Огненная эпоха.

      Изуку потерянно прогуливался на пустыре, где когда-то он гулял вместе с ханом. На улице уже совсем вечерело, поднимался морозный ветер, а тучи на небе вихрились в непонятных узорчатых скоплениях. Лежавшая на сердце печаль не проходила и сдавливала лёгкие, мешая дышать. Боль от боязни лишиться близкого человека накрывала Изуку с головой.       Подойдя к большому дубу, парень приник к его мёрзлой коре лбом и зашептал: – Как же мне забрать его боль, которую я причинил…?       Дуб покачал тучными ветвями под порывами ветра. – Изуку, будь осторожен, здесь опасно гулять одному, – Киришима бесшумно подошёл к дубу и погладил его увесистый ствол дерева. – Что ты здесь делаешь? – Мидория вздрогнул, сильнее укутавшись в толстый шарф, поворачиваясь к Эйджиро. – Мне совсем не хочется ничего, сам понимаешь… – советник тяжело вздохнул, явно что-то недоговаривая.       Мидория замолчал, опуская полные слёз глаза в пол: – У меня даже нет сил плакать больше… Я не могу поверить, что его может не стать совсем скоро. Эйджиро, ему начали давать опиум… – Изуку, у нас есть выход. – Какой же!? – глаза тут же широко распахнулись, омега мялся в нетерпении, внимательно слушая Киришиму.       Советник хана рассказал Изуку про предсказание Момо и её опасения, которых никто из них не послушал. – В общем, я думаю, ему нужно то самое лекарство, которое он разбил. Я уверен, это было его спасение, но наша гордость… Не позволила, – Эйджиро стиснул кулаки, – завтра ранним утром в тайне поедем к Момо и будем просить дать то зелье. Согласен? – Конечно, Эйджиро, – слабый огонёк надежды загорелся в голосе Изуку, который тут же разгорелся гигантским костром с жаждущими силы языками пламени. – Завтра в пять часов будь готов с лошадью у поляны. – Это далеко? – поинтересовался Изуку. – Примерно час в сторону озера Надежды, – Эйджиро кивнул, замечая твёрдый настрой омеги.       Изуку кивнул и поклонился Эйджиро, выражая глубокое уважение и благодарность. Советник проводил Изуку до шатра, но не стал заходить в покои, потому что Кацуки смог наконец уснуть под опиумным раствором.       Мидория разделся и осторожно прилёг рядом с ханом, обнимая его за спину. Он чувствовал, как его тело горит алым пламенем. Изуку встал с постели, наложил новую примочку на лоб хана и ласково поцеловал его в переносицу, решаясь поспать на тахте, чтобы не нарушать и без того неспокойный сон.       Яркие, голубые глаза вспыхнули перед глазами Мидории. Они улыбались и будто бы насмехались над горем парня: – Молодец, – что-то зарычало над ухом Изуку.       Мидория проснулся от минутного видения, задыхаясь от страха. Вскочив с тахты, он подбежал к хану и поцеловал его в лоб, проверяя дыхание. – Дышит, – Мидория громко всхлипнул, тут же закрывая рот ладонями, – нет, будет очень поздно, – прошептал он в свои пальцы.       Изуку сорвался с места, быстро накидывая на себя тёплые вещи. Он поцеловал на прощание Кацуки и прошептал ему: – Ты дал мне свободу, я воспользуюсь ею.       Кацуки сквозь сон и пьянивший опиум печально улыбнулся вслед уходящему парню и вновь погрузился в дурманящий сон.       На улице поднялась гулкая метель. Вихри поднимали вверх клубы снега и вращали его, будто в водовороте. Ветер щипал лицо и глаза, заставляя их слипаться, но Изуку решительно гнал лошадь вперед. Застревая в снегу и пытаясь одолеть жуткий холод, омега повторял про себя лишь одно желание успеть и не погибнуть раньше времени. Сахарок сменила бег на медленную ходьбу и еле-еле передвигала копытами. Мидория слез с лошади, закрывая свое лицо шарфом, оставляя только прорезь для глаз. – Ещё немножко, милая, – Изуку гладил шею лошади и гнал её всё глубже и глубже в лес, – мы скоро приедем.       Буря туманной стеной сыпала на Изуку снегом, ноги еле шли, прорываясь через сугробы. В одном из сугробов ноги Изуку совсем застряли, а издалека послышалось громкое завывание диких зверей. Мидория рычал в ответ вою и громко кричал, пугая всю живность. Лошадь отказывалась идти дальше, но Изуку заставлял её пробираться вперёд, ругаясь на кобылу. – Я не хочу, чтобы тебя сожрали! Ну же! Пошла!       Мидория вёл лошадь по краю глубокого оврага, но не заметил огромного валуна, лежащего под снегом. Омега споткнулся и в полёте сгруппировался, скатываясь кубарем в овраг. Он еле встал на ноги, покачиваясь от головокружения и дрожа от невыносимого холода. Снег прилип к одежде и сделал её слишком тяжёлой для уставшего парня. Изуку сжал кулаки, пытаясь разглядеть выход в сумрачной, снежной пелене. Мидория пошёл прямо, неожиданно видя тусклый огонёк впереди, он передвигал ногами, прорываясь сквозь пронзительный ветер, и стал замечать, что огонёк усиливается. Свет слабенькой лампадки дошёл до его глаз и заставил Мидорию идти вперёд, рассекая ладонями и раскапывая дорогу перед собой. Невообразимым чудом Изуку добрался до порога старенького, деревянного дома и начал громко стучать в дверь: – Я из Женьшеня! Пожалуйста, Бакуго в беде, Момо!       После длительного молчания, за дверью послышались шаги. Яойрозу открыла двери, впуская мальчишку в тёплое помещение. Она ахнула от удивления и всплеснула руками, помогая парню подойти ближе к огню. – И надо же было тебя посылать в такую погоду, – Момо стащила насквозь мокрые, холодные вещи и накрыла его тёплым, вязаным пледом. – Я сам пришёл. Со мной ещё лошадь была… – Мидория вздохнул с дрожью в голосе. – Не переживай, лошади пойдут за запахом хозяина. Главное, что ты живой сюда добрался. Замёрзнуть или застрять в мокром снегу – дело простое, – Момо заставила Изуку подвинуться ближе к огню, – так что ты говорил про хана?       Рассказав всё колдунье, Изуку встал с пола и присел на стул, всё ещё дрожа от холода: – Вы наша последняя надежда… – Меня никто не слушал, Изуку. Кацуки выгнал меня, узнав о моих предсказаниях, – Момо села напротив, пожимая плечами.       Изуку убрал плед, слез со стула и встал на колени перед Момо, протягивая руки: – Простите его. Ради всех нас… Простите, – омега всхлипывал, слёзно умоляя Момо сотворить чудо, – просите у меня всё, я сделаю всё ради него! – Встань с колен, нечего супругу Великого валяться перед старушкой, – она протянула руку, помогая Изуку встать, – похоже, на Кацуки наложили проклятие, у меня есть один сильный ритуал, но, мне важно знать, ты готов принять его страдания на себя? – Яойрозу грустно улыбнулась. – Я отдам за него самое дорогое, что у меня есть.       Она взглянула в искренний, добрый взгляд парня и кивнула ему. – Твоя любовь спасёт его, но, запомни, назад время не повернёшь – река, восходящая вверх, уже не пойдёт вниз. – Я согласен, – Изуку широко улыбнулся со слезами на глазах, понимая и осознавая, чем всё закончится. – Садись на стул, мальчик мой, не бойся, не плачь и думай только о нашем Великом Господине.       Изуку кивнул, отпуская все свои страхи прочь, он присел на стул и смиренно закрыл глаза, вслушиваясь в звуки, исходящие рядом.       Момо поставила чан с водой на огонь, засыпая сушёную траву, а после взяла корень самого старого дуба, начиная выводить символы на лице Мидории.       Момо зашептала над головой омеги: – Под его языком и кожей корневище созиданья, В сердце черви, краснеют его болезненные веки. Пусть он очнётся от адских мук! Пусть сойдёт с него чернота! Пусть тупой нож начнет резать траву, Пусть глухой слышит его пение! И пусть не слышит его вой. Под коленями пусть не разрастается хворь, И болезнь не забирает его душу. Пусть искреннее сердце и храбрый дух Переполнится гадкой болезнью. Да примет болезнь за свой этот сосуд! Да очистит того, кого любит. Пусть так случится.       Яойрозу обмакнула корень дуба в кипящий чан и провела им по лицу омеги, по его ладоням, затылку и плечам. – Вставай, – Момо подвела Изуку к чану и слегка наклонила его, давая подышать неизвестной травой.       В комнате раздался запах жжёного сахара, а Яойрозу закрыла тряпкой дыхательные пути от невыносимого запаха, похожего на гниющее мясо.       Изуку упоённо вдыхал сладкий запах, едва стоя на ногах. – Ты чувствуешь приятный запах? – Момо опечаленно спросила его. – Будто сахар на языке. – Отдохни у меня немного, а на утро вернешься домой, – Момо открыла глаза Изуку и посмотрела в суженные, блеклые зрачки, убеждаясь, что ритуал сработан. – Нет, я поеду сейчас же, – решительно произнёс Мидория.       Погода на улице успокоилась и на ясном небе появился тоненький, похожий на ноготок, яркий месяц. За домом громко ржала кобыла Изуку. Он поблагодарил Момо и вылетел из дома, надевая на себя ещё мокрую, надорванную накидку. – За смерть спасибо не говорят, – Момо прошептала, обнимая себя.       Изуку уже не слышал ничего и гнал Сахарок быстрее и быстрее. За лошадью поднимался столп снега, а Мидория готов был выскочить из седла и побежать в Женьшень на последнем издыхании.       Выбившись из сил, лошадь отказалась идти дальше, поэтому Изуку сам побежал до шатра, задыхаясь от быстрого бега. Омега пулей влетел в покои хана, громко дыша, и бросился в объятия к Кацуки. Тот проснулся, недоумевающе оглядывая мокрого, растрёпанного Мидорию. – Я думал, ты покинул Женьшень… – Бакуго начал снимать мокрую одежду с Изуку. – Я никогда не оставлю тебя…       Мидория учуял слишком сладкий запах, который чувствовал ещё в доме Момо. Изуку, не удержавшись, впился в губы своего Господина, завладевшего его сердцем.       Кацуки целовал его, иногда прерываясь на кашель, но омега не давал ему продохнуть или кашлять в полную силу, заставляя Бакуго терпеть. Торопливый поцелуй перешёл в нежные прикосновения со стороны Изуку, он бегло ласкал тело своего Повелителя, желая почувствовать кончиками пальцев бледную, бархатистую кожу. Хан еле двигался, но старался отвечать взаимностью.       Кацуки закрывал глаза, нежась под неторопливыми поцелуями, затем неспешно помог Мидории сесть на его бёдра. Изуку сходил с ума от сладкого запаха, исходящего от тела альфы, в районе груди пахло особенно сильно, отчего омега тёрся головой о грудную клетку, стараясь оставить на себе приторный сахарно-медовый аромат. – Почему от тебя исходит такая сладость? – омега высунул язык, влажно вылизывая солнечное сплетение Кацуки.       Хан издал томный выдох от влажного языка.       Изуку медленно качал бёдрами, обсасывая чувствительные соски альфы. Вместо солёного пота он чувствовал сахар, плавящийся на своём языке.       Омега снял с себя всю одежду, сознание шло кругом, будто его окутывало странной дымкой. Его пальцы ласково гладили возбуждённый член Кацуки, а нутро омеги горело, как никогда ранее.       Томно выдохнув, Изуку без подготовки насадился на скользкий член, закатывая глаза, из его груди вырвался громкий стон. Кацуки поморщился от приятных ощущений и чуть приоткрыл рот. Перед глазами всё плыло, поэтому он почти не двигался и гладит красивое тело Изуку, твердя в пьяном бреду: – Люблю…       Мидория задыхался в стонах, запрокидывал голову, теряя контроль над своими действиями. Он чувствовал каждую пульсирующую венку, и это горячее чувство разливалось в нём, словно густой яд. Наполнившись чувствами, Изуку сменил быстрый темп на более нежный. Ладони Кацуки легли на круглые ягодицы и несильно сжимали их, направляя движения бёдер под нужным углом.       Бакуго осматривал, как красиво Мидория поджимает тонкие губки и дрожит от удовольствия. Собрав силы, альфа начал двигать бёдрами навстречу. Изуку лёг туловищем на грудь Господина, поцеловав его шею, а затем плавными поцелуями двинулся дальше к ключицам. Кацуки размашисто и беспорядочно водил горячими, вспотевшими ладонями по всему телу хрупкого омеги и издавал тихие, гортанные стоны.       Приближаясь к пику неземного наслаждения, Кацуки выбился из сил, позволяя омеге делать то, чего он захочет, Мидория улыбнулся в губы любимого человека, ускоряясь до предела. Внезапно Изуку содрогнулся, а тело начало дрожать и сковываться от сухого оргазма. Спазм, произошедший внутри, заставил член Кацуки крепко-накрепко остаться в теле Изуку. Он распахнул глаза, попытавшись слезть, но из-за сцепки так и не смог расслабиться, а каждое движение перерастало в сильный оргазм, заставляя интенсивно потеть и дрожать. Кацуки прикусил собственную губу до крови, издавая протяжный стон от ощущений крепкой сцепки: – Откуда сцепка? – горячо выдохнул Кацуки, не понимая ничего. – Что это такое!? – Изуку забегал глазами, испугавшись того, что происходит с ним впервые в жизни.       Оргазм за оргазмом накрывал Изуку, совсем выбивая из сил. Мидория шипел, обнимая Бакуго за грудь, из приоткрытого рта вытекло немного слюны. Кацуки притянул к себе испуганное личико и поцеловал омегу в губы. Силы вернулись к нему, поэтому он ухмыльнулся и слегка шлёпнул омегу по ягодице, заставив тело вновь содрогаться сухим оргазмом. – Это сцепка, не бойся, – альфа тяжело задышал, поглаживая поясницу сидящего на бёдрах, – уф, попытайся расслабиться изо всех сил, – хан издал тяжёлый стон от лишних телодвижений, при этом он ласково и успокаивающе поглаживал Изуку. – Как скажет мой Господин, – томно прошептал Мидория, расслабляя всё тело.       Пять минут продолжалась сцепка, заставляющая два горячих тела сходить с ума от оргазмов и чувства внеземной любви. Накрывающая с головой истома закончилась.       Кацуки закончил в тело Изуку, а Мидория следом за ним. – Горячо внутри, Кац, – омега глубоко вдохнул запах Бакуго, медленно соскальзывая с члена.       Заскулив, Изуку лёг рядом с ним, начиная дуть на капельки пота и поглаживать пшеничного цвета волосы. Омега вспомнил свой дом, свой маленький садик и большое поле золотистой пшеницы, что раскинулась рядышком. В его ушах сильно шумело, он не слышал абсолютно никаких звуков, только тяжёлое дыхание Бакуго и его быстрое сердцебиение, которое не остановится раньше положенного. – Прости меня, Кац… – За что? – Бакуго лёг рядом, замечая, как боль в его груди утихает, а кашель и вовсе прекратился. – За все и за то, что люблю тебя, – грустно прошептал Изуку, смотря в глаза Кацуки. – Какой же ты глупый…       Ровно в пять часов Киришима пригнал свою лошадь к поляне, но не заметил ни единой души поблизости. Он направился в шатёр, чтобы разбудить Мидорию, но охрана не подпустила его: – Сейчас у Великого хана Изуку Мидория. – Мне нужен Изуку! Это срочно, поверьте! – Эйджиро впал в отчаяние, так как ехать нужно было незамедлительно.       Из шатра послышались шорохи. Эйджиро успокоился, подумав, что Изуку всего лишь проспал, но удивлению не было предела. На пороге стоял одетый Кацуки, который выглядел лучше, чем до болезни. – Господин? – охрана поклонилась хану. – Я поправился, – гордо улыбнулся Бакуго.       Эйджиро не скрывал своего удивления и явного непонимания того, что происходит. Вчера человек умирал на его глазах, а сегодня он вышел к нему навстречу с розовым румянцем на щеках и, по всей видимости, он был совершенно здоров. – Как же так? – Киришима нервно выдохнул, бросаясь в объятия брата, – неужели я не сплю и вижу тебя живым и здоровым!?       Кацуки приобнял Эйджиро за плечо, затем отпустил его и грустно вздохнул: – Мне нужно с тобой поговорить, – хан отошёл подальше от шатра с Эйджиро и прошептал ему на ухо, – вчерашней ночью Изуку куда-то ездил, он приехал весь в снегу с порванной одеждой. Мне нужно узнать, брал ли он лошадь и сколько примерно не было лошади? А потом я увидел, как в его глазах не было зрачков, Киришима! Он всё время повторял о какой-то сладости, а по итогу у нас случилась сцепка… Он же болен, в прошлый раз не было ничего, а тут… Что-то явно не так.       Эйджиро слушал Бакуго удивлённо, а его худшие подозрения закрались глубоко в сердце. – Кацуки, может быть он гулял? – сморозив нечто глупое, Киришима получил по голове. – В такую метель, да ещё и гулять!? Не держи меня за идиота! Зачем в такую рань он тебе понадобился, а!? – Кац, я… – Эйджиро растерялся. – Говори правду, я устал уже слышать твою ложь! – Бакуго начинал злиться. – Помнишь предсказания Момо? Оно сбылось, Кац, и мы подумали… – Ты сейчас хочешь сказать, что Изуку, – Бакуго усмехнулся, – ездил на другой конец леса к Момо в смертельную бурю? И вернулся живым? – Господин, простите, я не знаю… – Эйджиро понуро смотрел в глаза хана. – А кто должен знать!? Кто мой советник!? Кто мои глаза и уши!? – Кацуки закипал и всплёскивал руками. – Прости меня, Кац. – Он же мог умереть, Эйджиро… Я бы не простил этого, – Бакуго закрыл глаза рукой. – Хватит, – Киришима сделал шаг вперёд, крепко обнимая брата за плечи, – прости, я не думал, что так выйдет. Моя глупость подвела всех нас, но я сейчас так счастлив, что ты жив… Нам нужно вызвать лекаря. – Зови, я пойду к Изуку, – Бакуго, немного успокоившись, похлопал Эйджиро по плечу и вернулся в свои покои. – Что же ты наделал, Изуку… – прошептал Эйджиро, смотря на удаляющуюся спину Кацуки.