Как странно тем, кто видел Смерть, Вернуться в жизнь опять. Вложить персты в земную твердь И вкус и запах ощущать: Тяжелых бревен слышать вес, На стеклах — легкий пар, В снегу от окон светлый крест, И тюль, и самовар, И кем-то мытый лак полов, И чей-то отчий дом. А ты пришел из страшных снов, С котомкой за плечом. Был сдвинут смысл привычных дел, Шел бой. И в пустоте Ты даже думать не умел О том, как жили те, Кто оставался за чертой, В спокойной Лете лет. Как странно тем прийти домой, Кто видел смерти свет!
Нина Гаген-Торн, "Возвращение" У ночи четыре луны, а дерево — только одно, и тень у него одна, и птица в листве ночной. Следы поцелуев твоих ищу на теле. А речка целует ветер, к нему прикасаясь еле.
В ладони несу твое «нет», которое ты дала мне, как восковой лимон с тяжестью камня. У ночи четыре луны, а дерево — только одно. Как бабочка, сердце иглой к памяти пригвождено. Федерико Гарсиа Лорка, "Он умер на рассвете"
Вы - это "глаз" бури, её центр. Сказанное не отпускает Эдварда - впрочем, как и навсегда отпечатавшееся на стенках век страдание на лице Рида (будь проклят этот святоша, умудрившийся прикончить себя... так; будь проклят Хастур, решивший нанести смертельный удар); он напряжённо обдумывает случившееся, пока Чарльз блуждает во тьме сновидений. Это определённо знак - вот только Пирс отчаянно не хочет слышать то, что скрывается за ним. Время пришло. - Если ты так сильно любишь его... - голос Истины слабо дрожит на границе сознания, - если ты так сильно любишь его - к чему заставлять его чувствовать ещё больше боли? Ты ведь знаешь, что Они не отступятся - и будут посылать ядовитые сны до тех пор, пока кто-то из вас не сойдёт с ума и не бросится первым под нож... и ты знаешь, кто из вас попадёт под удар. Это правда. Люди говорят, что правда горька - но они никогда не пробовали на вкус бритвенное лезвие обречённости фатума. - Я никогда не буду готов, - тихо признаётся Пирс, закуривая самокрутку на крыльце (дым свивается висельной петлёй вокруг шеи), - никогда не буду готов отпустить его. Никогда не буду готов собственными руками положить его на алтарь... - ...но ты единственный, от кого он согласится принять смерть, - тихо отвечает Истина, и впервые в отзвуках слышно искреннюю печаль, - чем дольше ты откладываешь ритуал - тем больше мук ты причиняешь... и не только ему, но и другим. Ты слышишь? Кто-то пришёл к тебе. Эдвард резко вскидывает голову - чтобы столкнуться взглядом с Брэдли, виновато улыбающимся в ответ: - Прости. - Нет, это... я просто задумался, - торопливо бормочет Пирс, поспешно затаптывая упавший окурок, - всё в порядке... Здравствуй, Этан. - Здравствуй, Эдвард. Молчание нависает дамокловым мечом - Пирс почти чувствует, как острие касается его головы. Он терпеливо ждёт, и наконец Этан, неловко поводя головой, решается. - Я даже не знаю, что сказать, - смущённо произносит Брэдли, - всю дорогу продумывал слова... но вот я здесь, и ничего не могу выдавить из себя. Глупо, да? - Нет, - эхом отзывается Пирс, - совсем не глупо. Вовсе нет. Он новым взглядом окидывает Брэдли: тёмный балахон культиста, так неуместно смотрящийся на бывшем констебле (сорвать бы его к чертям, сбросить навязанную фальшивку), страшная полуулыбка на усталом лице - и глаза, глаза, полные беспредельной муки; слова раскаяния прорываются весенним половодьем: - Глупо было не послушать тебя тогда, - горло сжимает от подступающих злых слёз, - каким же я был... благородным кретином. Не мог выстрелить, потому что не хотел убивать единственного друга, но то, на что я обрёк тебя - хуже смерти. Я пойму твою ненависть ко мне... я сам ненавижу себя ненамного слабее. - Об этом я и хотел поговорить, - слегка оживляется Брэдли, - да, я был зол на тебя до конца... пока не пришло то, что случилось со всеми... и раз уж ты сам признал свою вину - помоги мне. Нам всем. Сердце Эдварда пропускает удар. - Говори. - Никто из нас не хотел... такого, - Этан едва шевелит губами, - никто... я устал ощущать каждую ночь вкус могильной земли на языке, устал плутать в видениях Великого Спящего. Мы все мертвы в этом затянувшемся посмертии - кроме тебя и того, кого ты привёл с собой на остров. Только вы решаете. И я хотел попросить - за себя и за всех, кто ещё сохранил крупицы рассудка - пожалуйста... избавьте нас от мук. Проведите ритуал. Замкните круг. Дайте нам упокоиться с миром. Мы так устали быть неживыми... порабощёнными... Пирс хотел бы закричать. Пирс хотел бы прогнать гонца с дурными вестями. Пирс хотел бы никогда не слышать этой просьбы... ...но Этан искренен - даже после своего конца - и Эдвард чувствует, как трудно бывшему констеблю оставаться в сознании, как аккуратно он подбирает слова и, точно канатаходец, крадётся по верёвке из звуков над бездонной пропастью безумия. Брэдли прав: он действительно должен ему... даже если сердце разрывает надвое от повисшей между ними просьбы о милосердии... на этот раз - истинном. - Прости, - шепчет Этан, глядя на искаженное страданием лицо Эдварда, - но из этой ловушки есть только один способ выбраться. Я знаю, что прошу слишком много... - Нет, - хрипит Пирс, дрожащими руками касаясь собственных висков, - ты просишь достаточно. Тоскливый взгляд Этана полон сострадания; Эдвард тонет в тёмном море печали и горя, прячущихся в чужих мёртвых глазах. Они оба молчат, и холодный бриз трётся об ноги призрачным бродячим псом. Наконец Эдвард открывает рот (слова падают на землю пустыми гильзами): - Ты смог бы меня простить, Этан? Брэдли удивлённо смотрит - точно пытается вспомнить, что такое прощение - а затем печально улыбается. - Мёртвые не прощают, потому что не нуждаются в этом, - просто говорит он, - а живые слишком полагаются на чувства. Я же застрял на границе... - ...и всё же? - Ты хотел как лучше. Думаю, этого вполне достаточно. - Мне жаль, что так вышло с Мари, - вырывается у Эдварда, - я не успел. Я должен был успеть. А вы - вы должны были быть счастливы вместе. - Да, - мрачнеет Брэдли (или это свинцовые тучи набрасывают тень небесного савана?), - вот это я не смогу тебе простить никогда - ни живой, ни мёртвый. Хотя я бы никому не простил её гибель - и то, что случилось впоследствии. Чувства - это яд, а любовь - смертельнейший из них. - На это я даже и не рассчитываю, - качает головой Пирс, - я бы и сам не простил. Никому и никогда. - Тогда полагаю, что мы квиты, - горько дёргает уголком губ Брэдли, - ведь тебе придётся расстаться с тем, кого ты любишь. - И всё же ты не злорадствуешь. - Нет. Только скорблю... ведь это всё, что мне осталось - скорбь и сожаление о несбывшемся. Этан не говорит "это всё, что держит меня на плаву", но несказанное притаилось в уголках губ и глаз, подпирает поникшие плечи. Глубины моря черны и бездонны; ядовитый прибой накрывает с головой - и Эдвард порывисто обнимает бывшего констебля, шепча набатное "прости-прости-прости". Этан устало горбится под тяжестью обрушившейся лавины... но всё же неуверенно сжимает руки в ответ, и это примирение. - Мы все в одной лодке, верно? - страшно, по-волчьи скалится Пирс. - Никто не уйдёт от судьбы. Брэдли только судорожно вздыхает. - Мне пора, - нервно выплевывает он, и Эдвард внезапно понимает: он всё ещё на страже, старый верный пёс, охраняющий Мари даже в посмертии... - не забудь о моей просьбе. Пирс только молча кивает - и тень Этана исчезает в лабиринте переулков. Тьма неохотно расступается перед Чарльзом - вязкая, тягучая, чернильно-чёрная смола - но он упорно идёт на свет, на шипы головной боли, венчающей виски. Рид открывает глаза и ёжится: слишком пусто. Слишком холодно. Где же Эдвард? На тумбочке - стакан воды и обезболивающее. На столе в прихожей - накрытая полотенцем тарелка и записка с коротким словом "вышел". Чарльз словно идёт по хлебным крошкам, рассыпанным отчаявшимися детьми из сказки - его собственные метки мерцают белым под кожей век. Он послушно выпивает таблетки и съедает нехитрый обед, но сердце сжимает тревога: а что, если... Нет, одёргивает себя Рид, Эдвард не стал бы делать глупости из-за сна... он не отрёкся от меня даже тогда, когда я сам отказался от него. Бояться нечего. Или? Страх гонит по следам, точно охотник - гончую. На земле возле крыльца валяется затоптанный окурок... и отпечатков больше, чем мог оставить один человек. К горлу подкатывает отвратительная щелочная жижа: кто-то приходил, пока он спал. Что случилось? - Дерьмо, - бормочет Рид. Он внимательно осматривает двор. Следов борьбы нет: ни капель крови, ни глубоких вмятин, ни поломанных в пылу драки вещей. Очевидно, неизвестный пришёл один - отпечатки ведут со стороны улиц к крыльцу, где становятся более глубокими: здесь стояло двое, и они довольно долго разговаривали... Затем незнакомец, по всей видимости, пошёл обратно, а Пирс покинул двор позже: его следы перекрыли чужие. Значит, Эдварда не забрали. Но что тогда произошло? Что ему сказали такого, что он до сих пор не вернулся? Рид закрывает глаза. ...с каждым разом использовать дар всё легче - потому что он сходит с ума? Или потому что Эдвард держит их обоих на границе безумия, не давая упасть вниз? Чарльз не знает, но предпочитает не задерживаться долго на этой неприятной мысли, сосредотачиваясь на признаках прошлого. Он внимательно смотрит на возникшую фигуру - эхо Пирса. Тень Эдварда курит - и будто спорит сама с собой; сердце Рида сжимается, когда он слышит горькое: "...никогда не буду готов отпустить его. Никогда не буду готов собственными руками положить его на алтарь..." В тихом голосе столько боли, что та буквально оседает на языке хинином. Чарльз с силой втягивает носом воздух - и смотрит дальше. Сердце тревожно ёкает, когда он узнает собеседника Эдварда: - Всё в порядке? - И да, и нет - я виноват перед Брэдли... Рид слушает разговор от начала до конца. Каждый новый звук, кажется, вбивает гвозди в крышку его гроба - но детектив может только смотреть на искажённое страданием лицо Эдварда (те самые слова всё ещё звенят в ушах гулким набатом). Чарльз раздосадован, отчаянно зол на Этана Брэдли (к чёрту его страдания!) - он причинил боль Пирсу своей правдой... А Рид только добьёт. Вгонит нож под сердце тому, кого любит. Мало тебе Грэма Карпентера, Чарльз Рид? - шепчет совесть (её зубы острее любого лезвия). - Скольких ещё ты утянешь с собой на дно - Эдварда? Весь этот прогнивший насквозь мир? Чарльз отчаянно скрипит зубами, удерживая в себе тоскливый плач. - Я не выбирал эту судьбу, - тихо говорит он в пустоту, - и знай бы я, чем всё это закончится... я бы предпочёл умереть ещё тогда, в пещере. Пожертвовать собой ради продолжения цикла. Но теперь... (теперь пути назад нет) Ноги сами несут Чарльза вперёд - по невидимой тропе, по стрелке компаса (ты моя Полярная звезда) - прямо к морю. Рид доверяется интуиции, и вскоре он замечает одинокую фигуру, стоящую у кромки воды. Волны приветственно лижут мыски туфель, когда Чарльз бросает на ветер тихое: - Долго же ты. - Думал, что ты ещё не проснулся, - коротко отвечает Пирс, не поворачивая головы, - я не собирался оставлять тебя одного. - Я знаю. Закатное солнце выглядывает из-за туч. Море кажется кровавым в устало ложащихся лучах. - Эдвард. - Да? - Пирс всё ещё смотрит в сторону. - Я всё знаю. Я увидел твой разговор с Брэдли. - Вот как, - Эдвард заметно вздрагивает, - и что же? Рид прерывисто вздыхает. (кажется, даже море замерло в ожидании ответа) - Мы не можем обрекать стольких людей на мучения - но я не хочу причинять боль ещё и тебе. Я не знаю, Эдвард... я так виноват перед тобой... Пирс наконец поворачивается - и Рид видит бегущие по заросшему лицу жгучие слёзы. - Нет, - всхлипывает Эдвард, не вытирая влагу с щёк; её сочувственно смахивает ветер, - нет, Чарльз. Виноват я. Перед тобой, перед Этаном, перед Мари - я подвёл всех, кого только мог. Всех тех, кто был дорог мне... двое из них теперь застряли на перепутье жизни и смерти, а третий стоит передо мной, и я даже не могу отменить вынесенный приговор. Я ничего не могу сделать... я не знал, что полюблю тебя больше собственной жизни, больше жизни всего человечества... сам привёл тебя на смерть... это я должен просить прощения. Не ты, Чарльз. Ты заслужил лучшего. Может быть, стоило оставить тебя у этого Карпентера... - Нет! Нет-нет-нет! Я не жалею о своём выборе, - торопливо перебивает Рид, - я скорблю о Грэме, как о своём близком друге - но он не заменил бы мне тебя. Эту связь. То, что мы понимаем друг друга; то, как мы это делаем... эти недели я был счастлив больше, чем за все предыдущие тридцать три года жизни. Эдвард только качает головой. - У тебя отвратительные приоритеты. - Думаю, это моя изюминка, - усмехается Рид, сглатывая комок в горле, - делать самоубийственные выборы... и ты - лучший из них. Пирс истерически хохочет. Смех переходит в рыдания, и Рид позволяет горьким слезам капать на кожаную куртку. Пирс вцепляется до синяков (но Чарльзу всё равно - ничего, я потерплю, только не уходи, только не отпускай), кричит без слов - крики тонут в отчаянном поцелуе на грани безумия - не дай мне тебя забыть - не дай им нас разлучить... Очередные волны взволнованно брызжут в лица холодной пеной - и толкают к ногам странный предмет. Эдвард нехотя отпускает Чарльза и дрожащими руками поднимает увесистое нечто, поднося то на свет, чтобы разглядеть получше. Рид всматривается - и вздрагивает. Потерянная было печать Ктигонаара переливается алым в лучах заходящего солнца. (это конец) - Что это? - недоумённо спрашивает Пирс, вертя в руках подарок моря. - Это конец, - неестественно спокойно говорит побледневший Чарльз, - это та самая печать. Ключ от пещеры Тайной Дочери. Который, как предполагалось, я оставил на дне океана. - Там, где всё закончилось? - Да. Я оставил её в одном из постаментов. Печать сидела словно влитая... её никто бы не вытащил. Даже ван дер Берг так и не нашёл печать. - Потому что она не принадлежит ему, - медленно произносит Эдвард, глядя на тусклое, липкое от наросших водорослей золото, - это вещь твоя. Эта печать принадлежит детям Великого Спящего. - Так говорит тебе дар? - Чарльз слегка наклоняет голову, и Пирс кивает в ответ. Внезапно его осеняет. - Нет. Печать не только моя - наша. Я всё понял! Связь. То, как ты нашёл меня. То, как я избежал своего ритуала в пещере. То, как твой не был завершён... - ...потому что мы связаны, - заканчивает мысль Эдвард, - две половины одного целого. Ритуал невозможно провести без обоих... Вот почему Им понадобилось столкнуть нас вместе. - И вот почему остальные так и не могли завершить цикл: каждый раз не хватало кого-то ещё. - Мы можем попробовать изменить судьбу, - неожиданно предлагает Пирс, - если Им нужны оба... кто-то может не захотеть быть здесь. - Нет, - Рид моментально улавливает намёк, - я бы не захотел свободы такой ценой. Никогда. Ты не оставишь меня... вот так. Снова одного. - Хочешь сказать, что лучше умереть вместе? - саркастически хмыкает Эдвард. - Ну, это хотя бы романтично, - фыркает Рид, но тут же снова становится серьёзным, - Эдвард, это судьба. Ван дер Берг был прав - до меня нет никому дела... кроме тебя, а если ты умрёшь - зачем тогда жить мне? Ради чего? Ради кого? (он не говорит "у меня больше никого не осталось") (Эдвард не хочет лгать, утверждая, что всё будет хорошо) - Я никогда не буду готов своими руками толкнуть тебя на смерть, - произносит Пирс, и их обоих бьёт озноб от кошмарного чувства дежавю, - никогда не буду готов отпустить тебя. - Ты - единственный, кому я смогу простить свою гибель, - тихо говорит Чарльз, - и единственный, кому я захотел бы вверить подобное. Я никогда не буду готов причинить тебе боль... но зато я готов пойти с тобой до конца и посмотреть, что будет. Что скажешь, Эдвард? (это больше нельзя оттягивать) (мир так красив, утопая в небесной крови) Пирс аккуратно опускает на землю печать и берёт в ладони лицо Рида. - Чарльз... Что бы ты не решил - я буду рядом. В жизни или в смерти - мы будем вместе. - Значит ли это, что... Остаток фразы Эдвард проглатывает вместе с тихим поцелуем, едва касаясь чужих тонких губ; он не хочет слышать окончание мысли - но непроизнесённое тяжёлым камнем упокаивается внизу живота. И - к собственному ужасу - он действительно согласен. - Да, - наконец произносит Пирс, - думаю, что я готов. Море под их ногами облегчённо вздыхает. Наконец-то. Путь до особняка Хокинсов долог - но Эдвард предпочитает идти пешком. Чарльз не протестует: им обоим осталось совсем немного до конца - и есть время насмотреться напоследок на окружающий мир, вдохнуть лишний раз ставший родным запах шагающего рядом Пирса, почувствовать его жёсткую ладонь в крепкой хватке... Чувства обострились до крайности, так что Рид практически слышит каждую песчинку в часах Времени. (осталось совсем чуть-чуть) (да, время на исходе) (это звук дыхания - или шорох бегущего струйкой песка?) Эдвард не отпускает руки до самого особняка - а Чарльз не собирается отнимать. Свободной ладонью Пирс уже собирается открыть дверь, как та распахивается: - Ты ждала нас, - бесцветно произносит Эдвард, - и как давно? - С того самого момента, когда ты отказался проводить ритуал, Искатель истины, - неопределённо отвечает Сара, стоя в проёме, - и не смотри так. Это было предрешено. - Нет, иначе бы ты сказала тогда, - вмешивается Чарльз; его посещает внезапная догадка, - было несколько исходов, верно? Оракул слегка раздражённо - и вместе с тем понимающе - смотрит на детектива. - Верно, Провидец. Их было минимум три - но ни один из них не заканчивался хорошо для вас обоих... и другие варианты были слишком смутны по сравнению с тем, который привёл вас сюда. - Во многих знаниях - многие печали, - бормочет Пирс. - Ладно. Полагаю, мы должны поблагодарить за то, что ты держала язык за зубами. Сара пожимает плечами. - Тогда вы не были готовы услышать. - А Этан пришёл не потому ли, что... - Нет, - качает головой Сара, - это было только его решение. Впрочем, ты сможешь спросить у него внизу... если не веришь мне. Эдвард хрипло смеётся. - Наши трупы не успели остыть, как на них слетелось вороньё, - хмыкает Пирс (Чарльз не может судить его за резкие слова), - полагаю, что все собрались? Сара молча отступает в коридор, и Эдвард только качает головой, проходя следом. Рид ныряет в дом последним - но успевает поймать за рукав Оракула и тихонько спросить: - Ты видела, как он убивает себя? - Или тебя, - глаза Сары темнее чернильной бездны снов, - но этот образ был самый размытый. Он слишком любит тебя для такого выбора... зато собой не дорожит ни капли. - Но ты, однако, созвала всех сегодня. - Верно. - Почему? Губы Сары складываются в недобрую ухмылку, показывая белые зубы. - Потому что только ты имеешь столько власти над его сердцем, чтобы увлечь в бездну вместе с собой, и для этого знания даже не нужно обладать даром провидения. Чарльз отшатывается - слишком больно, слишком хлёстко звучит чужая холодная правда - и торопливо догоняет вынырнувшего из раздумий Пирса, растерянно оглядывающего пустоту рядом с собой: - Я здесь - я иду... Реальность закручивается спиралью, сплавляется в единое целое с миром снов. Тёплые тона особняка сменяются холодными серым и зелёным цветами потайного хода; Рид впервые шагает по выбитым каменным ступеням - и всё же каждый поворот до боли знаком, вызывая в памяти осколки видений. В какой-то момент Эдварда ощутимо передёргивает. Чарльз понимает - это не от холода (здесь во сне их дороги разошлись); он крепче сжимает руку Пирса, и тот слабо улыбается: спасибо. - Мы идём не к монолитам, - замечает Эдвард. - Нет. - Должны ли мы спросить, почему? - встревает Рид. Сара тихонько смеётся. - Это не обязательно, Провидец. Но ты вправе задать любой вопрос, какой пожелаешь. - Вот только ответишь ты не на каждый, - хмыкает Эдвард, - это мы уже проходили. - Тоже верно. Игра слов на лезвии ножа. Чарльз хочет съязвить, но сдерживается: в голову приходит мысль, что это всё определённо связано с тем сном после того, как он напился чужой крови... Впрочем, обстоятельно обдумать свою гипотезу Рид не успевает - в ушах постепенно нарастает неведомый хор, становясь громче с каждым поворотом и оттягивая на себя внимание. Язык, на котором поют, древнее каменных сводов, древнее самого вечного моря - забытый ещё до рождения тех, кому было поручено помнить - но Чарльз, не понимая ни единого слова, всё же знает, о чём стонут и хохочут, дробясь, чужие голоса: в своём доме в Р'льехе мёртвый Ктулху спит, ожидая своего часа - и он наконец-то пробил, и всё замерло в нетерпении: ведь к нам идут те, кого звали давно, кого боги облачили в одежды печали и вложили в руки свои дары: Семя и Кровь, Душу и Плоть, Сон на двоих, неделимый, - и даже смерть сегодня умрёт... Песня незваным гостем проникает в жилы, холодя отчаянно бьющееся сердце. Чарльз упрямо пытается вытряхнуть навязчивый мотив, когда каменные своды резко уходят вверх, образуя вычурный купол: - Святилище, - нервно выдыхает Пирс. - Прямо как в церкви, - ехидно поддакивает Рид, - во всяком случае, хор уже имеется. Как насчёт священника? - Будем считать, что я за него, Провидец, - раздаётся знакомый бас, и капитан Фицрой выныривает из тьмы. - Наконец-то. Наконец-то вы здесь. - Что нужно делать? - мёртвым голосом спрашивает Пирс (так же обречённо шуршит палая листва в ноябре). - Говори. Закончим к чёрту этот балаган. - Становитесь в круг и прихватите с собой лампу, - командует Джеймс, - Оракул даст вам силы... но путь придётся искать самим. Впрочем, не думаю, что это проблема для тебя, Ищейка. - Это всё? - Да. - Ну, слава богу, раздеваться не придётся, - нарочито облегчённо вздыхает Рид, - терпеть не могу обнадёживать попусту дам. Пирс удивлённо таращится на него долю секунды - а затем хохочет; смех рикошетит осколками взорвавшейся гранаты по каменным стенам, с сухим шорохом соскальзывая с плащей затаившихся во тьме культистов. - Нет, какой же ты всё-таки идиот, - с нежностью произносит Эдвард, затаскивая ехидно улыбающегося Рида в середину нарисованного круга, - только ты можешь шутить даже в тот момент, когда перед тобой стоят с заряженным дробовиком. - Это талант, - лукавые искорки пляшут в зелёных глазах, - практически искусство... Эй, вы, кочегары, поддайте тяги! Мы отправляемся! Новый взрыв смеха - теперь уже сдвоенный - рвётся ввысь испуганной стаей птиц. Чарльз чувствует: только в них теперь сосредоточилась жизнь, остервенело гоня кровь по жилам, только у них обоих в этой пещере всё ещё бьются сердца - за всех остальных... Лицо Сары бесстрастно, точно на ней уже красуется гладкая погребальная маска. Она поднимает руку в повелительном жесте: - Готовы? - Готовы, - Эдвард выставляет вперёд горящую лампу. - Давай. Сара кивает - и открывает рот. Рид на всякий случай вцепляется крепче... ...и не жалеет, поскольку вихрь, сорвавшийся с губ Оракула, чуть ли не сбивает их обоих с ног, зажигая круг. - Вперёд! - Понял! Эдвард поворачивает фитиль - и весь мир тонет в ядовитой зелени перехода.