Огненная эпоха.

7.1 Прыжок в пламя. – Вы абсолютно здоровы, Великий хан, – лекарша убрала лекарства в деревянный чемодан и низко поклонилась. – Можешь идти, – он поправил рубашку, задумчиво посмотрев в окно. – Я счастлива, что Вы пошли на поправку, – лекарша улыбнулась Господину, торопливо оделась и с низким поклоном вышла из шатра.       Деку уже не спал, он тихо сопел, укрываясь одеялом. Кацуки встал с тахты и пересел на край постели, поглаживая Изуку по сбитым прядям волос: – Где ты был вчера ночью?       Мидория молчал, только ластился к тёплой ладони Кацуки, изредка целуя его пальцы. – Ты был у той старухи? – настойчивее спросил хан, заглядывая в прикрытые глаза парня.       Изуку осторожно отодвинул край одеяла, привстал, садясь на бедро, затем щекой прижался к плечу Кацуки, продолжая молчать. Его ресницы подрагивали, он боязливо сжимал губы, а сердце бешено колотилось, предвкушая долгий, неприятный разговор. – Значит так и есть, – Бакуго отстранил от себя Мидорию, встал с постели и подошёл к камину, скрепляя руки за своей спиной.       Блики огня искажались на его лице, выражавшем одновременно беспокойство и раздражение. В шатре нависла давящая, скользкая тишина, которую заглушал лишь громкий треск дров. – Отвечай, что ты делал у неё? – хан тяжело задышал, сорвавшись от невыносимого напряжения.       Мидория вздрогнул, прижимая к своим губам одеяло. – Я не знаю… – Деку опустил глаза, густо краснея от собственной лжи. – У вас с Эйджиро одна болезнь на двоих - нагло врать мне!? – закипал Кацуки, быстро оборачиваясь к Мидории, – уходи, я не желаю видеть тебя, – он резко всплеснул руками. – К-Кац! – Деку со всхлипом прикрыл рот ладонью, – пожалуйста, не прогоняй… – Я всё сказал, – хан оскалился, отвернувшись обратно к камину. – Прости меня, умоляю… Я не хочу говорить тебе, потому что… – Изуку встал с постели, едва справляясь со слезами. – Да ты же мог погибнуть, Деку! Что ты делал у Момо!? Как я смог поправиться за одну ночь!? Объясни! – Бакуго подошёл к Изуку, гневно одёргивая его за руку, заставляя сесть обратно на постель, – мне не шестнадцать солнц, чтобы… – Я не могу сказать! – Деку перебил Бакуго, хватая того за торс обеими руками. – Я бы убил всех, если бы узнал, что ты погиб где-то там в лесу… Совершенно один! – хан оскалил зубы, прищуривая свой взгляд и не желая прикасаться к Деку. – Я принял всю боль на себя, принял все твои мучения, ты должен жить! Ты Великий, отважный человек! Человек, у которого так много целей в жизни, а еще ты тот, кого я искренне люблю! Без тебя меня всё равно не станет, так зачем же… – Мидория опустил руки, медленно сползая с постели и склоняя голову перед своим Господином, разразившись громким, отчаянным плачем, – зачем жить, когда у меня был шанс спасти твою душу…       Бакуго растерянно смотрел на Изуку, а его губы подрагивали от накатывающегося волнения и непонимания происходящего. Гнев постепенно уходил, оставаясь в сердце отголоском нечто странного и разрушающего. Он поднял на руки Деку и сел с ним на постель, закутывая в одеяло, словно маленького ребёнка. Он крепко прижимал его к своей груди, вслушиваясь в тихие всхлипы.        Душа почернела, как угли после большого костра, а в голове раздался звон безжалостной, всепоглощающей тоски. Два любящих сердца бились в унисон, но одно из них было поражено болезнью, а в другом появилась огромная, необъятная дыра, затягивающая в себя все воспоминания, приятные моменты и обыденные радости. Счастье растворилось в черноте безысходности и захлестнуло с головой, словно адскими волнами страдания и боли. – Не верю, – Кацуки смотрел в одну точку, продолжая покачиваться вместе с Изуку и слушать сбитое дыхание.       В камине всё также громко потрескивали дрова и ярко горел огонь. Блики языков пламени отражались на потолке шатра, придавая блеск золотым нашивкам. Деку широко улыбался сквозь горькие слёзы, запоминая дивный блеск золотых нитей, громкий гул огня и красивый цвет пшеничных волос, в которых он тонул дрожащими, тонкими пальцами… 7.2. Биение маленького сердца. – Кацуки? Дай мне воды, пожалуйста, – Изуку приподнялся с постели, чуть кашлянув.       Он виновато поднял глаза на своего Господина, который что-то писал за столом. Молча поставив точку, хан встал со своего места, налил воды в серебряный стакан и сел рядом, протягивая его с тихим вздохом.       Деку выпил всё до капли большими глотками и устало посмотрел в глаза Бакуго. – Изуку, может прогуляемся? – хан подсел чуть ближе, приобняв его за бока. – Может быть завтра? – Мидория тихо шепнул, чуть отталкивая Бакуго от неприятных ощущений в желудке.       В это же мгновение Изуку отвернулся от Кацуки, закрывая рот ладонями от рвотных позывов. Бакуго испуганно схватил таз рядом с постелью и протянул Изуку, которого одним резким выдохом вырвало водой и остатками пищи. Кацуки поглаживал по спине Мидорию, с сожалением отводя взгляд от происходящего. Мидория сжался и стёр с красного лица выступавшие слезинки. – Я позову лекаря, – Бакуго стёр платком с губ Изуку остатки рвоты, встал с постели и приказал в срочном порядке привести травницу. – Кац, я в порядке, просто тошнит очень сильно последние дни, – Мидория поджал губы, убирая таз в сторону, – а ещё я сильно голоден… Опять. – Почему сразу не сказал? – хан тяжело вздохнул, пытаясь успокоить злость в своём голосе. – Почти начался март… Я помню, как ты грезил идти на Хиджаг именно в этот месяц, – Изуку виновато опустил взгляд. – Да, мы отстаём от намеченной цели, но сейчас я не могу бросить тебя, – Бакуго решительно оставил разговор закрытым.       Мысль о сорванном походе не давала покоя Кацуки. Ещё существующий Хиджаг и живой Томура сильно били по его самолюбию и желанию мести. Воины часто спрашивали у Киришимы, когда же они смогут обнажить свои сабли, но Эйджиро никогда бы не сказал, что Великий хан смог отложить всё то, что было поставлено на кон потом и кровью, во имя светлого чувства любви. – Изуку, у тебя не болит живот? – лекарша прижалась ухом к животу Мидории, а после слегка помассировала его низ. – Немного тянет вот тут, – он докоснулся ладонью живота и огладил расстояния между пупком и пахом. – Понюхай-ка этого, – пожилая лекарша с улыбкой протянула Изуку багульник.       Услышав запах, Мидория скорчился от рвотных позывов и съежился, закрыв нос от багульника. Лекарша засияла, убирая траву обратно в чемодан. Она хлопнула себя по коленям и встала с постели, подойдя к Кацуки. – Я поздравляю Вас, Изуку Мидория в положении, – лекарша поклонилась хану.       Изуку замер, услышав счастливую весть. Он вскочил с постели и снова его охватил ступор, он смотрел на Кацуки, искренне улыбаясь ему. Он чуть пошатнулся и подошёл к удивлённому хану и крепко обнял его, бодая головой. – Ты слышал? – Мидория спросил шёпотом, не сдерживая смеха и накатывающихся слёз.       Кацуки сжал Изуку в объятиях, прижавшись к его волосам носом и жадно вдыхая его запах. – Вам, Изуку, нужно попить настой из ромашки и мёда на каждый вечер, а через пять месяцев Вы сможете родить здорового и крепкого малыша, – лекарша подошла к столику, оставив на нём бутылку с настоем. – Стойте, – хан протянул ей средних размеров мешочек с золотыми монетами. – Великий хан, – она низко поклонилась Бакуго, – я служу здесь со времён Вашего рождения, о каких деньгах может идти речь? – лекарша потрепала хана за плечо, – я пойду с Вашего позволения.       Хан улыбнулся и кивнул лекарше, провожая её взглядом, а после обнял Изуку за обе щеки и притянул его лицо к своему. – Я стану отцом… – Бакуго с улыбкой потёрся носом о кончик носа Мидории, закрывая глаза, – устроим праздник во всех владениях. Пусть знает весь мир, – шептал хан с небольшой грустью в голосе. – Теперь во мне есть жизнь, Бакуго, – Мидория закрыл глаза ладонью, – я смогу оставить после себя… маленькое чудо и наши мечты, – Изуку запрокинул голову назад, пытаясь успокоиться.       Хан стёр слёзы с его глаз, затем встал на колени и обнял любимого человека за бёдра, прижимаясь головой к низу живота, едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться от счастья. Мидория гладил его по непослушным волосам и стирал воротом лёгкой ночной рубашки мокрые следы радости. Кацуки зажмурился, пытаясь услышать свою родную кровь, маленькую частичку его души в чреве Деку. 7.3. Гроза. – Я так хочу дотронуться до солнца, – Изуку остановил лошадь около большого дуба, с которого ещё не сошёл слегка подтаявший снег.       Кацуки подвёл вороную лошадь поближе к Изуку. – Почему же? – Бакуго взял Мидорию за бледную, исхудавшую ладонь, поглаживая его пальцы своими. – Что ты чувствовал перед тем, как думал, что умрёшь? – Мидория грустно улыбнулся, поглаживая свой округлый животик.       Бакуго промолчал, всматриваясь в большой жёлтый шар, слепящий его глаза. Не хотелось говорить о смерти, даже думать о ней было страшно. Кацуки мрачно взглянул в глаза Изуку. – Прости, дорогой, я спросил, не подумав, – он заулыбался, целуя руку Бакуго. – Держи узды в обеих руках, чтобы Сахарок не сорвалась, – пробурчал Кацуки. – Она очень осторожна, не переживай, – Мидория взял узды в две руки и плавно повёл лошадь в сторону пустыря.       Кацуки смотрел на Изуку со спины, запоминая его таким весёлым и жизнерадостным, каким никогда не видел. Солнце очерчивало силуэт Изуку и золотистой кромкой ложилось на его руки и шею. Омега чуть повернул голову. Его мимолётная улыбка и блестящий, зовущий вперёд взгляд, умытый лучами яркого солнца, заставляли Бакуго трепетать и набираться внутренних сил держаться до последнего, поддерживать своего омегу и не отходить ни на шаг. В глазах Бакуго светлый образ Мидории напоминал феникса, который после смерти возродится из пепла и станет сильнее. В десятки и сотни тысяч раз сильнее. – Подожди меня, далеко не уходи, – вороная лошадь чуть быстрее подошла к белой и пошла рядом, также медленно и спокойно. – А как мы назовём нашего сына? – Мидория погладил ладонью свой мех на накидке. – А вдруг у нас будет девочка? – усмехнулся Кац. – Нет, я чувствую, будет мальчик, – взгляд Изуку устремился куда-то в даль леса, – с золотистыми волосами и красивой улыбкой, как у тебя.       Хан задумчиво расплылся в улыбке: – Как только он родится, мы вместе придумаем ему имя, договорились?       Мидория кивнул, останавливая лошадь около лесной полосы. Кацуки затормозил вороную и погладил по нежной щеке Изуку, который тут же разомлел и широко улыбнулся. – Я уверен, нашему ребёнку будет дарована твоя улыбка, – хан огладил слегка растрёпанные волосы Изуку, который едва покраснел от сказанного дорогим человеком. – Поедем домой? Я так устал, – Мидория утомлённо сжал в своих ладонях ладонь Бакуго и потёрся о неё лбом. – Я провожу тебя до шатра, а потом заеду к Эйджиро, – хан кивнул, поворачиваясь вместе с лошадью обратно.       Бакуго изо всех сил запоминал каждую секунду, каждое мгновение, проведённое вместе. Ему хотелось гулять со своей любовью ещё очень долго и растягивать дни как можно сильнее, но болезненная усталость Изуку всячески напоминала о себе - смерть медленно подбиралась к нему, протягивая костлявые когти. Осознание конца вгоняло в безутешную скорбь, но Кацуки дал себе слово не показывать этого и жить так, как жили раньше, не желая замечать ни болезни, ни мучительных болей, абсолютно ничего.       Мидория заставлял себя каждый день вставать с постели и радоваться каждой минуте своей короткой жизни. Ему казалось, что вся его осмысленная жизнь пролетела рядом с Кацуки, всего за несколько месяцев он жил действительно по-настоящему… Вещи, на которые он смотрел раньше обычным взглядом, казались ему удивительными в своём понимании. Живя каждый день по-новому, он старался не показывать никому своей усталости и страха умереть до появления на свет младенца. Осознавая, что осталось совсем немного, Изуку стойко держал себя в руках и пытался не думать, старался не бояться…       Не нужно бояться смерти, нужно бояться времени. Время бежит быстро и приближает тебя к той самой секунде, но неизвестно, когда она настигнет тебя. Жизнь, превратившаяся в адский Рай, не сломала Изуку – она сделала его сильнее. Смертная сладость, которую он испытал, помогла подарить омеге то, на что он никогда не рассчитывал. Оставить после себя кого-то важного, свою маленькую копию, крохотную частичку Изуку и осознать, что в этой самой частичке будет теплиться часть его души и гореть огонь предыдущего наследия. Эта мысль придаёт сил. Сил жить дальше.