Наша звездная жизнь/ Our Star Life

      «…не знаю, окей? Он просто потерял сознание!»       «… напился… выглядел дерьмово.»       «Я не буду звонить в скорую, с ним все будет в порядке… Вовремя поймал его.»       «Перестань драматизировать. Я просто поговорю с ним, узнаю, что происходит.»       «Нет, не думаю. Он был словно не в себе, нес какую-то бессмыслицу.»       «Черт, он просыпается, мне пора.»       Тимми постепенно приходит в себя, голова раскалывается еще сильнее, чем раньше, а конечности, кажется, весят по сто фунтов каждая. С приглушенным стоном и со все еще зажмуренными глазами он слегка подтягивается на кровати, принимая полусидячее положение, и чувствует, как теплая рука ложится на его плечо, а вторая придерживает за шею.       С полсекунды он наслаждается этими прикосновениями, пока не вспоминает, что произошло прямо перед тем, как он потерял сознание. Глубоко вздохнув, он, наконец, открывает глаза только для того, чтобы подтвердить свой худший страх: этот Арми не его муж. Этот Арми по-прежнему женат на Элизабет, по-прежнему видит в нем лишь друга и партнера по фильму.       Он отшатывается от прикосновения Арми, отползает ближе к изголовью и подтягивает колени к груди, обхватывая их руками. Обида и замешательство, которые вспыхивают во взгляде Арми, когда он отдергивает руки, как будто его обожгли, сковывают грудь металлическими кольцами, не оставляя и шанса на нормальный вдох.       — Эй, Тимми? Все в порядке, это же просто я, — Арми отодвигает скомканные салфетки и осторожно садится на край кровати, явно стараясь не спугнуть его. — Ты потерял сознание, ты помнишь это? — на неуверенный кивок Тимми он продолжает. — Хорошо. Можешь мне сказать почему? Что происходит, чувак? Ты правда начинаешь меня пугать.       Тим начинает раскачиваться взад-вперед, пытаясь удержаться от полномасштабной панической атаки. Он лихорадочно оценивает ситуацию, стараясь придумать, как ответить на вопрос Арми. Он определенно вернулся в Остин и узнает отель, в котором проснулся два месяца назад, когда началось все это сумасшествие. Но то, что он никак не может понять, — Арми сказал, что церемония награждения была прошлой ночью, значит, он каким-то образом перенесся опять на два месяца назад? Или же это все было каким-то безумным сном? Было ли хоть что-то из этого реальным?       Арми должно быть видит все эмоции, сменяющиеся на его лице, потому что его собственное становится еще более напряженными от беспокойства. — Давай, Тимми. Это же я. Ты знаешь, что можешь рассказать мне что угодно. Что бы это ни было, позволь мне помочь тебе.       Очевидная беспомощность в голосе Арми никак не может ему помочь унять его и без того запредельное беспокойство. И обычно Арми был бы прав. Он единственный человек в мире, к которому Тим мог обратиться с совершенно любым вопросом и быть уверенным, что его поймут и помогут. Но сейчас… Он никак не может подобрать слова для объяснения ситуации, чтобы тот не подумал, что он слетел с катушек.       Когда он не отвечает, Арми нерешительно кладет руку ему на лодыжку, большим пальцем успокаивающе поглаживая по голой коже. Все инстинкты в его теле кричат, чтобы он просто упал в объятия Арми и целовал его, пока тот не начнет задыхаться и стонать его имя, и они оба могли бы просто забыть об этом кошмаре. Но он знает, что больше не может этого делать, не с этим Арми, который никогда не был его мужем. Боль от осознания этого больше, чем он может вынести прямо сейчас. Он не может смириться с тем, что вот он Арми, совсем рядом, прикасается к нему таким интимным образом, и не может иметь его так, как привык за последние два месяца.       Он прочищает горло и медленно вытягивает ноги, спихивая при этом с себя руку Арми. — Прости, я не хотел тебя беспокоить. Я просто… — он делает паузу, не зная, что еще он может сказать, чтобы успокоить Арми настолько, чтобы тот наконец-то ушел. — Просто я слишком много выпил, и мне приснился какой-то безумный сон. И я был немного дезориентирован, когда проснулся, вот и все. Я в порядке. Правда.       Разочарование и недоверие написаны на лице Арми, когда он слушает эти бредовые объяснения. И Тимми не может его винить. Он знает, что он дерьмовый лжец даже при более благоприятных обстоятельствах, а уж сейчас и подавно. Он бы и сам не поверил.       К его облегчению, Арми не нападает на него с обвинениями. Он просто продолжает внимательно наблюдать за ним, пытаясь понять, собирается ли Тим рассказать что-то еще или нет. Но Тимми лишь закусывает губу и смотрит на простыни, пытаясь избежать зрительного контакта, чтобы не сломаться окончательно. Он не думает, что выдержит, если Арми будет смотреть на него с презрением или, что еще хуже, с жалостью.       Когда становится ясно, что он не собирается давать никаких других объяснений, Арми пытается еще раз. — Послушай, Тим…       Но он обрывает его, прежде чем тот успеет что-либо попросить. — Слушай, если честно, мне не помешал бы крепкий кофе. Может ты смог бы сходить за ним? Меня все еще немного штормит, — он умоляюще смотрит на него, надеясь, что Арми по взгляду поймет, как сильно он нуждается, чтобы его хоть на время оставили одного.       Еще несколько секунд, в течение которых по лицу Арми видно, как он борется с желанием все же докопаться до правды прямо сейчас, но, наконец, вздыхает и уступает. — Хорошо, да. Конечно. Пойду принесу тебе кофе. Но… — он делает паузу, ожидая, пока Тимми снова не встретится с ним взглядом. — Я хотел кое-что тебе сказать. Так что, когда я вернусь, можем мы, ну… поговорить?       Колебание в тоне Арми заставляет его желудок слегка сжаться. Он не уверен, о чем тот хочет поговорить с ним, что побудило его вести себя так неуверенно, но знает точно, что не готов это выяснять в данный момент. — Да, да, конечно, — он улыбается ему сжатыми губами, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы успокоить его и он бы, наконец, ушел.       Арми изучает его лицо еще несколько секунд, прежде чем, наконец, подняться с кровати и направиться к выходу. — Ладно, держись. Я скоро вернусь, — он останавливается прямо перед тем, как открыть дверь, и снова оглядывается с выражением искреннего беспокойства. — Ты уверен, что ты в порядке?       Тимми перебарывает свое внутреннее я, которое истерично кричит, что он совсем не в порядке, и ему удается кивнуть и даже выдавить какое-то подобие улыбки, максимум, на что он сейчас способен. Видимо, это срабатывает, потому что Арми кивает в ответ и выходит из номера.       Он резко выдыхает, только сейчас понимая, что на какое-то время задержал дыхание, и пытается разобраться с потоком мыслей, бешено сменяющихся одна другой. Самая громкая – это убирайся отсюда. Он вскакивает с кровати и лихорадочно осматривает комнату, мысленно прикидывая, что самое необходимое нужно взять. Паспорт и бумажник он находит на журнальном столике, тут же рядом валяется рюкзак с остальными документами и основными вещами. Он хватает его и закидывает одну лямку на плечо, быстро обувает кроссовки, стараясь игнорировать все еще сильное похмелье и не думать, как отвратительно он выглядит. Единственное, что его сейчас волнует, это успеть убраться отсюда подальше до возвращения Арми.       Убедившись, что у него есть все необходимое, он выбегает из номера, не оглядываясь. Он знает, что если будет необходимо, он сможет позвонить в отель позже и заказать доставку остальных вещей. Он решает спуститься по лестнице, чтобы избежать возможного столкновения с Арми в лифте.       Добравшись до вестибюля, он оглядывается, чтобы убедиться, что путь свободен. Его сердце замирает, когда в дальней части просторного холла через стеклянную перегородку он видит Арми, облокотившегося на барную стойку гостиничного ресторана, явно в ожидании своего заказа. Он ненавидит себя за свою трусость, но после всего, через что он прошел, он не уверен, что сможет снова стать для него просто другом.       Он делает глубокий вдох и быстрым шагом направляется к выходу, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. По счастливой случайности прямо в этот момент к отелю подъезжает такси. Он нетерпеливо дожидается, пока пассажир выйдет и заберет свою сумку из багажника, прежде чем забирается внутрь и просит водителя отвезти его в аэропорт. А через секунду пытается удержаться, чтобы не сломаться, когда машина отъезжает от отеля, унося его далеко от любви всей его жизни и от надежды когда-либо быть с ним снова.       Он как раз досчитывает до десяти в попытке предотвратить приступ паники, когда его телефон в кармане оживает. По особой мелодии он сразу понимает, кто это. Конечно, он должен был ожидать, что Арми так просто не успокоится, обнаружив, что он сбежал, особенно после обещания, что они смогут поговорить. Но прямо сейчас он точно не сможет объясниться, поэтому дрожащим пальцем отклоняет звонок, пытаясь сообразить, что, черт возьми, теперь делать.       Через двадцать секунд мелодия снова повторяется, и он вздыхает, зная, что Арми так просто не сдастся. Он снова отклоняет вызов, чувствуя острую вину, словно нож, вонзившийся в сердце. Через минуту, когда телефон звонит в третий раз, он полностью его выключает, не в силах даже наблюдать просто его имя на экране.       Добравшись до аэропорта, он делает небольшую паузу, чтобы оценить ситуацию. Его рейс до Нью-Йорка только через несколько часов. И, думая об этом, он не уверен, что хочет вернуться туда прямо сейчас. Воспоминания о нем и Арми (того, другого Арми), как они были вместе, как любовно прижимались друг к другу на диване его родительского дома, слишком свежи. Он сомневается, что сможет просто вернуться к своей прежней жизни и притвориться, что ничего этого не было.       Он решает осесть в одном из баров аэропорта и в более спокойной обстановке попытаться придумать дальнейший план действий теперь, когда стало ясно, что срок действия подарка судьбы, позволившего ему быть с Арми в течение последних двух месяцев, истек, и он вернулся в ту же точку, где и начинал, там, где он одинокий и с разбитым сердцем.       Он заказывает пиво, стараясь не думать, что еще только 11 утра. По крайней мере, у бармена хватило профессионализма не бросить на него неодобрительный взгляд, он просто положил перед ним бирдекель и поставил на него бутылку со словами: «Держите, сэр», после чего вернулся к другому краю стойки.       Тим тут же делает два глотка, позволяя прохладной жидкости задержаться во рту на пару секунд, прежде чем сглотнуть. После глубокого вдоха и еще одного быстрого глотка, он выуживает из кармана телефон. Смотрит на черный экран в течение нескольких секунд, прежде чем, наконец, нажимает кнопку включения, готовясь к тому, что будет ждать его на экране, как только телефон включится.       Как он и ожидал, сыпется поток уведомлений, все от Арми. Добавилось еще два пропущенных звонка и около дюжины текстовых сообщений. Должно быть, он переключился на текстовые сообщения, как только понял, что Тим выключил телефон. Последнее сообщение отправлено двадцать минут назад, и он задается вопросом, будут ли еще какие-то сообщения или это все.       Когда он читает их, его сердце болезненно сжимается в груди. Парочка первых — это смесь замешательства и раздражения из-за того, что он сбежал и не берет трубку, следующие несколько полны гнева. Когда он доходит до последних, в которых преобладает боль непонимания и обида, все это становится для него слишком. Прочитав последнее, простую просьбу <Пожалуйста, поговори со мной>, его сердце напрочь разбивается, и первая крупная слеза скатывается, оставляя влажную дорожку до самого подбородка.       Это все равно, что открыть шлюзы для эмоций. Впервые с тех пор, как он проснулся этим утром, он позволяет себе осознать всю тяжесть ситуации. Внутренности скручивает от душевной боли и тоски, вспоминая каково это, когда Арми был полностью его. И только он собрался ему во всем признаться и строить с ним самую настоящую жизнь, как его внезапно вышвыривает назад.       Он закрывает лицо обеими руками, когда безмолвные слезы превращаются в настоящее рыдание. Неприятно царапает мысль, что, по крайней мере, в этой жизни он достаточно узнаваем, и эмоциональный срыв на виду всего аэропорта, вероятно, не самая лучшая идея, но, кажется, начав, он уже не в силах остановиться. Он позволяет эмоциям взять верх, утопая в миллионах «того, что могло бы быть».       Он не уверен, сколько проходит времени, прежде чем дыхание наконец немного успокаивается, и он чуть сдвигает руки с лица, обнаруживая рядом на стойке аккуратно сложенную салфетку и рюмку с каким-то явно крепким напитком. Он резко вскидывает голову и видит, что бармен, стоящий чуть в стороне, сочувствующе улыбается ему и приподнимает бокал, который только что протирал, в приветственном жесте, кивая при этом на стопку перед ним. Он пытается ответить ему благодарной улыбкой, отмечая при этом, как кожу на лице стягивает от подсохших дорожек от слез. Он берет салфетку и трет ею лицо, стараясь избавиться от неприятного ощущения и очень надеясь, что выглядит не настолько хреново, как себя чувствует.       Когда он вновь оглядывается, то видит, что бармен уже занят выполнением чьего-то заказа на другом конце бара. Он еще раз смотрит на рюмку, но решает, что его организм уже достаточно проспиртован, поэтому, вытащив из кармана несколько купюр, подсовывает их под полупустую бутылку пива и поднимается. Быстро осмотревшись на предмет забытых вещей, он направляется к ближайшему туалету, чтобы умыться и успокоиться где-нибудь в более уединенном месте.       Закрывшись в кабинке, он ставит рюкзак на крышку унитаза и начинает рыться в нем, надеясь, что в какой-то момент у него хватило здравого смысла положить туда бейсболку. Перебирая вещи, он натыкается на свою копию сценария «Короля», и внезапно ему приходит в голову идея. Быстро закончив с умыванием и натянув поглубже кепку, которая, аллилуйя, все же нашлась на дне рюкзака, он вытаскивает телефон и прокручивает контакты до номера Брайана. Он нажимает «позвонить» и тихо молится, чтобы, по крайней мере, с ним все оставалось без изменений.       — Эй, Тимми! Как дела? Видел твою речь, Арми определенно выбрал правильного парня. Ты отлично справился, малыш.       Блять, речь. Он почти забыл о своем бессвязном словесном празднике любви к Арми в комнате, полной незнакомых людей, да еще и его семьи.       — Ага, спасибо. Я рад, что смог быть рядом с ним, — он подавляет прерывистый вздох и решает сразу перейти к сути звонка, а со всем остальным разбираться позже. — Слушай, я знаю, что по графику мне лететь в Лондон через месяц, но может мы сможем как-нибудь так устроить, чтобы я смог отправиться туда пораньше, типа… сейчас?       Полнейшая тишина несколько секунд и последующее растерянное бормотание Брайана заставляет его нервно жевать губы. — Ну, я не уверен, что мы сможем договориться покрыть расходы на проживание так заранее, но если ты хочешь уехать туда пораньше, чтобы дополнительно подготовиться, думаю, можно попробовать согласовать изменения в расписании занятий.       Он делает глубокий вдох, и с облегчением выдыхает. — Да, было бы здорово. Если будет необходимо, я покрою расходы на гостиницу, все в порядке. Мне просто нужно уехать как можно скорее.       Снова долгая пауза перед тем, как собеседник заговорит. — Тим, все в порядке? Что-то случилось, о чем мне стоит знать?       В тоне Брайана есть что-то такое, что заставляет Тима подумать, что тот что-то знает о его чувствах к Арми или, по крайней мере, подозревает, но он определенно не готов поднимать эту тему сейчас, поэтому как можно непринужденнее старается отмахнуться. — Все в порядке. Просто хочу подготовиться к этой роли правильно, и думаю, что если вернусь сейчас в Нью-Йорк, то потеряю фокус, так что хочу пораньше окунуться в нужную среду, — это не совсем ложь, но Брайан всегда мог видеть его насквозь, поэтому он уже готовится к множеству последующих сейчас вопросов.       К его большому удивлению и облегчению, агент после небольшой паузы лишь коротко отвечает. — Хорошо, дай мне время, посмотрю, что могу сделать.       — Брайан, спасибо. Правда. Я сейчас в аэропорту, но мой рейс только через несколько часов. Так что, если получится заменить его на Лондон, будет здорово.       — Ладно, жди. Я постараюсь что-нибудь устроить, — еще одна пауза, прежде чем Брайан снова заговорит, на этот раз голос более мягкий и полный искреннего беспокойства. — Послушай, Тимми, я не знаю, что происходит, и ясно, что ты не хочешь об этом говорить, но что бы это ни было, знай, что я всегда рядом, если тебе понадоблюсь. Я не просто твой агент, но также и твой друг, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе.       Тим борется с вновь подступающими слезами, он чувствует себя дерьмом из-за того, что сваливает на своего агента все это без какого-либо объяснения. Но он не готов говорить о том, что произошло, даже не уверен, что сам до конца понимает, чтобы быть в состоянии объяснить это кому-то еще. — Спасибо, Брайан. Я очень ценю все, что ты делаешь для меня, правда.       — Мне в радость, малыш. Я пришлю тебе информацию о новом рейсе, как только все оформлю. Отдохни пока, скоро созвонимся.       — Спасибо. И Брайан… — он делает паузу, растирая подушечками пальцев щиплющие глаза. — Можешь никому не говорить, где я? Я имею в виду, что никто, скорее всего, и не спросит, но на всякий случай я бы хотел просто ненадолго исчезнуть и не отвлекаться.       Произнеся это, он задается вопросом, не зашел ли он слишком далеко, возможно, теперь Брайан будет настаивать на том, чтобы узнать, что происходит, но, к его счастью, нет. — Конечно, Тимми. Дальше меня эта информация не уйдет.       Он еще раз благодарит агента, прежде чем повесить трубку и двинуть вдоль зала в поисках тихого местечка, где можно будет пересидеть, дожидаясь дальнейшей информации. Пятнадцать минут спустя телефон жужжит, оповещая о входящем сообщении с информацией о новом рейсе и подтверждением брони отеля, оформленного на псевдоним.       Направляясь к международному терминалу, он переключает свой телефон в режим полета, чтобы не поддаться искушению перезвонить или написать Арми. Ему нужно время, чтобы понять, как вернуться к этой жизни, где он не может держать его за руку, не может поцеловать на ночь, не может прижиматься к его крепкому горячему телу, все то, что заставляло его чувствовать себя цельным чем когда-либо.       Он не знает, было ли это все на самом деле или нет, но воспоминания, клеймом выжженные в его мозгу, очень реальны, и он не может просто смотреть на Арми и притворяться, что не знает, какие звуки он издает, когда кончает в его объятиях. Вряд ли он когда-нибудь сможет это забыть.       После еще пары часов ожидания и прослушивания плейлиста, максимально не напоминающего ему об Арми, он наконец садится в самолет, который унесет его отсюда в далекий Лондон. Он старается не думать о том, что уже второй раз за несколько дней сбегает от Арми за тысячи миль. Только в этот раз он знает наверняка, что тот не появится на пороге его дома и не заявит, что любит его и что выберет его, несмотря ни на что. Та сказка никогда по-настоящему не принадлежала ему, и теперь нужно просто смириться, что этого никогда не будет.       Когда десять часов спустя Тим выходит из самолета в аэропорту Хитроу, он совершенно измотан. Его тело болит, разум больше напоминает свалку беспорядочных мыслей и эмоций, а сердце совершенно разбито. Он берет такси до отеля и вырубается через две минуты, как войдет в свой номер.       Двенадцать часов спустя он просыпается в холодном поту, инстинктивно протягивая руку в поисках мужа, но находит лишь безжизненную пустоту. Когда он открывает глаза, вокруг темно, и тело пробивает дрожь от холодного ночного воздуха, просачивающегося в комнату через открытое окно. Ему требуется минута, чтобы реальность догнала его и обрушилась на него своей многотонной тяжестью, под которой все тело непроизвольно сжимается, стараясь сделаться как можно меньше, будто это поможет.       Он боится проверять свой телефон, но в конце концов заставляет себя сделать это. И не может решить, испытывает ли он облегчение или разочарование от того, что больше нет ни пропущенных звонков, ни новых сообщений от Арми, а висит только одна непрослушанная голосовая почта, которую он не мог заставить себя прослушать раньше. Медленно выдохнув, он подносит телефон ближе к уху и нажимает воспроизведение.       Голос Арми словно обволакивает его в ночной тиши, и ему приходится сдерживать себя, чтобы не швырнуть телефон в стену через всю комнату, когда боль и тревога, которые он слышит, угрожают снова раскромсать его на части. В итоге он прослушивает только половину двухминутного сообщения, прежде чем ставит на паузу, решая, что ни к чему хорошему это не приведет мучить себя таким образом.       Вместо этого, в попытке отвлечься, он решает повторно перечитать свой сценарий. Но безуспешно. Раз за разом возвращаясь к мысли, что чуть более суток назад он был глубоко внутри Арми, когда они праздновали свое решение провести остаток своих жизней вместе. Через несколько часов он снова засыпает, фантомное ощущение горячей груди Арми, прижимающейся к его спине, преследует его до потери сознания.       Следующие пару недель представляют собой туманный морок, когда он пытается заставить себя забыть обо всем, что он испытал в альтернативном мире, и двигаться дальше в своей реальной жизни. В течение первых нескольких дней это включает в себя употребление большого количества алкоголя в надежде, что, возможно, однажды он выпьет достаточно, чтобы полностью потерять память, и все его воспоминания о том времени исчезнут. Но когда он получает череду взволнованных сообщений от матери и довольно отрезвляющий телефонный звонок от сестры после того, как в хламину пьяный позвонил ей накануне вечером, он решает, что, возможно, это не самый здоровый способ справляться с проблемами.       Получение дозы столь необходимой жесткой любви от Полин на самом деле помогает взглянуть на некоторые вещи в перспективе, и он переключает все свое внимание на подготовку к «Королю». Эта роль очень важна для его профессиональной жизни, и он знает, что ему нужно будет выложиться по полной, чтобы справиться с ней. По крайней мере, в этой жизни у него есть возможность заниматься любимым делом, и он не собирается принимать это как должное после всего, что испытал в другом мире.       Он полностью отдается подготовке к предстоящим съемкам, блокируя все остальное и теряясь в мире средневековой Англии и политической борьбы короля Генриха V. Остальная часть команды начинает прибывать через пару недель, и он погружается в строгий тренировочный режим, почти радуясь экстремальным физическим нагрузкам как способу выбросить все лишнее из головы.       Примерно через месяц после побега в Лондон обрушивается новый шквал телефонных звонков и сообщений от Арми. В первый раз, когда он звонит, Тимми застигнут врасплох и автоматически чуть не отвечает на звонок, задержав палец в опасной близости от зеленой кнопки на дисплее, но останавливается, глядя на экран с тихой болью, пока тот не гаснет, переводя Арми на голосовую почту. У него наконец наладилась какая-то рутина, и ему удается не думать об Арми каждую секунду, но он еще не уверен, что готов снова открыть эту дверь.       Его надежда на то, что звонок был разовым, недолговечна, когда телефон звонит снова через 10 минут. И когда он все еще не может заставить себя ответить, на него с бешеной скоростью сыпется поток сообщений, всю суть которых можно объединить в одно <возьми свой чертов телефон>. Его сердце сжимается, а дыхание начинает сбиваться, пока он пытается сообразить, что же делать.       В порыве отчаяния, пытаясь оставить все позади и двигаться дальше, он заходит в контакт Арми и зависает над кнопкой «блокировать», в течение нескольких долгих секунд борясь с самим собой, прежде чем зажмуривается и отшвыривает телефон подальше от себя. Как бы он ни хотел забыть обо всем, что для него значит Арми, чтобы попытаться двигаться дальше и быть счастливым без него, он пока не может заставить себя сделать шаг к полному разрыву отношений с ним.       Звонки и сообщения продолжают стабильно поступать в течение следующей недели, и каждый раз, когда имя Арми появлялось на его экране, еще один крошечный кинжал вонзался в его израненное сердце. Но он не знает, что сказать ему, чтобы хоть как-то улучшить ситуацию для них обоих, поэтому продолжает игнорировать попытки Арми достучаться до него, надеясь, что в конце концов тот перестанет мучить их обоих.       Когда примерно через десять дней звонки внезапно прекращаются, он чувствует острую боль утраты, с которой не знает, как справиться. Он хотел, чтобы Арми остановился, хотел перестать чувствовать горький привкус вины каждый раз, когда игнорировал его просьбы о связи, но теперь, когда тот так и сделал, он оказался не готов к пустоте, которую принесло это молчание.       К счастью, через несколько дней съемки начинаются уже всерьез, поэтому у него почти не остается времени мусолить тот факт, что Арми, по-видимому, наконец-то разочаровался в нем по-настоящему. Несколько недель они снимают в Англии, а затем перебираются в Будапешт на оставшуюся часть длинных съемок.       Он легко находит общий язык с коллегами по фильму, несмотря на то, что большинство из них как минимум вдвое старше его. Но они оказывают ему искреннюю поддержку, и он, пользуясь возможностью, старается впитать как можно больше информации от актеров, которыми восхищался на протяжении многих лет. Веселое товарищество, которое у него сложилось с актерами и съемочной группой, делает долгие изнурительные сцены немного более терпимыми, но все же в конце рабочего дня он всегда находил отмазку не тусить с парнями, предпочитая вместо этого изолироваться в своем тихом гостиничном номере.       Но когда однажды в пятницу вечером в его дверь варварски стучат, и он обнаруживает Дэвида и Джоэла по ту сторону, он бессилен сопротивляться их угрозам просто перебросить его через плечо Джоэла и утащить, если он не пойдет с ними добровольно.       Они оказываются в баре в нескольких кварталах от отеля, и, хотя сначала он отказывается от рюмки текилы, которую Дэвид покупает ему, режиссер настаивает, чтобы он попытался немного расслабиться и повеселиться. Устав от борьбы и чувствуя, что он действительно мог бы попробовать расслабиться рядом с людьми, которым, как он знает, может доверять, он поднимает рюмку и быстро опрокидывает в себя, слегка морщась от обволакивающего все горло жжения.       Джоэл с довольной улыбкой хлопает его по спине и заказывает для всех по кружке пива, и следующий час они просто пьют под непринужденное общение. Узлы, о которых он даже не подозревал, вдруг ослабевают в нем, и он вспоминает, как приятно порой выбираться и весело проводить время с людьми, в которых ты трагически не влюблен.       В какой-то момент к ним подходит пара девушек, чтобы поболтать, одна из которых явно заинтересована Тимми. Он ведет себя вежливо, но совершенно незаинтересованно, и через несколько минут она, к его радости, понимает намек и утягивает свою подругу в другой конец бара, оставляя их в покое. Дэвид бросает на него любопытный взгляд, но не задает никаких вопросов, лишь делает мимолетное замечание, что, должно быть, приятно быть объектом фантазий стольких людей. Тим пожимает плечами, но ничего не отвечает, и Джоэл, к счастью, меняет тему, чтобы пощадить его.       Проходит еще около часа, и он чувствует, что капитально надрался, но когда опьянение не уводит в веселый раздрай, а накатывает ватной усталостью, поэтому он извиняется и говорит, что вернется в отель. Он благодарен, что никто не пытается отговорить его, а лишь спрашивают, уверен ли он, что сможет добраться самостоятельно, на что он уверяет их, что сможет.       Заворачивая за угол в сторону выхода, он всем корпусом налетает на проходившего мимо человека, выбивая из его рук бокал с пивом. Стакан, к счастью, остается цел, но вот напиток быстро расползается хмельной лужей на полу между ними.       — О, черт, чувак, мне жаль! Я не смотрел, куда иду. Следующий за мой счет, — он начинает рыться в кармане в поисках бумажника, но внезапно его руку крепко сжимают за запястье, останавливая.       — Знаешь, можно придумать и другой способ, чтобы загладить свою вину. Если ты заинтересован.       Тим поднимает голову, отбрасывая волосы с глаз, чтобы как следует рассмотреть парня, который делает ему недвусмысленное предложение. Тот на пару дюймов выше его, такой же худощавый, лишь немного более подкачен, чем он сам. Темные волосы средней длины скрывают половину его лица, и в баре слишком темно, чтобы подробно различить его черты, но Тимми может сказать, что парень объективно привлекателен. Но именно его прямолинейность заставляет Тима задуматься. Глядя, как другой мужчина бесстыдно осматривает все его тело, наклоняется ближе и одаривает его понимающей ухмылкой, заставляет что-то в его животе трепетать так, как не случалось уже долгое время.       Не то чтобы он этого сильно хотел, но, возможно, проведя с кем-то одну ночь, позволив себе физическое удовольствие от другого желающего его тела, поможет ему забыть о том, каково это быть с той версией Арми, которую он больше не может иметь. Ему нужны новые воспоминания, новые ощущения, за которые можно было бы ухватиться, чтобы наконец отпустить то, чего у него никогда не должно было быть.       Возвращая бумажник на место, он понижает голос, чтобы могли слышать только они двое. — Моя гостиница в паре кварталов отсюда. Пойдем, — он отталкивается от стены и сразу идет к выходу. Он не оглядывается, пока не проходит половину пути, лишь сворачивая на узкий боковой переулок, замечает, что его спутник следует всего в шаге позади него.       Они не разговаривают всю дорогу до отеля, позволяя напряжению сконцентрироваться в тишине между ними. Как только дверь в номер захлопывается, парень тут же набрасывается на него, без промедления вторгаясь языком ему в рот, а рукой под рубашку. Тим, спотыкаясь, отступает на пару небольших шагов назад, но как только восстанавливает равновесие, зажмуривает глаза и заставляет себя ответить на поцелуй. Выходит грубее, и ему не хватает отработанной утонченности, к которой он привык с Арми, но он отмахивается от этой мысли, решив не позволять призраку идеального мужчины испортить ему эту ночь.       Когда спонтанный любовник, наконец, отрывается от его рта и начинает опускаться на колени, дыхание Тима сбивается, и ему приходится заставить себя сделать глубокий вдох. Он стоит столбом, и когда его брюки расстегивают, и когда холодная рука пробирается ему в трусы, чтобы вытащить член. Он лишь полуэрегирован, но парню, похоже, все равно, он жадно облизывает губы, прежде чем придвинуться ближе.       Но в тот момент, когда чужой язык соприкасается с его членом, все его тело передергивает от непреодолимого чувства неправильности, и он тут же наклоняется, чтобы схватить незнакомца за плечи и решительно оттолкнуть. — Подожди… остановись, пожалуйста, — он слышит дрожь в своем голосе и не может остановить накатившую волну ненависти к себе.       Снизу доносится разочарованный стон, но, к чести парня, он уважает просьбу Тимми и садится на пятки, молча ожидая, что он скажет или сделает дальше. Неудивительно, что, когда Тим мямлит что-то типа: «Извини, я не могу этого сделать», тот фыркает и закатывает глаза.       — Дай угадаю, ты недавно пережил тяжелый разрыв, но все еще не можешь отпустить его?       Тим вздыхает, проводя рукой по волосам. Он не собирается изливать наболевшее этому совершенно незнакомому человеку, да еще и с членом, висящим из штанов прямо перед его лицом, так что он просто соглашается. — Да, что-то в этом роде.       Парень поднимается на ноги и еще раз осматривает его с ног до головы оценивающим взглядом. — Должен был догадаться. Ни один красавчик не приходит без тонны багажа, — Тимми не уверен, оскорбили его только что или нет, но он не успевает об этом подумать, потому что парень разворачивается и идет к входной двери. Уже взявшись за ручку, он останавливается и оборачивается, его взгляд мягкий, а на лице задумчивое выражение. — Кем бы ни был тот парень, он идиот, раз отпустил тебя. Ты кажешься тем, за кого стоит бороться, — и с этим он выходит за дверь, прежде чем Тим успевает ответить.       В любом случае, Тимми даже не знает, что бы он сказал, будь у него такая возможность. Он даже не знает имени этого парня, и все же тому удалось проникнуть в самую суть его неуверенности и обнажить ее. Он несколько минут безучастно смотрит на закрытую дверь, прежде чем, наконец, не вырывается из прострации, после чего апатично натягивает штаны и заползает в кровать. Непонятно как долго он лежит в холодном оцепенении без единой мысли в голове, пока, наконец, не отключается.       Когда на следующее утро он открывает дверь, выглядя полутрупом, а чувствуя себя абсолютным трупом, Дэвид стоит по ту сторону, держа его куртку, которую он забыл в баре. Режиссер бросает на него взгляд, явно отмечая его взлохмаченный вид и ту же одежду, что и прошлой ночью, и без приглашения протискивается мимо него в комнату. — Ладно, парень, выкладывай. Что с тобой происходит?       У него нет сил придумывать какую-то убедительную ложь, поэтому он сдается и решает выложить правду. Во всяком случае, часть ее. Он конечно же опускает «путешествие в альтернативную вселенную на два месяца, а затем пробуждение в этой, где время повернулось вспять», не желая, чтобы режиссер подумал, что его ведущий актер совершенно чокнутый. Но признается в своих чувствах к Арми, о том, что влюблен в него уже два года, и теперь, когда все промо «Зови меня…» закончены, он не знает, как поддерживать с ним дружбу, не причиняя при этом себе боль.       Когда он заканчивает изливать свою душу, Дэвид откидывается на спинку стула, обрабатывая все услышанное. После долгой минуты он наконец говорит. — Знаешь, все, что касается отношений и чувств, редко когда бывает простым и однозначным. И порой все поворачивается так, как ты никогда бы не мог себе представить в начале. Вещи постоянно меняются, иногда мы даже не подозреваем об этом. Не позволяй текущему положению вещей диктовать, как строить свое будущее. Ты рискуешь упустить что-то действительно замечательное, просто потому что уже решил, что не сможешь этого получить, — Дэвид ободряюще сжимает колено Тимми, прежде чем встать и направиться к двери, давая тому возможность обдумать его совет в одиночестве. — Увидимся на съемочной площадке в понедельник. Не опаздывай.       Слова Дэвида по кругу вертятся в его голове весь день, пока его мысли не превращаются в беспорядочную круговерть «а что, если» и «может быть», что побуждает его взять телефон и пролистать контакты до Арми. Он пялится в экран в течение несколько долгих минут, задаваясь вопросом, что он может сказать ему после столького времени, после стольких проигнорированных звонков и сообщений, после того, как он так некрасиво оттолкнул Арми, что не уверен, что тот вообще захочет теперь его слушать.       В итоге, он так и не может заставить себя сделать вызов, чтобы вновь услышать Арми просто друга, а не мужа, как он все еще о нем думает в моменты слабости. В словах Дэвида может быть правда, но он не готов разбираться с этим прямо сейчас. У него осталось еще несколько недель съемок, и он не хочет, чтобы что-то отвлекало его от работы. Если ему и Арми суждено быть в жизнях друг друга, он сможет понять это позже.       С того дня Дэвид и Джоэл взяли за правило чаще быть рядом с ним, то приглашая его на тихие ужины, то просто зависая в отеле за просмотром фильмов под бутылочку пива. Они действительно стали для него кем-то типа старших братьев, и он бесконечно благодарен за то, что рядом с ним есть люди, которым он действительно может доверять и с которыми может чувствовать себя комфортно.       Следующие несколько недель проходят в мешанине грязи, кольчуг и мечей, и, прежде чем он успевает это осознать, остается всего неделя съемок. Он как раз стягивает кроссовки, вернувшись после изнуряющего прогона схватки с парнем вдвое крупнее его в полном обмундировании, когда вибрация телефона в кармане оповещает о новом входящем сообщении. Он сначала проходит до холодильника за бутылкой воды, прежде чем вытащить гаджет и посмотреть, кто ему пишет.       Он замирает, рука, держащая бутылку, останавливается на полпути ко рту, когда он смотрит на экран. Это сообщение от Арми, первое за несколько недель. Когда глаза пробегаются по словам, в животе завязывается тугой узел.       <Возможно тебя это даже не волнует, но спектакль проходит очень хорошо. Я в городе до первой недели сентября. Не то чтобы я ожидал тебя увидеть или что-то в этом роде. Все равно.>       Он перечитывает его снова и снова, пытаясь представить себе Арми, когда он печатал это. Боль, над устранением которой он так усердно работал, возвращается с удвоенной силой при одной только мысли, что они вскоре снова окажутся в одном городе после стольких месяцев.       Он знал, что этим летом Арми будет в Нью-Йорке на своей большой бродвейской премьере, но после всего, что произошло за последние месяцы, он совершенно забыл, как обещал ему, что постарается успеть посмотреть спектакль, когда вернется со съемок. Такое чувство, что он говорил это в другой жизни, и, учитывая то, как обстоят дела сейчас, он не уверен, что это такая уж хорошая идея.       Последняя неделя съемок, кажется, тянулась вечность, его мысли постоянно возвращались к телефону и до сих пор не отвеченным сообщениям от Арми. Мысли мечутся от одной к другой, он даже подходит спросить мнение Дэвида. Но когда все, что тот говорит, это: «Когда ты будешь готов, ты сам поймешь, что делать», он раздраженно фыркает и недовольный отсиживается в своем трейлере, пока Джоэл не приходит за ним для следующей сцены.       После официального завершения съемок они устраивают большую вечеринку, на которой он произносит многословную и немного сбивчивую речь о том, как много для него значил этот опыт, и что он не уверен, что смог бы пройти через это без поддержки всей команды, но особенно Дэвида и Джоэла. Последнюю ночь в Будапеште, они проводят, гуляя по улицам. Он старается не пить слишком много, и, нагулявшись, они все вместе возвращаются в отель.       Когда через сутки самолет приземляется в Нью-Йорке, на него мгновенно накатывает ощущение, что он возвращается к суровой реальности после того, как несколько месяцев был спрятан в безопасном бункере. Переступая порог своей квартиры, ловит себя на ощущении, будто входит в прошлую жизнь, в которую он больше не знает, как вписаться после того, как прожил так много других жизней с тех пор, как в последний раз был в этих стенах.       Он был дома уже пять дней, прошел мимо театра около дюжины раз, и вот сейчас снова стоит и пялится на огромную афишу с Арми во весь рост, пока внутренне борется с самим собой, пытаясь принять какое-то решение. Он щурится на утреннее солнце, надеясь, что какой-нибудь знак свыше поможет ему понять, что делать.       Резкий порыв ветра, так характерный для Нью-Йорка, срывает кепку с его головы и отбрасывает на несколько футов вперед. Он торопится догнать ее и поднять, прежде чем она укатится в подозрительно выглядящую лужу, находящуюся уже в опасной близости, и когда выпрямляется, понимает, что он стал еще ближе к главному входу в театр.       Прежде чем он успеет отговорить себя, он нахлобучивает бейсболку на голову и решительным шагом марширует к кассе театра. Он покупает билет на воскресный вечерний спектакль, выбрав место в последнем ряду у прохода, чтобы постараться остаться незамеченным.       Когда наступает воскресенье, на него накатывает такая паника, что он вновь увидит Арми спустя столько месяцев, что он в одном шаге, чтобы отказаться от этой затеи. Но своевременный звонок Полин помогает ему немного успокоиться, так, что он буквально выталкивает себя за дверь и отправляется в театр.       Он ждет до последнего момента, когда все зайдут в зал и рассядутся, и только когда приглушат свет, он тихонечко проскальзывает на свое место. Когда Арми впервые появляется на сцене, он забывает, как дышать. Все остальное исчезает, и остается только он, которому каким-то образом удается выглядеть еще лучше, когда он перемещается по сцене с такой легкостью и уверенностью, что с трудом можно поверить, что это тот же человек, что постоянно сомневался в каждом своем актерском выборе всего два года назад. Этот Арми такой живой, полный бурной энергии и юмора. И несмотря на то, что его роль скорее второстепенная, Тимми все время не может оторвать от него глаз, завороженный его красотой и явным талантом к сценической игре.       Когда актерский состав выходит на финальный поклон, он встает вместе с остальными зрителями, аплодируя стоя. Он настолько поглощен чувством гордости за Арми, что забывает об осторожности. Поэтому, когда наступает очередь Арми выйти вперед, он издает радостный возглас. Когда взгляд Арми устремляется к дальней части зала и, кажется, останавливается прямо на нем, на него накатывает ледяная волна паники.       Но момент длится от силы пару секунд, и затем Арми делает два шага назад, освобождая место следующему актеру. В голове Тимми крутится миллион мыслей, пока остальные актеры кланяются. Снова видеть Арми, слышать его голос, наблюдать за тем, как он живет на сцене, словно был для этого создан, было одновременно волнующим и ужасающим. То, что он был так близко и в то же время вне досягаемости, было совершенно новым видом пытки, к которой он не был готов. Он не уверен, что сможет поговорить с ним прямо сейчас, пока его эмоции скачут в тысячу разных направлений.       Его инстинкт «бей или беги» включается на полную мощность, и хотя он уверен, что Арми и остальные зрители все еще заняты, он выбегает из театра в теплую летнюю ночь так быстро и так далеко, как только может, пока ноги не начнут подгибаться, а горло болезненно жечь при каждом вдохе.       Когда он, наконец, останавливается спустя несколько кварталов, он пытается отдышаться и удержаться от полнейшего срыва посреди улицы. Сделав серию глубоких вдохов, ему, наконец, удается успокоиться достаточно, чтобы продолжить идти, желая оказаться дома как можно скорее и забыть об этом вечере. В квартале от дома он заходит в винный магазин и покупает бутылку их самого дорогого виски, чтобы помочь себе с процессом отключения памяти.       Вернувшись в квартиру, он наливает себе полный стакан, мало заботясь о правилах распития этого крепкого напитка, а затем еще и еще, пытаясь заглушить мысли о бархатном мягком голосе Арми и слегка неряшливом лице, тут же перескакивая на воспоминания, как это лицо трется о внутреннюю поверхность его бедер. Так усиленно подавляемые чувства вновь обрушиваются на него, доводя до головокружения от желания. В конце концов он отключается прямо на диване, спихивая рукой почти пустую бутылку, которая с глухим стуком приземляется на ковер.       На следующее утро со стороны двери доносится неприятный стук, вырывающий его из сонного марева. Он слепо тянется, шаря рукой во всех направлениях, пока, наконец, не натыкается на свой телефон. Подносит его к лицу и несколько секунд пытается сфокусировать зрение, чтобы разобрать время на экране — 8:13 утра. Он стонет, закрывая лицо рукой и пытаясь снова заснуть после такого грубого пробуждения. Но стук продолжается, и чем дольше он его игнорирует, тем тот становится все более настойчивым.       Когда становится ясно, что кто бы это ни был, он не собирается уходить, он осторожно принимает сидячее положение, пережидая, когда потемнение в глазах рассеется, после чего медленно отталкивается и шаркает к двери, готовый разорвать любого, кто стоит по ту сторону.       Абсолютно последнего, кого он там готов увидеть, когда, наконец, распахнет дверь, так это почти двухметрового Арми Хаммера, прожигающего его своим взглядом.