***
Кофе много не бывает — в особенности по утрам. Именно с этой оптимистичной мыслью беззаботно мурлыкающая себе под нос Алана соглашается встретиться с Ганнибалом после весьма непростого разговора с Уиллом. Она не торопится, но и не задерживается больше нужно — перед встречей стоит пробежаться по магазинам. Ей хочется думать, что парочка симпатичных подарков хоть немного поднимет настроение лежащей в реабилитационном отделении девушке. Тем более, бедняжке определенно нечего надеть помимо больничной сорочки, а её собственные вещи — как подсказывает Блум опыт — следствие отдаст в лучшем случае после окончательного завершения дела. Если вообще отдаст. Ганнибал своевременно ловит её на выходе, лишь слегка приподняв брови при взгляде на ворох пакетов. Он галантно забирает покупки, вежливо, но непреклонно пресекая попытки взять хотя бы часть, и провожает её до машины. Алана довольно щурится, неторопливо шагая с ним бок о бок и перебрасываясь легкими повседневными фразами. Лектер отличается от привычных американцев, есть в нём эта британская порода — возможно, в том числе и из-за этого он напоминает Блум заботливого старшего брата. Ей нравится чувствовать себя защищённой. Лектер осторожно укладывает ворох пакетов на заднее сидение, и, ловко поддерживая ленивый разговор, ненавязчиво предлагает после их встречи подвезти её до больницы, в которую перевели Эбигейл. — Ганнибал, нет, — Алана смешливо дёргает уголком губ, наблюдая за тем, как мужчина неторопливо закрывает машину и снова поворачивается к ней лицом. Она слишком хорошо знает его любимые уловки. Впрочем, не то чтобы он особо скрывается. — Сейчас ты угощаешь меня чашечкой кофе, может — двумя, рассказываешь что-нибудь интересное и отвлечённое в своей манере, я восторженно внимаю, и мы расходимся в разные стороны. По разным делам и по разным частям города. По отдельности, ладно? — Ты не дашь мне и шанса, верно? — Лектер укоризненно приподнимает брови, заботливо предлагая свой локоть. Блум довольно опирается на его руку и стоически игнорирует чужое осуждение. — А ведь я мог бы незаметно стоять у твоего правого плеча и нашептывать вредные советы. Это же со всех сторон безотказное предложение, ты не думаешь? — Мог бы, — Алана расслабленно соглашается, чувствуя, что Ганнибал принял её отказ и препирается больше из любви к искусству. — Но разве тебе не доставит больше удовольствия навестить её потом самостоятельно? Или с Уиллом, например. Вариантов без моего непосредственного участия много, так-то. Я же знаю, что ты просто обожаешь, когда контроль над ситуацией исключительно в твоих руках. И не говори, что наблюдать любишь больше — это гнусный самообман. Не то чтобы это было полностью правдой, на самом деле, точно так же, как и не было заблуждением. Лектер был слишком сложной личностью для того, чтобы запихивать его в какие-то рамки: хотя бы потому что никогда нельзя было знать наверняка, сколько истины в том, что он показывает, и сколько всего при этом остается скрытым. Алана никогда не претендовала на роль человека, сумевшего хоть немного приоткрыть завесу тайны над личностью Ганнибала Лектера, и прекрасно понимала, что всё, что она о нём знает, Ганнибал показал ей по своей воле. И всё же, временами было приятно поиграть в видимость, что она знает больше, чем на самом деле. К тому же, сам Лектер с удовольствием ей подыгрывал. — Когда ты серьезна, то становишься скучной преподавательницей в строгом костюме и с указкой в руках, — Ганнибал негромко хмыкает, не собираясь отрицать её слова, но и не спеша соглашаться. Он уступает окончательно, усмехаясь чему-то своему. — Итак, что тебе интересно услышать? — Несложно догадаться, — Алана хихикает, лукаво блеща загоревшимися интересом глазами, и подаётся вперёд. — Рассказывай. Во время неторопливого обмена репликами они как раз успели зайти в небольшую уютную кофейню и удобно устроились в углу, у окна. Молчаливый официант вежливо наклоняет голову, принимая заказ, чары приватности ложатся привычным надежным куполом, а Ганнибал задумчиво прищуривается, медля. Он размышляет, что именно следует рассказать об их с Уиллом… встрече, с чего начать, и как все обставить. Лектер даже не думает, что Алана имеет в виду не то, что он подумал — разве может эту порой совершенно неугомонную сплетницу интересовать что-то ещё? — Думаю, ты знаешь, что Джек возмутительно нагло помешал нам провести большую часть дня наедине, да? — он усмехается краешками губ, мысленно составив примерный план своего рассказа и неторопливо начиная говорить. Алана негромко хихикает: — Все в конторе только о том и говорят — ошеломительный доктор Лектер одним изящным движением левой руки скрутил подозреваемого, которого упустили десятки обученных спецназовцев, и при этом даже не запыхался. А ещё ходит притча о том что когда Джек осознал весь спектр упущенных возможностей, с его губ не слетело ни единого цензурного слова, за исключением союзов, — Блум лукаво прищуривается, довольно пригубливая терпковатый кофе, и внимательно отслеживая реакцию Лектера на её слова. У неё, знающей Джека Кроуфорда уже не первый год, новости о подобных его провалах вызывают немного мстительное удовлетворение. — Ну, в общих чертах, примерно так и было, — Ганнибал издаёт что-то среднее между фырканьем и хмыком. — Мы только отъехали от больницы, когда Уиллу позвонил Джек и в ультимативном порядке заставил прибыть на предполагаемое место дислокации преступника. Ты, к слову, очень точно описала цепь событий, так что я не вижу причин что-то добавлять или менять. — Лектер тонко, мягко улыбается, но в глубине его глаз пляшут лукавые чертенята. Он расслабленно откидывается на спинку удобного кресла, неторопливо смакуя превосходно сделанный тирамису. — Закончив наконец с этим досадным недоразумением и выслушав от Джека все, что он думает о нас, о себе и о ситуации в целом, мы, как и планировали, отправились в ресторан. Превосходная французская кухня и вполне приятная атмосфера. Так уж вышло, правда, что по воскресениям у них тематические вечера для влюбленных, поэтому весь зал был оформлен в алых тонах с большим количеством цветов и свечей. Зато меня порадовало музыкальное сопровождение — Берлиоз, Дебюсси и Мессиан во вполне неплохом исполнении. — Уилл смутился? — Алана хихикает, заинтересованно приподнимая точеные брови. — Скорее удивился, — Ганнибал тонко, почти нежно усмехается. Блум смотрит на это с позабавленным пониманием. — Но я, слава Мерлину, заказывал место не в самом центре бурной феерии эроса, а в некотором отдалении. Там есть уютные кабинки с тяжелыми шторами, гарантирующими абсолютную конфиденциальность. В зависимости от предпочтений, их можно закрыть полностью, совсем отдалившись от внешнего мира и общего скопления в зале, или оставить приоткрытыми. — Вы оставили, — Алана утвердительно фыркает, ничуть не сомневаясь в своих словах. Уж кто-кто, а она прекрасно знает, что Ганнибал скорее начнёт ходить по фастфудным забегаловкам, чем упустит шанс хотя бы на шажок продвинуться в отношениях с Уиллом. — Мне одно интересно: он хотя бы спросил о твоей осведомленности относительно подобной тематики? — Спросил, — Ганнибал неторопливо наклоняет голову, кивая, и хмыкает: — И разве я мог солгать? Я не стал скрывать, что знал о намечающемся... мероприятии, но это единственное место в городе с французской кухней достаточно высокого класса. К тому же, мы уже получили первые блюда и выбрали винную карту. Уиллу пришлось смириться. Хотя, как мне кажется, он и не особо противился. В конце концов, несмотря на мою возмутительную манипуляцию, вся эта излишне романтическая чушь ничуть нам не помешала. Я, кажется, рассказывал тебе про февраль девяносто третьего, когда своеобразный предел слащавости действительно был нарушен? — Забудь про него, как про страшный сон, — Алана хихикает, с наслаждением смакуя свой десерт, и деланно грозит Ганнибалу ложкой. — Не отвлекай меня от темы, хитрый лис. Расскажи: о чём вы говорили? — Обо всем, — Лектер мечтательно мурлыкает. — Немного затронули наше детство и отрочество, обсудили общих коллег: тебя, Джека и ту его гончую тройку экспертов. Слегка поспорили о морфолого-физиологических различиях разных организмов, обсудили октябрьскую психологическую конференцию, а закончили тем, что сыграли в игру. Кто быстрее найдёт наиболее интересную пару и проанализирует её. Счёт пять с половиной-шесть в его пользу. За половину приняли ребёнка со сложным психо-неврологическим синдромом. Это было невероятно занимательно. Алана на это только пораженно покачивает головой, абсолютно позабыв про успевший остыть кофе и отложенный десерт. В их возрасте обычные подростковые свидания принимают особый оттенок кокетства — по-своему выдержанный, немного вальяжный и уверенный. Это практически завораживает её — то, как взрослые, состоявшиеся люди осторожно прощупывают друг друга, постепенно аккуратно сближаясь. Опыт и зрелая ответственность часто порождают отсутствие пустых ожиданий или заблуждений, и, в результате этого, прошедшая все ступени знакомства пара нередко остаётся вместе на всю оставшуюся жизнь. Или, по крайней мере, расстаётся добрыми друзьями. Ей нравится наблюдать со стороны, как несколько отвлеченные от привычной обывателям социальной жизни Ганнибал и Уилл неторопливо сходятся, образуя что-то необычное, новое. Непохожие и похожие одновременно: слишком интересные для того, чтобы обделить их пристальным вниманием. — Я в восторге, — она широко искренне улыбается, из-за чего в уголках её глаз появляется приятная тонкая сеточка смешливых морщинок, и слегка надувает губы. — А вот Уилл мне ничего не рассказал. Принципиально новое для Аланы чувство — сплетничать с Ганнибалом Лектером, оказывается неожиданно завлекательным. Она чувствует себя легко, будто говорит не просто со старым знакомым, а с близким родственником. — Отчего? — Ганнибал слегка склоняет голову к плечу по-птичьему хищным жестом. Иногда он позволял ему выдать свою заинтересованность в ответе. — Эбигейл, — Алана слегка поджимает губы, негромко вздыхая. Лектер, уловивший нотки сожаления в её голосе, любопытно подаётся вперед. — Мы обсудили её неожиданное пробуждение, реакцию и очередные причудливые хотелки Джека, а также желания самого Уилла. Я, может, не гуманна, но могу сказать тебе абсолютно точно: девочка выбрала самое неподходящее время для того, чтобы очнуться. Так что времени на обсуждение личной жизни особо не было. Блум негромко вздыхает, рассеянно помешивая ложечкой остывший кофе, а затем залпом опрокидывает его в рот, не чувствуя вкуса. Слишком много хитросплетений завертелось вокруг громогласного дела о Сорокопуте, и Уилл с Эбигейл волей-неволей оказались в самом их эпицентре. Было бы куда проще, если бы дочь убийцы очнулась хотя бы спустя несколько месяцев после его поимки, когда поднятая прессой шумиха немного подупала. Но она умудрилась попасть в самый разгар скандала, и потянула Уилла Грэма ещё дальше на дно за собой. Практически патовая ситуация, как ни крути. Алана мечтательно думает о том, что хороший киллер с радостью лишит её большей части проблем (и денег), и снова сосредотачивается на десерте. — Я не думаю, что он считает меня своей личной жизнью, — резонно заметил Ганнибал. — Но это не так плохо. Все идет своим чередом. — Меня поражает твой оптимизм и терпение, — в сочувствии Алана хлопает Ганнибала по руке. И уже серьезно добавляет: — Думаю, что на днях Джек захочет встретиться с нами двумя. — Он мне уже сказал, что желает обсудить сложившуюся ситуацию без Уилла Грэма и после того как ты навестишь Эбигейл. У тебя в планах заполучить ее доверие вещами? — Лектер мягко стучит пальцем по блюдечку, чуть наклонив голову. — В том числе — да. Все средства хороши в покорении девичьих сердец, — Алана коротко подмигивает ему, поправив выбившийся локон, и с удовольствием съедает последнюю ложечку десерта. Ганнибал тихо хмыкает на это, но комментировать никак не собирается. В чем-то их с Аланой подходы действительно схожи.***
Следующая встреча у Аланы и Ганнибала случается гораздо раньше, чем они могут рассчитывать. Узнавший, что Блум уже успела провести с Эбигейл Хоббс предварительную беседу, Джек Кроуфорд незамедлительно требует к себе их обоих. Его исключительное нетерпение проглядывается в том, что он даже отменяет несколько своих встреч ради того, чтобы освободить первую половину дня. А уж если Кроуфорд хочет обсудить насущную проблему настолько сильно, пытаться отлынивать абсолютно бесполезно. Ганнибал планирует встретиться с Аланой до назначенного времени, чтобы перекинуться парой фраз и иметь хоть какое-то представление о грядущем, но у него не получается. Нежданно-негаданно позвонивший Том предупреждает, что, возможно, сможет заглянуть на днях и наконец передать нужный Ганнибалу фрагмент крови, чем совершенно отвлекает от насущных дел. Сама же Алана задерживается из-за Уилла: они столкнулись в коридорах академии и не удержались от того, чтобы переброситься парой дружеских фраз. В итоге, при долгожданном пересечении уже в кабинете, им не остаётся ничего кроме как говорить правду и надеяться, что не придётся стирать память. Ганнибал прекрасно понимает, что излишнее магическое вмешательство в сознание маггла медленно отравляет его организм, словно яд. Не то чтобы постоянные ментальные атаки было полезны хоть кому-то, разум все-таки структура очень хрупкая и сложная, но абсолютно беззащитные магглы в этом плане уязвимее младенцев. К тому же, уже сегодня, в начале двадцать первого века, многие маггловские и магические структуры начали сотрудничать между собой. ФБР, естественно, не является исключением в этом вопросе, да вот только мало кого интересует бедняжка Джек. Его отдел занимается слишком узкоспециализированной немагической деятельностью, при том, что смежный с ним является магическим — едва ли кто-то будет обращать на него внимание. Ганнибал узнаёт все эти любопытные подробности случайно, когда встречает по дороге небезызвестного знакомца близких друзей своей семьи. Насколько он знает, в своё время отец помог и этой заблудшей душе перебраться из промозглого Туманного Альбиона в Штаты. — Мистер Рэтинген, — он величаво кивает, обозначая приветствие, и уже собирается идти дальше, но Питер останавливает его. Ганнибал слегка приподнимает брови, наблюдая за тем, как он неловко переминается с ноги на ногу и говорит: — Доктор Лектер, вы же… общаетесь с Уиллом Грэмом? — он очевидно нервничает, или, по крайней мере, чувствует себя некомфортно. Это немного настораживает. — Верно, — Ганнибал слегка хмурится. Внимание представителя магического отдела ФБР к Уиллу вызывает в нем смутное чувство недовольства. — Вам необходима его консультация? — Если это возможно, — Питер благодарно выдыхает, нервно одернув манжеты, и осторожно протягивает неприметную папку с бумагами. — Лишь посмотреть и высказать свое мнение. К делу его не допустят, разумеется, но мы зашли в тупик. Слава профессора Грэма бежит впереди него, а нам была бы полезна любая зацепка. — Не могу обещать, но постараюсь, — Лектер слегка медлит, забирая бумаги из чужих рук. Он не особо в восторге от происходящего, но и не собирается как-то влиять. Рэтинген с благодарностью кивает, облегченно улыбнувшись, и они расходятся — каждый в свою сторону. Ганнибал замечает, что раньше Питер тоже двигался в сторону кабинета Джека Кроуфорда, а теперь развернулся в строго противоположном направлении. Это может значить только одно — дело действительно сложное даже для магического отдела, и они планировали запросить помощи официально, у главы отдела. Но случайная встреча с ним перевернула карты судьбы, явно приведя к более благоприятному исходу. Куда лучше, если управление ситуацией ляжет в руки Лектера, по крайней мере — он сможет наблюдать за происходящим от первого лица. Довольный таким исходом, Ганнибал вежливо стучит по двери кабинета и заходит внутрь. — Не опоздал? — он окидывает кабинет мимолётным взглядом, отметив увлечённо что-то печатающую в телефоне Алану и расхаживающего вокруг стола кругами Джека. Выглядит это презабавно. — Заходи, — Кроуфорд оживляется и машет ему рукой, призывая к себе, — ты как раз вовремя. Джек наконец перестаёт мельтешить, садится в кресло, терпеливо дожидается, когда Ганнибал устроится напротив, а Алана закончит переписку в телефоне, и сразу же бросается с места в карьер: — Семь семей требует от меня результатов. Любые останки их дочерей, чтобы похоронить! — он с силой стучит ладонью по столу и воинственно сверкает чёрными блестящими глазами. — Я более чем уверен, что Эбигейл Хоббс знает правду. Даже если сама она так не думает. — Джек, — Алана лишь устало прикрывает глаза рукой, поджав губы. В её голосе явственно прослеживается раздражение, — нельзя спрашивать ее сейчас, — она бросает быстрый взгляд на невозмутимого Ганнибала, и упрямо продолжает. — Она должна, слышишь меня, должна почувствовать себя в безопасности, иначе ты от неё никаких ответов не дождёшься. Если, конечно, не захочешь нарушить закон своей страны и прибегнуть к физическим пыткам. Но даже так я не гарантирую, что ты доберёшься до правды раньше, чем тебя отстранят. — Доктор Блум, — Джек складывает пальцы вместе, в замок, и хмурит кустистые брови. Ганнибал слегка прищуривается, предчувствуя взрыв, — у меня, в отличии от вас, терпение не безграничное. И мне, не вам, не Ганнибалу, не Уиллу, мне необходимо обсуждать и выслушивать обращения от пострадавших семей. И я искренне надеюсь, что настанет тот момент, когда каждый из вас будет благодарен мне за отсутствие этого чертового терпения! Голос Джека, когда он говорит, с каждым словом всё набирает и набирает высоту, скрытая угроза постепенно перестает быть таковой. Сейчас он похож на мечущегося разъярённого добермана, готового сорваться с цепи. На крик и жёсткое завершение ударом по столу он не срывается только из-за колкого взгляда Аланы и едва уловимого чувства опасности от Ганнибала. Если Джек начнёт переходить черту, Лектер, не задумываясь, прекратит свой временный нейтралитет и выступит на стороне коллеги. Кроуфорду явно не хочется в одиночку выступать сразу против двоих, и он сбавляет обороты, но обстановка в кабинете всё равно становится напряженной. — Ты правда думаешь, — Алана обозлённо печатает слова, сощурив ярко-голубые глаза. Ганнибал давно не видел её настолько воинственной, но что-то ему подсказывает, что материнский инстинкт играет здесь не последнюю роль, — будто Эбигейл помогала отцу убивать всех этих девушек? — Это та вероятность, которую нам необходимо исключить, — Джек глубоко вдыхает и выдыхает, чтобы успокоиться, и только потом говорит. Он нервно вертит в жестких пальцах ручку — признак волнения, совершенно для него не характерный. — Да, она могла не помогать, но даже так высок шанс того, что Эбигейл знает, кто мог! — И тем не менее… — вскинувшаяся Блум продолжает яростно спорить, но Ганнибал уже не особо вслушивается в её слова. Он и до этого никак не вмешивался в обсуждение, будучи абсолютно уверенным в своих доводах: он знает, что Уилл продолжит защищать непорочность Эбигейл, несмотря ни на что, и прекрасно понимает, что Алана не прекратит её оберегать, но сейчас отстраняется окончательно, прислушиваясь лишь краем уха. Лектер меланхолично разглядывает кабинет Джека, мысленно развлекая себя построением теорий, объясняющих появление той или иной вещи, и терпеливо дожидается, пока кто-нибудь выдохнется. Параллельно он размышляет о самой Эбигейл Хоббс. Он видел девочку достаточно близко, чтобы что-то сделать с её сознанием, только во время болезни, когда разум плотно запечатан и погружен в глубокий сон. Считать её мысли тогда было решительно невозможно, и сейчас Ганнибал заинтересован в её участии в деле отца не меньше Джека. Это могло бы всё… упростить. Кроуфорд и Блум тем временем уже начинают сдавать позиции: старание не переходить на личности заставляет их кружить вокруг одной и той же темы, и аргументы уже начинают повторятся. Дождавшийся удачного момента Ганнибал наконец негромко и абсолютно спокойно спрашивает: — Как она держалась, Алана? — Практично, — Блум с облегчением переключает своё внимание на него, откидываясь в кресле. Джек тоже пристально наблюдает за его реакцией, и это даже немного льстит. Мнение Ганнибала важно для них обоих, поэтому он не спешит делать поспешных решений. — Это было неожиданно, но ожидаемо. — Почему? — Лектер беззвучно хмыкает на внезапный каламбур и чуть склоняет голову к плечу. Алана Блум — без всяких сомнений, умная женщина, а он любит слушать рассуждения умных людей. — Я читала досье, которое на неё собрали джековские пташки: поступила на экономический, на стипендию, отличалась примерным поведением. Занятия не пропускала, поводов для появления в доме полиции не было. Поездки по одному и тому же маршруту: дом — институт — дом, — Алана сухо отчитывается, закинув ногу на ногу и сложив на коленях руки. Она не сводит внимательного, пристального взгляда с Кроуфорда на протяжении всего этого времени. — Эбигейл Хоббс умеет считать деньги и ценит время. Я допускаю шанс того, что девочка могла подрабатывать, помогая с эссе или рефератами. — Практичность не синоним убийцы, — Ганнибал задумчиво смеживает веки, соглашаясь с её словами. Он полностью расслаблен, в отличии от своих собеседников, и не собирается терять это преимущество. — Она может что-то скрывать? Лектер поднимает глаза, легко ловя взгляд Аланы, и посылает ей короткий ментальный импульс — скорее слепок эмоции, чем сформированную мысль. Легилименция как таковая — это одна из сложнейших магических наук, во многом из-за того, что она требует безупречного контроля над собственным разумом. Сознание многогранно, оно существует в нескольких пространствах одновременно, и мысли, порождённые им, слишком беспорядочны для того, чтобы их можно было легко уловить. С воспоминаниями проще — это комплексное сочетание памяти разных органов чувств, яркий, полуинстинктивный образ. Прочитать воспоминание можно в любом незащищенном разуме. Для того, чтобы читать мысли, нужно уметь структурировать их и собирать воедино, не имея перед глазами яркой картинки. Одновременное взаимное чтение мыслей — это высшее проявление мастерства легилименции, способность структурировать и улавливать сразу два сознания, не теряя сути и не демонстрируя лишнего. Это одна из причин, по которой Уилл Грэм уникален в своём роде: он инстинктивно понимает и улавливает всё. И мысли, и воспоминания, и способ мышления, и чувства. Его разум привёл бы любого менталиста в ужас и в восхищение одновременно: он умудряется отражать сотни личностей в собственном сознании, словно в бушующем круговороте, и не теряться в нём, оставаясь в рамках принятого обществом поведения. Поразительный уровень контроля при полной хаотичности. Поэтому Ганнибал всегда шагает в его голову с осторожностью, не рискуя заходить глубоко. Он не знает — и не может знать — чего ожидать, сколько сил придётся уладить самому, чтобы не потеряться в бесконечной череде образов. Поэтому ему в каком-то смысле стало проще проникать в сознание обычных людей. Он уже был в голове у Аланы, когда показывал ей свои воспоминания: а уж если она опускает щиты, прогулка по её разуму не сложнее воскресного дефиле по вымощенной дороге. Лектер не хочет усложнять, спрашивая прямо и заставляя так же отвечать, он просто осторожно касается разных частей её мозга, вызывая ассоциации. Всё, что он ей показывает, суммарно можно сложить в простой вопрос: Эбигейл действительно убийца? — Не исключено, — Блум отвечает пространно, с легкой ноткой обреченности глядя ему в глаза и медленно моргая. Образ в её сознании неохотный, сложный, но в нем очевидно прослеживаются нотки согласия. — Это может быть последствием травмы, но она умеет манипулировать, и это факт. Скрывает часть информации, чтобы в ответ получить больше, и показывает ровно столько эмоций, сколько того требует ситуация. Лектер задумчиво прищуривается. Он понимает, почему связь с девочкой чувствует Уилл — это простейшая психология, природу которой понимает и сам Грэм. Но то, что малышка Хоббс умудрилась вызвать внимание и симпатию ещё и Аланы, уже вызывает интерес. Достаточно искренняя, чтобы привлечь, достаточно хладнокровная, чтобы использовать собственную искренность: необычный ребёнок. — Мой недостаток терпения иногда не такой уж и недостаток, да? — Джек цинично приподнимает брови, откинувшись на спинку кресла и сложив на груди руки. Алана и Ганнибал снова обмениваются короткими взглядами. В этот раз Блум сама приглашает его в свой мозг, гостеприимно распахивая щиты. Лектеру достаточно невесомо пройтись по самой поверхности чтобы увидеть в светлых, пристальных глазах мысленный вопрос: на чьей стороне мне быть? — Ты допускаешь возможность травмы, но сомневаешься в её причастности к убийствам отца — Ганнибал говорит медленно, вдумчиво, тщательно подбирая слова. Он деликатно подпихивает Алану в спину, помогая правильно сформулировать свои мысли, и, наконец, ставит перед выбором. — Можем ли мы быть уверены, что её травма — это шок от смерти родителей и от попытки отца использовать её как заложницу? От предательства? Алана жует губы, и явно старается не делать слишком большой паузы, но ответ Ганнибала не помогает ей разобраться в собственных размышлениях. Она медленно и вдумчиво взвешивает все за и против, разбирая малейшие интуитивные предчувствия и холодные логические выводы по косточкам, и только после всего этого непреклонно ставит точку в своём мнении: — Я сомневаюсь в её психическом состоянии. Эти слова звучат в тишине как набат и фанфары одновременно. Джек негромко решительно выдыхает, расплетая пальцы и укладывая ладони на колени, Ганнибал хранит сосредоточенное молчание, думая о вечном. Они восхитительно близко к какому-никакому, а консенсусу. — Я хочу, — Кроуфорд берет в руки чашку и раскачивает в ней остатки чая, вглядываясь в мельтешащие чаинки, — чтобы с ней поговорил Уилл Грэм. Ганнибал ожидает, что Алана оспорит это решение, снова вскинется, но она лишь кусает губы и кидает сложный, неоднозначный взгляд на них обоих, а затем и вовсе отворачивается, открыто демонстрируя всё своё отношение к поспешным выводам. Её элегантная точёная ножка в тонком чулке нервно покачивается, аккомпанируя бурлящим в хорошенькой головке быстрым мыслям. Лектеру не нужно всматриваться в этот омут, чтобы понять: она против встречи Уилла и Эбигейл, против того, чтобы Эбигейл признали убийцей или соучастницей, против того, чтобы всё это дело в принципе продолжалось. Протест поднимается бурной лавиной у неё внутри, кипит под тонкой белой кожей, словно густая раскалённая смола. Но сейчас она никак не может повлиять ни на ход дела, ни на его исход, поэтому и молчит. Джек честно выжидает несколько секунд, готовый к возражениям, и, не встретив сопротивления, решительно отставляет пустую чашку в сторону с гулким негромким звуком. Он небрежно поправляет бумаги на столе, сгребая их в неаккуратную стопку, и неторопливо поднимается. Кроуфорд вышел из этой короткой дуэли непобеждённым, но в нём нет присущей победителям тщеславной гордости. Едва ли в глубине души он действительно хочет, чтобы девочка оказалась убийцей, а не просто очередной жертвой своего отца. Джек медлит, не желая приближать момент разгадки, и это не становится тайной ни для кого в этой комнате. — Он сейчас читает лекцию по Сорокопуту и Хоббсу. Алана? — Кроуфорд наконец прерывает затянувшуюся паузу, чуть тряхнув лобастой головой. Короткий момент сомнений прошёл — он снова полностью сосредоточен на деле и готов к любым вариантам развития событий. В его глазах, когда он бросает на Блум короткий взгляд, читается лишь холодная решимость. — Я иду с вами, — Алана дергает уголком ярко-алых губ в тени кривой усмешки и изящно поднимается со своего места, поправляя красную юбку-карандаш. Она высоко вскидывает голову и распрямляет плечи, с достоинством выдерживая тяжелый взгляд Джека. Из кабинета она выходит первой: с прямой, как палка, спиной. На протяжении всей дороги до аудитории они молчат. Блум гулко стучит высокими каблуками по тщательно вычищенному паркету, и на лице у неё лишь спокойная отрешённость. Ганнибал может поставить что угодно: внутри себя она явно тщательнейшим образом препарирует прошедший разговор, крутит его под разными углами, сосредоточенно вытаскивая малейшие возможные ошибки. Всё, что может повлиять на вот-вот произойдущее. Джек привычно чеканит шаг, но не спешит, как обычно. Он рассеянно крутит в пальцах брелок, который достал из кармана брюк — вопиющее проявление нервозности, обыкновенно совершенно у него отсутствующей. Это дело сильно повлияло на каждого из них, и его исход разрешит многие вопросы. К лучшему ли это — уже совсем другой вопрос. Ганнибал искоса поглядывает за обоими, не особо, впрочем, отвлекаясь, и беззвучно мурлычет себе под нос экспромт Альмы Дойчер в Си-миноре. Он крутит в своей голове возможные рецепты для предстоящего ужина — к приезду брата следует тщательно подготовиться. — Гаррет Джейкоб Хоббс, Сорокопут Миннесоты, — впрочем, посторонние мысли быстро вылетают из его головы, как только они втроём подходят к нужной аудитории, и до чуткого слуха Ганнибала долетает приятный, хорошо поставленный голос Уилла. Лектер чувствует легкий привкус предвкушения на губах и позволяет себе довольно прищурится. Ему импонирует внезапная внеочередная встреча с Уиллом, хотя то, что они будут не наедине, слегка портит впечатление. — Этот человек похитил и убил восемь девушек. Каждая из них — практически точная копия его дочери, Эбигейл Хоббс. Ганнибал бесшумно скользит в аудиторию, пристроившись в тени поудобнее и собираясь не пропустить ни единого слова из тех, что скажет Уилл. Он пристально наблюдает за тем, как тот неторопливо ходит перед столом из стороны в сторону, листает слайды в такт своим словам и размеренно, чётко говорит. Грэм отличается от себя обычного, когда читает лекции, он более искренен с окружающими, больше показывает то, что скрывается у него внутри. Его голова гордо вздернута, а слегка подернутые дымкой отстраненности глаза блестят так, что их видно даже с самых дальних рядов. Лектер любуется им, наслаждается, и у него нет ни малейшего сомнения в том, что люди вокруг разделяют его любование. Уиллом невозможно не восхищаться — особенно сейчас, когда он полностью в своей стихии. Удивительное, прекрасное создание. Уилл методичен в своём монологе, своей исповеди: он отмечает все детали дела, тщательно делает акценты на отличительных чертах Хоббса, разжёвывая их до состояния отдельных молекул. И только закончив с этим, он переходит к следующему убийце. Самому важному. Тому, из-за кого все эти агенты собрались сейчас здесь, в этой аудитории. — Тот, кто свершил это преступление, — Грэм останавливается, в очередной раз переключая кадр. В его движениях скользит лишь хищная, грациозная плавность, когда он бросает короткий взгляд на экран: там изображение девушки, любовно насаженной на оленьи рога, — желал заявить о своём отличии от Хоббса. Не только от него, в общем-то, ото всех. О своей уникальности, как ни парадоксально. И ему это удалось. Ганнибал не позволяет самодовольной улыбке проскользнуть на своих губах, хотя его так и распирает от желания ухмыльнулся. Они с Уиллом никогда не обсуждали портрет этого убийцы. Они никогда не обсуждали его. И сейчас Лектеру наконец выпадает шанс услышать то, что Грэм думает о его настоящей сущности. Низменной, возвышенной и откровенной. Ему выпадает шанс увидеть искренность, и Лектер не собирается его упускать. Он скользит в чужие мысли мягко, по уже проторенной дорожке, деликатно пристраиваясь к их хаотичному потоку. И тут же плывёт от охвативших его чувств. Восхищение бурлит в нём, заполняя до краев, словно диковинный сосуд, распирает изнутри и оглушает. Сейчас они с Уиллом видят одними глазами. — Этот… — Уилл медлит, осторожно подбирает слова. Ганнибал практически чувствует, как ворох мурашек пробирается вдоль его позвоночника густой волной, и с жадностью отслеживает щекочущее чувство приязни, охватившее чужое тело, — убийца умён. Он непривычен и находится вне рамок: психопат, садист и манипулятор, который никогда не повторит проявление своего искусства. Он видит убийства именно так — изящный перфоманс, финал представления. На какую-то долю секунды их глаза пересекается. Ганнибал внимательно смотрит, как золотистые отблески света пляшут на потемневших синих радужках. Уилл медлит, прежде чем продолжить — он зачарован Лектером, отвлечен им. Джек разбивает эти тонкие доли секунды неловким жестом, привлекая к себе внимание — он скрещивает руки на груди и внимательно смотрит, тщательно впитывая всё, что Уилл говорит, вслушивается в каждая слово. — У него нет определенного стиля или привычек, которые обычно выдают убийц, для этого он слишком хитёр. Нет следов, нет зацепок — этого человека, без всяких сомнений, можно назвать мастером своего дела, — Уилл криво ухмыляется, проходясь по аудитории тяжелым, пристальным взглядом, а затем снова переводит взгляд на экран. Тишина кажется почти звенящей, и в ней его голос звучит оглушительным набатом. — Он не восхищается Хоббсом. Он им забавляется. Ганнибал ловит себя на отстраненной мысли о том, что Кроуфорд уже не в первый раз присутствует на этой лекции, но все равно не упускает ни слова. Не то чтобы он его не понимает. Уилл превосходный оратор, как ни неожиданно, и умеет привлекать к себе внимание. Вся аудитория плотно сосредоточена на нём, включая притаившуюся за спиной Лектера тихим зверьком Алану. Она, разумеется, знала о подражателе, но никогда не лезла в это дело сверх надобности, поэтому сейчас внимательно прислушивалась, пытаясь вникнуть в суть. Ганнибал знает, насколько Алана любит учиться — она всегда с радостью пользуется возможностью узнать и понять больше необходимого. — Как поймать такого человека, верно? — Уилл резко меняет вкрадчивую интонацию на риторический вопрос. Переливы его голоса гипнотизируют, словно песнь кровожадной сирены. — Это тот самый вопрос, ради которого мы все собрались. Если говорить метафорически, поимку любого человека можно сравнить с тем, как волк задирает лисицу. Да, она тоже хищница. Но волк — в нашем случае его представляет ФБР — сильнее, он больше. Что же сейчас? Волков двое. И финал уже не так предсказуем, не правда ли? — он складывает руки за спиной и покачивается с пятки на носок, задумчиво щурясь. — В битве двух разумов необходимо отмечать даже самые незначительные факты — порой они играют в деле ключевую роль. Что нам известно о нём? В сущности, немногое: он любит статьи Фредди Лаундс и хорошо осведомлен о деле Хоббса. А вот тут уже скрывается гораздо больше, чем кажется. Это не просто схемы и мотивы, которые можно вычитать в журналах или учебниках, нет, тут гораздо более глубокое знание, — Грэм усмехается самыми кончиками губ, и снова окидывает зал взглядом. Когда он видит внимательно слушающего Ганнибала, его глаза ненадолго теплеют. Но вскоре Уилл снова продолжает: — Подражатель, как его зовут, хотя мне и не нравится это слово, проник в самую суть глубинного психоза Сорокопута. Он препарировал его, вывернул наизнанку, а затем натянул на себя содранную шкуру и показал, как бы выглядели убийства этих восьми девушек, если бы Хоббс действительно захотел продемонстрировать нам искусство. — Подражатель? — Алана вопросительно шепчет Ганнибалу на ухо, потянув его к себе за плечо, чтобы дотянуться. До него в принципе нелегко достать, а для неё — крошки в полтора с лишним метра ростом, даже на шпильке это превращается в целое приключение. Но Лектер не успевает ей ответить. — Для того, чтобы поймать его, нам необходимы все свободные кадры, — Джек негромко вклинивается, бросив на женщину слегка неодобрительный взгляд. — Уилл читает по нему лекции три дня в неделю, до тех пор, пока каждый не будет знать портрет Подражателя досконально. — Он лучше Хоббса. Умнее, опытнее, опаснее, — Грэм тем временем продолжает свой спич, — но насколько хорошо они знали друг друга? Были знакомы, совершали преступления сообща или всё это, — Уилл неоднозначно машет рукой в сторону слайда. Ганнибал с удовольствием отмечает изящество этого жеста, — лишь умелый навык: понимать, не подпуская близко к себе? Видеть то, что скрыто, оставаясь в тени? Уилл выдерживает паузу, проходясь взглядом по сосредоточенным лицам коллег, внимательно его слушающих, и уголок его губ едва уловимо вздрагивает в презрительной усмешке. Вряд ли кто-то увидел это, кроме Лектера: он все ещё соединён с Уиллом и чувствует его недовольство — липкая масса чужих сознаний захлёстывает его с головой, обволакивает руки, ноги, язык, сковывает. Поэтому Грэм больше не двигается: его гибкий силуэт замирает возле стола, упираясь на него, словно на единственную опору. Когда он снова говорит, его голос твёрд и холоден — в нем лишь решительная сосредоточенность: — Незадолго до того, как Хоббс убил свою жену и взял в заложники дочь, ему поступил анонимный не отслеживаемый звонок. Я считаю, что этот неизвестный и есть наш волк. Лектер всей своей шкурой чувствует довольство стоящего рядом Джека. Он бросает на него короткий взгляд и подтверждает собственные выводы: Кроуфорд буквально излучает сытое самодовольство, окидывая аудиторию по-паучьи цепким взглядом, и уделяя Уиллу особое внимание. Лектер замечает, что они с Аланой смотрят на специального агента одинаково недовольно, но молчат. Пусть потешится, пока есть возможность. — На сегодня все, — Уилл решительно заканчивает лекцию и с тихим щелчком выключает проектор. — Всем спасибо, все свободны. Шум в аудитории нарастает, звеняще отталкиваясь от стен, словно гул от разъярённого улья шершней: агенты гремят стульями и активно перебрасываются фразами, обсуждая только что услышанное. Уилл устало снимает очки, помассировав глаза и виски самыми кончиками длинных пальцев. Он выглядит так, будто не выспался, не позавтракал и абсолютно точно не в духе для того, чтобы разговаривать ни с одной живой душой. Ганнибал сочувственно думает о том, что самым лучшим исходом для Грэма сейчас был бы двенадцатичасовой сон в тёплой кровати и пара порций бренди. А ещё сытный приём вкусной пищи. Лектер смеет надеяться, что мог бы обеспечить все эти три пункта. — Ваш визит, — Уилл терпеливо дожидается, пока все посторонние выйдут из кабинета, и только тогда прерывает тишину, небрежно отложив очки. Ганнибал неодобрительно смотрит на Джека, когда замечает под обычно ясными ярко-синими глазами намеки на синяки. И это-то при том, что Грэм, как и любой маг, гораздо выносливее обычного человека, — отвратительно напоминает мне то, как трое хищников загоняют добычу в угол. У меня ещё одна лекция через десять минут и, предупреждаю, я буду сопротивляться и плакать. Что вам надо? — Я назначил Малькольма, проведёт её вместо тебя. Он всё равно слышал эту лекцию уже раза четыре. — Джек решительно поджимает губы, отрезая пути к отступлению. Ганнибал замечает в глазах Уилла отчаяние и едва уловимо хмурится. — Мне нужно, чтобы вы с доктором Лектером вдвоём навестили Эбигейл Хоббс и выяснили — правда ли она убивала рука об руку с отцом, и, если да, то где нам найти тела оставшихся жертв? Уилл беззвучно вздыхает, молча глядя на Джека. Кроуфорд излучает лишь неколебимую веру в собственные слова, а виноватое сочувствие в глазах Аланы не даёт обознаться — спорить с ним сейчас абсолютно бесполезно. Ганнибал ловит его взгляд и едва уловимо касается разума, передавая чувство своей спокойной уверенности. Грэм неуловимо расслабляется, благодарно опустив ресницы на доли секунды. Он решает плыть по течению, если уж судьбе противостоять невозможно. — Я полагаю, смысла откладывать поездку нет, верно? — Уилл слегка склоняет голову к плечу, невесомо улыбаясь. Он выглядит достаточно умиротворённо, особенно когда Ганнибал делает пару шагов навстречу. Рядом с ним Грэм явно чувствует себя спокойнее. Джек, глядя на это, чуть сощуривает яркие чёрные глаза, но не скрывает своего триумфа. Он уходит не прощаясь, с гордо поднятой головой, и излучает довольство. Алана, в отличии от него, задерживается, и долго смотрит сначала на Уилла, а потом на Ганнибала, словно порываясь что-то сказать, но все же не решается. Блум упрямо поджимает красиво очерченные губы в немом укоре и ласково поглаживает Уилла по плечу. Затем коротко касается локтя Лектера, ненадолго замерев, и тоже уходит, так и не проронив ни слова. — Никак не могу избавиться от ощущения, что я провинившийся щенок, — Уилл негромко фыркает и ерошит кудри. Стоит только Алане выйти, и он позволяет себе расслабиться, все ещё опираясь о стол. Он действительно похож на щенка, но не на провинившегося, а на вымотавшегося. Видимо, Грэм действительно утомился. — Брось это, — Ганнибал качает головой и подходит совсем близко, заботливо подавая свою руку. Он действует раньше, чем успевает осознать некоторую двусмысленность этого жеста, и уже не успевает себя одёрнуть. — Ты и сам знаешь, что каждый из них зациклен на своей правоте и не готов признавать чужую. Это не то, что нам нужно. — А что нам нужно? — Уилл доверчиво принимает предложенную помощь и гибко поднимается, легко положив узкую ладонь на сильное предплечье. Он невольно прижимается к Ганнибалу, пока принимает вертикальное положение, но и не думает отстраняться, а лишь устало прислоняется виском к чужому плечу. — Лично мне сейчас не помешала бы пара часиков здорового сна. — Моргай осторожнее. Так и уснуть можно, — Лектер бархатно смеётся, слегка понизив голос и наклонив голову. Уилл негромко хихикает, сонно зевнув. — Я знаю, что поможет тебе проснуться: плотный обед, пара чашек кофе, поездка и, разумеется, моя компания. — Я думаю, последний пункт с легкостью может компенсировать даже отсутствие первых двух, — Грэм лукаво усмехается и, не отстраняясь, прихватывает за собой сумку, оставив на столе кучу разбросанных бумаг. Ему сюда возвращаться только, в лучшем случае, вечером, а то и завтра, так что он не видит особой необходимости в том, чтобы приводить стол в порядок. Ганнибал заботливо позволяет ему полностью на себя опереться, сосредоточившись только на том, чтобы перебирать ногами, и осторожно ведёт вперёд, убаюкивающе мурлыкая что-то про человеческую социализацию. Уилл не особо вслушивается в слова: он наслаждается бархатным тембром вкрадчивого голоса и ощущением твёрдого горячего тела, к которому можно так удобно прижаться. Лектер очень приятный на ощупь — он двигается плавно, неторопливо, словно вода, а ещё он тёплый даже сквозь плотные слои одежды. Уилл неосознанно трётся щекой о его плечо и чуть сжимает пальцы, чувствуя скрытые под рукавом дорогого пиджака стальные мышцы. — Уилл? Доктор Лектер? — из состояния уютного умиротворения его вырывает полный тщательно сдерживаемого изумления голос Катц. Грэм сонно приоткрывает глаза и видит на лице случайно встретившейся по пути Беверли совершенно нечитаемое выражение. Она пристально пялится сначала на него, потом на Ганнибала, а затем встряхивает головой, коротко поздоровавшись, и всё же идёт дальше. Уилл задумывается о том, что же могло так её впечатлить. Он думает до тех пор, пока снова машинально не трётся щекой о плотную ткань, и тут до него доходит. Уилл чувствует, как под тёплым внимательным взглядом Лектера у него вспыхивают уши и смущённо прикусывает губу, неохотно отстраняясь. Он неловко заправляет прядку волос за покрасневшее ухо и слегка опускает ресницы: без Ганнибала сразу становится пусто и неуютно. И, хоть ему, вероятно, кажется, на лице Лектера тоже проступает сожаление. Внезапно Уилл слышит совсем близко мягкий, едва уловимый смешок и удивлённо поднимает глаза — широкая, тёплая ладонь ласково скользит по его спине: от самого загривка вдоль позвоночника и до поясницы. Сильные длинные пальцы задерживаются на ней и слегка надавливают, увлекая за собой. — Мне кажется, кофе нас уже заждался. Ну и Эбигейл тоже, да, — Лектер лукаво улыбается самым уголком губ, блеснув тёмными, коньячно-густыми глазами, и неохотно убирает руку. Даже так Грэм чувствует её эфемерное присутствие — кажется, будто под одеждой остался горячий отпечаток. — Тогда нам следует поспешить. Ради кофе, разумеется, — Уилл мягко хихикает, послушно следуя движению чужих пальцев и легко подстраиваясь под размеренный, плавный шаг Ганнибала. Ему нравится это чувство тепла и безопасности, которое он ощущает только рядом с Лектером. Это наконец-то позволяет расслабиться. Даже тьма, и та в его присутствии демократично помалкивает, фоня предвкушением. Что это, если не идиллия? Легкий повседневный разговор завязывается сам собой, и когда они выходят на стоянку, то вовсю обсуждают погоду, свежую выпечку и кофе. Уже в машине они решают, что было бы неплохо перекусить недалеко от психологического учреждения, в котором сейчас и находится Эбигейл. — Уилл, — Ганнибал начинает говорить только когда провожает безразличным взглядом симпатичную официантку и снова полностью сосредотачивается на Грэме. Уилл довольно щурится. — У меня к тебе есть просьба. — Неожиданно, — Грэм хмыкает, задумчиво склонив голову к плечу, и проходится кончиками длинных пальцев по переносице, легко огладив уже побледневший след от очков. Ганнибал думает, что если бы они были вместе, он с удовольствием позволил бы себе вольность — коснулся его губами. — И что же это за просьба? — Один мой знакомый, — Лектер, не глядя, запускает руку в свой саквояж и выуживает из него полученную сегодня папку. Он медлит, сжимая её в руках, и пока не хочет отдавать Уиллу, — который работает в смежном с вашим отделе ФБР, попросил, чтобы я неофициально показал тебе некоторые данные по одному их делу. — В обход Джека? Ходит по тонкому лезвию. И кто этот знакомый? — Уилл заинтересованно подаётся вперёд, с любопытством поглядывая то на папку, то на самого Лектера. — Я его знаю? Грэм увлечённо блестит ярко-синими глазами, и сейчас, без очков, это выглядит ещё более сногсшибательно. Глубокие, переливчатые, в них больше оттенков синего, чем в морской бездне, и Ганнибал тщательно контролирует себя, чтобы не провалиться с головой. Не сказать, что это так уж просто сделать. — Не уверен, что вы знакомы. Агент Питер Рэтинген, — немного поколебавшись, Ганнибал всё-таки протягивает Уиллу документы. Он не лишает себя удовольствия мягко коснуться чужих пальцев во время этого и слегка продлевает недолгое прикосновение. — Сначала он, как представитель отдела, собирался составить официальный запрос, обратившись напрямую к Джеку, но мы случайно пересеклись в коридоре, и он решил, что так будет лучше. Ни к чему беспокоить нашего господина почтеннейшего начальника, не находишь? — в голосе Ганнибала тонко проглядывают нотки издевки. Уилл негромко хихикает. Он неторопливо забирает папку, задержав свои пальцы на пальцах Ганнибала, с предвкушением открывает тяжелую обложку и тут же с резким вдохом захлопывает. С первой страницы на него смотрит сама смерть. Фотография. И с ней связан ярчайший образ: воплощённый, чистый, восхваленный и выдержанный, он переполнен чужой любовью и отчётливой, явственной энергетикой смерти. Весьма симпатичная рыжеволосая девушка мягко улыбается, тепло глядя в кадр, но в её глазах Уилл видит лишь отражение тьмы. Тьмы, принадлежащей не ей. Он медленно перелистывает страницу за страницей — следом за первой идёт вторая, третья, четвёртая, пятая — все девушки, изображённые на них, похожи, словно две капли воды, все, как одна, принесены в жертву чужому любованию: Грэм понимает это почти с болезненной отчетливостью. Он мимолётно скользит взглядом по рапорту и немного грустно усмехается самым уголком губ: найдены уже мертвыми, присутствуют повреждения половых органов, характерные для полового акта, произошедшего уже после смерти. — Об этом деле ничего не говорили ни в новостях, ни в коридорах академии, — Уилл задумчиво проходится по одной из фотографий кончиками пальцев. Что-то в ней вызывает в нём смутное чувство неправильности, будто изначально она была другой. Более… живой? — Насколько оно старое? — Я не знаю, — Ганнибал мягко качает головой, откинувшись на спинку стула. В теплом рассеянном свете ламп он выглядит совсем расслабленным, практически умиротворённым. Он внимательно наблюдает за Уиллом, едва заметно улыбаясь и слегка прищурившись, и Грэм, что удивительно, не чувствует под этим пристальным взглядом ни капли неудобства. Ему очень спокойно — так, как не было уже давно. Уилл продолжает внимательно изучать дело, не особо отвлекаясь на принесённый заказ — завтрак по-французски и чашку кофе. Он снова и снова перелистывает страницы, вычитывая слова между строк и вглядываясь сквозь фотографии. Это сложно — поймать нужную волну, настроится на лихорадочную, гулкую мелодию убийцы лишь по сухому официальному отчёту. Гораздо проще, когда есть доступ к телам жертв: можно увидеть гораздо больше, чем видят криминалисты и судмедэксперты. Тело запоминает момент своей смерти — она кроется под тонкой вздувшийся кожей, в потухших глазах и на кончиках опухших пальцев. Уилл чует её, как чует вставшая на след борзая, он хватается и тянет, словно за ниточку, шаг за шагом распутывая клубок интриг и добираясь до глубинной сути. Каждый убийца оставляет на теле жертвы свой отпечаток, и он всегда очень тесно связан с её смертью. Достаточно лишь зацепить — и правда сама выплывет наружу. Так, с одними фотографиями, намного сложнее. Уилл методично раскладывает на столе все свидетельства с последнего места преступления, сортирует их, раскладывает в интуитивно чувствуемом порядке. И закрывает глаза, погружаясь. Картина формируется перед его глазами быстро, деталь за деталью: чувствительное обоняние щекочет затхлый подвальный запах, а на коже зыбким маревом оседает сырая влага. Мягкая полутень не мешает ему рассмотреть податливое хрупкое тело перед собой: это девушка, и она ещё жива. Он её… обездвижил. Чем? Уилл-не-Уилл хищно наклоняет голову, жадно вдыхая запах чужого страха. Он вколол ей какое-то средство: наркотик или сильный миорелаксант, так что пошевелиться она уже не сможет. Странно, но его запах совсем не ощущается. Беззащитная, лишённая возможности пошевелиться — сторонний наблюдатель в собственном теле. Она всё понимает: практически чёрный ужас плещется в глазах с полуопущенными веками, и он гротескно выделяется на белом лице. Уилл-в-чужой-шкуре обходит её по кругу: его движения быстрые и по-звериному хищные. В этом убийце больше зверя, чем человека — Грэм понимает это с отчётливой ясностью — его разум подчинён инстинктам, но они не мешают ему трезво мыслить. Ему нравится убивать так, чтобы жертва оставалась живой ещё несколько часов, нравится видеть, как жизнь медленно покидает её тело вместе с сочащейся кровью, как она погибает в мучительной, долгой агонии. И много после, когда она уже потеряет сознание, когда её пульс будет звучать так слабо, что почти умолкнет, когда её дыхание едва сможет поднимать грудь: он медленно её разденет — нежно, почти любовно — и, едва спустив штаны, осторожно войдёт в тёплое, расслабленное тело. Грэм открывает глаза с судорожным вдохом, хватая ртом воздух. Он уже давно не испытывал настолько яркого сексуального желания, не прикасался к себе с такими мыслями и не смотрел на женщин в поисках спутницы на ночь. Ничего большего, чем естественная утренняя реакция организма. Откровения убийцы не стали для него неожиданностью, но всё же принесли телу определённый дискомфорт. Слишком глубоко он погрузился в чужую шкуру. Уилл свёл ноги, поёрзав и терпеливо переждав короткий момент чужого возбуждения. Он окинул разложенные на столе фотографии мимолётным взглядом, но ни одна больше его не зацепила. — Еда остынет, Уилл, — Ганнибал неторопливо дожёвывает оказавшийся у него во рту кусочек и только тогда спрашивает. — Что-то необычное? — Некрофилию не назовешь чем-то обычным, — Грэм задумчиво кивает, машинально прикусив губу. Голос Лектера: вкрадчивый, бархатный, отдаётся во все ещё помнящем недавнее желание теле странным тянущим чувством. Это немного смущает. — Хотя… Они не совсем правы. Он насиловал этих девушек ещё когда они были живы. Да, это была уходящая жизнь, но она была. Уилл тщательно отгоняет несвоевременные мысли, складывает все фотографии обратно в папку и с чистой совестью принимается за еду. Даже увиденное не может испортить ему аппетит, особенно при том, что он в последний раз ел почти сутки назад. — В отчёте, как я понимаю, указан иной вывод, — Ганнибал тонко ухмыляется. По насмешке, на мгновение мелькнувшей в глубине его глаз, очевидно все его отношение к профессионализму судмедэксперта, заключившего вердикт. В словах Уилла он не сомневается ни на минуту и, на мгновение открыв папку, убирает её обратно в свой саквояж. За то недолгое время, пока он читает экспертизу, в уголках его губ прячется презрение. — Что-то еще? — Он ждёт, пока они не умрут, — Уилл рассеянно протыкает вилкой круглый помидорчик и отправляет его в рот. Капли красного сока на белоснежной тарелке заставляют его мечтательно прищуриться, а тьму внутри голодно заурчать. — Я не совсем понимаю, как, но он рассчитывает время смерти своих жертв с точностью до секунды. И выходит из их тела в то же мгновение, как она испускает последний вдох. Это выглядит будто… — Грэм заминается, подбирая слова. Ему сложно описать схваченное за хвост мимолетное ощущение. — Да? — Ганнибал не торопит его, лишь подбадривает, терпеливо дожидаясь ответа. Есть в этом что-то… джентльменское. — Будто ритуал, — Уилл говорит негромко и неторопливо, будто складывает слова в головоломку. Он задумчиво проводит мягким розовым языком по пухлой нижней губе, слизывая сок, а потом слегка сжимает её зубами, прикусывая. — Ему кажется, что таким образом он забирает у них энергию. Забирает их жизни, чтобы продлить свою. Хотя, даже не столько забирает, сколько… приносит в дар. И взамен как раз хочет получить жизнь. Это что-то околосектантское, почти религиозное. — Ты скептик, — Ганнибал негромко хмыкает. Уиллу кажется, что в его голосе звучит веселая ирония. — Не веришь в магию? — Отчего же, — Уилл улыбается, не согласившись, и доверительно подаётся вперёд, отодвинув тарелку. — До семи лет я верил в Санту, а до двенадцати был уверен, что в День Всех Святых смогу увидеться с матерью. Ганнибал, — Грэм наклоняет голову к плечу, мягко позвав Лектера по имени, — не так важно, во что я верю. Мистика всегда была частью человеческой жизни, но не мне, с моим-то даром, сомневаться в нереальности происходящих событий. Это лишь показатель психической неадекватности, и мне не следует позволять себе шагать ей навстречу. — Значит, ты думаешь так? — Ганнибал тоже наклоняется чуть вперёд, внимательно вглядываясь в чужие глаза. Между ними всего пара сантиметров свободного пространства, а пристальные немигающие взгляды сцеплены, будто звенья одной цепи. Уилл практически ощущает на своих губах тёплое спокойное дыхание и жадно вглядывается в чужие глаза, пытаясь отыскать что-то за привычной умиротворённостью. У Ганнибала расширен зрачок — только один, правый, и Грэм снова невольно задумывается о том, что он скрывает. Вокруг личности Лектера слишком густой флёр загадочности, и он раскрывается очень, очень медленно. Чувство желания разгадать, что же кроется под ним, охватывает Уилла ещё с самой первой их встречи, но сейчас оно накрывает с головой, будто густая, терпко пахнущая солью волна. Он чувствует, что уже не сможет отступиться. И Ганнибал это чувствует тоже. — Любопытно. — Что любопытно? — Уилл почти шепчет, слегка опустив ресницы. Вблизи лицо Лектера кажется мраморно-красивым, словно у античной статуи, и абсолютно спокойным. Знание, что под этим спокойствием тщательно спрятан настоящий водоворот, дурманит. Грэм невольно переводит взгляд на чужие губы. — Изменится ли твоё мнение с течением времени, — Ганнибал выдыхает это, слегка подавшись вперёд, и снова ловит его взгляд. Они проводят несколько секунд в трепетном, осторожном молчании, а затем Лектер в последний раз ласково скользит взглядом по лицу Уилла и с явным сожалением отдаляется, коротко посмотрев на часы. — Полагаю, самое время выдвигаться в сторону Эбигейл. Уилл соглашается с ним с некоторым трудом, словно одурманенный, и тоже отстраняется, легко поднимаясь со стула. Они должны поехать к девочке, которая может стать им дочерью.***
Интуиция поднимает вой ещё на подходе к палате, а тьма внутри подбирается, словно предчувствует предстоящее сражение. Уилл невольно напрягается следом за ними, и в его движениях начинает проскальзывает та самая хищная плавность, что бывает у загнанного зверя. Ганнибал понимает его с полуслова, и Грэм скорее чувствует, чем видит, как стальные мышцы его тела подбираются. Присутствие Лектера — безмолвного и, в то же время, готового ко всему, вселяет в него уверенность. Уилл полностью сосредотачивается на своём предчувствии: он хладнокровно перебирает в голове людей, способных его вызвать, и спустя несколько мгновений презрительно сощуривается. Фредди Лаундс. Кто, если не она? Он уже чует, что сегодняшний день, несмотря на прекрасное начало, может закончиться скверно. Слишком много проблем одним своим присутствием приносит это вездесущая и наглая особа. За несколько десятков шагов он слышит противный звонкий голос, приглушённый из-за толстой стены, и недовольно обнажает зубы. Вся ситуация чертовски раздражает, но Ганнибал понимает с полувзгляда и не позволяет медсестре открыть дверь, приложив сильный палец к мягким губам, призывая к тишине. Почему-то Уилла прошибает от этого жеста. В голове на какое-то время не остаётся ни одной мысли — приятно, пусто, и тянущее чувство, которое он сегодня уже испытывал, снова медленно поднимается вдоль позвоночника, оседая щекочущими мурашками. Он смотрит на этот палец рядом с мягкими, слегка изогнутыми в насмешливой полуулыбке губами, и думает о том, что подпустил того убийцу слишком близко. Должно быть, его остаточные чувства до сих пор оставались глубоко внутри. Должно быть, это именно они вызвали такую реакцию. Из-за двери тем временем раздаётся приглушённый торопливый разговор: — Как они его поймали? — девичий голос мягкий и негромкий, но цепкий. Уилл внимательно вслушивается — он звучит высоко, звонко, наверняка принадлежит Эбигейл. Тьма внутри переминается с лапы на лапу, мечась в сознании и напряженно урча. Ей тоже не терпится наконец поговорить с этой девочкой. — Человек по имени Уилл Грэм, — ей отвечает жесткий, властный женский голос. Грэм хмыкает явственно прослеживающимся в нем стервозным ноткам: у него нет ни малейшего сомнения в том, кто именно находится за этой дверью. Слишком очевидно, все равно что повесить на дверь табличку: «здесь есть Фредди». — Работает в ФБР, но сам не из ФБР… Именно этот момент Ганнибал выбирает, чтобы войти. Он бросает на Уилла короткий тёплый взгляд и решительно нажимает на ручку, открывая дверь. Фредди Лаундс — огненно-рыжая, почти ослепляющая, в вызывающе-узком платье, обтягивающем хрупкое тело, словно вторая кожа, бросает на них мимолётный взгляд хищных голубых глаз, но упрямо продолжает говорить, чуть ускорившись: — Он ловит сумасшедших, потому что сам сумасшедший. Его мысли такие же, не-нор-маль-ны-е, — Фредди сладко улыбается и произносит последнее слово по слогам, будто напевает, насмешливо глядя Уиллу прямо в глаза. Она встает с постели Эбигейл, на которой сидела до этого, быстрым, резким движением, звонко прицокнув высокими острыми шпильками. — Привет, Уилл Грэм. Она не даёт им с Ганнибалом вставить и слова, легко перехватывая инициативу знакомства. Фредди быстрым движением опускает в кожаную сумочку свою визитницу, защёлкивает кнопочку и очаровательнейше улыбается. По крайней мере, этот акулий оскал явно задумывался очаровательным. Лектер следит за разворачивающимся перед представлением с легкой улыбкой. Спереди его руки сцеплены в замок, а на безупречно-прямом сгибе локтя висит легкое осеннее пальто. Уилл ловит себя на мысли о том, что с удовольствием заменил бы его своей рукой, снова прижавшись к сильному телу. Свою одежду он сдал в гардероб, и сейчас чувствует себя немного… открытым. Ганнибал легко лишил бы его этого чувства, да вот только Фредди не тот человек, перед которым можно показать слабость. — Специальный агент Грэм, — Уилл поправляет её, прекрасно понимая, что самостоятельно насаживается на крючок. Ему интересно, что Фредди скажет и как попытается извернуться в последствии. В нём есть необоснованно-твёрдая уверенность в том, что Ганнибал не позволит ей сказать больше, чем можно. — Он хотел сказать, — Фредди резко поворачивается на каблуках к притихшей Эбигейл, сжимающей одеяло в маленьких бледных кулачках, — не совсем агент. Не прошел отбор, потому что слишком, — она игриво вскидывает бровь, проходясь по всему его телу изучающим взглядом. Он кажется липким, но Уилл лишь щурится, не обращая на него внимание, — нестабилен. — Вынужден настаивать, — Ганнибал делает шаг вперёд, вежливо, но непреклонно наклоняя голову. Он машинально закрывает Уилла собой, защищая, и Грэм не может сдержать легкой смущенной улыбки. Его уверенность в Ганнибале в который раз оказалась обоснованной, — на том, чтобы вы покинули нашу компанию. И без глупостей, Фредди. В абсолютно спокойном вежливом тоне проскальзывает тень предостережения: едва заметная, но опасная — словно спрятанный в мягкой кошачьей лапке острый коготь. Лаундс, явно собиравшаяся сказать что-то ещё, осекается на полуслове и звонко захлопывает рот. Уилл задумчиво наклоняет голову к плечу. Ему интересно, почему Ганнибал вызывает у неё такую… опаску. Фредди прихватывает оставленную на спинке стула короткую курточку, дольше необходимого задерживает внимательный взгляд на Эбигейл и, неторопливо покачивая бёдрами, идёт в сторону выхода. Уже в дверях, ничуть не смущаясь обращённых на неё взглядов, она останавливается, словно вспомнив что-то, о чём забыла сказать. — Ах да, — Лаундс оборачивается вполоборота, положив на ручку двери ухоженную бледную ладонь с острыми ядовито-зелёными коготками. — Я буду ждать твоего звонка, моя дорогая. После этих слов она обводит мужчин коротким победоносным взглядом и выходит, притворив дверь. Ещё некоторое время по коридору разносится звонкий стук каблуков, по всей видимости, подбитых железными набойками. Эбигейл судорожно стискивает в тоненьких пальчиках вульгарную визитку и опускает голову, чтобы не видеть легкого осуждения в глазах Ганнибала и Уилла. Она будто сжимается в маленький комочек, лишившись последней возможности защититься. Грэм видит, как напряжено её хрупкое маленькое тельце, как плотно сомкнуты в тонкую линию бледные губы. Она боится. И такой страх — откровенный, открытый, срывающий привычный ритм сердца в бешеный темп, по-своему понятен ему. Он задумчиво кусает губу, вглядываясь внутрь неё, в её глубинную суть. Под кожей у Эбигейл Хоббс сидит паника — сжатый, плотный ком, обхватывающий ветвистыми тонкими щупальцами каждый дюйм её тела. А под ним, совсем в глубине, тщательно скрытый страх иного рода, более животный, более отчаянный. Есть что-то, чем она очень сильно напугана. И, может статься, Джек не зря настаивал на своей версии. Эбигейл не реагирует на изучающие взгляды, всё так же сохраняя молчание, и нервно перебирает в пальцах визитку, но через несколько минут она перестаёт это делать, видимо, немного успокоившись. Уилл и Ганнибал обмениваются короткими взглядами. — Эбигейл, — Уилл говорит мягко, участливо. Так, как говорил бы с ребёнком. Малышка Хоббс, в общем-то, для него ребёнок и есть, — это доктор Лектер. Помнишь ли ты нас? Он ступает на тропу переговоров медленно, осторожно минуя битое стекло неудачного знакомство и поднимающуюся вокруг бурю чужих эмоций. Воздух напряжен, полон нервных коротких импульсов, и только Ганнибал в грозящем разродится хаосе спокоен, словно монолит. Грэм знает, что если перейти грань хрупкого мира, может случиться все что угодно, поэтому не торопится. Он умеет приручать диких зверей, но Эбигейл более разумна и менее подвержена инстинктам. В каком-то смысле это все упрощает. В каком-то — делает намного сложнее. — Я помню тебя, — девушка с трудом сглатывает загустевшую слюну. Её голос сухой и тихий, словно отдаленный предвестник оглушающего грома. Она наконец поднимает глаза, и на место страха в них приходит вызов. Глазами она пошла в отца — Уилл понимает это сразу же, как видит острые дикие лезвия, плещущиеся в холодной бледной синеве. Так смотрит собака, лишившаяся стаи. Так смотрел на него Хоббс, когда перерезал глотку сначала жене, а потом дочери. Эбигейл режет словами ничуть не хуже него: — Ты убил папу. Выстрелил в него из пистолета почти десять раз, а потом, словно этого было недостаточно, попытался спасти меня. Убил. Спас, — она сжимает хрупкую ладошку в кулак. — И что теперь? Уилл прикрывает глаза, обнаженный перед обжигающим напором её слов. Тьма недовольно рычит, приподнимая загривок, но он крепко держит её на цепи. Есть ли ему что сказать? Он смеживает веки и снова смотрит на хрупкий силуэт сжавшейся в комочек девчушки, такой слабой и такой сильной одновременно. Он смотрит на девичью шею, тонкую, как спичка, обмотанную плотным слоем белых бинтов, на видные из-под тонкого больничного платья острые ключицы, разрезающие бледную кожу двумя острыми косыми. Смотрит, и не смеет отвести взгляд. Эбигейл Хоббс нельзя назвать красавицей, в ней нет живой непосредственности Аланы или вызывающей яркости Фредди, но сейчас, в своём оправданном, истинном гневе она завораживает. Эбигейл едва может сжимать хрупкие кулачки, но волю свою держит в железной хватке и взгляд не отводит. И разве может что-то быть более впечатляющим, чем сила, спрятанная под слабостью? — Эбигейл, — Ганнибал вмешивается, когда убеждается, что обе стороны молчат, не собираясь сказать что-то еще. Его голос спокойный и мягкий, но в нём нет и капли жалости или сопереживания. Уилл хмыкает, понимая, что малышка Хоббс невольно вызвала и его уважение. — Ты провела в постели уже несколько дней, может быть хочешь прогуляться? Тут есть прекрасная оранжерея. Эти слова — лишенные осуждения, повседневные — разбивают её оборону, словно безжалостно брошенная умелой рукой граната. Эбигейл коротко, прерывисто выдыхает, смахивает с бледной щеки одинокую прозрачную слезу и едва заметно согласно кивает. Ганнибал предлагает ей помочь встать, но она лишь тихо просит оставить её, чтобы дать одеться. У них есть пара минут, пока она собирается, но ни Уилл, ни Ганнибал так и не роняют ни слова. Лектер лишь кладёт тёплую сильную руку ему на плечо, ласково погладив большим пальцем напряженную мышцу и бросив длинный поддерживающий взгляд. Это приносит немного так необходимой сейчас уверенности, и Грэм даже слабо благодарно улыбается в ответ. Он не знает, что бы делал, если бы Ганнибала не было рядом. Уже когда они все втроём медленно ступают вдоль ровной узкой аллейки, Уилл осторожно подаёт Эбигейл локоть, ненавязчиво предлагая опереться. Хоббс колеблется, но недолго, всего доли секунды и всё-таки принимает помощь, едва уловимо дёрнув уголками губ в признательности. Уилл ведёт её бережно, аккуратно, словно хрупкое сокровище, но не перебарщивает с этим, тщательно балансируя на тонкой грани между вежливостью и чрезмерной заботой. — Нам жаль, что твою маму не удалось спасти, — Уилл неторопливо перебирает слова, подбирая самые нейтральные. Ему сложно понять, как подступиться к Эбигейл — она слишком закрыта и дистанцирована. — Мы сделали всё, что могли, но… — Она погибла, — Хоббс отрезает резко, словно острым кинжалом. В её глазах мелькает отблеск холодного тоскливого пламени. — Я видела, как он убил её. Как падало её тело, как кровь стекла по веранде и по… вам. Она слегка заминается на последнем слове, зябко передернув худенькими плечиками. Ганнибал, не говоря ни слова, молча опускает ей на плечи своё пальто. И столько в этом его жесте самодостаточного, ненавязчивого благородства, что Эбигейл и не думает возражать, лишь негромко поблагодарив. Спустя некоторое время они прогулочным шагом доходят до одинокой деревянной скамейки с витыми железными ручками, и Уилл заботливо помогает Хоббс сесть. Его слегка напрягает её излишняя красочность при описании прошедших событий, но, с другой стороны: разве это не очевиднейшая защитная реакция? Уилл не уверен в этом. Он вообще уже ни в чем не уверен, поэтому, выждав подходящий момент, осторожно касается слабой девичьей руки. В тьму, таящуюся в тщедушном тельце, он проваливается сразу с головой, захлебнувшись в пронизывающем её холоде. Эта тьма не похожа на ту, что у него внутри — она равнодушная, хладнокровная и безразличная. Склизкий, пугающий комок под рёбрами, жадно присосавшийся к несчастной душе. Это пугает. Эбигейл будто бы давно разучилось понимать, какого это — не замерзать. Мысли текут в её голове плавно, заторможенно, словно лишенные подвижности из-за низкой температуры воды рыбы. Медленные, но готовые в любой момент прыснуть в сторону, стоит только опасности появиться в поле зрения. Он шагает дальше, глубже, перебирает её воспоминания, проскользнув под тонкую кожу. Ему видится жесткая оленья шерсть, испещрённая багряными каплями свернувшейся крови, и холодный горный ручей, в котором худой бледный мужчина моет руки. Он чувствует насыщенный привкус пороха в воздухе, запах железа и боли. Уилл видит это словно наяву: отец стоит позади дочери, ласково положив сухую ладонь на тонкую талию, и учит её стрелять. Он помогает прицелиться, поддерживает согнутую в локте руку и осторожно шепчет на ухо. В его голосе радостное возбуждение и нетерпение, а дыхание слегка сладковатое, оно тоже пахнет кровью. Они охотятся вместе не только на животных. — Он был любящим отцом, — Эбигейл заправляет за ухо выбившуюся прядь волос и рассеянно поглаживает кончиками пальцев прикрытую шелковым шарфом шею. Она словно осекается и скромно опускает руки на колени, сложив их лодочкой и поглаживая большим пальцем вторую ладонь. — Он утешал меня до самого последнего мгновения, всё повторял, что ему жаль, что он любит меня… Любил. Папа собирался покончить с этим, — она сглатывает, смачивая слюной пересохшее горло, и опускает глаза. Спина у неё прямая, словно стальная балка: — с этим всем. Когда он держал меня, как щит, то шептал, что я его любимая дочь. Уилл ловко выходит из её сознания с последними словами, легко отделяя от себя чужие мысли. Он уже отпустил от себя Хоббса, прошёл через его путь целиком и прожил достаточно его жизни, чтобы не подойти слишком близко к Эбигейл. Грэм мягко прищёлкивает пальцами перед её лицом, загруженном воспоминаниями, привлекая внимание: — Эбигейл, если ты говоришь, что он был любящим — я тебе верю. Но не стоит зацикливаться на том, насколько вы похожи. Ты — это ты, а не отголоски его безумия. Он плавно опускается на корточки, чтобы их глаза были на одном уровне, и участливо ловит её взгляд. В нём больше нет того дикого отторжения, что раньше, нет той настороженной ярости. Под внешним слоем гневной бравады скрывается хрупкость и потерянность. Уилл понимает это, ему знакомо чувство брошенности. — Я… — она часто моргает, пытаясь смахнуть накатившие слёзы, — я не только таким его знала. Грэм некоторое время смотрит за тем, как она пытается справится с бушующими эмоциями, медля. Тьма внутри неуверенно переминается, и почти робко касается его разума, подталкивая вперёд. Уилл все же решается и осторожно берет в свою ладонь лёгкие девичьи пальчики, лишь убедившись, что он не встретит сопротивления. У Эбигейл хрупкие, маленькие ладошки с коротко остриженными ноготками, тонкими и ломкими, лишёнными лака. Испытывала ли она сожаление, когда помогала отцу убивать, боялась ли того, что девушки были одного с ней типажа? Одно он понимает горько, но отчётливо: такая как она могла убивать, даже если и не хотела. Грэм видел достаточно в её голове и в её глазах, чтобы быть в этом уверенным. Но задать эти вопросы Уилл не готов ни ей, ни себе, ни, тем более, Ганнибалу. — Эбигейл, — Лектер будто чувствует, что Грэм о нём подумал, и в воздухе раздаётся его тихий спокойный голос. Всё это время он молчал, позволив Уиллу взять инициативу в разговоре в свои руки и наблюдая со стороны. Грэм замечает, что он в принципе любит оставаться сторонним наблюдателем, — не позволяй страху завладеть тобой. Ты знала его разным, потому что ни один человек не может быть одинаковым все время. В его словах звучит весомая, решительная уверенность человека, ни капли не сомневающегося в том, что он говорит. Уилл невольно думает о том, что Лектер может быть очень убедительным, если того захочет. Он из людей того склада ума, что умеют заставлять верить в их слова, сколь бы они ни были далеки от правды. — Но… — Эбигейл хочет возразить, но осекается, оборвав себя на полуслове, когда Уилл предупредительно сжимает её пальцы. Он улавливает, что она хочет сказать: «но у меня могут быть проблемы из-за того, что я знаю» и вовремя останавливает её, прекрасно понимая, что Лектер и сам всё поймёт. Конечно, у неё ещё будут проблемы, но все они, за исключением, разве что, Джека постараются отодвинуть их на как можно больший срок. Уилл понимает, что каждое слово, сказанное ей, может быть использовано против неё, даже если кажется, что рядом только они. Он старается не пугать её сейчас, скрыв мысли за мягкой улыбкой, и его нервозность выдает только едва уловимо дёрнувшийся уголок губ, когда он снова говорит: — Если ты боишься кошмаров, то мы поможем тебе. Не стесняйся просить — если понадобится женское участие, то всегда есть доктор Блум, — он отпускает её безвольную руку из своей ладони и снова присаживается рядом, отпуская её и позволяя девочке почти полностью выйти из его поля восприятия. Ганнибал делает к нему несколько неторопливых шагов, приближаясь и переводит всё своё внимание на пестреющую ярко-зелёными, несмотря на время года, растениями оранжерею. Уилл понимает, что, при всей внешней инфантильности, Ганнибал внимательно прислушивается к их диалогу, а его поразительный мозг работает с дикой скоростью, анализируя их обоих одновременно. Грэм позволяет себе полностью сосредоточиться на разговоре, отпуская анализ на ганнибалов откуп. — Я боюсь кошмаров, — Эбигейл едва заметно наклоняет голову, неохотно кивая, и снова нервно проводит пальцами по шее. Уилл задумчиво кусает губы, думая, что это уже входит ей в привычку. — Невозможно так просто отпустить то, что тебе довелось пережить, — он говорит негромко, понимающе, тщательно не позволяя всколыхнувшейся тьме слишком близко подобраться к своему дрогнувшему сердцу. — Это надо принять и пропустить сквозь себя — всё, до последней капли — и только тогда тебе станет легче. Я понимаю тебя как никто, Эбигейл, можешь мне поверить. — Ты тоже боишься кошмаров? — она слегка склоняет голову к плечу, смерив его изучающим взглядом. В её глазах отражается робкая попытка пойти навстречу, найти что-то общее. И Уилл, не раздумывая, кивает. Боится ли он на самом деле? И да, и нет. Вернее, не совсем не их, а того гнилостного пустого послевкусия, которое они оставляют после себя. Он знает, каково чувствовать себя одержимым чудовищем, вскакивая в холодном поту, и смахнуть с себя это липкое, мерзкое ощущение совсем не просто. Эбигейл молчит некоторое время, словно решается, а затем резко поворачивается к нему всем корпусом, впивается острым, полным почти больной горячности взглядом и выпаливает, не давая себе времени передумать: — Убийство, даже если оно необходимо по службе, оставляет за собой такой след? Что-то в том, как она произнесла «такой след» смущает Уилла. Он понимает о чём она, но не совсем может найти слова, чтобы описать и объяснить правильно, так, как нужно. Уилл медлит, слегка потерявшись, и собирает свои мысли, чтобы найти ответ. Тьма тоже отмалчивается и только осторожное прикосновение руки Ганнибала к плечу возвращает его обратно в реальность, вырывая из задумчивости. Он поворачивает голову, видя тень обеспокоенности в глазах Ганнибала и улыбается ему самыми кончиками губ, легко коснувшись своими пальцами его ладони на своём плече, благодаря и уверяя, что он в порядке, одновременно. Чужое тепло позволяет ему сосредоточиться и все же ответить Эбигейл, так и не отведшей от него взгляда. — Всё, что мы переживаем, оставляет на нас свой след, — он тянет слова, слегка прищурившись. — Только нам самим предстоит понять, насколько он ужасен. — Я хочу домой, — с тонких бледных губ Эбигейл Хоббс срывается резкий, сдавленный звук, похожий на задушенный всхлип. В нём звучит совсем ещё детское отчаяние. — Значит, ты в него попадёшь, — Ганнибал говорит уверенно, твёрдо, и слегка сжимает пальцы, которые всё ещё лежат у Уилла на плече. Грэм видит, как девочка прерывисто выдыхает и усмехается, понимая, что звуки голоса Лектера вселяют спокойствие в них обоих. На этом их встреча заканчивается. Они молча проводят Эбигейл до палаты, не пытаясь ободрить её ни словом, ни прикосновением. Она раскрылась им сегодня, хотела того или нет — под жесткой оболочкой скрыт хрупкий цветочек, свернувший в бутон каждый тонкий лепесток, чтобы скрыть трепетно стучащее в груди сердце. На её щеках горит лёгкий румянец, несмотря на тёплое пальто Ганнибала и отсутствие ветра, а тело бьет мелкая дрожь. Эбигейл дрожит, но скорее от внутреннего холода, чем от внешнего или страха. Уилл понимает это. Пожалуй, он понимает её больше, чем любого маньяка, убийцу или простого человека. И поэтому ему очень её жаль. Недопустимое по отношению ко многим чувство, но сейчас она кажется столь ранимой, что Уилл разрешает себе немного жалости. Бережной и терпкой, как многолетнее вино. Такое, какое можно пить только небольшими порциями, тщательно наслаждаясь каждым глотком и запечатляя в памяти вкус, чтобы сполна насладиться богатым букетом. — Что думаешь? — Ганнибал даёт ему время на раздумья и спрашивает только когда они уже идут в сторону оставленной машины по дорожке от больницы. В его голосе звучит ненавязчивая задумчивость. — Она казалась искренней. — Она боится, — Уилл отстранённо отзывается, перебирая в памяти чужие фразы и реакции, воспоминания и неосознанные жесты. — Но не меня или тебя. Что-то в прошлом, связанное с отцом. Он уже думает завести речь о её отношениях с Хоббсом, но Ганнибал приостанавливается и мягко придерживает его за руку, заставляя сбавить шаг следом. Уилл недоуменно смотрит на него, но осознаёт причину лишь отследив чужой взгляд. Лектер увидел, что их поджидает одна навязчивая мушка, и счёл нужным предупредить: — Уилл, я понимаю, что в нашем общем списке раздражающих людей Фредди Лаундс находится на первом месте, но, прошу, не кидайся опрометчивыми словами, — в его тоне едва заметная нотка раздражения и мягкое предостережение. Ганнибал явно тоже не в восторге от слишком частого общения с журналистами. Грэм коротко кивает, внимательно впиваясь взглядом в невысокую фигурку рыжей бестии и с мрачным предвкушением ожидая предстоящего разговора. После времени, проведённого рядом с Эбигейл, в её чувствах, ему холодно. Кончики пальцев покалывает, словно он погрузил их в ледяную воду, сердце стучит немного замедленно и очень отчётливо, а мысли ясные, как никогда прежде. Сейчас он действительно будет следить за тем, что говорит, и скажет всё именно так, как ему хочется. Понравится ли это Джеку Кроуфорду — уже совсем другой вопрос. — Специальный агент Грэм, — репортёрша счастливо спешит им наперерез и растягивает губы в широкой улыбке, так, что белые зубы ослепительно сверкают на ярком солнце. Уилл давит в себе желание отвернуться. — Мы так и не были представлены друг другу официально. Фредди Лаундс. Уилл смотрит на протянутую ему изящную ладонь с длинными белыми пальцами и позволяет себе небольшую шалость, легко касаясь губами тыльной стороны кисти. Он не разрывает зрительного контакта с пристальными голубыми глазами и хищно щурится погасшей улыбке. Она безумно его раздражает, и он позволяет тени оскала скользнуть в безупречно-вежливой улыбке. Ганнибал всё-таки пагубно на него влияет. — Не сказать, что я рад нашему знакомству, мисс Лаундс. Желаете получить для своей статейки как можно больше моих слов? — его тон вышколенно-равнодушный, словно они говорят о погоде. В глазах Фредди мелькает злость. Ганнибал, снова наблюдающий представление со стороны, тихо хмыкает, но не вмешивается. — Нет, — она не позволяет эмоциям взять верх и снова тянет яркие алые губы в улыбке, придавая по-птичьи заострённому лицу фальшиво-добродушное выражение, — Я хочу извиниться. Мое поведение было излишне агрессивным и неправильным. Пагубным, да? — Мисс Лаундс… — Лектер слегка хмурит брови, собираясь вмешаться, но останавливается, когда чувствует прикосновение ладони Уилла к своему торсу в лёгком просящем жесте — остановись. Грэм выглядит совершенно расслабленным, словно играющая с загнанной в угол крысой кошка, так что Ганнибал смеряет его заинтересованным взгляда и отступает — он совсем не прочь посмотреть на Уилла во время охоты. В конечном итоге, есть ещё кое-что, крайне его интересующее: экстравагантная женщина, сидящая на пассажирском сидении в машине Фредди. Она внимательно следит за развернувшимся диалогом, разве что не записывает в свой блокнот, видимо, читая по губам. Её пальцы с вызывающим салатовым лаком на длинных заострённых ногтях, похожих на когти хищной птицы, сжимают такое же зеленое перо. Лектер беззвучно хмыкает, окончательно убеждаясь в своей несложной догадке. Есть что-то ироничное в том, настолько иногда коллеги по роду деятельности схожи между собой не только психологически, но и физически. Сложно понять, издержки ли это профессии или всё-таки определённый критерий отбора. — Что-то еще? — Уилл забавляется, подначивая её, с показательным равнодушием глядя на чужие ужимки. Ему интересно, какой козырь небезызвестная своей непредсказуемостью в определённых кругах Лаундс может предложить. — Лишь извинения? — Слушайте, Уилл, — Фредди опускает напускное добродушие, как только видит отсутствие реакции и становится по-деловому серьёзной. Маска меняется на её лице в долю мгновения и Грэм невольно восхищается чужой стервозностью. Тоже достижение какого-то рода. — У нас разные причины быть тут, общаться с Эбигейл, подстрекать друг друга, но ведь это не повод разрушать возможную дружбу? — Вы назвали меня сумасшедшим в присутствии ребёнка, чьего отца я убил, — Уилл ухмыляется, заправляя за ухо выбившуюся непослушную кудряшку и слегка приподнимает брови. Он чувствует азарт. — Это тоже не повод? — Я могу это исправить, — Фредди бросает короткий взгляд на сосредоточенного Ганнибала и быстро добавляет: — Если в этом есть необходимость. — Вот как, — Уилл вежливо кивает. Ему нравится дразниться с ней, перевернув ход игры в свою пользу. Это забавно. Фредди ждёт ещё несколько секунд в поисках хоть какой-то реакции на свои слова, но их нет. Она сжимает ручки сумки до побелевших костяшек и, тщательно сдерживаясь, цедит: — Знаете что ещё я могу? — она слегка наклоняет голову, спрашивая скорее риторически и привлекая к себе внимание обоих. Уилл следит за ней с интересом исследователя-патологоанатома. Ему хочется узнать, что она приготовила напоследок. — Сделать всё настолько хуже, что даже ваше, или доктора Лектера, природное обаяние не спасёт ситуацию. Можете мне поверить, я это умею. Она высоко вздергивает острый подбородок, с вызовом смотря Уиллу в глаза. Сейчас, глядя на неё, Грэм вполне может понять, почему много лет назад по всей Европе разгорелись костры Святой Инквизиции. Если в тех женщинах, что когда объявили ведьмами, была хоть доля упрямого вызова Фредди Лаундс, удивительно, что выжили хотя бы некоторые. Впрочем, нельзя недооценивать их изворотливость. — Мисс Лаундс, — Уилл кривит губы в снисходительной усмешке. В глазах у него пляшут весёлые огоньки, — ну разве это умный поступок — играть с огнём? Тем более так лицемерно… Дайте догадаюсь: «Разве может быть психически здоровым человек, который всю жизнь думает об убийствах?» Уилл хочет добавить еще: «и который может выбрать вас своей следующей жертвой», но вовремя останавливается. Это уже слишком, даже для него. Но, наблюдая за тем, как алчно загораются кристально чистые голубые глаза Фредди, как улыбка на ее лице становится слащаво-довольной, он чувствует лишь мстительное удовольствие. Приторно-сладкое выражение на ее лице невероятно сильно хочется стереть, поэтому он завершает разговор на опасной ноте. — Таким вы хотите видеть следующий заголовок с моим именем? — Уилл дергает губами в оскале и чуть наклоняется вперёд, понижая голос. Он бросает собаке кость и прекрасно отдает себе об этом отчёт, — так вперёд. Надо же всё-таки иногда подкармливать своих внутренних демонов, а как мисс Лаундс перестанет его раздражать своим существованием, если перестанет выворачивать его слова наизнанку и преподносить под вкуснейшим соусом? К тому же, это принесёт Джеку Кроуфорду множество приятнейших минут. Чем не идеальное развлечение? Ганнибал рядом негромко смешливо фыркает. Вот и Уилл думает так же.