Душа Дракона

– Непостижимо разуму, как это можно пережить? – они оба слышат ее голос, вдвоем видят двоих, парой взирая на пару, вместе держащую черную блеском сферу в руках, под тусклый голос женщины, которой снова отвечает старец: – Наполовину, по частям. Здесь и там, между. Я молюсь Ему, чтобы задуманное не сорвалось, иначе… Это не должно случиться, но могло бы… Дракон толкает ее ослабший разум заговорить с ними, верит, что она знает слова, которыми способна докричаться до родителей, силуэты которых скоротечно пропадают в ливне смазанного неба над ней с последней фразой женщины и голосом Фили. – … поменяться местами? – Пей, Лиа. Пей... – Фили?! Холодно… Сколько... прошло? Фили... – Давай поскорей, Фили, пора ехать. – Да, да, Глоин! Отдыхай, слышишь, Лиа? Тебе лучше ведь?! Молчи. Заговорила, значит лучше. Скоро, мы почти рядом. И ты сможешь летать?! Как тогда… у Эребора… – Ты глубоко в забытьи лихорадки и не помнишь, но он верен тебе, Мое Сокровище, кормит и поит, – дракон ласкался у ее сознания мыслями, убаюкивая и прижимая к себе, заставляя думать о тех, до кого она так и не сумела докричаться, но отвечать старшему: – Не чувствую… ног... Да. Фили… лишь птица с ранеными крыльями... – Которые сожгла сама, но это ничего, спи. Он так заботится о тебе, и я... Как смогу. – Смауг… – Что она сказала?! Фили? – Да ничего, бредит все еще! – Как же утомила эта влажность, все руки липкие, к бороде не притронуться, словно в меде весь. Не зима, а лето, ну. Как может так постоянно идти дождь? Ведь сухо было, пока она не появилась. – Не скули, Оин, как в первый раз тут. В конце концов, не ливень, а простая морось. – Эта девчонка грозовые тучи просто притягивает – как увижу ее, так как из ведра или капель эта! Надеюсь, приедем, она очнется, и... весь этот риск оправдан! Иначе… – Да, да, Двалин, мы тебя поняли с Кили. У нас с братом те же мысли, но вы все еще можете повернуть назад… – И оставить Эребор без наследников Дурина? Потерять обоих? Король уже обезумел, кто за него? Как потом, скажи, мамке вашей в глаза смотреть? – Мне не хватает воздуха, не хватает воздуха, Смауг. Она кричит эти слова неслышным эхом в марево золота, в сознание, где он с ней, рядом, незримый исполин обезболивающего сна все это томительное, долгое время. В какой-то момент ей кажется, что ничего уже нет, пустота и необъятность вакуума в вечных драконьих объятиях – единственном осязаемом ее разумом веществе существующей еще мечты, но потусторонне к ней частенько пробиваются видения тех, кто все еще несет ее к цели, словами и образами, и они – словно иллюзии разорванного мира, перетянутые туманными бечевками судеб. – Драконье сердце. Лиа! Ты сильна им, настоящим и неотступным. Слушаешь? Держись. Держись за меня! Возроди из тлена мук наш мир грез. – Я… не вижу… почему все погасло? – Ты просто испугалась, отринь страх и отчаяние, ты нужна им… Нужна мне! – К оружию! К оружию! – обеспокоенный крик будит, крик, в котором она узнает ноты отчаяния Фили. – Махал, помоги нам! Балин, это ты беду накликал! – Замолкни и подай мне меч!!! Внезапные и отчего-то столь будоражащие вопли взращивают в девичьем сердце тревогу, такие близкие и одновременно далекие, будто рокочущие во мраке небесных сновидений над ней громом, что наблюдает за опустошением разрушенного жестокостью сна. Нехотя она приоткрывает от ужаса глаза, лежа на знакомой по доставаемым по сторонам от нее мечам груди старшего наследника Дурина, где ее ожидает новый кошмар: почти синхронно со своими криками все восемь кольценосцов вынимают мечи из ножен, блеснув ими и зашипев, словно сталь ржавых клинков заговорила с ними, когда они оказываются поодаль от нагоняемый ими повозки. Ей не знакома ни она, ни сплетенный над головой тоннель почерневшей будто лесной чащи, тянущийся над ней и так быстро движущийся пробивающимися сквозь гнилые ветви лучами солнца и капель дождя, на фоне внушающих страх всадников. Их ноги под черными рваными материями в стременах бьют темных скакунов по бокам, ускоряя ход тех, что, фыркнув кровью с морд, обходят повозку со всех сторон, подбадриваемые из седел нечеловеческими криками повторно, подталкивая тем гномов, наскоро зазвенев металлом, вооружиться и принять оборонную позицию, а уходящую позади дорогу словно вытянуться, поддавшись ужасу. – Не дайте им подобраться к повозке близко! Первый удар после команды Фили приходится на лезвие рыжеволосого гнома с широкими косами на шее, раня того в плечо его же оружием, столь силен натиск противников. Еще несколько атак обрушиваются на принимающих бой рядом, столкнув спинами лысоватого и седовласого с петлями на бороде защитников. Одного бросает под ноги Кили, помешав тому прицелиться стрелой, но гном с раздвоенным белесым убранством бороды, тянущейся от подбородка к груди, встает, отражая несколько атак разом. Кованая чешуя перчатки, приблизившись к ее лицу, оцарапывает так и не зажившую щеку до крови, но заботливые руки Фили вмиг тянут ее назад под звон лезвий, в угол деревянного укрытия на колесах, отчего враг, взвизгнув, ломает край повозки, замечая, что косоусый ускоряет темп лошадей, подобравшись к упряжке и громко шлепая вожжами с неясным прикрикиванием. Огромная широкая зубьями по поверхности сфера кистеня, звеня цепью, врезается рядом с ней в древесину пола, обдавая щеки колкими струпьями, что мнятся ей на миг прорастающей из земли травой тополиного сна. С гулким скрипом удара, изможденную, заставляет это ее из оставшихся сил отскочить и ощутить боль там, где должны быть ноги, но вместо них подымается опять с колен, держась рукой за жердь Оина, и кидает на нее испуганный взгляд Балин. От всей этой суматохи ей хочется закрыть глаза, не видеть, но совесть и стыд за прошлое мешают, и она пытается вызвать пламя. Будто бы злой рок корней, под скрипучими колесами подкинув земную ось, бьет ее головой о разрубленный кистенем пол, и, прикусив язык, снова откинутая в забытье головокружением, лишь на мгновение загоревшись янтарем в глазах, обессиленная поджигать, даже думать о чем-то, она оказывается на полопавшемся землей берегу их озера грез с восходящим изумрудным ковром растительности. – Лиа, очнись! Что нам делать дальше? Лиа. – Фили… Мо… отыльки… Одно слово дается ей с невероятным усилием, будто бы и не она говорит совсем, кто-то другой. Ей слышен треск мечей, вспарывающих древесину совсем близко от голоса Кили, зовущего ее, чувствующую, как разлетающиеся щепки занозят руки, как ломающиеся доски глухо сталкиваются с чьей-то головой, как по серебру ладони пробегает холодное черной ворожбой лезвие, задев запястье. – Кили, смотри по сторонам, без бошки останешься! – Что за бестолковый эльф делал это корыто, Балин, две доски приладить крепко не смог. – Защищайте ее. Они пришли за ней! – Кили командует громкой паникой и в ответ ему, кажется, усиливается шум от схватки вокруг. – Лиа! Лиа… Что мне делать?! Мотыльки? Привязывающий поводья к эльфийскому узорчатому креплению Фили, уворачиваясь от пары просвистевших над косами ударов, с болезненным воплем коленом встречает угол перекрытий у ее лица, падая около навзничь, преследуемый еще парой не находящих цели выпадов. Один за другим они скребут клинками по поверхности рядом, но каждый раз ему удается перекатываться, избегая их, и ей жутко смотреть на это, и желание зажмуриться опять берет над ней верх в момент нового столкновения чернеющего сталью клинка с древесиной, который она тут же превращает сном в выталкиваемые из засохшей земли стволы лип, тополей и каштанов с расцветающими гроздьями цветов от каплевидной листвы. – Они все погибнут? Из-за меня? Смауг! – Нет, Лиа, ты просто должна собраться!!! Из трещин в изможденной почве такого настоящего для нее сновидения единым усилием духа начинает сочиться долгожданная жизнь, водяными лазурными струями потянувшись вверх, как только он, незримый обволакивающей мглой, целует ее. Она наблюдает, как озеро ширится прозрачной невесомостью чистоты, как позолотой льется в небо, наполняя его синевой и лодками облаков, будто потерянными мечтами. – Tangado, herio. Hado i philinn!* – А вот и обладатели повозки явились! Зачем они ее оставили? Как узнали? Это скверно пахнет! – Я вам говорил, не стоило ее брать, и ты, Оин, первым был «за». Еще вопросов? А то нам нечем больше заняться! – Ты бы девку сам потащил раненую, Глоин? Вот я про то же. Как только эльфы нас выследили? – По следам повозки, может? – Остряк! Она и им нужна, наследники? – Хватит языками трепать, они сейчас сломают под нами эту хлипкую деревяху, займитесь делом. Свист стрел отовсюду вокруг нее, звон отскакивающих от металла наконечников, снующие из стороны в сторону располовиненные древка, летящие в лицо. На секунду приоткрывшаяся зелень глаз выхватывает то, как трое гномов оказались прижаты широкими темными лезвиями к краям повозки, а рядом с лысым, что освобождает собратьев от гнета мечей мощным ударом молота, впивается в мякоть древесины эльфийское оперение неудачно посланного из лука снаряда. – Я не могу понять: они против или за нас? – Двалин, братец, куй железо по мере поступления, потом разберемся! – По лошадям, раньте их. Так мы сможем остановить натиск. Под вопль Фили незамеченная гномами одна из фигур в балахоне, пробравшись рукой к ней, повторно получает, наконец, удар молотом, хоть она уже и почувствовала холод стали у лица. Ей слышен звук упавшего в грязь оружия, громкое царапание металла по правой стенке, и вот пугающая мысль навещает голову – убийца не мертв, он хитроумно упал под повозку, уцепившись там за края, и теперь начинает проламывать дно, внося панику в гномьи ряды и скребясь незримой угрозой где-то совсем рядом. – Словно мотыльки на огонь... – Что она там бормочет, Балин? – Что-то про мотыльков, брат. Похоже, они с Фили на пару спятили. – Ох, да, я бы этих в темном скорее с мухами сравнил. – Нет, вот это явно неудачно, Двалин. Кто же мы тогда? – Ну, помогите же ей встать. – Сопляк кареглазый прав, без ее выходок с огнем не сдюжим. – Так чего вы со старшим возитесь? Мы тут из-за вас, наследники Дурина, вот и подымайте осторожно, раны ей не взбередите. – Она слишком слаба... Не выдержит, Кили. – Она так нас спалить вместе с ними способна да с повозкой. Пусть лежит зубами к стенке, сами справимся. – Оин, что ты несешь? Хочешь повторить судьбу Бифура? Фили, а ты? Ты в своем уме? Хватит щеки раздувать да мотыльков поминать. Нас сейчас всех тут... – Я вижу, Кили, не вопи. Я... должен сделать, как она просила. Сконцентрироваться. – О чем ты, брат? – Словно что-то живое… – Махал бы вас побрал, Дуриновы дети, из-за вас мы все – покойники. Словно только лишь блеском мечи рубят свисающие сверху погибшие сухие ветви, потолком обрушивающиеся ниц, что падают в повозку, на ее глазах распускаясь пухом по озеру с потерянных тополей в мире сна, которым она укрывается, прикрыв веки от нового приступа боли в голове, наблюдая миг, когда трухлявая коряга усилиями лысоватого и петлебородого гномов, поймавших ее и толкнувших перед собой, сталкивается с назгулом, как и их ставшие для него невидимыми оружия. Забрызганная собственной кровью у основания шеи лошадь переворачивается через голову на скаку, унося под тяжесть туши своего всадника и раздавив вместе с ним рухнувшее полено. – Думать о мотыльке, думать о мотыльке… Красные солнца искр озаряют девичье лицо светом, бегущим по рунам обоих мечей сереброглазого, рождая на небосводе ее сна под веками закатное светило, отражающееся в налившемся возрождением озере. – Что это… что за… магия? Фили, брат?! Что она сотворила с тобой? Она не видит, не хочется сознаваться себе в том, что следит за тем, как старший вытягивается в полный рост, как по его клинкам всполохами течет крапчатый красными и синими языками пламени огонь. Но предательский черный клинок ранит его в ногу, и тот, встретившись с укоризной и ужасом во взгляде Кили, ударившись виском о борт, обжигает ответом щетинистый край щеки брата потухшими тотчас огоньками, сорвавшимися с широких лезвий, что, звонко ударившись друг о друга, падают вместе с их хозяином около нее, закатывающей от нового приступа боли глаза. – Лиа! Приди в себя, нам не справиться без тебя… посмотри на меня, – сереброглазый вытирает кровь с лица, липким теплом касаясь ее распоротой щеки, и она взаимно дотрагивается до раны у виска со ставшими багровыми, а совсем не пшеничными косами. – Dago sen!** Идя оставшимися силами к голосу сереброглазого, она выхватывает взглядом в суматохе схватки рыжеволосую эльфийку. Примостившаяся на боку своего скакуна, та выпускает несколько стрел в спину назгулу, представ, наконец, полностью взору зеленых глаз, именуемая тогда у реки эльфом, сражающимся плечом к плечу с ней сейчас, Тауриэлью. Выхватив точеный выгнутый клинок, воительница яростно отбивает атаки другого врага, что закрывает спину собрата, пронизанную ее стрелами, который пользуется ими, насаживая на себя ближайшего из эльфов, навалившись на него оскалившейся острыми наконечниками грудью. – Фили, это она! – кареглазый, вопрошающе посмотрев на встающего на ноги Фили, поднимает лук, вновь натягивая тетиву, но движение по неровной дороге мешает прицелиться, как и старшему встать, и светловолосый падает в руки младшего, успевающего уберечь окровавленные усы-косички у челюсти от болезненного столкновения с деревянным бортом. – Сейчас не время... Кили, после. – Оин, под повозкой. Проломи пол, но скинь эту псину оттуда! Короткие мощные удары обрушиваются на из без того исполосованное лезвиями покрытие повозки, откуда раз за разом выныривает черная бритва клинка и раздается нечеловеческий крик. Дождавшись очередного его появления, петлебородый гном рывком длинного жердеобразного орудия ломает преграду, отделяющую его от цели, сталкивая запачканное грязью тело под копыта скакуна, которому тот ранит ноги. Нет предела радости от успехов брата в лице Глоина, ей кажется, что он уже поверил в возможность выиграть эту битву, но, замешкавшись, теряет равновесие и, выронив на момент меч, согнувшись пополам от резкой встречи со стенкой повозки животом, которая спасает его от просвистевшего над головой очередного клинка возвращающегося к нему с новой силой, парирует оружие лезвием, которое ловким движением вернул себе, поймав потерянное секунды назад из рук. Несколько взмахов черного металла, счиркивая с квадратного рунами меча искры, прошмыгивают у гномьего горла, срезая рыжую косами бороду и клоки волос у макушки Глоина, и тот в ответ устремляет троицу контратак в грудь и лицо врага скрытое капюшоном, получая назад из тьмы под ним шипение и сдавленный крик. Ярость и триумф успеха одолевают гнома, обрушивающегося на врага с новыми силами и забывающего о защите. – Глоин! Слева! Глоин! – Tira ten’ rashwe, Spangaer!!!*** Отвлеченный ликованием и криками одного из двух оставшихся в живых эльфов, что мгновением позже погибает от сферы, подвешенной на цепи и столкнувшейся с его суровым чертами, но прекрасным лицом, грузное тело рыжеволосого падает под крик брата на одного из назгулов, того, чей клинок застревает у него в горле, а меч в животе. Гном посильно успевает прихватить с собой скакуна своего убийцы, влетая в плющи пожухлых зарослей, уносимый ржанием и отдаляющимся от повозки сипением поверженного врага, которого лошадь и испустивший дух придавливают к земле в канаве. Слыша надрывный крик эльфийки в унисон горестным стонам других гномов, она видит, как рыжая, выстреливая пару стрел в черный кровоточащий глаз одного из темных скакунов, не замечает обступивших ее троих других, одному из которых успевает нанести удар, всадив выхваченный тут же клинок в широкую лошадиную шею. Двое из четверых окруживших ее всадников отсеиваются ею, выбывая из битвы, проламывая своды поднимающих пыль, пригнутых к дороге зарослей по правую руку от воительницы и ударившись ошметками грязи в землю слева, когда та пытается достать третьего. Но ту, известную ей под именем Тауриэль, эльфийку пронзает со спины он, обладатель кистеня с шиповатой сферой, что стрелой, вынутой у нее же из колчана, ранит сердце, пока ловкими женскими руками натягивается тетива на другого врага. Взор драконьих зеленых глаз, пытаясь безуспешно воззвать к своим силам, прослеживает, как карие глаза оглушенного будто Кили наблюдают бездыханное прекрасное тело эльфийки, сползающее с лошади на полном скаку и как безразличное копыто врезается в рыжие пряди, упавшие на лицо. Младшего толкает и роняет об остов повозки, подпрыгнувшей на очередной кочке, потерянный карий взгляд находит серебро глаз брата, трясущиеся руки опускают лук, расслабляя тетиву. – Нет! Кили! Возьми себя в руки, слышишь… Это… мы справимся. Верь мне. – Ненавижу… В приступе новой атаки ближний из назгулов запрыгивает на повозку, покидая коня под вопль Двалина, и толкает того, пытаясь добраться до нее, что лежит за его спиной в углу деревянного изломанного укрытия, но лысоватый гном, остервенело борясь с ним, выталкивает незваного обратно на дорогу, и тот, падая, ранит мечом собственного скакуна, захватив с собой чужое оружие. – ... этот… лес… Молот! Он стащил мой молот! – Соболезную братец, но главное ведь, что не голову?! Ломающий повозку сбоку оставшийся вместе с обладателем кистеня вдвоем назгул рвет балахон о кусты и ветви согнутых годами и увяданием зарослей, отрывая внезапно доску стенки справа, видя, что собрат слева принимается проламывать шипованной сферой колеса. – Фили, сбрось его, сбрось обоих, сверни налево. – Сам сверни, я занят, Кили, не видишь клинок у лица? Повозку начинает шатать из стороны в сторону, перед ней на деревянном горизонте пола появляется силуэт, наполняющий сердце ненавистью и страхом, но ей так сложно определить – ее ли это эмоции или дракона, что пытается привести девичье сознание в чувство, обволакивая мысли. – Дядя? Фили брат... это... – Вот же ж проворный гном, догнал-таки! – И что с ним теперь делать, Балин? – С ним пока ничего, а с этими двумя точно надо разобраться, они первые в очереди. – Остановитесь, безумцы! Вы должны повернуть назад, ради Эребора… Что вы задумали? – Стреляй по ним, Кили, стреляй! Не обращай на него внимания! – Не мельтешите, не могу прицелиться. От меня совсем нет толку так. – Балин, а младший-то соображать начинает. Вот только, жаль, ему это бороды не прибавит. Держащийся за окровавленный висок сереброглазый, придя в себя, поджигает магическими искрами стрелы брата тому на изумление, но те, как назло, гаснут от порывов холодного ветра, что промозглыми дуновениями на безудержной скорости пронизывает искореженную повозку. – Зачем ты пришел, дядя? Тебе не стоило идти за нами после всего того, что ты сделал с ней. – Я хотел спасти ее, Фили! – Ты хотел спасти себя! В голосе старшего наследника звучит злоба и боль, когда он, крича Торину Дубощиту, пытается липкими от алого пальцами отвязать вожжи от сломанной деревяшки, сдавившей их намертво своими трещинами, уворачиваясь при этом от все новых ударов назгульских клинков и кистеня, дробящего сиденье спереди. – Это была защита, я думал о вас, о Эреборе! – Защита? От кого? От них? – Зачем вы увели ее? Она должна была остаться со мной. – И ты бы убивал нас поодиночке, лишь завидев косые взгляды? – Мы должны охранять ее… – Посмотри, что ты сделал с ней! Охранять? Только себя от безумия, которое несет с собой ее сила! – Что ты знаешь о ее природе? – То, чего тебе знать не стоит. Убирайся или помогай, это не самое лучшее время выяснять, кто прав. Просвистевшая металлическим звоном у светловолосой головы цепь со сферой, от которой, пригнувшись и перевалившись через переднюю стенку борта, Фили чуть не падает, уцепившись за упряжку между лошадей, настигает безжалостным ударом голову гнома с седой петлекосой бородой, разворотив до кости кожу на виске и столкнув того с повозки в объятия Короля-под-Горой, попытавшегося забраться на нее. Протяжный крик Двалина, проследившего столь быстро отдаляющееся от них падение с лошади Торина и мертвого Оина, режут ей слух, а багровые брызги окрашивают древесину в красное, будто порываясь переродить ту в плоть. – Нет, Двалин! Нельзя, брат, нельзя останавливаться! В глазах испещренного символами и рисунками по лысине, шее и рукам гнома вспыхивает огонь праведной ненависти и ожесточенной, неукротимой ярости, и тот, обезумев, начинает проламывать ногой доску, за которую держится обладающий, кажется, самой смертью на цепи. Несколько ударов меча назгула напротив достигают боков его брата, прижавшегося к нему спиной, но вот сфера кистеня шипами впивается в их плечи, и Балин пропускает, упав на колени, выпад, предназначавшийся ему, но прошивающий насквозь Двалина меж ребер. Под стон седовласого гнома и вскрик Кили, снова и снова натягивающего тетиву, тело Двалина падает, переворачиваясь через переднюю стенку, ломая ту, и вот ей слышен треск костей черепа под колесами, что начинают выделывать восьмерки, передавая вибрации искаженных осей всему остову, скрипя и раскачивая повозку, все сильнее водимую неровным движением из стороны в сторону и обламывающую бортами сухие ветки по обочинам сужающейся дороги. – Нет! Нет! Нет… брат! – Лиа! Фили, он сейчас убьет ее! Где ты... Убравший последнюю гномью преграду перед собой назгул с мечом забирается на повозку, точным и стремительным движением направив лезвие в сторону девичьего сердца, но в этот миг кареглазый падает на нее, и клинок врезается ему в плечо, брызнув ей в лицо теплой кровью и жарким дыханием вскрика Кили. Подтянувшийся с упряжки Фили, чудом успевая подняться на разваливающуюся под ногами повозку, толкает высокую фигуру всем телом, и та, переваливаясь через собрата, все еще долбящего кистенем по колесам, ломается в поясе и вдавливается ими в грязь дороги, что начинает вдруг обваливаться по краям, открывая вид разрушенных строений поредевшим внезапно лесом. – Столько крови и страданий... – Лиа! Лиа! Фили, она просыпается... Черт, как больно. Что это за оружие такое!? – В объезд, старший, поторопись – дорога обваливается. – Там мост, мост обрушен… Будто услышавший последние слова Фили, последний назгул, затянув на плече цепь со сферой, ссаживается с повозки, принимаясь осторожно скакать за ними позади и внушая как ей, так и дракону опасения и тревогу. – Почему он преследует нас? Не атакует? Совсем один. Словно дичь гонит в капкан. Мы должны свернуть, это ловушка! Фили! – Остановись, Балин. Что ты делаешь?! – Это ловушка. Ты не понимаешь? – Не сходи с ума, старик, ты… Крепкая рукоять бьет Фили в пораненный висок. Почти теряя сознание, он падает к ней и брату на руки, не в состоянии увидеть залитыми кровью глазами, как Балин забирается на лошадей, свернувших и скачущих в обход к приближающимся впереди изогнутым решеткам ворот, над которыми проявляется из сплетения мертвых ветвей серый холст пасмурного неба. – Я положу всему этому конец, никаких смертей больше, вы слышите, проклятые наследники Дурина! В бессмысленной попытке что-то изменить, остановив повозку, гном с седой раздвоенной бородой тянется перерезать спутавшиеся узлы упряжи, когда по обе стороны от него срабатывает глухим рокотом механизм и огромные колья прошивают первого в колоне скакуна, затем первую пару, вторую, и вот третья насаживается на безразличную немилосердную сталь вместе с седобородым гномом. Он успевает прохрипеть что-то неразборчивое, и повозка с преследующим ее назгулом врезается в разрубленные трупы лошадей, переворачиваясь, разлетаясь основанием и выбрасывая троих в прореху между ударами ловушки, размалывающей древесину и грузные части пойманной широкими клыками кольев плоти в щепки, труху, разорванную черную материю. Лязг и грохот бьют по девичьим ушам басистым шумом, совсем рядом с лицом пролетает оторванная от цепи сфера кистеня последнего врага, попавшего в ловушку. В объятиях сереброглазого, что падает с ней у груди на спину, окликая брата, ее накрывает обступившей всех троих темнотой. Рокот стали нарастает, и, лишь приземлившись, только коснувшись тверди, земля под ними обваливается, натужно ревя по углам и погружаясь во тьму, в недра пологого тоннеля, высеченного под крепостью, которую им так и не удается разглядеть. Сокрытая листвой и грязью прямоугольная пластина огромного капкана падает вниз, всасывая с воздухом, в котором перемешаны плоть, металл и древесина, пищащие искры от ржавых краев по стенам и погружая троих в кромешную мглу оглушающим эхом. * Приготовьтесь, заряжайте. Выпустите стрелы! ** Убейте их! *** Берегись, Бородатый!!!