Душа Дракона

Словно в эпицентре землетрясения столкнувшись с землей, из залитой волокнами разрозненной ткани тьмы ей вновь мерещится старик. Его будто поглощает резной утес, но тот спокойным ровным голосом лишь отвечает женщине в черном рядом, что первой произносит скупую смыслом фразу, водружая темную бликами сферу по правую руку от него. Они оба не слышат ее немых неразборчивых мыслями криков к ним обоим, от которых дракону в девичьем сознании безумно больно и совестно. – Отдать, что желаемо, но что пугает, во что так трудно поверить… что несет смерть… Это ли не подвиг? – Что губит? Думаешь, они не знают? – Догадываются. Она видит нас. Слышит? – Они. Образы тускнеют нитями кровавой дымки, в глазах пощипывая будто безответными слезами на веках, и ей приносит покой то, что хотя бы он не оставил ее. – Смауг?! Смауг! Мы… мертвы? – Я чувствую твою боль… Очевидно, нет. Безмятежный и спокойный дракон, в мыслях день за днем бесстрашный и упрямый, сейчас, встав на дыбы ее сознанием, отбросив печаль безотчетного видения, принюхивается девичьими ноздрями к талой сырости грязи, которая затянула неглубокой трясиной тонкие израненные занозами и порезами пальцы. Ноги, та их ощущаемая часть, в оглушающей тишине темноты, терзаемой лишь редкими каплями воды, разбивающимися о железные и каменные поверхности, потонули, намокнув повязками в кислом зловонии сгнившей жижи плоти и неизвестных ей по запаху растений вперемешку с тушками животных. В бедра втыкаются, ломаясь глухо, как ей поначалу подумалось, сухие ветки, но драконий разум, не в состоянии скрыть знакомых образов, выдает в них кости. Все тело ноет и болит, но падение и раскатистый гул скорее привели ее в чувство, напугав и сделав невозможное – заставив позабыть о боли в ногах и голове. – Что мне делать, Смауг!? Что делать? – Найди гномов, я чувствую их, будь рядом с гномами и... от воды. Отползи от воды. – Я ничего не вижу... Так темно... Мы... Я виновата... Мы... Умрем... – Не плачь, слышишь, найди братьев, Лиа! Ей не верится, что можно найти место посуше, но перечить дракону сродни сейчас спорить со своей собственной совестью, поддаться страху, предать каждого из тех, кто был ей верен, и вот исцарапанные кровоточащие пальцы, ощупывая раздробленные камни, оказывающиеся черепами, из которых тут же брызжет теплая гниль червивой массы, начинают путь в неизвестное. В колени беспощадно и будто нарочно впиваются ржавые прутья арматуры, разрывая ткань одежды и глубоко раня, гудение в ногах усиливается, когда, опершись на одну, вторая для этого оказывается болезненно и жутко коротка, начав кровоточить раной и промокшей повязкой о склизкую почву. – Их тут нет, они… они… – Они здесь, ищи, соберись и ищи. Все не напрасно, помнишь? Ну же… – Везде вода, как мы… – Не думай об этом, не впускай в сердце страх… Оно драконье, оно сильное! Глухой рокот раздается откуда-то сверху, и ей представляется огромная стена, что, упав, рассыпалась на сотни мелких кирпичиков, но она, принимая это за игру воображения, двигается вперед, напарываясь сослепу на ржавое острие, вонзающееся ей под ноготь, чуть не выдавив изо рта вскрик. Но она молчит, как он и просит мыслями, почувствовав на языке вяжущий, вызывающий рвоту привкус разложения и эльфийских снадобий вперемешку с клоком волос, облизывая раненый палец. На миг ей чудится, что по щекам бегут горячие ручьи, сами собой, без ее ведома, но это всего лишь падающие с потолка дождевые по сладости на губах капли. – Мы где-то совсем близко от поверхности? – Да, Мое Сокровище, да. Тебе надо только найти выход, разжечь огонь… И… – Фили! Металлическим звоном прочерчивая по серебру правой ладони, тонким пальцам попадается клинок старшего, искривленными угловатыми рунами столь знакомый и вызывающий в темноте души свет надежды, вот ее висков касается недалеким ровным сердцебиением дыхания тепло такого родного теперь гнома. Наскоро окорябав о сломанный, как ей представилось, пополам щит тыльную сторону левой ладони, она нащупывает пряжку пояса, вздымающийся беспокойным сном живот, и девичьи руки уже ползут по слипшимся на лице волосам, что белыми прядями в темноте несут тепла в сердце больше, чем сотни солнц. Ладони узнают узлы усов в косах, когда гном глухо постанывает, перевернувшись на спину и громко шлепнувшись в воду, тотчас подняв невообразимую вонь от чего-то крупного и мертвого рядом с ним и попытавшись заговорить. Но испачканные его же кровью с висков женские руки не дают проронить ни слова, прикрыв рот, и тот, подскочив и прижав изможденное тело к груди, лишь обняв, понимает все немо, притянувшись к ее уху губами, жаром готовый начать шептать, когда его опережают: – Обманщики и лицемеры... Они оба вздрагивают, услышав голос где-то вдалеке перед собой, что ввинчивается, кажется, в плоть до самых костей, и от которого Фили мигом пламенем дыхания стынет у ее уха. Два слова расширяют пропахшую безнадежностью комнату в воображении до безграничных размеров, для нее будто все вокруг разом шевелится, издавая хлюпающие и стрекочущие звуки, возводя эхо пугающей фразы все к большему и большему величию произнесшего. – … трусы и эгоисты... Голос двигается медленно и плавно, размазываясь будто басом и вибрациями по потолку, спускаясь водопадами трепета по стенам многочисленными затуханиями и вталкиваясь сыростью в ноздри, что сомнениями накрывает мысли. – Мы должны найти Кили. Лиа, – ей с трудом удается расслышать шепот Фили, которого перебивает незаметный глазам, но ощущаемый в каждом вздохе источник ужаса слов. – … лицом к лицу... с древним врагом... И становится легче от разборчивого у щеки голоса старшего, что все-таки решился срывающимся голосом опередить того, кто прячется в темноте. – … хранящие в руках оружие родителей этого мира. Дети, для которых оное – игрушки… Гномьи пальцы тянут за собой, сопровождаемые бульканьем мужских колен в близлежащей луже. Ее свободная правая рука рвет материю, распластанную на земле, отторгающе живую на ощупь, словно крыла, от которого она, отдернув в отвращении кисть в сторону, ударяется пальцами об обрубок конечности, волосатой и твердой, с резными краями, заканчивающимися воткнутой в сухую землю передней частью. – Человек и дракон! – Нашел, Лиа… Кили! Кили! Брат! Резко задвигавшись в темноте, к которой ее глаза, на удивление дракона, никак не могли привыкнуть, она ощущает еще одно дыхание, громкий и вдруг искусственно приглушенный стон – ей становится ясно, что Фили повторил действия женских рук, прикрыв рот очнувшемуся младшему, как только в бок ей неожиданно впивается резная вершина лука, а по плечу проскакивает натянутая струна тетивы. – Близко, так близко. Я слышу биение твоего сердца, всех их, столь напуганных и слабых, но быстрых ударами. Ты ведь мертва уже... – Что он... – Не верь! Драконья мощь не даст ему заговорить тебя. Я с тобой, помни, Мое Драконье Сердце. – ... зачем сопротивляешься, борешься, придаешь бессмысленности смысл? – Лиа, это тот, о ком я думаю? Слова Фили, на которые она отвечает кивком в темноте, и которого он не видит, но чувствует подтверждающий ответ от теплого серебра ладони на щеке, вдруг вносят в мысли ясность, пугающую теперь меньше, чем отрицание неизвестности и размышлений узнавшего уже голос во тьме дракона. – Когда-то эти темницы знали больше жизни… и смерти... Но они изгнали меня отсюда. Те, кто предал и тебя, бросив умирать. Но разве это помеха хозяину навещать свои земли и смазывать хитроумные механизмы? Я так боялся, что ты не ошибешься, смертная... непоправимо и безвозвратно. Но вот ты здесь, там, куда шла, во тьме, о которой думала. Как трудно иногда перебороть себя, справится с внутренними страхами и сомнениями, ей и до этого знакома была непостижимая сложность такой задачи, но сейчас та вмиг оказалась необъятно далекой для претворения в реальность. Уперевшись в найденную сухую землю руками, она, как могла сильно оттолкнув двоих, очутившихся позади нее гномов, решилась перейти, наконец, с шептаний на громкий тон: – Фили, Кили, назад. Отойдите от... меня. – Пославшая на смерть стольких, искалеченная и обессиленная, что ты ощущаешь после такого исхода лишь битвы, не войны с Высшим? Теперь осознание пришло тебе в голову, какую беду ты навлекла на себя? На них? Принесшие столько жертв и пролившие столько крови. Смертные. Вы верите отныне словам Приносящего Дары, что предрекал вам неотвратимость случившегося? – Оставь их! Они тут ни при чем, тебе ясно? На секунду голос замолкает, сделав темень вокруг будто гуще и сдавив ею сердце, рождая мурашки по голым израненным рукам от зловонных порывов холодного сквозняка, что летающими и ползучими мошками бежит, искалывая и покусывая все тело. – Вы привели с собой детей Ауле! Как трогательна боязнь смерти в одиночестве, сквозящая в каждом брошенном вами взгляде. Я вижу вас в темноте, но вы слепы. Как вы будете бороться со столь идеальным врагом на его территории? – Не льсти себе, развоплощенный. Ты всего лишь грязные черные помыслы, витающие туманом над прогнившим прошлым, запертым здесь, которое никогда не вернуть! – Ты играешь со мной, смертная? Оскверненная его, драконьим пламенем, словами и мыслями, знай – он не выдержит, как и ты, силы, с которой вам не справиться. Так опрометчиво и глупо противостоять владыке целых народов и всего Средиземья. Что еще эта ящерица нашептывает тебе? Заклятия, что поработили твою душу? Ты знаешь, что ты такое теперь? Чем является он?! Вы уже мертвы. И вас не спасет ни одна магия. – Замолчи! Это неправда! Мы... он знает, что у тебя есть силы, знания, как сохранить его... душу! Разрывающий сознание клекот смеха обволакивает ее мигом, подобно грому со всех сторон обрушившись со стен и потолка. Ледяным потом по спине она чувствует, как братья дрожат, как звенят найденные парные клинки в руках старшего, как натягивается тетива усилиями младшего. – Душу? Бездари и шарлатаны. Вы фокусники на ярмарке жизни, которой вскоре буду править я, раздаривая прощение и смерти. Дракон и зачарованная им, так преданно держитесь вы друг за друга. Почему верите в эту обреченную реальность, иллюзию? Она ускользает, тает вашими жалкими жизнями. – О чем ты говоришь? – Отрицание – порок слабых. Вам недоступны знания древнейших в мире. Но вы можете присоединиться к ним. Ко мне. Я дарую выбор, который никогда не представится другим, и покажу мир без боли и мучений, идеальный для совести и воли, исполнив то, о чем ты говоришь и думает он. – Как тот, в котором гниют эти твари, что преследовали нас. Призрачная завеса бессмертия и разложения?! – Это лучше, чем смерть. – Это не жизнь! – Фили, молчи, не надо. – Дитя Дурина, что ты знаешь о жизни?! Отвоевавший королевство силами смертной, проклятой драконом, который пожрал твоих предков и обрек влачить жалкое существование многие десятилетия? – Это не проклятие! – Откуда тебе знать, смертная, он шепчет обещания? Обманщик. Я ощущаю свою силу в тебе, но не вижу Единого. Где ты прячешь его? Верни принадлежащее, и я спасу тебя. И его. Всех вас!!! – Ты лжешь! Мы знаем это. – Дракон, использующий силу в добродетель – мир так изменился. Лориэнская ведьма была права, выкрикивая пустые проклятья, явившись сравнять с землей стены этой крепости. Тогда зачем вы пришли? За что заплатили жизнями других и своими... конечностями? Неужели надеетесь перехитрить Высшего, потянуть время, выиграть драгоценные моменты? Сдавленный смешок проносится неожиданно близко от нее, совсем рядом, почти дотронувшись стылыми невесомыми касаниями предплечья. – На что мы надеемся? Только на свет… в драконьем сердце… – Привязанности, симпатии, иллюзии – вы, дети Эру, хрупки именно ими. Сострадание – плесень бездействия в сердцах бессильных. Любовь – таящаяся смерть в каждой частице бренного тела и духа. Выпусти ее на волю, и все погибнет, не так ли... Лиа? Тебе мало света? Я верну тебе его! Ее заставляет закричать от ужаса синхронный разрывающий барабанные перепонки скрип по сторонам, глаза слепит и слезит зеленая мутная яркость, отражаясь от водных поверхностей повсеместно, возрождающая в голове мигрень, а в промокших перевязями культях острую боль. Непривыкшим взглядом она наблюдает с мукой в висках, как сливается из квадратных отверстий в огромную темницу гнилая дождевая вода, неся с собой все новые и новые останки зверей, людей, гномов и эльфов, насаживая тела на ржавые покосившиеся от старости железные колья решеток. Периодически разные, открывшиеся ей пока что еще почти слепой прорехи что-то заволакивает тенью: непроглядной, клубящейся, словно живой. Но вот голос, снова взревев и сочась из нутра одной из них, раскрывает сущность этой загадки, которой дракон в мыслях совсем не рад. – Как ярка становится ночь, и мрак, когда существуешь так долго во тьме! Пусть животное внутри тебя ответит мне. Дракону известно, о чем я говорю… Он еще не рассказывал о себе? – Не меняй тему. Ты ведь сомневался? Думал, мы спрячемся, ожидая в страхе смерти от твоих слуг? Знай – это не так, и то, что мы тут – доказательство серьезности наших намерений. Если ты продолжишь молчать, мы… клянемся… уничтожить его. Слышишь? Уничтожить тебя! Ты боишься? Ответь, как мне спасти его, Саурон ?! – Безумная дочь Эру, я не боюсь! Я не знаю страха. Я и есть он! Тьма над водой шепотом ряби обступает ее, будто из далекого сна, стекаясь воедино и вытягиваясь в темную фигуру, не отбрасывающую тени, волочащуюся по остекленевшей земле по кругу, потустороннее холодную, черным блестящим инеем ссыпаясь на все, к чему прикасается, когда ей вдруг становится легче и удается выровнять дыхание. – Ты ведь не отдашь его так просто, да? Где эльфийское, что я так часто ощущал... О! Я понял! Ты отдала его одному из них. Как предусмотрительно и великодушно. И глупо. Что надеялась сделать с ним? Перековать? Сколько же наивности. Зачем вы пришли, если знали, что умрете? Тень, подбираясь ближе, внушая страх и спокойствие одновременно, задрожала перед ней после этих слов раскатистым хохотом, изгибом посередине обнаруживая талию. – Ты не обладаешь даже толикой знаний о том, с чем имеешь дело. И все напрасно. Я не дам вам того, о чем вы просите, потому что вы не вернете принадлежащее мне. Я возьму это сам! Это ваш конец… человек и дракон. Лиа и Смауг! Беспросветная мгла, пригибаясь к ее лицу, повеела бездыханным холодом на щеки, и ей отчетливо кажется, что тело тонет в темноте человеческого силуэта, что притягивает руку с серебряной ладонью к проступившему во тьме лицу, которое, проявившись чертами эльфийского облика в клубящихся всполохах бесплотного духа, отражается злобной ухмылкой в металле женской ладони, а многочисленные по сторонам створки механизмов, вновь задвигавшись, закрываются, погубив свет. – Сопротивляйся, Лиа! Как я учил. Вспомни все! – Нет!!! Девичий хрип, тускло проносясь по углам, озаряет их вспышкой огня, заструившегося по ней. Глаза зажигаются, отражаясь в мутной зелени жижи у ее ног янтарем, который тотчас гаснет, успев сжечь всю одежду и оголив изможденное тело. Лишь тлеющая материя освещает танцующими в полутьме всполохами пламени отскочившую в ярости тень, что теряет из виду бесценное серебро ладони, спрятанное ею от ужаса и бессилия в паху. Она падает набок, сворачиваясь калачиком от невыносимой боли в голове и культях. – Ты думаешь, мне не справиться с обычной смертной? На костях таких, как ты, я возводил цитадели и творил власть над всем миром! – Со смертной – может, не с драконом! Очередной приступ хохота усиливает безбрежную агонию муки в сознании и теле, когда перед зелеными глазами вдалеке, проревев, открывается фронтальная створка люка и, опять рухнув гремящим скрипом, вплевывает во тьму силуэт в темном балахоне. – Наконец-то! Кхамух – властвующий в землях Руна, забери у несчастной кольцо. Сруби по запястью кисть и перережь горло! Сегодня я милостив, и за то, что смертная принесла мне дар моего собственного величия, ей не пристало страдать долго! Гремящие железом шаги подкрадываются к ней, приближаясь все ближе и ближе, хрустя раздавленными под коваными стопами костями и хлюпая растоптанной плотью. В редко бьющимся во тьме зареве ее горящей одежды различимо, как врезаются в рваный черный балахон стрелы Кили, застревая и обламываясь твердой рукой назгула, откидывающего их в сторону. Слух будоражат звуки шуршащих за спиной шагов Фили и повторно натягиваемая тетива младшего. Кольчужной чешуей перчатки назгул ловит перекрестие гномьих мечей старшего, что нападает на него. Она узнает рукоять спрятанного в широком рукаве кинжала, что врезается светловолосому в висок, который был еще не в крови. Ноги косоусого гнома подгибаются синхронно сдавленному крику Кили, бегущего ему навстречу. Девятый, это он, сброшенный тогда в ущелье, она узнала воина тьмы, что, кажется, помнит это, хватая старшего за шею и рывком отбрасывая к стене, где тот метко насаживается коренастым телом на обрубок покосившейся решетки, чему, зашипев от наслаждения услышанному безумному от муки крику, радуется фигура в черном. На оцепеневшего от увиденного младшего обрушивается следующий удар, что застревает в его спине вынутым клинком, который назгул проворачивает, толкая осипшего враз кареглазого в водянистую жижу. – Его воля немыслимо сильна, когда я рядом! Можешь ли ты, смертная, похвастаться такой же преданностью этих гномов? Молчи! Я знаю ответ! Холод стылыми и безразличными когтями царапает железом ее шею, обхватывая и не давая вздохнуть, поднимает вверх. Из ножен, синхронно несущему удушье подъему, убийца выхватывает меч, обжигающим острием касаясь внутренней стороны бедер, чуть вспарывая живот и останавливаясь лезвием у запястья. – Лиа! Соберись! Лиа! Ты должна… иначе все кончится… прямо тут… сейчас… Мое Сокровище… – … о мотыльке… думать… о мотыльке… думать… Из груди назгула неожиданной надеждой, отразившейся в девичьих зеленых глазах, высовываются два угловатых рунных острия гномьих клинков, подгоняемые шепотом веры старшего за массивной спиной врага, что медленно поворачивает голову, услышав последнее, сказанное косоусым будто ему: – … о мотыльке… Мимолетной вспышкой с парных клинков, застрявших в противнике гнома, срывается сноп искр, потом еще один и еще, и вот уже мириады огненных мотыльков стаями усаживаются на слоистую материю, прячутся в рукавах и полах балахона, под капюшон, выжигая и охватывая назгула огнем, у спины которого на рукоятях клинков висел, но вот сваливается навзничь Фили. Меньше минуты, по ее ощущениям, понадобилось магии кольца, которое она, теперь понимая, насколько была права, отдала светловолосому, чтобы воспламенившийся, помотав руками в неопределенности действий и повизгивая, истлел до испускающей зловонный дым кучи праха, пока они вдвоем со старшим доползли к полуживому Кили, вытаскивая его из густой лужи. – Глупая смертная! Дракон внутри бессилен помочь! Ты умрешь вместе с ним! И с кольцом! А я подожду. Я ждал долго. И смогу подождать еще миг ваших потерянных уже жизней, и это будет миг триумфа над вами обоими. – Фили… Схватив за руку старшего и тем самым обнимая обоих братьев, она чувствует, как передает ей от Фили неизведанная мощь еще немного покидающих ее сил. Высокорослая тень, подступавшая к ним, вдруг скривившись, озирается, замеченная ее взглядом, на знакомый грохот упавшей уже где-то совсем близко очередной стены. – Ты боишься, гном. Вы все напуганы незнанием и собственной наивностью. Знайте: я буду рядом, с каждым вашим шагом и вздохом. Вы не в безопасности! Я приду за вами! Глупцы. Вам не выиграть эту битву. Вы погибнете, и вам откроются лишь тайны смертности. Я заберу свою силу с твоего истлевшего в пепел трупа, Лиа. Наслаждайся последними днями жизни и радуйся, что не увидишь, как я вновь обрету власть на ней и поставлю на колени помогавших тебе. Клубясь и растянувшись от пола до потолка, тень мгновенно растворяется перед ней, обнявшей гномов, погасив порывом гнева последние угли пламени девятого назгула. Но ей кажется, что он тут, все еще здесь, следит за ними, и это не дает сомкнуть усталых от боли и холода глаз. Будто даже братьям, что обнимают ее, безликий трепет мешает прийти в себя, но и также уйти в забытье. – Что… теперь делать… Лиа…Фили?! Вы… слышал его слова... – Кили! Кили! Ты живой?! Только не засыпай, понял?! Не засыпай, вот и твой брат тут… смотри! – Фили! Эль… фы, эльфы... Стрелы… дай… лук, скорее… Последнее что она видит – стрелы, поражающие гномов, вскрик сереброглазого, что еще сильнее обнимает ее, острие, пробивающее синхронно их лежащие друг на друге плечи, впрыскивающее ей в кровь, теплом текущую по ключице, слишком большую, неподъемную долю усталости, страдания и миг образа женщины в черном и старика, приносящих надежду с драконьим голосом. – Мама!!! Папа!!! – Я с тобой Лиа. Твой дракон с тобой… – … почему… Мама… Па… я не помню… я так скучаю по вам… – … прости меня Лиа, прости, что только я.