С каждым годом, приглядывать и хранить становилось всё труднее и труднее (так как переходный возраст и гормоны подкрались незаметно) и всё волнительнее и волнительнее — я уже и сама привыкла к нему, потому, порой, мне становится очень тревожно.
И, если он уходил туда, куда я не могла уйти (а таких мест было очень мало), то, когда он возвращался, начинала отчитывать его. Громко, с чувством, толком, с расстановкой. Со слезами. Я же, всё-таки, волнуюсь. Но он никогда не ругался на меня. Он всегда лишь извинялся, признавая свою вину.
Чем старше становился Смоукскрин, тем труднее стало объяснять окружающим, что мы — не пара: одни постоянно нас спрашивали о том, сколько мы уже встречаемся, другие же говорили о том, что мы подходим друг другу. Я же, тяжело вздыхая, начинала объяснять всю ситуацию, однако, кажется, это только наращивало число тех, кто пытался посватать или шипперить нас. В один момент нам всё это надоело, и мы решили, что будем просто не обращать на подобное внимание. Однако, когда мы более или менее перестали реагировать на подобное, я начала замечать то, как иногда на меня смотрят одноклассницы Смоукскрина. Естественно, они не верили в то, что мы — не пара. Они постоянно пытались оттащить его куда-нибудь подальше от меня, однако… даже если бы я и хотела уйти куда-нибудь, я попросту не могла, мне нельзя было иметь своего мнения… Сколько я им не объясняла, они постоянно обращались со мной, как ни с чем — попросту не слушали. Хотя, мне их внимание было не так уж и важно. Не, ну… а что? Есть и есть. Главное — чтобы не мешали.
Сначала я ещё как-то пыталась донести до окружающих, да и в дальнейшем, из-за поведения, пришлось донести это и до Смоукскрина, что такая связь, как наша, называется «хранитель-хранимый». Ни больше, ни меньше. Но потом я смирилась, и теперь стараюсь быть обычным пофигистом. А что? Буду я ещё из-за них свою последнюю нервную клетку портить…
***
14.06.2046.
Смоукскрину на днях должно было исполниться восемнадцать. А это значит, что мой контракт с Ивой и Авелем должен был истечь, и я должна буду
уйти. Естественно, Смоукскрин об этом ничего не знает. Но оно и к лучшему: незаметно уйду и, наконец-то, обрету покой. Тот самый покой, о котором я, можно сказать, мечтала почти всю свою жизнь хранительницы.
На данный же момент мы спокойно сидели в его комнате и разговаривали «ни-о-чём».
Да, конечно, за последний год, а то и два, он начал проявлять ко мне какие-то чувства и, порой, даже не скрывать их. Да, мне было бы лучше просто тихо приглядывать за ним и, в основном, не контактировать. Желательно, по максимуму. Но… я не хочу этого делать: мне очень приятно с ним разговаривать, как с человеком, как с собеседником, а не с мужчиной или тем же потенциальным парнем. Тем более, мне страшно. Я боюсь за то, что, если я перестану с ним разговаривать, либо он сорвётся, ведь не забываем, что он, всё-таки, мужчина — представитель сильного пола, нежели я, либо мне будет лишь сложнее за ним приглядывать, так как он, скорее всего, попросит внимания, которое я дать не смогу, и он начнёт, тем самым, делать то и так, что бы я уделяла ему это должное внимание… Короче говоря, прорвёмся.
Сидели мы, разговаривали о чём-то своём, но потом наступила та самая, неловкая пауза…
— А… сколько лет тебе было? — осторожно спросил он, тем самым прерывая молчание.
— Что? — не поняла я.
— Ну… сколько тебе было лет, когда ты стала хранителем? — разъяснил он.
— А, семнадцать, — ответила я, грустно улыбнувшись, после чего вновь посмотрела в окно, — Зачем тебе это знать?
— Ну… просто интересно, со скольки лет можно стать хранителем…
— Поверь мне, — горько усмехнулась я. — тебе об этом знать не обязательно, — быстро глянула на него, после чего снова отвернулась к окну.
— Почему? Может быть, я хочу на пару с тобой работать, — под конец фразы он уткнулся носом в мои волосы.
— Потому что хранителями становятся только после смерти, — тихо ответила я, из-за чего Смоук невольно вздрогнул, после чего отстранился.
Снова наступило молчание… снова он смотрел на меня так, будто бы я сказала ему что-то такое, о чём вообще никто никогда знать не должен.
— Значит, ты была младше меня… — тихо проговорил синеволосый. — А по твоему внешнему виду такого не скажешь… — он осторожно убрал прядь моих волос за ухо.
— Ну ты тоже выглядишь лет на двенадцать. Не обольщайся сильно, — пробубнила я.
На самом же деле он прекрасно выглядел на свой возраст.
Молчание вновь заполнило комнату. Я чувствовала взгляд парня на себе. Он пристально рассматривал меня… рассматривал, как какое-то редкое животное… как ботаник осторожно рассматривает редкий вид бабочки…
— Слушай, — резко начал он, из-за чего я немного вздрогнула, что не осталось без внимания. — Извини…
— Ничего страшного, — ответила я, посмотрев на парня. — Так что ты хотел?
— Я приглашаю тебя на свой День Рождения, — только я открыла рот, дабы добавить: «Конечно, еда сама не прилетит», но тут меня перебили: — И как главного гостя. Саш, я устал смотреть на то, как ты бегаешь, а потом, уставшая, валишься на кровать.
Я немного потупила взгляд в пол, как бы пытаясь осознать то, что ждёт меня… какой разговор ждёт меня с его родителями.
— Даже если так, — я почему-то захрипела, потому поправилась, а после — продолжила. — Какой подарок ты хочешь получить? Ты же понимаешь, что с пустыми руками я не приду, — я обеспокоено посмотрела на Смоукскрина.
Вдруг он нагнулся к моему уху, после чего прошептал, отчего тут же хотелось отстраниться после первого выдоха в шею — не очень приятно — но он взял меня за затылок, потому уйти не удалось… зато коленки начали трястись:
— Я хочу увидеть твою улыбку и услышать твой смех.
Моё сердце готово было выпрыгнуть из груди. Дыхание стало прерывистым. Захотелось посмотреть ему в глаза, улыбнуться ему, поцеловать… и не как маленького ребёнка, а как возлюбленного: ощутить вкус его губ на своих губах, прижаться всем телом и, в полубреде, прошептать, как же сильно его люблю… услышать его голос, почувствовать его нежные и осторожные прикосновения к себе, но…
Но нет. Я не могу. Я не имею права. Я — всего лишь жалкое существо, созданное для хранения детской жизни… я — даже не человек.
Захотелось плакать. Сердце разрывалось. Таких отношений не может быть. Такое просто невозможно. Я ему не пара. Он может найти себе и контингентку лучше.
Появился страх. Страх за него — если он привяжется ко мне так сильно, то не отпустит, из-за чего его будет ждать очень тяжёлая судьба, которую он попытается принять или побороть, но… а если я и смогу сбежать, то он будет мучиться всю оставшуюся жизнь, проклиная либо меня, либо своих родителей за то, что он
знает знал меня.
— Нельзя! — я, в панике, отодвинулась от него, отчего с писком упала с кровати, после чего лишь отползла дальше к окну, смотря в его голубые, добрые и нежные глаза, которые, почему-то, пробуждали совесть… Откуда она взялась на каком году «жизни»?
Моё тело охватил ужас: глаза нервно начали бегать по полу комнаты, пытаясь не натыкаться взглядом на парня, а руки и ноги лишь отталкивали меня от него дальше, будто бы сами прекрасно знали, чем это может обернуться для всех…
Смоук же сидел, испуганно смотря на меня. Однако, в один момент, он успокоился, после чего грустно уставил взгляд в пол. Этот пустой взгляд… эта тоска… Его глаза, из голубых, превратились в серо-голубые.
— Я… просто, понимаешь… — вдруг его взгляд наполнился какой-то непонятной грустной надеждой, после чего Смоукскрин поднял его на меня, тем самым заставляя встретиться с ним глазами.
Он встал, после чего подошёл ко мне и упал передо мной на колени, нежно взяв мои руки в свои.
— Я же… понимаешь… — он снова начал запинаться, потому я его перебила:
— Нет. Нет, Смоукскрин… — мой голос, как на зло, стал очень мягок. — Я не имею права… — я осторожно вынула одну свою руку из его, после чего нежно погладила большую руку парня и осторожно поцеловала тыльную сторону ладони. — У тебя будет прекрасная жизнь. Я видела, что в школе тебя окружают девушки, поэтому… выбери одну из них.
— Я уже выбрал, — твёрдо и тихо сказал он, уверенно смотря мне в глаза, после чего одной рукой осторожно погладил меня по щеке.
— Нет, я… — тяжело вздохнув, я осторожно обхватила эту его руку, дабы снять её, однако… притянула её к себе сильнее, из-за чего парень сначала был в маленьком, еле-заметном шоке, а потом — лишь грустно улыбнулся.
Невольно прикрыла глаза: «Неужели это и называется любовью?» — кодекс хранителей пошёл к чёрту. Мне было так сильно плевать на него, что я даже и позабыла о его существовании.
Я почувствовала на своих губах тёплое дыхание. Открыв глаза, я лишь поддалась вперёд, тем самым прижимаясь своими губами к губам Смоукскрина. Снова прикрыв глаза, я начала наслаждаться: почувствовала то самое тепло, которого так сильно жаждала, я обхватила своими руками голову парня, тем самым углубляя этот поцелуй. Да и он сам, обхватив мою талию, прижимал меня к себе сильнее. Это было потрясающее чувство — когда ты чувствуешь, что ты любим кем-то также сильно, как и ты любишь этого кого-то.
Ну что, Саня… Во все тяжкие! В конце концов, жить осталось и так недолго, а конец будет един. Именно так я подумала в тот момент, когда начала сильнее притягивать парня.
В один момент он осторожно подхватил меня, посадил на кровать, а потом, придерживая за талию, повалил меня на мягкий матрац, тем самым нависая надо мной, однако поцелуя не разрывал. Я тоже не собиралась отпускать его голову, осторожно скользя руками с его шеи и щёки, однако, когда у нас обоих перестало хватать воздуха, мы еле-еле отстранились друг от друга.
Мы не отрывали взгляда от глаз друг друга. «Господи, какие они у него яркие…» — подумала я, всматриваясь в их голубизну и начиная тонуть в этом море любви и нежности.
— Я люблю тебя, — прошептал он, после чего я почувствовала на своём запястье колкость и увидела, что на ней появилась татуировка бабочки.
Сразу же, испугавшись, я вскочила, после чего отошла от Смоука… Что я наделала? Эгоистка… сломать жизнь пареню на ровном месте за две минуты. Что мне делать??
— Прости, но… нет… — прошептала я одними губами, после чего побежала к себе, оставив парня со своими мыслями.
Я достала аптечку и нервно начала забинтовывать ту самую бабочку. Бабочку — свидетельницу того, что мне осталось жить около трёх дней. На третий день, в полночь, я должна буду умереть… обрести тот самый покой, о котором я так сильно мечтала, который так сильно жаждала все эти годы, однако… не последние десять минут.
«Я тоже люблю тебя…»
