* * *
Джейсон Дефендер открыл глаза и через силу втянул остро пахнущий антисептиками воздух. Попытался оглядеться — голова гудела, глаз по-прежнему не открывался, дышать было больно — только теперь ребра сдавливала тугая повязка. — Лежите! — свистящим шепотом приказала ему какая-то девушка — судя по внешности, аместрийка. "Я у своих", — подумал Джейсон, и с души его словно камень свалился. — Вы пришли в себя! — над ним нависла светловолосая женщина с усталыми голубыми глазами, в которых плескалась неподдельная радость. — Меня зовут Сара Рокбелл, вы в госпитале, мы вам поможем! О Рокбеллах Дефендер был наслышан еще до отправки на фронт — все его знакомые военные в один голос рассказывали что-то о супружеской паре врачей, самоотверженно спасавших людей в этой бойне. — Лежите, — Сара легонько надавила ему на плечо. — У вас было сломано ребро, оно проткнуло легкое. Вам нужен покой. Но, по счастью, вас вовремя доставили к нам... — Кто? — вопрос сорвался с его губ прежде, чем Джейсон успел подумать. — О, — Сара замялась. — Двое ишваритов, я не знаю их имен. Дефендер чуть не задохнулся от удивления. Как же так — они уничтожали их поселения, жгли деревни, убивали всех до единого, не делая поправок ни на что, а ему... помогли? — Не волнуйтесь, — строго потребовала Сара. — Вам нельзя. Вам покой нужен, — она вздохнула. — У нас и так с медикаментами сложности... Он осторожно попытался посмотреть вокруг — в который раз. На соседней койке спал раненый ишварит. Дефендер почувствовал, как вспотел, а во рту пересохло — и только этот противный металлический привкус никуда не делся. — Поспите, — предложила Сара. — Я очень рада, что вы пришли в себя, сообщу мужу — он делал вам операцию, нужно было поставить ребро на место... И, наверное, надо сообщить вашим... — она замялась. — Кто вы? И кому что передать? Дефендер задумался. Наверняка его должны были искать — уж его сестра, Ханна, просто так бы не оставила его исчезновение. — Я... — он облизнул пересохшие губы. — Я — Джейсон Дефендер, Каменный алхимик... Сара побледнела. Оставлять в госпитале государственного алхимика при том, какие слухи ходили об этих людях, было слишком рискованно — не ровен час, кто-то решит свести счеты с дьяволом в человеческом обличье. — Мы... — она покачала головой. — Не знали... При вас... не было... — Чего? — Дефендер похолодел: неужто он потерял часы? — Часов, — выдохнула она, глядя куда-то в сторону. Он тихо застонал. — Вам плохо? — обеспокоилась Сара. — Нет-нет... — уверил ее Джейсон. — Просто... Он не знал, как объяснить доктору Рокбелл, что для него значили эти часы. Как, наверное, для любого другого алхимика. Впрочем, как знать — вполне вероятно, что найди неизвестные ишвариты на аместрийце то, что говорило само за себя столь однозначно, помогли бы они ему? Или оставили бы умирать посреди выжженной беспощадным солнцем и не менее беспощадной войной пустыне? Или... Дальше он предпочитал не думать, хотя предательские мысли нет-нет, да неслись вперед неудержимым галопом. "Добили бы... — с горечью думал Джейсон. — как пить дать, добили бы..." Судя по тому, что в госпитале стояла стеклянная звенящая тишина, которую лишь изредка нарушали стоны раненых, да свет вовсе не проникал в окна, на пустыню опустилась ночь. Джейсон лежал, прикрыв глаза — сон не шел. Он никак не мог забыть того, что сказала врач: его принесли сюда ишвариты. Его, аместрийского военного. Те, кого они безжалостно уничтожали, те, в ком их призывали не видеть людей — лишь врагов. И Джейсон ощущал дрожь от нестерпимого холода — но не холода жестокой восточной ночи. Холода, что шел изнутри, что Дефендер был не в силах побороть, плотнее укутавшись в траченное молью одеяло. Он уже ощущал, как стучат зубы. Сколько раз он видел, как другие алхимики вели в бой свои отряды, как отбивали нападение там, поодаль от дьявольского оврага, как они сминали линию обороны противника — и ишвариты падали, словно изломанные куклы, словно испорченные игрушки. А ведь они были людьми. Людьми, которым достало милосердия на то, чтобы донести его, израненного аместрийца, до места, где ему помогут, спасут его жизнь, жизнь, что означала смерть для таких, как они. В голове его роились мысли, одна причудливей другой, пока Джейсон, захваченный ими — в послеоперационном бреду ли, горячке — в плен, прежде, чем провалиться в тягомотную дрему, не пообещал себе. Того, что не факт, что смог бы когда-то исполнить, но к чему отныне стремился всем своим существом.* * *
Зольф Кимбли — наконец-то! — вернулся к себе. И, вместе с тем, вернулся в строй — назавтра его направляли на очередную боевую операцию. Все его существо истосковалось по неповторимому запаху и, тем более, по звукам и дрожи земли. Ему чудилось, что в его взрывах было что-то мистериальное, теургическое — прямое обращение к самой сути земли и ее силам, нечто, что проникало глубоко в него и проистекало из него же, то, что вело к боли и через боль — к очищению, к эйфории катарсиса, к смеху сквозь слезы и благоговейному трепету души. Зольф вполголоса напевал что-то из того, что слышал на старых пластинках в доме матери, и радовался — как ребенок. Предвкушение поглотило его, приняло его тело в холодящие объятия, от которых по коже ползли мурашки, а волосы вставали дыбом. Он жаждал действий. Увлеченный собственными переживаниями, Кимбли не сразу заметил, как полог его палатки отдернулся в сторону и блеклый холодный луч прожектора, освещавшего территорию алхимиков, разорвал бархат столь приятной его глазам темноты. — Зольф... — на пороге палатки, мертвенно-бледная, стояла Джульетта Дуглас. — Джульетта, — отозвался он с деланной мягкостью, — чему обязан? Она запахнула полог палатки и по-прежнему стояла на пороге. И кусала губы — Кимбли был отчего-то уверен в этом. — Джульетта, — терпеливо продолжил он. — Час поздний... — Я знаю, — отрывисто бросила она. — Я по делу. Он приподнял бровь, разом позабыв о том, что она не сможет увидеть его выражение лица. — Зольф... — она порывисто прошла и села с ним рядом на угол спальника. — Я подумала... А если... Если мы завтра умрем? Ее глаза влажно блестели в темноте. Зольф хмыкнул: — Не исключено. — Не шути так, пожалуйста, — она обняла себя руками за плечи. — Зольф... Он терпеливо ждал: вступать в диалог не хотелось. Джульетта казалась ему до отказа набитой условностями и устаревшими нормами. На такую один раз посмотришь не так — будешь до конца дней обязан. Тем более, она уже помогла ему, когда его ранило осколками, и потом приходила в госпиталь справиться о состоянии. Говорить с ней было толком не о чем: как успел понять Зольф, ее интересы не находили ни малейшего отклика в его душе. Распространяться же о своих он тогда не стал. Впрочем, если разговаривать с ней еще как-то было можно, то молчать — и вовсе невыносимо. Джульетта рвано вздохнула, встала и сбросила шинель — светлая ткань упала к ногам, смявшись и словно в одночасье потемнев. — Зольф... — она неловко прикрывала тонкими руками девичью грудь, так неуместно белевшую мрамором кожи в бархатном полумраке. — Уходи, — глухо отозвался он, не поднимая глаз. — Почему?.. — Уходи, утром пожалеешь, — он усмехнулся. — Не пожалею, — она упрямо мотнула головой — волосы рассыпались по плечам. — Я предупредил, — Зольф пожал плечами. Утренняя заря позолотила бледную кожу вышедшей из палатки Багрового алхимика Джульетты. Дуглас дошла до умывальника и долго всматривалась в собственное отражение — багровые отметины на шее вызывали у нее непреодолимое ощущение собственной порочности и слабости. Несмотря на то, что Зольф был нежен и обходителен — временами, как показалось Джульетте, до неприличия, — когда все закончилось, ей стало гадко и неловко. То, чего она так ждала, оказалось миражом, песчаным замком, разрушенным первым же порывом ветра. И теперь она была не счастливой дарительницей любви и средоточием ее — нет. Она остервенело умывалась ледяной водой, силясь отмыть с себя ощущение собственной нечистоты. Но вода не помогала. Если бы хоть кто-то рассказал ей о том, что жизнь — не волшебная сказка... Впрочем, разве в волшебных сказках справедливые войны похожи на бойню, в самую гущу которой кинула ее злая судьба? Так от чего же любовь должна быть такой же... — Ты что, у алхимиков была? — толкнула ее под руку знакомая, вроде бы, из снайперов. — Никак, у Огненного? Джульетта зарделась и отвернулась. — И как он? — знакомая — Джульетте казалось, что ее звали Кэрол Баретт — подмигнула. — Я там не была, — Джульетта опустила глаза. — Ладно тебе стесняться, — доверительно прошептала Кэрол. — Кто знает, может, последний день живем... Так как Огненный? Горяч? — Я не была у него, — упрямо повторила Дуглас. Баретт вздохнула со смесью разочарования и облегчения — Рой Мустанг был героем сплетен и девичьих фантазий. — Но откуда-то ты идешь под утро, и выглядишь явно не так, будто безмятежно спала, — ехидно усмехнулась Кэрол. — Не твое дело, Баретт, — огрызнулась Джульетта, испугавшись того, что через пару часов весь лагерь будет знать, где, с кем, а, главное, как она провела ночь. — Ну и ладно, — примирительно отозвалась Кэрол, плеснув себе в лицо холодной воды. — Смотри, когда стрелять будешь — не промажь с недосыпа!* * *
Зольф проснулся с первыми лучами солнца и вздохнул с облегчением, когда Джульетта ушла — теперь можно было не сказываться спящим. Отметив про себя, что по возвращении с операции стоит навестить каптенармуса и попросить у него чистый спальный мешок, он встал и обратился мыслями к грядущему дню: прошедшую ночь хотелось поскорее позабыть, как страшный сон. Оставалось уповать на то, что ханжа Дуглас больше никогда не заявится к нему. Зольф не понимал Роя — к чему вся эта возня с человеческими взаимоотношениями, когда есть такое незыблемое удовольствие, как алхимическое преобразование? А здесь, на войне, к самому процессу трансмутации прибавлялся звучный резонанс от разрушений. Наблюдать за этим можно было бесконечно; нарушение целостности земли, стоящих на ней зданий, человеческих тел — все это заставляло вибрировать струны души Зольфа в унисон с чем-то большим, будило в нем ни с чем не сравнимую страсть, приближало его к некоему Абсолюту. От близости с другим человеком Кимбли хотел бы того же, но, как выяснилось, это было слишком сложно. Алхимия оказалась более простым и изящным способом реализовать собственные устремления. Цепь направленных взрывов выворачивала каменистую поверхность наизнанку, здания складывались, погребая под собой тех, кто вовремя не успел выйти под свет равнодушного солнца, туда, где не было иллюзии защищенности, где неумолимо синели аместрийские мундиры, где со зловещей улыбкой хлопал в ладоши дьявол в человеческом обличье — и твердь благодарно отвечала ему, распахивая воронки-рты. Зачистка оставшихся кварталов в округе Арнха оставила в горячем воздухе пыль и пепел, потеки крови на камнях и жуткое эхо. Именно к этим отзвукам выстрелов, взрывов и криков и прислушивался Зольф, придирчиво оглядывая то, что осталось от вверенного ему клочка земли. — Одним ударом — и столько, — покачал головой кто-то из младших офицеров, но тут же замолчал под пристальными взглядами сослуживцев: поговаривали, майор Кимбли был достаточно равнодушен к бойцам, но и на расправу скор — ему хватало лишь мгновения. — Неровно, — Зольф поджал тонкие губы. — Можно было красивее. Солдаты переглянулись — верно говорили, что командир их с придурью. Подумать только: высчитывать какое-то там расстояние! Да еще и напевать что-то себе под нос в такт взрывам... — Господин майор, слева! — крикнул один из рядовых, но поздно: откуда-то из укрытия незримой тенью — пусть и под солнцем в зените — выскользнул ишварский монах и бросился на алхимика. — Кранты майору, — покачал головой солдат со смесью сожаления и облегчения. — Не суйся! — он опустил дуло винтовки товарища в землю. — Ну как этого взрывателя подстрелишь — не миновать трибунала! — А и черт бы с ним, — проворчал тот, что с винтовкой. — Слыхал, алхимиков и так поубавилось, — упрямо возразил солдат. — Так что неча тут. Лучше проверьте, нет ли там еще красноглазых упырей по укрытиям! Монах был силен и невероятно быстр — Зольфу только и оставалось, что уклоняться от чудовищных ударов. Пару раз удалось контратаковать, воспользовавшись инерцией противника, но выиграть пару мгновений, чтобы провести трансмутацию, пока не удавалось. Оставалось надеяться на то, чтобы измотать противника и заставить сбавить темп. Или как-то сбить с ритма. Кимбли прекрасно понимал, что не ему тягаться с ишваритом в силе, и уповал только на собственную скорость. Монах показывал чудеса выдержки: казалось, что он совершенно не реагировал на то, что Зольф уходил от всякой атаки, да еще и вел какую-то свою мелодию. Однако в один момент расчет Кимбли все же оправдался: его рваное, непредсказуемое движение вправо вынудило ишварита потерять равновесие, а вместе с ним и пару драгоценных мгновений. Хлопок в ладоши — и татуированная рука алхимика почти нежно легла на лицо растерявшегося от такой мимолетной ласки монаха. Это оказалось настолько неожиданно, что монах даже не успел удивиться последовавшему сильному пинку куда-то в сторону. Раздался взрыв — он контрастировал с предыдущими выразительным пианиссимо после бравурного форте. Обезглавленное тело судорожно засучило конечностями по камням. Часть солдат отвернулась — далеко не все привыкли к столь омерзительным картинам. А еще некоторым совершенно не хотелось смотреть на лицо алхимика — оно выражало почти детский восторг и безмятежность. — Яркий звук, — довольно улыбнувшись, тихо отметил Зольф. — Но глубины не хватило. Он вытер пот со лба, некоторое время постоял, переводя дыхание, но продолжая отбивать ритм носком правой ноги, словно в такт неведомой музыке, что звучала лишь в его голове, а после обернулся на солдат. — Все чисто? — Так точно, господин майор, — стараясь не смотреть в глаза Кимбли, ответил один из солдат. — И почему молчали? — недовольно протянул Зольф. — В лагерь, за мной. Остаток времени прошел в почти полной тишине — солдаты не решались переговариваться даже шепотом, и только Багровый алхимик едва слышно что-то напевал, оглядываясь и чему-то улыбаясь.* * *
Ночь выдалась на редкость холодная. Близ полевой столовой собрались и начальники, и рядовые, и алхимики; потрескивая, горел большой костер, кто-то передавал по кругу флягу со спиртом. Не смолкали разговоры и негромкие песни, кто-то уже радостно пил за грядущую победу. — Вы бы не гнали коней, — совершенно по-неуставному махнула рукой бригадный генерал Оливия Армстронг. Она только-только сделала пару добрых глотков из фляги и, видимо, от того раскраснелась и заблестела своими большими глазами. — Так точно, госпожа бригадный генерал, — как-то сник молодой фельдфебель. — Виноват, госпожа... — Вольно, — скривилась она. Сделала еще глоток обжигающей жидкости и передала флягу дальше. — Оставлю вас, — она насмешливо сощурилась. — Чтобы завтра было кому идти в бой, а не отрабатывать наряды вне очереди. Ей вслед прозвучало несколько сдавленных смешков. — Теперь все точно вздохнут свободнее, — съехидничал Браунинг, кивая Мустангу, который стоял в стороне. — Рой, проходи, садись. Или этот огонь слишком прост для тебя? Маэс Хьюз, сидевший там же, но только что заприметивший Мустанга, тут же подвинулся, освобождая место. Рой выдавил вежливую улыбку, но к костру сел и тут же принял из рук Маэса кружку с дрянным чаем, в который, судя по всему, кто-то уже щедро плеснул спирта. — Слышали, сегодня Багровый в рукопашную с монахом пошел, — вполголоса проговорил один из рядовых. — Странно, что после этого от него не осталось только мокрое место, — хохотнул кто-то из младших офицеров. — Ага, багровое. Солдаты сдержанно засмеялись, озираясь по сторонам — никому не хотелось, чтобы предмет их обсуждения застал их за столь неблаговидным делом. — Да нет, — серьезно ответил рядовой, начавший этот разговор. — Мокрое — очень мокрое! — место осталось от смугложопого. Повисла неловкая тишина. Алхимиков боялись. Боялись неукротимой мощи Огненного, злых смерчей Воздушной, артиллерийского натиска Железнокровного... Но страх произрастал из разной почвы. Багровый алхимик в глазах солдат был непредсказуемым чудовищем — совсем молодой мальчишка со столь циничными рассуждениями и склонностью к созерцанию деяний рук своих. — Что, прямо живьем подорвал? — неверяще переспросил какой-то младший офицер. — Угу... — рядовой отхлебнул спирта. — Голову на мелкие кусочки разнесло. Сидевшая где-то в стороне Джульетта Дуглас подскочила со своего места и убежала куда-то в темноту. — Да ну к черту, — выругался солдат постарше. — Ужасти всякие тут городите, тьфу, пропасть! Нет бы о чем приятном поговорили! И так каждый день только кровь и дерьмо, дерьмо и кровь, мать его эдак! Рой и Маэс молча переглянулись. — Мне вчера пришло письмо! — на лице Хьюза расцвела радостнейшая из улыбок. — От моей невесты из Централа! — А фотографии невесты есть? — оживился кто-то из офицеров. — Давай, хвастайся! Пока замусоленная фотокарточка с улыбающейся Грейсией переходила из рук в руки, то тут, то там слышались комплименты, полные зависти, но добрые, комментарии, пожелания... — Очень похожа она на одну артистку! — подметил кто-то. — Помните, из совсем нового спектакля... Про военного аристократа в очередном поколении и уличную певицу! Вот точная же копия певицы-то! Хьюз зарделся — на премьеру постановки он ходил прямо перед отъездом на фронт и тоже не смог не отметить сходства возлюбленной с исполнительницей главной роли. — А мне больше нравится Лилиан Ульрих, — смачно затянувшись, проговорил белобрысый фельдфебель. — Особенно в том фильме, где она играет шпионку и ей надо обезвредить лазутчика Драхмы. — Ну тебя, Хавок, — махнул рукой какой-то офицер. — Она же вечно в мужских костюмах! И сама как мужик... Дальнейшие предположения потонули в громком хохоте. — Ну вас с чертям, — покачал головой белобрысый Хавок, потирая рукой покрасневшие кончики ушей. — Давайте споем, что ли, — несмело предложил кто-то из рядовых. Двое переглянулись и негромко затянули:"По выжженной пустыне, сквозь пламя дней и лед ночей, В форме сизо-синей отряды шли на смерть".
К ним тут же присоединилось еще несколько голосов."Где-то слышен выстрел Где-то грянул взрыв... Тихо выпьем после За тех, кто еще жив".
Песня крепла, звучала увереннее, словно кто-то раздувал едва тлеющие угли, или того вероятнее — щедро плеснул на них масло."За тех, кто сгинул в бойне, поднимем молча — и до дна! - По крепкой чарке горькой — пусть кончится скорей война! Мы павших не забудем, За их жизни — отомстим! Собою им клянемся — Непременно победим!"
Гулкая тишина повисла над лагерем — казалось, даже костер деликатно перестал потрескивать. Хьюз и Мустанг обменялись нечитаемыми взглядами, но оба промолчали. — А повеселее ничего нет? — недовольно поинтересовался кто-то из офицеров. — А то аж зубы от вашего пафоса сводит! Жизнью клянутся — тьфу! Что тут эта жизнь-то стоит? Особенно, коль чужая... Опасливо оглядевшись, пока чего не случилось, кто-то из солдат робко начал:"Я государственный алхимик И я с повстанцами лихими Легко расправлюсь — Мне как два пальца Помыть под струями воды - Дела ведь эти так просты! И мне дадут за них звезды - На погоны, разумеется!"
Кто-то притих еще больше, кто-то засмеялся. Рой не изменился в лице. Солдат, осмелев, продолжил, а еще несколько голосов нестройно подхватили:"Я нарисую страшный круг И охренеют все вокруг Но разбежаться Не успеют И на месте все помрут. Страшной смертью все помрут. Как собаки все помрут!"(1)
Рой, не в силах слушать откровенно глумливые вирши, положенные на дурную музыку, направился прочь, в темноту. Хьюз молчаливой тенью скользнул за ним следом. От костра еще долго доносился смех — нервный, исступленный. — Не бери в голову, — немного неловко начал Маэс. — Если им так легче... — Рой равнодушно пожал плечами. — Им ни от чего не легче, — буркнул Хьюз и уставился в темноту. Небо было холодным и безмолвным. 1) У этого солдатского творчества есть продолжение. Автор пока не сочинил куплетов обо всех, только о нескольких: 1 Я — Рой Мустанг, женоугодник, И пусть майор — в душе полковник! И мое пламя, Преград не зная, Огонь повсюду распалит! На поле боя все сгорит, И девам головы вскружит! 2 Меня зовут майор Зольф Кимбли, И я — Багровый, я — алхимик! Хлопком в ладони В багрянце крови Я эту землю утоплю, Я всех повстанцев подорву, А после — песенку спою! 3 Я отморозок Ледяной, Пусть я напыщенный порой, Но дело знаю, И всех повстанцев В кусочки льда я превращу, Потом на части разобью И дальше пафосный пойду. 4 Да я алхимик, хоть сортир Я чищу споро, ведь мундир Я запятнал, Как сказала Одна стерва генералам! И теперь я золотарь, Хотя Медным был я встарь А теперь — ассенизатор. Обе песни я положил на музыку, если кому-то из читателей интересно, набросаю и выложу.