Темерский клуб исторического фехтования и реконструкции "Синие полоски"

На Йорвета было противно смотреть. Он лежал, весь опутанный какими-то датчиками, проводками. Слева от него что-то пикало, справа от него призывно блестела пластиковыми боками гирлянда капельниц с какими-то растворами, лекарствами и еще какой-то хуйней. Вернон в этом не очень разбирался, если честно. Его медицинские познания оканчивались на том, что есть специально обученные люди, которые могут решать всякие разные сложные проблемы, связанные с организмом. В реанимацию его не должны были пускать, просто Вернону повезло, что он знает Геральта, а у того есть знакомая, которая работает в больнице, и она смогла так славно устроить визит Роша в реанимацию. Посмотреть на Йорвета. Лучше бы — не. Смотреть на искалеченного эльфа было внезапно тяжело. Правая половина его лица напоминала фарш. Геральтова знакомая сказала, что глаз Йорвет потерял, и возможны проблемы в пост-операционный период, что реабилитация займет очень много времени — сложно привыкнуть к тому, что видишь только часть мира. «Блядь, — думал Вернон, выходя из реанимации, стягивая с себя белый халат с чужим именем на бейдже и отдавая его законному владельцу, — а мне казалось, что археология — спокойная наука, безо всякого… такого». Роша слегка трясло, его выдернули звонком с важной, но не так чтобы очень, встречи. Оказывается, Йорвет указал его экстренным контактом в случае первой необходимости. Это было приятно. Это пугало. — Вернон? — у входа в больницу нашелся Фольтест. По его лицу было сложно что-то понять. — Что случилось? — Не знаю, — честно ответил Вернон, с досадой сминая пустую пачку сигарет. — Мне только позвонили и сказали, что на раскопе произошла… Э-э-э… Как же они сказали? А, внештатная ситуация, и что Ветка пострадал — и никаких подробностей. Ну, кроме того, какая больница и все такое. Фольтест только вздохнул, протягивая свои сигареты. Наконец-то, закурить было просто благословением. Горький табачный вкус оттенял непонятные эмоции. — А в целом? — наконец-то нарушил тишину друг. — Правого глаза — нет, — и вот тут до Вернона дошло — Йорвета изуродовали. Ему мало того, что высадили глаз, так еще и целенаправленно раскромсали правую половину лица. У seidhe всегда было очень трепетное отношение к собственной внешности. Сказывались расовые отличия. Цвета, детали, мелочи — это все ушастая братия видела и чувствовала глубже. Йорвет как-то попытался объяснить, как он воспринимает мир, но очень быстро сдался. Потому что не было таких слов, чтобы описать эту разницу. Seidhe — это seidhe, а dh’oine — это dh’oine. Да, они могли иметь общее потомство, но при этом все равно оставались совершенно разными видами. Йорвету уже было тридцать пять лет, с него давно схлынула эта юношеская округлость и миловидность. Черты лица заострились, а сам он вытянулся, ростом не уступая самому Вернону. Когда эти изменения только начались, Рошу даже показалось, что это станет концом этих странных отношений, потому что… Ну, мужиком становился эльф, мужиком, и как-то в верноновой голове не очень укладывалось то, что теперь он будет спать с таким Йорветом. — Вернон? — осторожно коснулся чужого плеча Фольтест, выдергивая друга из бесконечного круговорота мыслей. — Ты как? — Не знаю — это был максимально честный и правдивый ответ. Вернон не знал, как он, и, наверное, ему не очень хотелось знать ответ на этот вопрос. Потому что ничем этот самый ответ помочь не мог. Совсем. Совершенно. Абсолютно. — Помощь…? — Я не знаю, — в первый раз за этот вечер, уже плавно перетекающий в ночь, в голосе Роша прорезалось что-то похожее на тоскливое отчаяние. Он ничего не знал, ничего не понимал, ну, кроме того, что Йорвет сейчас лежит в реанимации — искалеченный, балансирует на границе между жизнью и смертью.

**

Дома было непривычно тихо. Даже коты заныкались куда-то по своим углам и не спешили встречать Вернона дружным недовольным: «мяу». Ощутимо не хватало Йорвета, который обычно выползал из комнаты в коридор, чаще всего с недовольным: «Где еда, dh’oine?», и очень редко с: «Ну, и как оно?». Кровать, в которую Вернон с размаху просто упал лицом, и вовсе казалась неприлично огромной. Эльф вырос в длину, а вот в ширину — нет, сохраняя свойственную своей расе сухость и тонкость сложения. Даже после длительной подготовки к очередному чемпионату Йорвет не выглядел раскачанным, скорее, просто подтянутым, гибким, но все равно каким-то чудом умудрялся занимать всегда практически всю кровать. С учетом котов — Вернон ютился на жалком клочке матрца, который ему щедро выделяли все эти ушастые засранцы. — Твою ж, — Вернон перевернулся на спину, с мрачным неудовольствием начиная разглядывать потолок. «Йорвет, Йорвет — хер моржовый, — в оригинале, конечно, там был Ламберт, но с ним Рош не был так хорошо знаком, как с эльфом, — Йорвет, Йорвет — вредный хуй», — какого хера? Потолок предсказуемо ничего не ответил (потому что если бы он ответил — Вернон очень сильно удивился). Мужчина лежал и смотрел в никуда, силясь понять, как всё это поменяет его жизнь. Когда Йорвет начал, скажем так, окончательно взрослеть (вообще, у seidhe было под дело очень сложный термин, но Рош его просто не помнил), казалось, что все закончится. Нет, не закончилось, все только началось. Да, вся эта внешняя мягкость ушла с эльфа, наконец-то, сводя в одно целое мерзкий характер и внешность (право слово, коленки стали еще более острыми, как и локти), но все это только окончательно утвердило Вернона в том, что он просто-напросто гребаный извращенец. Женщины все так же привлекали его внимание и, чего греха таить, вызывали вполне определенный интерес. На мужиков все-таки не тянуло — это тоже было проверено. Тянуло только на Йорвета. То ли и правда было какое-то там предназначение, про которое обычно шепотом, думая, что человек спит, вещал доверительно Ветка, то ли просто потому что. Потому что. Без всякого продолжения. Мохнатые пиздюки начинали выползать из своих углов, забираясь на кровать и охреневая от свободного места. Странную страсть Йорвета к котам сложно было описать. Эльф умудрялся даже в подвал дома залезть, чтобы вытащить истошно орущую мохнатую тварь. Не то чтобы Вернон не одобрял котов, но на четвертом настоятельно попросил прекратить приносить домой живность. У всего есть разумные пределы, и верноновым пределом было четыре кота. Постельное белье пахло эльфом: книжной пылью, луговым разнотравьем и табаком — крепким и терпким. И от этого запаха сжималось сердце, и как-то становилось тоскливо. — Живи, — Вернон гладил рыжего кота, — bloede seidhe, живи, скотина. Им еще только предстояло разбираться с тем, что случилось на раскопе. То, что реабилитация будет сложной Рош даже не сомневался — это же Йорвет, когда с ним было просто, легко и понятно? Но это все будет потом, а сейчас куда важнее было, чтобы остроухий выкарабкался из кризиса, комы и прочего. Уже засыпая, Вернон пришел к удивительной мысли, что все это, ну, вот эта травма, потеря глаза и прочее отвратительное дерьмо — ни на что не влияют. Он, прости кто-нибудь, любил Йорвета не за внешнее, а за то что Йорвет — это Йорвет. Любил и восхитительно мерзких тараканов в беспокойной эльфской башке, и ублюдочное высокомерие, которое иногда показывалось очень откровенно, и за тщательно скрываемую ласковость, которую обычно видно было только в моменты бешеной страсти, и за многое другое. — Дыши, Ветка, дыши.