***
Линн не может никак расслабиться, уйти от мыслей о том, во что — сама — себя загнала. Она отчаянно понимает, что, и правда, ей не только предстоит провести дополнительное время с Амбэр, а значит и терпеть ее поведение, но и при этом не испортить отношения с Натаниэлем, не сдать себя перед его родителями, ведь кто знает, что Ам может учудить. И еще по пути домой Линн поняла, что пижамы, которые у нее есть, не годятся для ночевки у Амбэр, которая мнит из себя невесть что. Потому выслушав — на этот раз, удушающую — лекцию Розалии, что у Линн должна быть ночная рубашка, а никак не пижама, она рассматривает две модели. Синяя, спокойная — топ и шорты, а с длинными штанами — поярче. Но именно она магнитит взгляд Линн, потому что с этим рисунком на майке и горошком на штанах кажется уютной, истинно домашней пижамой. Линн покупает ее под неодобрительный взгляд Розы, но это не имеет значения, потому что сама пижама дарит успокоение. То чувство, которого сейчас катастрофически не хватает. Однако ощущение не длится долго, потому что на сотрудничество Амбэр идет весьма и весьма неохотно. Путает Линн, меняет место встречи, выдвигает дополнительные условия — самоутверждается изо всех сил. — Я справлюсь, я смогу, — шепчет Линн, вместо того, чтобы действительно остановиться и подумать, стоит ли игра свеч и во имя чего всё это. Дом Амбэр встречает той напускной роскошью, от которой, в итоге, мороз по коже. И снаружи, и внутри всё выверено, дорого, аж кричит — и ты понимаешь, это один из тех кукольных домиков в стенах которого творятся отнюдь не такие прекрасные вещи, как хотелось бы. Как эти люди пытаются изобразить. Теперь Линн преследует не только неодобрительный взгляд Розалии, которая ко всему томится в неведении, но и похожий — Натаниэля. Неожиданно для себя Линн понимает, что у них-то с Розой очень похожий цвет глаз. — Что встала? — одно хорошо, правда, хорошо, Амбэр никому не дает спуску. И тем, как она гоняет Линн по дому, показывая его с тем сортом гордости, который скорее вызывает сочувствие — такая привязанность к вещам, ко всему материальному. Тем не менее, встречи с Натом, каким бы большим их дом ни был, не избежать. И вот Линн стоит на пороге его комнаты. — Ты хорошо проводишь время? — на самом деле, Натаниэль отнюдь не такая яркая противоположность Амбэр, как многим кажется. Сейчас он буквально прожигает Линн своим взглядом, заставляя ее чувствовать себя неловко, причем делает это вполне умышленно. Хотя, конечно, он имеет право злиться, что в его личное пространство так бесцеремонно влезают, но, кажется, даже Кастиэль не так свирепствует внутри, когда Линн ищет к нему подход. Или все дело в том, что Кас на самом деле не против, чтобы подход был найден, в то время как Натаниэль всю жизнь живет в кукольном домике. И совсем не привык, чтобы это вскрывали. Разговор с Натом у Линн проходит ожидаемо неловко. Он, конечно, недоволен, но, как и повелось, не может — не хочет, не привык — вскрывать то, что внутри, оттого не способен далеко выйти за рамки образа. Линн не успевает передать просьбу о том, что Нату бы стоит поторопиться, чтобы накрыть на стол. Ужин застает их врасплох. У нас дома — наоборот — всё еще не время ужина. Я сижу за компьютером, пытаясь занять себя чем-то, лишь бы не думать о том, всё ли с Линн в порядке. Всё ли идет, как должно? — Ты дома, — открывается дверь и заходит мама, интонация средняя между вопросительной и утвердительной. Я отрываюсь от монитора, снимая наушники, и оборачиваюсь к ней. — Линн сегодня не ночует дома, — я никак не реагирую, не понимая, к чему она ведет, — ты можешь переночевать у Агаты. Ясно, хотят побыть вдвоем, раз выдалась возможность. — Я соберу вещи, — отворачиваясь обратно к монитору, отвечаю ей, пока закрываю вкладки и выключаю компьютер. — Хорошо, как быстро ты соберешься? Я позвоню сестре, — мать поглядывает куда-то в коридор, только сейчас я замечаю мобильный в ее руках. — Хватит двадцати минут. Пока я пропускаю ужин, омар, которого ест Линн впервые, идет ей, кажется, не в то горло. Сложно не подавиться, когда Амбэр не стесняется и при родителях унижать Линн, а Натаниэль без того тихий и забитый, отчитан за локоть на столе. Если честно, то это похоже на пытку едой. Кажется, Линн больше даже не посмотрит в сторону омаров. — Натаниэль, — когда все закончили есть и он принялся убирать — за всеми! — со стола, мать обратилась к нему, — можешь подать десерт. Линн это расслабило, несмотря на то, что отношение к Натаниэлю ее возмущало. Казалось, тут просто огромная пропасть в понимании того, насколько ужасно то, как они руководят им. Да он же словно прислуга в собственном доме! Но Линн расслабилась, поскольку десерт означал окончание злосчастного ужина, потому что даже дорогой дизайнерский стул неприятно давил, так что Линн готова была по команде подскочить. И подскочить ей довелось. Да не только ей. — Сколько, — процедил сквозь зубы, резко рассвирепевший глава семьи. — Я. Должен. Напоминать. Про. Чайные. Ложки?! Линн, к счастью, ничего не ела сейчас, но от того, как отец Ната и Амбэр ударил по столу кулаком, а после выпустил пар из-за такой, на ее взгляд, мелочи — она бы проглотила язык. Нат еще сильнее вжался, можно было подумать, что у него нет шеи. Покраснел, будто его душат. Можно предположить только, насколько ему было стыдно, что Линн видит изнанку его кукольного домика. Амбэр вовсю смотрела на Линн. Но отец опомнился вскоре: — Извините мадмуазель, — секунду назад бешенный взгляд стал нормальным, серьезно-равнодушным, — обычно Натаниэль правильно накрывает на стол. Линн недоуменно посмотрела в спину уже отвернувшемуся старосте, который поспешил исправить допущенную ошибку. После переключилась обратно: — Ничего страшного, — только и удалось выдавить. Но не высказать же им в лицо, что она на самом деле думает. А потом, что если это только усугубит ситуацию? — О, нет, это страшно, — Линн распахивает глаза широко и пораженно слушает, как этот мужчина рассуждает, будто бы любой молодой человек с должным образованием будет знать и искусство сервировки в том числе. На Амбэр смотреть было бессмысленно, кажется, что ее, да и мать, это не тревожило и не поражало. Линн начала отсчитывать минуты до конца. Легче от этого не становится. Нат остается на кухне, продолжая нести свой пост домохозяйки-прислуги. Амбэр выдает только мешок и подушку, без матраса. — Не говори то, о чем сможешь пожалеть, — Амбэр непроницаемо смотрит на Линн, возмущение которой только растет. — Мне молчать на постоянной основе? — Было бы замечательно. — Амбэр… — Что? — кажется, это не лучшее время, для серьезных разговоров, потому Линн делает шаг назад: — Вы давно тут живете? — С детства. Что за расспросы? — Я лишь пытаюсь… провести время! — Послушай, — неожиданно голос Амбэр становится просто серьезным, без примеси агрессии или насмешки, — это уже достаточно сложная ситуация. Делая вид, что всё нормально, ты только усложнишь ее. Линн не моргая смотрит, а после, поднимаясь с пола, собирается выйти из комнаты. — И куда собралась? — Почистить зубы, — отрезает Линн, разозлившись на просьбу не усложнять. Это же не усложнит?***
Линн в который раз аккуратно крадется, сейчас — в комнату к Натаниэлю, до того оповестив его сообщением, что придет ночью, потому что хочет поговорить. В конце концов, то, что она услышала, будучи на втором этаже, было похоже на самые жуткие опасения Линн. Словом, она осторожно подступает к комнате старосты, легко, едва-едва, постукивает, дверь подается — Натаниэль заведомо не запирал. Линн ожидает его увидеть в пижаме в клетку, но вместо этого застает с одних лишь боксерах. Глаза девать некуда. — Ты решила, что середина ночи — лучший момент для разговора? — Однако, ты меня ждал, — стараясь не теряться, выдает Линн. Главное не рассматривать его с головы до ног. — Ты про дверь? — он косится за ее спину, дверь так и осталась приоткрыта, поскольку Линн растерявшись прошла совсем недалеко. — Это, чтобы ты не шумела лишний раз. И прикрой ее всё же, будь добра. Линн послушно прикрывает, Натаниэль, до того сурово стоявший, сел на кровать, как бы давая понять, что разговор должен быть коротким, потому что он настроен лечь спать. — Я тебя слушаю. — Я хотела поговорить о, — Линн долго подбирает слова и все же останавливается на изначальном варианте, — твоих синяках. — Каких синяках? — Натаниэль выглядит искусственно расслабленным, поэтому Линн не покупается. — Всё о тех же. Я… слышала сегодня вечером кое-что… Вот тут-то образ Ната рушится сиюминутно: — Кажется, я просил тебя не вмешиваться. Ты потому к нам пришла? Чтобы что-то разнюхать об этом?! Линн дергается, совсем не ожидав такого скачка в его настроении: — Не повышай голос, нам могут… — Да, могут, — он поднимается на ноги, — поэтому выйди отсюда немедленно, я не собираюсь продолжать, — он делает несколько шагов навстречу, но не подходит. Держит дистанцию. И не только физическую. — Нет, — Линн неожиданно проявляет чудеса настойчивости, — не уйду. Не надейся уйти от разговора на этот раз, — и окончательно осмелев, — тебя бьет отец. Натаниэль отвечает не сразу, и выдает, наверное, самое глупое из всего, что мог. — Всё намного сложнее, чем кажется. — Тогда расскажи мне. Ты можешь мне доверять. Нат вынужденно мирится, понимая, что он не может выставить ее, не вызвав шума. И не может сбежать. И солгать теперь тоже не может. Приходится немного приоткрыть завесу того, что скрывает его повседневная жизнь. Это, конечно, изменит расстояние между ними, но Линн достаточно вовлекла себя в это и уже не выйдет совсем держать ее в стороне. Сначала он возвращается к кровати, садится и позволяет Линн сделать то же самое. Комната освещается только прикроватной лампой, потому особо осмотреться моей сестре не удается. Нат начинает рассказ. О сложной ситуации его отца с работой, о том, как его понизил некогда конкурент на место вице-президента. О том, что отец не только видит в Натаниэле того молодого человека, но и пытается реализовать в нем то, что не смог сам. Конечно, тогда все проблемы становятся понятными и ситуация предстает в понятном свете. Но Линн слишком праведна, чтобы принять право на насилие — и совершенно в этом права: — Это все равно его не оправдывает, — но это задевает Натаниэля, вместо ожидаемого соглашения. — Он делает это не из плохих побуждений! — до этого они сидели довольно близко, и хотя их плечи не соприкасались, контакт был ощутим, а теперь их снова отбросило к началу. Разгоряченно Линн объясняет, что нормальный отец не станет поучать ребенка ударами и шлепками, На в таком же духе говорит о долгах и чем правда может обернуться для всей их семьи. Линн настаивает, что следы от побоев не стоят этих рисков, что слепота Амбэр и матери тоже недопустимы и, что Нат всего лишь подросток, он не должен взваливать на свои плечи это всё. Не выдерживая ее напора, он перебрасывает ноги на кровать и ложится, считая, что именно так выразит свою позицию лучше всего. — Уже очень поздно, — говорит он, даже не оборачиваясь, — очевидно, что нам не придти к соглашению. Так что я хочу хотя бы попытаться поспать перед завтрашними уроками. У Линн нет сил совладать с собой и всеми теми чувствами, что обуревали ее на протяжении вечера. Это ужасная несправедливость — ни один ребенок не должен сталкиваться с таким! Она ложится рядом, приобнимая Натаниэля со спины, желая выразить ему поддержку. Показать, что он не один в этой ситуации. Что она здесь для того, чтобы его поддержать. В ответ на такое поведение моей сестры староста сперва замер. Он сто раз пожалел, что не остался в домашней одежде перед приходом Линн, потому что сейчас он четко ощущал ее руки на своей спине, плечах. Ее кожу на своей коже. Вообще, он планировал, что смутит ее своим видом и, что то, как он хочет поспать перед новым учебным днем в совокупности с ее сильно развитым сочувствием, заставить ее отступить, но вместо этого всё случилось так. Так как он смог бы предложить в самых странных фантазиях. Как ему себя вести? Впрочем, момент, когда, наверное, стоило оттолкнуть Линн, Нат безбожно пропустил. Сейчас оставалось дышать через раз. — Ты… Тебе нужно идти, — голос неожиданно сел, — если мой отец или еще кто-то… — Я понимаю, — Линн плавно отнимает руки, после садится. — Ты в порядке? — Буду в порядке, — Нат не поворачивается к ней, но старается придать голосу больше уверенности. Линн же в свою очередь колеблется, глядя на его затылок. Стоит ли ей сделать что-то еще? Проявить участие, больше поддержки? Потому что кажется, что он так и не согласился с ней. А может, уже лучше оставить Натаниэля, потому что с него хватит потрясений? Потому что он может нуждаться во времени наедине с собой, но начало положено?