Март 1801
Джордж Вашингтон покинул этот мир и свою страну. Но вокруг Альфреда продолжали ходить другие отцы-основатели, перебравшиеся в столицу. Джонса зачастую терзали мысли: что будет дальше? — когда они отпустят его в свободное плавание? После неожиданной кончины первого президента он всё чаще начал задаваться подобными вопросами. Ведь в любой момент кого-то из них может не стать, он в этом убедился, и теперь надеется, что не станет свидетелем очередной смерти. Тогда он чувствовал, что теряет часть себя, что-то неимоверно родное. Каждого он знал лично, знал о них практически всё, даже то, что они так тщательно пытаются скрыть от чужих глаз. Но Америке было достаточно просто знать, не распространяясь об этом, и доверять. Потому что Америка вступал в девятнадцатый век, — век прогресса. Близился день инаугурации. Альфред собирался наведаться к Адамсу, при этом до сих пор сидя в отведённом для него кабинете и долгое время глядя в окно. Это уже вторая попытка мистера Джефферсона попасть на президентский пост, и в этот раз ему это удалось. Конституция позволяла выборщикам от каждого штата иметь по два голоса, но они могли голосовать только за президента, а вице-президентом автоматически становился второй кандидат. А кандидатов стало пять. Партийцы Джефферсона задумывали проголосовать так, чтобы один из их выборщиков проголосовал лишь один раз, и таким образом Томас Джефферсон набрал бы на один голос больше Аарона Бёрра, которому бы отвелась роль его вице-президента. Однако в результате этой путаницы оба кандидата от демократов-республиканцев получили равное количество голосов. Судьба будущего президента оказалась в руках Палаты представителей, где преобладали члены федералистов, и те, дабы лишить Джефферсона президентства, намеренно голосовали за Бёрра. Это привело к недельному тупику в дебатах. Джонс будет вечно помнить то недоумевающее выражение лица Адамса. Но ещё больше его восхитила физиономия самого Джефферсона при виде Александра Гамильтона, голосующего за него. И именно вмешательство лидера федералистов, который ненавидел Бёрра больше, чем Джефферсона, разрешило вопрос в пользу последнего. Гамильтон же презирал обоих, но понимал, что от него буквально зависит всё. Когда большинство голосов было на стороне его в какой-то степени врага, он не мешкая удалился из зала конгресса, не желая вступать в разговор ни с одним, ни с другим, ни даже с Америкой, который тогда попытался его догнать. Его попросту удивил такой расклад. У Бёрра же затаилась некая обида, как позже заметил Джонс. С Томасом Джефферсоном у Альфреда ассоциировалась Европа, в частности, Франция. С Джоном Адамсом — неразбериха в правительстве. С Аароном Бёрром — неудачные попытки втереться в доверие. С Чарльзом Пинкни — частые визиты в ту же Европу. С Джоном Джеем — его пять статей Конституции. Постепенно благосклонность к президенту Адамсу начала увядать, и Америка дал второй шанс мистеру Джефферсону, видя в нём ту целеустремлённость, в который он так нуждался, с каждым днём относясь к нему более лояльно, несмотря на его разногласия чуть ли не с половиной конгресса. Впервые за долгое время Джонс заскучал. Джефферсон отъехал в Монтичелло и будет только на инаугурации. Адамс в Капитолии, как Гамильтон и Джей. Вздохнув, он встал с кресла, прошёлся вдоль книжных шкафов и глянул в зеркало, увидев в нём невысокого юношу с большими глазами, который так же, как и он, ожидал каких-то глобальных перемен и чего-то до немыслимого нового. Альфред подмигнул своему отражению и, выйдя из кабинета, поплёлся по коридорам президентского особняка. Очень скоро это место будет принадлежать мистеру — нет — президенту Джефферсону.***
На следующий день Адамс отказался принимать участие в инаугурации, поскольку не хотел общаться со своим старым недругом. — Значит, Вы не собираетесь оставаться на церемонию? — наклонив голову вбок и выгнув бровь, спросил Альфред, при этом видя спешку уходящего президента, освобождающего кабинет. — Нет, мне не о чем с ним беседовать. Даже видеть его не желаю, — разведя руками, бросил мужчина и что-то небрежно сунул в свою сумку. — Ваше право, — вздохнул страна, но дверь уже закрылась. Он точно понял одно — и федералисты, и республиканцы всегда будут идти порознь, одни из них долго не протянут.***
Америка бродил вокруг да около, дожидаясь прибытия Джефферсона, расхаживая перед входом в Капитолий. Он уже сосчитал количество колонн и ступеней, уже думал над тем, чтобы рассчитать время, которое затратит мужчина для того, чтобы подняться по этим самым ступеням. Вдруг как бы невзначай юноша поднял голову и прищурился, заметив вдалеке высокую фигуру в тёмном пальто и с цилиндром на голове, неторопливо идущую по протоптанной тропе, и узнав в ней своего новоизбранного президента. Он мигом пересёк четыре ступени и со всех ног побежал ему навстречу. Тот выглядел чем-то восторженным, при этом задумчивым и спокойным, но это на первый взгляд, ведь никто не в силах точно сказать, что на самом деле творилось у него внутри. — Добрый день, сэр, — лучезарно улыбнулся Альфред и тотчас сконфузился. — Эм, не сочтите за грубость, но почему Вы добираетесь до Капитолия пешком? — он удивлённо расширил глаза и выставил руки вперёд, указывая на оставшееся до здания расстояние. — Вы же такое должностное лицо и... — Ничего страшного, — на плечо юноши бережно легла большая ладонь Джефферсона. — Я просто решил прогуляться, а тут и повод есть. — Слишком важный повод, скажу я Вам, — хмыкнул Джонс, всё ещё будучи смущённым решением мужчины. — Нам стоит поторопиться, ведь следует подготовиться, это ж такое ответственное событие, и я..! — он бы и дальше продолжил перечислять вещи, которые, как он думал, не успеет сделать, если б его не остановили фразой: — Ты так волнуешься из-за этого. Не беспокойся, я уверен, всё пройдёт на высшем уровне, как всегда, и ты справишься. И Америка не стал сомневаться в этих словах.***
Ещё никто из правивших президентов не давал присягу здесь, в здании конгресса. Альфред поначалу и сам был застигнут врасплох от этой мысли, ведь Капитолий-то в какой-то степени ещё не до конца выстроен. Но позже это перестало его смущать, придавая некую оригинальность. За несколько минут до присяги президента, в должность обязан вступить вице-президент. Народ ждал слов Бёрра. В толпе же Альфред не заметил ни Вашингтона, ни Адамса, зато видел рядом с собой Мэдисона, ближайшего соратника новоизбранного лидера. После Джефферсон произносил свою речь с такой гордостью, будто считал громадной и невообразимой честью не только находиться тут, но и быть президентом. — Я, Томас Джефферсон, торжественно клянусь, что буду добросовестно выполнять обязанности президента Соединённых Штатов Америки и в полную меру моих сил буду поддерживать, охранять и защищать Конституцию Соединённых Штатов Америки. Джонс улыбнулся, опустив взгляд. У него появился третий президент, поведущий его вперёд. Толпа разразилась громким ликованием. После церемонии к нему подошёл Джефферсон. Ничуть не изменившийся, принявший на себя новый долгожданный титул, как будто чем-то воодушевлённый. — Не составишь ли ты нам с мистером Мэдисоном компанию за обедом в моём поместье, Альфред? — Звучит здорово! — обрадовался юноша.***
Спустя пару с небольшим часов Джонс уже стоял около озёра, в отражении которого виднелась величавая трёхэтажная усадьба. Ему доводилось здесь быть лишь единожды. Нескончаемые акры земли, резные колонны классицизма, сотни темнокожих рабов. Альфред сощурился и закусил губу, не веря, что при всей своей политике в отношении рабов Джефферсон продолжает их держать. Уж не лицемерие ли? Единственное, что давно вызывало к нему недоверие, — это его противоречивость. Из раздумий его вытянул зов президента, и он послушно его догнал, заходя в здание. Да, мистер Джефферсон, возможно, и неоднозначен по своей природе, но это не мешает ему быть выдающейся и яркой личностью. Пройдя в холл, Америка был встречен большим залом с каким-то недоделками у стен по обе стороны. Он прошёл ещё дальше, заглядывался на причудливые статуэтки, тривиальные цвета, удивительный вид из окон. Многие комнаты использовались для хранения необъятной коллекции книг, европейского искусства, индийских артефактов и сувениров из путешествий. Самым необычным и интересным зрелищем ему показалась кровать. Она была встроена между кабинетом и спальней: на неё можно лечь, находясь в любой из этих комнат. Казалось бы, а жизнь в его кабинете совсем не поменялась, в отличие от самого дома: на диване небрежной стопкой свалены письма, по-видимому, даже не раскрытые, в углу пылился внушительных размеров глобус, около окна стояли телескопы. Видно, Джефферсон так и остался разносторонним человеком. Наконец добравшись до зала, где его уже ждали, Джонс изумился количеству мебели. Несколько окон и дверей, множество деревянных столиков и красных кресел, белые бюсты и коричневый паркет. Мэдисон и Джефферсон сидели за столиком у окна, разговаривая; один из них забавно жестикулировал, другой вежливо слушал и пытался шутить. Альфред часто бывал на светских посиделках и ужинах, как будто этот раз станет исключением. Он вздохнул, улыбнулся и отодвинул кресло. — Ваш интерьер меня так восхищает. Это превосходно! — юноша раскинул руки в стороны и чуть не сшиб подошедшую к нему служанку, на что та сама тихо извинилась и отошла назад, с опаской глядя на Джефферсона. — Ой! — он резко поднялся и попытался загладить свою вину перед девушкой, взяв её ладони в свои. — Извините, я Вас не заметил! Может, Вам помочь? Сначала она посмотрела на него, как на сумасшедшего, должно быть, просто не ожидала подобного поведения, но потом вновь решила проверить реакцию хозяина. Тот же, вероятно, не стал придавать этому большого внимания и заговорил с коллегой о чём-то более важном. — Не беспокойтесь, сэр, в этом нет необходимости. Отдыхайте, я сделаю всё сама, — на одном дыхании протараторила служанка, склонив голову, и быстро ретировалась на кухню. Америка, всё ещё обескураженный, снова сел на место, долго смотря ей вслед. — Вы так и живёте один? — вдруг спросил он, даже не думая, что своей фразой может перебить Мэдисона. Президент поначалу не понял вопроса, ведь на его плантации живут сотни рабов, а потом догадался, про что говорит Альфред. — Да, один, — ответил мужчина, желая умолчать о мисс Хеммингс. Тут из кухни вышла та самая девушка, но уже с подносом в руках, и расставила на стол три чашки. — Спасибо, Салли. — Сэр, у Вас столько рабов, — страна опустил глаза и едва слышно хмыкнул. — А ведь именно Вы писали, что исходите из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены определёнными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью. — Ого, — по всей видимости, ему была не интересна тема собственного имущества. — Ты наизусть знаешь Декларацию? Джонс кивнул и скрестил руки на груди. — Ещё бы, я перечитывал её каждый день с момента её написания и в итоге выучил, хех. — Занятно, а что ты ещё читаешь? — поинтересовался госсекретарь, перед этим пристально рассматривая чашку кофе, а теперь так же пристально рассматривая юношу перед собой. — Ух, много чего. В моём кабинете целый сервант забит книгами, — Америка принялся разгибать пальцы. — Там и Джонатан Свифт, и Платон. Помню, однажды Англия начал читать мне «Утопию» Мора. А ещё я от и до могу пересказать «Здравый смысл» и «Гамлета», — тут он нервно усмехнулся, замечая удивление мужчин, и добавил, откинувшись на спинку кресла: — Эх, интересные у Шекспира пьесы...Сентябрь 1801
Джефферсон обещал создать ответственное перед местными властями правительство и усилить роль сельского хозяйства в экономике. Он поддерживал также демократизацию власти, в частности, отказавшись от пышности, принятой в президентском особняке при Адамсе. А в конгрессе федералисты сами себя изводили. Альфред хотел сквозь землю провалиться, лишь бы не слушать очередное нытьё Гамильтона по поводу одного косого взгляда Адамса в его сторону. Он мог вечно жаловаться на то, как у него всё плохо, но Джонс однажды ему не слишком политкорректно ответил: «Будто у Вас проблем нет? Может, дело в Вас, а не в окружающих Вас людей? Это я ещё про измену Вам ничего не говорю», тем самым на неделю прервав этот поток «разговоров по душам». А если честно, бедный секретарь совсем погряз в проблемах. Разлад в семье, неудачи в карьере, конкуренция — всё это стало последствием одного неприятного эпизода. Америка ничего об этом не знал, пока как-то раз об этом не заикнулся Мэдисон. Гамильтону довелось изменить жене с Марией Рейнольдс, что на десять с лишним лет младше него. За замалчивание случившегося её супруг решил требовать деньги, при этом позволяя любовнику встречаться с ней. Вскоре об этом узнали Монро, Бёрр, Джефферсон и Мэдисон, думая, что он берёт часть из государственной казны, и тут-то всё и началось. Был опубликован «Памфлет Рейнольдса» со всеми признаниями тогда ещё министра финансов в попытке обелить себя, впоследствии чего он едва не лишился карьеры, а шанс когда-нибудь стать президентом был потерян навсегда. Вдруг наткнувшись на эту брошюру, Джонс тут же влетел в кабинет Гамильтона, пребывавшего и без того в не самом лучшем расположении духа. Поникшие плечи, опущенная голова, усталый вид. — Что Вы наделали?! — не сдержался юноша, ведь ранее обещал себе начать издалека. Его высокий голос надламывался, срываясь на писк, он всё продолжал показывать своё неистовство, рьяно тряся брошюрой. — Вы... Вы ж практически разрушили себе жизнь! — Знаю, — вздохнул мужчина, не поведя и мышцей, — я думал, что если сам во всём признаюсь... — Но неужели Вы не понимали, что всё может пойти против Вас? Страна мешкался. Уже не было ни злости, ни презрения, а только тихое сочувствие. Гамильтон помолчал с минуту, потом встал изо стола и прошипел: — Альфред, уйди, оставь меня. — Но, сэр... — Соединённые Штаты Америки, выйди вон! — гаркнул он, резко подняв голову, являя собой полностью разбитое существо с большими глазами, полными горьких слёз. И Америка выскользнул без пререканий. На Гамильтона давили со всех сторон, но он сам не выносил проявление жалости по отношению к себе. И именно тогда Альфред впервые увидел его слёзы, ведь он вовсе не намеревался когда-либо стать свидетелем чего-то настолько личного. Политика не терпит слабость.Ноябрь 1801
Не так давно президент отменил некоторые налоги, которые в принципе ставили под вопрос своё появление. А также он сократил бессмысленные, по его мнению, расходы на армию и вооружение, не надеясь пока вступать с кем-либо в конфликт. Но кому-то новый век приносил несчастье за несчастьем. — Вы хотели меня видеть, сэр? — прокрался в кабинет Альфред, не намереваясь прерывать переговоры президента и министров. — Да, — слегка раздражённо бросил Джефферсон. Должно быть, его всё-таки потревожили. — Извините, я всё не могу привыкнуть, что Вы президент, — натянуто улыбнулся страна и старался скрыть внутреннее волнение от того, что ему сказали буквально полчаса назад. — Это так глупо с моей стороны, верно? — Агрх, где Гамильтон?! Только он разберётся в этом! — сорвался мужчина и хлопнул кулаком по столу. Собравшиеся министры невольно вздрогнули и обернулись на вошедшего юношу, чуть ли не вскрикнувшего от неожиданности. Америка знал ответ на вопрос президента и выдал из-за людей: — Он хоронит своего сына! — Что?! Джефферсон встал из-за стола и быстрым шагом пересёк кабинет, выходя в коридор. Дальше было слышно, что он побежал. — П-подождите, мистер президент, стойте! — Альфред не был уверен, что его услышали, но ринулся вслед за ним. У Гамильтона всё катилось в бездну.Декабрь 1802
Америка бродил по комнате, пытаясь правильно сформулировать мысль для записи. С 1776 года он ведёт некий дневник важных дат, в который он вносил значимые события, произошедшие непосредственно с ним. Иногда на него накатывала ностальгия, и он брал его и перечитывал, впоследствии чего его несколько дней преследовали хорошие и не очень воспоминания. И сейчас он подводил итог приближающемуся к концу году, перебирая в памяти разные истории. Юноша обречённо слонялся из угла в угол, как вдруг его озарил один момент. Он уже упомянул, что в марте было проведено сокращение армии и создана военная академия, которая будет учреждена через год, упомянул, что отменили и приняли новые законы, упомянул ситуацию с Уильямом Марбёри, но забыл, что в Огайо приняли Конституцию, запретившую рабство. Это было победой в некотором смысле. Какой-никакой, но победой. Джонсу было трудно смотреть на людей, которые работают на таких же людей, как и он сам. Ведь у каждого из них своя история, свои трудности, свои принципы, свои достижения, свои ценности. Может, они все и отличаются внешне, физически или духовно, но в этом мире все должны быть равны. Альфред мог высказаться обо всём, что он думает, и даже подкрепить сказанное вескими, правдивыми аргументами, но о его настоящих моральных принципах знал лишь его дневник, наполненный буквами и цифрами.Апрель 1803
В 1800 году по договору в Сан-Ильдефонсо Испания передавала контроль над Луизианой Франции. Однако этот договор был секретным, и считалось, что Луизиана находится под испанской юрисдикцией до полной передачи её под контроль французского государства. Но Франция не имела сильного военного контингента в Новом Свете, поэтому, когда американцы решили выкупить только часть так называемой колонии и город Новый Орлеан за десять миллионов долларов США, поступило удивительное и шокирующее предложение купить всю территорию Луизианы за пятнадцать миллионов. Тогда Альфред даже вышел на свежий воздух, чтобы переварить информацию и взвесить все за и против. Сейчас же всё предельно понятно — Луизиана станет его территорией, но сколько за этим было скрыто действий... — Такое ощущение, что он просто хочет лишний раз потрепать Гамильтону нервы. Нравится ему его доводить, — Джонс нахмурился и сильнее прижал к себе скрещённые на груди руки. — Хотя, да, признаю, покупка будет удачным дипломатическим ходом. — И то верно, хоть в чём-то нам удалось с французами договориться, — Роберт Ливингстон стоял рядом и, как только услышал звук открывающейся двери, встретил Франсуа де Барбе-Марбуа с Джеймсом Монро, которым предстоит подписать документ о принадлежности огромного клочка земли. Альфред уверен, что бывший министр финансов вряд ли пропустит эту тему мимо ушей и уже, должно быть, строчит гневные письма президенту с просьбами прекратить данный балаган и сосредоточить внимание на улучшение отношений с Британией нежели с наполеоновской Францией. А Джефферсона совсем мало интересовали мнения Гамильтона на этот счёт. Он слишком хорошо научился его игнорировать. В Европе же все эти четыре года бушевала война против империалистической Франции, окончанием которой стало заключение Амьенского мира. Прибыв в Париж, Америка сразу ощутил то напряжение, витающее в воздухе. Сказывались прошедшая революция и установление нового порядка. При их первой встрече на переговорах год назад его взгляд приковал высокий мужчина в синем мундире с эполетами на плечах и медалями на груди, в белых брюках и чёрных лакированных сапогах чуть ниже колен. На его поясе держались длинные ножны и виднелась причудливая, золотая рукоять сабли, которую сжимая ладонь в белоснежной перчатке, а на светлой голове покоилась двууголка. Неужели Франция забыл, что должен олицетворять воплощение победившего рабочего класса? «Нет, может, мой император и подзабыл, но я точно нет», — ответил тогда Франциск. Но у Альфреда постоянно всплывал тот вопрос лишь при одном взгляде на него. Как будто ничего не поменялось, как будто он до сих пор не отрёкся от своей монархии. «А я ведь не шутил, что рисковал своей монархией», — говорил Бонфуа Джонсу каждое совещание вместо приветствия. В дверях появилась делегация Франции, и Америка пересёкся взором с французом, настолько пафосным, настолько высокомерным, настолько надменным, что опять невольно возникал вопрос: а за что он боролся все те десять лет кровавой революции?! Он надеялся увидеть его вместе с его императором, — по крайней мере, он думал, что их одарят таким визитом, — но с ним оказался Шарль Морис де Талейран, министр иностранных дел. — Ох, mon ami, как я рад видеть тебя вновь, — весело начал Бонфуа, встречая юношу с распростёртыми объятиями. В прямом смысле. Альфред смутился, ведь между ними присутствовала заметная разница: он в своей обычной одежде, явно не имеющий такого же статуса, что Франция, и сам Франциск в военной амуниции, держащий в руке вычурную двууголку. — И я рад тебя видеть, Франция, — американец нервно засмеялся и похлопал его по плечу, удивляясь стоячему узорчатому воротнику. — Сегодня состоится сделка века! — объявил Бонфуа и, отлепившись от Штатов, вскинул руку с двууголкой вверх, поворачиваясь к людям. — Луизиана наконец обретёт законного владельца! — Ты изменился, Франция, — пролепетал Джонс, думая, что тот его не услышал. К концу дня переговоры и напряжённые дипломатические будни закончились, и Америка вышел из здания с договором на руках. Домой он прибудет к июлю.Июль 1804
Агитация продолжалась несколько месяцев, Аарон Бёрр решительно намеревался занять кресло губернатора Нью-Йорка после того, как стало ясно, что на новые президентские выборы Джефферсон пойдёт с новым вице-президентом. Но его и без того подпорченную репутацию очернял Гамильтон, что ни коим образом не скупился на оскорбительные высказывания и памфлеты, тратя своё драгоценное время на чёрт знает что. Их дружбы уже не существовало к этому моменту. История их взаимоотношений — это история несостоявшейся дружбы людей, духовно и интеллектуально схожих. Америка не мог предсказать, к чему это может привести. Для Бёрра поведение секретаря подобно крушению всего миропорядка, и вскоре он потерпел поражение в избирательной кампании малоизвестному Моргану Льюису. «Думаю, Александр Гамильтон такой, потому что не стремится он добиться чьей-либо дружбы, хотя для него это не составило бы труда, зато, сам того не понимая, наживает себе врагов, одного за другим, и мне нет смысла их тут перечислять», — так описывал эту ситуацию Альфред в своём дневнике. «Видел, как они подписывают письма перед тем, как отослать их друг другу. Одни лицемерие и формальность, при этом они бы уже давно разорвали б друг друга. Мои слова для них ничто. Пора готовиться к худшему.» Гамильтон неожиданно позвал Джонса к себе в кабинет. У страны были предположения, для чего секретарь собирается провести столь конфиденциальную беседу, но его догадки вдребезги разбились о его предложение стать секундантом на дуэли с Бёрром, о которой они ранее договорились. — Ты пойдёшь со мной? — тон мужчины явно не подходил к его нынешнему виду. — Чтобы быть Вашим секундантом? Нет уж! — словив укоряющий взгляд Гамильтона, Альфред поправил: — В общем, считайте мои слова политикой против практики дуэлей. Это опасно. Нет никакой гарантии, что кто-нибудь из вас останется в живых. — Так я и не стану стрелять, у меня есть честь, я уважаю людей, собравшихся идти на свою верную смерть. Я лично был одним из таких людей, — успокоил тот, но юноша в это не поверил и только сощурился, заметив на лице секретаря смесь различных эмоций, начиная от смятения и заканчивая ненавистью к своему политическому оппоненту. А ведь правда, станет ли он стрелять? — Я буду вас сопровождать, хоть и не уверен, что вы сможете о чём-то договориться, — грустно отметил Америка и кивнул, оставляя Гамильтона наедине со своими мыслями. Он надеялся на разрешение конфликта мирным путём, ведь даже он и Франция враждовали, но вскоре сошлись во мнениях в некоторых вопросах. Так что же мешает Гамильтону и Бёрру?***
Джонс не спал всю ночь. Вернувшись домой и так поздно, он не смог найти силы, чтобы заставить себя укрыться одеялом, лёжа в кровати, и закрыть глаза. Что-то не давало ему уснуть. И проблема не в наметившейся дуэли, а реакции президента на это. Каковы могли быть последствия? Он умолчал тот факт, что два высокопоставленных лица страны будут стреляться. Можно ли будет считать его соучастником? Всеми этими вопросами задавался юноша, сидя впотьмах в кресле перед раскрытым окном и глядя в никуда, как привык это делать обычно. Он волновался и за Гамильтона, и за Бёрра, ведь не стань одного из них, тотчас перестроится вся правительственная система. Альфред захотел снова перечитать «Ночь ошибок» Оливера Голдсмита и, уснув в кресле, проснулся в пять утра с книгой на ногах. Ранним утром одиннадцатого июля в небольшом леске на берегу Гудзона собралось несколько хорошо одетых мужчин, тайно пересёкших реку и добравшихся до уединенного скалистого места Уихокен в штате Нью-Джерси. Альфред прибыл туда с Гамильтоном, его секундантом и доктором. — Тут был убит мой сын, — секретарь прошептал это по большей части себе, нежели кому-то из присутствующих. Джонс мрачно окинул взглядом пустевшее доселе место, хотя говорят, что Нью-Джерси всё легально, поэтому здесь это вполне стало обыденностью. Бёрр стоял около дерева со своим секундантом, тихо перешёптываясь и даже не глядя на собеседника. Он несколько минут смотрел пристально Гамильтону в лицо, стараясь заметить хоть каплю раскаяния, но видел лишь некое подобие ухмылки победителя. Америка явно это замечал и отошёл к мистеру Госаку, не желая мешать своим присутствием. И вдруг его сознание пробороздила мысль: а что, если он станет свидетелем очередной смерти? Что, если это тот момент, когда на грани жизни и смерти оказывается один из его отцов-основателей? В ушах тут же застучал пульс, к лицу прилила кровь, кулаки сжались, но он не в силах остановить дуэль, и даже мысли о недавно прочитанной комедии отошли на второй план. Дуэлянты, встав друг напротив друга, ожидали команды. Получив сигнал, один из них поднял руку с пистолетом, второй не стал этого делать. Почему? Неужели он и правда не выстрелит? Альфред хотел было что-то сказать секретарю, и плевать, если бы он не стал его слушать, зато Америка всегда его выслушивал, пытался помочь, поддержать, и даже сейчас он не бросил его, потому что знал его с самого начала, как некогда юношу с крохотного острова, добившегося всего, о чём только можно было мечтать, и амбициозного мужчину, потерявшего это всё в один миг из-за глупой ошибки. Джонс не хотел, чтобы на этом жизнь его бывшего министра финансов закончилась. Он не понимал и не мог понимать, что чувствовал сам Гамильтон в эти минуты: то ли выжидал время, что странно, то ли пытался усмирить и затушить собственные чувства, бушующие внутри и так умело скрывающиеся, то ли просто не собирался стрелять, как обещал. Мужчина выстрелил в сторону — Америка вздрогнул. Теперь всё развитие событий зависело от вице-президента. Юноша зажмурился, навсегда запомнив скованное состояние Бёрра, и не хотел видеть то, что может произойти дальше. Тот, не намереваясь тянуть время, выстрелил и ранил своего противника. Это Джонс понял по приглушённому звуку падения и тотчас широко распахнул глаза. Его взору предстал подстреленный в бок, шипящий сквозь зубы от боли Гамильтон, около которого растерянно вился доктор, мигом отскочивший от страны. Всё вокруг стало, как в тумане. Альфред не помнил себя в этот момент. — Нет! — вскрикнул он, срываясь с места и падая на землю рядом с секретарём. Теперь он мог точно сказать, что Александр Гамильтон был одним из лучших его друзей. — Прошу, Алекс, нет, не умирай!.. — Рана смертельна, доктор, — выдохнул мужчина и затуманенным взглядом посмотрел на потрясённого Альфреда, которого начала бить крупная дрожь. Больше он ничего не сказал, и это лишь сильнее напугало страну, схватившего его руку. Гамильтона переправили в дом Байярда на другом берегу Гудзона. После ранения он прожил ещё полтора дня. Причастившись, он был совершенно спокоен и успел проститься с женой и всеми детьми. Джонс находился рядом, заглушая рыдания и всхлипы, вырывавшиеся из горла, ладонью, и сгибался в две погибели, будучи не в состоянии поверить в случившееся. Ещё один близкий ему человек покинет этот мир. И на следующий день в два часа дня Александр Гамильтон умер. И Альфред дал волю скопившимся слезам.***
После дуэли политическая карьера Бёрра закончилась. Джефферсон уж сильно недолюбливал его и старался всеми силами лишить его доставшегося ему поста, а тут как раз повод подвернулся. Узнав о дуэли и смерти Гамильтона, президент пришёл в ярость, вызвав Америку к себе в тот же день, когда бывший министр финансов отошёл в мир иной. Джонс заявился к нему с опухшими глазами и неспособностью внятно и разумно отвечать, выражая всеобщий траур. — Что? И ты не сказал мне? Почему я должен узнавать о таких вещах от третьих лиц? — Извините, сэр, я Вас уверяю, такое больше не случится, — юноша глядел в пол и говорил так, словно его реплики уже были заранее выучены. — По крайней мере, я надеюсь, ведь мало ли кому из отцов-основателей взбредёт в голову вновь вызвать друг друга на чёртову дуэль из-за своих убеждений или разнящихся точек зрения. Джефферсон обомлел от такой речи, не ожидая услышать нечто подобное от лояльного и, на первый взгляд, податливого Альфреда. Конечно, он знал, что страна имеет своё мнение, но, видно, это один из тех случаев, когда его прорывает на откровения и выплеск накопившихся эмоций. — Как так можно, вы ж взрослые люди, и должны осознавать возможные последствия! — Америка поднял на президента глаза, полные слёз, и готов был рухнуть от слабости, подкашивающихся колен и дрожи, сотрясавшей его тело. Тот не дал ему упасть, подхватил и усадил на диван, попутно хватая со стола кувшин с водой и гранёный стакан. Он плеснул немного воды и протянул стране, придерживая, чтобы он ничего не расплескал. — Я не хочу оставаться один, — Джонс стиснул зубы, а по щекам слёзы потекли с новой силой. — Я знаю вас всех и представить не могу, каким я стану, когда вас не станет! Не удивлюсь, что Вы не станете выдвигаться в президенты снова! — Ошибаешься, юноша, — хмыкнул президент и вытащил из кармана платок, вручая его ему. — Как тут тебя в таком состоянии сейчас оставишь? Альфред удивился и замер, недоумённо глядя на мужчину.Март 1805
У Джефферсона теперь не было конкурентов: он одержал безоговорочную победу, вновь становясь президентом Штатов на следующие четыре года. С заменой Бёрра на посту вице-президента на Джорджа Клинтона и смертью основателя федералистской партии Александра Гамильтона в Палате представителей и Сенате самих федералистов стало заметно меньше, что лишь способствовало укреплению позиций Джефферсона. Америка ни в чём не сомневался. Он вспомнил, как президент в прошлый раз шёл на свою инаугурацию, и надеялся, что тот не вытворит чего-нибудь похожего в этот раз, но ошибся. Время до инаугурации, два дня, Джонс провёл в гостях у Джефферсона, в его поместье Монтичелло, общаясь с прислугой, помогая им, чтобы хоть как-то облегчить их труд, и расспрашивая их о жизни. Он очень сдружился с мисс Хеммингс, пытался её развеселить, что выходило у него небезуспешно, и та всегда была рада его видеть. В день официального визита в президентский особняк Альфред заметил в окне карету. Как оказалось, Джефферсона и Мэдисона связывала настолько тесная дружба, что госсекретарь предложил заехать за ним и отправиться на церемонию инаугурации вместе. Президент отказался, пояснив, что он не хочет отнимать у него внимания публики, и, вернувшись в дом, приказал седлать двух лошадей. Он прискакал на церемонию сам, верхом на лошади и без охраны – и даже отказался от почётного кресла, объяснив это тем, что покидая пост президента, он «возвращается к народу». По дороге вокруг него и Америки спонтанно собрались механики с соседней военно-морской верфи. На инаугурации третьего президента впервые прозвучала музыка оркестра Корпуса Морской Пехоты Соединённых Штатов. — Теперь я приступлю к выполнению обязанностей, именно для этого меня снова позвали мои сограждане, и в дальнейшем буду действовать в духе тех принципов, которые они одобрили...Май 1806
Остро встал вопрос освоения недавно купленных земель. Коренные народы вряд ли просто так покинут насиженные места, но без увеличения территорий развитие Америки не сдвинется с мёртвой точки. Сам Джефферсон был сторонником приучения индейских племён к цивилизации, однако по его распоряжению была организована кампания переселения индейцев с юга страны на запад. — Я собираюсь отправиться на природу, — предупредил Альфред, зайдя к президенту в рабочей одежде и походной шляпе с большой сумкой в левой руке. — Поплаваю на лодке, может, порыбачу, к первооткрывателям заскочу. В общем, я еду отдыхать недели на три! — он протянул вперёд три выставленных пальца и улыбнулся, готовясь выходить в коридор. — Имей ввиду, племя шони развернуло кампанию против захвата их земель и даже нападают на поселения колонистов, — осведомил Джефферсон преспокойным голосом, продолжая заполнять документы, макая перо в чернильницу. — Эм, хорошо, приму к сведению. Пожалуй, пойду захвачу с собой ещё и револьвер, мало ли, — заволновался юноша и убежал к себе в кабинет.***
Альфред одолжил лодку у обосновавшихся жителей у реки Огайо и сейчас неспешно грёб веслом в тихом одиночестве. Он не боялся, но постоянно настороженно озирался по сторонам. И всё здесь казалось ему таким до боли знакомым, особенно эти высокие сосны, расстилавшиеся по обеим сторонам реки. Тишина разрезалась течением воды, птичьим чириканьем и шелестом смешанного леса. Вдруг Америка почувствовал чьё-то присутствие и стал потихоньку подплывать к берегу. Возможно, за ним следят, выжидают удобного момента, чтобы напасть, загоняют в ловушку. Юноша прищурился, заметив шевеление в лесу справа, и, сев на мель, сошёл на глинистую землю. Ему хватило пары минут, чтобы подняться по обрывистому склону и ухватиться за тонкий ствол дерева. Он осмотрелся, прошёл чуть вперёд. Вытащил из кармана револьвер, зарядил практически весь барабан как можно бесшумнее и прислушался, сделав шаг. Под ногой хрустнула ветка, и Джонс, почти вскрикнув от неожиданности и раскрыв широко глаза, отпрыгнул назад. И тут уловив движение справа, он не смог заставить себя пошевелиться. Кто-то приближался. — Nitúwe he? — раздалось прямо над ухом сзади. Когда-то он это уже слышал. Джонс медленно развернулся и увидел стоящую перед ним женщину, стоящую наготове с какой-то палкой. Повисло долгое молчание, а он всё не мог осознать, почему у него создалось ощущение, что он её уже видел. Он понимал её, но как? Откуда он мог знать её язык? — Háu! — усмехнувшись и отбросив револьвер, выдал Альфред и словил её удивлённый взгляд. Он белый, он не похож на неё, но почему-то он знал её язык. Эта женщина — воплощение индейских народов. Она охраняла его и Канаду до прихода Англии и других европейцев. Америка вспомнил её. Женщина осторожно приблизилась к нему, вгляделась в его глаза и вскоре отшатнулась от него как от огня, осматриваясь вокруг. Она тихо что-то прошептала, и из этого юноша понял, что пора уходить. Зато Америка убедился, что она ещё жива.Июнь 1806
— Мистер Джефферсон! Вы не поверите, кого я встретил во время своего путешествия! — Джонсу не терпелось поскорее рассказать президенту всё. Подойдя к его столу, он заметил карту осваиваемой местности с отмеченными поселениями индейцев и взглянул на нависших над ней Джефферсона и Мэдисона. — ...Было зафиксировано последнее восстание, — договорил мужчина и поднял взор на ворвавшегося Альфреда. — Ты что-то хотел? Просто мы едва начали, и тут ты явился ни свет ни заря. — А я только сейчас вернулся, — уже с меньшим энтузиазмом добавил страна. — Так кого ты там встретил? — спросил президент, вновь обращая внимание на карту. — Эм, мистера Стоддарта, — соврал он и опустил глаза вниз. — Не ожидал его там увидеть, хех. Ну, ладно, я пойду.Октябрь 1808
На протяжении трёх лет Джефферсон получал от российского монарха письма, между ними установилась переписка. Также, как и установились дипломатические и торговые отношения. — Однажды я встречусь с Российской империей. Я поражаюсь его историей и... территорией, — говорил Америка, пока президент писал ответ Александру Первому. — Мне бы понравилось с ним общаться. Я надеюсь. — Судя по амбициями его правителя, он довольно своенравен. — Ничего, я уверен, что нам самой судьбой предназначено оставаться друзьями! — Полностью с тобой согласен, — кивнул Джефферсон. — Хочу поскорее увидеть его, мы бы разговаривали на разные темы, может, у нас даже есть общие интересы, о которых мы ещё не подозреваем, — мечтательно размышлял Альфред, ходя по кабинету с торговой картой мира в руках. — Но, думаю, я не смогу увидеть вашей встречи, — президент вздохнул и встал изо стола, направляясь к непонимающему намёка Джонсу. — Я не приму участия в следующей президентской гонке, Америка. Юноша рассчитывал, что это не произойдёт снова: почти также ему намекнул когда-то Вашингтон, что не задержится на третий срок. Как только страна начинал привыкать к пришедшему порядку, всё снова норовило измениться. Он сглотнул появившийся в горле ком. — Я... понимаю Вас, мистер Джефферсон, и буду помнить о Вас лишь самое лучшее. Я счастлив, что мне довелось работать с Вами, — и заключил мужчину в объятия. — Я сделал столько, сколько было мне отмерено, — тот гладил его по спине, успокаивая. — Я создал все условия, какие только смог, чтобы улучшить твою жизнь. Америка и не подозревал, что его будущий президент был почти всегда рядом.Мистера Джефферсона назвали «апостолом американизма», он правда был настоящим демократом, был простым человеком.