Душа Дракона

– Узри, где ты оказалась по воле своего человеческого простодушия. Почему не отпустила меня, как я просил? Ты тешишься пустыми иллюзиями, ничего из этого не должно, попросту не может существовать. – Ты был прав. Я действительно глупая, как не догадалась сразу?! Это был ты. Убивший тогда… всех. Тот, кто сжег город. Мой город? Почему я не помню? – лишь только она проснулась, раскрыв зелень глаз, но оставшись все так же в непроглядной сухой темноте, ее мысли неистово продолжил одолевать измученный голос смежного сознания. Как и в ней, сейчас разногласия препятствовали здравым суждениям сумбурных размышлений совсем не того, кем она привыкла представлять его себе. – Такова расплата за то, что я предложил. За то, на что ты согласилась. Древнее проклятие Черного Врага, научившего многих его слуг перемещать осколки собственной воли в предназначенные для таких целей артефакты. Ты слышала о филактериях личей? Эта магия сродни им, только не имеет зависимости от останков. Со временем один из его подлых приспешников усовершенствовал столь черное знание силами и слепой надменностью эльфов, выковав не одно отягощающее мир орудие тьмы. – Выходит, теперь ты часть… моей воли? Души? – Нет. Скорее тень, обволакивающая ее. Которую дОлжно изгнать первородным светом Единого. Ты идеальна с той самой поры, когда пошла на сделку заключить в себе силу и мощь дракона. Все еще смертна – ты – этот свет. Но, в отличие от предыдущих заклятий, это не способно быть вечным, в живой оболочке может находиться едино одна душа, изначально созданная для нее Всевышним. И та обречена, умерев, отправиться в Чертоги Мандоса рано или поздно. Людской век недолог, даже подчинивший силы дракона сердцу. Это и лишило тебя памяти, как я лишил семьи. – Тень… Не понимаю. Можно ли тогда сохранить тень на свету? – озябшие от холода девичьи руки потерли предплечья, попытавшись после подуманного инстинктивно и не нарочно представить, что эти движения совершили совсем не они. С подачи его мыслей ей вскоре удалось согреться внутренне и обнаружить при этом диковинную возможность чуть плавить серебряную отметину на правой ладони. – Ох, смертная Лиа, зачем? Мне не известна такая магия. Я прихожу к мнению, что и тебе не стоит знать больше. Но… пока есть свет, он всегда порождает тень, что олицетворяет тьму. Смертным не подвластны столь бурные потоки музыки Единого. Как и мне. – Но. Мне не ясно. Как же твоя душа? Что станет с ней? – Душа? Она угаснет. Как ей и подобало сгинуть еще в кипящих водах Долгого озера. Если она есть конечно, в чем я всегда сомневался. – Почему? Я… хочу исправить все это. Откуда тебе известно это… заклятие? – Я… я… не помню… Какая дурость. Я дал тебе так много, а ты не можешь сделать для меня эту малость? Отпустить… Тебе мало причины гибели родителей по моей вине? Это невыносимо – существовать во мгле добродетели твоих мыслей, ощущать тело, к которому невозможно, но хочется… это как голод… Но я не могу противостоять ему, он другой, иной, безбрежный светом, мне не описать… раньше я разорвал бы тебя в пасти, но теперь… Что это такое?! Мне хочется… – Хочется? Не молчи, продолжай! Почему ты не договариваешь?! – Созданное злом для войн и устрашения существо не способно говорить об этом. Как можно рассуждать о том, чего мне знать не дано, чего ты не помнишь?! – О л… – Нет!!! Не думай, не произноси это слово! Потому что обратно его не вернуть, а я страшусь этой тайной силы, заразы смертных больше всего отныне, только встретив… погубив тебя спасением. – Но мы оба живем с этим в мыслях, пусть таким, но не зря же? – Я вижу, что ты желаешь именно этого. Но я не… Это абсурд, моя душа никогда… Есть ли она вообще? Или это просто часть зла Черного Врага. Я, возможно, был таким же, как и ты – темный артефакт с осколком внутри, но только его силы. Бездуховный, созданный только чтобы издревле нести смерть и страдания. Каждая твоя мысль доказывает это, поверь, я вижу их насквозь… – А я вижу безбрежность твоих помыслов, и они говорят об обратном. О родившемся, наконец, желании, в котором ты, отрицая веру, очевидную, но незнакомую, запутался. Попытки вызвать обиду и злобу на тебя ни к чему не приведут. Мне хочется оплакивать семью, но ты, отдав себя, сжег память о них, мне стоит вернуться в город на озере и забыть о тебе, но ты слишком близок мне. Все, что осталось родного в мире – ты, незримый и бесплотный. Ты хочешь большего? Ведь так? Я с той поры не та, кем была раньше. И пути назад нет. Только вперед. Я чувствую, что тебе известно, как нам быть дальше, как прожить жизнь… – Остановись. Ты ничего не добьешься, выскабливая эти мысли в свои слова из моего сознания. Хочешь жить в страхе и опасности? Во тьме, как сейчас? Несвободной? Ты все еще не знаешь, о чем просишь. Ты до глубины души заблуждаешься. – Я уже давно ею все поняла, в грезах и наяву. Ты отчетливо уловил это сам. Ну, согласись же? Дракон, то, что сейчас осталось от него, находясь в теле человеческой девушки, замолчал, одолеваемый сомнением и чувством, которого не испытывал никогда, начиная с рождения из темного пламени отца, Восставшего в Могуществе, и заканчивая долгими годами сна в чреве Одинокой Горы. – Ты не веришь мне? И себе? Это правда, что ты говорил – убей я гномов, спасло бы нас твое заклятие, дракон? – Оно не мое. И я не знаю. Не помню. Да и какая разница теперь? Все было зря, ты все испортила. Я. Нет, это я испортил. А ты, бестолковая, ты помеха сама себе. – Тебе все равно? А как же месть? Она не движет тобой? Нами? – Я… Все перемешалось из-за тебя, – зелень за сомкнувшимися на миг веками ее глаз сверкнула тусклым светом в непроглядном углу душной камеры, в которую ту, потерявшую сознание, заперли, как предполагал мысленно дракон, все еще напуганные гномы. Хотя это скорее была небольшая пещера, чем неприступная темница, воздух в которую проникал исключительно сквозняком из-за решетки, запертой широким замком. Она сидела, обхватив колени, на одежде, которую совсем не хотелось надевать с непривычки, проводя по ногам гладким холодным металлом, сросшимся с ладонью непостижимым образом в ее смутном прошлом. – И что же ты намерена делать дальше? Попытайся сбежать, и они убьют нас обоих одним ловким движением. Уверен, они поняли – спалившая орков дочерна голая девица не просто так получила драконьи глаза. Насчет сил я сомневаюсь. Но огонь не даст им покоя, пока ты не объяснишь, откуда он. – Эти гномы. Я чуждая им. Ты прав, что бежать опасно, но… – Куда? Куда бежать? Впрочем, ход твоих мыслей мне ясен. Убей их, и мы удерем! – Я не шучу! – ей стоило невероятных усилий удержаться, чтобы не вскрикнуть это вслух, так обидно было, что существо в сознании сомневается в искренности предложенного. – Я тоже! – У тебя нет желания помогать? – Куда я денусь? – улыбка все же промелькнула на девичьем лице, выдав появившуюся радость мыслей дракону, который все еще оставался непроницаемо литым для эмоций. – Выходит, они видели глаза? – Один точно видел. Кареглазый, с раскиданными по плечам темными волосами и челкой… Кажется, слышу его голос. Он с кем-то. – Идут сюда. Я тоже различила шаги. Двое? – Знаю, что пожалею об этом. Но… ты обладаешь другим бесценным… даром. Смотри точно в глаза, когда будешь с ними говорить, с любым из них, представь, что ты у него в голове, в море чужеродного сознания, и думай о том, что хотела бы сделать его руками. – Так вот как ты контролировал меня?! – Ах, если бы мог, то… На нас… тебя эта сила теперь не действует, потому что стала твоей. – Так ты пробовал? – Тебе все ясно? Ответить на это запутанное, оставленное без ответа объяснение она не успела, встревоженная привыкшими к темноте глазами, что заслезились от свечения пламени факела в руке у рыжеволосого толстяка, несшего на узкой тумбе в другой руке тарелку, на которую он с нескрываемой жадностью смотрел, еле сдерживаясь ухватить ртом не предназначавшуюся ему еду. За ним, звеня ключами, следовал кареглазый, широко улыбавшийся, уже знакомый ей гном. – С добрым утром, красавица, как дела? Пришла в себя? Ох. Вижу все еще… стесняешься одежды, – растянувшись в щетинистой ухмылке, он ловко подкинул ключи к решетке и тут же их поймал, подскочив к замку почти в упор, сделавшись суровее и отперев невысокую скрипучую дверцу. – Ты бы потише. Она все-таки пленница, как-никак, Торин может не понять. Оба схлопочем. Эльфы говорят, видели, как спалила Гэндальфа, да и взломщик пропал тоже. – Как по мне, все остановились на версии, что то была горящая туча взбесившихся мышей. Обидно за него, конечно, самому не верится, но она ведь не могла ими управлять? Да и трупа не нашли. А Бильбо… может, как в тот раз с троллями, скоро нежданно появится из-за спины? – Но огонь был ее, утверждают. Да и почему они ее так боятся: что люди, что эльфы? Разбежались и про сокрытое под горой даже не стали заикаться. Хотя тот же Беорн ничего не знает о ней. Откуда она взялась, ума не приложу? Не закрывай только, осторожно с ней. Она странно на тебя смотрит. Почему вообще я все таскаю, Кили, мог бы хоть факел взять?! – Я так тут только по просьбе дяди с тобой. Еще и таскать тяжести? Нет уж, уволь. – Он тебе нравится? Кареглазый. Странное ощущение. Вот оно какое… – фраза дракона сокрушила старательно создаваемое ею спокойствие в мыслях, но скорее подтверждала, чем опровергала их направление. – Ты жертва своего собственного дара уговоров. Всего лишь внешне, совсем немного. Отчего такой странный вопрос? Молодой гном вошел внутрь, мимолетом оглянулся, убедившись, что толстяк еще рядом и расставляет на принесенной им деревянной тумбочке еду, и, присев на корточки, уставился с интересом ей в глаза, улыбкой, кажется, растянувшись еще шире. – А ты неописуемо прекрасней вблизи. Кто же ты такая? Освободительница Эребора. – Кили! Я же просил без меня к ней не соваться. Народилось... же племянничков… – Ухх… А вот и Торин! Так и знал, что ты мне соврал. Ну что ты за гном такой… тебе лучше поспешить. Похоже, он там с Нори. Беги, пока есть, кому усмирить его гнев. Мужские пальцы, опустившись на хрупкое предплечье, не успев совсем немного, чтобы добраться до шеи, ощутили, как ее кожа покрылась мурашками на миг. Это же отметил и дракон, которого не на шутку взбудоражили диковинные ощущения. Она безошибочно определила, что они ему отчетливо понравились, хоть он и заклокотал крохами ненависти к покидавшему камеру гному, что до последнего момента не спускал с нее тьмы карих глаз, кинув ключи толстяку с алыми косами и пустившись вприпрыжку на эхо голоса, ворчавшего откуда-то издали из-за стен. – Сейчас. Пока он один. Ключи, – ее глаза вместе с драконьими мыслями остановились на связке металла в руке необъятного в талии гнома и подтолкнули тем самым к действию. Перебираясь по холодному полу пещеры ладонями, она подползла к толстяку, повторно ухнувшему от испуга и встретившего ее зелеными, будто ее собственными, глазами. Но эта вторая, не считая цвета волос, роднившая их деталь изменилась вмиг, переродив под ее рыжими бровями зеркала души цветом в блестящий янтарь с черной вертикальной чертой зрачков. – Дай мне их. Металл, что у тебя в руке. Мы никому не скажем. Сделаем вид, что ты их… Для нее это было непривычно – дурманящим раскатистым слоем грез покрывать чужое сознание сокрытыми было мыслями. И в тот момент она поддалась махровости и сонливости зыбкой силы сама, утонув в ней на момент и вернув себе обратно зеленый цвет глаз, подарив этим шамкающему толстяку шанс поднять тревогу. – Она… ты… драконьи… Похоже, он сам затерялся, подобно ей, в тенетах мыслей, и она, напрочь уверенная, что его никто не успел услышать, ухватила, движимая ужасом, пухлое запястье, взывая жару в грузном теле взреветь, подняв температуру. Но все же, когда сердце перед ней остановилось учащенно сокращаться слышным только ей и дракону звуком и погас опавший из широкой ладони Бомбура факел, из-за угла выскочил еще один гном вычурного вида с тремя широкими волнами темных волос на голове, столькими же косами бороды и косицами из бровей. – Махала ради! Что ты сделала с Бомбуром? – … он, он просто упал, схватился за грудь… – со стороны могло показаться, что она попыталась сыграть ужас и растерянность, но это были вполне искренние чувства, восхитившие, но, похоже, также и озадачившие дракона. – Так он тебе и поверит. Посмотри ему в глаза – ты наполнила это существо страхом доверху. Как и себя. Нужно избавиться от него. Испарить ужас слабого разума сейчас же. – Я не… – Аааа… Почему такие недостижимые вещи становятся вдруг столь дорогими? Повторяй за мной. – Значит, Нори – это ты? Подойди ближе, я охотно рассмотрю тебя. Драконьи глаза снова обрушили искрометным взглядом неимоверную силу уже на другого гнома, теперь цепко и безжалостно. Онемевший словно в одночасье, он прошаркал во тьму ее объятий, тонкие женские руки легли на угловатые плечи, быстро скатившись и остановившись чуть выше талии. В остекленевших зеленых глазах толстого гнома, что лежал у них в ногах, лишь отразилась ярчайшая вспышка, и их сверкающую мертвую гладь засыпало пеплом и пылью от падающих камней с балками, рухнувших с потолка. Прибежавшие на звук Кили и Торин, так, они с драконом решили, звали синеглазого статного гнома, которого она также помнила со встречи у врат, нашли в темноте только обвалившуюся пещеру, ее, заваленную и оглушенную, и бездыханное тело рыжего соплеменника. – Я же говорил, говорил – тут пока что небезопасно. Бомбур! Ведь они могли погибнуть все! Она могла погибнуть! Дядя! – Она?! Может быть, и она. Бомбур... – на мгновение воцарилась тишина, оглушающая и звенящая в ушах. Она, теряя сознания от новой вспышки мигрени в голове, только слышала повторяемое мыслями дракона последнее слово, сказанное Кили, пока вновь не заговорил Торин. – Это бесчестно, что его жизнь оборвалась вот так, лишь спустя часы, даже не дни после решающей битвы. Слуху дракона четко передались звуки колен, упавших на разрушенную кирпичную кладку, шепот молитв на языке, который он назвал мысленно кхуздулом, прерывистое тяжелое дыхание и недолгое шуршание, будто чьи-то руки поглаживали собравшуюся складками материю то ли на груди, то ли на животе. – Здесь нет Нори, я видел его где-то рядом. Слава Ауле, не тут… – Снова… ты начинаешь? Как тогда… с золотом? Почему ты так редко признаешь свои ошибки? Это, дядя, признак бремени для каждого коронованного наследника? – Королю-под-Горой не свойственны подобные уступки. Когда-нибудь ты это поймешь. Может, в момент, когда займешь мое место. Бери ее на руки, Кили, а я… стой. Лучше я сам. Отнесу к себе, наверное, опять проспит полдня. Найди Фили и Нори, я вернусь, и мы вчетвером вынесем его отсюда. Дракон заливисто загоготал, ему даже стало немного обидно, что она не услышала слов гнома сама, но он обязательно ей расскажет. – Король-под-Горой? Глупец! Твое королевство проклято, как и ты сам! – Что? Что со мной… Ты что-то говорил мне? – Не беспокойся. Обернуть в пепел второго было слишком большой тратой сил для нас двоих. Но я думаю, теперь нет нужды больше ни в каких ключах. Лишь отгадка. Там, та самая, на холме эльфов. Если, конечно, они не вобьют себе в головы верность решения, кто совершил обвал. Но, судя по тому, как они смотрят в твою сторону… Похоже, ты, Мое прелестное Сокровище, приглянулась не только кареглазому… но ты была права, теперь я тебя так просто не отдам. – Теперь я безвозвратно стала монстром… убийцей... – Истинно верно ты повторяешься. Крепкая и непостижимо праведная мысль, все еще можешь остановить ее исполнение. Просто… – Нет! Ты же знаешь. Мне всего-то жаль твоего стыда за мой поступок и слабость. Я не смогла… в первый раз… подчинить драконью силу простому смертному сердцу… Я ощущаю это в тебе. – Жалости достойна только ты. Сбившаяся мною с пути. Отдыхай. Не просыпайся как можешь дольше – ведь иначе все кончится! – Но я должна. Она вновь потонула в золотых обручах его объятий, теплых и прочных, засыпая здесь и просыпаясь там, в созданной ими скорлупе грез. На доли мгновений в их сновидение, встревожив драконий разум, ворвалась пара темных силуэтов, отчего-то совсем тусклых, еле видных, уносящихся в небытие дождливым шепотом фраз. – Как же они правы. – Безмерно! – И это замысел. – К этому направлены все стремления. Каждого из них. Явственно ощутив перины сна за потухшими образами и принимая сильные руки гнома, прижавшего ее к груди, за его, она немо уронила дракону единственную фразу в ослабшее вновь сознание: – Так долго искавший мое имя… Нашел ли… скажешь мне свое? – На ушко, сердцу, перед сном? Смауг Золотой.