***
— «Что делает Уилла Грэма выдающимся профайлером?», — Уилл обречённо устало стонет, заранее предвкушая получасовые упражнения в остроумии от объявившийся во всем своём отвратительном великолепии Фредди Лаундс, и давит в себе малодушное желание сделать вид, что он ничего не заметил, и просто закрыть вкладку. Грэм может сколько угодно презирать её и даже ненавидеть, но он все равно хотя бы названия да пролистывает, поглядывая краем глаза за очередными статьями. С рыжей бестии станется подготовить подлянку незаметно и гадливо, а Уилл с некоторых пор предпочитает быть в курсе неприятных сюрпризов. Он нервно заправляет за ухо выбившуюся непослушную прядку, кусает полную нижнюю губу и опасливо бормочет: — Меня напрягает это название. — Чем? — Гарри лениво зевает, сонно щуря ведьмовские изумрудные глаза, и гибко потягивается, изящно прогнувшись в спине. Уилл слышит его ехидное бархатное мурлыканье через всю весьма внушительную гостиную Лектера: — Не пойми меня неправильно, но разве ты не должен сейчас быть на сеансе психотерапии со своим принцем на белой бентли? — Оно слишком нормальное, — Уилл с изрядной опаской робко щёлкает на ссылку, открывая статью в новой вкладке, и с царственным пренебрежением игнорирует беззлобно язвящего неугомонного братца, рядом с которым все чаще начинал понимать беспрерывно перебрасывающихся шпильками Лектеров. Он предложил начать утро вторника у Ганнибала дома, используя в качестве аргумента не свою сентиментально-романтичную натуру, плотно вошедшую в список любимых тем Гарри для подколок, а условно профессиональную причину: фактически, как действующий сотрудник одного из самых неоднозначных отделов ФБР, он был обязан ходить на сеансы психотерапии, чтобы вести постоянное наблюдение за своим психологическим состоянием. Уиллу плевать на это всё с точки зрения работы: он вполне способен признать, что уже давно достаточно ненормален для того, чтобы провести всю жизнь в местах не столь отдалённых, и вряд ли хоть кто-то сможет это исправить, но ему нравится пользоваться случаем, чтобы провести с Ганнибалом время. И даже посмеивающийся над его слабыми попытками скрыть очевидную влюблённость Гарри не может на это повлиять — вслух издевается не так уж часто, и на том спасибо. — Прошу меня простить, — в комнату легко вплывает Ганнибал — как и всегда, он двигается безумно плавно, словно перетекает из одного движения в другое, грациозно и слегка вальяжно. Уилл с удовольствием скользит оценивающим взглядом по гибкому, отличающемуся подлинной мужской силой и красотой телу, особенно задержавшись на красивых крепких руках, и едва слышно мечтательно вздыхает, с удовольствием пользуясь настолько приятным поводом отвлечься от чёртовой статьи, которую он — да — до сих пор так и не начал. — Я не думал, что Франклину сегодня может понадобиться внеплановая консультация. Сколько у вас времени? — Сколько угодно, Джек ждёт меня на новом месте преступления, а я активно саботирую процесс расследования и вообще всячески порчу жизнь любимому начальству, — Уилл слегка мстительно ухмыляется, вспомнив о наверняка бушующем сейчас не хуже десятибалльного шторма Кроуфорде, и легко поднимается с места навстречу Ганнибалу. Длинные фактурные пальцы тут же сжимаются на его талии, весьма бесцеремонно прижимая к крепкой широкой груди и вырывая невольный вздох, а затем Уилла утягивают в неторопливый, властный поцелуй, вызывающий слабость в ногах. Отстраняется Грэм только через пару минут, смущенно хихикая и заправляя за слегка покрасневшее ушко растрепавшуюся чёрную прядку под хищным, сытым взглядом янтарных глаз. Обреченно стонущего Гарри с выражением всей скорби мира на лице они оба игнорируют, и Уилл мягко мурлычет: — Какие у тебя планы? — Новая пациентка после пяти, но до этого — я весь ваш, — Ганнибал слегка склоняет голову к плечу, лукаво прищуриваясь, и кладёт руку Уиллу на шею, мягко поглаживая гладкую бархатную кожу большим пальцем. Уилл чувствует, как вдоль позвоночника пробегает короткая сладкая дрожь: под кожей словно проходится горячая стремительная волна бурлящего пламени, будоражещего кровь и оседающего приятным покалыванием в кончиках пальцев. Грэм никогда не был особо зависим от прикосновений, но ласки Ганнибала заставляют его быть слабым и податливым, как разогретая в умелых пальцах мягкая глина. Лектер продолжает что-то рассказывать, время от времени перекидываясь незначительными фразами с посмеивающимся Поттером — Уилл больше вслушивается в глубокие, бархатные переливы его низкого голоса, тягучего, словно густой гречишный мёд, чем в то, что конкретно он говорит. Конечно, если его всё-таки спросят, о чем идёт речь, он наверняка сможет повторить весь диалог слово в слово, но его не спросят и в этом самое главное, что есть между ними — понимание. Уилл коротко вздыхает и погружается в глубокий мыслительный процесс, задумчиво всматриваясь в открытую на ноутбуке Ганнибала статью и решая для себя — надо ли оно ему, или всё-таки нет. С одной стороны: под кажущимся невинным названием наверняка скрывается нечто пренеприятное — уж такова двуличная пакостливая натура Фредди Лаундс, с другой стороны — содержание статьи ведь не изменится от того, что он его увидит, правильно? Так зачем трепать себе лишний раз нервы? Вывод кажется логичным, но не в привычках Уилла Грэма позволять логике взять верх над любопытством. Он собирается с мужеством, ещё раз вздыхает, кусает губы и решительно углубляется в чтение, моментально утверждаясь в своих выводах — первые строчки невинны, как только что покинувший утробу матери новорождённый младенец, и тем более подозрительным кажется дальнейшее содержание. «Случалось ли вам задаваться вопросом о том, что именно делает одних людей выдающимися, а других оставляет всего лишь пылью в их тени?..» Уилл бегло скользит взглядом по первой половине текста, все больше и больше хмурясь: Фредди с не предвещающим ничего хорошего удовольствием перечисляет все его заслуги на поприще расследований ФБР и поимки убийц, упоминает работу в полиции, успешную преподавательскую деятельность, отмечает написанные публикации, признанные в сообществе, да и вообще подозрительно лестно отзывается о профессиональной деятельности. Уилл быстро проходится по губам языком, слизывая едва уловимый, кисловатый привкус падали — под густым приторным сахаром изысканных слов прячется истинное намерение, от которого отчётливо несёт гнилью, и Грэм чует его, как чует мертвечину вставшая на след ищейка. Странное предчувствие сводит зубы и вызывает приступ лёгкой тревожности — Уилл всей своей шкурой чувствует, что что-то не так. — Думаю, тебе не стоит читать её статью до конца, — внимание Грэма внезапно привлекает Ганнибал, слегка сжавший пальцы на его талии и попытавшийся деликатно изъять ноутбук, но от Уилла не укрывается что-то странное, прячущееся за маской его незаинтересованного спокойствия. Лектер очевидно не хочет, чтобы он видел что-то в конце, и теперь Уиллу ещё интереснее узнать правду — он нежно гладит Ганнибала по щеке кончиками пальцев, легко выскальзывает из его объятий и опускается в глубокое мягкое кресло, снова погрузившись в чтение. «…успехом. Уилл Грэм относится к тому редкому типу людей, что способны положить не только своё личное время, но и здоровье на алтарь общего блага, во имя дела команды. Не раз и не два мне, вашей покорной слуге, доводилось видеть его не в самом приятном состоянии духа и здоровья. К тому же, поимка небезызвестного Бойла (и его последующая загадочная кончина, плодившая множество слухов и вполне справедливых подозрений)…» — Откуда ей известно, что Бойл покончил с собой? — Уилл недовольно фыркает, слегка тряхнув густыми мягкими кудрями, и недовольно барабанит пальцами по удобному широкому подоконнику. Он не дожидается ответа, потому что уже догадывается, каким он будет: — Она писала о нём статьи? — Писала, — Ганнибал элегантно склоняет голову, соглашаясь, и прядь едва заметно посеребрённых волос плавно соскальзывает на высокий лоб. Лектер небрежно поправляет её отточенным плавным жестом и мягко мурлычет: — Всласть прошлась по Джеку, его возлюбленной тройке ищеек и всему ФБР за компанию, но тебя, кстати, мягко обошла стороной. Отметила лишь, что заслуженная смерть преступника оказала на твою пошатнувшуюся неустойчивую психику сильнейший удар, — Лектер прерывается, слегка приоткрыв мягкие губы, и неторопливо проходится кончиком языка по нижней грани острых ровных зубов, слегка задержавшись на выступающих крупных клыках. Это движение выглядит хищным и опасным, непривычно будоражащим — Уилл отслеживает его с неосознанной жадностью, и едва не пропускает последующие слова Ганнибала. — В общем, в итоге своего высокоинтеллектуального спича она подвела к тому, что ты с большим одобрением принимаешь самосуд или справедливый суд, но никак не добровольный уход виновного из жизни. — Не скажу, что она неправа, — в разговор влезает явно заскучавший и уставший ждать Гарри — он пакостливо прищуривает хитрые изумрудные глаза, лукаво хмыкает и с лёгкостью выуживает у не особо сопротивляющегося Уилла ноутбук. — Где ты там остановился, болезный ты наш? Читать после вас я не хочу, но хочу знать, что там интересного: считай, что я твоя поразительно симпатичная, невероятно сообразительная и, к тому же, крайне скромная дверца в мир желтой прессы. — На словах о кончине Бойла, — Уилл недовольно ворчит, но не протестует, не обращая внимания на неподражаемую манеру общения близняшки. — Боже, ну это обязательно? Зачем устраивать шоу из статьи ненавистной мне женщины? — Я тебе как-нибудь дам почитать статейки Риты Скиттер обо мне времен былой юности, — Гарри мягко переливчато хихикает, — Считай, будем квиты. Это всё-таки явно что-то семейное: читать, как сучные дамы поливают нас грязью в прессе. Так, что тут у нас… — Гарри с комфортом устраивается на краю стола, изящно закинув ногу на ногу, и пролистывает первую часть статьи, бегло пробегаясь глазами по строчкам. Он удивленно присвистывает: — Да ты прям выдающаяся личность, а так и не скажешь. О, вот, нашел. Демонстративно откашлявшись и приняв самый одухотворённый вид из возможных, Гарри небрежно откидывает волосы за спину и с выражением начинает читать: — «Однако, это все лирика. Компетентность Уилла Грэмма не ставится под сомнение, в отличии от его ориентации». А вот и начинается самое интересное! — Гарри ликующие присвистывает, расхохотавшись, и с удовольствием смотрит на то, как распахнувший глаза Уилл на мгновение зависает, а затем обречённо прячет лицо в ладонях. — «Из достоверных источников хорошо известно, что в институтские годы Уилл Грэм был не самым охочим до плотских утех человеком, но те что были — исключительно женщины». Что, серьезно? — Серьезно женщины ли? — Уилл невнятно стыдливо бубнит, отказываясь отнимать от лица руки и обречённо поглядывая на брата сквозь пальцы. — Я, знаешь ли, не особо заинтересован в сексе как таковом. Меня больше привлекает единение душ, мыслей и… — Да-да, — Гарри небрежно его прерывает, с деланной незаинтересованностью помахав рукой, и ехидно, сладко-сладко тянет: — я прям вижу, как тебя не интересует секс с Га… — Поттер. — с мягких пухлых губ Уилла срывается несвойственное угрожающее рычание, а синие глаза вспыхивают опасным пламенем. Моментально покрасневшие ушки Грэм тщательно старается игнорировать. — Что? Скажи еще, что я не прав, — Гарри растягивает губы в совершенно грязном оскале, но тему дальше всё-таки не развивает, и без того вдоволь насладившись чужим смущением. — Ладно. Так, дальше она неинтересно пишет о твоих отношениях с Аланой. Какой ты бабник, Уилл, слов нет. Потом она, ммм… — Гарри внезапно обрывает себя на полуслове и впечатленно мычит. Всё ещё немного красный Уилл заставляет себя посмотреть на брата, и почти с суеверным ужасом видит, как тот задумчиво жует губу, с небывалым до этого интересом погрузившись в чтение оставшейся части статьи. Грэм уже почти готов спросить, что там так сильно привлекло внимание брата, как Гарри коротко присвистывает и медленно тянет: — Я, конечно, не буду зачитывать, чтобы не вгонять тебя в еще больший стыд, но тут она приводит аналитическую часть на тему того, какие позы ты предпочитаешь в постели с точки зрения психологии. У тебя её номерок есть? Аж свербит, как хочу узнать, что она обо мне скажет. — Есть, — Уилл отвечает на автомате, моментально вспомнив про всунутую цепкими когтистыми пальчиками аляповатую визитку, а потом его мозг наконец полностью переваривает сказанное братом, зависает, и включается обратно. Когда к нему возвращается дар речи, голос звучит высоко и нервно, как тонкое испуганное пищание: — Она что? Что она сделала? Позы, что? Неловко взлохмативший волосы и сочувственно хмыкнувший Гарри не успевает спасти ноутбук, потому что Уилл подрывается с места одним стремительным резким движением и бесцеремонно выхватывает несчастную технику из рук брата. Качественный литой алюминий беспомощно трещит от силы сжатия изящных тонких пальцев, а экран распахивается почти на все сто восемьдесят градусов. Едва слышно вздохнувший Ганнибал пытается поддержать Уилла — он ласково поглаживает его по спине широкой горячей ладонью, Гарри тоже старательно сыплет словами в попытках отвлечь, но все это теряет смысл, как только цепкий взгляд Грэма вылавливает из текста отдельные фразы: «…с такой нервной работой, как в ФБР, Уилл Грэм гарантированно предпочитает подчиняться в постели…», «…любит, когда его берут сзади…», «…наручники весьма многофункциональный предмет, не зря Уилл Грэм скрывает свои изящные запястья…», «…молчаливый в обществе — громкий в постели…». Это становится последней каплей. Уилл отшвыривает ноутбук от себя, шарахаясь, как от прокаженного и игнорируя то, как он проезжается по широкому столу Ганнибала и жалобно плюхается на мягкий ворс дорогого ковра. В голове полыхающим огненным знаменем отчётливо отпечатываются медовые строчки Фредди: «…лицом к лицу, закинув ноги на широкие плечи…», «… прогнувшись в спине и слегка разведя колени…», «…с удовольствием подставляясь и подчиняясь…». Смущение и превосходная фантазия, подстегнутая взбаламутившейся эмпатией, моментально среагировавшей на эмоциональный раздрай, тут же генерируют ему представление о том, как именно можно использовать ближайшее доступное пространство под сексуальные нужды. Тьма, затаившаяся где-то в самой глубине подсознания, практически полностью растворившаяся в Уилле, слившаяся воедино с его личностью и надежно окрасившая его в чернильно-темный, выдержанный цвет, гулко одобрительно мурлыкает, вызывая прошившую всё тело короткую чувственную вибрацию. По крайней мере, Грэму хочется думать, что это она, а не некстати появившееся возбуждение, сладко сжавшееся внизу живота. — Ну да, ну да, — Гарри беззлобно ворчит, осуждающе качая головой, и слегка надувает пухлые, капризно изогнутые губы. Он уже успел соскочить с насиженного местечка и теперь стоит по ту сторону стола, нагнувшись, чтобы подобрать ноутбук. — Богатые могут позволить себе разбрасываться техникой, даже если это чужие макбуки. — Эта… Эта женщина! — Уилл не обращает на него внимание, со стоном сползая по спинке кресла и стыдливо пряча полыхающее лицо в ладонях. — Да как она вообще посмела написать всё это?! Я всегда знал, что у неё ни стыда, ни совести, но… это! Это переходит все границы! — По Джеку она тоже там прошлась, — Гарри задумчиво стучит пальцем по нижней губе, сочувственно поглядывая на брата, и мерзко, мстительно хихикает: — Она написала, если ты, отвлёкшись, всё же это упустил, что у начальника стресс превышает не то что допустимые нормы, а просто границы максимальной взвинченности, поэтому тонкий каблук его супруги играет немаловажную роль в их семейной жизни. — Мне плевать на Джека, — Уилл жалобно тонко хныкает, и с ещё большим смущением ловит себя на этом постыдном звуке. Фредди Лаундс определённо может гордиться остротой своего пера и своей поразительной бесстыдностью — она умудрилась довести взрослого мужчину до стыдливого хныканья. Он отчаянно, жалобно тянет, окончательно вспыхивая и невольно ища утешения: — Гани-и-иба-а-ал… — Ma belle*, это не стоит твоих нервов, — Ганнибал говорит мягко и бархатно — его голос обволакивает, словно густая тёплая волна, но приносит с собой не спокойствие, а мелкую дрожь. Лектер подходит близко-близко, легко разводит сведенные вместе коленки Уилла и как-то очень привычно устраивается между ними, приседая перед креслом и притягивая Грэма к себе за талию. Уилл прижимается к широкой надёжной груди, тёплой и безопасной, сминает в пальцах крепкие твёрдые плечи и смущённо прячет лицо в сильной шее. Ганнибал одурманивающе пахнет дорогим парфюмом — это что-то свежее и немного пряное, с отчётливыми нотками жасмина — в его руках Уилл чувствует себя маленьким и защищённым. Эта статья, какой бы зубастой и смущающей она не была, отличается от предыдущих изяществ Фредди только направленностью, не меняя сути и посыла, куда больше во всём этом Уилла пугает другое — то, что он, пожалуй, согласен с содержанием. — А когда она фото успела сделать? — подавившийся воздухом и закашлявшийся Гарри роняет провокационный вопрос как раз в тот момент, когда воздух разрезает резкая трель телефонного звонка от Кроуфорда. Уилл игнорирует их обоих, малодушно прячась в надёжных объятиях Ганнибала и непроизвольно проваливаясь все глубже и глубже внутрь себя. Неожиданная вспышка смущённого гнева пробуждает в нём странное воспоминание: он, картинно прищёлкивая пальцами, поджигает и гасит огонёк свечи, а его отец, отчим, или кто бы он там ни был, одобрительно кивает на жест и спокойно рассказывает о туманном Альбионе. — Твоя семья, — голос отца — нет, дяди, звучит мягко и успокаивающе, — одна из самых влиятельных, Уилл, если не самая влиятельная. Ты не думай плохо о Блэках и Поттерах, они не отказались от тебя, не забыли, не сослали подальше, стыдясь. Они оставили тебя, наследного первенца, здесь, в Америке, в хлипкой хижинке, наполненной недоделанными лодками, потому что на то была причина. — И какова она? — Уилл не узнает своего же голоса. Этот Уилл — другой, прошлый, молодой и ещё совсем неопытный, говорит зло, отчаянно и с надрывом. Пламя свечи разгорается сильнее, трещит, с лёгкостью опаляя хрупкие восковые края, плотно занавешенные шторы с тяжелым хлопком приподнимаются от резкого порыва сквозняка, которому неоткуда взяться в помещении в безветренную погоду — бушующая магия древнего рода прорывается наружу, выдавая ненадежное состояние своего носителя. — Я узнаю? Хоть когда-нибудь? Кто мне расскажет какова она — причина? — Точно не я, мой дорогой племянник, — Говард Грэм мягко качает головой, сочувственно блестя голубыми глазами — светлыми, словно спокойное летнее небо, совсем не чета глубокой блэковской синеве, — точно не я. Ты должен понять, что всему свое время и место. — Уилл, mio caro*, — в реальность из зыбких воспоминаний его возвращает немного хриплый, грудной голос Ганнибала, — тебе всё же стоит ответить на звонок. Кроуфорд, жаждущий внимания своего лучшего агента, по настойчивости едва ли уступает ледоколу, вознамерившемуся прочистить путь в новый мир, или целому дивизиону танков. Он злобно рычит в трубку, что у агенства очередное массовое убийство: семья, решившая устроить пикник в будний день, застрелена, причём, по словам очевидцев, их же собственным сыном. И ему, Джеку, плевать, где Уилл Грэм и чем он, мать его, занят, потому что лучшая ищейка ФБР нужна на службе прямо сейчас, и хоть век воли не видать. — Ладно, — Уилл коротко недовольно вздыхает, закатив глаза, слегка смягчается на редкое признание своей исключительности, и мстительно добавляет: — Кстати, пока ты меня ждешь, оцени последнюю статью Лаундс, если ещё не успел, тебе понравится. Уилл редко ощущает себя мстительным, но это новое чувство ему нравится. Осознание того, что надоедливое, упрямое начальство прочитает сочную статью про тонкий каблук своей жены на своей же промежности даже немного сглаживает собственное негодование — осязаемая власть растекается по пальцам сладким вязким сиропом. На место преступления они вынуждены ехать без Ганнибала: конечно, Лектер мог бы аппарировать, чтобы успеть к приему новой пациентки, но он предпочитает остаться, чтобы не вызывать лишних и ненужных вопросов. Уилл прекрасно понимает, что сейчас это совсем не то, что им нужно, поэтому нежно целует его на прощание, вздыхает, и отчаливает под руку с ворчащим Гарри. К тому времени, когда они прибывают по назначению сброшенных Джеком координат, там уже во всю шастают эксперты, звучат вспышки фотокамер, а за жёлтой лентой толпятся журналисты. Уиллу на мгновение кажется, что он заметил в разномастной бурлящей толпе мелькнувшую копну ненавистных огненно-рыжих волос проклятой ведьмы пера, но времени на то, чтобы обдумать это и найти Фредди, нет. — Пока вас дождёшься, успеешь сдохнуть, переродиться, и, блять, состариться, — снующий по периметру грозной грозовой тучей Джек недовольно нахохливается и начинает без лишних расшаркиваний. Уилл, полностью игнорирующий короткий рапорт бывшего начальства, внезапно понимает, что ему претит вся эта ситуация. Знакомый равномерный стук маятника скользит где-то на самой грани восприятия, не утягивая его вглубь, и Грэм вдруг с кристальной ясностью осознаёт все, что здесь происходит — он видит женщину, он чует её так легко, словно она стоит от него в двух шагах, он знает её мотив, слышит её мысли, слышит тонкий, чистый мальчишеский голос, ещё не сломавшийся из-за переходного возраста, слышит, что она говорит. Вся она, весь её замысел лежит перед ним широко распахнутой тяжёлой книгой, обитой тонким слоем выделанной человеческой кожи: она говорит, что те люди, другие, не его, не их семья, что её нужно создавать. И Уилл понимает. Он принимает её замысел, пропитывается им, соглашается с ним. Ему нужно создать свою семью, семья — это основа, нерушимый твёрдый стержень, опора под ногами. Тьма внутри него снова поднимает голову, жадно загудев — она требует магии, требует силы, которую может дать только род, связь с которым идёт гораздо глубже кровной. Уиллу нужно найти тех, кто, по крови ли, по духу ли, станет частью его жизни. А ловить эту преступницу ему совсем не хочется. Она учит своих детей рвать ненужные связи, защищать, отстаивать своё, быть больше, чем человеком — она защищает свою семью и пойдёт ради неё на что угодно. Уилл понимает и уважает её замысел, он видит в этом знак, случайный или осознанный, и эти мысли невольно заставляют его расправить плечи и приосаниться. — Что-то не так? — Джек звучит напряжённо, как туго натянутая струна, вот-вот грозящая порваться: его тёмные пристальные глаза матово блестят упрямством и нежеланием отдавать своё — Кроуфорд всей своей шкурой чувствует, как грядёт нечто. «О, Джек, — Уилл смотрит на агента по-новому, слегка усмехаясь уголками губ и почти лениво размышляя о будущих переменах, — ты ведь всегда понимаешь, когда должно произойти что-то, что знатно переломает тебе все построенные планы, правда? Наверное, когда ты знакомил меня с Ганнибалом, то чувствовал то же самое». — Дело Бойла официально закрыто? — Уилл слегка встряхивает густыми крупными кудрями, склоняя голову к плечу и растягивая губы в вежливой тонкой улыбке. Его вопрос явно звучит не в тему, но для него в нём сейчас кроется самое важное. Гарри рядом заинтересованно щурится, явно чувствуя, что за этим последует, — Осталась только бумажная волокита? — Да, но какое это… — Джек недоумённо хмурит кустистые брови, слегка наклонив голову и бросив короткий тёмный взгляд исподлобья — он не успевает договорить, потому что Грэм его перебивает: — Я хочу уйти, — голос Уилла звучит мягко и легко, но совершенно непреклонно — даже Джек, со всей его твердолобостью, понимает, что отговорить ищейку не получится. — Перестану работать на оба отдела и займусь своей жизнью. В этом деле я тебе не помощник, Джек, извини, но лови её сам. — Её? Это женщина? — ошеломлённый неожиданным ударом Джек приходит в себя быстро и сразу же хватается за главное: его мозг начинает перестраивается, корректируя планы и внося поправки с учётом новых переменных. — Ну да, надо было сразу догадаться: она собирает вокруг себя детей, наверняка потеряла своих и теперь нуждается в восполнени… Уилл уже не слушает его — всё, что хотел, он сделал, даже подсказку дал. Он смотрит на Гарри, который молча хлопает его по плечу и поддерживает простым понимающим взглядом. Уилл не знает, что будет дальше, но чувствует себя абсолютно спокойно, потому что от близнеца на эмоциональном плане идёт лишь одно стойкое и тёплое чувство — любовь.***
Джек Кроуфорд обиделся. Не то чтобы такое уж редкое явление, если учитывать крайнюю непредсказуемость и изрядную эмоциональность дражайшего начальства, но это не мешает Уиллу веселиться. Нет, ну правда: он в любом случае не остался бы в этом отделе навечно, тем более после всего случившегося, так что не совсем понятно, на что именно Джек обижался. С другой стороны, Кроуфорд, с его-то упрямством, терпеть не мог отпускать из жизни что-то ему необходимое, особенно если никак не мог на это повлиять. В своей вечной упёртости Джек оставался на диво стабилен — Уилл думает об этом с какой-то даже теплотой. В любом случае, сейчас он слишком хочет оказаться подальше от расследований, рабочей суеты и прочих прелестей существования честного работящего труженика, чтобы обращать внимание на надувшегося, как мышь на крупу, Кроуфорда. Тем более, бесконечно повторяющиеся ехидные насмешки коллег, над каждой из которых Гарри, предатель, с удовольствием смеётся снова и снова, окончательно лишают воли к жизни и милосердия ко всему сущему, кроме горячих, гениальных и потрясающе готовящих психотерапевтов с небольшими милыми странностями. — Я клянусь, Грэм, ты просто точь-в-точь диснеевская принцесса, — Прайс постанывает от смеха, качая головой и держась свободной рукой за живот — в другой он держит проклятую фотографию, чёрт знает когда сделанную проклятой Фредди Лаундс, и призванную стать уилловым наказанием за все грехи. Джим утирает выступившие на глазах слёзы и с нескрываемым удовольствием ехидно мурлычет: — Посмотри, ты даже приподнялся на носочки и обвил его шею руками, ну чисто Золушка. Или Белль из «Красавицы и Чудовища», судя по разнице в габаритах. Гнусно хихикающий Зеллер моментально подхватывает насмешку друга, картинно потянувшись вверх и обняв пустоту рядом с собой руками, пародируя Уилла. Для пущего сходства он выразительно вытягивает сложенные трубочкой губы и сочно причмокивает, вызывая у Прайса очередной взрыв хохота — Уилл даже не может описать, насколько сильно сейчас он хочет хорошенько повалять этих двух засранцев в пыли, наглядно продемонстрировав, за что его считали одним из лучших выпускников Академии. Но Грэм, в отличии от некоторых, ответственный, уравновешенный взрослый, поэтому он растягивает губы в мягкой вежливой улыбке, от которой его студенты в своё время покрывались холодным потом и нервно пытались отползти подальше, и пространно думает о том, что в шутке про «Красавицу и Чудовище» куда больше иронии, чем Джеймс планировал вложить изначально. В любом случае, Грэм не считает нужным реагировать как-то чрезмерно: он подписал заявление об уходе в тот же насыщенный событиями вторник, когда принял весьма судьбоносное решение, а уже в четверг пришёл, чтобы собрать последние вещи и заодно понаблюдать за тем, как Гарри колдует. А поколдовать братцу пришлось изрядно, учитывая, что по действующему законодательству Уилл был обязан отработать ещё две недели, чего он абсолютно не хотел. Так что им оставалось лишь найти подходящую жертву, немного почаровать и получить человека, готового отработать за Грэма оставшиеся часы сугубо добровольно и абсолютно бесплатно. Волшебная связка Конфундус-Обливейт работала как часы, и Уилл изрядно успел ей проникнуться, наблюдая за действием со стороны. Убийственная штука, как не крути, а главное, невероятно удобная и экономящая время — тот же Джек за такую возможность лично бы оторвал руки кому угодно и был бы исключительно счастлив. Но у него такой возможности не было, чему лично Грэм был неприлично рад, и на фоне этой зловредной радости даже подговорил брата по дороге заскочить в любимый и тщательно лелеемый отделом подвальчик со встроенным моргом — местом исключительно приятным и переполненным исключительно любезными людьми. Сейчас там с тихой радостью скромного вивисектора издевались над трупами последней жертвы очередного серийника Прайс с Зеллером и страдала по оперативной работе заскучавшая Катц, которую по неясным причинам к трупам подпускали только в моменты резкой нехватки кадров. Воссоединение с уже-почти-бывшими коллегами началось невинно: его поздравили со смелым решением, деликатно спросили о причинах и явно загрустили — без участия агента Грэма и без того непростая деятельность отдела усложнялась в разы и изрядно затягивалась по длительности. А потом заноза Катц залихватским жестом профессионального фокусника выудила распечатку статьи Лаундс и начало-о-ось. — Ты хоть видел это фото? — Прайс елейно растягивает слова, с явным удовольствием вертя в руках распечатки — не так уж и часто выпадает повод всласть поиздеваться над самодостаточным и острым на язык гением. — Ты там такой милый и маленький, почти полностью спрятался за широкими плечами Ганнибала… Нет, ты, конечно, и сам не тростинка, — он моментально идёт на попятную под пристальным ласковым взглядом прищурившихся синих глаз убийцы-Грэма, слегка дёрнувшего уголком капризно изогнутых пухлых губ, и спешно добавляет: — да даже тот же Брайан на твоём фоне дрыщ, не поспоришь, но серьезно… — Заткнись, Прайс, — и без того приятный бархатный голос Уилла становится настолько медовым, что ни у кого из здесь присутствующих не возникает сомнений в том, что бедняге Джимми в ближайшее время лучше ходить с оглядкой, — иначе отдел помимо меня может не досчитаться ещё одного агента. — Не будь злюкой, Грэм, — Катц мягко, флиртующе мурлычет, лукаво щуря раскосые тёмные глаза, и бросает на Гарри короткий странный взгляд. Несносный братец на удивление легко умудрился влиться в коллектив, сразу же найдя с двумя мужчинами общий язык, но вот Беверли предпочла занять нейтральную позицию и упрямо Гарри игнорировала. Даже не настраиваясь конкретно, Уилл улавливает фоном лёгкую неловкость и милое очарование, как если бы бедняжка Катц вдруг влюбилась — в таком случае, зная своеобразный нрав собственника и прекрасного менталиста Тома, ей можно было только посочувствовать. — Ну, теперь точно ещё долго не буду, — беззлобные слова, сорвавшиеся с искусанных припухших губ, звучат чуть резче, чем следовало, и все непроизвольно затихают, снова вернувшись к мысли о непредвиденной отставке Уилла. Сложно сказать, что они с коллегами крепко сдружились, но Уилл точно так же не мог назвать их чужими для себя. Слишком отчётливо он помнил дурманящую голову ярость погони, нетерпение и хищное предвкушение, помнил, что в такие моменты тройка была рядом, стоя бок о бок или незримо наблюдая со стороны. Они не пили вместе в барах после сложного дела, не перемывали косточки Джеку и не были близки, но они разделили радость охоты на человека — умное, непредсказуемое и опасное существо, и Уилл не мог просто так отмахнуться от связавших их уз. Эмпатия, сильнейший проклятый дар, не оставила ему шанса остаться в стороне: каждый из команды оставил на нём свой отпечаток, незримый след, который Уилл принял как часть себя и сжился с ним. Обычный человек не может понять этого, почувствовать, но эмпатическая связь возникает на гораздо более глубоком уровне: даже не понимая того, и Катц, и Зеллер, и Прайс успели привязаться в ответ. Сильнее всего это отразилось на Беверли, изначально более чувствительной к тонким проявлениям магии, слегка слабее на Джимми и Брайане, и хотя они не стали друзьями, симпатия, привязанность и общее дело сделали свою работу. — Ты точно решил? — повисшую тоскливую тишину нарушил мягкий хрипловатый голос Прайса и звук негромкого шлепка: заскучавший Гарри попытался подковырнуть ногтем кожу на ране мертвеца и закономерно получил от возмутившегося Джимми по ладошке: — Так, Лектер-который-самый-младший-и-наименее-угрожающий, если ты будешь лезть к трупам своими загребущими лапками, мы будем вынужденны занести твои отпечатки в базу по этому делу. Вот оно тебе надо, а? — Точно, — Уилл слегка наклоняет голову, соглашаясь, и тяжёлые графитовые кудри мягко соскальзывают с его плеч. — Неделю, что я не работал… Я словно понял, что никогда до этого не отдыхал? Не было и мига, чтобы я не работал. В школе — ответственный за графики по распоряжению учителей, в институте — назначенный староста, потом — практика, работа в полиции, короткий больничный и в преподавание. И так постоянно, — Грэм с деланной небрежностью пожимает плечами и неохотно признаётся: — мне было нормально, потому что не на кого было тратить свободное время. А собаки многого не требуют. — Ну, а сейчас у тебя появился принц, — погрустневший Зеллер, не сдержавшись, беззлобно язвит и с удовольствием отбивает пять от заржавшего Прайса. Просмеявшись, он серьёзнеет и искренне добавляет: — Да мы понимаем всё, бро, просто… нам будет тебя не хватать. — Ну да, над кем нам ещё издеваться, — поддерживает неловко взлохмативший волосы Джимми и кривовато растягивает тонкие губы в усмешке, — мы-то такой насыщенной личной жизни не имеем. Они снова легко смеются, и на этот раз Уилл к ним присоединяется: он не любит этих ребят, но и не терпит. Они просто часть его жизни — достаточно приятная часть, особенно на фоне остального — с которой ему приходится расстаться. На прощание Катц осторожно прижимается мягкими, слегка влажными губами к его щеке, оставляя лёгкий поцелуй, и тут же стирает след от помады большим пальцем, бурча, что, мол, принц не оценит следы других принцесс. Посмеивающийся Гарри фиксирует это всё на телефон, тоже вполне тепло прощается, и они уходят. — Будешь скучать? — Гарри задаёт этот вопрос только потому, что того требует ситуация: он прекрасно знает ответ на него и лишь мягко улыбается, когда слышит твёрдое уиллово «нет». О том, что Джек Кроуфорд счёл нужным обидеться по-настоящему, они узнают от Ганнибала. Смешливо качающий головой Лектер лукаво упоминает о том, что чета Кроуфорд, обычно с большим удовольствием присоединяющаяся к приготовленному его руками ужину, в этот раз предпочла отклонить любезное приглашение. А миссис Кроуфорд — незабвенная сеньора Белла — ко всему прочему ещё и отказалась от заранее обговоренной индивидуальной консультации. — Так это она была твоей новой пациенткой? — Уилл любопытно приподнимает точёную бровь и делает небольшой глоток потрясающе крепкого пряного кофе, невольно жмурясь от удовольствия. Ганнибал, пустивший их в святая святых — свою роскошную кухню — готовит на скорую руку ланч, который, Уилл совершенно уверен, можно будет без доли сомнений подать хоть английской королеве, Гарри в лучших традициях своей пакостливой натуры старательно мешается, умудряясь кусочничать прямо у Ганнибала из-под рук, а сам Грэм тихонько мечтательно вздыхает, наблюдая за тем, как самые обычные продукты в длинных умелых пальцах превращаются в настоящее искусство. Безупречно заточенные ножи пляшут в них изящными узкими вспышками тончайшей стали, стремительным и неотвратимым вестником смерти: Уиллу слишком легко представить, как мягко расходится под малейшим давлением острия живая пульсирующая плоть, человеческая плоть, как густо и судорожно бьётся ревущий алый фонтан артериальной крови — он непроизвольно проходится по пухлым губам ловким языком, слизывая с них восхитительный солоноватый привкус, и вспоминает стремительно мутнеющие глаза умирающего Бойла. Ганнибал привычно перемещается между столами — он двигается плавно, как-то по-изящному хищно, словно танцует, и Уилл будто наяву видит, как Лектер так же легко, почти лениво двигается в бою. Грэм медленно, пристально скользит мечтательным взглядом по обнаженным сильным предплечьям и снова едва слышно вздыхает: золотистая кожа плотно обтягивает стальные, плавно перекатывающиеся мышцы, увитые тугими канатами выступающих вен. Ганнибал весь такой: твёрдый, статный и поджарый — в каждом его движении Уилл видит выучку и опыт, который невозможно добыть сидя за бумагами или штурмуя спортзал. Под благовидной оболочкой уважаемого деятеля науки прячется зверь: без всяких сомнений хищный, безумно сильный, нечеловечески умный и, ко всему прочему, не брезгующий человечиной. — Братец, — голос всё-таки получившего по рукам Гарри звучит слишком елейно и бархатно для того, чтобы не заподозрить подвох. Как оказывается в дальнейшем, совершенно не безосновательно: — ты уже минут пять мешаешь кофе ложкой и никак на нас не реагируешь. Чем ты так увлечён, ска-ажи на ми-и-илость? — Что? — Уилл непроизвольно хлопает длинными густыми ресницами, насильно выныривая из состояния мечтательной задумчивости, неохотно переводит взгляд на лицо Ганнибала и собирает весь свой самоконтроль, чтобы не залиться смущённым румянцем. Потому что на мягких губах Ганнибала змеится тонкая понимающая ухмылка, а в глубоких коньячных глазах пляшут янтарные искорки лукавства: глупо было бы расчитывать на то, что Уиллу удастся спрятать свои чувства от профессионала, специализирующегося на людских мыслях. От пристального, насмешливого взгляда Лектера не скрывается ни задумчиво прикушенная полная нижняя губа, ни расширившиеся зрачки слегка потемневших глаз, ни порозовевшие кончики аккуратных круглых ушек. Тут и в голову не нужно залезать, чтобы понять всё. Уилл слегка встряхивает головой, смущённо заправив за ухо выбившуюся непослушную прядку и неубедительно мычит: — Я слышал. Ганнибал рассказывал о… Марго? Дама с болезненной привязанностью от братца-социопата с явными элементами психопатии и травмой на почве скотобойни. Я всё слышал, Гарри. — Врешь, — Поттер отбривает без доли сомнения, хмыкнув и ехидно прищурив нечеловеческие изумрудные глаза, но все же признаёт: — хотя и врёшь складно. Уилл лениво приподнимает уголки губ в пренебрежительном беззлобном оскале, никак не комментируя очередную подначку неугомонного братца и возвращается к своему увлекательному занятию. Он делает небольшой глоток остывшего кофе, гоняя на языке густой душистый привкус, и проходится скользящим взглядом по спине нагнувшегося Ганнибала. Белоснежная дорогая рубашка подчёркивает широкий разворот мощных плеч и безупречный треугольник торса, а тёмные классические брюки безбожно обтягивают крепкие бёдра, длинные, ровные ноги и прочие… притягательные формы. — Ганнибал, а что ты там магичишь на этот раз? — заскучавший Гарри лениво растягивает гласные, разочаровавшись в безуспешных попытках вывести зависшего близнеца на диалог, а Уилл чуть не промахивается мимо рта кружкой, когда Лектер неторопливо выпрямляется и плавным, тягучим движением широких ладоней расправляет складки на одежде. И пока Грэм нервно допивает кофе, пытаясь справиться с внезапно усилившемся слюноотделением, Гарри обреченно закатывает глаза и с любопытством хмыкает: — Пахнет вкусно, но непонятно ни хрена, прямо как у Сева на уроке. — Словно название тебе что-то даст, бестолочь, — Ганнибал небрежно отмахивается, дёрнув широким плечом, но все же снисходит до ответа: — Гноччи с горгонзолой. И — нет, я не буду тебе рассказывать, что это и откуда: пустая трата времени и сил. — Ну конечно, — Гарри бурчит себе под нос, недовольно сверкнув глазами, и переводит слегка погрустневший взгляд на свои ладони, бездумно начиная прокручивать элегантное тонкое колечко на безымянном пальце, — не Уилл же спрашивал. — А ему, — Лектер возвращается и выразительно грозит Поттеру лопаткой, — в отличии от тебя действительно интересно. Между ними завязывается легкая ненавязчивая перебранка, которой ненавидящий недостаток внимания к своей сиятельной персоне Гарри так жаждал. Уилл не может не заметить, насколько они с Томом похожи даже в совсем незначительных мелочах, особенно когда шутливо препираются с одним и тем же человеком: они одинаково строят предложения, похоже ехидничают и очевидно наслаждаются нечастой возможностью поиздеваться над Ганнибалом. Для него всё более очевидным становится, что две эти невыносимые язвы вместе уже много лет: достаточно, чтобы перенять все повадки и черты друг друга, но всё же умудриться сохранить глубокие, трепетные чувства, со временем становящиеся все более спокойными и тёплыми. Даже сам Лектер, кажется, воспринимает их как одно целое: увлёкшись приготовлением холодных коктейлей к ланчу, он отвечает Гарри точно так же, как, Грэм уверен, ответил бы Тому. И все же, Уилл не чувствует в себе сил на то, чтобы поддержать их разговор — он подпирает ладонью подбородок, закидывает ногу на ногу и едва слышно вздыхает, не в силах оторваться от безбожного разглядывания Ганнибала. Отчасти, продолжая скользить по притягивающей его внимание, как магнит, фигуре, Уилл не понимает такого своего интереса. Конечно, на Лектера приятно смотреть, как на проявление искусства: он красив и прекрасно сложен, целостен и самодостаточен, обладает прекрасным тонким вкусом, словно многогранный восхитительный экспонат, и не может не вызывать восторга, но Уилл, никогда не считавший себя особым эстетом, внезапно понимает, что мог бы разглядывать Лектера часами, и вовсе не с целомудренным восхищением наблюдателя. Бесстыжие строчки рыжей ведьмы Лаундс, и без того упрямо засевшие в голове, начинают крутиться все более и более навязчиво. Разумеется, Уилл знаком с концепцией секса как таковой. Он спал с женщинами, порой имеющими весьма специфичные предпочтения, интересовался в том числе и анальным сексом — не практиковал, но вполне признавал право людей на их пороки и тайные неловкие желания. Уилл никогда особо не ощущал жажды попробовать подобное, но все же не мог не признать, что что-то в этом было: позволить взять над собой контроль, взять… себя, отдать на время власть. Чёртова лиса Лаундс, какой бы отвратительной и бесцеремонной стервой не являлась, в одном была оглушающе, сокрушительно права, потому что, судя по всему, лекции по простейшей психологии людей хоть и бегло, но изучала. Властные прикосновения Ганнибала, его обжигающие, проникающие насквозь взгляды, горячие отпечатки умелых губ: Уилл плавился в его руках, словно мягкий разогретый воск, едва сдерживая небольшую предвкушающую дрожь и сладкие, просительные постанывания, слабел и терял голову. Он был уверен: будь у них возможность остаться наедине, и горячие, жгучие поцелуи точно спустились бы ниже губ, срывая постыдные сладкие всхлипы, а крепкие, сильные руки неторопливо скользнули бы дальше, сминая, лаская и заставляя подгибаться дрожащие ноги. Уилл не слышит мыслей Ганнибала: его голова словно огорожена неприступной крепостью, из-за которых не доносится ни звука, но он чувствует — внутри Лектера бушует ревущий огненный шторм, устрашающий и восхищающий. Под плотной привычной маской ледяного спокойствия и безупречного самоконтроля кроется буйный темперамент, ревущая разрушительная страсть, сдерживаемая грубыми рамками. От одних только мыслей об этом, о том, что иногда проскальзывало в хищном, обжигающем взгляде Ганнибала, в его чуть более властных поцелуях и прикосновениях, у Уилла постыдно подгибаются коленки, теплеют кончики ушей и сладко тянет внизу живота. Первый раз всегда несёт в себе отпечаток неловкости, даже если партнеры сгорают от вожделения, особенно если кто-то из них неопытен, но даже это не умаляет постепенно накрывающую Уилла всё больше и больше страсть. Как бы смущающе это не звучало, Грэм понимает: если так будет продолжаться еще несколько месяцев, он набросится на Ганнибала сам. — Уилл, — из постыдных мыслей Грэма вынимает глубокий бархатный голос непосредственного объекта его не совсем невинных желаний и легкое прикосновение тёплых, чуть шершавых пальцев к изящному запястью, — попробуешь? — Что это? — Уилл искренне надеется, что лукаво улыбающийся самыми уголками губ Ганнибал не заметит его предательски покрасневшие ушки и с любопытством переводит взгляд на изящный узкий бокал. Внутри словно неторопливо переливается тлеющее пламя, плавно перетекающее от светлого, как выбеленный палящим солнцем песок, жёлтого, до глубокого, бархатного красного, густого, словно закатное солнце. Тонкий лепесток ананаса кажется причудливым острым парусом, а плавно перекатывающиеся кубики льда играют на свету гладкими гранями, словно крупная драконья чешуя. Грэм осторожно наклоняется к тонкой грани бокала и, слегка приоткрыв рот, глубоко втягивает густой, сложный запах. Пахнет алкогольно и сладко, но не приторно, скорее пряно и дурманяще вкусно. — Коктейль «Caribou Lou», — Ганнибал соблазнительно низко мурлычет, умело вибрируя восхитительным грудным голосом и слегка склоняет голову к плечу: плавным, по-птичьи хищным движением, — несмотря на обманчивую безобидность, на самом деле он куда опаснее, чем кажется на первый взгляд. Не стоит пить слишком много… эффект может быть непредсказуем. Я бы даже сказал, сногсшибателен. Уилл мягко хихикает и осторожно прижимается пухлыми мягкими губами к тонкому, изящному краю бокала, пригубливая сложный, роскошно густой букет. Шампанское легко дурманит голову нежными щекотными пузырьками, крепкий алкоголь оседает на языке приятной тяжёлой горечью, а сочный ананас контрастно оттеняет вкус. Уилл мычит от удовольствия и делает ещё один маленький глоточек, катая восхитительный привкус на языке. Гарри, словно его антитеза, практически сразу проглатывает обманчиво лёгкий коктейль до дна и лениво тянет: — У меня в крови помимо охеренности есть ещё и яд василиска, так что для того, чтобы меня реально пробрало, мне нужно не меньше бочонка этой хрени. Даже больше, если учитывать, что Ганнибал сделал далеко не самую крепкую вариацию. — Не всегда голову должно сносить лишь с первого глотка, Поттер, — Ганнибал делает небольшой глоток и улыбается самыми уголками восхитительно очерченных вишнёвых, слегка обнажая заострённые клыки. Он скользит по Уиллу тягучим, обжигающим взглядом, от которого тот тут же вспыхивает, как спичка, и обволакивающе добавляет: — Этот коктейль… невероятно сладкий. Нежный, но крепкий, кажущийся обманчиво безобидным, и таящий в себе глубокий, насыщенный вкус, полных скрытых чувственных нот. Ганнибал слегка усмехается, а Уилл нервно делает ещё один глоток, тщетно пытаясь игнорировать окончательно заполыхавшие уши: проклятая фантазия не оставляет ему ни шанса на то, чтобы не подумать совсем о… другом. А ещё этот пристальный немигающий взгляд Лектера, его довольный хищный оскал и слегка сжавшиеся длинные фактурные пальцы… — Так-так-так, голубочки, брейк, — тяжёлую, повисшую между ними густым прочным мороком обстановку разрушает громкий стук стакана о стол и возмущённый звонкий голос Гарри, блеснувшего изумрудными ведьмовскими глазами: — стоп, пауза, descanso, repos, jungji и прочая! Никакого флирта и разврата в публичном месте, особенно при личностях чувствительных, временно одиноких и глубоко ранимых, — последнюю фразу Поттер произносит с особым придыханием, со страдальческим видом погладив себя же по макушке, — да еще и до полудня! Ещё даже обеда нет, а вы уже планируете нажраться и забиться в ближайшее, дай-то Годрик, закрытое помещение, чтобы нарушить там все писаные и неписаные нормы приличий и морали, а у меня даже этих, как их, гночей, прости господи, нет, чтобы утолить снедающее меня одиночество. Ну что за люди, Мерлин, ну что за люди меня окружают? Разврат, похоть, сплошной садизм и никакого сострадания! Ганнибал с тяжёлым вздохом великомученика закатывает глаза, дёрнув уголком рта на особо драматичном пассаже, а Уилл смеётся, делая ещё один глоток и тщательно избегая мыслей о том, что был бы совсем не против нарушить с Лектором пару приличий, а может быть даже и не пару… В общем, отвлечься от всего этого непотребства не помогают даже несчастные гноччи, безжалостно оскорбленные поттеровскими талантами в кулинарии и филологии, которые они съедают прямо так, не тратя время на сервировку стола и нормальное времяпровождение в столовой. Лектер было недовольно ворчит и картинно покачивает головой, но теряет любое желание сопротивляться, когда Уилл, воспользовавшись тем, что Гарри отвлёкся, нежно целует его в гладкую щеку и игриво прихватывает губами мочку уха. Грэм успевает вернуться к естественному положению как раз в тот момент, когда Гарри поднимает взгляд и тонко игриво улыбается в ответ на тяжелый взгляд, заставляющий волоски на загривке приподниматься от предвкушения. За ланчем ничего особо не происходит: они просто обсуждают планы на оставшиеся две недели. Гарри предлагает посетить магическую часть штата, напирая на то, что его магия уже стабильна, а Уиллу необходимо привыкать к насыщенной среде, такой, какая будет в Англии. Ганнибал, в свою очередь, предлагает посетить оперу на следующей неделе. Не в последнюю очередь для того, чтобы представить Уилла здешним знакомым и даже приятелям как своего партнёра, от чего Гарри, естественно, отказывается моментально. Он ненавидит театры и представления всех видов: балет, опера, оперетта, спектакли, постановки и, в особенности, мюзиклы. Только кино, солёный попкорн и возможность громко реагировать на происходящие на экране события. — Еще можно завалиться в клуб, скажем, в пятницу или субботу, — Гарри позёрски закидывает кусочек картофельного теста в рот, чудом не уляпавшись в густом сливочно-сырном соусе, и говорит: — Твои ребята из отдела могут составить нам компанию, как и Алана с той малышкой, которой вы меня так нормально и не представили. Не думаю, что Том вырвется из-под опеки Альбуса, но я спрошу, мало ли. — Клуб? — Уилл тянет с явным сомнением, пытаясь вспомнить, когда вообще в последний раз заглядывал в заведения подобного толка. — Может, лучше бар? Нам не по семнадцать лет, чтобы трястись под биты современной молодежи. — Эй! По меркам магов даже Ганнибал ещё молод, а ты говоришь о нас, — Гарри возмущённо сверкает глазами и выразительно их закатывает в ответ на два исключительно скептичных взгляда. — Ну бар так бар, сами решайте, что я, спорить буду? Но проставиться за увольнение перед своими не друзьями, но хорошими знакомыми это своего рода правило. Не будь неблагодарным засранцем, Уилл. — Не буду, — Уилл ворчливо фыркает и залпом допивает коктейль, с удовольствием облизывая сладкие губы и чувствуя, как приятно расслабляется слегка захмелевшее тело. — Можно попросить Катц выбрать место, уж она-то точно разбирается в таких вещах. Я ей напишу. Оставшаяся часть дня сама собой проходит как-то совсем плавно и неторопливо: они берут с собой пару бутылок вина, как-то незаметно перемещаются на верхнюю терассу дома, удобно устроившись на мягких атласных сидениях. Гарри принимает максимально независимый «я не с ними» вид и отсаживается как можно дальше, утопая в подушках и утаскивает одну из бутылок, гордо проигнорировав дорогие хрустальные бокалы на тонких ножках. Уилл же с Ганнибалом устраиваются рядом, на диване: в этот раз слегка захмелевший и мягко хихикающий над остротами Ганнибала Грэм сразу придвигается к нему, прижимаясь к горячему сильному телу, и с удовольствием чувствует по-хозяйски улегшуюся ему на талию ладонь. Вторая ладонь Лектера уже привычно ложится на его коленку и Уилл, презирая собственные слабости, слегка разводит ноги, предоставляя местечко для длинных умелых пальцев. Лектер поглаживает его лениво и властно, не отвлекаясь от философских рассуждений о проблемах имманентизма в нестабильных онтологиях, и периодически оставляет невесомые легкие поцелуи на податливо подставленной обнаженной шейке. Уилл едва сдерживает тонкие сладкие вздохи и мелкую дрожь, поражаясь тому, как можно так беззастенчиво приставать, не сбиваясь при этом с ритма зубодробительнейшего монолога. И при всем при этом, лектеровская речь звучит не монотонно и усыпляюще, напротив — глубокий бархатный голос Ганнибала словно проникает разнеженному, раскрасневшемуся Уиллу прямо под кожу, пронизывает мышцы сотнями тончайших иголок, доходит до костей и пробивается до самого основания. — Поттер уснул, — Ганнибал обжигает порозовевшее ухо горячим дыханием, слегка прихватив зубами мягкую мочку, и едва слышно усмехается. Уилл в этот раз дрожит уже совершенно очевидно и прикусывает нижнюю губу, чтобы не позволить сорваться сладкому беззащитному стону. — Он всегда засыпает на скучных лекциях. — Ты специально? — Грэм сам поражается тому, как мягко и слабо звучит его голос: заласканно, притягательно и игриво. Он слегка поворачивает голову и смущённо смотрит в хищно поблёскивающие в приглушенном свете глубокие коньячные глаза Ганнибала. Пальцы на его талии слегка сжимаются, заставляя прогнуться, и Уилл прикрывает глаза, чувствуя глубокий, властный и чувственный поцелуй, а затем едва слышно постанывает в ответ на приглушенное рычание Лектера. В его голове отчётливо пульсирует только одно желание — не сопротивляться.***
Не то чтобы Уилл боится завышенных ожиданий — в этом мире, в принципе, не так много вещей, которых он боится, но его гложет любопытство. Похожа ли магия на его тьму? Накрывает ли она густой тяжёлой волной — душной и тёмной, или невесомо оседает на коже, словно частички взметенного порывом ветра золотистого песка. Станет ли она ощущаться вообще, будучи распределённой по большой площади? Уилл чувствует едва уловимый шлейф магии от Гарри — тонкий, слегка сладковатый, слишком тесно переплетённый с его собственным. Они сейчас слишком едины, слишком тесно связаны для того, чтобы опираться на ощущение магии через восприятие брата. От Ганнибала он не чувствует вообще ничего — только спокойное, монотонное величие исполинской стены, таящей за собой нечто могущественное. Контроль Лектера возведён в абсолют: ни одна капля его магии не тратится впустую, и ориентироваться на него — всё равно что считать коров по золотым телятям. Даже Алана, последний шанс, так и не оказывается способной встретится на этой неделе — она слишком занята Эбигейл, каким-то делом и чем-то личным, связанным с Академией. В общем, так или иначе, итог у всего этого один: в магический переулок Уилл идёт абсолютно, катастрофически неподготовленным. Место, в которое они направляются, носит до странного знакомое сомнительное название: «Невадский тупик». Что-то в этом названии царапает Уиллу слух, едва уловимо шкребётся на самом краю подсознания, скользя по самой грани восприятия, но он никак не может ухватить за хвост стремительно ускользающую ниточку бывшего знания, да и не особо, в общем-то, старается. От этих размышлений его легко отвлекает сообщение Катц с её запоздалым согласием на встречу в выходные и парой советов насчёт места проведения. Разумеется, Уилл и не ожидал, что она согласится моментально, но всё равно, спросил он ещё вчера днем, а ответ пришел только сегодня. К тому же, насколько он мог узнать за проработанное вместе время, Катц терпеть не могла непрочитанные сообщения и старалась избавиться от них как только так сразу. — Волнуешься? — довольный Гарри покровительственно сверкает яркими изумрудными глазами, сейчас, кажется, словно полыхающими изнутри ещё больше, чем обычно. — В первый раз я тоже волновался. Тебе должно понравится, хотя Невадский тупик это, конечно, не Косая аллея, и уж тем более не Лютный, да и уровень силы у местных магов значительно ниже, чем у британских. А ведь это я ещё молчу про боёвку — Ганнибал у местного аналога аврората разве что с транспарантами «я каннибал-чернокнижник в энном поколении» под окнами не шастает. — А рациональная причина выбора таких своеобразных названий есть, или это как у ролевиков, просто бьющий из всех щелей загадочный пафос? — Уилл слегка качает головой, неторопливо шагая вдоль чистеньких и прекрасно знакомых городских улиц, непроизвольно откладывая в памяти умиротворённый американский пейзаж, чтобы позже сравнить его с магическим. Чисто теоретически, Гарри знает примерное месторасположение Невадского тупика, но, зная о его профессиональном умении находить приключения на свою — их, в общем-то — симпатичную задницу, Уилл всё же больше полагается на то, что Ганнибал в случае чего всегда на связи и в полной боевой готовности. — А хуй его знает, — брат простодушно пожимает изящными плечами, пинает случайно попавшийся ему под ноги камушек и провожает его глубокомысленным взглядом. — Смирись, братик, в этом мире большая часть объясняется примерно так же, хотя Косая аллея, например, реально косая. Там все дома словно перекручены набок, а после второй войны еще и местами утоплены в бетоне. Ремонт в магически населенном пункте дело и так непростое, к тому же, чаще всего этим занимаются гоблины, которые несколько, скажем так, заняты финансовыми перекройками из-за двух миров. Если интересно, то когда я познакомлю тебя со своей лучшей подругой, можешь спросить у неё и она вывалит на тебя два десятитомника информации. Клянусь всем, чем хочешь, она бывает зануднее Ганнибала на пике занудства! — Не думаю, что мой несчастный мозг готов к такой внушительной нагрузке, — Уилл легко позволяет беззаботному переливчатому смеху сорваться с пухлых искусанных губ, и внезапно замирает на месте. Он подозрительно прищуривает ярко синие, словно бушующее грозовое море, глаза, и осматривается: что-то цепляет его сознание; словно маячок на краю горизонта, мелькает едва слышным «посмотри сюда», а где это «сюда» — непонятно. — Ты не… не чувствуешь? — Я не только чувствую, но и вижу, — Гарри негромко предвкушающе хихикает, встряхнув густыми роскошными кудрями и хватает Уилла за руку, решительно переплетая пальцы.— Сосредоточься, ты словно распыляешься на десять мыслей сразу. Нет, я понимаю, сам неусидчивый во всех смыслах и контекстах, но один раз поймешь, и больше к вопросу поиска магических местечек мы не вернемся. Уилл послушно кивает и слегка хмурит брови, пытаясь сосредоточиться. Сделать это оказывается неожиданно сложно: в памяти ещё слишком свежи воспоминания о тепле и нежности больших рук Ганнибала, о жарких, влажных поцелуях на беззащитной белоснежной коже шеи, а стоит только отогнать их подальше, и голову забивает цепочка неуместных рассуждений, повлекшаяся сообщением от Катц. Но Уилл Грэм не зря носил гордое звание лучшего студента Академии, а затем и одного из лучших агентов ФБР — он прикрывает глаза, медленно набирает полную грудь холодного, слегка влажного воздуха и пытается нащупать призрачное, ускользающее из пальцев ощущение. Тьма и магия связаны плотным тугим комком, скрутившемся где-то глубоко внутри, и Уилл властно зовёт их наружу, к себе: с каждым днём это становится всё проще и проще, особенно после того, как Ганнибал показал ему несколько методик медитации, а Гарри посоветовал почувствовать в неторопливом течении силы непривычные движения. Оба совета в каком-то смысле сыграли свою роль и дали результат: тьма, верная подруга, затаивающаяся и сменившая форму после встречи с Гарри, снова была рядом — как никогда податливая и послушная. Уилл мысленно зовёт её, заворачивается, как в кокон, позволяя ей мягкими движениями скользнуть вдоль всего тела и, убедившись в том, что ни миллиметра тела не осталось обнаженным, открывает глаза. Конечно, Грэм всегда был зрячим, но сейчас он видел, чётко, словно привычная картина мира вдруг раздвоилась и слилась в единое, полное пространство. Тьма соскользнула мягким невесомым шёлком, но Уиллу она уже не нужна: один раз увидев, он больше не нуждается в проводнике. — Там? — ровная кирпичная кладка словно плывёт перед глазами и неторопливо обнажает тёмный провал входа. По бокам от него двумя верными стражами застывают два фонаря, словно выросших из бетона причудливыми цветами, даже днём испускающими ровный, неестественно голубой свет. Уилл слегка приоткрывает рот и глубоко втягивает носом глубокий, влажный запах сырости, свежего ветра и чего-то иного, запах магии. — Там, да, — Гарри довольно ухмыляется — и эта кривая, хищная усмешка смотрится чужеродно, иначе, Уилл чувствует какой-то самой глубокой своей частью, что в ней слишком много чуждого для маггловского мира. Мира, который с каждой секундой становится все более чуждым для него самого. Гарри крепко переплетает их пальцы, и эта хватка тоже кажется чуждой — он словно тянет Грэма туда, на ту, другую сторону, и они идут, не разбирая дороги, но все препятствия будто сами расступаются с их пути. Поттер издаёт хриплый, какой-то лающий смешок и хрипло роняет: — Посмотрим, смогут ли местные чаровники сравниться с британскими магами. Уилл остро чувствует тонкое, почти высокомерное презрение в голосе брата: каждое из его чувств обостряется, словно под приливом адреналина, и эмпатия не становится исключением, но сам он не чувствует ничего похожего. Они легко проскальзывают между фонарями, делают шаг в зияющий пустотой чёрный провал, и Грэм чувствует, как плотная тугая оболочка невидимого барьера обволакивает каждый сантиметр его тела, натягиваясь, словно скрипичная струна, а затем неохотно пропускает его внутрь. Подбитые каблуки осенних ботинок дробно бьются о вымощенную камнем мостовую, Уилл с любопытством поднимает голову, слегка щуря глаза, чтобы увидеть… обычную улицу? На ней нет ни перекошенных домов, ни странных созданий, ни аляповатых вывесок, ни летающих на мётлах ведьм — ничего, что могло бы сразу бросится в глаза. Уилл дёргает самым уголком губ и даже не особо пытается скрыть промелькнувшую на лице тень лёгкого разочарования. — Ну что сказать, когда мой первый уже-бывший впервые снял передо мной штаны, я испытал примерно то же чувство, — Гарри с явным скептицизмом окидывает чистенькую улицу взглядом и ворчливо тянет: — Зелёная тоска и сплошное пуританство этот ваш Невадский тупик, Маккошка бы оценила, зуб даю. Короче, ну их к дракклам с их дизайнерскими решениями, нам ещё Гринготтс найти надо. Гринготтс, если что, это такой понтовый гоблинский банк, у которого филиалы по всему миру есть: будет интересно сравнить местный с нашим. В Лондоне это такая здоровенная белокаменная громада в золоте и дружелюбных надписях типа: попробуешь что-то унести, и унесут тебя вперёд ногами, или: и вору да не сносить головы. Ложь, пиздежь и провокация, как говорит один мой знакомый слизеринец в состоянии изрядного подпития, потому что я в своё время Гринготтс обнёс знатно и, как видишь, до сих пор во всех местах абсолютно невредим. И даже голова на месте, как бы упорно мне не пытались вдолбить обратное крёстный Сев и твой Лектер. — Украл? — Уилл вычленяет из беспрерывного мыслительного потока Поттера наиболее заинтересовавший его момент и старается не отставать от деловито снующего братца. При более детальном рассмотрении улочка уже не кажется такой уж обыденной и скучной, и Уилл с удовольствием вертит головой по сторонам. Мелькающие и двигающиеся надписи не вызывают у него особого восторга — да, некоторые из них парят прямо в воздухе, но это всё же довольно ожидаемо для магической улицы. Куда больше его забавляет важно задравшая острый нос сухонькая женщина, верхом на одутловатом внушительном пылесосе, неторопливо пролетевшая прямо перед ними примерно сантиметрах в сорока над землей. Невольно хихикающий Уилл с удовольствием продолжает рассматривать местный контингент, потому что хмурящийся Гарри, пытающийся сориентироваться то ли с помощью чутья, то ли по мху на стенах, от всех вопросов отмахивается банальным: «не место, не время». За витринами магазинов и редкими старомодными прилавками стоят самые обыкновенные люди: кто в джинсах, кто в спортивках, кто-то даже в полноценных деловых костюмах. Даже дамы особо не выделяются, разве что одна, гордо продефилировавшая по мостовой в алом вечернем платье в пол, с внушительных размеров кактусом в руках и в по-настоящему ведьмовской шляпке на голове. Но и от кажущихся обычными обывателей, и от неё исходит то самое ощущение чуждости — слегка холодное, словно лёгкий сквозняк, проскочивший под дверь, и отчетливое. В какой-то момент Уилл понимает, что именно так отчётливо выделяется из привычной картины мира и кажется ему чуждым — вокруг слишком тихо. Не в том смысле, который обычно вкладывают люди: воздух переполнен переговорами, вежливыми беседами и окриками торговцев, но Уилл не слышит того, что давно стало частью его жизни, его личности — никаких мыслей, липко пристающих к ногам, никакого невнятного ореола пошлых мечтаний, никаких бытовых заморочек, вообще ничего, что обычно забивает голову простым магглам, только тишина. И именно это делает этот небольшой переулок по-настоящему волшебным. Конечно, времена, когда собственный дар доставлял Уиллу дискомфорт, давно остался в прошлом — он уже давно умеет отделять свои мысли от чужих и отдаляться от них, но понимание того, что вокруг люди, осознающие, насколько сознание на самом деле может быть беззащитно, проходится по телу приятной волной. — Нет, ну ты глянь на это, — Гарри звонко прицокивает языком, чем отвлекает брата от философских размышлений, и ворчливо качает головой. Впрочем, Уилл не чувствует в его голосе недовольства и, отследив взгляд, понимает, почему. Здание перед ними вычурное, почти помпезное: от него буквально веет магией, мощностью и древностью. Неприступные белокаменные стены, теснённые золотом буквы над огромными, широко распахнутыми дверьми, роскошные мраморные ступени, устланные коврами — мимо такого точно не пройдёшь. — Хоть кто-то в этой части мира все ещё понимает важность имиджа. Внемли, о брат мой, и содрогнись: это Грингготс, всемирно известный гоблинский банк. Чрезвычайно вредная, безумно воинственная и невыносимо жадная нация, должен я тебе доложить, но я знаю одного полугоблина очень высоких моральных качеств и редкой доброты, может быть, как-нибудь вас познакомлю. Пошли, мне нужно проверить мою кредитку. Внутри банк точно такой же помпезный и величественный, как и снаружи: гигантские резные колонны, подпирающие свод, высокие стойки из редкого чёрного дерева, исписанный чудными рунами золотой пол и клубящаяся под потолком густая, бархатистая тьма, переливающаяся сотнями граней и отражающая золотые искры. Уилл едва сдерживает желание по-детски восторженно захлопать в ладоши, а Гарри едко замечает: — Весьма бесцеремонно спи… деятельно экспроприировали идею у Хогвартса. Но никто особо не возникал, там свои… трудности перевода, скажем так. Они подходят к одному из гоблинов, важно восседающему за высокой деревянной стойкой, обитой золотым тиснением, и пока Гарри о чем-то с удовольствием торгуется, Уилл с любопытством проходится по гоблину изучающим взглядом. Он не похож на природное создание, он тоже кажется иным, чуждым, но куда больше, чем обычные маги. Грубая, плотная кожа темно-зелёного, местами почти бурого цвета, крупные остроконечные уши, хищно подергивающиеся и чутко подрагивающие в ответ на мельчайший звук, большие круглые глаза насыщенного золотистого цвета с тонкой щёлкой зрачка, прикрытые тяжёлыми веками и кустистыми нависшими бровями, грубые, острые линии челюсти и скул, длинный крючковатый нос и широкая пасть, полная огромных острых клыков, слишком крупных для пасти и заметно выдающихся над нижней губой. Уилл смотрит на когтистые узловатые лапы с крепкими длинными пальцами, на крепкое телосложение, прячущееся под форменным безупречным фраком в тонкую золотистую полоску и думает, что она смотрится комично на существе, явно созданном для того, чтобы воевать. Этим созданиям куда больше пошли бы тяжёлые грубые латы, копья, мечи и следы крови на оскаленных зубах, а не дорогая, хорошо сшитая ткань и чистенькое место бюрократа. — И вы в этом абсолютно правы, молодой человек, — не занятый гоблин за соседней стойкой скрипуче хохочет — его голос грубый, словно насквозь проржавевший механизм, низкий и хриплый. Он скалит крупные белоснежные зубы, поводит остроконечными ушами и смотрит на Уилла с приязнью, — этот век делает из нас домохозяек и офисных крыс, в то время как война — вот истинное предназначение моего славного рода. Послушайте моего совета, юноша, скажите вашему братцу, что медальончик для сокрытия мыслей вам бы не помешал. Ладно мы, не лезем, если маги не думают о нас или о заговорах против нас, но вот другие, — гоблин тыкает своим когтистым пальцем в сторону других магов в зале, — вот те, да-да, они могут и проникнуть под вашу естественную защиту. А с вашим даром и вовсе следует быть настороже. — Спасибо, — вместо открывшего было рот Уилла отвечает расплывшийся в галантной улыбке белой акулы Гарри. — Совет запишите на счёт Блэков. А вы, — брат переводит взгляд на слегка посеревшего после упоминания рода гоблина, с которым он работал до этого, — доставьте, пожалуйста из сейфа номер минус двести четырнадцать колечко в форме кусающего себя за хвост скорпиончика. Как бы ему не хотелось высказаться, Уилл партизански молчит. Ему всё ещё чертовски интересно, но, кажется, он уже успел попасть в неловкую ситуацию в магическом мире, или, по крайней мере, в его части, поэтому он понятливо сцепляет зубки и не роняет больше ни слова. Мысли он выдувает из головы резким, коротким порывом воли: звенящая, тяжелая пустота воцаряется в голове безупречной гладью посеребрённого зеркала. Когда он окончательно заканчивает с этим, то ловит одобрительный кивок гоблина-комментатора и немного смущённо улыбается в ответ. Выходят они из банка минут через сорок, когда гоблинская бюрократия заканчивает свой бесконечный кровавый круговорот, и Гарри сразу же почти насильно натягивает Уиллу на тонкий, даже изящный пальчик крупное тяжёлое кольцо. — Сейчас ты почувствуешь едва заметный укол — перстень попробует твою кровь, поймёт, что ты Блэк, и методично начнёт выстраивать защиту вокруг твоего разума, — Гарри назидательно помахивает ложечкой от мороженого и тыкает ей в брата. Они переместились в небольшое уютное кафе и заказали по мороженому и кофе. Сначала Гарри невнятно поворчал о том, что с неким Фортексью «эта херь» не сравнится, потом долго и вдумчиво дегустировал сладость из тарелки смирившегося Уилла, а потом внезапно заговорил: — Я совсем забыл, что с этим могут быть проблемы, а ведь у эмпатов, таких, как ты, они прям катастрофические. У меня вот тоже ментальная защита говно, даже после стольких лет бок о бок с Томом и его персональнымы уроками, подробности о которых ты, впрочем, слышать явно не захочешь. Это колечко только на первое время, чтобы не орать на всю улицу о том, что ты думаешь. Потом, думаю, подберем индивидуально. Хотя, может у Ганнибала для тебя что-то уже есть. — Почему ты так думаешь? — Уилл тыкает ложечкой в мороженицу чуть резче, чем следовало, и она издаёт короткий звенящий звук. Ему нравится внимание Ганнибала, нравятся его ухаживания, но чувствовать себя по другую сторону всё ещё слишком необычно и смущающе. Уилл не привык к тому, что это его добиваются, его обхаживают, не привык чувствовать себя сладким призом в заветной шкатулке, а не завоевателем. — Я тебя умоляю, — Гарри слегка приподнимает идеальные брови и смотрит на него как на ребёнка, — он словно идёт по стандартному сценарию ухаживаний. Небось и на свидание водил в ресторан, и подарки делал, и стихи читал, и… что там у нас еще? Я весь список не помню, но там ритуалов двенадцать, не меньше, да и секса у вас не будет, пока он не сделает предложения о помолвке, ну это если по правилам. А сделает он его только после того, как поговорит с Сири, ну, то есть с отцом, да. — О, я… ого, — Уилл кусает нижнюю губу, чувствуя, как краска предательски заливает уши, и пытается сосредоточиться на болтающем Гарри, ни капли внимания не обращающему на еду у себя во рту. Понимание, что со стороны он больше похож на трепетную прелестницу, позволяющую галантному кавалеру себя обхаживать, а не на бравого агента ФБР, вгоняет его в нервную смущенную краску, поэтому он старается об этом не думать и слушает брата. Тот как раз рассказывает о том, как за ним в своё время ухаживал Том, и как возмущенный Гарри мешал и почти сорвал весь ритуал, но в итоге, конечно же, вмешались родственники и друзья. — Я тебе не рассказывал об ограблении банка, мм? — безжалостно прикончивший свою порцию и добравшийся до мороженицы брата Гарри пребывает в невероятно благодушном настроении. — Это чуть и не сорвало нам все. Он последним пунктом хотел подарить мне какую-то хрень с частью своей души, я уже и не помню что, да и не суть. Короче, как-то так получилось, что мне в голову совершенно внезапно и неожиданно ударил авантюризм, хотя Том говорит это мое естественное состояние, в общем, я собрал свою команду по спасению мира в составе Рона, Гермионы и Драко, и мы проникли в Гринготтс. Естественно, полезли мы в сейф Блэков, ну, а куда, спрашивается, ещё, и, естественно, спрятать подарок мой гениальный придурок-но-тогда-ещё-не-муж решил именно в том же месте, типа, куда я уж точно никак не смогу добраться. Нет, ну я, конечно, мог бы, и даже легально, — в этот момент Гарри смущённо взъерошивает волосы и деликатно кашляет, — но опять-таки, авантюризм, бурлящая юность, детский нигилизм, всё такое, да. Ну и украл я, короче, кубок, а это, кажется, был именно кубок, а защита банка уже всё, всё активировалось, сирены орут, гоблины орут, Драко орет, в общем, сматываться как-то надо, вот мы и… оседлали дракона. Он там как раз самые нижние сейфы охранял. — Прости, вы сделали что? — Уилл закашливается, чуть не подавившись, и ошарашенно распахивает синие глаза. Гарри, воспользовавшись моментом, окончательно приканчивает порцию мороженого брата и довольно откидывается на спинку стула. — Дракона? Оседлали? — Да мне не впервой, — брат небрежно отмахивается, хихикнув чему-то своему, и увлечённо продолжает: — он еще такой покалеченный был, измождённый, бедняжка, в общем, мы его ну буквально спасли. А потом и вовсе перегнали в драконий заповедник к брату Рона (тоже, кстати, не в первый раз уже), отдали на лечение или расчленение, я не узнавал, что там с ним дальше было. Ну с банком мы вопрос уладили, вопрос лишь в сумме, мма. — И сколько же стоит твоя авантюристичная голова? — Уилл припоминает угрожающие стишки на сводах банка и с любопытством прищуривается, слегка склонив голову к плечу. — Или такие цифры не озвучивают в кафе в полдень? Гарри в ответ только загадочно ухмыляется и покачивает головой, мол, да, не озвучивают, и Уилл, уважительно хмыкнув, откладывает расспросы напоследок. После быстрого перекуса они отправляется гулять: заходят в магазин с одеждой, где, в том числе, есть и отдел с мантиями, и Уилл с лёгкой руки Гарри обзаводится новым гардеробом на пару лет вперёд; посещают зоомагазин, где увлечённо рассматривают сов, кошек, важно надувшихся жаб и дремлющих змей — деятельный Поттер попытался было с ними поговорить, но был царственно проигнорирован; надолго зависают в отделе с мётлами, в котором продавец Гарри разве что не облизывает, и, кажется, даже делают там заказ — слегка перегруженный обилием впечатлений Уилл не особо обращает на это внимание. Конечным же пунктом небольшой импровизированной экскурсии становится воистину американское воплощение искусства экономии места: магический торговый центр, в котором есть все, начиная с продуктового и кинотеатра, заканчивая просто театром. Это практически десять этажей сплошного капитализма, разбитые на секции по цветам, вкусам, названиям и элитности. Чёрная лакированная карта важно хихикающего Гарри творит чудеса, и их пропускают везде, но финальную остановку они делают в… — Секс-шоп, серьезно? Уилл смотрит на вывеску, вывеска смотрит на него, искра, буря, членообиталище прямо по курсу. Эта часть торгового центра выделяется ненавязчивой расслабляющей музыкой, приглушённым светом и запахом: пахнет немного пряно, насыщенно и… напоминает о Ганнибале. Уилл не успевает полностью переварить происходящее, потому что пакостливо хихикающий Гарри хватает его за руку и тащит внутрь, едва ли не подпрыгивая. Вопреки его ожиданиям, на первый взгляд внутри всё даже в какой-то степени прилично: ровные ряды с различного рода фалоподобной продукцией, обширный выбор баночек и тюбиков со смазкой, тщательно расставленные книги и… аквариум? Уилл подходит к нему ближе, заинтересованно приподняв брови и слегка склонив голову к плечу. Этот аквариум огромный и светлый, цилиндрической формы, с надежным толстый стеклом и голубоватой водой, в глубине которой затаилось нечто. — Это Enteroctopus dofleini magic, иными словами, гигантский осьминог магический, шедевр нашего магазина, — стоит Уиллу немного задержаться напротив аквариума, и к нему тут же подскакивает девочка-консультант: её лицо кажется невыразительным, совсем не запоминающимся, Грэм не уверен, что узнал бы её, встреться они ещё раз, и это вызывает призрачное чувство спокойствия, — у него есть зачатки разума, но настроен он только на одну цель — доставить вам удовольствие. Его щупальца оснащены присосками, как и у обычного осьминога, но окончания настраиваются с помощью особого заклинания, могут принимать как и форму члена, так и вагины — это из базового. Если захочется экспериментов, то гибкая форма может перетекать в любые предметы обихода или даже повторять нечто вами придуманное. Так как структура щупалец мягкая, то никакого вреда им это нанести не может. Девушка рассказывает всё это спокойным, профессиональным тоном, явно успокаивая Уилла, и это действует. Нет, он не задумался о том, чтобы купить это, но теперь ему, по крайней мере, было интересно. Консультант предложила демонстрацию с помощью иллюзии, но нервно покрасневший Уилл отказался, мотнув головой и считая это явным перебором. — Возможно, у вас есть что-то, за чем вы пришли? Какие-то желания, может, предпочтения? — девушка вежливо склоняет голову к плечу и скользит по фигуре Уилла легким изучающим взглядом — может, ему и кажется, но на дне её глаз мелькают огоньки симпатии, вожделения и зависти, тут же снова прикрытые профессионализмом. Она говорит так убедительно, что Уилл и правда всерьёз задумывается о том, чтобы что-то взять, просто чтобы её не расстраивать. — Нет, — спасает его верно пришедший на помощь Гарри, расплывшийся в акульей галантной улыбке и доброжелательно сверкнувший изумрудными глазами, — мы просто осмотримся, но если нам вдруг понадобиться консультация, то обратимся. Спасибо большое, — он бросает короткий снисходительный взгляд на её бейджик, — Эмма. — Никаких проблем, — она почтительно кивает всё с такой же мягкой улыбкой, — вам нужно просто постучать палочкой или другим используемым вами артефактом трижды по любой поверхности магазина, и я узнаю, что потребуется моя помощь. — Гарри, какого чёрта мы тут забыли? — как только Эмма удаляется куда-то в недра магазина, Уилл низко угрожающие шипит, возмущённо сверкая ярко синими глазами и едва сдерживаясь от того, чтобы судорожно замахать руками. — Я не… мне не нужно, и вообще, господибожемой, какого грёбаного черта, скажи мне на милость? — Как ты разбушевался, — Гарри смеётся над ним, лукаво щуря глаза, и ничуть этого не скрывает. Уилл, опешив от возмущения и наглости, молча открывает и закрывает рот, не в силах подобрать слова, а Гарри в это время наставительно тянет: — вот именно за этим, мой дорогой братик. Секс — это неотъемлемая часть отношений, а ты сейчас краснее школьницы на первом свидании. Ганнибал, безусловно, поразительно ответственный и галантный мужчина, но тебе уже давно не шестнадцать, чтобы вести себя, как нецелованная девственница. Благо, эта пресловутая статья от мисс Лаундс убедила меня, что хоть какой-то да опыт у тебя есть. — Не верь этой рыжей сучке! — Уилл моментально вспыхивает, зарычав, и, кажется, чувствует, как у него слегка приподнимаются волосы. Он прикусывает язык, делает глубокий вздох, успокаивая клокочущий внутри гнев и цедит: — Нет, я не девственник, но опыта с мужчинами у меня не было, да. И, чёрт тебя дери, делай что хочешь. И разве что не потирающий довольно ручки Гарри делает. Он набирает ему литературы, по минимуму — всего лишь три брошюрки и одна тоненькая книженция с заклинаниями; находит прекрасный многофункциональный вибратор, внушительных размеров пробку, которая реагирует на интерес партнера (там целый том с инструкцией по настройке, режимами, эффектами, способами применения и чёрт знает чем ещё — Уилл его боится), скромный продолговатый бутылёк со смазкой и коробочку презервативов. Для себя Гарри между делом откладывает какое-то любопытные трансформ-штуки, на которые Уилл даже смотреть опасается, и заговорщически делится, что им с Томом прямо-таки необходимо разнообразие в сексуальной жизни. — У Ганнибала презервативы точно есть, с его-то готовностью на все случаи жизни и опытом, так что это для тебя, — Гарри лениво мурлыкает, инструктируя красного Уилла, и вдохновенно помахивает чем-то фалоподобной формы. — Они прикольные, на что не надень, принимают идеальную форму. Лично я рекомендую на пальцы, когда будешь пробовать себя растягивать. Уилл отстранённо думает о том, что у слова «стыд», которое очевидно не знакомо Гарри, явно существует ранжир, в котором не меньше десяти оттенков и столько же уровней его достижения. Причём Грэм сейчас на самом последнем из них. Уилл почти поскуливает, и обещает себе, что точно не будет делать всё это, что описал Гарри, ничего не будет в себя засовывать и уж тем более даже думать не будет о том, как использовать различные игрушки. Или о том, как их мог бы использовать Ганнибал. Но окончательно его добивает момент, когда Гарри обещает обучить его особому заклинанию для бритья. — Волосы остаются только на голове, — доверительно делится он, — меня лично сначала это смущало, всё же волосы на ногах и руках это нечто естественное, но, знаешь, я привык. Есть в этом что-то… приятное. Если тебе не нравится, есть более щадящие версии, только некоторые части тела. Но мы всё равно сначала закончим с Люмосом, не волнуйся. Уилл не волнуется, он просто хочет провалиться под пол, пробить центр земли и немного умереть. Его лицо уже не просто красное, а выдержанного, насыщенно бордового оттенка, как дорогое красное вино или песочная поверхность Марса. Очередная девушка-консультант, похожая на Эмму, как две капли воды, деликатно предлагает ему стакан воды и пиалу с успокоительным зельем. После тщательной проверки подозрительного Гарри, пробурчавшего себе под нос что-то вроде: «постоянная бдительность», Уилл его принимает, и мир вокруг становится индифферентнее, но лучше. — Действует превосходно, да, хотя и не так, как у крёстного — вот там вообще всё вырубает насмерть. — Гарри уважительно кивает и деятельно хлопает в ладоши, — ладненько, нам нужно заглянуть еще в пару местечек, потом к тебе, чтобы закинуть наши покупки, и к Ганнибалу. Он должен был уже с этой Марго закончить и начать готовить нам ужин. Катц сказала, во сколько мы встречаемся? — Предложила начать около семи, если их не сорвут на очередную внеплановое дело, — спокойный, как удав, но всё ещё немного красный Уилл послушно отчитывается и проверяет телефон. — Да, пока ничего не изменилось. Она скинула адрес, сказала, что знает, как весело провести время, напившись до белых чертей перед глазами. Спрашивает, кто будет и будет ли Том. — Пиши, что мы и Ганнибал, ну и она с парнями, конечно же. Алана так и не ответила? Ни на свой счет, ни об Эбигейл? — Уилл отрицательно качает головой, а Гарри, подумав, добавляет: — Ну, их тоже напиши, но скажи, что это не точно, мало ли. Есть у меня такое предчувствие, что Алана к нам точно вырвется. Оставшиеся пару мест оказываются парикмахерской, где они оба стригутся, а Гарри, пользуясь абсолютной безучастностью брата, все-таки применяет то-самое-заклинание, и автосалон. Гарри достало, что в этой стране он не имеет машины, но имеет права, поэтому быстро оформляет одну из магически-магловских малышек, внешне сделанных под Мазерати. На этом их прогулка-знакомство с Невадским тупиком наконец и заканчивается. Уилл не чувствует себя разочарованным, даже несмотря на то, что одежда непривычно чувствительно трется о гладкую кожу. Возможно, в нём говорит успокоительное, но в целом, это нормально, что магическая часть Америки до невозможности похожа на магловскую. Все же магический фон, как твердит Гарри, тут небывало низкий.***
— У нас будет барный тур! — именно такими словами их компанию встречает непривычно довольная Беверли Катц. Она энергично машет им рукой и притягивает к себе за плечи Зеллера и Прайса, обращая их внимание на прибывших, и едва сдерживаясь, чтобы не начать подпрыгивать от нетерпения. Вместо привычных форменных брюк на ней джинсы с рваными прорезями, свободная футболка, почти оголяющая острые ключицы и изящные покатые плечи, и небрежно накиутая поверх красная куртка. Приветственно загудевшие парни тоже сейчас совсем не похожи на агентов специального назначения: веселые, явно уже слегка подвыпившие, они привычно перекидываются язвительными подколками и с удовольствием утягивают крякнувшего от неожиданности Уилла в крепкие приветственные объятия. — Барный тур? — к девушке тут же подскакивает Гарри, который, как обычно, за любой кипишь, кроме голодовки, задорно со всеми здоровается, смеётся над с трудом выбравшемся из по-мужски крепких дружеских объятий Уиллом и начинает активно советоваться с Катц, сверяя что-то по геолокации. — Прекрасная традиция, в Англии её особенно любят на день святого Патрика. Ты уже спланировала маршрут? Уилл с Гарри оделись достаточно просто, рассчитывая на многоступенчатый и непредсказуемый загул, и Ганнибал, прости господи уиллову грешную душу, поддержал их инициативу. Один взгляд на его безупречную фигуру, не обёрнутую в привычный классической костюм, а безжалостно подчеркнутую чёрными джинсами, белоснежной водолазкой под самое горло, и стильной кожаной курткой, небрежно накинутой на плечи и делающей его моложе лет на десять, приводит Уилла в что-то среднее между лёгким ступором, гейской паникой, визгом фанатеющей школьницы и желанием немедленно затащить Лектера в ближайшее запирающееся на замок помещение. Или даже не запирающееся, чёрт с ним, куда важнее то, что и без того отнюдь не безграничное терпение Уилла стремительно сокращается с каждым лукавым или тягучим взглядом, брошенным Ганнибалом в его сторону. Сложная ночь. Это будет очень, очень сложная ночь. — Все нормально, Уилл? — от упаднических мыслей его отвлекает мягкий, бархатный голос Ганнибала и прикосновение его сильных, но нежных, даже трепетных пальцев, скользнувшее по талии невесомым пером. — Алана порадует нас своим присутствием? — Она с Эбигейл, — Уилл слегка качает головой и, плюнув на всё, льнёт ближе к крепкой груди. Он упирается ладонью в живот Ганнибала и чуть ведёт пальцами, наслаждаясь легко прощупывающимися даже сквозь плотную ткань контурами стального пресса и волнующей близостью. Желания заканчивать мысль и рассказывать сейчас о том, что несчастную Хоббс дико тошнит уже третий день, а волнующаяся Алана заменяет ей мать и беспокоится об отравлении несчастного ребенка, у него абсолютно нет. Вместо этого Уилл воровато оглядывается на оставшуюся компанию и, заметив, что всем наплевать на них с Ганнибалом, продолжает шаловливо водить самыми кончиками пальцев по доступному торсу, оглаживая восхитительно крепкие мышцы и дразнясь. Они тоже для зарядки выпили по коктейлю и теперь Уиллу не так страшно и неловко, он позволяет себе немного вольности, в меру допустимого, но отпускает засевшую в голове зрелость и чувствует себя куда моложе, а Ганнибал, кажется, полностью поддерживает это настроение. Его тяжелая, обжигающе горячая рука постепенно скользит всё ниже и ниже, к пояснице, пока не оказывается совсем низко, почти полностью на ягодицах. Уилл невольно прерывисто выдыхает и слегка прогибается в талии, подставляясь под умелые твёрдые ладони и игриво стреляя глазами из-под густых чёрных ресниц. — Эй, голубки, — от исключительно увлекательного общества друг друга из отвлекает ехиднейший голос закатившего глаза Гарри. — Пока вы там бесстыдно обжимались на глазах у невинных прохожих, мы уже успели все согласовать. Начинаем с этого паба, если что, — он выразительно тычет большим пальцем себе за спину, и скептично приподнявший брови Уилл читает максимально типичную для подобного рода заведений вывеску с названием: «Дрянной койот». Время сейчас еще не слишком позднее, едва только перевалило за девять вечера, а народу в выходной субботний денек собралось не слишком много, но и не мало. Уилл уже привычно опускает кисть на галантно предложенное предплечье Ганнибала, и неторопливо шествует к барной стойке. В пабе стоит приятный низкий гул и ещё не бьет по ушам тугой грохочущий бас, а экстравагантный бармен с роскошными огненно-рыжими усами, слегка завивающимися на концах и острой длинной бородкой, встречает их приветливой улыбкой. Они начинают с классических дежурных шотов: вспыхивающий под кожей жидким огнём алкоголь обжигает нежное горло и горячит кровь, но пока Уилл встряхивает головой, невольно прерывисто выдыхая, Гарри уже делает второй заказ. — Второй? — уже слегка разрумянившаяся Катц встряхивает тяжёлыми короткими волосами густого антрацитового цвета, глянцево поблескивающими в приглушенном свете ламп, и растягивает пухлые губы в ехидной улыбке: — Хочешь слечь первым, Лектер-который-самый-младший? — Меня такой мелочью не взять, леди, — брат галантно салютует ей шотом и растягивает губы в хищном оскале, обнажая белоснежные клыки, — если боишься проиграть, можешь не пить со мной по второму кругу. Катц, разумеется, ни секунды не думает, чтобы отказаться, и их безумную затею, кто неохотно, а кто с плохо скрываемой радостью, но поддерживают все. Второй шот кажется Уиллу более гладким — он легко проскальзывает по горлу, туго натягивая эластичные стеночки глотки, хотя, Грэм не может отрицать, может быть, все дело в тяжёлой руке Ганнибала, по-хозяйски приобнимающей его за талию и его тёплом, спокойном дыхании, щекочущим шею. Залпом опрокинувший второй шот Гарри с сочным звоном ставит рюмку на стол и самым светским тоном просит совета на тему того, как им дальше быть, ведь в путеводителе помимо самого факта существования барного тура упоминались ещё и игры с заданиями, а неисправимо пожизненный авантюрист Поттер неизбежно заинтересован в том, чтобы полностью пройти весь путь. — Задание простое, — бармен весело ухмыляется в усы, поиграв бровями и с важным видом натирая белоснежной тряпицей изящный бокал на высоченной ножке, — я сделаю для одного из вас коктейль, вы все будете наблюдать процесс, а потом кто-то его выпьет и скажет, какой особый ингредиент я в него добавил. Угадаете — идете в следующую точку, не угадаете — еще один круг шотов. Так что ты поторопился со вторым кругом, парень, — он снисходительно улыбается Гарри. — Пустое, — брат пренебрежительно отмахивается изящным, точёным жестом узкой ладони и нетерпеливо скалится: — ваяй свое зелье. Пить тоже буду я. Бармена явно заряжает такая энергетика и он подходит к делу со всей душой. И без того отвлекающийся на бесстыжие поползновения невинно улыбающегося самыми уголками губ Ганнибала Уилл успевает заметить, что там намешивается водка, какой-то фруктовый ликер, лёд и мята, но дальше ловкие движения опытного бармена он отследить уже не успевает. Гарри же следит за движениями длинных узловатых пальцев аки ястреб, а потом, стоит ножке бокала коснуться стойки, моментально опрокидывает его в себя, выпивая сразу до дна. — Секретный, говоришь? — Гарри похрустывает льдом, задумавшись, и спустя несколько секунд авторитетно выносит вердикт: — Не видел, как именно, но ты туда добавил бруснику. — Ваш следующий паб через триста метров, называется: «Тэд и Джуди», без шотов, парень, ты крут, — бармен уважительно присвистывает, залихватски подкрутив впечатляющие усы, и салютует Гарри небольшой классической шляпкой, шутки ради примощенной у него на макушке. Те немногие, кто тоже решился посетить этот бар, поддерживают их овациями, а Гарри демонстративно кланяется, изящно склонив голову и широко усмехнувшись. Второй, третий, пятый заход становятся все более едиными, сливаются в сплошную волну безостановочного разноцветного движения. Уилл растворяется в захлестывающих и его, и других эмоциях: он хорошо знает этих людей, сейчас, когда они пьяны и расслабленны, их чувства для него похожи на распахнутую книгу, и Грэм с удовольствием погружается в дружелюбие, смех и расслабленность. Они смеются, обнимаются, превратившись в сплошной слитный комок тел, поддерживающий друг друга в более менее вертикальном состоянии, но не перестают болтать. Катц заплетающимся языком рассказывает о нелепых случаях со времён практики в Академии, успевший за это время с ней чуть ли не побрататься Гарри воинственно что-то бубнит про «краснозадых засранцев», «старину Грю, мир его шрамированной заднице» и каких-то псов, а Зеллер и Прайс, передвигающиеся исключительно домиком, периодически затягивают что-то подозрительно похожее на американский гимн. Так они неторопливо, но уверенно доползают до первой остановке в их туре. Это почти ночной ресторанчик, в котором они могут заказать перекус в качестве небольшого отдыха для набитого алкоголем желудка. Уилл выбирает сендвич и делит его с непривычно расслабленным и довольным Ганнибалом, остальные предпочитают салаты, сухарики и прочие лёгкие закуски. — И как тебе на воле, Уилл? — Катц пьяно хихикает, приваливаясь к его боку и кладя голову на удобное плечо. Она ещё пару баров назад стянула с себя кожанку и выглядит абсолютно довольной жизнью, пьяной и нехарактерно расслабленной. Уилл легко настраивается на её ментальную волну и улавливает странное, тёплое, слегка горьковатое чувство, но отмахивается от него, списывая всё на алкоголь. — Как заключенному после отсидки, — он смешливо щурит ярко синие, как бушующий, ревущий океан, глаза, беззлобно отшутившись, и внезапно понимает, что в этой шутке гораздо больше истины, чем он вкладывал изначально. Работа у Кроуфорда действительно кажется ему похожей на заключение в тюремной камере, и перед глазами все чётче предстаёт испуганное лицо Николаса Бойла, чувствующего неотвратимость своей смерти. Уилл проходится влажным гибким языком по пухлым искусанным губам и игриво тянет: — Жаль, что сбежать у меня получилось только одному, не прихватив сообщников. — Главное тебе не получить другой срок, — Катц тянет это с хихиканьем, кокетливым и мягким, как французское пирожное, машинально заправив выбившуюся прядь прямых чёрных волос за аккуратное ухо, — а то Лектер-который-средний, кажется, готов окольцевать тебя и закрепить у плиты надёжным фартуком, если не наручниками. Не страшно? Уилл только бархатно смеётся в ответ, запрокидывая голову и обнажая беззащитную белоснежную шею, и тянется к недопитому коктейлю. Рука Ганнибала лениво поглаживает Уилла по круглому упругому бедру, пока сам обладатель бесстыжей конечности лениво переругивается с Гарри и Прайсом одновременно. Шуточно предполагаемая Катц, понятия не имеющей, насколько она близка к истине, тюрьма совсем не пугает Уилла своим неизбежным приближением. Он в своё время не испугался открывшейся правды о том, что его мужчина — каннибал, не испугался того, что он маг, а то, что он вдобавок ко всему этому ещё и убийца, уже совершенно не имело значения. Уилл сам был убийцей, он пробовал человеческую плоть, он знал, как чувствуется на губах свежая артериальная кровь, хлещущая из перерезанной глотки, а в Ганнибале Лектере было множество достоинств, легко перекрывающих такие несущественные мелочи. Он галантен, умён, опытен, дьявольски харизматичен, в совершенстве владеет своим языком — во всех смыслах — и, ладно, может быть, Уилл слишком влюблен для того, чтобы эти качества не перевешивали небольшой досадный для некоторых пунктик о том, что Ганнибал периодически отнимает чьи-то жизни. Гарри как-то вскользь упомянул, что поедание человеческой плоти имеет для магов больший смысл, чем описываемое психологами отклонение от нормы. Да и в мире, в котором Уилл Грэм рос человеком с эмпатическим даром, агентом с эмпатическим даром, чувствующим убийцу, как вставшая на след гончая, проникающегося их замыслом, он с самого начала не мог остаться нормальным. — О чём задумался? Ганнибал легко выуживает его из серьезных размышлений — из-за алкоголя его акцент становится более выраженным, и голос кажется ещё более медовым, немного хриплым и густым. Он слегка сжимает в длинных горячих пальцах чувствительную даже сквозь одежду внутреннюю сторону бедра и игриво шлёпает по ней в опасной близости от паха. Уилл, едва сумевший подавить короткую сладкую дрожь, хрипло вздыхает и немного смущённо, абсолютно влюблённо улыбается. Он смотрит в тёплые глаза Ганнибала, кажущиеся янтарными в желтоватом приглушённом свете, и видит в них нежность и искреннюю привязанность. Алкоголь легко шумит в ушах, горячит кровь и делает всё проще, подговаривая Уилла чуть-чуть наклониться вперёд и оставить на чужих губах лёгкий поцелуй. Тьма внутри низко, одобрительно урчит и окончательно задавливает крохотную трезвую часть, рационально пищащую о том, что вокруг пусть и тёмно, но всё же люди, много людей, в том числе и знакомых, поэтому Уилл решает немного пошалить. И Уилл шалит. Он игриво опускает густые ресницы, бросив из-под них лукавый блестящий взгляд, слегка наклоняет голову и подаётся вперёд, невесомо прикоснувшись мягкими губами к растянутым в усмешке губам Ганнибала. Это простое прикосновение, нежное, словно трепетание крыльев бабочки или пёрышко, ласково скользнувшее по щеке, практически целомудренное, но Ганнибал отвечает напористо, властно, позволяя, наконец, своей нетерпеливой и страстной натуре проглянуть из-под безупречного самоконтроля. Уилл судорожно, сладко вздыхает — это слышно даже сквозь ритмичный шум музыки и голосов — и растворяется: Ганнибал сминает его губы, покусывает, влажно проходится по ним языком, и Грэм буквально чувствует, как последние остатки его рациональности стремительно таят и испаряются. — Пойдем, — Ганнибал неохотно отстраняется, его голос хриплый, низкий, словно рычание сорвавшегося с цепи зверя. Он хватает поплывшего, податливого Уилла за ладонь и почти спешно тянет его куда-то вглубь заведения, подальше от барной стойки. Их уход, разумеется, замечают и громко лукаво улюлюкают вслед, а Гарри еще и звонко присвистывает, но ни Уилл, ни Ганнибал уже не обращают на них внимания. — Думаю, нам не помешает небольшой перерыв. Уилл не успевает спросить, зачем и от чего им необходим перерыв — в голове низко шумит, и этот шум нарастает с опасной скоростью, с каждым ловким движением ладоней Ганнибала по его, уилловым, бёдрам, талии, пояснице. На нем всего лишь футболка и пробраться пальцами под тонкую ткань, смять мягкую кожу не сложно. Уилл выгибается в ответ, льнёт, словно податливая виноградная лоза, обнимает за шею и сам пробирается пальчиками под узкий ворот горловины водолазки. Он с удовольствием царапает мощный загривок короткими ноготками, зарывается в густые шелковистые волосы и бесцеремонно изничтожает всегда безупречную укладку. Они скрыты от остальных не только темнотой коридора, но и лёгкими отводящими чарами — Уилл чувствует, как Ганнибал колдует: лёгкая дрожь проходится вдоль его позвоночника, оседая где-то между лопатками. Они целуются грубо и развязно, влажно, немного дико, смешивая на двоих быстрое дыхание, тихие интимные вздохи и нежные, мелодичные постанывания Грэма. Уилл никогда бы не подумал, что его голос может звучать так сладко, заласканно и просительно, что Ганнибал может так низко, нетерпеливо рычать, легко, как пушинку, подхватывая его под бёдра и вжимая в стену на грани грубости. Он уже не понимает, где его руки, где обжигающе горячие, умелые руки Ганнибала, лишь отмечает на грани сознания, что обвивать ногами чужую талию и вжиматься в широкую твёрдую грудь очень удобно. Прерывает их внезапно раздавшийся голос Гарри и призрачный голубоватый свет патронуса — Уилл не успевает разглядеть, что это за животное, он замечает лишь, что оно большое: «мы, между прочим, тащимся дальше. И если вы ровно в это мгновение не появитесь перед моим лицом, я не поленюсь и пойду прерывать ваш бурный секс лично». — Поттер, чертов мальчишка, — Ганнибал хрипло недовольно стонет, вызывая у Уилла крупные мурашки вдоль позвоночника, но все же неохотно отстраняется. Они смеются, поправляя безбожно съехавшую одежду, но ни со следами поцелуев и укусов, ни с волосами Лектера без помощи магии уже не справиться. Уилл уже хочет сообщить об этом Ганнибалу, но тот его опережает: — Пусть будет так, мне не стыдно показать, чем мы тут занимались. Уилл податливо соглашается, хихикнув, и проводит самыми кончиками пальцев по свежей метке, пульсирующей на шее. Что ж, раз Ганнибалу не стыдно, то ему и подавно. Они возвращаются обратно к компании, встреченные свистом и похабными шутками, и неторопливо выдвигаются дальше, но теперь в каждом баре, в котором они выпивают, выполняют задание или останавливаются на перекус есть новое правило: Ганнибал утаскивает Уилла в ближайший тёмный угол наслаждаться близостью. Это чертовски возбуждает, доводит до грани, обжигает, словно свежая, пульсирующая кровь во рту. Ощущать руки, жадно скользящие по телу, горячие умелые губы, твёрдое, сильное тело Ганнибала в такой близости, когда они не полностью наедине — всё это ново и волнующе. Уиллу нравится, и он не готов отказываться от такого эксперимента. Катц над ними подшучивает с надломленным хриплым смехом, с сухим треском какой-то горечи внутри — Уилл успевает это ощутить, но раз за разом не успевает разобраться, потому что жадный Ганнибал его уводит и прижимает к очередной стенке. Он обещает себе, что обязательно напишет ей завтра или послезавтра, пригласит на кофе и со всем этим разберётся, но… Но Ганнибал снова его целует, и одно его присутствие само собой вымывает все мысли о других людях. Уилл не должен так задумываться об эмоциях чужаков, а Катц для него пока что именно чужак. Поэтому тур по барам они заканчивают сразу после последнего шота, тепло со всеми попрощавшись, развернув впавших в приступ топографического кретинизма Прайса и Зеллера в правильном направлении, и сваливают. Уилл не пьян из-за плещущегося в нем этанола, нет, но он пьян из-за передоза Ганнибалом этой ночью. — Точно не хотите переночевать у меня? — раз в пятый, наверное, спрашивает Ганнибал, когда они втроем, третий — Гарри, остаются встречать рассвет на улочках города. — Гостевых комнат у меня достаточно. — Точно, — Гарри хихикает и в этот раз добавляет туманное: — Уверен, что Уиллу есть чем занять себя дома, у себя дома, Ганнибал. — О чем ты? — Ганнибал недоумённо приподнимает брови и с любопытством смотрит на непонимающе хмурящегося Уилла, понятия не имеющего, чем таким важным он должен заняться у себя, дома, но Гарри на все расспросы только загадочно улыбается и утаскивает брата в сторону подъехавшего такси. Ганнибал демонстративно грустит, чем вызывает у расслаблено прижимающегося к нему Уилла приступ хихиканья, и долго целует его напоследок, явно не желая отпускать. Уже дома Уилл повторяет вопрос, интересуясь, что же брат задумал на этот раз, но тот только предлагает пойти принять ванну и расслабиться: — Ты всё поймешь, а на тумбочке лежит одна из покупок. — Одна… что? Постой, Гарри! — затуманенный алкоголем мозг не сразу понимает, что имеется в виду, и именно этим пользуется бессовестный во всех смыслах Поттер, чтобы благополучно слиться. Он бесцеремонно вталкивает Уилла в ванную комнату, оставляя наедине с обманчиво милой корзинкой из проклятого магазина и с глухим хихиканьем сбегает наверх, в сторону спальни. Чертыхнувшийся Уилл качает головой, закатив глаза, и опасливо косится в сторону корзинки. Пьяная его часть говорит — определённо да, трезвая — определённо нет, но в итоге Грэм сначала всё же идёт в душ, старательно игнорируя разливающееся внутри любопытство. Сегодня Ганнибал был настойчивым, настойчивее, чем обычно, грубее, возбуждённее, и Уилл до сих пор чувствует фантомные отпечатки горячих пальцев на коже, от которых сладко сжимается низ живота и подгибаются коленки. Даже сейчас, когда пышущая паром вода скользит по телу ласковыми струями, Уиллу кажется, будто это невесомые прикосновения Ганнибала. Уилл в очередной раз смотрит на корзинку и думает: может, это не так уж и бесполезно? Может, стоит быть готовым, проверить на себе ожидания и реальность? Он знает и о простате, и о её массаже, и о куче медицинских терминов, историй и теории. Он знает, что мышцы ануса эластичны, догадывается, что сначала будет непривычно, неловко и совсем не возбуждающе, но ведь не просто так существует определенный культ анального секса, правда? Он гипнотизирует взглядом чёртовы упаковки презервативов, что поблёскивают на самой вершине горы покупок греховным знаменем, и принимает волевое решение. Сейчас он достаточно пьян, чтобы позволить себе небольшую проверку, и достаточно трезв, чтобы не совершить непоправимую глупость. Смазка и три упаковки резинки занимают свое место на раковине рядом с душем, и прерывисто вздохнувший Уилл снова включает воду, настраивая её практически под температуру тела. Сначала он тщательно моется, почти до скрипа, дожидаясь, пока тело окончательно обмякнет и расслабится, и воскрешает в памяти обжигающие прикосновения Ганнибала. Уилл помнит, как в какой-то момент его ладони скользнули с поясницы ниже, неторопливо огладили задницу, ощупывая, а затем властно, сочно смяли, сжимая в длинных крепких пальцах. Эти воспоминания возбуждают: Уилл чувствует, как тяжелая, душная волна вожделения проходится по всему его телу, заставляя член налиться тяжестью и немного приподняться в предвкушении. В этот момент Грэм немного обреченно понимает, что пути назад уже не будет и щепетильно осматривает пространство вокруг себя, прикидывая, как бы удобней устроиться. В конечном итоге он пристраивает ногу на бортик ванны, согнув ее в колене и им же опирается на холодную керамику. Уилл нервно разрывает упаковку, натягивает на пальцы презерватив — Гарри не врал, тот обволакивает указательный палец достаточно плотно — и сжимает в пальцах небольшой бутылёк со смазкой. Крышка негромко шёлкает в спокойной тишине, Грэм сжимает бутыль в слегка подрагивающих пальцах, выдавливая прозрачную вязкую субстанцию, и смотрит, как она неторопливо расползается по пальцам. В какой-то степени это успокаивает: в своё время он вытаскивал пули из чужих тел и ощущение того, как пальцы проникают в горячую узкую глубину не вызывало у него отвращения. Чем это должно отличаться от того, что он будет делать сейчас? Уилл продолжает смотреть на палец в странном туманном оцепенении, пока второй рукой лениво водит по члену, не позволяя возбуждению спасть. Мысленно дойдя до определенной точки, он все же заводит руку за спину и медленно начинает готовиться. Он мягко поглаживает себя между ягодиц, морально подготавливаясь и убеждая себя в том, что любой страх напускной, мысленно шикает на лукаво притаившуюся внутри тьму, и все же решается, медленно, круговыми массирующими движениями вводя в себя палец. Почти все его ожидания оправдываются — это не больно, не неприятно, не страшно, просто странно. Слишком непривычно ощущать наполненность там, где её обычно нет, но и не до такой степени, чтобы прекратить, поэтому Уилл продолжает вводить палец, насколько позволяет ракурс и длина. Более-менее привыкнув, Грэм, чуть повозившись, добавляет второй и понимает, что это немного неудобно: теперь глубина проникновения меньше, когда ширина, закономерно, больше. Взгляд падает на злополучную корзинку и вибратор. Инструкцию он таки прочитал и магическая игрушка действительно не будет сразу слишком большой, проникнув внутрь, она начнет самостоятельно двигаться, то расширяясь, то сужаясь, реагируя на отклик тела. Он резво вытаскивает из себя пальцы, швыряет использованный презерватив в урну, не позволяя себе передумать, и решает, что падать дальше некуда — надо действовать. И что брат у него — засранец, который не оставил никакого выбора и толкнул на путь саморазрушения. Закипающий Уилл рывками распаковывает игрушку, тщательно моет её, смазывает и снова возвращается под душ. Ощущение неторопливо льющейся сверху воды успокаивает и вызывает чувство призрачной защищенности, к тому же, консультант убеждала их, что игрушка на все сто процентов водонепроницаема. Он пристраивает бархатную силиконовую головку, влажную от смазки, к пульсирующему растянутому входу и пускает с пальцев короткий магический импульс — уж этому он обучился сразу. В этот момент происходит сразу несколько вещей: Уилл громко прерывисто ахает от неожиданности и чуть не падает из-за подкосившихся ног, скользнув по ванной вниз и в последний момент успев схватиться за раковину, потому что игрушка явно делает всё как надо и где надо. Она двигается внутри плавно, целенаправленно массируя простату, расширяясь в вершине и вибрируя по всей своей поверхности, бесцеремонно заполняя и растягивая эластичные тугие стенки. Уилл никогда не был особо шумным во время секса, но сейчас он никак не может сдержать сладкие короткие стоны, словно самостоятельно срывающиеся с губ, плавно опускается на колени и начинает ласкать полностью возбужденный, подрагивающий член. Он закрывает глаза и думает о Ганнибале, о поцелуях с ним, о его руках, его теле и допускает опасную мысль о том что это он, а не кусок зачарованной пластмассы, обтянутой силиконом, двигается в нем. Одной рукой Уилл ласкает себя между ног, поглаживая член вдоль всей длины и играясь с чувствительной головкой, второй упирается о стену, сильнее прогибаясь в спине. Он невольно хныкает, подмахивая бёдрами в такт быстрым и вибрирующим, сводящим с ума движениями внутри, совсем уж сгорая от стыда. Сейчас это не так важно — ему тепло, хорошо, оглушающе приятно, и финал наступает достаточно быстро, но успокоить двигающуюся в штуковину Уилл не успевает: она делает внутри еще пару резких, выдаивающих всё, до последней капли, рывков, когда он уже кончил. Дрожащими пальцами достав из себя игрушку, судорожно пытающийся отдышаться после самого яркого оргазма в своей жизни Уилл думает о том, насколько низко он пал и как скоро ему захочется повторить.***
Красота эфемерна. Люди стареют, статуи крошатся, картины иссыхают и рассыпаются в пыль, леса вырождаются, а горы превращаются в песок, который уносит ветер, словно опавшие листья. Магия неощутима, мысль единовременна, музыка не вечна, а вера слепа. Красота — это единая доля, ничтожный миг на бесконечной оси абсцисс времени, секунда, момент, когда она возведена в абсолют, тогда, именно тогда и только тогда она существует. Все остальное время красота лишь лже-имя, данное людям чему-то приятному, не отвращающему их плоское восприятие, и, разумеется, не едина для всех. Ганнибал видит красоту в творении своих рук: человеческом теле, вышедшем за рамки своего предназначения, превратившемся в подлинное искусство, в красоту на долю мгновения и обречённое сгнить под палящими лучами солнца после мига своего триумфа. Тот же Кроуфорд не видит этой красоты, его она ужасает, он не понимает, не осознаёт замысла, величественного и ничтожного в своей недолговременности, для него она потерялась в бесконечном потоке статистических данных по выжившим. Уилл разделяет его пристрастия в красоте, они смотрят в одном направлении: миллиарды и миллиарды людей умирали, умирают и будут умирать, их жизни ничтожны и бессмысленны, и если придать красоту, смысл хоть некоторым из них, вселенское полотно справедливости не пошатнётся, а Поттер… Ганнибал останавливает размышления на этой фамилии, ставит мысленную точку вместо многоточия, и возвращается в реальность. Он сидит за столом в кабинете, перебирает пальцами струны скрипки — превосходной итальянской скрипки работы Бруно Барбьери, подаренной Ганнибалу им лично — отмечая, что они истончились: их необходимо заменить, но в другой раз. На его столе безупречный порядок: выстроенные ровными рядами письменные принадлежности, залихватское зачарованное перо для пергаментных писем, подаренное Томом ещё пару десятков лет назад, пара свёрнутых пергаментов с просьбами о встречах и неизменный скальпель в футляре. Сегодня воскресенье, и они с Уиллом не виделись с ночи на субботу, когда делили дыхание на двоих в тёмных уголках крошечных местных пабов. Эти воспоминания крошечными переливами бриллиантов хранятся в самом надёжном и тайном из сундуков его памяти. Уилл Грэм, когда-то давно и в скором времени Блэк, возможно, однажды и Гриндевальд-Блэк, тревожит сердце Ганнибала. Он помнит, как трепетно обсуждал свою привязанность и интерес с отцом, помнит, что его назвали влюбившимся мальчишкой. Растерявший трепетную загадочность, неуверенность, молчаливость — Уилл стремительно раскрывался перед ним в ином, восхитительном свете, более тёмном, мрачном и насыщенно густом, словно тягучая венозная кровь, обнажившая беззащитное запястье. Ганнибалу сложно поймать точный момент, когда Уилл перестал быть развлечением, игрушкой и стал чем-то большим. Это не пугает, но нервирует, поднимает изнутри протест: не обманывает ли Ганнибал сам себя? У него были влюблённости, были привязанности, были отношения. Ему не третий, и не пятый десяток лет, он вполне осознанно готов остепениться и соединить свою судьбу с чужой, близкой и желанной. Сомнения — это правильно, это естественно. Но Ганнибал раздражён, что испытывает их, как и любой хороший боевой маг: в бою и на охоте сомнения лишь мешают, а в жизни… В жизни они всегда неясны. Причина в нём или в Уилле. Или в неправильности оценки их тандема? Ганнибал запрокидывает голову, скользнув бессмысленным взглядом по потолку, вздыхает, поправляет манжеты, достаёт из нагрудного кармана небольшое переговорное зеркальце, увитое витееватым узором, и отбивает чёткий кодовый ритм костяшкой указательного пальца. — Отец? — несколько секунд в ответ слышится лишь густая тишина хорошо изолированного рабочего кабинета, но Геллерт Гриндевальд ненавидит ждать сам и заставлять других. — Не хочу говорить, что ты не вовремя, — бархатный, обволакивающий голос отца с грубоватым немецким акцентом звучит не раздражённо, скорее удивлённо, — но ты не вовремя. Его отражение в зеркальце так и не появляется: Ганнибал вылавливает расплывающиеся силуэты подвала их родового гнезда: кусок стены с кандалами и прикованной ими чьей-то руки. Бровь сама по себе и по наиприлипчивейшей привычке старого ученика и хорошего друга приподнимается выше в немом удивлении. Том, конечно, сказал, что в Англии в это время небеса разразились кровавым дождем, но он не ожидал, что настолько, словно вернулись времена войны. — Тогда… — Ганнибал ненадолго прерывается, слушая короткую хриплую брань отца — тот явно что-то расчленяет и зачаровывает. — …тогда я разберусь сам. Папа в порядке? — Если подождёшь пять… — отец озадачено замолкает, и Ганнибал словно наяву видит, как тот поднимает глаза к небу, словно пытаясь разглядеть что-то в своей голове, как всегда делает, когда что-то прикидывает, — может быть семь, в общем, не больше десяти минут, то я с радостью с тобой поболтаю, ребёнок. Но не отвлекай и не сбрасывай. Ганнибал понятливо, согласно мычит и проникается атмосферой. Геллерт Гриндевальд, страшнейший Тёмный Лорд Европы, в своё время прошедшийся по ней кровавым серпом, старательно, но кривовато умащивает своё карманное зеркальце, как почтенный патриарх семейства, которого любящие внуки попытались обучить пользоваться скайпом, и снова возвращается к своему впечатляющему труду. Картина, развернувшаяся перед Ганнибалом, не может не вызвать восхищения: отец склонился над чем-то иным, некогда явно бывшим человеческим трупом и, уподобляясь великим магам прошлых столетий, мастерит человеческого мутанта-голема, насколько несколько далёкий от такого рода магии Ганнибал может судить. Чужие органы отец бережно леветирует в отдельные сосуды, кровь осторожно сцеживает по капельницам, подвешенные на фоне люди грустно поскуливают. Чудесная картина, дома по-прежнему ничего не изменилось Примерно так же они с Томом лет пятьдесят назад развлекались в Италии, когда винные погреба оказались внезапно опустевшими и было принято поспешное решение пополнить запасы. Альбус, как не ворчит о вреде алкоголя на юный неокрепший организм младше семидесяти, знает и с удовольствием делится самым лучшим на свете рецептом сотворения алкоголя из крови — тут главное пропорции и понимание принципа преобразования. Воспоминания накатывают на Ганнибала мягкой волной, и он улыбается самыми уголками губ, всё еще удерживая одной рукой зеркальце, а второй перебирая струны удобно примостившейся на его коленях скрипки. В Италии были интриги, балы, вечерние оперные представления, яды и много, много крови. В Италии Ганнибал мог отравить партнёра поцелуем, а после — медленно наслаждаться тем, как умирает изящное тело в его руках. Те годы были наполнены свободой, и он наслаждался каждым её мигом. Пользуясь возможностью, приятной рабочей тишиной отца (лишь звуки глухих шлепков мяса и бормотание заклинаний), Ганнибал устраивается поудобней, переставляет зеркальце на стол, на подставку, и пытается наложить на себя те старые чувства. Свобода вольной птицы, неуловимого каннибала-убийцы, искусного любовника и просто дьявольски харизматичного мага-чернокнижника — всё это в нём было, и хранилось уже долгие годы. Открывшийся ларец заполняет тело старыми впечатлениями. Они вплетаются нехотя, лениво и чувствуются с каждым новым швом чужеродно. В голове мелькает смущённая улыбка на восхитительных пухлых губах Уилла, его тонкие пальчики с кольцом Блэков, которое Ганнибал хочет и непременно заменит на своё, густая шелковистая копна антрацитово-чёрных волос, вьющихся буйными крупными кудрями, бархатный мелодичный голос и невозможные, нечеловечески завораживающие синие глаза, глубокие, словно бурлящая тайнами вода мирового океана, порой тёмные, словно бушующий шторм, а порой светлые, словно чистейшая лазурь Карибских Островов. — Я закончил, — из мыслей его вырывает деликатное покашливание отца. — Что ты хотел, Ганнибал? — Можно сказать, — медленно, собирая параллельно раскиданные старые эмоции, говорит Ганнибал, — ты уже дал мне совет. Так что забудь. У вас там все нормально? — Не беспокойся, это я готовлю подарок, — Геллерт изящным движением оттряхивает несуществующие пылинки с лацканов пиджака и натягивает перчатки, — одному хорошему другу. В Англии на самом деле слишком тихо, все события разворачиваются на подпольной войне, где все подозревают друг друга в обмане и подкупе. Зря всего лишь подозревают, по сути, там так и есть на самом деле. Томми носится, как обожравшийся поганок молодой кабан, твердит всем, что не хочет очередных открытых военных действий и максимально старается скрыть английские волнения от изживших своё стариков из МКМ, но на самом деле я не видел его таким счастливым со времён второй магической. Скучно, в общем. Когда вы вернётесь? — В конце наступающей недели, может быть, в пятницу уже будем оформлять документы на портключ, — Ганнибал задумчиво водит пальцем по губе, прикидывая планы их маленькой компании. — Мне надо закончить некоторые дела, у меня новая пациентка и бросить ее без перевода к другому психотерапевту — это плохая идея. — Держи нас в курсе, — Геллерт спокойно улыбается, слегка склонив голову, и длинная прядь белоснежных седых волос мягко скользит по его плечу. Они прощаются спокойно, обсудив напоследок несколько бытовых вопросов: отец просит забрать книгу у одного знакомого американского некроманта и передаёт схожую просьбу от Северуса — в это время года в штатах чёрт знает где должны расцвести Ясноцветы и ему нужны прямнуочень и вотпрямщас, а собирать их должен маг достаточной силы. Ганнибал слушает деловито язвящего отца с улыбкой — он соскучился — а затем тепло прощается, наслаждаясь приятным послевкусием разговора. Лектер откидывается на спинку кресла, удобно пристраивает скрипку к плечу, нежно коснувшись смычком отчаянно цепляющихся за жизнь струн, и ведет по ним на пробу. Струны звучат отчаянно, словно туго натянутые человеческие жилы — глубоко, переливчато, и Ганнибал закрывает глаза, отпуская своё сердце и позволяя мечущейся внутри мелодии сорваться с кончиков пальцев. Он вплетает в неё чувства, воспоминания — о Уилле, об Италии, об отце, о прошлом и настоящем, тонкой гибкой лозой обвивает изящную мелодию мечтами и надеждами, готовя для гостеприимно принявшей его страны прощальный подарок и грандиозный финал. Они должны уйти красиво, после грандиозного званого ужина, призванного войти в легенды, чтобы навсегда остаться в просторных аллеях памяти мерцающим гранённым камнем. Из мыслей и стихшей музыки его вырывает тихая вибрация телефона: Ганнибал не любит ставить звонок на полную громкость, но и не часто выключает телефон — его номер есть у очень ограниченного числа лиц, а специальные лёгкие чары мешают магглам-клиентам звонить без особой надобности. Куда больше его удивляет, что звонит не кто-то, а Поттер. Странно услышать вместо мечущегося громадного Гримма, занявшего после встречи с Уиллом место сопровождавшего Гарри долгие годы отцовского оленя, обычный телефонный звонок. — Поттер? — Ганнибал даже не пытается скрыть удивления в голосе — в конце концов, Гарри давно стал частью семьи, притворяться перед ним бессмысленно и нерационально. — Уилла арестовали, — слова Поттера звучат оглушающе, даже обычно мягкий язвительный голос кажется непривычно злым и отрывистым, словно тот вот-вот сорвётся с цепи, — явились около десяти, когда мы только-только уснули. Брата забрали, мне ничего не объяснили, только сунули под нос бумажку с ордером на арест. Это был этот чёртов ниггер и, да, Катц, лживая сучка, тоже была в его компании. — Где он? — Ганнибал небрежно отставляет в сторону скрипку и роняет смычок. Его голос звучит спокойно и вымораживающе холодно: обычно те, кому доводилось услышать его таким, жили не больше суток и умирали мучительнейшей из возможных смертей. Он тянется к палочке, чтобы проверить координаты месторасположения Уилла — холодный разум отдаёт себе отчёт о том, что сейчас его концентрация сбоит, поэтому Ганнибал без сомнений пользуется костылями для направлении магии, чтобы после не корить себя за мелкие просчеты. — Метка указывает на академию, но там… — Но там его нет, — Гарри мрачно обрывает его, почти срываясь на рычание, словно вот-вот готовый обратиться оборотень. — Я следовал за ними. Они отвезли его в эту академию, раздели, переодели в робу и отвезли в психушку. Я как раз в машине под её воротами, координаты скину патронусом. Не аппарируй, тут стоят антимагические щиты. И, да, эта ваша жгучая брюнеточка-психолог, как её там, уже тут, и, вероятно, вот-вот вырвет чей-то мерзкий чёрный кадык. — Эбигейл тоже? — Ганнибал на мгновение прикрывает глаза, подавляя короткий прилив ярости, и отрывисто спрашивает. — Её не видел. Тащи свою задницу сюда, Ганнибал, и побыстрее, — Гарри говорит резко, отчётливо рыча и не скрывая бурлящую в голосе ярость, — у меня дичайшее желание разнести тут все до микроатомов, но с годами я научился сначала оценивать степень авантюризма. Но годы, как ты сам прекрасно знаешь, ничуть не прибавили мне терпения и миролюбия, так что сейчас не помешал бы твой рационализм. Гарри сбрасывает, не дожидаясь ответа. Лектер двигается не сразу: он смотрит на криво лежащую скрипку, на лопнувшую струну — он и не заметил, когда успел порвать её — осторожно поднимает смычок и оценивает на нём своё состояние. Смычок хочется сжать в пальцах, кроша в ничтожные щепки, а потом спалить до тла, втерев остатки пепла в пол. Примерно то же хочется сделать с теми, кто покусился на чужое. Но Ганнибал этого не делает. Сейчас. Он спокойно поправляет чуть сбившийся пиджак, отменяет сеанс на четыре дня и медленно направляется в сторону машины. Если это действительно дело рук лично Джека Кроуфорда — Ганнибал развернётся во всем великолепии, когда будет творить из этого недостойного куска мяса подлинное искусство.