Душа Дракона

Приятный теплый ветерок ласкает ее бедра, вторя горячим золотым рукам. Почти человеческим раз от раза, чувственным и нежным все больше, все родимее, под знакомые далекие голова братьев: – Не сносить нам голов. Оба так и останемся в Синих Горах, в лучшем случае не под замком и присмотром охраны. – Не ной ты, Фили. Это же последняя возможность доказать дяде нашу преданность. Или спасти! Он же спятил из-за нее. Ты сам все видел?! Вот только… если она тебя… Багряный диск жжет глаза распаляющим маревом блаженства от драконьих поцелуев в паху, что поднимаются выше и неистовее ублажают мурашки на теле. – Мы обговорили это сотню раз, пока уносили ноги от озера. И за завтраком, когда ты стащил пол моей порции. Ради Махала, Кили. Значит так суждено. Лучше я один, чем все мы. Приготовься. Я бужу ее, а ты за дерево, то, дальнее, как условились. Лук наизготовку. Двоих она не успеет… Упругий скользкий язык скребется по влажному животу, словно пытается проникнуть щекотками в пупок, как и жгучее дыхание из небольших ноздрей угловатого чешуйчатого носа. – Фили, стой! – Да полегче, что ли. Ох, ну наобнимались же до. Братец… Я тебя тоже, тоже люблю. Ну что ты. Слышишь. Солнце ровняется с горизонтом, устланным тополями, блестит в листьях лип, и, кажется, не оно, а необузданный порыв его безумных движений срывает с деревьев на той стороне озера снежные вихри пуха и цветов каштана. – И я. И я. Давай… Нет, давай все бросим, Фили, ее, тут прямо. И... Свяжем, и дело с концом. Вернемся, пусть накажут, зато живы останемся. Ты… – Младший-младший… Дай, крепко-накрепко обниму, может, тогда поймешь – ничего не изменится ведь, она… или то, что управляет ею, вернется, и никому не выжить, может. А сейчас пока оглушенная, Торина нет, лучшего времени не подгадать расставить все по местам. Ну? Легче стало? Чего носом шмыгаешь, Кили, как прокисший, а? Сейчас она проснется и обоих так в объятиях в пепел и превратит. Топай, быстрее. Под то отдаляющиеся, то приближающиеся голоса Фили и Кили ее взгляд следит, как они летят: перья пуха и светлячки лепестков – оседая белыми вьюгами на порябевшую опожаренную гладь воды, как густой алый сок бьет тяжелыми каплями по просвечиваемой солнцем сна зелени травы. Когтистые крючковатые пальцы следуют за искривленными в прикосновениях губами, и драконья пасть вновь вгрызается в юную плоть, отрывая пышное молоко левой груди и жадно глотая с незамеченным прилипшим к ней пухом, принесенным ветром, насыщая то, что он называет голодом. – Готов, Кили? Бужу. Теплые женской любовью ладони гладят совсем теперь недлинную шею, уста лобзают его массивные колени, когда она проходится ногтями по красным паутинкам артерий на крыльях, сглатывает, прося дракона не останавливаться, быть с ней, под звук ломающихся в груди ребер. Оба слышат родной учащенный искренний стук. Веки на морде сомкнуты, но это не мешает ему облизывать острые края дугообразной кости, осушая ту от приятной, несущей жизнь влаги. Робкие девичьи руки сами вынимают кровоточащее сердце и подносят к пасти на удивление только проснувшемуся, открывшему во сне янтарь глаз дракону. – Лиа, что ты делаешь? – Оно твое, Смауг Золотой! Ледяная волна ошпаривает ее лицо холодом, призывая открыть глаза, но их зелень слепят рунные отблески солнечных лучей от широкого лезвия в руках сереброглазого, что щекочет им ее горло, а второе под прямым углом занес над сердцем, ухватив, будто нож, как только его руки покинула вода. – Хватит безумия и смертей. Ты… Расскажи, что ты такое на самом деле, и я клянусь своей жизнью… – И моей, и моей тоже, Фили, – сереброглазый, закатив глаза, почти оборачивается назад, на миг покинув ее взглядом и шумно выдохнув от мелкой досады, голосом выдавшей себя из-за кустов, до которых она вполне способна, по мнению дракона, дотянуться сейчас. – Кили, да погоди ты. Так вот. Мы клянемся, что поможем, даже если твой умысел черен и скверен, даже если обязаны будем тебя уб… Ммм… Терять нам нечего, но мы хотим разобраться во всем, за что нам грозит опасность из-за тебя, отвоевавшей Эребор, почему умирают близкие… – И сходят с ума родные! – Перестань орать, Кили. Хотя теперь без разницы. Ты обнаружил свою позицию с точностью до шага. Стреляй, если она двинется. Все еще напуганный сном дракон, только пришедший в себя, радостно, но сонно и невнятно залепетал мыслями, хоть и одаривая ее твердостью и решительностью. – Внезапно. Они оказались совсем не безответственными, как мне чудилось. Вот она, необычность, Лиа, что заключается порой в том, каких и сколько изъянов, делающих тебя несовершенным, подкинет судьба. Их ценность… Такова суть симпатий. У младшего это, несомненно, молодость, совсем дитя, словно только вылупился из яйца и дышит пламенем неуверенности и неряшливости куда попало. – А старший? – Он похож на кареглазого. Но осознает. И это пугает его, делает сильным и целеустремленным. Ну что ж. Каков будет твой выбор? Ложь им или их смерть? – Я не верю, что ты не видишь верного пути, Смауг. Я знаю, что ты способен видеть, – ее мысли к дракону приводят того к замешательству и она, обратившись к Фили, что неуклюжим движением тыльной стороны ладони промокает рукавом пот со лба от напряжения внутри, решается сказать братьям правду. – Вы хотите истины? Я скажу вам… потому что поверила. Но если вы предадите, как ваш король… – на мгновение, кажется, все вокруг замирает: птицы, звери, даже капли летнего, совсем не зимнего дождя прислушиваются ударами о землю и листву к договариваемым ею словам: – Бофур… он был прав. – Не может быть!!! Но как же это возможно? – голос младшего почти басит из кустов, на слух падая и ломая под собой ветки. – Я же повторял тебе, Кили. Ты проиграл спор, братишка. Навеки мой должник! – испуг в лице косоусого не скрыл от нее защебетавшей вновь повсюду птицами радости в его серых глазах, хоть оружие он по-прежнему держал у ее горла и груди. – Это нечестно! Ты хоть глаза повторно видел! – И не только глаза. Она тогда меня почти поцеловала… Ну, то есть, они. Пока братья перекрикивались, напрочь забыв об осторожности, дракон привносил в девичье сознание все больше радостной смуты и возможных вариантов развития событий, пытаясь просчитать следующие поступки гномов: – Все интереснее и интереснее. С упоением посмотрю, как ты объяснишь им остановившееся сердце рыжеволосого толстяка и пепел, оставшийся от другого. Ах, нет, ты, конечно же, умолчишь! Вижу твои мысли. Да. Мир все тот же. – Дура, о чем только думала, они совсем юнцы еще. Что от них толку? Видимо, ты ошибся, им ничего не нужно было и тем более будет, говорить. Подняв связанные у запястий руки к клинку, что сереброглазый направлял все еще к ее прикрытой его плащом груди, и невольно заставив того испуганно отскочить, но брату знаком приказать не стрелять, она заговорила: – Режь. Только скорее. Скажите, что это моя кровь, что мертва и что заставила вас угрозой лишить жизней сотворить все это. Режь, берите оружие и уходите. Только… лошадь оставьте… – Мы… поклялись… Запамятовала? У тебя… кровь носом. Запрокинь голову, я развяжу руки, – поднеся кисть, освобожденную от клинка, к усам, сереброглазый сделал жест, прищурившись, из-за которого с его щек тотчас пропали ямочки улыбки. – Фили, ну что там у вас, не так уж тут весело сидеть одному. Ничего не видно из-за веток. – Слова некоторых гномов все еще чего-то стоят, тем более наследников Дурина. И не всех их надо при этом подкупать телом. Кили, иди сюда. Вот, возьми. Вытри кровь. Голова ее отчетливо начала гудеть болью и кружиться, словно туман заволок мысли, а в ногах и руках встрепенулась слабость под шорох кустов, откуда вышел кареглазый, наблюдая за тем, как она смывает следы борьбы, но совершенно иного рода, борьбы внутренней, не внешней, как все они ожидали. – Она уничтожает тебя. Я, как и ты, не все еще понял целостно, хоть эта редкая похожесть и радует. Ты не сможешь жить так, Лиа, с драконьей силой и останками разума. Каждый миг, используя ее, станешь страдать много больше, просыпаться с потерей сил и угасать, как и я. Есть только одно спасение. Замысел Всевышнего непоколебим. Прошу Лиа, убей их! Убей меня! Она молчала, ощущая тошнотворный привкус крови и пощипывание где-то в переносице. Просто не знала, как возразить, ощущая, что он видит ее насквозь и сам понял, что не убедил вновь. – Да и нам с Фили никто не поверит. Выжегшая войско Гундабада и освободившая Эребор убита двумя молодыми, хоть и важными, гномами? – подошедший к ним с разбросанными по плечам волосами гном убрал лук за спину, поднял клинок брата, растянувшись в улыбке и заслышав от него ответ: – Кили! Важный тоже. А… если мы отпустим… вас, вы обещаете не возвращаться к Одинокой Горе? – Я не знаю, как и он, дороги, предстоящей нам. И не хочу лгать. Нет, я не могу ничего обещать. Блондин с косами в усах переглянулся с темноволосым, подкидывающим угловатый клинок в воздух и показушно ловившим его за рукоять, и продолжил, отобрав у Кили оружие и медленно убирая оба меча в ножны – один сверху, второй снизу у поясницы: – Ты хотела нашей смерти? – Не я… Он. Но все изменилось. – А Гэндальф? Почему ты… вы его? – Он не тот, за кого себя выдавал, и это, к сожалению, единственное наше оправдание. Большего нам самим не известно толком. – Бильбо тоже ваших… рук дело? – Бильбо? – Взломщик. Говорили, он был там, на Вороньей Высоте, с магом. Тогда. – Мы не видели никого рядом со стариком в сером. Только… ощущали запах носителя Темного Артефакта, как его называет… Смауг. Это имя, произнесенное ею вслух, словно гром в вечернем небе напугало братьев, той даже показалось, что они вот-вот передумают и обнажат оружие снова. – Носителя чего? – Фили громко вздохнул, запрокинув будто от невероятной усталости голову назад, лукаво ухмыльнувшись показавшимися вновь ямочками у рта и задрожавшими усами-косами. Под еще более энергичные переглядывания братьев она подняла чуть измазанную собственной кровью правую руку и поднесла ту засеребрившейся на закатном солнце ладонью вверх над костром, что те разожгли приготовить ужин. Зелень ее глаз тотчас обернулась драконьим янтарем, изумив гномов. Родимое, как они думали, наполовину металлическое пятно на ладони затрепетало мелкой дрожью, и вот на ее поверхности, перечеркивая линии жизни и судьбы, всплыл маленький золотой обруч кольца, усеянный огненными письменами по ободку. – Клянусь Махалом, ничего подобного никогда не видел. А Нори и… – Погоди, Кили, – ей показалось, что она вот-вот утонет в серебре глаз старшего от усталости и навалившейся тяжести, словно кольцо, скрывшись в ладони ее сна, но облизнувшийся от настороженного напряжения Фили взял девичье запястье, препятствуя этому под недовольство темноволосого: – Я же опять забуду, о чем думал, а тут еще такое! – Договорит пусть… Лиа?! – Оно, по его словам способно… Как? – вслух обратившись к дракону она удивилась глубине серых глаз, что открылись еще шире от сказанного ею, заговорив вновь почти одновременно с мыслями Смауга. – Развоплощать, Мое Сокровище, развоплощать. И лучше спрячь его обратно. На него и остальных оно действует не так, как на наши совмещенные разумы. – … развоплощать надевшего по воле сковавшего. Медленно, но верно, смертных по большей мере, словно выгладывая их плоть, оно истаивает их, отсрочивая старость, дает шанс обитать в мире теней, медленно превращая в них. На меня оно действует немного иначе, не так губительно на тело, но на разум… – И кто же его сковал? – Тот, к кому мы и должны прийти за ответами, которые ты, Фили, задаешь. – Сколько лжи. Хоть кто-то был честен с нами до конца? Будь здоров! – раскрасневшись щеками, которые были опять покинуты ямочками задора, Фили всплеснул руками, вставая с корточек, подав ей руку и ответив на громкое согласное чихание младшего за спиной. – Пока не забыл, Фили, не перебивай! Ответь нам, что случилось с Бомбуром и куда делся Нори? – Мне… нечего сказать, кроме того что вам известно и так, – она ощутила, как сердце в груди неприятно и гулко забилось под хохот и ликование драконьего голоса в мыслях. – Старая добрая ложь. Я уже начал верить, что мир изменился. – Я расскажу им, Смауг, не сейчас… – Ты просто напугана. И тебе… мало меня? Я понимаю. – Не думай так. Это ранит. Все это не покидающие тебя твои и только твои сомнения, ты и так это понимаешь, но хочешь, чтоб я повторяла? Я буду. Сколько попросишь. – Значит решено. Мы с братом поможем… вам… дабы прекратить все это безумие. Но ты должна дорассказать нам все, ну, не прямо сейчас, но со временем. И да… мы не совсем в ладах с местностью, не знаем, как туда добраться. Да и припасов всего ничего, мы не собирались в долгую дорогу. – Смауг знает. И если вы перестанете вздрагивать при каждом его упоминании, я обещаю открыть вам все тайны, что нам известны. А припасы. Думаю, мы вполне справимся без лишней пары тарелок. – Ты начинаешь говорить совсем как я. Словно истинная дракониха… – Он говорит, вам повезло, что вас двое. Вы должны держаться друг за друга. – Умная ящерица, хоть и вынудившая нас прожить треть всей жизни вне родной горы. – Ох, нет, Фили! Опять ночами не спать и дежурить! – Кили, что там про должок? – Вовремя вспомнил, старший… проныра… – Как-как? Задор объятий братьев и их подтруниваний друг над другом вселял надежду, но не в ее сердце, удивлению той не было предела, когда мысли дракона наполнились столь ценной, утраченной было ими обоими незримой материей.