выше! Я пытался отравить его, а он стал ещё сильнее! Я резал его шею, а он выжил! – Успокойтесь, Шигараки, язвы снова появятся, – прошептал на ухо Даби своему государю и поцеловал его кромку, осторожно убирая пальцы Томуры от кровоточащих царапин на коже. – Да, ты прав. Он отравляет моё сознание. Как ты думаешь, эта мразь пойдёт против Хиджага? – Я полагаю, маленький Кацуки боится снега. А ранней весной он будет вряд ли готов сражаться. Выступит в середине или в конце весны. – А если он нападёт через два дня? – Ох, Государь, Вам ли переживать? Армия сытая и довольная ждёт своего часа, кони на ходу, оружие тоже готово. Будьте уверены, к внезапной атаке мы будем готовы и сможем дать достойный отпор. – Может быть напишем письмо нашей огненной птичке? – Будем ли мы просить кого-то напрягать руки ради отпрыска? – Даби, ты чудесен.       Шигараки встал с большого трона, отстегнул пуговку накидки, оголил свои обожжённые плечи и устремил взор на чёрное небо. Даби подошёл сзади, обнимая талию Господина одной рукой и показывая другой ладонью огромные владения, которые простирались вдоль замёрзшей реки. Панорамное окно блестело в бликах большого количества свечей, Томура съежился, отпрянув от стекла, а точнее от огненных бликов. – Это всё Ваше. Под пеленой белоснежного снега в тот день Вы нашли моё безжизненное тело, помните? – День, когда наш отец подарил тебе кров над головой и поселил в крепость, стал для меня великим спасением. Без тебя я бы не выжил в тот день... – Шигараки, я буду с Вами до последнего вздоха. Вы будете отдыхать? – Да, завтра соберем Тайное сообщество. Нам нельзя допустить внезапного нападения на Хиджаг.       Даби поклонился, удаляясь из комнаты: – Будет сделано. Доброй ночи, мой Господин. – Эти ночи перестали быть добрыми.       Шигараки прошёлся по белоснежному ковру босыми ногами, скинул с себя накидку и устало потёр шрамы на своём лице. Томура бросил взгляд на панорамное окно и разглядел огонь, который ударил ему страшным блеском в глаза. Парень вдруг увидел перед собой полыхающий костёр и ощутил, как лицо медленно начало плавиться, а кости черепа сделались невыносимо тяжёлые. Ненависть к огню заставила расчёсывать шею и ключицы, раздирая их до мяса. – Стража! Потушите все свечи! Немедленно! И…Пусть Даби придумает другой способ освещения и обогрева, я устал от этого…Даби! – Томура закутался в одеяло с головой и стиснул зубы в тихом стоне. Даби немедленно ворвался в покои, устремив взгляд на съежившегося в комок Шигараки. Даби сел рядом с изголовьем постели, слегка отодвинул одеяло и огладил пальцы Шигараки, что были в крови и запёкшихся корках, – огонь никогда не убьет Вас. Этого я точно не допущу.