Я твое повторяю имя по ночам во тьме молчаливой, когда собираются звезды к лунному водопою и смутные листья дремлют, свесившись над тропою. И кажусь я себе в эту пору пустотою из звуков и боли, обезумевшими часами, что о прошлом поют поневоле.
Я твое повторяю имя этой ночью во тьме молчаливой, и звучит оно так отдаленно, как еще никогда не звучало. Это имя дальше, чем звезды, и печальней, чем дождь усталый... Федерико Гарсиа Лорка, "Если б мог по луне гадать я"
Ты знать не можешь, как тебя люблю я, — ты спишь во мне, спокойно и устало. Среди змеиных отзвуков металла тебя я прячу, плача и целуя. Тела и звезды грудь мою живую томили предрешенностью финала, и злоба твои крылья запятнала, оставив грязь, как метку ножевую.
А по садам орда людей и ругней, суля разлуку, скачет к изголовью, зеленогривы огненные кони. Не просыпайся, жизнь моя, и слушай, какие скрипки плещут моей кровью! Далек рассвет и нет конца погоне! Федерико Гарсиа Лорка, "Ты знать не можешь, как тебя люблю я"
Морской соленый бриз лениво перебирает волосы, запуская прохладные пальцы в темные пряди. Эдвард привычно щелкает зажигалкой, прикуривая самокрутку, и от души затягивается: - Хорошо. Чарльз согласно улыбается, задрав голову и наблюдая за силуэтами резко кричащих чаек. Ему нравится сидеть вот так - слушать мерный рокот морских волн, смотреть, как Пирс выдыхает ртом пахучий дым и довольно морщится. Больше, чем это зрелище, ему нравится только сцеловывать сигаретный привкус с чужих губ. Эдвард от неожиданности роняет самокрутку на гальку: - Чарльз! Ну ты и сволочь. - Конечно, а ещё я лучше сигареты. - И такой же вредный... Если не хуже. - Наглый поклёп. - Нисколько, - Эдвард переводит взгляд потемневших - почти черных - глаз на губы Рида, неспешно поглаживая чужое бедро, - отвратительно вредный, саркастичный засранец... который только что определенно напросился здесь и сейчас. - Презумпция невиновности? - сглатывает Чарльз. - Все улики налицо, - выдыхает Пирс, целуя в шею заерзавшего Рида. - Если дашь чистосердечное... - Ни за что. - ...тогда придётся приступить к допросу с пристрастием. Чарльза откровенно ведёт от контраста горячих рук Пирса и щекочущего холодного ветра под своей рубашкой. Эдвард валит его на покрывало, смакует каждый шрам на бровях, зацеловывает Рида до исступления, пока тот не просит пощады: - Эдвард, чёрт бы тебя побрал... - Только ты, - шепчет в ответ Пирс, - только ты меня и берёшь. Не хуже виски. Чарльз самодовольно скалится в очередной поцелуй. Голоса в голове мягко перекатываются вместе с шумом морского прибоя; бриз шепчет свои бессменные напевы, насмешливо хватается ледяными пальцами за разгоряченные тела в тщетной попытке остудить человеческий пыл. Так хорошо. Так спокойно. Рид чувствует себя счастливым - впервые за долгое, долгое время. Мир тревожно затих в ожидании скорого конца, но Чарльз упрямо навёрстывает упущенное - так безжалостно отнятое - день за днём приходя на скалистый берег вместе с Эдвардом. Море зовёт; море всегда радо этим двоим, выбрасывает к их ногам ракушки и красивые камни. Они проводят у кромки воды долгие часы, вслушиваясь в тихий шёпот прибоя. Волны уносят прочь дурное, вымывают скопившийся внутри за столько лет гнилостный яд; Эдвард едва слышно напевает в такт прибою непроизносимое, и Чарльз ловит себя на том, что почти готов подхватить странные речи - и продолжить. На языке горчит давящая тревога. Рид пытается сосредоточиться на привычных звуках, но что-то скребётся задушенной мышью в груди. - Ты тоже это чувствуешь? - внезапно произносит Эдвард, и Чарльз мгновенно поднимает голову. - Что-то происходит. - Да. Что-то... странное, - морщится Рид, принимая прежнее положение и невольно прижимая свободную руку к солнечному сплетению, - не понимаю это ощущение. Оно не... плохое... и не злое... но как будто... - ...кто-то стучится в дверь. - Спрашивает позволения войти? - Возможно, - хмурится Пирс, кусая губы, - возможно, кто-то хочет поговорить. - Думаешь, это... - Не уверен. Но бьюсь об заклад, что да. Кому ещё понадобится разрешение на чужой земле? - Интересно, что ему нужно, - размышляет Рид, потирая переносицу; чайки согласно вторят пронзительным клёкотом, - мы закрыли все счета. - Человеческие - да. Но вот другие... - Ты не хочешь видеть его. - А ты? Какое-то время Чарльз молчит, прислушиваясь к себе. - Мне интересно, - наконец признаётся Рид, - и я уверен, что раз уж Левиафан ничего не сделал, чтобы остановить нарушителя... нам ничего не грозит. И, в случае чего, у меня же есть ты. - Любопытство сгубило кошку, помнишь об этом? - тяжело вздыхает Пирс, крепче прижимая к себе Рида. - Неугомонный. - Тебе это нравится. - ...возможно. - Абсолютно точно нравится. Эдвард только страдальчески поднимает глаза к сизому небу. Рид заливисто хохочет, широко улыбаясь, пока смущённый Пирс не награждает того хорошим тычком под рёбра. - Хватит, хватит! Паршивец. - ...и всё же? - Чарльз. - Эдвард. - Ну, хорошо, хорошо, - наконец сдаётся Пирс, - твоя взяла. Поговорим. Такие уступки требуют награды. Рид абсолютно согласен со своим внутренним голосом. ...домой они возвращаются только через несколько часов, когда тьма проскальзывает ночным вором на улицы городка. Море шепчет вслед материнские напутствия; и Чарльз внезапно преисполняется уверенности в задуманном. Закрыть глаза и уснуть - так легко. Слишком легко. Сон набрасывается на них, точно голодный волк - на парное мясо, утягивает во тьму. В сумраке под прикрытыми веками видна тропа, ведущая в никуда; Чарльз уже не удивляется, когда рядом - как ни в чём не бывало - возникает Эдвард. - Пойдём. - Как ты находишь меня? - Рид не может удержаться от расспросов даже здесь, на грани сна и другого мира. - На мне что, какой-то опознавательный знак? Метафизическая табличка "Здесь находится Провидец"? - ...не совсем, - выдавливает Пирс; ему требуется минутка, чтобы продышаться от хохота (разыгравшееся воображение подсунуло слишком уж красочные картинки торжественного вручения оной таблички Древними), - ты забываешь о том, что мы связаны, Чарльз. Это похоже на... на... на то, как если бы ты шёл по стрелке компаса строго на север. Да. Примерно так. - То есть, я твоя неизменная точка? - Угу. Вроде Полярной звезды. - Страшно смахивает на комплимент, - насмешливо щурит глаза Рид. - Не планировал... но пусть будет так. - А я смог бы найти тебя? Вопрос ставит Эдварда в тупик. Он озадаченно ерошит волосы. - Может быть, - наконец отвечает Пирс, закончив прикидывать варианты, - это должно работать в обе стороны... Правда, я не уверен. Если только проверять. Зачем тебе? - Просто любопытно, - нарочито пожимает плечами Рид (но в душе ему становится чуточку спокойнее: он больше не потеряется... не потеряет себя), - и раз уж зашла речь о дороге... мы собираемся идти по этой? Тропа под их ногами нетерпеливо дрожит, переливается сотнями бликов. Эдвард неприязненно пинает ногой сияющую поверхность, и та возмущённо волнится, хватая обидчика за щиколотки. - Пф! На место! - рявкает Пирс, и странная дорожка, присмирев, возвращается в изначальное состояние. - Интересная штука, - Чарльз склоняется над тропой, изучая её, - жаль, моё зрение здесь не работает. - Давай-ка не будем здесь задерживаться, - нервно говорит Эдвард, беспокойно поводя плечами, - это всё же граница. Без особой нужды делать тут нечего. Чарльз разочарованно вздыхает, но оставляет необычную тропу в покое. Пирс идёт первым, уверенно шагая на призыв. Рид держится чуть позади, сжимая чужую крепкую ладонь и с интересом смотрит по сторонам: пространство вокруг всё больше смахивает на подземный туннель (даром что нет эхо) - цельная тьма постепенно сменяется причудливой картиной трещин и складок. - Мне кажется, или мы идём по пещере? - осторожно уточняет Чарльз. - Уж очень похоже на те гроты, которые я видел под Окмонтом. - Это место может напоминать что угодно... это же сон, - пожимает плечами Пирс, - хотя... если нас позвал Хастур, то вполне логично, что он обитает в тех лабиринтах - и пригласил сюда же. И... кажется, мы почти на месте. Чувствуешь? Рид сосредотачивается на ощущениях внутри себя - и вздрагивает: в солнечном сплетении пляшет незримая метель, царапаясь крошечными льдинками. Пляшет - отчаянно, точно на вражеских костях - тянет, тянет вперёд... - Да, - кривится Рид, - теперь и я чувствую этот зов. Неприятная штука. Нельзя было просто послать метафизическую открытку? - Увы, нет, мистер Рид, - раздаётся до боли знакомый голос; Чарльз вертит головой в поисках его источника, попутно отмечая, что это действительно один из окмонтских гротов, - послать очередной сон - слишком просто и отвратительно малоинформативно. Мне же хочется поговорить с вами напрямую... с вами обоими, раз уж так вышло. Вы невероятно настойчивы, мистер Пирс. Эдвард демонстративно фыркает. - На кой чёрт вы позвали нас? Кажется, мы уже всё сказали друг другу. - Мистер Рид, уймите наконец своего благоверного, - слегка раздражённо говорит ван дер Берг; он появляется перед ними словно из воздуха, - пока я не сделал это лично. - Кишка тонка, - рычит Эдвард; Чарльз успокаивающе сжимает его руку, слегка поглаживая. - ...ладно, хорошо, хорошо. Я спокоен. Но всё ещё не понимаю, какого дьявола мы здесь забыли. - Я тоже не понимаю, - хмурится Рид (от него не ускользает то, как по образу ван дер Берга то и дело пробегает рябь, прорываясь дымными щупальцами), - вы мертвы... и всё же здесь. - Мертва только моя физическая оболочка, - лениво машет рукой Йоханнес, - моё же настоящее обиталище - здесь, на границе миров... до тех пор, пока не будет завершён цикл. Тем не менее, мне любопытно посмотреть на вас, мистер Рид. Считайте, что это исследовательский интерес... Знаете, мне ведь так давно не попадалось достойной оболочки - и достойных соперников. Снимаю шляпу, мистер Пирс. Вы действительно достойны своей судьбы. - Вы ведь пришли не только расточать лесть, - проницательно отмечает Чарльз, - очевидно, что-то изменилось. - Верно. Прежде всего, изменились вы, мистер Рид, - как в обыденном мире, так и на других, более... тонких уровнях восприятия. Жаль, что вы не можете это увидеть: выглядит весьма занятно. Сразу понятно, что вы покинули ряды холостяков. Чарльз заливается смущённым румянцем. К его удивлению, краснеет и Эдвард, крепче сжимая его руку. - Как вы... - Слова, мистер Рид, - это инструмент созидания! Клятва, которая была дана - и которая была взята; эхо её прокатилось по всему магическому полю. Все, кто хоть как-то причастен, услышали и уверовали в конец света: видения теперь посещают не только искушённых эзотериков и душевнобольных - они доступны каждому разуму... Вы - это центр бури, её "глаз". Вся сила теперь скапливается здесь, на Даркуотере. - Рыба уходит перед бурей, - бормочет Эдвард, но Чарльз не слышит - слишком уж явно ван дер Берг ставит акцент на слове "каждый"... И внезапно он вспоминает. - Вы пришли рассказать мне о последствиях, потому что вам любопытно, - севшим голосом произносит Рид, вцепившись в руку Эдварда с обречённым отчаянием, - вы ведь это любите... спрашивать и смотреть, что будет. Призрачные очки сверкают хищным блеском. - Верно, мистер Рид... но не только. Юный Грэм был и моим другом. Безжалостное был режет по ушам ледяным ветром; Пирс предупредительно обнимает белого как снег Чарльза, пока тот обречённо шипит: - Да вам наплевать на эти формальности, Йоханнес. Вы играете в человечность, только пока это выгодно. На самом деле, вам просто хочется сбить с меня спесь, как я сделал это в особняке... уязвить как можно больнее строптивого смертного... разве я не прав? - В месть играют глупые дети, - снисходительно улыбается ван дер Берг, - я же даю вам опыт, мистер Рид. Подготовка продолжается, даже если вы думаете, что не нуждаетесь в оной... Но довольно слов - скоро рассвет. Примите же моё знание, Провидец и Искатель Истины, и пусть оно послужит вам уроком. Это была их общая идея, внезапно понимает Пирс, иначе и быть не может... Он отчаянно пытается закрыть Чарльза собой, защитить - но образ ван дер Берга разбивается вдребезги тонкими лезвиями стекла, впивается ледяными стрелами в тела... чтобы растечься непроглядной тьмой перед глазами. ...пальцы запачканы чернилами, терпеливо выводят строчку за строчкой - слегка дрожащие, точно биение уставшего сердца. Близится рассвет, и свеча почти догорела - огарок корчится в муках, оставляя горячие капли на столешнице; но пишущему, видно, всё равно - он торопится рассказать о том, что давно наболело, и буквы пляшут танец святого Витта на белеющем листе бумаги. "Дорогой Чарльз, (простите мне эту вольность - всего лишь раз) думаю, что это письмо - последнее... хотя я так говорил ещё пять писем назад - но не могу перестать делиться своими мыслями: больше не с кем. Йоханнеса вновь нашли мёртвым, и, боюсь, что это окончательная его смерть... Несмотря на то, что он сделал (в том числе и с вами), не могу не скорбеть; слишком долго мы были друзьями, слишком долго лишь он один поддерживал меня и мои начинания. Только с ним - и с вами, Чарльз - я мог быть откровенным. Я с содроганием вспоминаю увиденное в особняке Блэквудов... Впрочем, нет. Я не буду описывать весь тот ужас - но, наверное, вы чувствуете себя теперь отомщенным. (Кто же осмелился на такое, какое чудовище? Я не знаю, хочу ли услышать ответ) В любом случае, мне остаются теперь только письма - письма, которые так и не хватает духу отправить вам. Если бы я мог только знать, счастливы ли вы, Чарльз! Если бы я знал это наверняка... Я не могу забыть тот взгляд затравленного зверя, каким вы смотрели на меня в библиотеке; каждую ночь он преследует меня, точно в наказание за мои ошибки. Мне следовало бы быть более чутким... если бы я только успел понять... смог ли бы я спасти вас? Этот вопрос не даёт мне покоя с того самого дня; и сон мой, похоже, ушёл вместе с вами. Дорогой Чарльз! Иногда мне кажется, что Кэй позабыл про своих земных детей... Но я всё равно каждую минуту молюсь о вас и вашем благополучии; пусть эти молитвы хранят вас и мистера Пирса на далёком Даркуотере (да, я узнал кое-что об этом человеке - и пришёл к соответствующему выводу). И всё же... всё же... если бы я успел сказать, что люблю вас, Чарльз, люблю, как любил бы брата, боготворю, как боготворят друг друга влюбленные - остались ли бы вы? Или всё равно ушли бы искать счастья в море? (О, если бы мне хватило смелости сказать это тогда!) Мысли путаются... на днях я был в церкви Святого Михаила и Неопалимой Купины... вы наверняка спросите, что же я там забыл? Трудно сказать; ноги словно сами понесли меня туда, и я отстоял все проповеди - так захватил рассказ. Я почти вижу, как вы усмехаетесь: "Грэм, это сказки для отчаявшихся самоубийц!" Пожалуй, вы правы, Чарльз... и всё же... если это правда - быть может, мы встретимся с вами в новом цикле? Вчера ночью видел вас во сне, и вы улыбались, глядя на штормящее море (Кэй, как вам идёт эта улыбка... мне бы быть хотя бы раз её причиной). Я отдал бы всё, что имею, за одну лишь встречу с вами - даже жизнь. Скоро рассвет. Это моё последнее письмо, мой дорогой Чарльз; я уже всё решил. Слишком много ошибок за моими плечами! Огонь же очистит мою душу... и, быть может, приведёт меня к вам. Пожелайте удачи - и сил довести задуманное до конца. Всегда ваш, Грэм Карпентер" Перо дрожит, когда Карпентер ставит последнюю точку, - и ломается с тихим, но противным треском. Чернила брызжут ядовитыми каплями, пачкая дубовую столешницу. Грэм тяжело вздыхает и откладывает сломанное перо в сторону. Несколько мгновений держит лист дрожащими руками - перечитывает, выискивая недочёты. Задумчиво барабанит пальцами по столу. Наконец удовлетворённо кивает и прячет письмо в папке - кладёт к остальным, так и не дождавшимся отправки. Сейф зияет голодной пастью; Карпентер достаёт оттуда другой документ - красиво оформленный, с тисненой красной печатью. Письма исчезают за стальной дверцой, документ же занимает почётное место посреди стола, вызывающе алея сургучом. Раздаются тихие, но уверенные шаги - Карпентер выскальзывает из собственного особняка, точно ночной вор, крадучись проходя мимо задремавших охранников. Дорога свивается висельной петлёй, и верёвка затягивается на пороге церкви Святого Михаила и Неопалимой купины. В храме тихо и пусто: первые утренние лучи ещё слишком слабы, чтобы рассеять гулкий сумрак - но Грэм зажигает свечу и уверенно шагает к канистрам с бензином, стоящим в стороне от прочей утвари. - Вот и всё, - тихо шепчет Карпентер, капая горячим воском на ближайшую поверхность и устанавливая огарок как можно более ровно, - вот и окончен земной путь... Кэй, дай же сил своему грешному дитя! Грэм не жалеет горючего, щедро поливая себя; он торопится успеть до утра, и руки дрожат, отчего бензин летит во все стороны ядовитыми каплями. нет, Грэм! остановись! голос Чарльза сорван - так отчаянно пытается тот докричаться сквозь время Карпентер на мгновение прислушивается - и горько усмехается самому себе: - Кажется, я выдаю желаемое за действительное... Что только не померещится перед смертью? нет, Грэм, пожалуйста... будь же благоразумен... зачем обрекать себя на такие муки... перестань! - Я всё решил, Чарльз, - бормочет Грэм, беря в руки свечу; пламя нетерпеливо трепещет, готовое к пляске на костях, - уже слишком поздно меня отговаривать... слишком много мук испытал. Больше не могу, не могу терпеть! Быть может, в следующем цикле мне повезёт куда больше. нет, нет, нет! остановись! остановись! - Прощайте, Чарльз, - едва слышно шепчет Грэм, - и помните, что я любил вас больше жизни. Amen. Огарок летит на пол. Биение сердца оглушает: раз два три ...и весёлое, жестокое пламя встаёт на дыбы, озаряет буйным светом мрачную церковь. Огонь радостно гудит, предвкушая подношение, завывает погребальную песню; алчные языки ласково лижут нежную человеческую плоть... а затем впиваются острыми клыками боли. Грэм прикусывает губу, до самого конца не произнося ни слова - и вместо него кричит Чарльз, захлебывается пронзительными воплями, сгорая вместе с ним дотла, обугливаясь до последней клетки тела... - Чарльз! Чарльз! Проснись! Рид судорожно вздыхает - и наконец умудряется разлепить веки: над ним тёмной скалой высится Пирс, полный беспокойства. - Хвала морю, очнулся. Я уже думал, что ты застрянешь в том сне, - шепчет взъерошенный Эдвард; его глаза покраснели (он что, плакал?), - всё в порядке, Чарльз... ты - это ты, помнишь? Мы всё ещё здесь... на Даркуотере... Рид отчаянно мотает головой, стряхивая остатки сна. Он вытягивает руки перед собой - но те девственно чисты, ни одного намёка на ожоги; только нос никак не отпускает запах гари и паленой плоти. По хребту Чарльза пробегает дрожь, и он открывает наконец рот: - Это... было... на самом деле? - каркает Рид сорванным голосом, морщась от боли в глотке. - Ты тоже это видел? - Да, но не до конца, - неохотно признаётся Пирс, - я пытался вытащить тебя оттуда... но, видимо, остаток сна предназначался только тебе. - Он сжёг себя, - сипит Чарльз, - он сжёг себя! Я пытался - я кричал - и он слышал... и всё равно... Господи, как же больно гореть... это моя вина! Это всё из-за меня! - Ты неправ, - Эдвард убаюкивает заходящегося в рыдании Рида, - это было только его решение... Дурацкое, как и он сам, если уж на то пошло. Но всё равно ты бы не смог его переубедить. - Нет, ты не понимаешь, - звуки рвутся наружу бритвенными лезвиями, но Чарльз упрямо продолжает говорить, - если бы я объяснил ему тогда! Если бы я сказал ему, почему... назвал бы истинную причину, что я просто хотел уберечь его... я бы спас? Или это тоже было уготовано чёртовой судьбой?! Эдварду нечего на это ответить. Его мёртвое сердце заходится болью от того, как сильно страдает Чарльз, вцепившийся в него и истерически всхлипывающий; пусть Пирсу был глубоко безразличен Грэм Карпентер (а точнее, противен до ненависти), он знает: они оба так и не уплатили долг за жизнь этому странному человеку, а теперь... теперь слишком поздно что-то менять (и даже Эдвард не пожелал бы Карпентеру такого страшного конца). Пирс буквально чувствует исходящие от Рида волны отчаяния и скорби; гадкая ревность поднимает было свою плоскую змеиную голову - но Эдвард наступает той на горло: это другое. Это потеря друга на поле боя; это потеря того, кого поклялся защитить. Рид выплёвывает в гулкую пустоту бессвязные проклятия, горько смеётся, точно сумасшедший. Эдвард чувствует себя скалой, о которую бьётся в бессильной злобе бушующее море, - но он молчит, позволяя Чарльзу выплеснуть ярость огня, поглотившего душу. Наконец Рид успокаивается - точнее, силы оставляют его растерзанным, выжатым, как лимон, от неотвратимой вспышки эмоций; Эдвард всё так же молча даёт тому стакан воды, и Чарльз с жадностью выпивает прохладную жидкость, смывая с языка остатки копоти. - Эдвард... - Всё в порядке, Чарльз. Это абсолютно нормально. Потеря - это всегда больно. Я понимаю. - Я всем причиняю боль, - виновато шепчет Рид, - и ему, и тебе. Как я мог быть так слеп?.. - Тшш, Чарльз, - Эдвард ласково проводит большим пальцем по залегшим вновь теням под глазами Рида, - ты не виноват. Ты ни в чем не виноват. Даже если ты что-то сделал мне - я давно простил. - И это самое страшное - что ты не лжёшь... и что он не лгал, - бормочет Чарльз, - я не заслужил вас обоих. Судьба... - Хастур мог и соврать. - Нет, Йоханнес никогда не лжёт в таких случаях... Ему всегда любопытно смотреть, как смертные пытаются выбраться из пут Предначертанного. Эдвард глубоко вздыхает. Тёмные глаза похожи на погасшие угли - и Рид невольно вздрагивает. - Думаю, нужно выпить, - неожиданно произносит Пирс, - я сейчас. Чарльз удивлённо смотрит выскользнувшей тени вслед: он серьёзно? Но Пирс действительно возвращается с маленькой бутылкой - и двумя стаканами; от горлышка несёт резким запахом спиртного. Янтарная жидкость матово блестит в неярком свете масляной лампы - свинцовые тучи слишком низко нависли над Даркуотером, точно погребальное покрывало. Эдвард придвигает ближе один из стаканов: - Пей. Полегчает. - За помин души? Грэм бы не одобрил, - невесело усмехается Рид. - Думаю, он бы согласился, скажи бы мы, что это кровь Христова. Чарльз слабо улыбается. Они пьют, не чокаясь. Рид морщится - спиртное обжигает глотку, напоминая о сгорающей плоти - но осушает стакан до дна, не отстраняясь, пока в том не остаётся ни капли. Эдвард только поднимает бровь, глядя, как упрямо тот подливает себе виски; на четвёртом повторе он решительно отбирает алкоголь. - Достаточно, Чарльз. Поверь мне, как старому пьянице - трёх стаканов тебе хватит с лихвой. Рид пытается возразить, глядя на Пирса мутным взглядом, но тот непреклонен - и детектив сдаётся. Эдвард на руках относит захмелевшего Чарльза обратно в постель - проспаться; тот отчаянно цепляется за Пирса, не желая отпускать, и тот покорно ложится рядом, не смыкая глаз. За окном начинает идти серый дождь, унылый, как слёзы плакальщиц. Рид прикрывает веки. Я сожалею, шепчет чей-то знакомый голос на грани сна и яви, я так сожалею... прощайте, друг мой, любовь моя, Чарльз. Призрачные руки сочувственно касаются лба, даря последнее благословение - и детектив проваливается во тьму без снов.