Пути, которыми мы идём вниз

Реальность многомерна и многогранна, она переливается миллиардами и миллиардами вероятностей, но ни одна из них не может быть предсказана с абсолютной точностью. Ганнибал осознаёт хаотичность бытия, окружающего его, и подстраивание реальности под свои планы для него привычная забава, добавляющая перчинки в наскучившую повседневность. Он чётко понимает, чего жаждет, и в тот же момент, когда он впервые осознаёт своё новое увлечение, весь привычный график жизни безжалостно треплется на клочки и пересматривается. Приемы клиентов, встречи с личным психологом Беделией дю Морье, повседневная жизнь, её расписание и даже запланированное заранее меню — все это подвергается перерасчету. — Отец, — Ганнибал бездумно оглаживает длинными пальцами подлокотник и слегка прищуривается, подбирая слова. Для него привычно решать проблемы в одиночку, не полагаясь на других, но он прекрасно понимает, что во многих отраслях присутствуют люди, разбирающиеся гораздо лучше, чем он. В том числе и в межличностных отношениях. — Я в смятении. — Я один, — глубокий приятный голос раздаётся из зеркала слегка приглашено, искаженно. Отец редко когда бывает в одиночестве и, то, что Ганнибалу удалось поймать его именно в этот момент, иначе чем везением не назовёшь. Лектер не хочет задерживать его больше необходимого и понятливо склоняет голову, нервно пробегаясь пальцами по ряду пуговиц на пиджаке. Он бы и галстук ослабил, но ситуация, в которой он оказался, ещё не считалась по его оценочной шкале стресса достойной такого жеста. — Но один я буду не долго, сам понимаешь. — Да, прости, — Лектер мягко, почти беззвучно вздыхает, но его речь не звучит быстрее. Он подбирает слова. — Я встретил одного юношу. Он… — Ганнибал делает паузу, оценивая, что именно стоит сказать. Его родитель не любит домыслов, предпочитая голые факты, и не любит делать поспешных выводов. А факт у Лектера пока только один: — У него необычный дар. Мощнейшая голая эмпатия, и абсолютно никакой ментальной защиты. Его разум полностью погружён в иную плоскость и постоянно находится в контакте с сознаниями окружающих его людей, но при этом сам он находится в своём уме и легко взаимодействует в бытовом и рабочем плане. — Он тебя заинтересовал, — отец лукаво усмехается, и, задумчиво оглаживает пальцами пуговицы на жилете. Подумав, он выуживает из внешнего кармашка небольшие золотые часы на цепочке и открывает их, что-то оценивая. По его лицу легко пробегает странная эмоция: сочетание нежности и раздражения, он бросает короткий взгляд куда-то за пределы зеркала и спокойно замечает: — Тебе следует ускориться, Ганнибал. — Заинтересовал, — Ганнибал снова вздыхает, задумчиво прикусив нижнюю губу. Кажется, он уже умудрился подцепить этот жест от нервного Уилла. Впрочем, учитывая то, сколько внимания Лектера занимала эта возмутительно-невинная привычка, результат был вполне закономерен. — Но я не совсем уверен, в каком плане: как фарфоровая статуэтка, изящно занимающая своё место на полке трофеев, или же… — Это не то… что происходит быстро, — отец говорит размеренно, почти осторожно. В его глазах пляшут бледные огоньки постепенно разгорающегося любопытства. Не так уж и часто ему удаётся застать момент, когда наследственно имеющий превосходно подвешенный язык Ганнибал не может подобрать точных слов для описания своих чувств. — Влечение, страсть и похоть — это не синонимы любви, как сказал бы сам знаешь кто. Но ты и сам знаешь, какую роль в нашей семье играет интуиция. Если ты чувствуешь нечто, стоит к себе прислушаться. — Мне интересно, — Ганнибал слегка склоняет голову набок, неохотно признавая часть снедающих его чувств. Ему непривычно говорить о них именно с отцом. — Мне нравится наблюдать, оценивать, находиться рядом. Думаешь, не стоит торопиться? — Насладись им, — в переговорном зеркале отражается мягкая, слегка подначивающая усмешка отца. Лектер невольно улыбается в ответ, наслаждаясь тёплым, мудрым взглядом ясных глаз. Он не может не ловить себя на мысли о том, что порою они с отцом могли бы быть реальным отражением друг друга. Бесконечные знакомые не раз и не два говорили о том, сколько у них общего, и как они отличаются от большей части своей семьи. Сдержанные, педантичные, расчётливые и, что гораздо более важно, способные держать себя в железной узде. А ещё они оба ценили слова, не желая разбрасываться ими на пустом месте. Умиротворённая тишина не тревожит, но отец чуть прищуривается и приоткрывает рот, явно собираясь посоветовать что-нибудь ещё, но внезапно откуда-то из-за его спины звучат лёгкие звонкие шаги. Бледнеют они оба тоже совершенно зеркально. — Дорогой, ты говоришь с Ганни без меня?! — недовольный переливчатый голос слышится всё ближе и ближе, а за ним раздаётся негромкий хлопок отворившейся двери. В распахнувшихся глазах отца мелькает что-то близкое к виноватой панике. — В общем, сын, удачи — я в тебя верю, — спешно прощается и отключает связь. Ганнибал ещё успевает заметить мелькнувшую с краю огненно-рыжую длинную прядь, но зеркальная поверхность снова становится самой что ни на есть обычной и он не может сдержать облегчённый вздох. Лектер правда искренне любит родителей, но говорить с ними одновременно, да ещё и издалека — всё равно что добровольно согласится станцевать канкан перед готовым извергнуться вулканом. И решительно непонятно, кого накроет слоем лавы из любви и переживаний первым. Лектер задумчиво выдыхает, машинально оглаживая резные края зеркальной оправы пальцами. Разговор с родителем не принес ответов на крутящиеся в голове вопросы, но Ганнибал и не рассчитывал получить их — только подсказки о том, где стоит искать. И они, как и всегда, ведут лишь в одно место, тщательно спрятанное под сотнями слоёв личин и масок — глубоко внутрь души. Он в последний раз невесомо проводит пальцами по гладкой поверхности зеркала и, понимая, что навряд ли кто-то сейчас ему позвонит, опустил его во внутренний карман пиджака и поднялся с кресла, возвращаясь к ожидающим его делам. В конце концов, график сам себя не поменяет. Он принимает окончательное решение в пятницу, прислушавшись к семейному совету, и, пусть и не без труда, откладывает в сторону своё желание взять машину и поехать к домику Уилла Грэма прямо сейчас. Слегка умиротворённый твёрдым решением, он выжидает, привыкая к новому распорядку. Ганнибал вежливо, но непреклонно сокращает количество своих пациентов до минимума: часть отдаёт знакомым, части заканчивает терапию, оставшимся разрешает звонить, если всё будет совсем уж плохо. В сухом остатке, у него остаётся Франклин, весьма довольный таким положением дел, госпожа Верджер, чьи нездоровые отношения с братом привлекают его слишком сильно, и ещё три пациента с одинаковым диагнозом, но разными причинами появления — чисто исследовательская работа, которую он просто не может оборвать, не закончив. Оставалось ещё два свободных места: одно для Уилла Грэма, а второе просто на всякий случай. Окончательно разобравшись с делами к концу недели, Ганнибал неохотно признаёт, что… скучает. Его привычное гармоничное состояние нарушено: ему не хватает хаотичных гибких мыслей под рукой, спутанных чернильно-тёмных кудрей, сложного взгляда глубоких синих глаз, полного смятения и восхищения. Ему не хватает ненавязчивой компании и приятного общения, ощущения чужого присутствия. Даже не так: ощущения присутствия Уилла Грэма. Измучившись и, в конце концов, послав всё к чертям, в понедельник Ганнибал собирается в больницу, чтобы навестить Эбигейл Хоббс. Почитать ей что-то легкое, проверить состояние и, возможно, встретиться с Уиллом. Приборы мерно жужжат в пустой палате, отдаваясь на краю сознания ненавязчивым шумом. Ганнибал бесшумно подходит к белоснежной больничной кровати, на которой лежит спокойная, будто спящая Эбигейл, и ставит в аккуратную хрустальную вазу на тумбочке букет свежих незабудок — купленных, а не наколдованных — осторожно опустившись в глубокое кресло рядом с ней. Он достаёт книгу и начинает читать: медленно и размеренно, с головой погружаясь в мелодичный текст. Ганнибалу кажется, что он слышит, как где-то стучит умирающее сердце. Тихо и равномерно, всё отдаляясь, всё слабея, и мягкое шуршание книжных листов вторит ему ласковым шепотом. Едва слышный перестук пальцев о тяжелый переплёт сливается с далёким гулом барабанов, спокойно нарастающим где-то на границе сознания, и бархатная дремота лёгкой паутиной опускается на его плечи. Но гулкий, низкий женский голос развеивает воздушный сонный флёр: — Вам стоит покинуть палату, часы приема подходят к концу. Ганнибал сонно хлопает ресницами, смаргивая остатки неги и машинально разминает ладонью сильную шею, растерянно отметив, что в какой-то момент взял Эбигейл за руку. Он трёт глаза, поправляет упавшую на лоб прядку волос, заставляя себя окончательно проснуться, и, наконец, замечает расслабленный, слегка заворожённый взгляд глаз, которые теперь, пожалуй, узнает где угодно. Уилл Грэм стоит всего лишь в шаге, охваченный золотистым дневным светом, словно прекрасное видение: мягкие лучи обрамляют его голову рассеянным ореолом, подобно венцу или нимбу, и на какое-то мгновение Лектеру кажется, что он всё ещё грезит. Уилл приветливо наклоняет голову, не сводя с него глаз, а затем неохотно переводит взгляд на застывшую в проходе симпатичную медсестру. Доктор отгоняет от себя шальную мысль о том, что он всё ещё один на один в палате с умирающей девочкой: у него сроду не было галлюцинаций. — Мы уже уходим, — он чуть поворачивает голову, механически одарив женщину безупречно-вежливым взглядом, и обращает всё своё внимание на Грэма, говоря уже с куда большей теплотой: — Уилл, коль мы оба тут, составите мне компанию? — Конечно, — Уилл улыбается мягко, слегка застенчиво, и бросает на него короткий взгляд из-под ресниц: Лектер прекрасно понимает, что если тот и флиртует, то исключительно неосознанно, но ведётся словно мальчишка, поражаясь самому себе. Он гибко поднимается с кресла и небрежно накидывает на плечи лёгкое осеннее пальто, ненадолго задерживается над кроватью малышки Эбигейл, ласково проведя ладонью по тёмным волосам, и с готовностью направляется к выходу. Ганнибал придерживает дверь, заботливо пропуская Грэма вперёд, и наслаждается способностью проявить симпатию, не переходя границы вежливости. В отличии от сотен напыщенных дам, побывавших его спутницами, за Уиллом действительно хочется ухаживать, и Лектер получает от процесса искреннее удовольствие, особенно — когда видит в ответ очередную благодарную улыбку. — Что говорит Джек? — они неторопливо идут по длинному белому коридору и Ганнибал заинтересованно приподнимает брови, начиная диалог с достаточно демократичного вопроса. У них с Уиллом, в общем-то, не так уж и много тем для разговора: маньяки, психология и Джек Кроуфорд. Лектер выбирает из них наиболее интересующую его на данный момент. В конце концов, слишком многое друг о друге им ещё только предстояло узнать, слишком мало времени пока было отведено на то, чтобы познакомится поближе. Впрочем, Ганнибал уже сейчас предчувствует, что ему всегда будет мало. — Алана Блум не одобряет возобновления моей практики в отделе, — Уилл охотно отвечает, чуть поведя плечами и отвечая куда более лично, чем можно было. Лектеру это чертовски нравится. — Она ему, как мне кажется, чайной ложкой выела мозги. А затем тщательно промариновала их жалкие остатки и перемолола в кашицу. Он выглядел настолько выжатым, когда передавал мне её слова, вы не представляете! Мне, честно говоря, даже показалось, что он болен. — Ох, боюсь, я ничуть не удивлен, — Ганнибал не удерживается от смешка, невольно воспроизводя в голове эту занимательную картину. Выглядит… аппетитно. — Доктор Блум умеет быть настойчивой. Они идут близко — бок о бок, и Лектер практически чувствует тепло чужого тела, прижавшегося к нему, но небольшая досадная дистанция, к его вящему неудовольствию, сохраняется. Впрочем, даже так он не торопится вторгаться в ровный, почти ленивый мысленный ряд Уилла, наслаждаясь той тишиной и покоем, что установились между ними. — Вы знакомы? — Ганнибал краем глаза видит, как заинтересованно подобрался Уилл, придвинувшись ещё ближе, и ностальгически улыбается. Он охотно рассказывает о том, как мила и невинна была Алана в свои счастливые студенческие годы, как постепенно менялась и в кого превратилась в конце концов. Эти годы жизни нравились Ганнибалу всем — и возможностью преподавать, и счастливым знакомством с очаровательной Аланой Блум. Не то чтобы они были особенно близки, но забавная бойкая студентка не могла не привлекать внимания. Девочка таскалась за ним хвостиком, восторженно заглядывая в рот и впитывая знания жадно, словно губка, ведь польщенному Ганнибалу ничего не стоило потратить лишние полчаса жизни на какую-нибудь историю из своего опыта или пространный монолог. В конце концов у них установились вполне себе взаимовыгодные отношения: Лектер учил и наслаждался искренним обожанием, а Алана вовсю пользовалась бесценным источником информации. Ганнибал даже слегка огорчился, когда она закончила университет, но, в то же время, был весьма горд собой: его маленький хвостик сдал экзамены на высший балл. — Сейчас она преподает на кафедре психологии, — Уилл внимательно слушает каждое его слово и только потом задумчиво делится своим мнением, прикусив губу. Полную, влажную, мягкую даже на вид и слегка покрасневшую от постоянных укусов. Ганнибал готов поклясться Мерлином — если бы не патологическая невинность Грэма, то это точно нельзя было бы назвать ничем иным кроме соблазнения. Весьма, драккл бы его, успешного. Он отслеживает это движение куда дольше необходимого, полностью сосредоточившись на том, чтобы этого не показать и из-за этого практически не замечая шальной мысли: каковы эти губы на вкус. — Тактичная и целеустремлённая. — На большинстве кафедр психологии работают отборные психи, но доктор Блум — приятное исключение, — Лектер силой приводит свои мысли в нормальное состояние, изгоняя из них весьма бесстыдные картинки того, что можно было бы сделать с губами Уилла Грэма. И, чтобы добавить в разговор немного перца, добавляет: — Именно она рекомендовала Джеку обратиться за консультацией ко мне. Чтобы составить психологический портрет. — Мой, ведь так? — Уилл неожиданно скользит пальцами по его руке, придерживая за локоть и вынуждая остановиться. Они находятся прямо у выхода, самым бесстыдным образом перекрывая путь всем, кто захотел бы войти или выйти. Грэм стоит вплотную, приподняв голову и внимательно глядя прямо в глаза: Ганнибалу стоит лишь немного наклониться, чтобы сорвать быстрый, немного смазанный поцелуй. Ему не доставляет труда представить то, как пораженный Уилл приоткроет губы, широко распахнув глаза, как можно будет скользнуть языком по мягкой, тонкой кожице, по чуть заострённым зубам и глубже, в тёплый, влажный рот. Вернуться в реальность гораздо, гораздо труднее. — Вы и сами догадались обо всем, Уилл, — Лектер прикусывает кончик языка, сдерживаясь, и скользит по поверхностным мыслям Уилла, чтобы отвлечься. Многие из них вызывают у него изрядный интерес, хотя и не помогают остаться на поверхности. Но есть немалая доля и того, куда он не хочет соваться — если уж ступать в трясину, то необходимо найти то, за что можно зацепиться, чтобы не провалиться в зияющую глубину. — Не стоит загораживать проход, Уилл. Мы с вами не единственные посетители здесь. В ответ Уилл лишь усмехается самыми уголками губ, словно увидев больше, чем Лектер хотел бы показать, плавно отступает на шаг и неторопливо повторяет галантный жест Ганнибала — открывает дверь и пропускает его вперед. Они проходят в спокойном, даже уютном молчании ещё несколько метров, пока не оказываются на парковке. — Вы обедали? — Ганнибал невольно бросает быстрый взгляд на свои часы, отслеживая время. Три часа дня ровно. Не самое его любимое время, но сейчас оно свободно. — Время ужина ещё не наступило, но перекусить можно. — Это приглашение в кафе? — Уилл удивлённо приподнимает гибкие брови, обернувшись. — А как же ваша щепетильность в отношении пищи? Ганнибал польщенно щурится, замирая — запомнил. Такая несущественная информация, мелочь, фактически, но Уилл Грэм ловко выловил её из бурлящего озера мыслей, подсёк и элегантно подал в нужный момент. И, что самое восхитительное, он сделал это неосознанно. Лектера невероятно привлекает эта его мягкая невинность, граничащая с какой-то даже наивностью и, в то же время, с острым умом. Он сам удивлён тем, насколько соблазнительным оказалось сочетание этих черт. — Звать вас к себе домой было бы слишком самонадеянным поступком с моей стороны, — Ганнибал слегка наклоняет голову, фривольно понизив голос и добавив в него несколько бархатных обволакивающих ноток. Ему любопытно — заметит ли Уилл его… интерес. — Джек настаивает на освидетельствовании, — Грэм молчит несколько секунд, а затем задумчиво тянет, слегка прищурившись. Лектер, возможно, принимает желаемое за действительное, но он отчётливо слышит, как в его голосе появляется лёгкая нотка придыхания. А уж то, что он говорит дальше, и вовсе утягивает Ганнибала в болото возможных отношений ещё глубже, словно телёнка за верёвочку: — Алана… отказалась. А мы с вами вместе работали над этим делом… — Так что формально мы знакомы, но недостаточно близко, чтобы это могло сказаться на результате, — Лектер невесомо усмехается и поправляет пуговицу на пиджаке. Он понимает, о чём говорит Уилл, и прекрасно слышит прослеживающуюся в его словах симпатию. Ему не нужно долго думать, чтобы согласится, он, в общем-то, уже заранее согласен, а раз Грэм сам говорит это здесь и сейчас — это же тоже своего рода согласие, ведь так? — Вы против? — Не люблю, когда кто-то копается в моих демонах, — Уилл слегка морщит лоб, бросив на него извиняющийся взгляд, и Ганнибал чувствует, как у него сердце пропускает удар. Этот взгляд чудовищно похож на тот, что он уже видел — буквально один в один. — Но в данной ситуации агент Кроуфорд настаивает. — Вы желаете вернуться в отдел, — Лектер чуть поводит плечами, приходя в себя. Его до сих пор порой выбивает то, насколько Уилл похож на тех, кого он довольно близко знает. Это восхищает и немного пугает одновременно. — И что же именно волнует Джека? — Десять пуль, всаженные в Гаррета Джейкоба Хоббса, — Ганнибал завороженно наблюдает за тем, как Уилл расплывается в тонкой, немного хищной усмешке. Внезапно показавшаяся эта сторона Грэма — опасная, завораживающая, выглядит невероятно привлекательно. — Это не дает ему спать по ночам. — В таком случае… — Лектер невольно расплывается в оскале в ответ, и легко склоняет голову, галантно распахивая дверь своей машины и едва успевая поймать себя, чтобы не подать Уиллу руку. Это было бы уж слишком за гранью простой вежливости. Он едва может сдержать своё предвкушение: ему не терпится заманить Грэма в своё логово: накормить его своей едой в своём доме, и сделать это так, чтобы ему понравилось. — Я настаиваю на позднем обеде у меня в гостях, Уилл. С Грэмом приятно разговаривать: он без труда поддерживает диалог о бытовой психологии и её разновидностях, умело обращается с терминами и имеет прекрасно поставленную речь. Ганнибал наслаждается им: приятно журчащим голосом, живостью, отзывчивостью и быстрым, дико затягивающим водоворотом мыслей. Слова Уилла звучат легко и, в то же время, твёрдо, в его голосе прослеживается едва заметные порыкивающие нотки, из-за которых он чуть тянет букву «р», и Лектер находит это совершенно очаровательным. Он слегка увлекается, но Грэм и не думает тушеваться — он ловко держит удар и легко перебрасывается тонкими шпильками, бархатно посмеиваясь. Ганнибал чувствует себя абсолютно покоренным. — Что вернее: Джек переносит на вас свои страхи, или же его просьба освидетельствования является рефлексом на ваше поведение? — конец диалога он плавно подводит к теме, которая, фактически, и стала причиной их встречи. Ему интересно, что на это скажет Уилл. — Наверное, это просто умелая манипуляция ситуацией, — Грэм насмешливо щурится, негромко хихикнув, и отстёгивает ремень безопасности. Ганнибал, пользуясь выдавшимся мгновением и не отвлекаясь от диалога, вносит Уилла в защиту своего дома, замыкая барьер на нём. С сегодняшнего дня он один из того немного количества людей, что могут попасть в его дом в любое время дня и ночи. Там, откуда Лектер родом, помнится, такое считалось ярчайшим проявлением симпатии и уважения, и конкретно в такой ситуации вполне могло бы рассчитываться за ухаживание. Ганнибал не совсем уверен: рад он тому, что Уилл этого не понял, или нет. — Вами, Уилл, — он всё же оставляет последнее слово за собой и, не удержавшись, плутовато подмигивает, из-за чего Грэм слегка ошарашено хлопает темными ресницами. Лектер замечает, что ему всё больше и больше нравится дразниться с ним. — Мы приехали. Они быстро проскальзывают в дом и Ганнибал заботливо помогает Уиллу снять одежду, попутно осведомляясь или, если точнее, ставя перед фактом: — Надеюсь, вы ничего не имеете против тайской кухни? Грэм, в общем-то, о ней особо ничего не знает, как и подавляющее большинство обывателей. Впрочем, он доверчиво отдаётся на волю случая, (в данной ситуации — Ганнибалу Лектеру) и поразительно легко соглашается на всё, что он предлагает. Ганнибал довольно щурится и ловко уводит его за собой вглубь дома, заманивая в самое его сердце. Туда, куда ещё не водил никого кроме тех, с кем связан кровью. — У меня вообще нет аллергии, что, по мнению всех моих врачей, достаточно странно, — Уилл послушно переступает порог кухни, с удовольствием делясь подробностями о себе. Ганнибал слегка взволнован тем, как он отреагирует, и из-за этого удивляется самому себе. — Часто ходили в больницу? — он слегка приподнимает брови, заинтересованно полуобернувшись. И замирает, когда видит его. Грэм говорит о себе, о своих воспоминаниях и детстве, но на лице его чистейшего рода восторг. Уилл осознаёт, где он находится, осознаёт, что это значит для Лектера, и он двигается осторожно, словно в святилище. И это первый человек, который разделяет собственное отношение Ганнибала к его кухне. — В детстве редко, — Уилл медленно подходит к центральному столу, завороженно проводя пальцами по безупречно чистой стальной столешнице. — Почти не болел, прививки делал по расписанию, прилежно принимал все выписанные препараты, носил шапку с шарфом от середины осени и до конца весны. Рук и ног также не ломал, — он осторожно облокачивается о неё, опираясь руками и восхищённо оглядываясь. Ганнибал пристально наблюдает за каждым его движением, неосознанно сжав в пальцах край стола. — В институте проходил медицинские обследования, но только по необходимости: каждые полгода. А как перешёл на преподавательскую деятельность — перестал делать и это. А вы? Уилл снова переводит взгляд на Ганнибала, и тот слегка усмехается, машинально беря в руки фартук и быстрым, отточенным движением надевая его, аккуратно разгладив незаметные обычному глазу складки. Он думает о том, что хочет рассказать. О чём хочет рассказать. О чём он хочет рассказать Уиллу. В его голове изрядное количество мыслей и воспоминаний — они ловко переливаются сотнями граней, и он задумчиво перебирает их, отбирая те, которые готов раскрыть. Вариантов множество, но он всё же останавливается на более-менее нейтральном, хоть и достаточно личном: — В детстве я был крайне болезненным ребенком. Пока отец не забрал меня домой, — Ганнибал не ждёт ответа, сосредоточившись над полыхнувшей тупой боли где-то в районе сердца. Прошло уже очень много лет: буквально десятки, и можно было бы уже свыкнуться с старыми воспоминаниями, приняв их, но едва ли Ганнибал сможет сделать это хоть когда-то. Слишком травмирующими были те события, слишком сильно повлияли на его жизнь, слишком много боли пришлось из-за них пережить. Он не жалеет о них и, пожалуй, будь у него возможность — ничего бы не изменил. Но вот принять не может никак. Лектер отвлекается на готовку, механически возвращая взбаламутившееся сознание в безупречный порядок: раскладывает ингредиенты на столе, достаёт необходимую посуду и включает плиту. — У меня нет матери. Отец растил меня сам, — тихий, серьёзный голос вырывает его из размышлений и Ганнибал неуловимо вздрагивает. Тонкий край острейшего ножа на мгновение замирает над бархатистым белым бочком округлого гриба, выдавая его смятение. — Он не умел готовить что-то кроме подгорелой яичницы, так что мне пришлось учиться самому. Поэтому я и умею готовить — немного, но хоть что-то. — Значит, мы оба росли без матерей, — пазл складывается в голове Лектера окончательно, с негромким глухим щелчком: теперь он почти полностью уверен в том, кем является Уилл Грэм, и в том, чья кровь течёт в его жилах, но внутренняя щепетильность требует чего-то большего, чем просто уверенности. А для этого ему необходим всего один волосок и короткая встреча. Уж связи-то у него есть. Он слегка поворачивает голову и поднимает на Грэма тёплый взгляд: — Поможете нарезать салат? Уилл молча согласно кивает и с готовностью снимает с крючка второй фартук. Он пытается завязать тесёмки, но путается в длинных лентах, и Ганнибал, не в силах больше смотреть на его мучения, решительно приходит на помощь: — Позвольте? — он мягко делает пару шагов навстречу, не сводя с Грэма зачарованного взгляда, и деликатно забирает тесёмки из чужих пальцев. Уилл доверчиво склоняет голову к плечу, позволяя ему приблизиться вплотную, так, что Ганнибал чувствует его лёгкое, тёплое дыхание в районе своей шеи. У Уилла непозволительно тонкая талия: Лектеру приходится оборачивать вокруг неё тесёмки несколько раз, и всё это время он с наслаждением вдыхает глубокий, немного сладковатый и пряный запах, сдерживаясь, чтобы не зарыться носом в спутанные кудри. Он завязывает простой узел, который можно легко развязать, лишь только дернув за кончик ленты, и позволяет себе ненадолго задержать руки на пояснице Уилла, почти касаясь её кончиками пальцев, а затем делает плавный шаг назад. От его внимания не укрываются полуопущенные ресницы, прикушенная губа и лёгкий оттенок смущения на бледных щеках. Ганнибал довольно щурится, понимая, что стал тому причиной. Уилл бросает на него короткий волнующий взгляд и механически проворачивает нож в ловких длинных пальцах. Он нарезает овощи быстро, умело: Ганнибал пристально следит за ним краем глаза, подмечая и запоминая как можно больше. Его восхищает вид оружия в этих бледных руках и он совсем не против увидеть его в другом применении. Он замечает момент, когда Грэм уходит в себя слишком глубоко и лезвие начинает скользить опасно близко с пальцами, но не торопится остановить его. И когда густая алая кровь с глухим стуком падает на ровную серебристую поверхность стола, снова приближается, мягко перехватывая чужую руку и не позволяя ей двигаться дальше. — Уилл, остановитесь, — он ласково, но непреклонно сжимает узкое запястье, придавливая его так, чтобы пальцы выпустили нож, — это ваша кровь. Не стоит ей разбрасываться. Грэм поднимает на него взгляд: глубокий, доверчивый, и Ганнибал не выдерживает — он подносит покорно отданную ему ладонь к губами и медленно, наслаждаясь каждым мгновением, проводит языком по длинной ранке, слизывая выступившие капли крови. Она восхитительна: густая, насыщенная и обжигающе-горячая, с ярко выраженным металлическим вкусом. Лектер катает её на языке, чтобы прочувствовать каждую нотку сложного букета и невольно хищно облизывается, глядя прямо в потемневшие, широко распахнутые синие глаза. — Я и не заметил, — Уилл почти шепчет — близкий, беспомощный, неимоверно привлекательный. Ганнибал чувствует, как у него внутри поднимает голову тёмное, греховное желание. — Даже боли не почувствовал. — Ваша кровь слишком ценная, Уилл, — Лектер мягко покачивает головой, не соглашась. Любая кровь ценна, особенно та, что в венах Грэма. Слишком много силы, памяти и магии запечатано в ней для того чтобы позволить хоть капле пропасть втуне. Ганнибал искренне верит, что чистая кровь мага не должна растрачиваться так бездарно. — Она не должна быть пролита впустую. — Во время оперативной работы я потерял столько, что уже не пекусь о ее сохранности, — Уилл поводит плечами, негромко, бархатно хмыкая. До Лектера доходит мельчайший порыв воздуха, порождённый им. — Но вы удивительно точно повторили слова моего отца, доктор. Ганнибал мягко, слегка хищно усмехается, не выпуская пальцы Уилла из своей ладони и согревая теплом своих рук холодную бледную кожу. Ему хочется снова наклонится и провести вдоль тонкого пореза языком, касаясь беспомощно обнажённой перед ним плоти, слегка нажимая и невесомо слизывая выступающую кровь. Ему хочется показать своё желание: нечто на грани между ярким, вызывающим флиртом и тихим, сводящий с ума шепотом жажды. Лектер жаждет его, Уилла Грэма, агента ФБР, жаждет беспощадно и безумно, и это чувство для него новое, абсолютно прямое в своей честности. Он подаётся вперёд, видя пляшущую в почерневших синих глазах откровенность, и едва сдерживая себя. Человеку, стоящему рядом с тем, кто несёт только погибель, нельзя быть таким невинным, таким вкусным, таким притягательным и желанным, нельзя смотреть таким взглядом, нельзя… Звонкая, дребезжащая трель звонка в дребезги разбивает восхитительно-заманчивую реальность, в которую Ганнибал с удовольствием готовится погрузиться. Грэм едва уловимо вздрагивает, и прячет глаза, слегка отступая назад. Момент упущен. Полностью и безвозвратно. Лектер тонко морщится, сдерживая короткий раздраженный вздох и отпускает чужие пальцы, напоследок невесомо огладив нежную кожу. Ему нужно посмотреть, что за блюдо так бесцеремонно оборвало ему приятное продолжение вечера. Оставшееся время они проводят в густой, задумчивой тишине. Ножи мерно постукивают по доскам, а неторопливые мысли гибко струятся в воздухе. Ганнибал полностью погружается в привычную для рук работу, только и успев, что собрать свернувшиеся капли крови в пробирку: для того, чтобы всё же проверить и окончательно разобраться в том, кто же такой на самом деле Уилл Грэм. Они перебрасываются ещё парой фраз, но он слишком погружен в размышления, чтобы нормально проанализировать ответы Уилла. Грэм тоже выглядит слегка рассеянным, но довольно скоро их слегка неловкая задумчивость начинает пропадать, а когда они покидают кухню, вооружившись необходимыми для сервировки предметами, и вовсе исчезает. В тайской кухне и традициях нет особенно сложных правил этикета в отношении сервировки и украшения стола, так что это не занимает большого количества времени. Расставлять приборы, срезать соцветия и настраивать атмосферу предстоящего ужина в компании оказывается неожиданно комфортно, и Лектер приятно этим удивлён. — Присаживайтесь, Уилл, — Ганнибал ловко отодвигает стул, помогая Грэму усесться. Тот лишь застенчиво бормочет слова благодарности, осторожно опустившись, и Лектер невольно умиляется. Он уже решил, что проверит профайлера на все свои внутренние пункты, чтобы убедиться: его выбор не ошибочен. Ганнибал дожидается, пока Уилл выпрямится, благовоспитанно сложив руки на коленях, и медленно наклоняется, обжигая дыханием выгнутую белую шею. Грэм замирает, и Лектер почти мурлычет в очаровательно порозовевшее ухо: — С остальным я сам справлюсь. Вы, всё же, мой… — он выдерживает паузу — достаточно заметную, чтобы Уилл услышал, но недостаточно, чтобы её можно было посчитать неприличной. — …гость. Уилл опускает ресницы, рвано выдохнув, а Ганнибал, победно прищурившись и непроизвольно облизнувшись, выпрямляется. Он неторопливо заканчивает с приготовлениями: ставит на стол небольшие тарелочки с соусами и закусками, чаши с супом и пиалы с рисом. Украшенный парой цветков салат тоже гордо занимает положенное место на столе, как, впрочем, и финальные штришки: белые махровые полотенца и столовые приборы. — Приятного аппетита, Уилл, — Лектер невозмутимо опускается на своё место, с нескрываемым удовольствием видя лёгкое смущение Грэма. Он уж и не может вспомнить, когда в последний раз получал столько наслаждения от простого общения с кем-то, кто не входит в его ближний круг. — Вам тоже, доктор Лектер, — Уилл незаметно улыбается и немного неуверенно зачерпывает специальной ложкой немного густой, насыщенной жидкости. Ганнибал замирает в предвкушении, моментально отвлекшись от собственной еды. Он пристально смотрит на то, как он медленно подносит ложку ко рту и приоткрывает его, показав розовый мягкий язык. Лектер ненавязчиво проскальзывает в чужой разум, чтобы в полной степени насладиться всем спектром эмоций и ощущений Уилла Грэма, и потом, лежа в постели или, может быть, сидя в кресле, перебрать эти воспоминания, будто крупный поблескивающий жемчуг, и нанизать на тонкие нити собственных ассоциаций. Уилл катает суп во рту, прикрыв глаза, сглатывает, и Ганнибал жадно отслеживает плавное движение острого кадыка. Он буквально видит, как узкие стенки бархатной глотки сокращаются, когда их обволакивает густой, насыщенный вкус. В голове у Грэма безумный фейерверк: его тьма пульсирует, будто сойдя с ума, получив порцию долгожданной ласки и пищи одновременно. Лектер замирает: восхищенный, немного ошарашенный, и почти пропускает вопрос Уилла. Впрочем, он всё же умудряется уловить его суть в мешанине ярких образов и механически перечисляет, не желая отрываться от настолько откровенного и искреннего признания своего таланта: — Куриная грудка, креветки, несколько видов перца, шампиньоны, имбирь… — список полнится и полнится, точно так же, как и ассоциации в голове Уилла. Ганнибал говорит медленно, вкрадчиво, перескочив с перечисления ингредиентов на способ готовки. Он околдовывает Грэма переливами своего голоса, увлекает за собой, оборачивает в плотный кокон своей магии, привязывая к себе. Он смотрит на то, как Грэм попадает в тихую зону шторма его множественных воспоминаний, как успевает уловить и отчаянно цепляется пальцами за ласковый образ чужого прошлого. Лектер не замолкает, говорит дальше и дальше, всматриваясь в замутненные синие глаза Уилла, и в его памяти снова вспыхивают такие же, но другие. Он осторожно, но непреклонно обрывает грозящее уйти в нежелательную степь воспоминание, и негромко зовёт потерявшегося Грэма по имени: — Уилл? — он старается говорить нежно, терпеливо, чтобы не испугать и не смутить. — Вы со мной? Уилл откликается не сразу: он приходит в себя постепенно, шаг за шагом, и успевает съесть ещё пару ложек супа, прежде чем замереть, захлопав длинными ресницами. — Задумался, — он откладывает ложку, облизав чувственные губы и неловко склоняет голову к плечу. — Мне жаль, доктор Лектер. Ганнибал легко качает головой, отказываясь от извинений, и слегка подается вперёд. Вместо этого он предлагает: — Вы можете рассказать, что так поглотило ваши мысли. Я не настаиваю, но мне любопытно, — он уверен, что Уилл откажется, примерно на девять из десяти. Он и сам не признался в первый раз, когда случайно считал чужое воспоминание. А ведь это был его очень близкий друг, почти брат, ещё и маг, к тому же, а они с Уиллом, как ни прискорбно, едва знакомы. — Джек подозревает, что Эбигейл была напарницей своего отца, — Уилл слегка медлит и тянет слова, ожидаемо выбрав из всего доступного и возможного для обсуждения работу. Лектер смешливо щурится очевидному исходу. — Судя по свидетельствам очевидцев, их часто видели вместе возле его охотничьего домика. — Отец-охотник, обучающий своё дитя, — он легко подхватывает его мысль, задумчиво хмыкнув. Ганнибал не думал о том, что Эбигейл могла быть соучастницей, но эта мысль ему не претит. Наоборот — он, пожалуй, был бы рад такому повороту событий. — Вы не согласны? Уилл не спешит отвечать, откинувшись на спинку стула, и Лектер не торопит его, понимая обуревающие его сомнения. Это так восхитительно просто для него: смотреть на напряженное красивое лицо, считывать с него хаотичные мысли и эмоции, видеть отражение бушующей в души бури и понимать. Грэм всё ещё не может сформулировать ответ и, вместо того чтобы выплеснуть свои рассуждения, спрашивает: — А как считаете вы? — Вы спасли девочку, и вы же — лишили ее семьи, — Ганнибал предвосхищал такой вариант развития событий: он начинает издалека, осторожно подкрадываясь к нужной ему правде. Внутренне он полностью расслаблен, играя на своей территории, но внешне манипулирует: откидывается в кресле, отзеркалив позу собеседника, скрещивает на груди руки, создавая впечатление некоторой закрытости и вынуждая Уилла податься вперёд. Он скользит по лицу Грэма внимательным, немного задумчивым взглядом и говорит небрежно, немного холодно: — Это влечет за собой эмоциональное обязательство. Эбигейл Хоббс уже не просто посторонний человек, чужая жертва или возможная подозреваемая — она ваш ребёнок. Лектеру практически жизненно необходим ответ. Он осознанно ставит Уилла в неудобное положение, загоняет в угол, вынуждая признать самого себя: свою тьму, свою жажду, свои потаенные желания. Ганнибал слегка отворачивается, словно боится услышать, что же скажет Грэм. Эмпату такой силы как Уилл, в общем-то, совершенно не сложно разгадать эти крохи лжи, но Грэм в смятении: растерян, смущен, ошарашен, загнан, и слишком погружен в попытки разобраться с самим собой для того, чтобы внимательно вглядываться в кого-то другого. — Мой. Но я был там не один. Он отвечает… правильно. Ганнибал мягко, ласково улыбается, расплетает руки и тянется вперед, сжимая узкую ладонь Уилла в своей. — Да, Уилл. У меня тоже появились обязательства, — Лектер снова не отказывает себе в невинной ласке: оглаживает, согревает тонкие пальцы, и когда они скрещивают теплые, расслабленные взгляды, Грэм беззвучно выдыхает, отпустив себя и расслабившись. Ганнибал с удовольствием наблюдает за загоревшейся на его лице симпатии и немного неохотно возвращается к вопросу: — Но, если судить непредвзято, реально ли её участие в охоте отца? Как вы думаете по-настоящему, со стороны? — Это вульгарно, — Уилл слегка морщит кончик носа, задумчиво прикусив полную яркую губу. — Слишком пошло для него. Я уверен, что всё было не так. — По-настоящему, Уилл, — Ганнибал сжимает чужие пальцы чуть сильнее, обращая внимание на себя и прямо, неприкрыто глядя в глаза. — Как Эбигейл отражается в вас? — Я не смотрел на неё… так. Через призму эмпатии… — Уилл правда выглядит растерянным. Ганнибал качает головой, сочувствуя и поражаясь одновременно. Уровень эмпатии Грэма невероятен: его подсознание прекрасно осознает ответ, но будто нарочно ограждает носителя от в каком-то смысле травмирующей вероятности. Он ещё раз ласково проводит большим пальцем по ребру нежной ладони, оставляя после себя обжигающее прикосновение, и с сожалением выпускает руку, приподнимаясь. — Идите за мной, — Лектер ловко ведёт Уилла по своему дому, заманивая в личный кабинет. В это место попадает только очень ограниченный круг лиц, сумевших крайне его заинтересовать. Сегодня Грэм был окончательно внесён в их список, но, пожалуй, ему не нужно об этом знать. Он заботливо усаживает Уилла в своё любимое кресло — мягкое и глубокое, насыщенного цвета запекшейся крови, и наливает густого красного вина. Этот цвет у него приятно ассоциируется со смертью: насыщенный бордовый оттенок, утонченный, слегка пряный вкус и деликатный запах. Он любит это вино ещё с тех пор, когда отец впервые дал ему его попробовать — неторопливо смакует вкус, катает его по небу, пропуская в горло по чуть-чуть, чтобы оставить на языке весь букет. Ганнибал, пожалуй, даже не расстроится, если Уилл не оценит жеста, ему важнее другое — они распили один вкус на двоих. — У вас утонченный вкус, — Уилл пригубливает вино и прищуривается от удовольствия. Ганнибал следит за изящным движением ловких пальцев, скользящих вдоль узкой ножки бокала и вдоль основания. Он находит это зрелище удивительно волнующим. — Сами занимались обстановкой или по каталогу? — Мне помогли два очень хороших друга. Всё здесь мы обставляли вместе, опираясь на мои вкусы: от цвета обоев до подсвечников и кисточек на шторах, — Ганнибал невольно улыбается, вспоминая последовавшую за окончанием их дизайнерского триумфа неделю безбожного празднования. — Но я пригласил вас сюда не просто так. Держите. — Что? — Уилл растерянно отставляет бокал в сторону, принимая из его рук заключение на дорогой бумаге и тут же вчитываясь в сухие официальные строчки. — Это… психологическое освидетельствование? — Именно ради этого мы приехали ко мне, правда? Вы полностью дееспособны и вменяемы, — Ганнибал пристально следит за его реакцией. Он написал эту бумажку в тот же день, когда промыл мозги Джеку и встретился с Уиллом. В конце концов, не суть важно — болен Уилл Грэм или здоров — главное, что банальная справка легко даст доступ к куда большому количеству дел и, естественно, их дальнейшему возможному взаимодействию. — Даже если опустить, что этот отчет — фальшивка, за время нашего общения я уже составил свое предварительное мнение о вас, Уилл. О, да — Ганнибал составил своё мнение. И он будет дополнять его ещё очень, очень долго, до тех пор, пока это будет ему позволено. Ему нравится новая игра, нравится закручивающийся вокруг водоворот событий, нравится, что он снова в окружении новых знакомств и происшествий, и он весьма рад, что задержался в этой стране дольше необходимого. — И насколько оно разнится от изложенного тут, доктор Лектер? — Уилл говорит грудным, вкрадчивым голосом, и Ганнибал невольно дергается: это флирт? Он осознанно? Или опять нет? Не замечающий оказанного воздействия Грэм тем временем встает с кресла гибким, слитным движением, и плавно подходит ближе, неуловимо, на грани восприятия покачивая бёдрами и не сводя глубокого взгляда своих невозможных глаз. Он мягко стучит кончиками пальцев по бумажке, проходясь по губам влажным, гибким языком и ждёт ответа. — Ненамного, — Ганнибал с трудом собирает мозги в кучку и практически стеклянными глазами наблюдает за этим возмутительно невинным непотребством. — Так мешающие душевному спокойствию Джека десять пуль на вас нисколько не отразились — это правда. — И где же тогда ложь? — Уилл подаётся ещё ближе, запрокидывает точёный подбородок и смотрит. — Психологи вообще не лгут, Уилл, — эта восхитительная откровенность плавит Лектера окончательно: ну нельзя же быть настолько невинным и искусным одновременно, это просто преступление какое-то! Он неторопливо подходит ближе, словно подкрадывается к пугливой лани, и едва сдерживает желание наклонится к чужому лицу так, чтобы они делили одно дыхание на двоих. Он всё ещё держит себя в руках, но, видимо, не до конца, и останавливается в последний момент, и теперь между ними слишком небольшое расстояние. — Это вредит аппетиту. Конечно, бывают ситуации, в которых что-то умолчать необходимо, но станет ли тщательно спрятанная правда ложью из-за этого? Они стоят близко, очень близко и смотрят друг в друга, в какой-то момент просто синхронно замолкнув. Мысленно Ганнибал уже давно ловит это невозможное создание в свои руки, прижимает к груди изящное, но сильное тело и зарывается носом в спутанные чёрные кудри, глубоко выдыхая насыщенный запах хаотичных мыслей. — Думаю, мне пора домой, — Уилл гулко сглатывает, отводя потемневший взгляд и медленно, мучительно медленно отстраняется, выпрямляясь. — Собаки нуждаются в еде. Да и сам я не посмел бы остаться на ночь. — Как скажете, Уилл. Вас подвезти? — Лектер машинально дергается следом, но вовремя останавливает себя. Они итак уже достаточно сблизились сегодня. Не стоит смущать Уилла ещё больше. — Нет, — Грэм неловко кусает губы, делая шаг за шагом назад и смотрит то на губы Лектеру, то ему в глаза. Он смущённо заправляет за небольшое порозовевшее ухо выбившуюся прядь. — Спасибо за всё. И за потрясающий обед, и за освидетельствование. Я вызову такси. Ещё раз спасибо, доктор Лектер. Ганнибал понятливо кивает и тепло улыбается, не настаивая. Он заботливо провожает Уилла до выхода, а затем помогает одеться, задерживая руки на чужих плечах немного дольше необходимого и ласково поглаживая их напоследок. Ещё некоторое время Лектер стоит в дверном проёме, наблюдая за тем, как Уилл Грэм идет к вызванному такси и непроизвольно оглядывается. Внутри Ганнибала расцветает глубокое, насыщенное удовлетворение.

***

Утро вторника застаёт сонного Ганнибала звонком и приглашением на чашечку кофе. После приятно проведённого в ненавязчивой компании Уилла вечера он отправился сбросить напряжение, поохотиться, пополнить запасы и подумать о вечном. А думать о вечном у него почему-то получается лучше всего именно во время расчленения очередной свинки на кухонном столе. И вот, уже ближе часам к семи, когда слегка утомившийся Лектер многозначительно смотрит в потолок и лениво размышляет, как стоить поступить лучше: выпить бодрящее зелье или не издеваться над собой и пойти поспать, ему звонит Алана. Отвратительно бодрая Блум жизнерадостно ставит ультиматум не терпящим возражения голосом, пригласив в любимую ими обоими кофейню. Ганнибал широко зевает, клацнув зубами, потягивается и, решив, что знаки выглядят именно так, соглашается. Он неторопливо плетётся в душ: освежается, приводит себя в приличный вид и ещё несколько минут размышляет о том, что сейчас делает Уилл Грэм. К выводу, что, вероятнее всего, спит, Лектер приходит где-то на моменте выбора костюма. И только после этого, окончательно собравшись, проверив почту и потрепав незаметную ухоженную сову по шейке, садится в машину. Он действительно очень любит водить маггловский транспорт, хоть и является потомственным чистокровным магом — его в принципе приводит в особенно благодушное состояние духа качественная, дорогая и удобная техника. Мобильные телефоны, интернет, умные приборы — Ганнибала забавляют некоторые пересечения магии и достижений науки. В этом плане он, пожалуй, лишён излишнего консерватизма, присущего сородичам с Туманного Альбиона. Интересно, что местные — американские — маги подвержены ему в куда меньшей степени. И хотя Лектер мог бы добраться до места назначения гораздо быстрее, если бы использовал аппарацию, он прибегает к ней достаточно редко. По многим причинам: начиная с вопросов скрытности и заканчивая собственной нелюбовью к спешке. — Алана, — Ганнибал деликатно прикасается губами к ухоженной женской ручке. — Чудесно выглядишь. Тебе невероятно идёт новый брючный костюм, а этот восхитительный красный цвет лишь подчеркивает твою естественную красоту. Я поражён. Алана Блум выглядит безупречно стильно, как и всегда. Элегантный костюм, уложенные с тщательной небрежностью густые чёрные кудри, насыщенного цвета помада и изящные туфли на тонкой шпильке. Ему нравится сравнивать эту ухоженную светскую львицу с тем непоседливым взлохмаченным львенком, которого он увидел в своей аудитории в первый раз. Хотя, пожалуй, часть прежней непоседливости так и осталась её неизменным атрибутом. — Ганнибал, — Блум кокетливо хихикает, поправив идеальную укладку. Лектер тонко усмехается, в очередной примечая, как пошёл бы ей тонкий элегантный веер. Деликатно обмахнуться, стрельнуть глазами, прикрыв нижнюю часть лица, легко постучать по запястью докучливого кавалера — он более чем уверен, что Алана всё это прекрасно умеет. — Ты льстец, коих мир не видел. Но мне приятно знать, что я угодила твоему утонченному вкусу, — она шутливо смахивает с его плеча несуществующую пылинку, лукаво прищурившись. — Я точно знаю, что ещё ему угодит, — Ганнибал галантно подставляет ей локоть. — Хорошая порция чёрного, как сама тьма, эспрессо. И, думается мне, ты и сама бы не отказалась от чашечки со сливками и перцем, но без сахара. — Ты так говоришь, словно собираешься готовить его лично, — Блум легко приникает к сильной руке и послушно следует следом, едва заметно улыбаясь. Тёплые утренние лечи ласково скользят по её лицу. — Мы давно не выбирались куда-то дальше кофе по утрам, ты не замечал? — Замечу, что мы отвратительно мало видимся, — Ганнибал преувеличенно скорбно вздыхает, вежливо подводя Алану к уютному столику у окна и помогая ей опуститься на сиденье. Он плавно опускается на противоположное и коротко подмигивает: — Думаю, это следует исправить. Блум негромко хихикает, деликатно прикрыв рот ладонью, и они синхронно поворачивают головы, оценивая обстановку деланно-расслабленными взглядами. Лектер накладывает на их столик иллюзорные чары лёгким движением кисти, на что Алана заинтересованно приподнимает бровь, но ничего не говорит. Теперь, если магглам придёт в голову подслушивать, они услышат лишь по-английски скучный бытовой диалог о погоде, рододендронах и сортах чёрного чая. Они делают заказ симпатичной официантке, окинувшей Ганнибала хищным заинтересованным взглядом, и наконец снова продолжают диалог. — Ты соскучилась, или по делу? — Лектер спрашивает прямо — непривычно прямо для себя. По какой-то причине ему не хочется долго соревноваться с Блум в искусстве плетения словесных кружев. Впрочем, говорить вместо «дело» — «Уилл Грэм» было бы всё же слишком прямо. Практически грубо. Ситуация складывается занятно-необычной: Ганнибал прекрасно знает, что именно Алана посоветовала Джеку обратиться к нему за помощью. Об этом знает и сам Уилл, и, разумеется, Блум, но приходится разговаривать так, словно это большой, никому не известный секрет. Социальные межличностные взаимоотношения порой весьма забавят Ганнибала своей недосказанностью и излишней сложностью. — Ты хотел сказать Уилл Грэм, не так ли? — Алана тонко усмехается, задумчиво постучав по столу острыми алыми ногтями. — И в этом, как всегда, не ошибся. Ганнибал хмыкает — это одна из причин, по которой он в какой-то степени восхищается Блум: весьма противоречивой женщиной. Не изменяя своему изяществу, она ловко выходила за все имеющиеся социальные рамки, легко перекраивая их для собственной выгоды. Прямая и по-своему честная. Он знает, что Алана не станет вежливо ходить вокруг да около, натягивая на себя симпатичную шкурку невинной овечки. Откровенная гриффиндорка с не менее откровенно-слизеринским подходом. Действующая сама по себе и с максимальной выгодой. Опасная. — Я уже и забыл, какого это — общаться с тобой, — Лектер ухмыляется самыми уголками губ, чуть склонив голову к плечу. Ему нравится откровенность. — В таком случае, что именно тебе хочется узнать? — Всё, — Алана откидывается на спинку стула, и с наслаждением отпивает кофе из небольшой белоснежной чашки. — Я хочу знать всё. — Никогда не устану от твоей жадности, — Ганнибал издаёт негромкий довольный смешок и салютует ей чашкой. — И всё же: будь добра, помоги мне подобрать вектор… рассказа. Лектер наслаждается этим беззлобным перебрасываем реплик, лишённым особой остроты, но отдающим легкой перчинкой. Ни хлёсткий обмен шпильками, ни невинный скучный диалог не могут с этим сравниться: ненавязчивым, почти домашнем разговором. Лёгким и приятным, словно тонкая нотка пряности в букете вкуса. — Направление лёгкой женской руки? Без проблем, — она снова пригубливает чашку, покатав на языке горячий напиток, неторопливо щурится, наслаждаясь, и только после этого задаёт первый вопрос: — Что ты о нём думаешь? Ганнибал не торопится отвечать, раздумывая. В простом на первый взгляд вопросе Аланы слишком много подводных камней: о нём, как о человеке? О нём — его даре? О нём — его психологическом портрете? Изящный ход, легко позволяющий увидеть, что именно творится в голове собеседника. Если, конечно, он его не распознает. Впрочем, Блум на это явно и не рассчитывала, лишь, как и обещала, подсказала направление. Лектер довольно облизывается — ему нравится вести диалог, не залезая при этом в чужое сознания и не вылавливая все возможные и невозможные ответы на вопросы. Он ступает на шаткий треснувший лёд, ввязываясь в заостряющийся диалог, но не особо из-за этого напрягается. — Он интересный, — Ганнибал чуть прикусывает нижнюю губу, всё ещё раздумывая, и машинально слизывает с неё привкус кофе. — И как собеседник, и как человек. Его дар — эмпатия — похож на одну из отраслей ментальной магии. Как считаешь? — Вот как, — Алана машинально облизывается следом за ним, проходясь языком по густо накрашенной алым губе, и это движение выглядит хищным. Лектер ничуть не удивлён — Блум из числа женщин, у которых даже такие априори соблазнительные жесты способны пугать. — Это то, что ты думаешь? — Честность — тщеславие бедняков, — Ганнибал усмехается, выскальзывая из цепких лапок с аккуратным маникюром. Трудно сказать, на что это похоже больше: танец? Обмен ходами на шахматном поле? Тонко звенящие шпаги, скрестившиеся в воздухе? Лектеру по душе последнее сравнение, и согласно ему сейчас он отступает на шаг назад, чтобы сделать два вперёд. — Похож ли я на бедняка? — Мы говорим цитатами? — Блум смеряет его внимательным взглядом, парируя наступление. — Тогда и я скажу: честность — это не только первый шаг к величию, она — само величие. — Хочешь вознести меня на вершину, обсуждая человека за его спиной? — Ганнибал изгибает бровь изящным, слегка язвительным жестом, выражая весь свой внутренний скепсис. Он выскальзывает из захвата и нападает снова. В своё время в их кругу этот жест был подобен чуме, стремительно поглотившей всех, до кого только дотянулись тонкие черные шупальца. Лучше всех он получался, впрочем, у одного исключительно язвительного индивидуума. — А как же этика? — К дракклам этику, — эта удивительная женщина хищно скалится, нетерпеливо поддавшись вперёд. Ничья — шпаги перекрещены у горл. — Ты так редко заинтересован хоть в ком-то. Расскажи мне, Ганнибал, что в нём особенного? Что ты увидел? Лектер отставляет чашку в сторону, устроив её на безупречно чистом небольшом блюдечке. Поправляет маленькую ложечку на салфетке. Слегка постукивает по поверхности стола подушечками пальцев и думает. Думает внимательно. Алана Блум — его дорогой друг, достаточно давний, чтобы называться проверенным временем. Его ученица, выращенный им собственноручно львёнок. Он готов многое ей простить, во многом потакать, на многое пойти ради неё. Ганнибал психотерапевт и слава его на этом поприще, без всяких сомнений, заслужена: он хорошо понимает женщин и их вечное желание узнать больше и больше, даже если это их не касается. А ещё он принимает этот порок у тех, кто ему нравится. А Алана — из их числа. Он подаётся вперед, и осторожно проводит самыми кончиками пальцев по узкой ухоженной ладони. Красивой ладони — с тонкими женскими пальцами. Но не такой, как у Уилла Грэма. — Я покажу, — Лектер говорит это негромко, словно шепчет, и гипнотизирующе смотрит ей в широко распахнутые голубые глаза. Тоже не такие. Он проскальзывает в тщательно защищенный мощными амулетами и умелой магией разум почти нежно, оберегая чужое сознание. Алана беспомощно замирает — пораженная и ошарашенная — удивленно распахнув красивый рот в идеально-ровную круглую «о». Её взгляд судорожно скачет по спокойному, даже умиротворенному лицу. Ганнибал расслаблен: он приоткрывает собственный разум в ответ, позволяя Блум увидеть его воспоминания и чувства к Уиллу Грэму. Их первая встреча. Взгляд, вышибающий воздух, словно удар под дых, тонкий запах, негромкий приятный голос. Теплота, симпатия, всепоглощающее желание обладать, разрастающееся внутри безумным огнём. Совмещение несовместимого: нежность и жажда, азарт и деланное безразличие, желание привязать и вынудить показать настоящего себя. Когда воспоминания показывают так — напрямую, без переходников и посредников — ты видишь вовсе не со стороны, нет. Ты сам становишься его неотъемлемой частью, делишь всё произошедшее на двоих. Алана впервые осознает себя так — Ганнибалом Лектером. С её губ срывается тяжелое, будто загнанное дыхание, но она упрямо продолжает впитывать в себя все его эмоции и ощущения, все воспоминания, которые ей услужливо преподносят на широком блюде с ажурным золотистым плетением. Она тяжело сглатывает, когда чувствует своё-не своё прикосновение к затуманенному эмпатией разуму Уилла. Блум теряется в этой мерцающей, практически безумной в своём упорядоченном хаосе череде, бурлящем океане образов и ассоциаций. И не выдерживает уже почти в самом конце: следит за Уиллом, поглощающем пищу, приготовленную её-не её руками, говорит с ним своими-чужими губами, видит контур нежного лица, восхитительно искажённого удовольствием, чуть припухшие красные губы, ярко выделяющиеся на фоне бледной кожи, горящие двумя синими огнями глаза. Эти образы отпечатываются в её собственной памяти, словно выжигаются с обратной стороны черепной коробки, и она отпускает из судорожно сжавшихся пальцев чужую руку, пытаясь отдышаться. — Ты сама хотела знать все, — Ганнибал смотрит на неё с хищным любопытством, оценивая, препарируя. Он готов выхватить палочку в любой момент: стереть сначала её память, а потом и её саму, расчленить разум и тело, а затем поглотить, оставляя частью себя. Если Алана Блум окажется ошибкой его излишнего доверия, он, пожалуй, будет немного сожалеть. — Это невероятно, — она выдыхает хрипло, не обращая внимания на растрепавшиеся волосы и раскрасневшиеся щёки. В глазах Аланы плещется сложная мешанина из взбаламученных чувств, но одно из них видно совершенно отчётливо — восторг. Чистый, ничем не прикрытый восторг. — Ты ведь уже не сможешь остановиться, да? Ганнибал красноречиво молчит, растянув губы в предвкушающем, слегка опасном оскале, обнажающем заострённые клыки: разве ей нужны после всего увиденного его ответы? Она итак понимает всё даже слишком хорошо. — Я хочу смотреть дальше, — Блум нетерпеливо выдыхает, едва сдерживаясь, чтобы не захлопать по-девчачьи в ладоши от восторга. В глубине её разума зарождается опасная, тёмная мысль. Она отмахивается от неё небрежно, лениво, как и всякая гриффиндорка — это не важно, если она сможет наблюдать всё. С самого зарождения и до финала. Изучить восхитительную в своей непредсказуемости историю от корки до корки, наблюдая за написанием каждой новой строчки. Алана Блум говорит легко и просто, без всяких сомнений приняв протянутую руку, и шагнув за грань. Она улыбается почти счастливо: — Это прекрасно в своём ужасе. Ганнибал расплывается в довольной улыбке. Они с Аланой говорят ещё некоторое время, но уже на гораздо более нейтральные темы. И, когда они, довольные собой и друг другом, расстаются, Ганнибал задумчиво прикидывает свои планы. Клиенты в ближайшее время его посещать не собираются, каких-либо отложенных ранее задач нет, а Уилл Грэм, к его лёгкому сожалению, к новому этапу общения пока не готов. Лектер негромко вздыхает и легко потирает виски кончиками пальцев: окончательно покинувший его сон оставил напоследок отголоски головной боли, но припрятанный заранее пузырёк с обезболивающим зельем быстро устраняет это досадное недоразумение. Он не может позволить себе вести машину не сосредоточенным, хотя, чисто теоретически, вполне может делать это на одних рефлексах. Жизнь научила его ответственности. По дороге домой он лениво думает о том, чем бы себя занять, и решение находится на удивление быстро: зелье родства. Он, конечно, не гений в плане зельеварения, как некоторые, да и вообще изучал его больше по необходимости, чем по собственному желанию, но вполне способен следовать готовому рецепту. Лектер неторопливо проверяет барьер вокруг дома, подновляет защитные чары, ставит себе будильник-напоминание об обеде и спускается в подвал. Там, среди столов и разделочных блюд для дичи, находится и отдельная комната, оборудованная всем необходимым для варки зелий. Конечно, она лишена особых изысков, присущих профессионалам, но вполне на приличном уровне. Ганнибал подготавливается размеренно: достаёт котлы, ингредиенты, приборы, необходимые черпаки и палочки для помешивания из разных материалов. Тяжелая книга в теснённом переплете под его взглядом послушно поднимается со стола и распахивается на нужной странице, повиснув в воздухе. Даже в таком нетипичном деле Лектер проявляет присущую ему щепетильность, тщательно рассчитывая необходимое время, которое затратит на приготовление зелья. У него не было зависимости от фаз луны, необходима была лишь долженствующая внимательность и лишние два с половиной часа. А позже — ещё сутки, чтобы зелье как следует настоялось. За это время он как раз успеет связаться с братом, имеющим самый прямой доступ к семье Блэк. Так он сумеет добыть частицу ДНК, необходимую для сравнения. Можно было бы, конечно, попросить у них самих, но Лектер не хочет волновать Блэков без чёткой уверенности в своей правоте. Учитывая всё то, что им пришлось пройти, это могло бы сильно их расстроить, а уж чего Ганнибал точно не хотел — так это расстраивать людей, которых давно принял как часть своего ближнего круга. Так, не имея возможности спросить прямо, он проверит доступным способом. Сравнить кровь двух предполагаемых членов одной семьи — не самое плохое решение. По крайней мере, простое. Ганнибал отстраненно думает о том, что ему придётся делать с полученным знанием: как он будет действовать в зависимости от разных исходов, и сможет ли обернуть его в свою пользу. Он создаёт зелье шаг за шагом, методично и спокойно, абстрагировавшись от отвлекающих размышлений. Ингредиенты падают в котёл один за одним: мелко потолченные, порезанные, растёртые и растопленные, круглые и продолговатые, животного происхождения и растительного. Ему остаётся только добавлять их в соответствии с чётким распорядком, сверяясь со временем и помешивая. Его завораживает подконтрольная ему методичность магии, обычно хаотичной и своенравной. Бурлящее в котле зелье послушно меняет свой цвет, искрится, булькает и держит над собой чёткое дымчатое марево. Он осторожно переливает его в специальную колбу из не пропускающего магию сплава и, плотно притворив двери, облегчённо выдыхает. Уже после, переодевшись в домашнее и устало развалившись в кресле, он смотрит на часы, и отмечает, что уже начало шестого. Он мысленно прибавляет пять часов, с трудом вспомнив разницу во времени, и решает: одиннадцатый час — это отличное время для того, чтобы связаться. — Том? — Ганнибал наклоняется к зеркалу и легко отбивает пальцем необходимый ритм, вызывая названного брата, давно ставшего ему преданным другом. — Земля вызывает небо. Небо, ответьте. — Что? — в отражении появляется крайне недовольное лицо взлохмаченного мужчины, и Лектер слегка усмехается, видя забавную растрёпанность в всегда тщательно уложенной причёске. На заднем плане мелькают отголоски взрывов и слышится приглушенная ругань. Ганнибал не может сдержать улыбки, испытывая невольную ностальгию по присущему его прошлому вечному шебутному безумию, неотъемлемо сопровождающему связанные браком своих детей могущественные магические семьи. Закативший глаза брат беззлобно рявкает куда-то себе за спину и продолжает уже куда более спокойно: — Привет, Ганни. Чем обязан твоему спонтанному и крайне несвоевременному звонку? — он допускает в голос лёгкие язвительные нотки, приподняв бровь, а затем колдует темпус и ехидно добавляет: — Ночью. Лектер фыркает, в которой раз убедившись в заразности некоторых жестов, но не подаётся на провокацию. Он прекрасно знает, что брат ответит на его звонок в любое время дня и ночи. А ещё он знает, что сам поступит точно так же. — Разве это ночь, Томми? — Ганнибал невинно хлопает ресницами. Он любит дразниться, но из глубины зеркала опять начинают раздаваться какие-то крики и он слегка серьёзнеет. — Честно говоря, я к тебе по делу. Мне нужен волос или любая другая частичка Блэка. Желательно — кровь, — он закидывает ногу на ногу и облокачивается на спинку кресла. Расположившись со всем удобством и обеспечив себя бокалом хорошого вина, которое он практически демонстративно отпивает перед зеркалом, он точно не завидует снова засуетившемуся брату, нецензурно рычащему себе что-то под нос. — Какого из? — Том сдувает упавшую на глаза прядку и ехидно усмехается, глядя на лениво потягивающего алкоголь брата с лёгкой неприкрытой завистью. Ему явно ещё не скоро выдастся возможность как следует расслабиться, удобно развалившись. — У меня в ближайшем доступе три штуки, разной степени заебаности. Если постараться, могу найти ещё. Так что ты конкретизируй. — О, — Ганнибал вскидывает брови и деланно-поражено покачивает головой. Кажется, он действительно успел соскучиться. По прямоте, по открытости, по ехидству и хаосу. Он неожиданно ловит себя на желании съездить к родным. — А я-то думал, что у тебя один муж… Удобно устроился, ничего не скажешь. — Так тебе конкретно его кровь нужна? Зачем? — брат коротко хмыкает, весело прищурившись. В его глазах начинает плескаться интерес. Ганнибал знает, что когда Том заинтересовывается, то уже не отцепится. Будет держать в медвежьей хватке до тех пор, пока не узнает все подробности. Семейная черта, в каком-то смысле. — Встретил юношу, — он пространно усмехается и поправляет прядку волос, будто случайно задев ухо кончиками пальцев: разговор не для посторонних ушей. Зрачок вишнёвых глаз напротив слегка сужается, и Том чуть склоняет голову к правому плечу: нужна помощь? Лектер медленно смеживает веки, делая ещё глоток: нет. — Я хочу узнать, не блэковской ли он крови. Слишком похож. — Говорить словами через рот ты разучился? Мне казалось, это мой бич, — Том всё ещё усмехается, но взгляд у него серьёзен. Им редко приходится прибегать к языку жестов, созданному ещё в школьные годы. Его слегка напрягает, что Ганнибал откопал что-то, что требует разговора с глазу на глаз. — Мне кажется, ему неизвестно о том, что он маг, — Лектер колеблется некоторое время, медля, и наконец неохотно отвечает, нахмурив брови. Уилл в действительности не ведёт себя как маг, не говорит как маг, не колдует как маг, и не ощущается как маг. Но эмпатия, да ещё и такой силы, не может принадлежать не то что магглу, даже сквибу. В Грэме течёт слишком мощная кровь: древняя, выдержанная, пропитанная магией насквозь. Слишком много силы в нём таилось, чтобы он был обычным человеком. Слишком могущественен был принадлежащий ему дар. — Это что-то новенькое. Маг, который не знает, что он маг, — Том тянет слова, скрестив руки на груди. Слова брата заставляют его волноваться всё больше — хотя бы потому что ему нет никаких причин для того, чтобы лгать. Блэк на другом континенте, достаточно сильный, чтобы привлечь пристальное внимание Ганнибала, но не знающий о собственной магии? Если это действительно окажется правдой, только было успокоившаяся Британия снова встанет на уши, взбаламученная роющими землю в поисках первопричин Блэками. — Ты там окончательно сошёл с ума в своей Америке? — Том, — Лектер смотрит с мягкой укоризной, прекрасно понимая чужое беспокойство. Его всегда умиляет грубоватая, но исключительно трогательная заботливость брата о тех, кого он любит. До тех пор, пока он вспоминает о том, что сам такой же. — Есть множество способов заставить мага забыть о его волшебной силе. Уж ты-то должен знать об этом лучше многих, разве нет? — Ну, допустим, — Том негромко вздыхает, соглашаясь. По нему видно, как он хочет вылезти из зеркала, схватить брата за шкирку, встряхнуть, и допросить с пристрастием. Ганнибал, впрочем, и сам не прочь хорошенько поспарринговаться. — Ладно. Я доверяю тебе достаточно, чтобы не задавать лишних вопросов, но у меня не получится прислать кровь в ближайшие несколько дней. У нас тут… волнения. — Опять авроры сдуру бесятся? Или отец развлекается? — Ганнибал заинтересованно подаётся вперёд. Судя по взбалмошному виду обычно вальяжного брата, происходит и правда нечто из ряда вон. В своё время он самоустранился от магических волнений на родине, отправившись на поиски новых впечатлений, и не имел нормальной возможности следить за новостями. Крупицы приходилось ловить именно так — из писем и разговоров, но обо всём через зеркало нормально не поговоришь, и в письме не про всё напишешь. А уж прессе он в вопросах политических отношений не доверял вообще никогда. — Кто знает, — Том хитро блестит глазами, отказываясь разглашать в подробности. «Либо что-то действительно серьёзное, либо отыгрывается, злопамятная скотина» — ворчливо думает Ганнибал. А брат тем временем лохматит и без того стоящие дыбом волосы, прерывает жест на половине, и, тихо чертыхнувшись под нос: «подхватил на свою голову», говорит откровенно: — Ты уехал по своей воле, братец. В общем, либо читай газеты, либо возвращайся. Ты… мог бы быть полезен. Практически прямое признание в том, что соскучился — для Тома черта, мягко говоря, нехарактерная. Лектер действительно задумывается над его словами, и размышляет достаточно долго. За это время он как-то незаметно допивает вино, а брат, терпеливо дожидающийся ответа, успевает поссориться, помириться и заново поссориться с появившимся мужем, раздать кому-то за кадром часть указаний и наказать нерадивого подчиненного слабым пыточным. Ганнибал, закончивший взвешивать все за и против, с интересом наблюдает за этим театром абсурда и, дождавшись, когда алые искры стихнут не только в глазах, но и на кончике палочки, отвечает, тщательно проговаривая каждое слово: — Возможно, чуть позже. Если я сорвусь сейчас, то мыслями всё равно буду не с вами, а здесь, — он решительно отставляет бокал в сторону и слегка виновато смотрит на чужое отражение. Ему правда хочется встретиться и, наконец, обсудить все накопившееся новости. И он правда не может сделать это сейчас. — Хорошо, Ганнибал, — Том спокойно кивает. Возраст всё же берёт своё — в нём появилось то самое рациональное понимание, которое приходит только с опытом. Он знает, что Ганнибал в случае чего сообщит о дате своего приезда за сутки. Вполне достаточно, чтобы освободить время для такой помпезной и сиятельной персоны.

***

Ганнибал занят клиентами с самого утра, и не сказать, что это его особенно радует. С другой стороны, Франклин даже слегка забавляет своим постоянством и стабильностью в вопросах волнения и излишнего накручивания себя. Лектер понимающе внимает, глядя с неизменным участием, и скептично морщится внутри. Он глубокомысленно поправляет манжеты, переплетает пальцы и, сочувственно покивав, смотрит на очередной нервный тик и всхлипывание. «Возможно, — думает Ганнибал, протягивая Франклину бумажный платочек, — следовало отказаться от его консультации» Лектер слегка устало наблюдает за очередным вывертом сознания его дорогого подопечного, успокоившегося с удивительной скоростью, и снова начавшего внятно говорить. Поразительная способность — за несколько секунд сваливаться в истерику и снова из неё вылезать. — Я думал о том, чтобы навестить отца на этих выходных, — Фройдвокс в последний раз проводит под носом подрагивающей мягкой ладонью, стирая остатки носовой слизи, и продолжает постепенно успокаивающимся голосом: — Конечно, он не мой биологический родитель, но он воспитал меня и дал необходимые знания. Учил, выслушивал и оберегал. Я ведь должен быть благодарен ему за это, верно, доктор Лектер? — Да, Франклин, — Ганнибал едва уловимо улыбается самыми уголками губ, и не нарушает ни единой заповеди психологов. Он мог бы понимающе сжать в своих ладонях пухлые влажные пальцы, доверительно заглянуть в несчастные глаза и сказать, что те, кто принимает участие в зачатии, являются лишь сосудом. Что становление настоящим родителем многим недоступно. Он мог бы рассказать о том, как его — маленького, тощего, голодающего — забрал тот, кого сегодня он называет отцом. О своей сестре. О своём страхе. О своём голоде. Но Лектер только слегка прищуривает глаза, откинувшись на спинку кресла и хладнокровно наблюдая за шмыгающим носом Франклином Фройдвоксом. Как и любой психолог высокого класса, он не собирается сближаться со своими пациентами. Особенно с теми, кто ему противен. — Я сделаю так, как вы говорите, доктор Лектер. Спасибо, — Франклин приподнимается со своего места и тянет вперёд ладонь, желая пожать его руку. Ганнибал гибко подаётся с кресла и, тщательно усмиряя некоторую брезгливость, сжимает чужие пальцы. Он слегка тоскливо вспоминает гибкие, изящные руки Уилла Грэма, его сухую бархатную кожу и беззвучно вздыхает. После ухода Франклина Ганнибал увлекается своей научной работой. Он структурирует данные: разделяет их по темам и микротемам, подбирает нужную очерёдность, выстраивает, собирает и разбивает, а затем начинает писать вступление. За своей монотонной работой он проводит оставшуюся часть дня, отвлекаясь лишь на обед, заблаговременно приготовленный утром, а так же короткие перерывы на переписку с особо рьяными коллегами или пациентами. И уже ближе к ночи, когда небо давно покрывается бархатной чёрной поволокой, он слышит, как предупредительная вибрация проходится по защитному барьеру, окружающему дом. Только очень ограниченный круг людей способен пройти его без ведома Лектера, поэтому он стремительно подрывается с места, с хищным предвкушением ожидая новой встречи с единственно-возможным гостем: «Уилл», — это имя вспыхивает в голове Ганнибала огнём, и огонь этот сразу же охватывает его тело. Лёгким стремительным взмахом руки он собирает в единую стопку все разрозненные бумаги на столе, удостоверяется в безупречности причёски, мимолётно заглянув в зеркало, поправляет рубашку и неторопливо идёт к входной двери. Лектер ждёт как минимум минут двадцать, заинтригованный и слегка нетерпеливый, но абсолютно ничего не происходит. Окончательно утомившись от ожидания и перебрав в голове все возможные причины пришествия Грэма, он делает шаг первым и решительно распахивает дверь. — Уилл? — Ганнибал мягко улыбается — на этот раз абсолютно искренне — и отступает на шажок, предлагая войти. Он не спешит врываться в чужое сознание, просто наслаждается видом удивлённо распахнувшийся синих глаз, постепенно проясняющихся и концентрирующихся на его лице. Лектер приятно удивлён таким вечерним сюрпризом. — Я считаю, освидетельствование из-под вашего пера преждевременное, — Уилл делает шаг ему навстречу и, неловко замерев, решительно смотрит ему в глаза. Ганнибал не удивлён. Он ожидал этого разговора, хотя, признаться, и не в такое время. Лектер заботливо помогает Грэму снять верхнюю одежду, позволяя себе слегка задержать руки на чужих плечах и ненавязчиво лаская их аккуратными прикосновениями. Он забирает шарф, шапку и перчатки, невесомо задев пальцами обнаженную бледную кожу. Руки у Уилла холодные, хотя перчатки и выглядят достаточно плотными, и Ганнибал ловит себя на несвойственном желании согреть их. Оно непривычно для него, но, всё же, приятно. — Проходите, — Лектер мягко обхватывает пальцами чужие плечи, подталкивая Грэма внутрь, к теплу. — Чаю или, быть может, чего-то покрепче? — Вы не удивлены, — Уилл удивлённо хлопает ресницами, но послушно позволяет отвести себя в гостиную. Ганнибал умильно наблюдает за тем, как он теряется и не может решить, как стоит себя вести. Это выглядит абсолютно очаровательно. — Должен ли я извиниться? — Лектер слегка усмехается, риторически вопрошая и тут же отвечая самому себе: — Впрочем, мы ведь договорились, что это ни к чему, не так ли, Уилл? Я ждал вашего визита. Особенно после того, как узнал, что у Джека новое дело. Ганнибал получил эту информацию на днях, хотя — учитывая то, насколько активно были им проведены три дня с начала недели — он не брался утверждать: когда именно и во сколько Джек Кроуфорд отправил ему в мессенджере сообщение. Специальный агент по-своему заботился о них обоих, и это даже могло бы быть милым, не знай Ганнибал истинных его мотивов. — Поэтому вы солгали Алане? — Уилл внимательно слушает, незаметно для самого себя придвинувшись невероятно близко, и мысленно Лектер довольно щурится. Он рассеянно вспоминает о том, как мило и душевно они всё обсудили за чашечкой кофе в восемь утра. Он честно поделился с ней своими воспоминаниями, и она не предала его ожиданий, так что расстались они абсолютно довольными друг другом. Мог ли он ей солгать? Нет. Впрочем, Уиллу об этом знать необязательно. — Может быть, а может и нет, — Ганнибал расплывчато хмыкает, уходя от прямого ответа, и переводит тему. — Главное, что сейчас вы здесь и нуждаетесь в моих словах. Вы что-то увидели? Он намерено уводит диалог в рабочее русло, желая выяснить как можно больше деталей и о самом деле, и о том, как оно влияет на Уилла, и о том, как его можно использовать. Ему интересно, какие грани чужой тьмы распахнутся ему на этот раз, сможет ли он заставить Грэма раскрыться ещё больше, чтобы узнать его глубже. Ганнибал жаждет узнать как можно больше, чтобы после поглотить не меньше. Лектер неторопливо подходит к бару, достаёт вино, ловко разливает его по выуженным бокалам и протягивает один Уиллу. Грэм задумчиво покачивает им в пальцах, заставляя вино покачиваться, и явно думает о том, с чего начать. Ганнибал не торопит его, внимательно впитывая в себя чужое присутствие. Впрочем, проходит едва ли больше пары минут перед тем как Уилл отпивает небольшой глоток и размеренно начинает говорить: — Это был Хоббс. Лежал в могиле, на месте расследования. Мёртвый и слабый. Смотрел на меня испуганными глазами, а потом — схватил за руку, — Грэм роняет короткие, ёмкие фразы, сосредоточившись на своих воспоминаниях, и Ганнибал невольно подаётся вперёд, заинтересованный. Его личная головоломка в очередной раз подкидывает всё новые и новые возможности для размышлений. — Галлюцинация? Ассоциация? — он называет очевидные, скучные причины, отчаянно надеясь на иной, третий вариант. И Уилл его не разочаровывает: — Не это меня волнует, — Грэм издаёт негромкий бархатный смешок, пригубливая вино уже несколько более осознанно, и Ганнибал довольно, тонко улыбается, пряча свою усмешку в бокале. Они пересекаются взглядами — внимательными, слегка смешливыми — и Лектер неторопливо продолжает свой допрос: — И что же тогда вас волнует, Уилл? Грэм не торопится отвечать. Он рассеянно поглаживает пальцами тонкую стеклянную ножку бокала, слегка прикрывает глаза, снова погружаясь в задумчивость. Уилл слишком сосредоточен на себе, чтобы заметить, как Лектер подаётся вперёд, приоткрыв рот и глубоко вдыхая чужой запах. Грэм пахнет чем-то сладким, немного пряным: ненавязчивый, приятный аромат, Ганнибал любит такие букеты. Он довольно щурится, слизнув с губ винный привкус, и ждёт. Торопиться некуда — Лектер размеренно перебирает лежащие на столе бумаги, позволяя Уиллу собраться с мыслями. Он слегка усмехается, с лёгким привкусом ностальгии глядя на ровные, резкие буквы, написанные рукой брата. В своё время, помнится, Том потратил кучу времени на то, чтобы научиться писать красивым витиеватым почерком, но в итоге использовал этот навык исключительно редко, из-за чего порой начинал ворчать. Зато профессора и кратковременные пассии всегда были в восторге. Ганнибал настолько увлекается забавными воспоминаниями о передрягах, в которые их не раз заводила братова любвеобильность, что не сразу осознаёт когда Уилл наконец начинает говорить: — Я… не испугался его появления, — Грэм снова делает небольшой глоток и машинально оглаживает пальцами подлокотник кресла. Лектер задумчиво прищуривается. — Это стресс? — он допускает эту дикую мысль с некоторой неохотой. С одной стороны: она не имеет противоречий. Уилл за короткий промежуток времени снова вернулся в работу, подпустив к себе как незнакомцев, так и давних друзей. Это могло бы сказаться на организме, особенно учитывая последние события и некоторые трудности Грэма с социализацией. С другой стороны: это непохоже на того Уилла, которого Ганнибал уже успел узнать. Не ему, с такой-то тьмой, бурлящей под кожей, нервничать из-за пустяков. Уилл неторопливо отставляет бокал в сторону, осушив его одним глотком, и поднимается со своего места. Он задумчиво мечется по комнате кругами, кусая губы и нервно сжимая-разжимая пальцы. Ганнибал слегка приподнимает брови, видя, что это и правда похоже на стресс. Весьма… неожиданно. — Подмена одной жертвы другой — вашей жертвой — не пугает вас. И, при этом, вы опасается собственной реакции на произошедшее, — он говорит это медленно, скорее для себя. И понимает, что дело тут не только в стрессе. Точнее, вовсе не в нём. Лектер невольно позволяет хищной усмешке скользнуть по своим губам. — Мне кажется, что вы не до конца честны со мной, Уилл, — Ганнибал уже знает ответ на собственный неозвученный вопрос, и он приводит его в восторг. Но Лектер хочет услышать, как правда срывается именно с уилловых губ, хочет проникнуть ещё глубже под его кожу. Он слегка давит ментально, поднимая температуру в комнате, ненавязчиво сгущает краски, и Грэм наконец сдаётся, делая первый шажок навстречу истине. — Я не считаю Хоббса своей… — Уилл медлит, не только озвучивая свои мысли, но и признавая их окончательно, принимая, — жертвой. Он продолжает ходить по круговой спирали, то замедляясь, то убыстряясь, и Лектер внимательно отслеживает эти плавные, слитные движения. Грэм не пытается скрыть свою сущность за привычной маской неловкости и закрытости: под ней скрывается восхитительно-опасная гибкость. Видя её, Ганнибал уже не может удержаться в стороне. — Если так, то кто он для вас? — он решительно откладывает бумаги в стороны, отходит от стола, и беззвучно следует за Уиллом, легко вливаясь в установленный им ритм. Этот танец можно исполнять и вдвоём. — Мертвец, — Уилл уворачивается, отступает со змеиной ловкостью. Ложь слетает с его губ ядом. — Кем ему ещё быть? — Проще ли вам… — Ганнибал заходит с другого края, легко хмыкнув и останавливаясь рядом с Грэмом. Они совсем близко друг к другу: Уиллу труднее сосредоточиться, труднее отступить не только от Лектера, но и от себя самого. — Нет, не так. Возбуждение от убийства — оно перестало быть для вас эфемерным, Уилл? Он не отвечает. Не может ответить. Уилл замирает ледяной статуей, стекленея, и даже его взгляд замирает, подёрнувшись тонкой инеистой коркой. Кажется, он осознаёт себя по новому — ярко, неожиданно, и лёд рушится на мелкие осколки так же быстро, как и появился. Ловкий язык медленно проходится по искусанным губам, сузившийся зрачок резко расширяется — тело выдаёт его. Но Уилл и не собирается скрываться — он смотрит Ганнибалу прямо в глаза и коротко, но отчётливо кивает. Признаёт. — Ваше новое дело… — Ганнибал делает ещё один шаг ему навстречу, практически вжимает гибкое горячее тело в колонну, не оставляя даже призрачного шанса на отступление. Уилл поднимает голову, глядя ему прямо в глаза, и Лектер почти чувствует на своём лице его тёплое учащённое дыхание. — Этот… мертвец действительно схватил вас за руку? — Ох, да, — Грэм облегчённо выдыхает, с благодарностью глядя сквозь полуопущенные ресницы, и переходит на более нейтральную тему. — Он был жив, хотя, конечно, умер по пути в больницу. — Кисти были на поверхности? Он оставил их, чтобы держать за руку своих жертв? Ощущать, как из них постепенно выходит жизнь? — у Ганнибала об этом деле лишь очень расплывчатые представления, по большей части основанные на коротких, по военному-четких данных от Джека Кроуфорда. Он ловит часть воспоминаний в голове Уилла — поверхностно, не углубляясь слишком сильно. Лектер не столько хочет обсудить новое дело, сколько показать, что он нужен, что он принимает и примет. Что в следующий раз Уиллу не нужно опасаться и ждать под дверью, словно преданному псу. — Нет. Слишком эзотерически для того, кто хоронил своих жертв в ряд. Он практичен и рационален, эти руки были нужны не ему, а самим жертвам — он культивировал и поддерживал жизнь, кормя их внутривенно, — Уилл говорит негромко, почти шепчет, завороженно глядя в чужие глаза. Он смеживает веки и слегка встряхивает головой, концентрируясь, а затем гибко, но не особо торопливо выскальзывает из-под Ганнибала, мазнув напоследок по нему быстрым волнующим взглядом. Грэм отступает к столу, расслабленно оперевшись бёдрами о твёрдую поверхность, чуть откинув голову и взлохматив ладонью спутанные кудри. Он легко, даже умиротворенно улыбается, ожидая ответа. Ганнибал беззвучно хмыкает. — Они его удобрение. Удобрение для грибов, так? — Лектер снова делает пару неторопливых шагов, но уже не стремится подходить слишком близко. Он едва уловимо склоняет голову набок — Именно, но я не уверен, что он их ел. — Уилл издаёт негромкий смешок, прищурившись: — Грибы, в смысле. — Грибница по структуре своей схожа с человеческим мозгом. — Ганнибал легко водит пальцем по губам, внимательно отслеживая реакцию Грэма на свои слова. — Сложные связи и микро-импульсы, ловко мечущиеся по извилистым тонким связям, позволяющим сложному соединению функционировать как единое целое. Мог ли он восхищаться?.. — Связью грибов друг с другом, — Уилл легко перехватывает его мысль, продолжая её. —Тем, чего так не хватает людям. — Но в полной мере хватает вам, — Ганнибал лукаво улыбается, и с приязнью вслушивается в тихий бархатный смех Грэма. Он отслеживает, как тот небрежным жестом откидывает со лба мешающиеся прядки волос, так и стремящиеся залезть в глаза, смотрит на мягкую улыбку и лучащиеся смешливыми искорками глаза. Лектер наслаждается тем, что видит: и ему уже почти не важно — правда ли Уилл Блэк, или нет. Он уже начал искать ответы на интересующие его вопросы, и найдёт каждый. Осталось лишь немного выждать. — Вот уж нет, — Грэм покачивает головой, всё ещё посмеиваясь. — У меня нет физической связи с… В общем, нет. — Но он, вероятно, добивался именно её, Уилл. Связи, — Ганнибал говорит ненавязчиво, но вкрадчиво. Он знает, что Грэм прислушается к его словам и сделает необходимые выводы. Уилл соглашается, но уже через несколько минут уходит, тепло попрощавшись. Ни один из них, вероятно, не жаждет прерывать общение, но время уже позднее, а у Лектера ещё есть запоздавшая посетительница. — Мисс Киндел? Добрый вечер. Прошу, проходите, — Ганнибал вежливо улыбается Фредди Лаундс, распахивая перед ней дверь, и смеряет её расчетливым взглядом. Попытка скрыть своё имя понятна, а вот самоуверенность забавляет — не пытается изменить внешность даже с помощью парика или линз. Ещё после самой первой встречи с Уиллом, породившей начальные ростки увлечения, Ганнибал самым тщательным образом проверил все подсказки, что получил от него во время разговора. И интернет-ресурс «TattleCrime», так взбесивший кажущегося совершенно равнодушным к мнению окружающих Грэма, заинтересовал его в первую очередь. Так он выяснил, что его основательница и, по совместительству, главный корреспондент — Фредди Лаундс — маг, лишённый палочки и изгнанный в маггловский мир в качестве наказания сроком в десять лет. Ей категорически запрещалось как-либо соприкасаться с магическим миром и, в особенности, колдовать. Что интересно — причины такого сурового приговора не разглашались, а для того, чтобы их узнать, пришлось бы изрядно заморочиться — чего Ганнибал, признаться честно, абсолютно не хотел. — Мне ещё не приходилось бывать у психиатра, — Фредди говорит спокойно, но с лёгкой ноткой неуверенности, и двигается осторожно, словно крадущаяся кошка. Прекрасно умеет вживаться в роль и умело подбирает нужную личину. Ганнибалу она чем-то неуловимо напоминает Риту Скиттер, с завидным постоянством доводящую до истерики всю магическую Британию. Впрочем, той следовало отдать честь хотя бы за то, что она как-то умудрилась выживать, раз за разом выводя из себя сливки общества. Лаундс в этом плане изрядно проигрывает по изяществу, раз уж сумела насолить кому-то настолько, что вылетела к магглам. — Я выбираю из трех врачей, — неудачливая журналистка тем временем обводит кабинет пристальным взглядом. — Моя скрупулёзность не позволяет меньшего. Своего рода… конкурс? — Люблю конкурсы, — Ганнибал с удовольствием ей подыгрывает. Настроение восхитительно-приподнятое, так почему бы не поразвлечься? — Чтобы терапия завершилось успешно, важно найти подходящего врача. — Мне кажется, я вполне могу представить нашу совместную работу, доктор, — Лаундс тянет губы в приторно-сладкой улыбке, игриво прищурившись. У Лектера её ужимки не вызывает ничего кроме желания рассмеяться. Уж больно она сейчас напоминает одну из тех безголовых девиц, стайками курсирующих по коридорам и улицам в поисках не менее безголового мужа. Или, что более вероятно, любовника. Ганнибал легко ловит зрительный контакт, и уже привычно пытается незаметно скользнуть в симпатичную рыжую головку, как натыкается на мощный ментальный блок. Он слегка приподнимает правую бровь, смаргивая удивление, и обводит Лаундс чуть более внимательным взглядом, безошибочно обнаруживая небольшую незаметную брошку на воротничке. «Тц-тц, — мысленно Лектер фыркает, осуждающе покачивая головой, — ничего магического — это значит никакой магии, дорогая Фредди. И защитные амулеты — внушительное нарушение этого небольшого правила. Хотя, будет весьма забавно посмотреть на то, как ты выкручиваешься» — Такое открытие не может не радовать, —Ганнибал растягивает губы в приятной улыбке, чуть наклонив голову: — Однако, могу ли я поинтересоваться о причинах такой спешки? Зачем вам понадобился сеанс в столь поздний час? — Прежде чем я отвечу… — Фредди кокетливо покачивает округлыми бёдрами, наматывая на тонкий пальчик с длинным ярко-зелёным ногтем прядь огненных волос, и уходит от темы: — Могу я тоже задать несколько вопросов? — Безусловно. Я отвечу на всё, на что смогу, — Ганнибал слегка прищуривается, наблюдая за тем, как Фредди изящно опускается в кресло, положив на колени небольшую кожаную сумочку и по-английски перекрестив ноги. — Прежде чем выбрать к кому пойти, я провела небольшое исследование и ваши работы по социальной изоляции… — она обхаживает его тщательно, расплескиваясь изящными комплиментами и тонкой лестью, умело используя нарытую информацию. Лектер слушает её с поощряющей усмешкой, не перебивая. В конце концов: девочка действительно старалась. Составляла речь, подбирала время, читала его труды. Почему бы не дать ей высказать всё то, что накопилось в душе и на уме? Если уж он не может заглянуть в коробку Пандоры, скрытую в голове Фредди, то хотя бы посмотрит, как она раскрывается сама. — …и что вы думаете на этот счет? Лаундс наконец заканчивает, тщательно скрывая самодовольство и выжидающе смотрит на Ганнибала. Он тщательно подавляет в себе желание похлопать. Очаровательный спич, право, неимоверно забавный. — Какая жалость… Фредди, — Лектер с удовольствием смотрит на то, как удивлённо вытягивается симпатичное женское лицо, а в глазах на мгновение мелькает отголосок злости. Он позволяет едва уловимым ноткам насмешки проскользнуть в его голос. — Это неэтично даже по меркам желтой прессы. А ведь приди вы ко мне как журналистка — быть может, я и ответил бы на некоторые вопросы. Лаундс, кажется, ненадолго теряет дар речи, хлопая глазами. Выбить из колеи скандального корреспондента? Что ж, Ганнибал по праву может собой гордиться. — Быть может, — он говорит негромко, обволакивающе, шаг за шагом приближаясь к так неразумно пришедшей прямо к нему в логово жертве, — я даже рассказал бы вам об Уилле Грэме. Ведь вы так жаждете написать статью о нём, как о неуравновешенном социальном элементе, да? — Я… — она торопится возразить, почти до хруста сжимая в тонких пальцах сумочку, но Лектер прерывает её коротким взмахом руки. — Не стоит врать или говорить о неловкости, — Ганнибал укоризненно качает головой, говоря с мягким разочарованием. Он как никто другой знает, как такое раздражает — им с братом не раз и не два приходилось выслушивать выговор от отца таким тоном. — Мы оба знаем, где скрыта правда, а где ложь. Вы пришли за информацией, Фредди, и, в качестве награды за такой неоднозначный путь и этот замечательный спич, я даже готов её дать, но прежде, — он плавно протягивает руку, не пытаясь напугать или вызвать опасения, и просит: — Прежде дайте мне вашу сумочку, или отключите диктофон самостоятельно. — Разве я не могу записать наш разговор? — Лаундс дерзко вскидывает голову, протестуя без особого запала. В этой битве она уже проиграла, и прекрасно это понимает. — Наш? — Ганнибал скептично склоняет голову к плечу, вскидывая бровь. В его голосе прослеживается ничем не скрытый сарказм. — Ваш и мой, да? — Да, — Фредди окончательно тускнеет, недовольно сморщившись, и смотрит на Лектера осуждающим взглядом ярко-голубых глаз. — И почему же вы настаивали именно на этом времени? Как узнали, что здесь будет Уилл Грэм? — Ганнибал позволяет стали проскользнуть в свой тон. Он давит уже более откровенно, позволяя ненавязчивой угрозе повиснуть в воздухе. Ему действительно необходимо знать ответ на этот вопрос. Даже сам Лектер не знал, что Уилл навестит его сегодня, а какая-то рыжая бестия — знала. Более того, откуда-то выяснила точное время. Очевидный вывод напрашивался сам с собой: она следила за Грэмом. Но как давно, и сколько всего ей удалось узнать? — Возможно я записала и ваш с ним разговор, — Лаундс давится признанием, словно сплёвывает его. Она явно не из тех, кто любит проигрывать и будет барахтаться до конца чисто из принципа. — Это даже не ставится под сомнение, мисс Лаундс, — Ганнибал пренебрежительно отмахивается и продолжает настаивать: — Вы всё ещё не ответили на прямой вопрос. Откуда вам было известно про присутствие сегодня здесь Уилла Грэма? Как вы узнали? — Я не могу об этом сказать, — Фредди впервые за всю их встречу отводит взгляд, пряча глаза. Она невольно потирает правое запястье, обхватывая его тонкими пальцами. Ганнибал прищуривается. — Запись я удалю. — Замечательно, — он слегка медлит, смерив её внимательным взглядом. Если всё так, как он думает… многое проясняется. — Идите ко мне. Он плавно опускается на диван, приглашающе похлопав по месту рядом с собой. Лаундс мнётся, но недолго и мягко опускается рядом. Она неторопливо достаёт из сумочки компактный маггловский диктофон и, замявшись, решительно удаляет запись. Лектер довольно оскаливается: — А теперь мы решим, что и как вы напишете.

***

Присутствие Джека Кроуфорда за обеденным столом, пусть и не в качестве изысканно поданного блюда — закономерный итог. Ганнибал любит следить за своими игрушками из первых рядов и всегда тщательно контролирует хрупкое равновесие, балансирующее вокруг него. Джек сейчас — весы, и на обеих его чашах постоянно появляются новые гирьки. Лектер прекрасно знает вес собственного влияния, но ему необходимо знать каждый из влияющих компонентов. Кроуфорд смотрит на предложенное ему безупречное блюдо с ничем не прикрытым интересом. Он глубоко вдыхает запах и уважительно поджимает губы. Ганнибал довольно щурится. — Филе с камберлендским соусом из красных фруктов, — он предвосхищает вопрос, уже повисший в воздухе, и с удовольствием просвещает несведущего гостя в своём искусстве. — А также выдержанный портвейн — насыщенный рубиновый цвет, аромат диких ягод и шоколада. Но его я подам к десерту. — А филе какое? — Джек заинтересованно осматривает блюдо, поражаясь элегантному виду поданной пищи и её красоте. Очевидно, ему странно думать о ней как о чём-то домашнего приготовления. — Свинина, — Ганнибал говорит с тонкой, ему одному понятной усмешкой. Он привык врать на вопрос о мясе ещё очень давно, и порой эта въевшаяся под кожу привычка становилась настолько неизменной, что Лектер даже за семейным столом начинал отвечать так же цивильно. Брат в такие моменты, помнится, получал исключительное удовольствие. Лектер элегантно разливает по тонким бокалам вино: красное полусладкое, с лёгким пряным оттенком. К десерту они немного повысят градус, но все в пределах допустимого. К филе, изящно украшенному тонкими листиками яркого салата и кроваво-красным соусом, подан тщательно составленный овощной гарнир и запеченные ягоды. Стол украшен алыми розами, безупречно-чистой скатертью и подобранными в тон салфетками. Гамма жизни и смерти — излюбленное сочетание Ганнибала. Он особенно старался угодить собственному вкусу на время этой встречи, и отнюдь не случайно. — Удивительно выглядит, — Джек разве что не потирает руки и берёт столовые приборы, нетерпеливо облизывается. — Не часто могу позволить себе домашнюю еду, а твоя выглядит как произведение искусства. Ганнибал, как раз закончивший выкладку основного блюда, замирает, внимательно и слегка удивлённо разглядывая Джека. Эта его похвала звучит гораздо более естественно, но нотки неловкости так и не покидают речь до конца. — Мы с женой не готовим, — Джек негромко хмыкает, доверительно блеснув чёрными пристальными глазами, — слишком заняты на работе. В любом случае: как бы я не старался избежать этого в юности, всё равно женился на копии матери. Ганнибал позабавлено фыркает, невольно сравнивая Уилла с выбором отца: так ли они похожи? Экспрессивные, тонко чувствуют настроение собеседника, избегают классический стиль и с искренним восторгом готовы выслушивать интересного им человека часами. Действительно похожи. Внешне, впрочем, их объединяли разве что крупные локоны и более менее средняя длина волос. Хотя, зная любовь родителя к экспериментам с собственной внешностью, Лектер не брался судить, сколько это сходство продлится. — Твоя мать не готовила? — Ганнибал с удобством устраивается на стуле напротив, усилием воли прогоняя из головы глупые мысли, и снова возвращается к разговору, сосредоточившись на своей тарелке. Он тоже успел проголодаться, не имея в числе своих привычек перекусы во время готовки. — О, — Джек осторожно отрезает небольшой кусочек филе и ёжится, передёргивая широкими плечами. — Лучше бы она не готовила. Её коронное блюдо: спагетти, соевый соус, бульонные кубики и консервы — она называла его азиатской лапшой — было до отвращения острым и абсолютно пресным на вкус. Не имею ни малейшего понятия, как она каждый раз умудрялась его недосаливать при таком количестве соли. Я был тощ, как спичка. Ганнибал окидывает округлую фигуру раздобревшего Джека скептичным взглядом, но никак не комментирует его последнее высказывание. Правильно говорят: высокая должность портит любого человека. — С удовольствием приму вас с женой у себя на ужине, — Лектер мягко наклоняет голову, приглашая. Ему интересно поближе узнать женщину, решившую разделить жизнь с таким, без сомнения, необычным человеком. — У неё случайно нет какой-нибудь экзотической аллергии? Это полезно узнать до составления основного меню. — Спасибо, — Джек благодарно кивает. — Экзотической?.. Не припомню, но она не ест мяса. Кроуфорд кладет небольшой кусочек мяса в рот и закатывает глаза от удовольствия. Вот такое искреннее удовольствие всегда гораздо лучше любой, даже самой элегантной попытки рассыпаться в комплиментах. Ганнибал итак прекрасно знает, что фруктовый соус добавляет сладкой кислинки к естественному вкусу мяса, а правильно подобранный гарнир оттеняет его и делает ярче. — Могу ли я узнать о, — Джек приступает к сути разговора только после того, как в полной мере наслаждается первым впечатлением, — Уилле Грэме. Он приходил, ведь так? — Да, — Ганнибал и не думает скрывать этот факт. Он не считает его достаточно личным для того, чтобы испытывать доверие Кроуфорда. А вот содержание их диалога… Пожалуй, будет лучше, если о нём будут знать только двое. Трое, если считать связанную по рукам и ногам Фредди. — Думаю, он видит потребность в поддержке там, где ему не хватает собственных сил и мыслей для того, чтобы делится с тобой осознанным на месте преступления. — И ты для него удобный источник питьевой воды, — Кроуфорд тихо хмыкает, задумчиво прищурившись. Тем не менее, вскоре он говорит серьёзно, нахмурив кустистые брови: — Уилл не похож на того, кто жаждет впустить в свой мир постороннего. Он не обсуждает со мной увиденного, но делится с тобой, да? В словах Джека проскальзывают нотки недовольной ревности, и внутри Ганнибал довольно, сыто урчит. Конечно, Уилл не готов подпускать к себе чужаков, но они с ним достаточно близки для того, чтобы эта проблема отпала как несущественная. Понимает ли это Кроуфорд? Даже если да — вряд ли хочет признавать. — Тебе кажется это слабостью? — он отвечает вопросом на вопрос, подталкивая Джека к большей раскрепощённости. В последнее время практически каждый его диалог превращается в сплошное минное поле. И не сказать, что ему это не нравится. — Слаб ли Уилл? — Джек задумчиво поджимает тёмные губы. — Мне кажется, он в полной мере контролирует то, что творится у него в голове. — Но тебя волнует его откровенность со мной, — Ганнибал тщательно скрывает своё лукавство, пристально наблюдая за чужой мимикой. — Джек, тебе доводилось испытывать чувство потери? — Если ты хочешь знать, терял ли я агентов, — Кроуфорд напряженно замирает, сжимая в пальцах приборы и хмурясь ещё больше. В глазах у него мелькает отголосок застарелой боли. — Да. Терял, и что? — Хочу понять, почему ты так боишься за Уилла, — Ганнибал немного отступает, позволяя градусу напряжения слегка упасть, а затем снова взвинчивая его резкими хлёсткими ударами. — Страх очередной потери? Отсутствие доверия? Проявление гиперопеки? — Доктор Лектер, — Джек сводит брови к переносице и переходит на официальное обращение, недобро прищурившись. — Мне уже проводили психологическую оценку. — Но не я, — Ганнибал позволяет обнажится острому хищному оскалу и прячет его на дне бокала с вином, неторопливо делая глоток. — Мы уже обсудили твоё детство, затронули личную жизнь, а сейчас обсуждаем работу. Продолжим? Джек не выдерживает: хрипло, грубовато смеётся и салютует ему своим бокалом. Они продолжают перебрасываться колкостями на протяжении всей беседы, оценивая чужую степень доверия к людям и, разумеется, ещё бессчётное количество раз возвращаются к Уиллу Грэму. Кроуфорд в принципе достаточно импонирует Ганнибалу, но особенно его веселит эта детская ревность по отношению к уникальной игрушке, которой не хочется делиться. Она развлекает его настолько, что он даже готов оставить эту забавную черту личности Джека Кроуфорда, не подменивая чувства. О том, что их отношение к людям в чём-то схоже, он не думает.

***

По истечении удивительно насыщенных на события среды и четверга у Ганнибала как-то неожиданно заканчиваются все дела. Никаких пациентов или агентов ФБР, никаких приёмов, никаких вызовов, никаких нежданных самозванок — тишина, спокойствие, и ничего более. Даже та самая самозванка никак его не трогает, и он полностью уверен, что статья будет опубликована вовремя. Для полного счастья Лектеру не хватает только Уилла Грэма. И он решает это недоразумение простейшим из способов: пишет короткое сообщение, в котором приглашает посетить вместе ресторан французской кухни в воскресенье. Номерами они обменялись ещё давно, хотя переписываться раньше не доводилось. Зачем, если в жизни можно провести время наедине друг с другом с куда большей пользой? Тем не менее, лаконичное согласие от Грэма приходит спустя жалкие полторы минуты, Ганнибал даже не успевает отложить телефон. Он довольно усмехается и мурлычет себе под нос что-то подозрительно напоминающее «Котел, полный любви» — похабную песенку, непременно звучащую в любой из забегаловок его родных краёв. Остаётся только дождаться воскресенья, и хотя Лектер ещё не уверен, что именно должно случится, это явно поднимет их отношения на новый уровень. И вот, в день встречи, в три часа дня Ганнибал сдаётся. Он заканчивает все приготовления, одевается как подобает и полностью готов выдвигаться, хотя до запланированного времени встречи ещё не меньше двух часов. Лектер вздыхает, раздражённо фыркает, решает, что абсолютно точно не может ждать ещё дольше, и вспоминает, что Уилл в больнице — навещает Эбигейл. С того короткого предложения встретиться они поддерживают переписку: обмениваются шутками, новостями, и просто развлекают друг друга ненавязчивой бытовой болтовней. Вообще, для него это достаточно необычный опыт, но Ганнибал тщательно старается действовать в рамках нормальности. Ну, нормальности в его представлении. По крайней мере, он смеет надеятся, что у него получается вполне неплохо. Брат, загруженный делами и слишком увлечённый своими проблемами, не отвечает, поэтому у Ганнибала до сих пор нет блэковской крови на руках, и это вызывает у него странное предчувствие. Не то чтобы тревожное, но определённо предостерегающее. Он более чем уверен, что это подозрительное небольшое затишье рискует обернуться штормом. Погруженный в эти мысли, он почти подъезжает к поликлинике и спохватывается лишь за пару километров до места назначения, набирая Уилла. Поймать его без предупреждения было бы, вероятно, забавно, но это излишне. — Уилл, — он не может сдержать мягкую улыбку, когда слышит в трубке счастливого Грэма, — вы еще у Эбигейл? — Ганнибал наслаждается переливами чужого голоса, не собираясь торопить Уилла. Ему нравится слушать, как он говорит. — Я закончил чуть раньше, чем планировалось и как раз проезжаю мимо. Могу заехать. Лектер довольно слушает смущённые заверения Уилла о том, что он справиться сам, и нет никакой нужды его забирать. Ожидаемая реакция, но если уж Лектер решил чего-то добиться, то уже не отступит. Тем более, он прекрасно понимает, что Грэм отнекивается исключительно из вежливости. — На одной машине перемещаться куда сподручней. В крайнем случае, я просто подвезу вас обратно к больнице, когда мы закончим, — Ганнибал искушающее мурлычет в трубку, методично уничтожая и без того хрупкие поводы для отказа. Он чувствует, что Грэм уже почти согласился, и вкрадчиво разрушает последние сомнения. — Ну же, Уилл, сделайте мне одолжение: дайте за вами поухаживать. Уилл смеётся мягко, расслабленно и слегка смущённо: это глубокий, грудной звук, он перекатывается бархатными переливами, и Ганнибал с невольным удовольствием вспоминает, что всегда записывает разговоры. Конечно, он не глупый влюблённый подросток, готовый целыми ночами переслушивать запись смеха заинтересовавшего его человека, но иногда Лектер не видит ничего постыдного в минутных слабостях. В конце концов — сам себя не побалуешь, никто не побалует. Они тепло прощаются, и довольный Лектер заворачивает на стоянку. Ему хватает нескольких взглядов, чтобы выцепить машину Уилла среди других, и он ловко паркуется рядом. Опыт подсказывает ему, что обычно люди всегда сначала идут к своему, и только после ищут других. Уилл как раз выходит на улицу, и они сразу же встречаются взглядами. Проще простого: Грэм всегда паркуется как можно ближе ко входу, чтобы минимизировать затрачиваемое на лишние передвижения время. Ганнибал любуется. Смотрит на путающиеся в волосах солнечные лучи, лёгкую улыбку и вспыхнувшие радостью синие глаза. Грэм одет непривычно: чёрные классические джинсы, близкие к консервативным брюкам, белая рубашка с легкомысленно расстёгнутой у самой шеи пуговичкой. Очень в его характере: лёгко, почти воздушно и не стесняюще. Лектер думает о том, насколько это притягательное сочетание — изящества и небрежности, красоты и тепла, внешней лёгкости и внутренней твёрдости. Именно в этом, в сочетании несочетаемого, и кроется диковатая, очаровательная обаятельность Уилла. — Вы улыбаетесь. Случилось что-то хорошее? — Ганнибал ловит чужие пальцы своими и слегка сжимает, оглаживает с неуловимой нежностью. Ему хочется припасть губами к тыльной стороне узкой ладони, обозначить свою территорию, посмотреть, как Уилл зальётся смущённой краской, пряча глаза, но ещё рано. Лектер флегматично думает о том, сколько ещё раз ему придётся сдерживать подобные порывы. — Для хорошего настроения не всегда нужен повод, доктор Лектер, — Уилл расплывается в очаровательной улыбке и не позволяет рукопожатию распасться сразу, продлевая прикосновение. Ганнибал довольно щурится. — Я, кстати, так и не запомнил название места, в которое вы меня пригласили. — Эл Браззери, — Ганнибал небрежно вспоминает о паре особенностей тамошней кухни, но вскоре снова возвращается к достаточно давно мучившей его мысли: — И, Уилл? — Да, доктор Лектер? — Уилл мягко опускается на переднее сидение, благодарно кивнув в ответ на заботливо придержанную дверь, и слегка склоняет голову к плечу, понимая вопрос по своему: — Я недостаточно хорошо одет для этого места? — Нет, что вы, — Ганнибал садится на водительское место и отрицательно качает головой. Он не отказывает себе в удовольствии ещё раз скользнуть по чужому телу плавным, неторопливым взглядом. Лектер любит смотреть на что-то эстетичное, а Уилл этому критерию весьма и весьма соответствует. — Достаточно… консервативно. Я хотел спросить совсем о другом. Ганнибал неторопливо заводит машину, мимолётно бросив сосредоточенный взгляд на дорогу в зеркало заднего вида, мягко оглаживает ладонями руль, наслаждаясь ощущением тщательно выделанной дорогой кожи, и ждёт вопроса. Он мог бы сказать и так, но ему нравится вести с Уиллом диалог. — И о чём же? — Уилл заинтересованно подается вперед и лукаво улыбается, и Ганнибал мгновенно настраивается на игриво-шутливое настроение. Он ловко выруливает со стоянки больницы, подбирая про себя слова. Ему хочется, чтобы вопрос выглядел невинно, с нотками серьёзности, но с ненавязчивым игривым флёром флирта. Очень кстати ему вспоминается случай, когда Том в очередной раз умудрился воспользоваться напряженной ситуацией в свою пользу, ошарашив, смутив и сделав своего мужа, собственно своим мужем. Лектер тонко ухмыляется и повторяет тот же вопрос, что и брат когда-то: — Вам нравится моя фамилия? — он бросает на Уилла смеющийся тёплый взгляд и выдерживает паузу достаточно долго для того, чтобы пройтись по тонкой грани между шуткой и чем-то… большим. — За всё время нашего знакомства вы ни разу не обратились ко мне по имени, Уилл. Ганнибал смотрит, пытаясь запечатлеть в своей памяти как можно больше. Уиллу требуется несколько секунд, чтобы переварить и осознать вопрос, а затем на его лице начинают проступать эмоции: сначала распахиваются глаза — в них плещется смущение и растерянность, слегка приоткрываются в безмолвном вздохе губы, потом очаровательно краснеют кончики ушей, виднеющиеся из-под вьющихся кудряшек и, в конце концов, Грэм смущенно отводит взгляд, опуская длинные ресницы и прикусив губу. Лектер засматривается на это безобразие, чудом не пропустив нужный поворот, но Уилл этого, кажется, не замечает, пытаясь как-то обосновать свою излишнюю вежливость. И вот, всё идёт к тому, что собравшийся с духом Грэм хочет сказать ему что-то действительно важное, и Ганнибал слегка подаётся ему навстречу, заинтересованно подбираясь, как раздаётся дребезжащий телефонный звонок. Уиллу звонит Джек Кроуфорд. Лектер беззвучно шипит себе под нос крепкое ругательство, мстительно желая специальному агенту всех самых мерзопакостных паразитов, которых только смог вспомнить. Посерьезневший Уилл перебрасывается с Джеком короткими фразами — хотя, скорее, просто выслушивает чужие крики. У Ганнибала хороший слух, и он даже с соседнего сиденья слышит каждое слово с такой отчётливостью, что невольно морщится. Трудно представить, какого приходится Уиллу, держащему трубку прямо возле уха. Очевидно нервничающий Джек в весьма экспрессивных выражениях вызывает Уилла на место то ли очередного происшествия, то ли задержания, то ли какой-то боевой операции. Судя по нецензурной брани, высоким октавам и чьим-то голосам на заднем плане, дела у него идут не ахти. Грэм мягко пытается отказаться, ссылаясь на свою занятность, и непрошибаемый Джек, вместо того чтобы войти в положение или, по крайней мере, объяснить причины такой спешки, начинает делать предположения о том, где он может находится. Предполагает он всё что угодно, за исключением «на дружеской встрече с Ганнибалом Лектером». Приподнявший брови Ганнибал особенно впечатляется прозвучавшем с дикой надеждой «в борделе». Джека даже становится немного жаль. Ровно до того момента, когда он в ультимативной форме приказывает Уиллу ехать к себе. — Говорите адрес, я вас отвезу, Уилл, — Ганнибал не разменивается на лишние слова, с участием глядя на измотанного внезапным взрывом нежданно-негаданно взбесившегося начальства Грэма. Тот лишь благодарно негромко вздыхает, вбив в навигатор адрес, спешно завершив разговор с раздражённым Джеком, и бессильно откинувшись на спинку сиденья. Ганнибал с радостью не трогал бы его до самого конца пути, чтобы не тревожить истерзанные криком несчастные уши, но есть то, что ему знать просто необходимо, и он спрашивает: — Могу ли я узнать, куда и по какой причине мы едем? — он делает голос обволакивающим и расслабляющим, чтобы Уилл почувствовал себя немного комфортнее. — Я так понимаю, люди Джека напали на след убийцы? Ганнибал оказывается прав, и пока они добираются до места назначения, Уилл коротко вводит его в курс дела, постепенно снова расслабляясь. Он рассказывает о причинах смерти жертв и о месте, в которое ищеек Джека привели оставленные улики. Делится слега мрачный Грэм и причинами, по которым они сейчас едут не в сторону ресторана, а на одну из точек расследования, грозящую оказаться местом задержания. — И, хотя я не принимал участия в поиске подозреваемых медиков, умудрился ляпнуть Джеку что-то вроде: «позовите меня, когда найдете его», — Уилл тяжело вздыхает, задумчиво взъерошивая ладонью волосы и тоскливо смотрит на место назначения, к которому они приближаются. — Тогда я не подумал, а Джек, сами знаете, в этом плане несколько… своеобразен. — Издержки работы начальством, — Ганнибал философски пожимает плечами, выруливая на парковку перед аптекой. Он абсолютно спокоен, ещё несколько дней назад будучи абсолютно уверенным в том, что что-то из ряда вон да случится. — Выходите тут, Уилл, а я пока спущусь на стоянку. Сверху мест нет, а нарушать закон мне бы не хотелось. — Дождётесь меня? — Уилл удивлённо приподнимает гибкие брови. — Право, доктор Лектер, не стоит… — Столик всё ещё заказан и ждет нас. Думаю, мы вполне успеем, — Ганнибал мягко, слегка лукаво улыбается и коротко подмигивает. — Удачи, Уилл. — Спасибо… Ганнибал, — Уилл медлит, уже открыв дверь и тепло, смущённо улыбается, глянув Лектеру в глаза. А затем сбегает к нетерпеливо мечущемуся неподалёку Джеку, разве что ногой не притаптывающему от злости и раздражения. Ганнибал плывёт тут же: сытый, довольный оскал хищника появляется на его лице сам собой. Для Уилла это может быть лишь словами — переходом с одного уровня общения на другой, но для Лектера произнесённое им значит намного больше, чем просто имя. Особенно учитывая то, что сейчас он носит фамилию своих биологических родителей, а не тех, кого привык считать семьёй, и не может в полной мере насладиться комфортным пребыванием самим собой. Собственное имя, впервые произнесённое голосом Уилла, намертво отпечатывается в памяти. Смущенное, негромкое, с тонкой ноткой придыхания и томно тянущимися гласными — он любит своё имя, но именно так оно звучит по-особенному восхитительно. Выруливая на крытую стоянку, Ганнибал счастливо мурлычет себе под нос незатейливый мотив, в котором, если прислушаться, легко можно различить гимн школы чародейства и волшебства Хогвартс. В то время, когда он учился, хор ещё не испортил звучание древней мелодии своим нестройным пением. Лучащийся довольством и слегка уплывший в счастливые воспоминания Лектер не сразу понимает, что он видит: мужчина в белом халате — предположительно, фармацевт — вырывается из дверей и стремительно летит в сторону, вероятно, своей машины, судорожно зарываясь в её багажник. Ганнибал смотрит на рассыпающиеся комья земли и проглядывающуюся сквозь неё бледную человеческую кожу практически с патологоанатомическим интересом. Он бы и рад оставить всё как есть, не вмешиваясь, но между затянувшимся расследованием, наверняка утомящем Уилла, и приятным ужином, он выбирает последнее. Поэтому Лектер неторопливо покидает машину, демонстративно-громко хлопнув дверью для того, чтобы привлечь внимание. Палочка, надежная скрытая в рукаве, нагревается, начиная слегка подрагивать, нетерпеливо вторя несколько кровожадным мыслям своего хозяина, но Ганнибал ласково ей успокаивает мысленным прикосновением. Не с этим червём ему использовать древнее и таинственное магическое искусство. — У вас проблемы? — он изящным движением поправляет сначала лацканы пиджака, затем — манжеты, застыв на месте безупречно-вежливым изваянием. Есть ли причины торопиться? Нет. — Н-нет… — уже загнанный в ловушку, хоть и не осознающий этого, мужчина нервно оглядывается, шаря испуганным взглядом в поисках путей отступления. В любом другом случае он наверняка бы рванул в сторону выхода со стоянки, бросив машину и всё, что находится внутри неё — на растерзание следствию и джековским ищейкам. А может затаился бы в углу, скрываясь в тени и надеясь, что его не заметят. Так или иначе — ушел бы, чтобы после причинить ещё больше неудобств сверх тех, что уже доставил. Ганнибалу это не нужно. Хотя бы потому что это, возможно, расстроит Уилла. Он подходит к оцепеневшему от ужаса мужчине медленно и неотвратимо, с лёгкой скучающей улыбкой на лице. Когда между ними остается расстояние едва ли превышающее шаг, фармацевт наконец отмирает и, судорожно взмахнув нелепыми длинными руками, пытается оттолкнуть помеху, чтобы после — сбежать. Проще было бы сдвинуть с путей идущий на полном ходу поезд. Лектер ловит чужую руку в полёте издевательски-медленным, ленивым движением, легко скручивает и, ни капли не меняясь в лице, выворачивает её за спину, неотвратимо обездвиживая нескладное тело и вжимая его в асфальт. По его подсчетам, Джек и Уилл уже должны понять, что их объект сбежал. Мужчина слабо трепыхается, пытаясь освободиться из стальной хватки, но у него нет ни шанса против Ганнибала, с детства тренированного и закалённого в пусть и магических, но боях. Лектер сдавливает крякнувшее насекомое и, гибко наклонившись, практически издевательски шепчет в чужое ухо: — Ты не станешь моим блюдом лишь по одной причине: охотник ещё в пути. Ты пойман и схвачен, никто уже не поможет тебе и, более того, даже не поверит. Но могу обрадовать — твоё дело, пожалуй, не будет забыто. Я найду этому рецепту достойное применение в своей коллекции, — он грубо толкает фармацевта на пол, не особо заботясь о его сохранности, и вжимает приглушенно крякнувшее тело коленом в асфальт, перехватывая руки поудобнее в сложном захвате. Он ждёт. Впрочем, это ожидание не длится особо долго. Дружная куча из агентов, спецназа и отдельно взятого запыхавшегося фармацевта вваливается на парковку тщательно взболтанной перепутанной массой и ошалело замирает, молча глядя на Ганнибала. Они чем-то напоминают ему стайку сурикатов. Или птичек. — Доктор Лектер?.. — Уилл рвано выдыхает, глядя на него абсолютно ошарашено. Лектера забавит вид его по-совиному округлившихся глаз. — Неожиданно. Ганнибал довольно щурится и наконец передаёт подозреваемого компетентным органам. Он в конце концов, всего лишь скромный психотерапевт. Справившийся с первым удивлением Джек, сжавший полные губы в тонкую жёсткую линию, подходит ближе, неохотно принимая поражение в этой битве. — Спасибо, доктор Лектер, — Кроуфорд едва ли не скрипит зубами, когда выдавливает это. От его тона Ганнибала наполняет мстительное самодовольство, и он даже милостиво думает о том, чтобы подсократить количество пообещанных в сердцах паразитов. Ненадолго. — Я перед вами в долгу. Никогда не думали о работе в ФБР? — О, нет, — Лектер решительно отказывается, благодарно кивнув, когда наконец получает возможность встать и отряхнуться. Он небрежно поправляет выбившуюся из безупречной причёски прядку волос и вежливо улыбается. — Варварские методы поимки преступников не моё, Джек, но я, безусловно, рад был оказаться полезным. Мы ещё вам нужны? — Нет, доктор Лектер, вы можете идти, — Джек коротко качает головой, напоследок всё-таки скрипнув зубами и, бросив сначала на него, а потом на Грэма длинный странный взгляд, уходит, снова переключаясь на продолжающееся расследование и отрывисто, быстро отдавая приказы. — Уилл? — Ганнибал мягко окликает продолжающего стоять и смотреть Грэма. Синие глаза полны ничуть не сдерживаемого восхищения и откровенного восторга — искреннего, тягучего. Лектер польщённо щурится, думая о том, что он слишком впечатлительный. Самодовольство внутри него раздувается ещё сильнее. Он ещё некоторое время наслаждается льстящим вниманием, а затем немного неохотно возвращает Уилла с небес на землю простыми словами: — Надеюсь, у вас разыгрался аппетит, потому что у меня — да. Уилл Грэм снова смеётся — приятно, заливисто, и послушно следует за терпеливо дожидающимся его Ганнибалом, неторопливо двигаясь в сторону машины. И всё это время его в взгляд так и не меняется — искристый, обжигающий. Лектеру кажется, что этот взгляд видит гораздо больше, чем показывает: он пробирается ему глубоко под кожу, и там и остаётся. Впервые за долгое время Ганнибалу искренне хочется, чтобы на него продолжали так смотреть.