Февраль 1797
Америка чувствовал некую опустошённость, граничащую с тем чувством, когда на долгое время расстаёшься со ставшим совсем родным человеком. В данном случае долгое время для Альфреда значило навсегда: он уже не увидит своего первого президента около себя, за рабочим столом, на собраниях. Это время ушло, и его теперь ни коим образом не вернуть, что, конечно же, жаль. Тогда можно было ни о чём не волноваться, что что-то способно пойти не так: Джордж Вашингтон всегда был рядом, готовый в любой момент поддержать, помочь или решить какую-нибудь проблему. Тогда он продолжал чувствовать себя всё тем же ребёнком. С одной стороны, это немного неправильно и глупо — вполне самостоятельной и независимой стране себя так вести, но с другой, придаёт лёгкость, невинность и беззаботность, так свойственные Америке. Всё это лишь намекало ему, что пора взрослеть. В памяти неоднократно всплывали воспоминания из детства о днях, проведённых с человеческим мальчишкой, но Джонс всё продолжал цепляться за людей и привязываться к ним. И Альфреду часто становилось грустно от того факта, что Вашингтон не будет его единственным президентом — придут другие, вовсе не похожие на него личности со своими взглядами и амбициями. Это огорчало и забрасывало в пучину неизвестности и неопределённости. Скрестив руки на груди и облокотившись плечом на стену, юноша задумчиво стоял в просторном коридоре Федерал-холла, где вот-вот должна начаться инаугурация новоизбранного президента. Джон Адамс ненамного опередил оппонента, республиканца Томаса Джефферсона, — всего лишь на шесть с лишним процентов. Да и сам Америка отдавал большее предпочтение первому кандидату: Адамса зачастую отправляли в Европу, от чего у него накопилось великое множество историй из визитов, которые он рассказывал с особым удовольствием и ностальгией, и которые так любил слушать Альфред, откладывая все, даже наиважнейшие, дела на потом, лишь бы узнать самые последние новости из Старого Света. Джефферсон же много времени провёл во Франции, и после его прибытия в Нью-Йорк Джонс видел его лишь на заседаниях конгресса, на которых он часто устраивал настоящие баталии с министром финансов. Впервые пришлось выбирать. Он облегчённо выдохнул, заметив неспешно шагающего по коридору в сопровождении сенаторов Адамса, и улыбнулся, до этого до последнего надеясь увидеть вместо него Вашингтона. Американец шёл позади пожилого мужчины к балкону, глядя под ноги, и, как только ему открылся вид на площадь и заполнивших её тысячи людей, он взглянул на толпу, неожиданно отыскав в ней знакомую фигуру. Слёзы радости грузно повисли на ресницах. Он всё-таки пришёл. Адамс положил руку на Библию и, следуя заложенным первым президентом традициям, громко проговорил: — Я торжественно клянусь, что буду добросовестно выполнять обязанности президента Соединённых Штатов и в полную меру моих сил буду поддерживать, охранять и защищать Конституцию Соединённых Штатов. Да поможет мне Бог! Его вздох после произнесения клятвы тотчас утонул в шумных овациях и возгласах. Америка поддержал аплодисменты в честь официального принятия поста президента Адамсом и, как мог, сдерживал слёзы, ощущая расплывающееся по телу тепло. Он ощущал на себе благословение Вашингтона и поэтому уже не боялся идти вперёд. Он никогда не устанет от этого мероприятия. Вскоре всё стихло, замедлилось. Джонс сглотнул и понял, что и понятия не имеет, что теперь делать. И решил предпринять то, о чём мечтал с самого начала церемонии — вновь лично встретиться с генералом Вашингтоном. Увидев, как тот направляется к выходу из залы, юноша мигом и молча покинул компанию конгрессменов, окруживших новоизбранного президента. Он проскочил мимо него, что не скрылось от глаз мужчины, и рванул по ступеням вниз. — Куда это он? — озадаченно отозвался Адамс, спрашивая по большей части себя, нежели кого-то, и заглядывая в уже пустой коридор. — Ах да, он заметил в толпе старину Вашингтона. — Ох, и великого ума человек...Май 1797
Взволнованный, Альфред спешил за советом к президенту, как встретился с разозлённым взглядом Александра Гамильтона, покинувшего кабинет с последующим хлопком двери. Тот ничего не сказал юноше, даже не поприветствовал, как делал это обычно. Видно, его разговор с Адамсом обернулся не в его пользу. Он с сжатыми кулаками и очками на носу, за которыми скрывались слипающиеся от недосыпа глаза, состроил ещё более недовольную гримасу и ветром пронёсся мимо недоумевающего Америки. Джонс немного помедлил, постучался в дверь кабинета президента и, не дожидаясь ответа, просунул голову внутрь со словами: — Можно вопрос? За столом сидел Адамс, а перед ним МакГенри — военный министр, и оба что-то погружённо в работу обсуждали. Президент устало поднял на него глаза и, откашлявшись, произнёс: — Конечно. Что случилось? — Ходят слухи, что наши товарные корабли так и не добрались до берегов Британии, — на одном дыхании заявил Америка, закрывая за собой дверь, подходя к мужчинам и разводя руками. — Это правда? Адамс вздохнул, что-то бросил направляющемуся к выходу министру, что страна не разобрал, отвлекаясь на свои мысли, и предложил ему сесть в кресло около большого дубового стола. Юноша повиновался и взглядом следил за расхаживающим перед окном президентом. По-видимому, он не мог подобрать слова, чтобы объяснить Альфреду, что их корабли захвачены флотом Франции, отношения с которой сейчас можно назвать весьма натянутыми. Из-за предложения Англии наладить донельзя подпортившиеся войной связи и возобновить торговлю, при этом давя на родственность, Америке пришлось отвернуться от своего главного союзника в той освободительной войне — Франциска. Помнится, Бонфуа слал ему гневные письма, где чётко и ясно давал понять, мол, он и его новое правительство недовольны подобным поведением. Возможно, он тогда отчасти расценил это как предательство... Джонс подписал с Британской империей «договор Джея», разорвав с Францией все ранее заключённые договоры. — Я думаю, это Франция. — Только не говорите, что это всё из-за Ваших недавних высказываний в сторону его новой власти?.. — потупил взор Альфред. — Это было бы глупо. — Как думаешь, сынок, сможем ли мы выиграть ещё одну войну? — как бы ненароком спросил президент, обходя кабинет и приближаясь к Америке сбоку. Тут же встрепенувшись, тот округлил глаза и вскинул голову, шокировано глядя на своего лидера. По его реакции всё было и так ясно. Он хотел что-то сказать на вопрос Адамса и уже открыл рот, но слова не спешили вылетать наружу, сохраняя это нелепое выражение лица, перемешанное с толикой неверия. — Что? В смысле, война? Взгляд продолжал быть испуганным, и Альфред никогда бы и ни за что не захотел пережить то, что уже пережил за время Американской революции. — Гамильтон всё настаивает на войне, но... именно и для таких тупиковых случаев существуют переговоры и дипломатия, — пояснил мужчина, положив на подрагивающее плечо американца ладонь. — Д-да, это точно! — судорожно выдохнул юноша. — Надо просто договориться! — Но не всё так просто. Надо уметь договариваться, — грустно добавил президент и сел за свой стол, принимаясь поправлять стопку и без того ровно сложенных бумаг. — Хочешь отправиться во Францию? И Джонс обомлел. Он ведь так долго не был в Европе! А тут такая возможность нанести хоть и дипломатический, но визит. — Вы серьёзно?!Июль 1797
В Европе же продолжали бушевать революции и войны из-за установления республики во Франции. Революционных идей опасались все, впоследствии чего близлежащим странам пришлось готовиться, дабы дать отпор и потушить это пламя. Корабль пришвартовался в порту Нанта. Европа встретила Альфреда не слишком радушно: серыми грузными тучами, будто повисшими прямо над головой, и отвратительной сыростью. Видимо, Франция совсем не рад его видеть. Америку с группой дипломатов поселили в небольшой особняк, и, выйдя на улицу один, он наконец смог оценить всё, что успело тут произойти. Он слышал про гильотины, про реки крови, про отрубленную голову короля, но больше всего его волновал Франциск. Где он сейчас? Приедет ли он на встречу? Как сильно он изменился? Почему он вдруг выступил против Америки? Вовсе не так Джонс себе всё представлял и, тяжело вздохнув, вернулся в особняк. Завтрашний день обещал быть тяжёлым.***
— Я был твоим самым преданным союзником! — всё-таки сорвался Франциск и вскочил на ноги, хлопнув по столу ладонями, от чего по комнате раздался громкий звон посуды и серебряных столовых приборов; Альфред же лишь округлил глаза, будучи всецело готовым к подобному. — Как ты смеешь называть меня тираном?! Кто помогал тебе флотом, при этом пытаясь не ввязаться в передрягу с Англией?! Кто давал тебе деньги?! Кто серьёзно рисковал собственной монархией, оказывая помощь твоей республике?! Обед был испорчен ещё до самого его начала одним только взглядом Франции на гостей с Нового Света. Он прибыл в Нант с тремя агентами, вместо министра иностранных дел, что обескуражило группу американских дипломатов. Америке это показалось неприемлемым, и он начал с настороженностью относиться ко всему, что говорит или делает Бонфуа. И даже сейчас, сидя напротив него за не очень богатым столом, он ощущал некую горечь. Аппетит пропал напрочь. — Что ты молчишь? — фыркнул француз, прожигая не сменившееся от удивления лицо Джонса. — Ты поступаешь не совсем политкорректно, — выдохнул юноша и, положив вилку, скрестил руки на груди. — Тем более, раз ты не взял с собой своего министра, значит на то есть свои причины, и не сомневаюсь, что они надуманные. Если мы обсуждаем политику, думаю, стоит немного сдерживать эмоции и проявлять уважение. «Чёрт, этот мальчишка прав...» — Пойми, Франция, я ни в коем случае не собираюсь с тобой воевать, но я осознаю твои намерения стать великой империей: к этому уже есть все предпосылки. Но знай, что никто тебе это сделать не позволит. Уроки Вашингтона и Гамильтона не прошли даром. Альфред, по всей видимости, в какой-то степени, но всё же научился грамотно излагать свои мысли и держать эмоции под контролем, как того требовала ситуация. Или... он просто хотел казаться выше Франции?.. — Как ты заговорил. Не удивлюсь, если таким формальным образом ты и послать меня сможешь, как это сделал твой президент, — хмыкнул Франциск, откинувшись на спинку стула. Джонс мог поклясться, что слышал скрип своих стиснутых зубов. Ему вовсе не понравился этот тон. — Если ты так хочешь встретиться с моим министром, то... — Бонфуа задумчиво и в то же время наигранно почесал щетинистый подбородок, — пожалуй, заплати за право встречи с ним, выплати тот долг за помощь во время твоей революции, а также официально извинись за свои комментарии в сторону моей республики. Америка изумился этому ещё больше, чем в прошлый раз. Нет, такого он уж точно не потерпит. Он тотчас встал изо стола, мрачно опустив голову, как будто что-то замышляя. — Может, и ты будешь действовать согласно «договору Джея»? — прошипел юноша, не поднимая глаз. — Нет, — отрезал Франция, надменно улыбаясь и надеясь получить назад свои деньги. — Тогда и мой ответ «нет». Ни шестипенсовика! В Штаты Альфред вернётся ни с чем.Май 1798
Адамс опубликовал отчёт делегации, в котором французские агенты были обозначены буквами X, Y и Z, возбудив в американском обществе бурю антифранцузских чувств. То, что суверенное государство отказывается вести переговоры, даже встретиться с аккредитованными представителями США без уплаты взятки её высокопоставленным чиновникам и требует предоставления займа для финансирования её военных авантюр в Европе, было воспринято американской публикой как смертельное оскорбление. Возвратившись в Нью-Йорк, Альфред первым делом решил отправиться в резиденцию президента, дабы лично и во всех красках рассказать, как дело было. Он не намеревался срывать свою злость на его администрацию, потому что ещё в порту Нанта выплеснул её остатки, назвав французов «людьми, разучившимися идти на компромисс». Но если быть точнее, большую её часть он излил Англии, которому нанёс визит сразу после Франции. В душе тихо зарождалась обида, но урегулирование конфликта важнее этого в тысячу раз. Перекинув ремень увесистой сумки через плечо, юноша вздохнул и посмотрел в сторону океана. Лёгкий ветер прибивал давние воспоминания о безмятежном существовании под крылом Британии. Жизнь в Нью-Йорке кипела во всём своём великолепии: по оживлённым улицам сновали люди, проезжали повозки, открывались рынки. Джонс и не заметил, как дошёл до места назначения. Встретившись с многими секретарями по пути в кабинет президента, среди которых были Бенджамин Стоддарт, чуть не прибивший Америку резко открывшейся дверью, и Александр Гамильтон, уже не настолько нервный и взбешённый, каким был в последнюю встречу. Он даже смог перекинуться с юношей парой фраз, но при этом постоянно озирался на исписанные его почерком бумаги в руках, всем видом показывая, что у него катастрофически нет времени на разговоры, хоть по делу или не по делу. Альфред не стал его долго задерживать, напоследок спросил, на месте ли Адамс, и, получив в ответ что-то наподобие: «да или нет, возможно, да, всё, я спешу, до вечера», проводил торопливого мужчину понимающе-грустным взглядом. Гамильтон всегда удивлял его своими трудолюбием и ответственностью. Страна, шумно вздохнув, поправил сумку и вскоре оказался у двери президента, после стука распахивая её. — Мы вернулись, мистер президент, правда, похвастаться мне нечем!.. — с порога заявил он, сначала торжественно и радостно, к концу чуть ли не переходя на шёпот. Адамс отвернулся от окна, печально улыбнулся и ладонью предложил Джонсу сесть. Но тот подошёл к столу и посмотрел на него со всей серьёзностью, на какую только был способен. — Нас даже не стали слушать. Такое чувство, что они изначально готовились к одному сценарию — действовать агрессивно! Взор американца упал на одну лишь лежащую бумагу с подписью президента. Молча взяв его и поднеся к лицу, он понял, что перед ним документ о создании военно-морского министерства, а первым секретарём военно-морского флота был назначен Стоддарт. Голубые глаза расширились. — Вы тоже собираетесь готовиться к худшему? — Нам придётся, — таковой была единственная фраза президента.***
Альфред глубоко вздохнул и выпрямился. С минуты на минуту ему придётся встретиться с назначенными Адамсом руководителями армии. Он надеялся, что это будут неизвестные ему доселе мужчины, и подбирал слова для знакомства, дабы выглядеть как можно более вежливым и сдержанным. Ладони уже изрядно вспотели, и юноша потёр их тыльные стороны, убирая с глаз светлую чёлку. Пульс предательски учащался, выдавая его волнение, но он старался держаться стойко. Вдруг дверь открылась, и в кабинет вошли два человека. Джонс всё не мог поднять свой взгляд на их лица, будто нарочно действуя себе на нервы, и заострил его на их обуви, расправляя плечи. Адамс встал изо стола и подошёл к генералам. — Америка, поприветствуй своих давних знакомых. И тут он, переборов собственную неуверенность, пересёкся с тремя взорами. Один из них до жути усталый и притом дружеский, смотрящий на него сквозь стёкла очков; второй — президента, подбадривающий и ожидающий; а третий — такой родной и заставляющий сердце непроизвольно кольнуть. С раскрытым от шока ртом и широко распахнутыми глазами, на которые наворачивались слёзы, Альфред подался вперёд, протягивая подрагивающую левую руку. Ладонь Александра Гамильтона оказалась столь холодной, что по телу пробежала дрожь, но это компенсировалось его тёплой улыбкой. Америке искренне жаль этого мужчину — ведь теперь с новой должностью он должен будет трудиться в два раза больше. — Рад Вас видеть в рядах наших главнокомандующих, мистер Гамильтон, — он всё-таки решил произнести заученную на всякий случай фразу, на что секретарь кивнул, прикрывая глаза. Повернувшись вправо, Джонс заметил, что взгляд этого человека совсем не изменился с тех пор, как он был его президентом два срока подряд. Он с силой подавил желание заключить генерала в фамильярные объятия, лишь бы сохранить формализм, который он обязан сейчас сохранять. — С возвращением, мистер Вашингтон, — и порывисто пожал двумя руками протянутую ему ладонь. Джордж Вашингтон явно видел, как изменился его «сынок», возможно, даже догадывался, что под влиянием отдельных личностей он стал организованным, но всё таким же неуверенным.Июнь 1798
Когда Бенджамин Стоддарт стал министром, у США был только один военный корабль. Вашингтон был призван к руководству армией и вновь стал генерал-лейтенантом. Вторым в армии стал амбициозный Александр Гамильтон, мечтающий о военной славе — генерал-майором. В случае сухопутной войны, по планам Гамильтона, американцы должны были захватить Луизиану и Флориду. Поэтому основные боевые силы стали сосредотачиваться на юге. Новый министр понимал, что малочисленный флот не справится с патрулированием всего побережья США и решил сосредоточить усилия на наступательных операциях в Карибском море, так как большинство французских каперов базировалось здесь. Но потом Конгресс внёс коррективы. Нужно было не только вести крейсерские наступательные операции, но и конвоировать американские торговые суда. В кабинете Стоддарта сидело трое: сам он, Гамильтон и Джонс. Время близилось к вечеру, а вести с океана приходили весьма неутешительные. Нужно было что-то делать, и просто отбиваться и терпеть нападки уже нельзя да и смысла как такового-то и нет. Америка изнурённо простонал и осел в большом кресле напротив стола, вытягивая гудящие ноги и упираясь локтём в подлокотник, тем самым подпирая голову. С минуту посмотрел на министра за столом, потом на секретаря в другом кресле и вновь вздохнул. Стояла давящая тишина, и уже около часа никто ничего не говорил, не то выжидая время, не то обдумывая темы или слова для предстоящего разговора. Создавалось ощущение, что каждый из них уже готов клевать носом, что не так далеко от истины. После назначения на новый пост Гамильтон вообще забыл про сон, ежедневно стараясь сделать как можно больше, чтобы на следующий день было меньше работы, но так никогда не получалось. Сейчас мужчина сидел скрестив руки на груди и глядел в одну точку где-то под столом. На полу у его ног валялись какие-то доклады по поводу армейского состава, которые он представил в самом начале их встречи и благополучно о них забыл впоследствии. Кто знает, какой день он не ночует дома с женой и детьми?.. — И что теперь? — как бы невзначай спросил Альфред, будучи уже не в силах выносить это сводящее с ума молчание. — Война, — тотчас сухо ответил Гамильтон, ёжась от внезапно пронзившего его холода. — И только война. Это поднимет наши престиж и статус как страны, — он немного помолчал, двумя пальцами снял очки, потёр переносицу и продолжил так, будто формировал эти мысли всё это время: — Тем более, таким образом мы можем расширить свои территории. — Вы это уже говорили, — выдохнул Стоддарт и положил руки на стол. — Но, как Вы знаете, сэр, у нас нет стольких ресурсов для ведения очередной войны. И снова секретарь лишь опустил голову, пряча очки в карман тёмного камзола. Тишина снова и надолго поглотила комнату, не желая уходить, возвращаясь после каждой брошенной фразы. Внезапно кто-то распахнул дверь окутанного сумраком кабинета, освещаемого одной лишь свечой, и, подойдя к столу, передал какие-то бумаги министру. Это были сообщения с мест столкновения. Джонс встрепенулся и ровно устроился в кресле, глядя то на Стоддарта, то на Гамильтона. Первый просто распечатал конверт и начал читать про себя, второй же даже мышцей не повёл, не пошевелившись. По-видимому, не заметил этого. По-видимому, задремал. Америка тихо поднялся и, приблизившись к нему, решил убедиться в своих догадках. Он встал напротив мужчины, чуть нагнулся и взглянул на его лицо, до сих пор сохранявшее профессионализм в своих чертах. Юноша правда не хотел его будить, но секретарь должен знать эти вести, поэтому американец почти бесшумно позвал его и легко потряс за плечо, наблюдая за явными изменениями выражения. Гамильтон промычал что-то невразумительное и, потерев ладонями глаза, удивлённо уставился на Альфреда с весьма извинящейся физиономией. — Прошу прощения, сэр, но появились некоторые важные сообщения, — приглушённо протянул страна и вдруг усомнился в сказанном, повернув голову к министру, — я ведь прав? — Несомненно, юноша, — как-то бодро ответил Стоддарт и принялся вслух зачитывать абзац из доклада. — «Французский капер La Croyable был взят в плен кораблём USS Delaware недалеко от Egg Harbor, Нью-Джерси. USS Enterprise захватил восемь судов противника и освободил одиннадцать американских торговых судов из плена.» — Отлично, мы перешли к решительным действиям! — радостно отреагировал Джонс и, торжественно взяв со стола свечу и подняв её, как не то факел, не то кружку, продолжил свою тираду: — Мы не позволим Франции хозяйничать в наших водах, в водах Атлантики! Вскоре у нас будет самый мощный флот во всём мире! Мы докажем всем странам, что мы в силах не просто отвоёвывать и защищать свою независимость, но и проявлять себя как великую державу, быть выше всех! На секунду Гамильтон узнал в нём себя в былые годы, в годы революции, прославившей его (и не только его) имя. Америка совершенствовался на глазах, и каждый норовил увидеть его на пике собственного могущества. Мужчина улыбнулся впервые за несколько недель.***
Через месяц Конгресс отменил все договоренности с Францией. Это считалось началом этой необъявленной войны. К концу года ВМС США оперировали боевой флотилией численностью около двадцати судов. Они патрулировали южное побережье Штатов и Карибский бассейн в поисках французских каперов. В течение всей войны только один американский корабль был захвачен, а позднее отбит у французских сил. Это бывшая шхуна-капер La Croyable, которая была приобретена флотом и стала USS Retaliation. С двумя кораблями она покинула гавань в конце октября для защиты американской торговли в Вест-Индии. В ноябре двадцатого числа два французских фрегата (L'Insurgente и Volontaire) напали на неё, когда она отстала от других. У плохо вооружённой бывшей шхуны не было никаких шансов, кроме как сдаться. Корабль был переименован в Magicienne, но вскоре был отбит и вновь стал американским после спуска французского флага летом 1799 года.***
1799 год заканчивался и запомнился Альфреду шокирующей трагедией. В то время он колесил по Вирджинии, как его застаёт новость: «13 декабря Вашингтон, осматривая свои владения, провёл несколько часов верхом на лошади и попал под дождь со снегом, вследствие чего у него начался сильный насморк, лихорадка и инфекция горла, превратившиеся в острый ларингит и пневмонию». Лишь вечером следующего дня юноша добрался до особняка бывшего президента в Маунт-Верноне, обнаружив его в тяжёлом состоянии, описанном ранее в письме. Он никак не мог в это поверить, что настолько близкий ему человек вот-вот покинет его. Весь вечер Джонс просидел перед больным мужчиной, и тот всё отведённое ему недолгое время держал его холодную от уличного мороза ладонь в своей. Вашингтон с улыбкой говорил Америке напутствия и пожелания, после чего заходился в терзающем горло кашле. Тот внимал каждое слово со слезами в глазах и сильнее стискивал его руку, сдавленно плача. Он не хотел видеть его смерть. Мужчина вторил слушать сначала разум, потом сердце, обещал всегда быть рядом и признался, что Альфред был единственным, кто не предавал и не отворачивался. Мальчик совершенствовался в лучшую сторону, поэтому генерал позволил ему двигаться в этом правильном направлении, в надежде, что скоро у него будет такой же наставник, с которым его страна не пропадёт. — Улыбнись, — тихо попросил Вашингтон, глядя на заплаканное лицо юноши. Альфред знал — это последняя просьба, и знал, что должен её выполнить, даже если нет на это повода, нет настроения, а на душе так пусто и тоскливо. Но мужчина всё ещё с ним, и он на секунду обрадовался этому факту, выдавливая улыбку и стараясь держать её как можно дольше, ожидая реакции. — Молодец, улыбайся, сынок. Я всегда буду с тобой, — и Вашингтон закрыл глаза под всхлипы Джонса и тиканье настенных часов.***
В течение двух лет военные и торговые корабли Франции и США вели настоящие бои в Карибском море и у восточного побережья Соединённых Штатов. Адамс продолжал активную перестройку военно-морского флота и армии. Полномасштабная война казалась неизбежной, однако президент назначил новую дипломатическую миссию, возглавленную Уильямом Мюрреем. А к осени 1800 года и новое правительство первого консула Наполеона Бонапарта заняло более примирительную позицию. Французский дипломат Талейран понимал, что ограниченные действия могут привести к полномасштабной войне, а это в то время было не нужно. Да и пока Британия правила морями, политика Наполеона была привязана к Европе. Обе стороны пошли на уступки. Соответственно флот США и Королевский флот сократили деятельность против французских каперов и военных кораблей. Успех молодого военно-морского флота объясняется сочетанием административного таланта Стоддарта (в умелом развёртывании и руководстве ограниченными силами флота) с инициативой и прекрасными боевыми качествами целой группы талантливых морских офицеров. В то же время выявились некоторые слабые места. Проблемы были и в процессе закупок, и в подготовке судов. Несмотря на эти проблемы, молодой флот США во время квази-войны показал себя эффективной боевой силой и прекрасным инструментом государственной политики.Январь 1801
Из гавани Альфред бежал со всех ног, кутаясь в лёгкую шинель и прижимая к груди ничем не защищённый документ с официальными подписями его и Франции. Быстрее в Президентский особняк, к Адамсу. Ворвавшись в его кабинет, весь запыхавшийся и улыбающийся, он одной рукой распахнул верхнюю одежду, расстегнув пару пуговиц у ворота, и, сияя, протянул президенту бумагу, не обращая внимания на шедшее тут, по всей видимости, заседание и на недоумённые молчаливые лица министров. — «Конвенция 1800» подписана, мистер президент, — несмотря на сбившееся дыхание, протараторил юноша, сев на диван промеж Александра Гамильтона и Томаса Джефферсона (оба сидели по разные стороны, опираясь на подлокотники, дабы было удобнее что-то строчить или помечать в докладах на коленях), и вскоре пролепетал им. — Простите за вторжение, — он наклонился к Гамильтону и спросил: — Что Вы пишите? Мужчины почти одновременно и как-то снисходительно взглянули на него, далее друг на друга и продолжили заниматься своими делами. Приняв документ, Адамс вдруг закончил, наконец, встречу и распустил всех секретарей, попросив лишь Гамильтона остаться. Тот вскинул брови, стал смотреть на удаляющиеся спины политиков и, когда те ушли, закрыв дверь, повернулся к президенту и Джонсу около него. — Поздравляю, Америка, эта недо-война окончена, — заявил Адамс, убирая договор на край стола и глядя на страну перед собой. — Ну, я бы её так не назвал. А теперь, прошу меня извинить, сэр, но мне нужно обсудить пару моментов с мистером Джефферсоном по поводу Франции, — пропел Джонс, выставляя два указательных пальца вперёд, и развернулся, готовясь уже открыть дверь и уйти. — Альфред, стой, — послышался голос Гамильтона, подходящего к нему и кладущего ладонь на его плечо. — С каких пор ты стал обращаться ко мне на «Вы»? Американец замер и развернулся к секретарю лицом. Он буквально знал, что когда-нибудь ему зададут такой вопрос, потому что он видел смятение мужчины при таком обращении. — Люди имеют свойство взрослеть, — уныло произнёс Альфред, утыкая взгляд в ноги. — Я и не заметил, как Вы повзрослели. Тем более, у Вас появилась собственная семья, Вы стали старше. — Как будто что-то изменилось? — развёл руками тот. — Да, многое изменилось. Но для меня, Алекс, Вы навсегда останетесь тем самым резвым революционером, — Америка улыбнулся, глянул на президента, который что-то писал, и, похлопав по плечу задумавшегося Гамильтона, вышел в коридор.Джонни Эй пытался быть, как Вашингтон, но всё же лучше у него получалось ездить по посольствам.