Он просто хотел жить

      В очередной раз утягивая бинтами грудную клетку, на которой красовалась печать чужого Бога, Казума размышлял о произошедшем. Ябоку умер, лишившись источника того желания, что его породило. Желания «проредить стадо». Значит ли это, что возродившийся Бог будет придерживаться желания стать Богом удачи, коим так болел Ято в последнее время? Закрывая перебинтованное тело стандартной униформой дома Бишамон, Казума мысленно ставил себе задачу в очередной раз проверить места, где может объявиться возродившийся Бог. Никто не знал о его маленьком позорном секрете — священный сосуд просто не мог признаться кому-либо, да и самому себе тоже, что является норой. А быстро идущая на поправку хозяйка вселяла уверенность в свои силы. Лишь пугающая своей отрешенностью бесхозная, бродящая по Такамагахаре душа заставляла где-то под сердцем больно сжиматься. Пусть боль нора делит поровну между своими хозяевами, Казу не желал причинять неудобство своим, наверняка ослабленным, Богам. — Я желаю стать самым наилучшим Богом удачи, чтобы во всех уголках страны люди знали моё имя и строили мне святилища! А ещё… я, почему-то, не хочу умирать, — услышал тихую мольбу Казума, проходя мимо храма Эбису. Юный Бог уж точно не следит за каждым молящимся на его пороге, так что был шанс встретиться с обладателем столь знакомого желания в тайне от всех. Нет, парень не думал скрывать информацию о перерождении Ятогами, просто…желал несколько минут с ним наедине. — Почему именно Эбису? — поинтересовался священный сосуд настолько неожиданно, что сосредоточенный на молитве ребенок непроизвольно вздрогнул. — Этот храм был ближе всех, — пожал плечами мальчик, — Разве есть разница? Боги же исполняют желания, значит не важно, кому загадывать.       О, нет. Казума определенно ожидал не такой ответ. Боги при перерождении всегда помнят, кем являются и что хотят делать в этой жизни. Маленькому Ято, кажется, достались только вторые знания. Значит ли это, что… — Господин Казу, — Ятогами схватился за штанину шинки, потягивая вниз, так что Казуме пришлось придерживать брюки за ремень, — я хочу домой. Вы не знаете, где я живу? — Знаю, я отведу тебя домой, — согласно кивнул шинки, — Но откуда ты знаешь моё имя? — в голосе звучала надежда на то, что часть воспоминаний с предыдущей жизни сохранилось. — У вас на руке написано!

***

— И это мой дом? — шокированно спросил Ятогами, рассматривая огороженный бечевкой кусочек земли метр на метр с раскуроченной еще не поросшей травой землей, — Казу, почему тут ничего нет? «Потому что ты неизвестный Божок с одним последователем, который, наверняка, уже и забыл о тебе, » — подкатила к горлу священного сосуда горькая правда. Но сказать подобное было равносильно убийству, считала человеческая душа. — Понимаешь, Ято… Богатство Бога в его последователях. Ты ведь только родился, потому и не успел завоевать расположение смертных, — еле подобрал слова Казума.       Он присел на корточки перед молодым Богом на вид не старше трех лет и взял его маленькие ручки в свои, устанавливая зрительный контакт. Кажется, так должны вести себя взрослые, чтобы завоевать доверие ребенка (Казума отказывается признавать, что этот жест он видел в больницах или на местах чрезвычайных ситуаций, когда бушевавшие аякаши разрушали и «ближний берег»). Сейчас ему нужно сказать то, что наверняка ранит Ято, а в худшем случае, еще и настроит против. Вдох. Выдох. Давай, Казума, ты не сможешь ненавидеть себя ещё больше. — Ято, мне нужна твоя помощь, — хрипло произнес шинки, еле шевеля мгновенно пересохшим языком. — Это твое желание Богу счастья?! — голубые глаза мальчишки заискрились искренним счастьем, он вырвал руки из хватки старшего и теперь сжимал в кулачках темную брючную ткань образцового оружия Бишамонтен — Конечно-конечно! Я могу тебе помочь! Что такое? — Забери имя, которое ты мне дал.       Пусть маленький Бог и не знал, что именно означают эти слова, но где-то глубоко внутри себя он услышал раскаты грома. Ему говорили такое раньше, и не раз — кольнуло пониманием. Почему? Дать имя… это же значит… принять в семью?! Почему же тогда никто не хочет стать его семьей?! Глаза больно защипало, огненно горячие слезы покатились по щекам, заставляя те сильно зудеть. Говорить не получалось, да и нечего было сказать. Всё было более чем понятно! Если такой хороший и сильный человек как Казума просит отпустить его, забрать данное Богом имя, значит виноват сам Бог. Ведь откуда ребенку знать, что Боги не ошибаются?       Ноги сами понесли Ятогами прочь от всё ещё стоящего на коленях шинки. Божок сам не заметил, как переместился в мир смертных и теперь стучал деревянными башмачками по асфальту, стремительно приближаясь к мосту. Ножки запутались в длинных полах белого кимоно, и Ято прокатился по покатому берегу к самой кромке воды. Уже перевалившее за полдень солнце, постепенно спускаясь к водной глади, слепило глаза, вновь заставляя их слезиться. — Почему он так сказал? Ведь. если я дал ему имя, то он должен быть со мной. «Странный ты Бог, Ято. Ведь наша задача — думать о других, а не желать собственного счастья!»       В голове звучал детский голос Эбису. Да, Ятогами совершенно не сомневался, кто явил ему свою мудрость воспоминаниями, и это не смущало маленького Бога. Оставшись в одиночестве и обдумывая свою новую жизнь, Ято вспоминал всё больше деталей: стремления, желания, обязанности Богов и их величайший секрет. Теперь Бог удачи не сомневался в своих, несомненно правильных, действиях. Он поднялся на ноги, отряхивая белое одеяние от пыли и травинок, и начал подниматься наверх, где неподалёку, судя по ощущениям, его искал Казума. — Ято! Наконец-то ты нашёлся! Я… Ты неправильно… — запыхаясь, бежал навстречу шинки. Когда же нора приблизился к молодому Богу вплотную, то его встретил теплый взгляд голубых глаз и сложенные клином пальцы. — Казума, — проговорил с улыбкой Ято, наблюдая, как иероглиф имени отделяется от кожи грудной клетки парня, зависая в воздухе, — Я отпускаю тебя! Возвращайся к своей хозяйке.       Имя раскололось на несколько небольших частей и исчезло навсегда. Тишина была недолгой — её тут же разрушил странный по своей природе вопль. Нельзя было с уверенностью сказать, какие эмоции вкладывал человек в этот звук. Раздирая горло и сдирая о неровный асфальт босые ноги, к странной парочке приближалась бесхозная душа, что когда-то просила своего хозяина об освобождении. Она, коснувшаяся величайшего секрета Бога, забывшая об этом с потерей посмертного имени, спотыкаясь спешила к бывшему хозяину, не переставая слёзно кричать. — Ято-Ято-Ятоооо, — схватив мальчика в охапку, рыдала душа, — Я так рад, что ты жив. Я так переживал. Прости меня, прости-прости… Я исправлюсь, правда. Просто… прими меня обратно. Я буду лучшим образцовым оружием! Прошу, Я…Ято.       Юный Бог лишь беспомощно хлопал глазами, пытаясь понять, что происходит. От юной души исходил такой эмоциональный фон, что его могли бы почувствовать и жители ближнего берега, что уж говорить о нём, Божестве. Ятогами пытался прочитать на лице стоящего неподалёку Казумы ответы на все свои вопросы, которых с каждой пролитой подростком на его плече слезинкой становилось всё больше. Ято стало страшно. Он боялся человека, сжимавшего его в крепких слезливых объятиях, боялся странного взгляда Казу, бросаемого в их сторону, а так же того странного ощущения, подстрекаемого последними лучами солнца. Немного совладав с собой, маленький Бог положил ладошку на подрагивающую от рыданий спину бывшего шинки и уже собирался что-то сказать, но… «Вкусно пахнет»