Пути, которыми мы идём вниз

Как сильно меняется жизнь человека после того, как он на тридцать девятом году жизни обнаруживает в себе внезапную влюблённость, а потом практически напрямую признаётся о ней тому, к кому и испытывает эти самые чувства? Уилл Грэм не думает о подобных вещах примерно со времён колледжа, хотя и тогда был занят несколько другим: давящее осознание собственного дара, постоянное мельтешение чужих мыслей и сознаний, постепенное привыкание к назойливым человеческим чувствам — это явно не то, что особо располагает к романтике. Он помнит свою усталость и измождённость, помнит настойчивость нечастых пассий, всё-таки умудрившихся добраться до его тела, помнит, как решил, что не нуждается в любви и отношениях. Сейчас, в первый день ноября, Уилл Грэм просыпается около десяти часов утра, неторопливо выгибается на мягких подушках, чтобы как следует потянуться, и вполне уверенно может сказать, что если его жизнь со вчера как-то и изменилась, то исключительно в лучшую сторону. Он чувствует себя расслабленным и отдохнувшим — всё его тело переполнено приятным ощущением утренней неги, а заглядывающие в окно тёплые солнечные лучи ласково скользят по обнажённой коже. Уилл позволяет себе подольше поваляться в кровати, наслаждаясь блаженными мыслями о том, что ему никуда не надо идти, и лишь после этого расслаблено выскальзывает из одеяла. Пол приятно холодит босые ноги, и Грэм мурлычет себе под нос «Comme ci, comme ça», пока идёт в ванную, чтобы умыться. Дом, в который его привёз Ганнибал, оказался на удивление свободным: он включал в себя три этажа и огромный подвал. В каждой комнате, предполагающей размещение гостя, была небольшая ванная, оборудованная всей необходимой сантехникой, что невероятно удобно — не приходилось ждать, пока столь значимое в повседневной жизни помещение будет освобождено другим жильцом. Холодная вода смывает остатки сонливости, и Уилл расслабленно встряхивает головой, а затем методично приводит в порядок немного отросшие за последнее время кудри. Ему некуда спешить и не о чем беспокоиться — Том озаботился даже тем, чтобы все его собаки с удобством разместились во дворе и имели не только будки, но и постоянные запасы еды. Всё, что в итоге Грэму остаётся — расслабиться и получать удовольствие от незапланированной поездки за город. Несмотря на то, что его собственный дом тоже находится далеко от шума городских улиц, в уютной тиши деревьев, сон в своей постели и в чужой ощущается совершенно по-разному. Даже воздух кажется другим: более прохладным и свежим, слегка отдающим озерной влагой. Уиллу нравится здесь жить, нравится своё состояние расслабленности и покоя, нравится то, что он, неожиданно, не один. Чисто теоретически, он должен чувствовать себя напряженно в достаточно большой компании: в шаговой доступности от него Ганнибал, Том, Эбигейл и даже Алана, которая предпочла задержаться с ними дольше, чем на несколько дней. И это если не вспоминать о кучке собак, паре приблудных котов, одном малоговорящем попугае и целом полчище чаек. На самом же деле, Уилл ощущает себя на удивление комфортно. Эти люди привычны ему — их присутствие не давит и не поглощает, оно даже кажется приятным. Словно его окружает семья. Уже в который раз за последнее время Грэм невольно вспоминает отца — их тихие вечера у камина за чтением книг, негромкие разговоры обо всём на свете и уютное молчание. Сейчас Уилл окружён шумом и шутками, даже несмотря на то, что несколько потерян для остального общества, это всё равно кажется уютным. Никогда раньше ему не доводилось ощущать такого среди людей. Грэм неторопливо облачается в свободную легкую рубашку и удобные брюки, опускает ноги в домашние туфли и легко соскальзывает к деревянным ступенькам, ведущим на первый этаж. Он улавливает отголоски чужого смеха и обрывки шутливого диалога ещё задолго до того, как видит окруженного нетерпеливо дожидающимися сладостей дамами Ганнибала. Лектер бархатисто посмеивается, с удовольствием делясь секретами приготовления зефирных привидений, восседающая на столешнице Алана со здоровенной чашкой кофе беззлобно язвит, а Эбигейл… Уилл не уверен, но ему кажется, что она просто развлекается и мешает, пытаясь незаметно стащить крем из общей миски, пока Ганнибал поворачивается к ней спиной. Она выглядит абсолютно счастливой и довольной шалостью, когда ей это всё-таки удаётся, и что-то подсказывает захихикавшему Грэму, что дёрнувший уголком губ Лектер прекрасно заметил все её преступные поползновения. — Привидения? — Уилл даже не пытается сдержать улыбки, когда облокачивается на перила, задержавшись на лестнице, и позабавленно смотрит на синхронно вскинувшую головы компанию. Он слегка приподнимает правую бровь: — Вы решили устроить массовые поминки? — Так Хэллоуин же! — Эбигейл слегка подпрыгивает на месте и энергично машет ему узкой бледной ладошкой. — Мы не праздновали в саму ночь, но я все еще ощущаю аромат дня всех святых! Присоединяйся, Уилл, мы только закончили с приведеньицами, на очереди корзинки с отрубленными головами, печенья-пальчики и кровавое желе с глазами. Еще доктор Лектер запланировал мясное блюдо и… и много чего ещё из того, что я не смогу выговорить. — Magret de canard, — беззлобно усмехнувшийся Ганнибал говорит по-французски, и его голос звучит ещё более завораживающе, чем обычно. Уилл прекрасно знает французский — он любит этот язык и его звучание, и у Лектера безупречное произношение, из-за чего он кажется мурлыкающим. — это к ужину. К обеду pot-au-feu — на первое, и aligot с côtelette de volaille — на второе. На поздний завтрак могу предложить омлет и круассаны, — он скользит по Грэму мягким, тёплым взглядом и подмигивает. — Cuisine française? * — Уилл слегка склоняет голову к плечу, позволяя волосам игриво скользнуть по лицу, и неторопливо спускается по лестнице вниз. Алана лукаво смотрит то на него, то на внимательно следящего за каждым его движением Ганнибала, и скрывает улыбку в кружке. Грэм милостиво позволяет ей развлечься за их счёт, легко скользнув к высокой барной стойке, за который скрыт Лектер. — Утка, говядина с овощами и пюре с котлетой? — он перечисляет блюда без запинки, внимательно всматриваясь в довольно сощурившиеся глаза Ганнибала. Ожившая внутри тьма недвусмысленно настаивает на том, что и утка, и говядина — на самом деле мясо одного сорта, не имеющего к обычным животным совершенно никакого отношения. Уиллу кажется, что он разгадал истоки внезапного пристрастия именно к французской кухне, но он всё равно спрашивает, пряча усмешку: — С чего такая страсть к лягушатникам? — Том настоял, — Ганнибал отвечает ему с нежной улыбкой, но Грэму кажется, что под ней скрыта хищная опасность. И это чувствуется восхитительно чарующе. — Он сказал, что так будет вкуснее. Как спалось? — Превосходно, — Уилл бросает на Лектера короткий взгляд из-под ресниц, слегка помедлив, а затем неохотно переключает своё внимание на Алану. Было бы странным так явно игнорировать всех, кроме Лектера, даже несмотря на то, что Грэму хочется сосредоточить на нём всего себя. Он уверен, что если бы они сейчас были одни, то всё-таки не удержался бы: легко перегнувшись через барную стойку и опираясь о неё самыми кончиками пальцев, всё-таки сорвал бы поцелуй, на который не решился тогда, на пристани. Но Алана и Эбигейл всё ещё рядом с ними — и они внимательно, чуть ли не затаив дыхание, следят за каждым их словом. Поэтому Уилл лишь дружелюбно спрашивает: — Алана, ты тоже ночевала тут? — О, да, — Блум отвечает с удовольствием, явно наслаждаясь всей ситуацией и своим тут присутствием. Она слегка покачивает висящими в воздухе ножками, как всегда безупречно изящная в светло-бежевом брючном костюме, и выразительно пододвигает опустевшую чашку к Ганнибалу. — Не смогла уехать, представляешь? Отменила на сегодня все дела, а завтра-послезавтра два выходных. Думаю, вот, остаться ещё. Ты не против? — С чего мне быть против? — Грэм негромко смеётся, прекрасно понимая, что вопрос Аланы риторический. Почему-то сейчас она кажется ему куда более близкой, чем тогда, когда он был в неё влюблён. Неодобрительно покачивающий головой Лектер вручает ей явно далеко не первую за сегодня кружку кофе, осторожно вкладывает ещё одну в руки Уиллу, а третью — практически белую от молока и с плавающими зефиринами — даёт Эбигейл. Уилл благодарно улыбается, позволяя себе немного продлить прикосновение, касаясь пальцев Ганнибала кончиками своих, и опять ловит себя на мысли о том, что вокруг семья. — К тому же, раз уж это дом Тома, то его и надо спрашивать. Где он, кстати? Он не сразу замечает, но отсутствие шумной язвы всё равно рано или поздно бросается в глаза. Уилл с некоторым удивлением отмечает, что, кажется, совсем свыкся с его постоянным присутствием где-то неподалёку и остроумными, хоть и порой слегка ворчливыми, фразами. Привыкнуть к Тому оказалось неожиданно просто. — Решает политически важный вопрос, — Лектер поводит плечами, отвечая несколько уклончиво, и хмыкает: — Отругает всех, кого должен, вдоволь потешит своё эго ощущением власти, и вернётся, чтобы снова надоедать нам всем своим терпким присутствием. — Терпким может быть вино, но не человек! Уж тебе-то должно быть стыдно об этом не знать, Ганни, — звонкий и слегка возмущённый голос доносится из-за его спины словно по расписанию. Уилл смеётся над тем, как Ганнибал закатывает глаза, бросив себе под нос что-то вроде: «Как всегда вовремя, ну кто бы сомневался», а затем оглядывается, чтобы поприветствовать Тома. Старший Лектер выглядит довольным, словно здоровенная, сытая змея, и даже счастливым. Он одет как всегда презентабельно: в черные брюки и светлую рубашку с алыми запонками, не застегнутую на пару верхних пуговиц. Куда больше уилловского внимания привлекают его руки — на них тонкие белые перчатки, а в левой и вовсе зажата длинная тонкая трость с витой рукояткой. Это что-то новенькое в его образе, но Грэму определённо нравится. Он невольно переводит взгляд на Ганнибала, сравнивая: тот одет в светлый хлопковый костюм, пренебрёгший лишь пиджаком, но даже сейчас не изменяющий своему привычному стилю, а на поясе у него с тщательно выдержанной небрежностью повязан фартук. Эбигейл же, возбужденно мечущаяся по кухне, кажется сбросившей старые оковы — на ней тонкое шерстяное платье с высоким воротом, подчёркивающее ладную женственную фигурку, но лишённое вызывающей пошлости. Она не выглядит как подросток — скорее как молодая женщина, уже видавшая зло, но не лишившаяся доли детской наивности. Лектеры неизменно обмениваются несколькими шпильками под всеобщее хихиканье, а затем они завтракают все вместе, шутя и обсуждая то, как умудрились пропустить ночь с тридцать первого на первое. В процессе Уилл с некоторым удивлением узнаёт, что Том почему-то искренне ненавидит этот праздник и каждый год предпочитает сбежать куда-нибудь подальше от родных, лишь бы «не испытывать своё терпение этой тыквенной чушью». — Наряжать дом! — Том почти плюётся, когда выразительно рассказывает о своём отношении к Хэллоуину. — И это в эту-то ночь! Этот несносный мальчишка… Иногда я искренне не понимаю, как его только земля носит. — Это он о своем муже, — Ганнибал слегка наклоняется к вопросительно вскинувшему брови Уиллу, и послушно объясняет ему причину томовой экспрессивности, пользуясь моментом, пока сам Том останавливается и злобно делает глоток воды. Его горячее дыхание приятно щекочет ухо, и Грэм придвигается чуть ближе, убеждая самого себя, что делает это исключительно ради того, чтобы лучше слышать. — Можно сказать, что этот праздник их свёл, но это, мягко говоря, была не самая лучшая ночь в их жизни. Грэм не спрашивает больше, чем Лектер говорит — он в принципе не принимает особо участия в активном разговоре, предпочитая слушать и впитывать в себя теплую домашнюю атмосферу. А ещё — да — Уилл постоянно смотрит на Ганнибала. Он выглядит спокойным и расслабленным, по-хозяйски откинувшись на спинку удобного кресла и закинув ногу на ногу. В одной руке он всегда держит бокал или, как сейчас, чашку кофе, а пальцами второй рассеянно постукивает по подлокотнику, выбивая незатейливый мотив. Лектер внимательно следит за всеми и часто кидает случайные взгляды в сторону Уилла. Когда они пересекаются — оба отводят глаза и немного нелепо улыбаются. Очень странно чувствовать себя влюблённым школьником, когда тебе без года сорок, но Уиллу определённо нравится.

***

Уиллу непривычен отдых в прямом понимании этого слова. Всю свою сознательную жизнь он или учился, или работал, иногда и вовсе совмещал, а единственный за всё время отпуск был ему, фактически, навязан. Много лет назад, после ранения и спровоцированного им нервного срыва, его на две недели отстранили от службы, сначала заставив лечиться, а после — маяться от безделья и тоски в пустом доме. Не то чтобы после того случая Грэм испытывает в отношении слова «отпуск» особо положительные ассоциации. После того как он сменил профиль с агента ФБР на профессора Грэма в Академии, положенные выходные неторопливо и методично копились в его личном деле, будучи практически неиспользуемыми. Поэтому сейчас, когда пара дней неожиданной рефлексии прошла, он внезапно обнаружил себя в доме Тома Лектера с полной свободой действий в руках и полным непониманием, что именно с этой свободой делать. Уилл, пожалуй, не умеет отдыхать. Нет, конечно, он знает, как можно хорошо расслабиться — размякнуть в обжигающе-горячей ванне с бокалом красного вина и любимой книгой, всласть поваляться в уютной кровати, но на этом его представления об отдыхе как-то сами собой заканчиваются. Что делать, когда в твоём распоряжении куда больше, чем пара часов, он не представляет абсолютно. Пример Аланы и Эбигейл не помогает — они уютно устроились в гостиной, обложившись одеялами и заботливо приготовленными Ганнибалом закусками, и с самого утра занимались исключительно просмотром какого-то сериала и нещадным его комментированием. Уилл особо к ним не прислушивается: кажется, они сплетничают обо всем на свете, начиная с внешности героев и заканчивая глубинным смыслом, вложенным в сериал создателями. Иногда это доходит до абсурда, и они просто упоительно заливаются хохотом от собственных шуток, даже не думая ставить серию на паузу и пропуская половину. Судя по всему, им нравится сам процесс, но Уилл сильно сомневается, что сможет втиснуться в этот сплочённый дуэт. Грэм лишь смешливо качает головой, когда из гостиной раздаются особенно громкие, возмущённые крики и что-то похоже на «Так и знала, что он козёл!», и направляется в сторону кухни. Там Ганнибал как раз заканчивает последние приготовления в компании неизменно недовольного Хеллоуином ворчащего Тома и что-то подсказывает Грэму, что вот в их общество он вполне может влиться. — …невыносимые спиногрызы, — эта фраза становится первым, что Уилл слышит, когда заходит на кухню. После завтрака он уже успел отправиться на пробежку, покормить хлебом плавающих в озере уток, поиграть с соскучившимся за прошедшие несколько дней собаками и, в завершение, принять освежающий душ. Сейчас едва полдень, но Грэм уже чувствует себя удивительно счастливым. Том, судя по всему, его настроение не разделяет: — Мелкий Малфоишь их совсем разбаловал, представляешь? — возмущённо помахивающий бокалом с вином Лектер трагично жестикулирует свободной рукой и делится с колдующим над плитой Ганнибалом очередной драмой. — В прошлом году я проснулся от того, что по мне ползали. По мне! Никакого уважения в собственном доме, а дракклов Поттер смеялся как ненормальный и делал эти отвратительные снимки на память. Ну вот как это называется, а? — Они просто хотят показать тебе, что в этом празднике нет ничего… мрачного, — Ганнибал пожимает широкими плечами, слегка растерянно поддерживая разговор, и случайно натыкается взглядом на беззвучно хихикающего Грэма, стоящего в проходе. — Уилл, — Лектер тепло улыбается краешками губ и бросает немного ехидный взгляд на оживившегося с приходом нового слушателя Тома. — Присоединяйся. Я слушаю бесконечный поток жалоб от Тома и уже не знаю куда девать свои уши — он начинает повторяться. Ганнибал каким-то неведомым образом помимо активного участия в разговоре умудряется одновременно перемещаться между тремя плоскостями: барной стойкой, за которой с удобством устроился показательно страдающий Том, столешницей, на которой лежали нарезанные с безупречной четкостью овощи и мясо, и духовкой, в которой, судя по всему, запекалось что-то пряное. Уилл с удовольствием наблюдает за плавными, размеренными движениями готовящего Лектера и с охотой пристраивается на соседнем от Тома высоком стуле. — А вот и неправда! — старший Лектер деланно возмущается, но всё впечатление портит его тонкая язвительная усмешка. — Тебе нравится слушать мои жалобы, они дают тебе призрачное ощущение причастности к дому. Уилл, вина? — Спасибо, — Грэм мягко кивает, благодарно улыбнувшись, и подпирает подбородок кулаком, с интересом наблюдая за развившим бурную деятельность Томом. Он охотно опустошает початую бутылку, пододвигает к нему глубокую тарелку с печеньем и тянется за новой. Уилл любопытно осматривает очаровательные сладости: здесь есть небольшие округлые привиденьица, выбеленные черепки и косточки, на удивление реалистичные конечности и глаза, а парочка и вовсе в форме языков. Последние вызывают у Грэма особое внимание, и он берёт одну, заинтересованно отмечая, что на ощупь она очень мягкая. — Лакрица, — Ганнибал хмыкает, предвосхищая вопрос, когда видит, как Уилл осторожно вертит сладость в пальцах. В глазах у него пляшут смешинки. — Сначала я думал о зефире, потом о мармеладе… даже смотрел на рецепт маршмэллоу, но остановился на этом варианте. Она замечательно тянется и очень простая в приготовлении. — Для кого просто, а для кого-то целое испытание прочности, — Том ворчит, явно вспомнив не самый удачный случай готовки в своей жизни, а затем снова перехватывает инициативу в разговоре: — Возвращаясь к празднику, как в дне всех святых может не быть мрачности? Стоит вспомнить хотя бы те же кельтские предания, где отмечалось, что в этот день грань между мирами живых и мертвых стирается, и вся нечисть благополучно спускается в наш мир. Или вот, например, изыскания Вуду, — Лектер экспрессивно машет руками, увлечённо вещая, но при этом не забывает ни о вине, ни о сладостях, — уважаемый барон Суббота, спускающийся к людям и развращающий неокрепшие умы. Да, он может даровать исцеление, но также способен и на худшие проявления своей неуемной натуры. — Ну да, — Уилл задумчиво хмыкает, рассеянно покачивая в пальцах бокал, — а в Румынии пьют кровь и почитают Дракулу. Том, не хочу обижать, но это всего лишь традиции с налётом таинства и мрачности. Маловероятно, что, выйдя на улицу, мы встретим хоть одно сверхъестественное существо, да и магии… — в последний момент он осекается и, вздохнув, делает глубокий глоток. Если магии и правда не существует, нет ни малейшего объяснения тому, как он смог в полночь оказаться в камере Бойла и убить его там же, а потом просто исчезнуть. Уилл помнит ту ночь — туманные образы приобрели прежнюю чёткость после того, как Джек заставил его работать с телом Николаса, но все они обрываются в тот момент, когда он видит глаза Ганнибала. Дальше лишь смутные, приглушённые образы. И это ещё один вопрос — как в ту ночь рядом оказался ещё и Лектер? Сам Ганнибал тоже не был готов давать прямых ответов, и это делало произошедшее ещё более странным. — Не существует? — Том почему-то мягко смеётся, заканчивая предложение за него. — Ну-ну, Уилл… — Том, — его останавливает Ганнибал, укоризненно сверкнувший глазами. Затем он переводит взгляд на Грэма, и его голос становится неуловимо мягче: — Мы с тобой уже говорили, Уилл, о мистике и её проявлении в нашей жизни. Изменилось ли твоё мнение с того разговора? Уилл прекрасно помнит этот день — он тогда как раз занимался изучением переданного агентом Рэтингеном дела. Многое, что тогда показала ему ставшая неожиданно сильной эмпатия, ощущалось слишком странно. Не так, как обычно. Грэм одним глотком допивает вино и опускает ресницы, обдумывая непривычную мысль. — Возможно, — спустя некоторое время он снова поднимает веки, и неохотно соглашается, — возможно. Ганнибал, — Уилл слегка склоняет голову к плечу и говорит: — Магия — это не то, во что можно поверить, будучи взрослым человеком. Я уже давно вырос из того возраста, когда взахлёб зачитывался книжками о волшебных школах, избранности и последующем спасении мира от злого темного колдуна. Не кем-то там, а каким-нибудь избранным судьбой ребёнком, которому и пятнадцати-то нет. Это кажется излишне легкомысленными и пафосным. Помахать палочкой и превратить табуретку в свинью. Зачем, спрашивается? Том начинает заливисто смеяться, даже не дослушав Уилла до конца. Громко и искренне, не в силах сдержаться — у него дрожат плечи и слегка краснеют обычно бледные щеки, и хохочет он настолько заразительно, что вскоре и Уилл, и даже Ганнибал к нему присоединяются. Уилл не совсем понимает, что настолько рассмешило Лектера, но в его боковое поле зрения попадает растерявший свою привычную невозмутимость Ганнибал, и становится совсем весело. Они не могут успокоиться ни через минуту, ни через три, и вот это уже очевидно привлекает внимание двух оставшихся в доме дам. — Что у вас тут? — сначала в проёме появляется заинтересованная голова Аланы, потом не менее заинтересованная голова Эбигейл, и, в конце концов, они обе полностью оказываются на кухне. — Веская причина для истерики хотя бы есть? Или вы тут совсем уже… увлеклись рассуждениями о несбыточном, скажем так, — Блум бросает выразительный взгляд на бутылку вина и два опустевших бокала. — Уилл, — постанывающий от смеха Том звонко всхлипывает и вытирает невольно выступившие на глазах слёзы, предпринимая попытку объясниться: — Уилл только что сказал мне, что школа магии, избранность ребёнка и спасение им мира от злого тёмного колдуна — слишком пафосная и легкомысленная концепция для того, чтобы существовать. Алана аж хрюкнула, перед тем как в голос расхохотаться. Только было успокоившийся Том тут же к ней присоединился, да и Ганнибал, судя по предательски подрагивающим плечам, недалеко от них ушёл. Уже отсмеявшийся Уилл лишь недоуменно переглядывается с ничего не понимающей Эбигейл, и слегка покачивает головой в ответ на её вопросительный взгляд. Так они вдвоём и ждали, пока кто-то придёт в себя, чтобы объяснить, что такого смешного прозвучало, до тех пор, пока Ганнибал наконец не нашёл в себе сил сказать: — Не принимай на свой счет, Уилл, — он всё ещё слегка посмеивается, пока пытается выровнять дыхание, и откидывает со лба несколько выбившихся из причёски прядей. — Это… как-то так и не объяснишь… в двух словах… — Не буду настаивать, — Уилл невольно улыбается и выразительно поднимает руки. Он чувствует щемящее чувство тепла внутри, пока смотрит на такого Ганнибала — весёлого, выведенного из привычного равновесия, заливисто смеющегося. Это так… по-домашнему. — У тебя там, кстати, ничего не сгорит? Легко улыбающийся Лектер отрицательно качает головой, но тут же проверяет духовку, снова возвращаясь к готовке. Том к этому времени наконец полностью успокаивается, а хихикающая Алана уводит Эбигейл обратно в гостиную, приговаривая, что это та тема, которую ей знать не обязательно, но вовсе не из-за возраста. Потому что тот же Уилл тоже не понимает всей глубины случайной шутки. — Спасибо, Уилл, — Том отпивает вино мелкими, неторопливыми глотками и тепло благодарит: — Я уже давно так не смеялся. Ты прав, в основном вся эта избранность полна избыточного пафоса и требует невероятных жертв. А школы магии, наполненные подростками, ничем не лучше обычных школ. Разве что пространства для шуток и реализации фантазии побольше. — Ты говоришь так, словно… — Уилл слегка заминается, недоуменно склонив голову к плечу, и задумчиво смотрит на вертящего в пальцах печенье Тома. Почему-то его слова не вызывают желания смеяться, только призрачное ощущение чего-то важного. Будто Лектер на самом деле говорит о чём-то гораздо более серьёзном, чем может показаться на первый взгляд. — Словно все это испытал на себе? — Том издаёт короткий горький смешок. Предчувствие настойчиво скребётся внутри, и Грэм окончательно убеждается в том, что за его словами кроется что-то вроде… застарелого сожаления? Лектер, кажется, даже не особо его скрывает. — Может быть, не так уж ты и далек в своих предположениях, — Том молчит несколько секунд, а затем легко меняет тему, разрывая задумчивую тишину: — Я вот думаю — чем бы таким заняться? Дамы увлечены сериалом, животные друг другом, а мы, как распоследние домов… домохозяйки застряли на кухне у плиты. Я метафорически, Ганнибал, не сверби меня таким осуждающим взглядом! — В утренние часы хороша рыбалка, — Уилл поспешно вмешивается, чтобы перевести огонь на себя, когда видит, что Ганнибал уже воинственно воздевает лопатку. Если эти двое сейчас опять начнут спорить, обсуждение затянется как минимум в три раза. Это, конечно, весело, но Грэм уже не терпится наконец размяться. Братья переводят на него одинаково скептичные взгляды и Уилл неловко улыбается, порадовавшись про себя тому, что провокация удалась. — Просто я слабо представляю, чем ещё здесь можно заняться. Как обычно отдыхают в вашем кругу, Том? — Два месяца — и это при самом простом раскладе, ибо иногда тягомотина затягивается до полугода — готовятся к званым балам и светским приёмам, чтобы потом около шести часов лицемерно держать маску во время убийственно нудного времяпровождения с бесконечными строго регламентированными танцами, разговорами ни о чём, слабым алкоголем и минимальным количеством закусок, — Том выдаёт это на одном дыхании, не задумываясь, и недовольно морщит нос. Они с Ганнибалом понимающе переглядываются, и он лениво добавляет: — Это, конечно, не касается сборов в узком семейном кругу, но, знаете, у меня сейчас нет ни малейшего желания воспитанно восседать вокруг камина и рассуждать о вечном за бокалом вина. Хочется движения, опасности, адреналина, в конце-то концов! — Лектер патетично взмахивает руками, и Уилл чувствует, как невольно переполняется его энтузиазмом. Он с некоторым удивлением отмечает, что Том прекрасный оратор — люди наверняка пошли бы за ним, захоти он этого. А сам старший Лектер только фыркает: — Я ни за что не поверю, что вы не разделяете моё желание. Уж мне ли не знать, что вы оба засиделись за эти несколько дней. Его экспрессивную то ли речь, то ли агитацию на что-то не до конца ясное прерывает тихое позвякивание таймера — Ганнибал тут же устремляется к духовке и ловко выуживает из неё очередную порцию печенья. Уилл легко узнаёт в одной из них вампира, пакостливо утащив сладость прямо у Ганнибала из-под руки и невинно похлопав ресницами в ответ на укоряющий взгляд. Он с удовольствием откусывает сладкую голову, замычав от удовольствия, и заинтересованно смотрит на остальные печенья — там, кажется, большая чёрная собака с горящими синими глазами, снова приведения, свернутые в клубок змейки с поблескивающими чешуйками, небольшие драконы и очень странное, но, пожалуй, даже немного симпатичное нечто в чёрном тряпичном балахоне. Том следует его примеру, не обращая ни капли внимания на молчаливое осуждение брата, и выхватывает как раз заинтересовавшее Уилла нечто. — Вот уж не знал, что их ты тоже будешь делать, — Том задумчиво рассматривает сладость, и немного ехидно тянет: — на вкус будет как плесень и носки недельной давности? — Не пробовал ни того, ни другого, уж не знаю, как ты, — Ганнибал изящно парирует и слегка выгибает правую бровь, осторожно выкладывая печенья в большую миску. — На вкус будет как печенье. Мне показалось, на Хэллоуин их печь в самый раз. Уилл рассеянно крутит в руках чёрного пса, всматриваясь в тщательно прорисованные поблескивающие глазницы, вспоминает внимательные очи тьмы, а затем, вздохнув, откусывает ему заднюю лапу. Он думает о том, чем, чисто теоретически, можно было бы заняться. В их распоряжении огромная территория с нетронутой природой и, быть может, тут и лошади есть? Грэм озвучивает свои мысли, предлагая конную прогулку, и переводит на Лектеров вопросительный взгляд. — Хм, — Том задумчиво мычит, с каким-то садистским удовольствием откусывая у оборотня сначала лапы, одну за одной, потом голову, и только в самом конце проглатывает тельце. Он слегка прищуривается и постукивает по столу кончиками пальцев. — Лошади — это хорошо. Можно было бы устроить охоту… Точнее, то, что отдаленно напоминает охоту: запрячь коней, пригласить одного моего знакомого, у которого во владении есть отличные гончие псы, и загнать стайку лис. Они тут водятся, в отличии от этих, как их?.. Фазанов. Такой вид отдыха меня вполне устраивает, но это не так-то просто устроить. — Знакомый, я так полагаю, это никто иной как малыш Люци? — в голосе Ганнибала явственно проглядывается сомнение и нехарактерные для него немного ворчливые нотки. — Вот уж его величественного присутствия тут не хватало для полного счастья. Простая прогулка это неплохой вариант, но, пожалуй, не сегодня. Большая часть дня уже прошла, а к вечеру не только холодает, но и темнеет. Это может стать опасным. — Не только у Люци есть охотничьи псы, Ганнибал. К тому же… — Том с явным удовольствием включается в активное обсуждение необычного вида времяпровождения, и Уилл с интересом вслушивается в их разговор. Он знал о существовании парфорсной охоты, но никогда не пробовал, чувствуя в себе некоторую жалость к загоняемой дичи. Что иронично, когда он точно так же загонял преступников — не испытывал и капли излишнего человеколюбия, о чём сам иногда сожалел. Были ли лучше другие агенты ФБР? Может и были, но для людей по ту сторону закона они служили теми самыми охотничьими собаками, крепко вставшими на оставленный след. Рыщущими, быстрыми, безжалостными, жадно впивающимися клыками в податливую нежную плоть. Правосудие зачастую не менее жестоко чем те, кому довелось попасть под его карающую длань. Уилл невольно задерживает взгляд на Ганнибале, заправив за ухо выбившуюся прядь и задумчиво прикусив губу: тот увлечённо жестикулирует, споря о чём-то с Томом, но Грэм не особо выслушивается в слова. Он ловит сам голос — его звучание, интонации и тягучую, обволакивающую медовость европейского акцента. Уилл смотрит на то, как Ганнибал двигается: с опасной, завораживающей плавностью, которая не теряется даже во время самых активных действий, как из-под приоткрытых губ иногда показываются кончики заострённых белоснежных клыков. Этот человек — убийца. Безжалостный и изощрённый, не испытывающий ни капли сочувствия к своим жертвам и лишь наслаждающийся их болью. Уилл не понимает, почему эта мысль вызывает в нём не страх и отвращение, как должна, а волнительную, сладкую дрожь. А ещё он слишком отчётливо помнит, какова была на вкус кровь Никола Бойла, когда жизнь медленно вытекала из его содрогающегося хрипящего тела. Стоит ли ему жалеть стаю лис или фазанов, которых загоняют и терзают псы, если сам он поступал так же, но с людьми? — …Уилл? — из мыслей его выводит бархатный голос Ганнибала. Он мягко, почти нежно улыбается самыми кончиками губ, и Уилл чувствует, как стремительно тает под взглядом его невозможных глаз. — Что думаешь? — О чём? Прости, я отвлёкся, — Грэм смущенно опускает глаза, но почему-то чувствует внутри странное спокойствие, которое не смогли омрачить даже пространные мысли о собственной тёмной натуре. В конце концов, тому же Ганнибалу она только придаёт ещё больше обаяния. — О воздушном змее, — Лектер улыбается чуть шире, в глазах у него пляшут смешинки, и Уилл невольно копирует его в ответ. Краем сознания он ловит себя на мысли о том, что не отказался бы загнать нескольких… лисиц в паре с Ганнибалом. — Неожиданно выяснилось, что у Тома в кладовой должна быть парочка. — Мне постоянно дарят всякую странную дичь, — Том отмахивается, со странным лукавством глядя то на Уилла, то на Ганнибала, и пожимает плечами. — Никогда раньше не запускал змеев. И кому только пришло в голову, что мне такие штуки прямо-таки жизненно необходимы? Пойду выясню, в каком именно из шкафов они у меня завалялись, если завалялись вообще, а вы пока… проинформируйте наших дам о намечающимся развлечении. Старший Лектер бросает на них ещё более лукавый взгляд напоследок и, усмехнувшись, уходит с кухни, легко насвистывая себе под нос какую-то ненавязчивую мелодию. Уилл и Ганнибал синхронно кивают, соглашаясь, а потом переглядываются. Сейчас, когда они наконец оказались наедине, найти тему для разговора немного сложно. Вопросы,как озвученные, так и не заданные на пристани, всё ещё висят в воздухе, но возвращаться к ним сейчас кажется лишним. Уилл практически впервые в жизни по-настоящему наслаждается отдыхом, и обсуждать в подобной обстановке тяжелые темы — последнее дело. Он слегка склоняет голову к плечу, бездумно разглядывая спокойное лицо Ганнибала, и внезапно замечает кое-что. — У тебя… — Грэм мягко стучит подушечкой указательного пальца по коже под своим левым глазом, — Ресница. Вот здесь. — Здесь? — Лектер изящно проводит длинным сильным пальцем вдоль своего носа и выше, вдоль умопомрачительно острой скулы, но ресницу не задевает. — Или здесь? — на его мягких губах играет лёгкая насмешливая улыбка, когда он касается чуть ниже, и всё равно мимо. — Давай я, — Уилл поддаётся на откровенную провокацию с удовольствием: он скользит к Ганнибалу ближе, практически вплотную, и мягко тянет пальцами за подбородок, вынуждая немного наклониться. Ему непривычно дотрагиваться до лица Лектера так по-домашнему просто. Его кожа тёплая и упругая, чуть шершавая — хочется продлить лёгкое прикосновение и не просто смахнуть упавшую ресницу, а огладить щеку, задевая большим пальцем капризный изгиб пухлых губ. Уилл осторожно убирает ресницу, почти затаив дыхание: Ганнибал так безумно близко и так тягуче смотрит, не отводя глаз, что внутри что-то сладко замирает. Он думает о том, как мог бы скользнуть ладонями по широким плечам, прижимаясь еще ближе, а потом вплёлся бы пальцами в безупречно уложенные волосы. Взгляд Ганнибала тёмный, греховный — он подначивает оступиться, рухнуть в этот проклятый омут с головой, и плевать на всё. Уилл с трудом заставляет себя вспомнить о том, почему не сделал последний шаг на мосту — слишком много нерешенных вопросов до сих пор осталось между ними. Если бы сейчас Ганнибал не выдержал, если бы его безупречная выдержка хоть раз уступила, Уилл… разумеется, уже не смог бы устоять. Но Лектер — ну хоть у кого-то из них двоих остался разум — всё ещё позволяет ему сделать правильный выбор. Поэтому Грэм беззвучно выдыхает, не разрывая зрительный контакт с гипнотически тёмными глазами, и делает медленный шаг назад. — Идём, — он мягко кивает головой в сторону выхода, всем своим существом чувствуя этот пристальный, тягучий взгляд, и дёргает уголком губ: — Эбигейл с Аланой нам не простят, если мы их не предупредим. Змеев, как в итоге объясняет немного растрёпанный, но чертовски довольный Том, оказывается двое, но запускать это чудо среди них всех умеет только малышка Эбигейл. Она с радостью увлекается подвернувшейся возможностью, собираясь подменить одни счастливые воспоминания на другие — когда-то в прошлом именно отец учил её их мастерить, а потом и запускать. А сейчас, нещадно путаясь в нитках, тщетно пытаясь поймать попутный ветер, смеясь и перешучиваясь, они учатся все одновременно, и становятся совсем неотличимы от большой, шумной семьи. Хоббс крутится вокруг всех одновременно, скорее мешаясь, чем действительно помогая, но это только придаёт особенной прелести. Коварно выудивший у отвлёкшейся на уток Аланы одного из змеев Уилл, отступая шаг за шагом, увлечённо ловит воздушный поток над крышей дома, когда практически оступается. — Осторожней, — бархатный смешок обжигает ухо, когда Ганнибал легко ловит его, обхватывая за талию и прижимая к себе. Уилл умудряется практически наткнуться на него, но это почему-то не делает ситуацию неловкой — только очаровательно волнительной. Грэм податливо льнёт спиной к широкой груди, ощущая, как размеренно в ней бьётся чужое сердце, и чувствует, как горячие ладони легко скользят по скрытому тонкой тканью рубашки телу, заключая его в крепкие объятия сильных рук. Уиллу уютно и комфортно — он как будто в домике, защищённый высокими нерушимыми стенами. — Даже если я оступлюсь, ты всегда поймаешь, — Уилл улыбается солнечно, почти опьянённо, и чувствует, как руки сжимаются чуть крепче. Ганнибал негромко смеётся, и его дыхание легко щекочет уязвимую обнаженную шею. Это оказывается настолько просто и волнительно — доверять — что Грэму хочется полностью раствориться в этом моменте. — Уи-и-и-ил! — звонко кричащая Эбигейл подлетает к ним маленьким шебутным ураганом. Она, раскрасневшаяся, очаровательно запыхавшаяся и абсолютно счастливая, также вызывает внутри прилив странного тепла. Не такого, как с Ганнибалом, но тоже искреннего и яркого. — Твой змей врезался в крышу и, кажется, застрял. Ты бы следил за небом, а не… в общем, следил бы. Хоббс по-девичьи смущённо хихикает, бросив на них с Ганнибалом лукавый взгляд, и становится совсем похожа на непоседливого ребёнка, но держит свой ротик на замке. Зато говорит подоспевший Том, которому всегда есть, что сказать. Он долго — с чувством, с толком, с расстановкой — проходится по романтично настроенным парочкам, которые портят все веселье, тщетно пытаясь игнорировать хихиканье Аланы и Эбигейл, невольные смешки Уилла и подрагивающие в улыбке губы Ганнибала. Объятья прекращаются, но чувство защищённости прочно селится у Уилла где-то глубоко под рёбрами. И это восхитительно.

***

Прекрасная погода держится на улице недолго — к субботе прозрачное небо затягивается густыми, тёмными облаками, а затем и вовсе звучно изливается на землю тяжелым дождём. Уиллу, в общем-то, даже нравится: он любит проявление силы бушующей стихии, любит, когда воздух наполняется тягучим ощущением незримой угрозы. Для него это сродни слабому отражению того, что творится глубоко внутри — тьма иногда слишком похожа на дикий ревущий шторм, не поддающийся контролю, но ни одной стихии не сравниться с ней в разрушительности и пьянящем чувстве могущества. Грэм задумчиво кусает губы, бесцельно вглядываясь в чернильную пустоту оконного проёма — время не такое уж и позднее, но на улице ни зги не видно, словно уже глубокий вечер. Непрерывный ливень кажется сплошной тяжёлой стеной, плотно испещрённой узкими отметинами летящих капель и надёжно скрывающей за собой любые образы. Уилл видит на прозрачном стекле лишь отражение своего лица — задумчивого, немного беспокойного и почти алебастрово-белого на фоне окружающего полумрака. Мучающие его вопросы, до этого заглушенные голосом разума и обществом окружающих людей, снова постепенно поднимают внутри голову. — Главное, чтобы не выбило пробки, — негромкий голос беззвучно скользнувшего к нему Ганнибала легко разрезает густую тишину, но вовсе не разгоняет тяжелые мысли. Уилл прекрасно понимает, что время, когда их нужно будет озвучить, наступит с минуты на минуту. Он не хочет пока оборачиваться, но легко понимает по неторопливым тихим шагам, что Лектер подошёл вплотную. Когда он снова говорит, его голос слышится совсем близко: — В том, чтобы дом освещался лишь свечами, есть своя особенная атмосфера, но вряд ли она будет выгодно смотреться на фоне последних технологий. Его слова — лишь повод, предложение. Лектер тоже чувствует, что нужный момент настал, и он к нему готов. Понимание этого придаёт Грэму уверенности, и он всё-таки решается шагнуть вперёд: — Ганнибал, — его голос мягкий и спокойный, но глубоко под ним кроется нотка вынужденной усталости. Уилл не любит висящую недосказанность, в его жизни итак слишком много тайн для того, чтобы бесцельно хранить ещё одну. — Стоит ли и дальше избегать неизбежного разговора? — Избегаем ли мы его? — Лектер звучит задумчиво, когда делает ещё один шаг и замирает безупречным изваянием, внимательно вглядываясь Грэму в лицо. Уилл пока избегает смотреть ему в глаза — он рассеянно изучает глухую стену дождя, словно пытаясь найти в ней ответы. Тонкое стекло, отделяющее его от ревущего ветра и падающей воды, кажется нерушимой преградой, прочерчивающей границу между двумя мирами. Ганнибал едва слышно усмехается: — Скорее не обсуждаем. И едва ли нам действительно есть что обсуждать. Тебе… некомфортно? Эти слова не добавляют ясности. Грэм чувствует, как мысли неторопливо ворочаются в его голове, плавно обволакивая черепную коробку изнутри. Ему кажется, что он накручивает себя, а следом за собой и Ганнибала — всё действительно происходит до странного правильно: настолько, насколько вообще возможно в их возрасте. Медленное сближение набирает обороты, но это не пугает, а вызывает приятное чувство нетерпения — Уиллу нравится чувствовать, как Ганнибал постепенно вплетается ему всё глубже и глубже под кожу, как установившаяся между ними связь крепнет с пугающей неотвратимостью. И, в то же время, какая-то его часть требует расставить точки в конце каждого из возможных предложений, потому что многоточия оставляют слишком много раздражающей недосказанности. — Ты спрашиваешь как мой психотерапевт или как Ганнибал Лектер? — Уилл задумчиво прикрывает глаза, прикусив припухшую влажную губу, и слегка тянет слова. Ему важно знать ответ на этот вопрос, потому что однажды он уже ошибся. И не хочет, чтобы это повторилось снова. — Я уже давно вышел из того возраста, когда от охватившей влюблённости закрывают глаза на очевидные вещи. Ганнибал отвечает не сразу. Он долго пытается поймать взгляд Уилла, но Грэм не даётся. Он всё ещё всматривается куда-то туда, в дождевую завесу, хоть и мысли его явно далеки от холодной тяжелой воды. От глаз Лектера не уходит и его закрытость — красивые бледные руки упрямо скрещены на груди, а точёные брови слегка нахмурены, к тому же, Грэм всегда кусает губы чаще, когда волнуется. — Уилл, — Ганнибал говорит тихо, почти шепчет, и его бархатный голос отдаётся у Уилла волнительной дрожью где-то глубоко внутри. Возможно, Лектер уже проник гораздо глубже, чем он мог себе представить, — всю свою жизнь я был Ганнибалом Лектером, и большую её часть — психотерапевтом. Так или иначе, эти две части меня неотделимы друг от друга, даже не смотря на мои собственные желания. Отбросить одну из них в сторону не представляется возможным. Я могу сказать так, — он медлит, неторопливо облизнув пересохшие, мягкие губы, и Уилл невольно реагирует на плавное, влажное движение языка, зеркально повторяя его. Сложно оставаться полностью сосредоточенным, когда Ганнибал так близко — так опасно близко, и говорит такие слова. — Ты мне интересен. Не только как человек с выдающимся умом и необычным даром, не только как агент Уилл Грэм, раскусивший во мне «Подражателя» и уж совершенно точно не как… интрижка на один раз. Но я хочу от тебя такой же честности в ответ. — Ты привлекаешь меня, Ганнибал, — Уилл наконец расслабляется и послушно позволяет Лектеру поймать свой взгляд — теплый, облегчённый. Он делает маленький шажок вперёд, сокращая расстояние между ними, и тянется своими руками к Лектеру. — Сильнее, чем кто-либо до этого. Мне нравится любая из твоих частей, даже та, что, возможно, никогда не будет мне раскрыта. Я просто не хочу обжечься на этот раз. — Алана? — Ганнибал осторожно заключает узкие прохладные ладони в свои и переплетает их пальцы, согревая и слегка поглаживая нежную белую кожу. Уилл мягко выдыхает, прикрывая глаза, наслаждается ласковыми прикосновениями горячих рук и подаётся чуть ближе; Лектер наклоняет голову и они соприкасаются лбами. Грэм практически чувствует его тёплое, спокойное дыхание на своих губах. — Ты поэтому спросил о стороне психолога? — Возможно, — Уилл кокетливо поводит плечом и мягко смеётся, снова скрещивая их взгляды. Ему кажется, что вдоль тёмной радужки глаз Ганнибала пляшут светлые голубоватые искры, похожие на крохотные кусочки звёзд, а ещё выдержанное, тягучее нетерпение. Лектер слишком долго ждал — дал Грэму много времени на то, чтобы решиться и разобраться в себе, и сейчас его невозможное умение держать себя в узде вот-вот даст слабину. Что-то внутри Уилла сладко сжимается от предвкушения — ему хочется податься вперёд и наконец разбить всё накопившееся напряжение, хочется увидеть, что будет, если Ганнибал всё-таки приоткроет замок на бурлящих внутри него эмоциях, но их обрывает потухший свет. Грэм машинально прижимается ближе, едва заметно вздрогнув от неожиданности: — Ох, пробки всё же… Ганнибалу плевать на свет. И на пробки плевать. Уиллу очень скоро становится тоже — потому что Лектер не собирается больше ждать и легко притягивает его к себе, решительно приникая к приоткрытому от удивления рту. Его губы мягкие, немного пряные и восхитительно умелые — сначала он целует Грэма медленно, аккуратно, но затем осторожность сменяется страстной резкостью и Уилл плывёт окончательно. Ганнибал весь обжигающе горячий, словно печка, и его ошеломительно много — Уилл льнёт ближе, прижимаясь к широкой груди, обвивает руками крепкую шею и почти стонет, когда ловит тихий нетерпеливый рык, сорвавшийся с чужих губ. Он поглаживает пальцами мощный загривок, скользит ими выше, зарываясь в мягкие пряди, и с безжалостным удовлетворением уничтожает безупречную укладку. Уилл чувствует прикосновение сильных, широких ладоней к талии, притискивающих его ещё ближе, и прерывисто выдыхает в поцелуй: это немного непривычно и так неожиданно восхитительно — быть ведомым, податливо отвечая чужим напористым губам, что он абсолютно не понимает, как обходился без этого раньше. — Ганнибал? Уилл? Вы тут? — Том будто чует, когда рядом с ним происходит что-то интересное, и появляется с неизменной неизбежностью. Всё ещё плотно прижатый к горячему сильному телу Уилл тратит несколько секунд на то, чтобы собрать мысли в кучу, осознать, где он, кто он, и чей это был голос — а затем неохотно делает шаг в сторону, пытаясь выровнять предательски сбившееся дыхание. Ганнибал негромко раздражённо выдыхает — Грэму чудятся в его выдохе хрипловатые, рычащие нотки — напоследок скользит горячей ладонью по пояснице и направляется к брату, со скрытым недовольством бросив: — Ты как обычно — в нужное время в нужном месте, Том. Что у тебя случилось на этот раз? — Как это — что?! То есть потухший во всём доме свет и бушующий за окнами ужас — это, по твоему, незначительная проблема? — Том возмущённо шипит, выразительно размахивая руками. Ганнибал, насколько Уилл может судить в полумраке, не менее выразительно закатывает глаза. Он отворачивается от спорящих братьев, осторожно касается кончиками пальцев горячих, припухших губ, и чувствует, как они расползаются в глупой, немного смущённой, но совершенно счастливой улыбке. Этот разговор уничтожил жалкие остатки его сомнений и страхов: разве может случиться что-то, что разорвёт связывающую их судьбы нить? Грэм не особо вслушивается в негромкий, но, судя по всему, изрядно экспрессивный диалог между Лектерами — до его чуткого слуха доносится лишь чуть истеричное шипение Тома и возмущенное рычание Ганнибала. Последнее, к слову, отнюдь не помогает Уиллу сосредоточиться на теме разговора, но он всё же различает обрывистую фразу Тома: — …свечи, — старший Лектер выразительно вскидывает брови и тычет длинным изящным пальцем куда-то вбок, — канделябры, мать их, на стенах. А подвал мой ты вообще видел?! — Можно собраться у камина, — Уилл всё-таки решает вмешаться, когда слышит особенно горький вздох Ганнибала, и неохотно убирает пальцы от своих губ. — Еда не должна была остыть, поэтому мы все вместе можем поужинать, а потом остаться в гостиной. Можно просто рассказывать страшные истории, как у костра, или поиграть во что-нибудь, что любят и подростки, и взрослые. — Например? — моментально переключившийся Том заинтересованно подаётся вперёд, а Ганнибал рядом с ним неуловимо напрягается. Уилл негромко хихикает и, окончательно отвернувшись от окна, неторопливо подходит к братьям. Эта погода нравится ему всё больше и больше — она позволяет многое скрыть и не даёт показать то, что не следовало бы. Он всё ещё продолжает солнечно улыбаться — и, быть может, ему кажется, но Лектер тоже удовлетворенно, сыто усмехается. — Первое, что приходит мне на ум, если не считать игру в слова, это «я никогда не», — Грэм легкомысленно пожимает плечами и останавливается непозволительно близко к Ганнибалу, всем своим существом чувствуя его пристальный довольный взгляд. Он хочет прижаться поближе, прислонившись к надёжному телу, так, чтобы ладонь Лектера привычно легла ему на талию, но Том выглядит мрачным и напряженным, и Уилл решает не обострять и без того сложную ситуацию, а затем утешительно мурлыкает: — Ну выбило пробки и выбило, с любым же может случиться. — С любым, но не с каждым, — патетично бросает Том и, тяжело вздохнув, поворачивается в сторону двери. Чуть задержавшись в дверном проёме, он оборачивается вполоборота и с привычным лукавством хмыкает: — Жду вас внизу, голубки. Я сообщу дамам о нашем решении, но не задерживайтесь дольше необходимого, а то они могут что-нибудь заподозрить. Уилл переливчато хихикает, а проворчавший что-то невнятное Ганнибал дожидается, пока дверь закроется, и снова утягивает его в объятия, целуя мягкие губы. Один раз шагнув за грань, вернуться в тысячи раз сложнее, да и не хочется, в общем-то. Уиллу нравится чувствовать это приятное томление во всем теле, тянуться к Ганнибалу, привстав на цыпочки, целовать, легко прихватывая зубами нижнюю губу, и тихо постанывать. Что ему абсолютно не нравится — так это останавливаться, но они и так слишком задержались, так что Грэм неохотно отстраняется под недовольный вздох Ганнибала и невольно хихикает, когда замечает, во что превратилась обычно идеальная причёска Лектера из-за его шаловливых пальцев. Всё ещё посмеиваясь себе под нос, Уилл заботливо приводит волосы покорно наклонившего голову Ганнибала в более менее приемлемое состояние, не удержавшись, коротко чмокает его в губы напоследок, и вздыхает: — Пойдем, — он тянет Лектера за руку, увлекая за собой в сторону двери, и, заправив выбившуюся прядь за порозовевшее ухо, слегка качает головой: — не хочу отвечать на смущающие вопросы Аланы. Хорошо ещё, что света нет, а то это женщина… — Иногда слишком проницательна, — Ганнибал понимающе кивает, и они с Уиллом негромко смеются. При всём исключительном профессионализме Блум как психотерапевта, она с легкостью замечает малейшие изменения в поведении окружающих её людей, особенно близких — к числу которых относятся и Грэм, и Лектер — и не успокаивается до тех пор, пока не выпытывает все интересующие её подробности. Иногда это доставляет определённые неудобства, но к небольшой слабости Аланы все они относятся с пониманием — в конце концов, она не мешает ей оставаться удивительно чутким и преданным другом. — Я уже даже и не вспомню, когда в последний раз играл во что-то вроде «я никогда не». Но, готов поспорить, Том тогда тоже участвовал. — Это не сложно, — Уилл легкомысленно отмахивается, проскальзывая в галантно распахнутую Ганнибалом дверь, — тебе-то точно глупо сомневаться. Меня больше волнует Эбигейл. Она, конечно, совершеннолетняя, но в нашей компании самая юная, и многое может обойти ее стороной. Что если она почувствует себя неуютно? Уилл немного беспокоится, но ровно до тех пор, пока усмехнувшейся Ганнибал не заверяет его в том, что всё будет в порядке. Тревогу снимает как по мановению руки, и Грэм может лишь поражаться тому, насколько весомым и значимым для него стало мнение Лектера. Это не пугает его — скорее приятно будоражит, и Уилл, неохотно отпустив ладонь Ганнибала, легко спускается вниз по лестнице. Спиной он чувствует, что Лектер следует за ним неотступной вальяжной тенью. Стол уже накрыт — тщательно, по всем правилам этикета, так что, судя по всему, к процессу оформления приложил руку старший Лектер, но еды на нём пока ещё нет. С удобством усевшаяся в мягком кресле Алана явно в процессе не участвовала — она что-то быстро печатает в своём смартфоне, то ли негромко ворча себе под нос, то ли глухо посмеиваясь, и устроившаяся напротив Эбигейл похожа на её маленькое зеркальное отражение. Единственное отличие между ними лишь в том, что Хоббс явно довольна собеседником гораздо меньше: между её ухоженных бровей залегла угрюмая складка, а тонкие пальцы стискивают несчастный телефон с такой силой, что он, кажется вот-вот треснет. Ну а всё ещё немного напряженный Том просто мельтешит вокруг них, взволнованно поглядывая в сторону окон. — Помочь? — Ганнибал скептично подглядывает то на Тома, то на пока ещё пустой стол и, не дожидаясь ответа, неторопливо направляется на кухню. Старший Лектер моментально увязывается за ним следом, а вот Уилл, подумав, все же опускается на уютный диван, чуть отдаленный от кресел, в которых сидят дамы, и демократично заводит с ними разговор о погоде, да и о ситуации в целом. Алана с Эбигейл словно только этого и ждали — они охотно поддерживают диалог, отложив телефоны в сторону и подвинувшись поближе, и вскоре небольшое напряжение, повисшее в воздухе, окончательно рассеивается. Это оказывается неожиданно забавно — говорить одновременно обо всём и ни о чём конкретно, и Уилл с удовольствием втягивается в необычную манеру разговора. Так, например, выясняется, что Эбигейл сегодня рано утром вышла прогуляться и умудрилась попасть под проливной дождь, а Алана терпеть не может оливки — Грэм правда не знает, как у них получилось скомпоновать две эти темы, но ему нравится. Невозможность предсказать то, о чем речь пойдет в следующий момент, для него необычна — чаще всего ему слишком просто предсказать, что скажет собеседник. И тем приятнее ненадолго отбросить это в сторону. Они как раз успевают переключиться на то, как природные явления отражаются на психологических проблемах людей, когда в дверном проёме появляется приподнявший брови Ганнибал и зовёт их ужинать. Ужин проходит под тихий звон посуды, смех и увлечённое обсуждение сериала, который вчера смотрели дамы: Уиллу во время разговора уже успели провести краткий ликбез, так что он тоже с удовольствием присоединятся к перемыванию косточек неких Хюррем и Махидевран, да и Лектеры, кажется, тоже невольно втягиваются. Тем не менее, тема плавно сменяется, и скоро заливисто хихикающая Эбигейл во всех подробностях расписывает, как вчера доставала с крыши воздушного змея, пока шипящий Том и поддерживающе покрикивающая Алана страховали её внизу. Усмехающийся Ганнибал над ней беззлобно подтрунивает: они с Уиллом легко могли бы снять змея самостоятельно, но кое-кому слишком захотелось приключений После ужина они все как-то закономерно перетекают в гостиную, к уютно потрескивающему камину, и продолжают разговор уже там, с удобством расположившись в креслах и на диванах. Места достаточно для всех и, в принципе, сюда легко можно вместить по крайней мере ещё одну такую же компанию, но Уилл и Ганнибал всё равно садятся практически вплотную. Что удивительно — даже всегда языкастый Том на это всего лишь бросает на них какой-то понимающий взгляд, но не говорит ни слова. — Это было очень весело, — всё ещё хихикающая Эбигейл подводит итог своему рассказу и делает небольшой осторожный глоток вина. Она вопросительно косится на взрослых, но никто не собирается говорить что-то против — в конце-концов, она, Хоббс, уже совершеннолетняя и достаточно сознательная для пары бокалов некрепкого вина. — Так что у тебя была за идея, Уилл? Том рассказывал, что ты придумал какую-то глупую игру. — Ну почему же глупую? — Грэм усмехается, слегка склонив голову набок и почти задевая ей плечо расслабленно откинувшегося на спинку Ганнибала. — Она достаточно популярна не только среди подростков, но и более старшего поколения. Думаю, ты её отлично знаешь: называется «Я никогда не», — стоит ему только договорить название, и Эбигейл уже восторженно подпрыгивает на своём месте под беззлобные смешки, явно сдерживаясь, чтобы не захлопать в ладоши. — Действительно прекрасная идея, Уилл! Чур я начинаю, — она оживлённо восклицает и обводит взрослых пристальным испытующим взглядом. — Мне будет сложно выбирать, потому что вы все явно перепробовали гораздо больше, чем я, но… Вы ведь ни разу не запускали змея до вчерашнего дня, так что, думаю, у меня есть шанс, — она ненадолго задумывается, а затем мило хихикает, лукаво блеснув глазами: — Я никогда не пела в душе. Уилл с Аланой пьют практически синхронно, предварительно отсалютовав друг другу бокалами, со скучающим видом глоток делает Том, а за ним и ехидно посматривающий в его сторону Ганнибал. Грэм невольно хихикает, когда видит, что старший Лектер, явно заметивший лукаво подрагивающие губы брата, выразительно закатывает глаза — кажется, у этих двоих есть какая-то забавная история, связанная именно с этим безобидным фактом. Он мысленно делает себе пометочку расспросить у Ганнибала подробности, когда они будут наедине, и снова сосредотачивается на игре. Следующей говорит Алана: неожиданно выясняется, что она ни разу в жизни не пробовала кальян, но самое удивительное во всем это то, что Эбигейл пьёт вместе с Уиллом. Подходит очередь Ганнибала, и он серьёзно задумывается, прежде чем что-либо сказать. Наконец в его глазах мелькает озарение, тут же сменяющееся ехидным лукавством, и он практически мурлычет, хитро глядя на подозрительно прищурившегося Тома: — Я никогда не целовался с врагом. Том недовольно ворчит, буркнув что-то вроде «Так и знал, что не удержишься», а затем делает решительный глоток. Уилл тщательно пытается не расхохотаться в голос, когда понимает, что Ганнибал как-то упустил из виду произошедшее пару минут назад — а ведь они, фактически, были самыми настоящими врагами. Какое противостояние может быть более классическим, чем то, что между агентом ФБР и маньяком-социопатом, по совместительству ещё и являющегося каннибалом? Грэм думает, что в этом есть что-то поразительно романтичное и отпивает из своего бокала. Алана и Ганнибал сверлят его одинаково нечитаемыми взглядами до тех пор, пока Лектер не осознаёт свою промашку. Его губы подрагивают, словно он тщательно сдерживается, чтобы они не расползлись в улыбке, и Уилл чувствует, что невольно улыбается в ответ. Эбигейл прикрывает ладошкой губы, глядя на него с весёлым изумлением, а вот Блум очень подозрительно щурится. Она переводит взгляд прищуренных глаз с Уилла на Ганнибала и обратно, а затем, надувшись, грозит: — Ты мне потом всё расскажешь, Уилл Грэм, — её голос звучит слегка капризно, и Грэм мягко смеётся, покорно склоняя голову. В конце концов, нужно ему будет хоть с кем-то поделиться новой ступенью их отношений, и с кем, как не с Аланой? Сама Блум тем временем мстительно обращается к старшему Лектеру: — Твоя очередь, Том. Мне кажется, это был самый настоящий вызов. Не хочешь отомстить? Том громко хмыкает и изящно откидывается на спинку кресла, картинно поигрывая зажатым в длинных пальцах бокалом. Уилл видит, как Ганнибал заинтересованно подбирается, ожидая его ответа, но сам мало обращает внимание на разыгрываемое представление — ладонь Лектера ещё после фразы Аланы лежит на его колене, и Грэм больше сосредоточен на ней, чем на чём-либо ещё. Он ещё никогда не был так рад тому, что свет выключен, а тусклое свечение камина слабо разгоняет густую темноту, потому что почти физически чувствует, как от смущения у него горят уши. Ганнибал рассеянно поглаживает круглую коленку большим пальцем, и Уилл тщательно давит желание по-женски свести ноги вместе, потому что если он это сделает, то точно умрёт от стыда. Не то чтобы он имеет что-то против — прикосновение Лектера приятное и ненавязчивое, не имеющее под собой какого-то двусмысленного контекста, и всё бы ничего, если бы… Если бы Уилл сам раньше не поступал так же с девушками, которые ему нравились. С девушками, чьи ноги потом чаще всего оказывались у него на плечах. За своими мысленными метаниями он почти пропускает момент, когда Том всё-таки выдерживает достаточно пафосную паузу и мстительно роняет, растягивая по слогам фразу, после которой и Алана, и Эбигейл, и Уилл давятся: — Я никогда не спал с тремя поколениями одной семьи, — губы старшего Лектера растянуты в настолько бесстыжей ухмылке, что ни у кого не остаётся ни малейшего сомнения в том, что это коварный ответный удар. Он смотрит на возмущенно вскинувшего брови брата и победно смеётся: — Беру свои слова обратно — мне нравится эта игра. — Ганнибал? — Грэм даже на мгновение забывает о бесстыдной лектеровской ладони, ошарашенно наблюдая за тем, как он в одиночестве медленно делает демонстративно большой глоток, ворча себе под нос что-то вроде «Злопамятная скотина». Лектер негромко вздыхает, пожираемый сразу тремя жаждущими подробностей взглядами и неохотно говорит: — У меня была очень бурная молодость. И не у меня одного, между прочим, — в этот момент он бросает очень выразительный взгляд на невинно хлопнувшего ресницами Тома, сделавшего слишком отвлечённый вид для того, чтобы можно было действительно поверить в его невиновность, и слегка сжимает пальцы. Уилл моментально снова на них сосредотачивается, позабыв про выведшею его из равновесия фразу, а игра тем временем продолжается. Постепенно все окончательно втягиваются в выпытывание тайн и секретов друг друга, периодически сменяющееся на спонтанные обсуждения разных случаев, но затем неизменно возвращающееся к игре. Так, например, выясняется, что Эбигейл девственница и опасается мужчин, Том с Ганнибалом ни разу не пели в караоке, а Алана как-то раз чуть не связалась с бандитами. Больше Грэм особо ничего не запомнил, потому что ладонь Ганнибала всё ещё нещадно отвлекала, а после пары бокалов они сидели совсем вплотную, практически прижавшись друг к другу. Ближе к часу ночи, когда почти все они начинают разморено клевать носом, немного замёрзший Уилл, пользуясь тем, что хихикающая Алана больше увлечена очередной историей Тома, а Эбигейл вот-вот заснёт, всё-таки прижимается к горячему боку Ганнибала и сонно кладёт голову на удобное широкое плечо. Лектер издаёт негромкий смешок и мягко приобнимает его за плечи, делясь своим теплом и позволяя устроиться поудобнее. Грэм невольно думает о том, что вместе с ним, должно быть, очень удобно спать. — М-м-м… — Эбигейл прикрывает широкий зевок ладонью, потерев кулачком слипающиеся глаза, и вяло говорит: — Я никогда не захватывала власть силой. Грэм даже снова открывает глаза, удивлённый неожиданным ответом, но спросить причину не у кого — Эбигейл мило подложила ладошку под щеку и, судя по всему, окончательно вырубилась. — Ну, — Уилл немного растерянно поднимает брови, размышляя над невольно оставленной уснувшей Хоббс ловушкой, — смотря где. Она же не уточнила. — А, не важно, — Том отмахивается и залпом допивает свой бокал, решительно отставляя его в сторону, и гибко поднимаясь со своего места. — Пожалуй, пора и честь знать. Я отнесу Эбигейл наверх. Всем спокойной ночи. Он легко подхватывает на руки разморенную вином и долгими разговорами девушку, тут же сонно уткнувшуюся ему куда-то в шею, и осторожно поднимается с ней вверх по лестнице, скрываясь где-то на втором этаже. Уилл, Ганнибал, и Алана остаются наедине, но Блум не пытается вывести разговор в любимое романтическое русло, хотя и очень выразительно на них поглядывает. Она тоже чувствует себя вымотанной.

***

Просыпается Уилл на удивление отдохнувшим и бодрым — алкоголь всегда имел на него достаточно слабое воздействие, так что пары бокалов вина явно было недостаточно для того, чтобы он с утра о них пожалел. Закончив все утренние процедуры и сладко потянувшись, он решает было прогуляться, но первое же, что встречает его при выходе на улицу — грязь. Много грязи. Пропитанная влагой холодная почва не вызывает ни малейшего желания на неё наступать, так что Уилл остаётся на веранде и с наслаждением вдыхает влажный воздух, слегка отдающий озоном. Небо ясное и чистое, а постепенно поднимающееся солнце ласково скользит по коже тёплыми лучами, Грэм, сполна насладившись этой атмосферой, возвращается в дом. Там его поджидает уже вошедшая в привычку чашка восхитительно приготовленного кофе, горячий завтрак и, самое замечательное, Ганнибал. — Как спалось? — хозяйничающий на кухне Лектер приветственно улыбается и мягко притягивает Уилла к себе для лёгкого утреннего поцелуя. Это невесомое, почти целомудренное и очень нежное прикосновение — оно кажется особенно контрастным после вчерашнего, но Уиллу нравится. Стоит признаться, ему нравятся всё, что подразумевает в себе участие Ганнибала. Сам Ганнибал, к слову, в это время игриво мурлычет ему в губы: — Мы первые и единственные, кто проснулся, так что вся кухня в нашем распоряжении. Грэм переливчато смеётся в ответ и тянет голову, срывая со вкусных губ следующий поцелуй — от Ганнибала пахнет кофе и свежей выпечкой и Уиллу кажется, что он растворяется в этом запахе и теплых прикосновениях. Это так восхитительно: просто быть рядом, наслаждаясь незатейливой близостью, никуда не спеша и ни в чём не нуждаясь, что Уиллу совершенно не хочется прекращать. Проходит не меньше получаса прежде чем он всё-таки неохотно отстраняется, разрывая очередной тёплый поцелуй. — Неудивительно, что все спят, — Уилл с удобством устраивается за барной стойкой, потягивая восхитительный кофе и с ничуть не скрываемым наслаждением наблюдая за плавными движениями готовящего Ганнибала. Грэм довольно щурится, прослеживая, как под тонкой тканью рубашки на сильной спине перекатываются стальные мышцы, и мечтательно кусает круассан. — В дождь всегда хорошо спится, если не мучают кошмары. Мои отступили со смертью Бойла, так и не вернувшись, а Эбигейл убаюкало вино. Ганнибал понимающе хмыкает, бросив на него смешливый взгляд через плечо, заканчивает последние приготовления, засунув какое-то мясо в духовку, и оборачивается, оперевшись о столешницу и скрестив руки на груди. В прошлые ночи они дежурили у кровати малышки Хоббс по очереди: девушка часто просыпалась в слезах от собственного крика, но на утро не помнила ничего из того, что мучило её ночью. Сегодня она наконец уснула беспробудных сном, ни разу не подскочив из-за очередного кошмара, и это лучшее, что они могли ей дать. — Да, кстати, — Ганнибал выглядит немного виноватым и медлит, прежде чем сказать, так что Уилл невольно заинтересовывается. Лектер негромко вздыхает и всё же заканчивает фразу: — ближе к обеду к нам должен заскочить агент Рэтингем. Грэму требуется несколько секунд для того, чтобы переварить и осознать сказанное. Он неторопливо допивает ещё не остывший кофе, осторожно отставляет чашку в сторону, откусывает кусочек круассана, тщательно пережевывает его, глотает и только затем очень спокойно переспрашивает: — Ганнибал? — его голос спокойный, даже мягкий, и в нём нет явственно выраженного возмущения, но Уилл каким-то образом умудряется вложить в одно слово всё своё отношение и к Рэтингену, и к его делу, и к тому, что он узнаёт об этом только сейчас. — Прости, — Ганнибал обходит барную стойку, подходит к Уиллу ближе и тянет его к себе, успокаивающе поглаживая по спине и пытаясь поймать взгляд. Он говорит мягко и немного поспешно, оправдываясь. Грэм силой воли запрещает себе думать о том, что находит это невероятно очаровательным. — Вчера этот дождь, а затем свет… Я хотел предупредить, но у меня совсем вылетело из головы. Это ненадолго, он хочет услышать заключительное мнение и сразу же уйдёт. Уилл негромко вздыхает и отворачивается, непроизвольно надувшись. Вырываться из тёплых рук Ганнибала он, впрочем, даже не думает. Грэм понимает, что причин для возмущения нет, да и не то чтобы он так уж возмущен, но… Он чувствует осторожное, мягкое прикосновение влажных губ к своей открытой шее и на мгновение ему хочется дуться немного больше, чем есть на самом деле. Уилл поворачивает голову ещё дальше, чуть приподняв подбородок, чтобы не быть раскрытым слишком быстро. Ганнибал, не найдя сопротивления, продолжает начатое: лёгкие поцелуи оседают на тонкой коже причудливой цепочкой, вызывающей внутри странное, тягучее чувство, а затем его коварные губы добираются до порозовевшей мочки уха и Уиллу приходится сдерживать рвущийся наружу короткий судорожный вздох, но вот едва уловимую дрожь, пробежавшуюся вдоль позвоночника, он скрыть уже не может. — Я не злюсь, — Уилл поворачивает голову обратно, глядя на Ганнибала из-под полуопущенных ресниц, и его голос звучит слегка хрипло. Глаза Лектера выглядят тёмными и опасными, и этот взгляд неожиданно волнует больше, чем обычно. Уилл как-то неожиданно вспоминает, что у него ни разу в жизни не было отношений с мужчинами — в том числе и в постели. А Ганнибал мужчина. И, как Грэму уже довелось испытать на себе, очень страстный мужчина. Эта мысль словно обдаёт его изнутри жаром. — Ты взволнован, — Ганнибал говорит негромко, почти шепчет, но каждый звук отпечатывается у Уилла в ушах. Лектер наклоняет голову и невесомо ведёт кончиком носа вдоль изогнутой белоснежной шеи. Его спокойное дыхание щекочет немного влажную после его же губ кожу, и на этот раз Уилл не может сдержать короткий сорванный выдох. Ганнибал снова оставляет на ней лёгкий поцелуй, и Грэм чувствует его тонкую усмешку. — И это не из-за Питера. — Я… — Уилл уже готовится ответить, но обрывается, вздрогнув от неожиданности. На кухню призрачным предзнаменованием рока элегантно вплывает лохматый Том в воздушном белом халате. Он выглядит чрезвычайно воодушевлённым и невероятно таинственным, но не говорит ни слова. Всё так же таинственно он подплывает к стойке, на которой его уже дожидается кофе, изящно водружает кружку на поднос с выпечкой, и, всё ещё молча, уплывает из кухни, ни разу не обернувшись. — Ну и что это было? — ошарашенный Уилл провожает Тома не менее ошарашенным взглядом и оборачивается в поисках ответов на абсолютно невозмутимого Ганнибала, оторвавшегося от его шеи. — Это был не проснувшийся Том, — Лектер глубокомысленно возводит очи к небу и философски пожимает плечами. Уилл невольно смотрит туда же, куда и он, и несколько минут они просто молча смотрят на потолок. Вполне симпатичный, между прочим, недавно побелённый. Чисто теоретически, кстати, Том сейчас должен был находиться как раз над кухней. Минутку чрезвычайно сосредоточенного молчания обрывает Ганнибал — он просто утягивает Уилла на вторую веранду, прихватив за собой поднос с выпечкой, и заводит повседневный диалог. С этой веранды прекрасно видно ажурные чугунные ворота, ограждающие вход на территорию дома, а ещё на ней два уютных кресла, небольшой плетёный столик и множество цветов. Грэм на удивление легко присоединяется к разговору, отбросив размышления о появлении Тома, больше похожем на галлюцинацию, и полностью расслабляется. Они сидят там вплоть до прихода Питера, наслаждаясь обществом друг друга и сладостями. Примерно часа через полтора вниз спускается страдающая от похмелья Алана, хмуро глядящая на их довольные расслабленные лица: она обычно мучается даже от бокала вина, а вчера было выпито много больше. Следом за ней появляется и отвратительно бодрая и абсолютно счастливая Эбигейл, на фоне которой глушащая уже третью чашку кофе Блум кажется ещё более мрачной. Хоббс буквально порхает по всему дому, во весь голос мурлыча незатейливые песенки и пританцовывая, и со временем отошедшая Алана тоже начинает постепенно улыбаться, глядя на неё. К этому моменту как раз спускается уже проснувшийся и приведший себя в порядок Том — Уилл не может сдержать улыбки при взгляде на него и уж тем более легко слетевшую с языка подколку насчёт призрачного утра. — Я же ничего не говорю о том, что вы устроили разврат в семь утра в общественной зоне, — Том изящно отбривает все претензии и выразительно грозит хихикающему Уиллу печеньем. — Вот и вы молчите. Они шутливо обмениваются невинными подколками ещё некоторое время и почти полностью успевают доесть уже остывшие, но не потерявшие восхитительный вкус круассаны, когда их внимание привлекает оклик Эбигейл. Хоббс увлечённо мечется по уже немного подсохшей под тёплым солнцем поляне вместе с собаками, поэтому первой замечает силуэт не самого желанного, но вполне долгожданного гостя. Только вот когда он чуть-чуть приближается, становится очевидно, что силуэтов на самом деле двое. Уилл недоуменно склоняет голову к плечу и вопросительно смотрит на спокойное лицо Ганнибала. Правая бровь Лектера едва уловимо вздёрнута, а уголок красиво очерченных губ слегка изогнут— Грэм легко читает в этом изгибе отражение собственного удивления. Кем бы ни был второй гость, неторопливо приближающийся к дому по вымощенной влажным тёмным камнем дорожке, Лектер о его пришествии явно и не подозревал. — Ганнибал? — Уилл мягко подаётся вперёд, прищуривая внимательные пристальные глаза, и слегка приоткрывает губы, словно пытающийся что-то учуять зверь. Его взгляд плотно прикипает к неторопливо приближающемуся незнакомцу, а тьма внутри почему-то стремительно поднимает голову. Грэм чувствует её нетерпение и свирепую радость: она мечется и вздымается накрывающими с головой волнами, но в ней нет агрессии или жажды крови. Зато есть что-то, что Уилл пока не может понять. Он слегка склоняет голову к плечу, спрашивая окаменевшего рядом Ганнибала: — Над этим делом работает кто-то ещё? — Сомневаюсь, — бархатистый баритон Лектера звучит спокойно: с неизменной безупречной вежливостью, но Уилл прекрасно различает сверкнувшую под медовыми переливами сталь. Если этого человека сюда привёл Питер Рэтинген — ему придётся многое обсудить с задумчиво постукивающим подушечкой пальца по нижней губе Ганнибалом. Ненавязчивая романтичность приятного утра рушится на глазах, хрупкими осколками выстилая дорогу под ногами незнакомца. Чуткая к таким вещам Эбигейл мгновенно успокаивается и кажется маленькой заледеневшей фигуркой, напряжённо замершей между креслами Ганнибала и Уилла. Грэм слишком сосредоточен на распознании незнакомца, чтобы обратить достаточное внимание на неправильную, излишне быструю смену настроения Хоббс, но он все равно успокаивающе вскидывает руку, чувствуя отголоски её испуга. И, судя по мелькнувшей в глазах Аланы внимательной задумчивости, ни он один делает себе мысленную пометку поговорить с ней об этом позже. Они ждут ещё несколько минут, пока внезапные визитёры не подходят совсем близко: с этого расстояния Уилл может понять, что идущий рядом с Питером человек — стройный мужчина в тёмной одежде, достаточно высокий, чтобы возвышаться над среднего роста Рэтингеном примерно на полголовы, но не настолько как тот же Ганнибал. Уиллу он кажется убийственно знакомым, но он никак не может понять, почему. Зато, судя по всему, понимает замерший рядом Том: его тело расслабляется, лишаясь сосредоточенной небрежности, а лукавые губы расплываются в тонкой усмешке. Следом за ним едва ощутимое напряжение покидает изумленно вскинувшего брови Ганнибала, и Уилл понимает, что личность загадочного гостя больше не является для них секретом. По крайней мере, кем бы этот человек ни был, это не враг — для охваченного беснующейся тьмой Грэма этот критерий неожиданно становится самым важным, и он тоже неуловимо смягчается следом за братьями, не позволяя тьме вырваться на волю, чтобы вцепиться в чужака и вывернуть наизнанку содержимое его черепной коробки. — Том? — Ганнибал негромко хмыкает и смотрит на него то ли с весельем, то ли с осуждением, то ли с предвкушением чего-то, а может быть, и всем сразу. Его взгляд перетекает на заинтересованно вскинувшегося Уилла и становится ещё более сложным: разгадать все таящиеся в нём эмоции практически невозможно. — Ты не говорил, что… — Он меня не предупредил, — Том категорично машет головой, открещиваясь от возможных обвинений, и философски пожимает плечами: — Не самый умный его поступок. С другой стороны, умных он никогда и не делал, так что всё как раз в пределах нормы. Уилл уже было приоткрывает рот, чтобы всё-таки выяснить, кем является нежданный гость, но не успевает: незнакомец в несколько лёгких быстрых шагов обгоняет замявшегося Питера, скользит к ухмыляющемуся Тому, решительно тянет его к себе за шелковый галстук, вынуждая наклониться и… ох, боже. Грэм смущённо опускает ресницы, чтобы не смотреть на чужой поцелуй — глубокий, беззастенчивый и страстный — и на то, как Том привычным движением притягивает своего, судя по всему, мужа поближе. Уилл не до конца привык к собственным поцелуям, а уж видеть то, как другие с неприкрытой страстью встречают друг друга после долгой разлуки — невероятно неловко. Уилл старательно не смотрит в сторону Лектера, потому что абсолютно уверен: одна лукавая, притягательная усмешка на его мягких губах, один обжигающий взгляд невозможных глаз — и Грэм вспыхнет, как спичка. Так что Уилл, во избежание, сосредотачивается на том, что пытается рассмотреть гостя: он ниже Тома, стройный и подтянутый, даже изящный, с густой гривой вьющихся тёмных волос и бледной кожей. С этого ракурса мало что можно разглядеть, но он выглядит достаточно молодым, не старше самого Грэма. Уилл пытается понять, почему тьма так беснуется, стоит ему только на него посмотреть. — Стоп, — прерывает увлёкшуюся парочку глубокий, строгий голос Ганнибала, в котором, впрочем, плещутся понимающие смешинки. Лектер слегка приподнимает правую бровь и мстительно припоминает: — Разврат в общественном месте, Том, Гарри. — Ох, — тот самый, судя по всему, Гарри с явной неохотой отстраняется от Тома, напоследок тягуче скользнув ладонью по чужой груди и бросив короткий лукавый взгляд из-под ресниц, а затем задорно здоровается: — Давно не виделись, дорогой деверь! Уилл слышит ласковое «несносный мальчишка» от Тома и фыркающее «неблагоразумное чудовище» от Ганнибала, но их слова теряются для него, потому что он слишком сильно оглушён тем, что видит и слышит. Он в смятении скользит взглядом по отвратительно знакомому силуэту — сейчас, когда Гарри прямо перед его глазами, невозможно не заметить, насколько они одинаковые. Один рост, одинаковое телосложение, один цвет волос, одна мимика, даже манера речи. Уилл словно смотрит на собственное отражение, по загадочной воле судьбы перешагнувшее через серебристую зеркальную гладь. А затем Гарри переводит на него взгляд и они замирают оба, совершенно одинаково приоткрыв рот и сведя вместе брови. Сейчас Уилл отчётливо видит их главное и, кажется, единственное отличие, потому что всё остальное, вплоть до едва заметной родинки на правой скуле и мимических морщинок, совпадает. Глаза. У Гарри в глазах изумрудная ведьмовская зелень, испещрённая золотистыми отблесками, но на их дне — и Уилл видит это абсолютно отчётливо — плещется тьма. Глубокая, чёрная и клубящаяся — такая же, как та, что сейчас тугой струной натянулась у него внутри. Гарри растеряно дергает головой — Уилл знает этот жест, он сам так делает, когда растерян — но даже не пытается отвести глаз, словно зачарованный. Вопрос, слегка хриплый от волнения и кажущийся оглушительным, они задают вместе, и что-то внутри Уилла вздрагивает от того, насколько их голоса похожи: — Кто это?