Душа Дракона

– Почему Дол Гулдур? Ты бывал там до… всего этого? – Драконья магия по-своему действует на разных существ в Средиземье. Нет, мне не доводилось быть на том краю Лихолесья. Во всяком случае, не припомню такого отчетливо. Вероятно, просто лишний фрагмент воспоминания утерян в тепле твоих мыслей. Я видел эту крепость, когда мы говорили с ним, древняя, проклятая эльфами и черным колдовством до недр казематов. Он прятал ее существование в помыслах, но драконий разум остался пока силен и способен на многое: выскрести обиду, к примеру, которую тот хранит с момента, как его изгнали оттуда. В этом месте он проводил много времени, играясь с черной магией, другого пути я не нашел в его мыслях… ближе и проще… Даже они. Там были и другие, Лиа, – Гэндальф и еще несколько хранителей колец. Одного ты заметила, найдя Единое тогда у Эребора. – Единое? – Так они зовут его, кольцо, выкованное Сауроном. Хранители трех эльфийских колец. Двое из них – эльфийские Владыки, но я не знаю, кто из них тогда пытался предупредить гномов у Вороньей Высоты. А может, не предупредить совсем… Еще двое… Гэндальф и... Они не те, за кого себя выдавали, притворщики и лицемеры. Я предупреждал тебя – повсюду ложь. – Но, быть может, она – спасение… Для нас. Выходит, ему известно теперь об одном из них? А тем известно о нас? Что останавливает эльфов покрыть каждую травинку под моими ногами стрелами? – Та же причина, по которой они не отыскали прежнего обладателя Единого. Дар Саурона несет не только долголетие. Невидимость, недоступная для раскрытия глазам и магии эльфов. Ни одной магии. Он выжидает, пока не обрел тела, но дух его все сильнее день ото дня. Они уже проделали путь от врат Эребора до Дейла, казалось, всего за пару часов в приказном тяжелом молчании четверых гномов. Резкий, словно потусторонний ветер гнал их в спины под свинцовыми тучами, гнул редкие, уцелевшие чудом после Гундабадского воинства березы, выстилая пылью по изнуренной ссохшейся траве путь к высунувшимся вдалеке угловатым крышам. – Почему для меня сокрыты мысли Властелина Колец? – Только, похоже, темному, Лиа, способно желанием передаваться видение подлинного по природе зла существа. Поверь, это далеко не самое приятное, что я хотел бы лицезреть и ощущать. Чем ближе они приближались к невысоким воротам, тем громче становились внезапно поднявшиеся перезвоны колоколов, что взвыли немыслимо громче вдруг, лишь только показались верхушки покрытых строительными лесами, но все еще опустошенных башен издававших тревожный гул. Ещё десяток минут, и стали заметны птичьи стаи, кружившие над городом, выстроенном на неровном скальном хребте, разрозненно танцуя в небе предвестниками дождя, они гнездились где-то на вершинах не восстановленного еще величия города. Гномы почти всю дорогу молчали, но вот от увиденного Кили проронил простую, но удивившую даже ее и дракона фразу: – Как так может быть? Постоянный дождь несколько дней подряд, а небо чистое? – Тебе не все равно, брат? Сухой же весь. Он начался, когда мы вышли, так что… – Не зима, а какое-то недоразумение! Бофур гневно взглянул на нее, вернув тишину единственной фразой, но потом все же перевел взгляд на светло-коричневые массивы зданий, видимые издалека. Те аккуратно врезались в серую горную породу у оснований, самые высокие из них оставались черными от сажи пожара и разрушения, который принес он когда-то давно, бесплотный дракон, одолеваемый вдруг забытым, но содеянным. Невольно он показал ей картины изрыгаемых комьев огненных струй, сталкивающих непостижимой силой обрушенные строения друг с другом, сжигающих горожан заживо, погребая плоть тех под горячим от драконьего дыхания каменным дождем из кирпича и известняка, что составляли миг назад остроконечные покатые кровли домов. День тогда стал ночью на ее глазах воспоминанием от густого, словно жидкого небесами черного дыма, в котором задыхались люди Дейла. Опаляемые мириадами искр и языков пламени, не замечающие плавящихся медных козырьков, что, раскалившись докрасна, оседали, шелестя, им навстречу, оторванные взмахами жестоких крыльев от рушащейся кирпичной кладки, разрубая бегущих в панике по брусчатым мостовым горожан. Кровь людей кипела, пузырясь от ярости и ненависти Смауга Золотого, челюсти жадно хватали несчастных защитников полыхающего торгового града и с хрустом ломали позвонки обезумевшим тотчас от страха. – Мне хочется извиниться перед тобой. Ты не та, кто должен видеть это. – Жители города Дейла! Взываю к вам перво-наперво с мирными намерениями. Король-под-Горой, Торин Дубощит, освободивший и правящий этим краем, властитель Эребора требует разговора с нарекшим себя главой города человеком, именуемым Бардом. Голос гнома с синими глазами звучал властно и громко, не замечая стены клокочущей музыки от схлестнувшихся в порыве мастерства звонарей, что, казалось, пытались заглушить Короля-под-Горой. Ее слегка удивило, что он не пытается постучать в ворота, выкрикнуть что-то еще, только взгляд молчаливой гордостью скользил по каменным верхушкам башен, словно распугивая тем самым птиц на них и заставляя одну за другой колоколами уняться в измождении бессмысленных напевов. Грохот тревожно стих, и Торин остановился бездонной синевой глаз на ней, словно призывно высматривая что-то, что неизменно, противоестественно тянуло короля к зелени взгляда его собственности. – Что нужно гномьему королю, пожираемому драконьей болезнью и обладающему несметными богатствами с величайшим королевством? Больше! И того, и другого. Посмотри на него. Как он смотрит на тебя. Он не отпустит… никогда… Я уже знаю, о чем он думает, знаю этот взгляд, и ведь ты тоже? Я узнаю в нем… себя. Она хотела ответить Смаугу, но не знала что, желая хотя бы сменить это пугавшее ее направление мыслей, всегда всплывающее в разговоре, когда одна из створок ворот подалась протяжным скрипом вперед, заставив весь малый отряд тут же спешиться и приготовиться к любому развитию событий, ухватив в каждую пару рук по оружию, но пока не опустошая ножны. – Торин Дубощит у ворот Дейла. Какая наглость и неожиданность. Как ты посмел только явиться сюда, к городу, который бросил на произвол судьбы, Король-под-Горой? Глаза седого старика в потрепанной видом, но вполне высокопоставленной по чину одежде, с тонкой деревянной тростью в правой руке, злобным прищуром сверлили гномов, но его голос задрожал на последних словах громко выплевываемой фразы, как только он заметил ее. – Кажется, я взывал не к тебе, кто бы ты ни был. Но я отвечу на оскорбляющее нас высокомерие, что не знаю, чего вы могли бы ожидать после того, как потребовали от потомков Дурина тогда, у врат Эребора, где я задыхался в пыли и отчаянии, не принадлежащие вам богатства моих праотцов. Но не будем терять время. Где тот, кто отдаст украденную жемчужину отвоеванного мною королевства? Старик затих, страх и безысходность укрылись в побледневшем лице и взгляде, обращенном к ней. Драконьи невысказанные мысли дали той понять, что слухи о ее силе и тем самым о могуществе Короля-под-Горой, дошли до жителей Дейла в полной мере их правдивости. Выйдя из оцепенения, он попятился назад и дал знак ударом трости о ворота закрыть их, после чего, прижался к тем, захлопнувшимся, водя слепыми ладонями по зазору. Король-под-Горой не двигался, словно ожидая и радуясь тому, что происходило перед его носом, и, выдержав паузу, почти прикрикнул на старика, который, вздрогнув от неожиданности, еле выдавил испуганно единственную фразу в ответ. – Ты не слышишь меня? Я обращаюсь к тебе, старик! Бард настолько труслив, что прячется за спиной беспомощного калеки? – Уходите! Мы ничего вам не должны. Как и вы нам. Не дайте пожару войны заняться вновь. Разворачивайтесь подобру-поздорову, уходите. Не проливайте больше ничьей крови. – Глупые люди, живя под сенью могущества гномов, вы так и не поняли, что мы редко шутим с врагами и отдаем принадлежащее нам так просто. Но я помогу вам осознать эту прописную истину. Сожги их, дух моего огня. Надоумь Барда понять, кто приблизился к его городу и не оставит от него камня на камне, внуши испуг, что заставит его расстаться с тем, что не его по праву. – Дядя… ее зовут Лиа. И, может, не надо? – сереброглазый яро заволновался, сжав губы и посмотрев на брата, кажется, незримо набравшись от него сил возразить сейчас больше Королю-под-Горой, чем дяде на ее глазах. – Фили, учитесь! Я еще способен преподать урок вам, наследникам Дурина, как поступать с теми, кто дерзит и плюет в лицо Королю-под-Горой. – Кажется, городские способны разговаривать с птицами. Никогда не верил в эту чушь. Как жаль будет утратить эту легенду навсегда. Голос младшего, словно один из колоколов, подвергнутых опасности, налился скорбью и мольбой, но его карие глаза, что метались взглядом между башнями и серыми глазами брата, выдавали нежелание и бессмысленность перечить повторно после Фили родной королевской крови. – Его годы прошли, он немолод, Лиа. Торин Дубощит не прогуливается по каменным мостам и перекресткам пещер отвоеванного королевства, знает и напуган тем, что там ждет одиночество. Но его племянники. Они другие. Мы можем положиться на них. Запомни это. Горе годами изводило его, утрата искажала реальность вокруг. Он сломался. Я так не хочу того же и для тебя. – Ты слишком поздно осознал это… Помоги мне, я попытаюсь не ранить людей, припугнуть немного. Может, все закончится без жертв. Кили подал мне спасительную, возможно, идею. – Слишком поздно? Я не должен был вовсе быть близок к таким мыслям. Ты… это все ты. Сожги их, если на то твоя воля, успокой то, что ты называешь драконьей душой. Но вина ляжет на твои плечи, даже если мне станет легче. Она спрыгнула с седла, но ее ноги вновь оторвались от земли, сдув с той пыль и заставляя гномов расступиться, по телу поплыл волнами огонь, вновь сжигающий ее одежду и привносящий в посеревшее лицо старика еще больше старости и беспомощности. – Они увидят твои глаза! – она чуть не рухнула навзничь и погасла пламенем, только драконий встревоженный крик в голове оправданно предупредил ее, а девичьи глаза начали наливаться желтым. – Но я ничего не увижу так?! – Тут нет врагов. Закрой их. Опершись на слух чувствами, управляй пламенем более сосредоточенно, и не дашь им усомниться в себе. Вспышкой синего пламени она вырвала звуками на ощупь из рук встретившего их немолодого посланца трость, отчего тот сполз вниз и сел, вжавшись в запертые наглухо ворота, закрыв лицо ладонями, ожидая мучительной смерти от пламени. Деревяшка, что была мгновение назад в его пальцах, затрепетала спиралями пламени в воздухе, подобно стволу дерева тогда, у которого она спала, и которым дракон расправился с значимой для него загадкой на полях у подступов к Одинокой Горе. Миг, и, превратившись в мерцающую сине-оранжевым стрелу, трость, направленная полетом, врезалась в гнездовья птиц на самой высокой, не отстроенной еще, пустой башне Дейла. От искры за искрой крылатые сердца птиц погибали, опадая на округлые покрытием крыши города полыхающими перьями, развеиваемые в черный туман, рассыпаясь углем, угасая по воле своей создательницы, что не хотела вызвать пожара, пожара очередной войны. Торин чуть улыбнулся, наблюдая за праздником смерти в сером небе и, поглядывая синим взором на сомкнувшую веки девушку, горящую в пламени над землей, медленно прошел к старику , оторвав морщинистые руки от его лица и процедив почти шепотом: – Ты все еще рад молчать? Старик, что ты защищаешь? Он не ваш. Неужели ты не понимаешь, какая опасность нависла над вами из жадности и корысти? – Как изменчив мир. Тогда ты выжигала в небе зло, и взгляни, к чему это привело? Теперь вынуждена обращать в пепел добро и жизнь. Я все еще прошу, Лиа, остановиться, наш путь неверен, его не должно быть вовсе, Лиа. – Ты наивен, Смауг. Как узнать, верен ли путь? Только если сердцем? – Но не тем, что мертво, которое первозданно черно от рождения и бесстрастно, что сеет смерть и разрушение еще больше и еще неистовее, перестав биться. Ты слышишь, что шепчет Король-под-Горой? Знаешь, о чем он думает. Оно свело его с ума, сведет и тебя. Отступись. Прошу! – Тогда я буду слушать свое. И хочу, чтобы ты тоже так поступил. Почему не веришь в людей, в смертных? В меня? – Дети Единого. Вы… Они не совершенны. Обладая самым ценным в мире даром – смертностью, считают его проклятием, губят страхом и стыдом в попытках изменить предначертанную им судьбу. Но я верю… тем, чем остаюсь в твоей душе… Ты не такая. Одно привносит скорбь в мою… душу? Я коснулся чистоты человеческой души сокрытым во мне злом, и я жду кары, что преподнесешь миру ты, поддавшись искушению и темному, древнему могуществу Черного Врага. – Я не понимаю, Смауг? – Сколько еще раз я услышу эти твои слова? – ей стало не по себе, будто стыдно и противно, и именно это привнесло в сознание мысль о том, как поступить дальше, когда ее пятки коснулись сухой земли под летним, а совсем не зимнем дождем. – Постой, мой король. Дай мне поговорить с ним. И я верну тебе утраченное. – Ты хочешь остановить его таким образом? И кто из нас наивен, Лиа? Ты не сможешь вечно контролировать и сдерживать Торина. Соприкоснешься для него с Единым, и Саурон одурачит тебя, толкнет в утомительный сон исковерканного разума. Лиа! Ты в западне… Отступись. – Так Торин хотя бы не сможет заставить меня сжечь этот город… Еще раз. Дракон утих, пристыженный и расстроенный, он лишь словно бы встраивался в ее мысли стараниями придать сил и уверенности, когда она, обойдя Короля-под-Горой, взяла руки старика в свои и прислонила Единое к его немолодым ладоням. Исчезнув прямо на глазах гномов, что не видели, как плотнее соприкоснулись молодые и морщинистые кисти, она прижала их к левой груди, дабы ощущать биение собственного сердца. Всего мгновение потребовалось, чтобы оказаться в сумраке бесплотного, рушащегося собственными тенями мира, скользящего рвущимися звуками по ее слуху. Разум старца, вычитываемый драконом, был смутен и прерывист страхом и сомнениями, боль и горечь завывали в нем вьюгами прошедших давно воспоминай. И голос. Далекое эхо Властелина Колец нещадно нагоняло их, когда Смауг суетливыми челюстями мыслей ворошил искомое в голове напуганного знакомой опасностью жителя Дейла, что видел в ней древнюю угрозу. Она не боялась, ощущая рокот своего сердцебиения, теперь нет, кажется, нащупав наконец нить управления Единым для дракона, для обоих, хотя бы такую тонкую и ранимую, из которой сквозил знакомый черный шепот: – Я слышу вас. Вам не спрятаться! – Его нет в Дейле, Лиа. Человека с именем Бард нет в Дейле. – Лиа? Я знаю… имя. Я пройду по вашим следам. Остерегайтесь теней, человек и дракон. – Тогда где же он, Смауг? – Озерный город. Аркенстон. Он там, в окружении стражей, их немного. Он боится. Боится… Торина… тебя… чего-то на дне озера… – Смауг Золотой… Тебе не спасти ее. Вы – пустота. Ваши исковерканные силы разрозненных душ не сохранят вас в этом мире. Вы… обречены… Ты, как и она, уже мер... Упадок сил вышиб ее из оглушающих прорех изломленного темной волей мироздания, ей огромным усилием духа удалось впаять кольцо обратно в ладонь, но та, воспламенив на мгновение землю и напугав гномов, заставила запаниковать самого недоверчивого по отношению к ней, к которому, появившись, оказалась ближе всего. Холодная железная рукоять несильно, но весьма ощутимо столкнулась с девичьей щекой, потакая туману драконьего забытья заключить ее в золото объятий, давая шепнуть единственную фразу. – Бофур, ты что?! Она же ничего не сделала! – Еще бы чего сделала, Фили, башку бы проломил! – Да что с тобой?.. Ты ей чуть пол-лица не снес, она же… – Кили! Не спорь с ним – нет смысла. Я предупреждаю тебя, Бофур, это существо гораздо дороже, чем ты думаешь. Ты понял Короля-под-Горой?! Не прикасайся к ней больше. Тебе ясно, я не… – Она что-то шепчет, дядя, Фили… Ты расслышал? – Озерный Город. Кили. Она сказала мне – Бард там. Он целовал ее, снова и снова, крепко обнимал, длинными когтистыми лапами прореживая рыжие длинные пряди, дыша их сонным огнем, словно пытаясь залечить с душевными ранами всю жестокость материальности, в которой уже наступил закатный вечер, когда она, сидя перед Торином на лошади, что жадно и нетерпеливо всасывал аромат ее волос и обнимал, увидела его. Дракон не хотел, чтобы ей пришлось пережить это заново, но лишь несколько опустошенных башен торчали из горевшей солнцем алой глади Долгого озера, соединенные трухлявыми мостками с берегом. Словно гигантский труп мифического утонувшего в огне чудовища, высились из воды черные мраком руки-площади среди покрытых черной коркой сажи зевов коробок домов-сирот без стен и крыш. Она ничего не вспомнила, да и не хотела, согласная с немыми мыслями Смауга – что стоит забыть, хоть это так трудно, даже не имея воспоминаний. Им обоим казалось, будто что-то блокирует их раздумья о прошлом тем сильнее, чем ближе они становились к руинам Эсгарота. – Зло опустошает, Лиа. Оставляя лишь тлен. Прости. Прости. Прости. – Я давно уже простила, Смауг Золотой. Сможешь ли ты? Со стороны озера к ним уверенно приблизилась конница, быстрыми выверенными движениями под топот копыт обступив моментально по кругу. Она не видела взгляда Торина, но была уверена, как и дракон, что тот полон надменности и гордости, не выказывая почтения или хотя бы толики приветствия ни одному из них, не страшась выехавшего вперед человека, на плече у которого сидела раненая птица с обгоревшим крылом. Всадник кинул ему что-то в сером мешке и пустился галопом по направлению к Дейлу. Ей удалось заметить заманчивый блеск, когда Торин ослабил стянутый шнурок у горловины и запустил в мешок руку, другой сильно сжав женское предплечье – руки Короля-под-Горой обладали теперь обеими драгоценностями Эребора, что когда-то хранились в одиноких пещерах, и теперь он не упустит ни одну из них, даже ценой собственной смерти. – Как же они ее боятся. Как… огня! Она не девка, Торин. Послушай. Погибли трое братьев. Бомбур… – Бофур, эти бредни меня утомили. Я не хочу это обсуждать. Нори… Нори, может, просто налакался эля и валяется в дальней из палат Эребора, празднуя во сне нашу победу… – Торин незримо для нее улыбнулся, явственно возрадовавшись всем своим существом сказанному и выдав для нее сокрытый задор движением расправляемых под девичьими руками плеч. – … сгоревший до самого нутра? Она… я не знаю, как, но связана с ним! – С кем? С кем, Бофур, она опять связана? – вступивший в новую перепалку с Бофуром Кили веселел на глазах от фразы к фразе, его все это жутко забавляло, и оттого дракону становилось грустно в ее мыслях, потому что подобной наивности ему так не хватало. – С тем, что лежит там, в чистой воде озера. Со Смаугом. Я слышал от нее это имя. – А мы видели с Фили драконьи глаза, так, братец? И что? Вроде стоим, разговариваем. – Ну, я не уверен. Я-то ей не в глаза тогда смотрел. Она ведь в чем мать родила… парила… – Спасибо, Фили. Мог бы и подтвердить. В любом случае, если в нее залез дракон, почему мы живы? Как он вообще залез? Какая чушь! В Бомбура почему не залез? Ума ему не хватило? Там места-то побольше! – Кили! Бестолочь! – старший толкнул кареглазого в плечо, напомнив о том, что скорбь все еще зиждилась в сердцах каждого из гномов, но Бофура это только распалило, и он, презрительно уставившись на Кили, продолжал: – А Бомбур? Нори, Ори и Дори? – Бомбура жаль, но я себе представлял драконью мощь не как смерть из-за лишнего… переедания. Про Нори тебе дядя ответил. – Кили прав. А Ори и Дори… Это не ее вина. Она ведь предупреждала… В опустившемся на края озера синем мраке вечера она увидела, как договоривший и давший теперь затрещину брату Фили, и Кили, наблюдавший за ним и не попытавшийся даже увернуться от его удара, честно и мрачно, хоть и немо посмотрели на дядю. – Вы сомневаетесь в королевских решениях, наследники Дурина? Каковы шансы вернуть Аркенстон были бы без нее, разбейся она о камни? Сколько времени бы на это ушло? Я беспокоюсь не только о своем будущем. Зачем ты, кстати, туда полезла? – За оставленной мне магией Гэндальфа… Сер… Она четко и ясно проговорила все, что ей сказал дракон, но все же на последнем, недавно узнанном драконом из мыслей Саурона слове, Бофур ее перебил. – О да, Торин! Поэтому ты решил подложить под нее тела двух оставшихся друзей, преданных тебе. Какая забота, Махала ради. Ну и где же эта магия? Странный способ передавать ее духу, выкованному из огня, пряча на камнях? – Оно скрыто от глаз смертных. – Какое совпадение, братья! Ты лжешь!!! – гном в вывернутой ушами кверху шапке ожидаемо перешел на крик, отчего Торин у ее лица отвернулся от него, а дракон в мыслях вспомнил о мигрени, озлобленно заговорив. – Может, тебе стоит показать ему другую магию, Лиа? Она будет выглядеть гораздо убедительнее. – Нет, Смауг. Боюсь породить лишние подозрения. – Я опасаюсь за твой рассудок… мой король. Не помутила ли она его? Кили рассказал нам о вчерашнем, о вас. Как вы развлекались… – Ты переходишь границы, Бофур. Я делаю, что хочу со своими богатствами и не тебе… – Остановитесь! Ты не веришь мне, Бофур?! Тогда пойдем. Она попыталась дотянуться до его руки, но тот резким движением отстранился, показывая жестом, что пойдет только позади нее. Спешившись на берегу, они, все вчетвером, прошли по зыбким, покрытым темной чешуей угля от обглодавшего их огня в прошлом помостам, дойдя быстрым шагом почти до середины руин на озере. – Он должен быть там, на дне. Это шанс проверить и убедиться. Ты готов? И закроем ненавистную тему навсегда. – Думаешь, я струшу? Мгновение гном смотрел в ее зеленые глаза, словно пытаясь понять, смеются ли над ним, станет ли он новой жертвой в стихии, перед которой огонь бессилен. – Ладно! Он вручил ей молот, которым недавно чуть не пробил голову, кинул шапку с поникшими ушами, остальную, скомканную им впопыхах одежду, оставшись в одних широких темных трусах, и, издав недовольный бубнеж и глубоко вздохнув, задержал дыхание и сиганул в воду. Встревоженная рябь волн побежала по тускло освещенному почти севшим за горизонтом светилом зеркалу воды, ловя в себя брызги и обнажая материю трусов, что оказалась на поверхности. Кили с Фили громко захохотали, сереброглазый даже взял у нее оружие Бофура и притянул потерянную деталь одежды острым концом, но Торин, в отличие от племянников, все еще с ощутимым желанием и интересом смотрел на нее, накрытую его накидкой, что не могла скрыть обнаженных бедер и груди. – Тщетные попытки, Лиа, мой драконий разум подсказывает, что он все равно не поверит. Что бы там не было... на дне. – Буду тешить себя тем, что я хотя бы попыталась. Шлепки и грохот всплесков, нарушивших тишину по прошествии пары минут, как и стрекот кузнечиков, слившийся с всесторонним кваканьем, оказавшись под ее ногами единичным стуком головы всплывшего гнома о край помоста, обдали ее ноги холодом озера. – Я видел, я видел, Торин… Я видел… их. Братья вытащили до смерти напуганного Бофура из воды одним ловким движением за руки, распаляемые жаждой узнать поподробней и понять смысл слов стучащего зубами ныряльщика. – Его там нет? – Его там нет? – Закройте рты… все. Король-под-Горой, нехотя оторвавшись взглядом от нагой красоты, рявкнув, тут же заставил племянников, задавших синхронно одинаковый вопрос, замолчать, а голого с головы до пят Бофура перестать дрожать всем телом. Но тот будто бы еще больше теперь боялся ее, что стояла за спиной короля, протягивая сухую одежду. – Что там? Что ты видел? Кого их? Он молча, быстро оделся и взял из рук Фили молот с намотанными на него мокрыми трусами, что, кажется, веселили только братьев, не покидая взглядом девушку, ожидая от нее чего-то смертельно неминуемого. – Чего молчишь? Бофур? Неужели зря только намок? Ты… Ладно. Вижу Балина и Двалина там, вдалеке. Видимо, беспокоились, что дотемна мы не появились. Ехать всю ночь теперь. Идем. Возвращаемся в Эребор. Договорив, Торин важно прошагал вперед, подталкивая ее пониже спины рукой идти за ним, и она, покорно повинуясь, босыми ногами тихо затрусила следом, обходя испуганного Бофура, что, как ей показалось, чересчур усиленно сжимал рукоять оружия, словно готовый броситься в бой с незримым врагом, который драконьим голосом заговорил в ее сознании: – Я вновь оказался прав, Лиа. Я проклинаю себя за это – как бы хотел, чтобы все, что говорю, оказывалось ложью. Он обманет... как обманул сейчас тебя, Торин предаст при любой представившейся и не укладывающейся в его планы возможности. Это замкнутый круг. Убей их, сожги, и никто не увидит. Сейчас, прямо тут! – Увидят. Те, что впереди. Да и я не хочу так рисковать, не хочу убивать больше, попросту не смогла бы… придумаем новый план. Вот увидишь, у нас получится. – Ты ведь не выдержишь. Я вижу, что ты делаешь с собой, я не понимаю, как, но я… – Это мой выбор. Если нам суждено истлеть, пусть ветер унесет пепел обеих душ. Странный тревожный скрип за спиной, вопль Торина и его быстрый выпад в ее сторону, испуганные глаза братьев, блестящий блеск лезвия королевского меча в пронзающей глаза пустоте ночи. Лишь спустя несколько мгновений она поняла, почему молот Бофура опустился так близко около нее, пробив хлипкую деревяху, отчего вся эта суматоха и крики. Гном в причудливой шапке с ее растопыренными по сторонам ушами уже испустил дух, когда в голову ей пришла мысль о том, что он пытался… – … убить. Почему он хотел тебя убить?! Что он видел? Как я устал от недомолвок. Я предупреждал, предупреждал тебя, Бофур… Этот дар Эребору. Он неприкасаем, клянусь Махалом и жизнью, что готов во имя его отнять следующую жизнь, защищая, а за ней еще и еще. Торин отвел от нее взгляд, сказав ей все это пугающе и неотрывно в лицо, сидя на коленях у тела, в очередной раз быстро и неразборчиво прошептал над поверженным теперь собственными руками гномом неизвестные молитвы, сжимая при этом мешок с одной из драгоценностей на поясе. Оцепеневшие братья помогли ему взвалить на плечо источающее пока тепло тело, и под властью гробового молчания дошли до берега. – Свяжите ей руки потуже. Она расскажет со дня на день нам все, так или иначе. – Но как же наш уговор? – ей не хотелось задавать ему этот вопрос. Дракон объяснил все и так четко и ясно. Но бушующая в ней гордость не дала Смаугу остановить девичьих слов, которые были направлены и ему. – Теперь я не что иное, как инструмент? Для него? Для всех! – Мне знакомо это чувство. – И для тебя, Смауг? – Нет! И не продолжай… – дракон оборвал ее мысли, как и сказанная вслед за ним фраза Торина. – Я ошибался лишь в одном – не стоило говорить тебе об этом сейчас. Но да, уговора нет, я ставлю условия, отныне и никогда наоборот. Последнее, что она видела – как он, договорив, взобрался на лошадь, к которой уже был привязан мертвый, как удалялся от них темным силуэтом, встретившись с двумя другими, о которых говорил, на горизонте и пропав за холмом. В следующий миг неуемная сила обрушилась ей на затылок, запах ночной росы свежо и сыро ударил в ноздри, и она вновь очутилась в руках золотого, мурлыкающего пламенем каштанов и лип вокруг ее души спутника, забывшись тополиным сном.