Душа Дракона

Ей слабо помнился путь в теплую свежесть эльфийских простыней, лишь нечеткий момент переправы через резкую бурным потоком реку, в которую ненароком скользнули пальцы, ощутившие капли дождя, упав с эльфийского плеча, и тихая песнь, встретившая слух горьким испугом приветствия на входе к спокойному сну необъятных ветвей, прорастающих зелеными кронами разных спиралевидных строений будто откуда-то с сизых небес. Мгновение грез, где он хранил ее, израненную душой, чуть дышащую на их берегу в ароматах липы и тепле тополей, летящих пухом по облакам неба в озере. – Я бы хотел заполучить хотя бы миг на попытку все изменить. Ты любишь, а я замерзший во времени. Но пусть небеса падут, мы отныне вместе. Я – навечно фрагмент тебя, – дракон говорил с ней все это время, ласкал ветром и травой сновидений, лепестками цветов каштана, нагретых светилами из разума, они оба уже не обращали внимания на двоих из ее воспоминаний, сочтя, что очередные слова женщины в черном и старика только и дождливое отражение утраченного ею прошлого. – Так ты спас их души? – Теперь их, да. Но спасение ли это? Я не вижу. – Но ведь ты слышал его слова. – Удивительно, как речи смертных противоположностями совпадают с реалиями вокруг. И сказавший такое повторит это и тем погубит благородное стремление. – Ты знаешь это? – Я видел. Тем неприятней и болезненней было просыпаться, когда зелень ее глаз наперекор двум сознаниям различила у самого лица знакомую с косами в усах улыбку и ямочки. – Слава Махалу, очнулась! Слышишь, как они поют? Для тебя! Опять говорила во сне… они приснились снова? Сильные руки, перевязанные в нескольких местах, пробежались жаром с запястий до плеч, но вот демонстративно и крепко обхватили девичью талию, бесстрашно приобняв на пару секунд и тут же усадив ее спиной на приподнятые подушки. – Доброе... Утро? Фили, я тоже рада, но ты полегче, я сонная еще, – уйдя от ответа на вопрос о снах, она взяла его теплые руки, вмиг пропитавшись от них задором, передавшимся даже дракону. – Добрый день! Я уже бояться начал – без еды и воды столько спать. И ведь не разбудить, ты не представляешь, сколько раз пытался! Драконье влияние не иначе... – Ааа... Не начинай. А где... – Зевай, зевай. Кили? Ждет. Они все ждут нас, но только мне разрешили заботиться о тебе. Проголодалась? Несколько дней проспала, ешь. Подскочивший с кровати гном явно с еще более приподнятым настроением и нескрываемым энтузиазмом, чем был при первом на него взгляде, зазвенел посудой, до краев наполненной всевозможными яствами с густыми соком и красочными мякотью напитками, которые оказались у нее под самым носом, принявшись заигрывать с аппетитом. – Тут всего понемногу, я не знал, чего захочешь, да и у них тут конечно рацион так себе, не чета эреборским застольям. Ей показалось, что она произнесла светловолосому простое спасибо, но, накинувшись на блюдца и тарелки, подгоняемая своими, драконьими и сквозящими в серебряном взгляде гнома мыслями, поняла, что ошиблась и голод лишил ее элементарных норм приличия. Как словесных, так и в обращении с едой, которую испачканные руки забивали за щеки, а челюсти не успевали прожевывать на радость Фили, подсовывающему все новые и новые тарелки с кружками и все шире и громче усмехающемуся ямочками при виде происходящего беспредела. – Уплетай, не спеши так, вот неумеха! Ты у нас с братом гномий задор до еды переняла, не иначе. Ну куда вторую-то сразу, подавишься же, запей. Запивай, говорю, потом следующую схватишь... Да убери ты руки, ну, опрокинешь же! Десяток минут и непростительно громкая отрыжка в унисон смеху косоусого, которую так хотела сдержать, но та все же вырвалась из ее рта, ознаменовала румянцем стыда на девичьих щеках финал трапезы под еще более усилившийся гогот Фили. – Пора! Одежда в тумбе. Я бы остался… Чего, мы не видели голышом друг дружку, что ли, и все же... Крикни, как переоденешься. – Погоди. Я… не передать как… рада, что ты жив… и Кили. Спасибо… вам. От нас. Он кивнул и коснулся ее лба косами усов. И не нужны были доказательства молниеносно возникших драконьих мыслей, чтобы понять, чего серый взгляд жаждал увидеть, а что принесло бы гномьему сердцу душевные терзания о беспечности и легкомысленности. Под глухие звуки звякнувшей о поднос посуды и тихий стук прикрывшейся двери ее глаза остановились на одеяле, предательски опадавшем в районе колен. – Не надо, не смотри, Лиа. Ты ведь понимаешь, что это... Резкий взмах перебинтованной руки, блеснувшей перламутровым лучом солнца по серебру правой ладони, будто в ответ дракону храбро сдернул с ног одеяло. Теплом проводя и растирая ладонями кожу у эльфийских повязок на культях, заметив гномьи узлы и несколько свежих шрамов, ей стало не по себе от нахлынувших воспоминаний. Не дурно, нет, просто изумрудный взгляд вдруг несказанно потяжелел, налился неподъемной громоздкостью, и его стало так приятно не двигать, пронзая им искалеченные конечности, смиряясь миг за мигом тем самым с собственными ошибками. – ... всего лишь ноги. Ты был прав, Смауг. Во всем. Я недалекая и самонадеянная... Это все моя вина... моя плата за злобу и высокомерие. Лавинами неуемных искренних признаний и комплиментов, хитросплетений молитв о прощении и увещеваний в том, что будет только лучше, сошли драконьи мысли в ее сознание мириадами объятий и поцелуев. Верный спутник будто искал, что сказать, отчаянно и сумбурно, но не мог найти, как выразить задуманное в попытке приободрить. Очередной скрип двери, отозвавшийся на ее короткий и негромкий напев имени старшего из наследников Дурина, заставил приглашающе кивнуть гному, рассматривавшему короткую юбку, удачно скрывавшую отсутствие ног. – Что ж... Ты... это... сама... полетишь? А то я... выглядишь… красивая. – Спасибо?! Погоди, попробую. Только бы одежду не спалить да тебя с комнатой. Отойди к дверям! – И не подумаю, свалишься и еще три дня проспишь, да шрамов наделаешь, брови расшибив. Тебе мало эт… Ах. Извини. Забыла совсем, что на палец мне надела? Думаю, оно меня убережет... Ловлю, давай. Открыв рот, дабы поспорить с гномьими доводами и протянутыми к ней перевязанными руками, она, совершив над собой усилие, сползла с края кровати, готовая воспарить над полом, но почти рухнула на него, сменившись янтарем в глазах вновь на зелень огоньков, накрывшихся от разочарования веками, лишь только ее поймали заботливые объятия Фили и усадили обратно. – Не получается... Я еще... Давай снова попро... – Нет уж. Пробовать в другой раз будем, я-то знаю, как это... думать о мотыльках... Не страшно, я для этого и напросился, брата не пустили. Они боятся тебя... как огня. Сами не суются и другим запрещено. Даже имя придумали, но она сказала, ты его и так знаешь. Так что я, по сути, один и ходил, за исключением лекарей остроухих, с ее разрешения. – Она? С ее? О ком ты? – Увидишь. Нет смысла рассказывать, она все равно ждет. Как знала... У меня чувство, что ей вообще все известно. Гном почти перешел на шепот под конец фразы, звеня ремнями, сбрасываемыми со спины, в звуки которых вмешался чуть слышный в девичьей голове голос дракона. – Ты ведь уже поняла, о ком он, Лиа. – Та, о которой говорил Саурон? Лориэнская ведьма? – Залезай! – он повернулся к ней широкой спиной, подтянув лямки на плечах большими пальцами и развернувшись в пол оборота, отчего усы и ямочки на щеках придали ему совершенно невыразимую гномью красоту, но и удивили ее задуманным. – Фили, ты что, мне и так не по себе, так еще на спину к... – Лиа, споришь с гномом? Я тебя костлявую и худющую не почувствую даже, ток подол между ног утяни, а то порвешь королевское эльфийское платье. Будто других найти не могли?! Чувствующей раньше себя значительно выше гномов на полголовы, теперь ей мнилось, что она не дотянется им и до груди, когда сереброглазый пристроил ее у себя на спине, не сильно, но крепко ужав ремнями от парных клинков по бедрам и талии и сообщив, что той легко можно поворачиваться, как хочет, хоть спина к спине. В мысли принес облегчение тот факт, что косоусый был прав о ее весе: вытянувшийся во весь невеликий рост он обернулся, с улыбкой встретив ее щекой в момент, когда рыжие пряди упали ему на плечи, а тонкие руки скрестились на груди. Фили радостно и легко зашагал, выскочив из комнаты в темный коридор, где его ждал темноволосый эльф. Глаза высокой фигуры не сумели скрыть спрятанные за надменностью и отрешенностью на лице удивление и страх, что внушала она, сидевшая неловко на спине у гнома. Незримо трепещущий перед ними обоими, как дракон определил по бросаемым им взглядам, страж вел их по поросшему изумрудными лианами плюща подземному лабиринту, хоть Фили при этом и обмолвился шепотом о том, что была возможность пройти и поверху, дабы ей удалось насладиться красотой лориэнского королевства, хоть и не такой грандиозной, по сравнению с Одинокой Горой. Темноволосый проводник молчал, но ей удалось понять – эти слова задели его, когда тот хлопнул дверью по косяку высеченного проема в корне исполинского дерева, который привел их в пышный причудливыми кустарниками и деревьями сад, где увидевший их Кили почти задушил ее в объятиях, прижав лицом к пахнущим табаком волосам старшего. – Так сложно и непередаваемо удивительно находить, читать два разума, сомкнутых воедино... Будто заголосив ключом, неслышимый ранее незнакомый голос зазвучал в скважине замка меж драконьим и ее сознаниями, открыв мгновенно безбрежной мощью сладкого напева пути, как ей показалось, к любому из помыслов и желаний обоих. Стрекот скрытого механизма, за который невидимо потянул эльф, неслышно обнаружил перед ними двери железных, увитых множеством растений ворот, распахнувшихся и показавших великолепие необычайного вида. – Лориэнская ведьма, Лиа, это она, я узнаю ее по запаху магии и страха, – Смауг делился впечатлениями, завороженно слушая как будто по-новому даже голос Кили. – Я чувствую ее, Лиа, Фили. Что со мной? Она будто… – ... в твоей голове. Не бойся, брат. Прими ее как должное. – Я приветствую тебя... укротившая зверя... Одновременно со словами в глубине разума темноволосый эльф сделал жест руками, приглашая следовать во тьму, что постепенно стала озаряться дорожками светящихся фонарей, подвешенных на спиралях лестниц, ведущих вверх к ветвям-строениям, охватившим зеленым заревом небеса, и вниз к кустистым рощам, почти достававшим вершинами до навесного моста, оказавшегося у их ног. – … хранительница кольца темной воли... – Фили!!! Опять заморосило! Смотри! – Все равно уже привыкший, не вопи. Под шептания гномов, будто бы по волшебству, песнь плавающих в темноте вокруг них голосов изменилась в тоне и мелодии, выявив из колющей глаза мглы проявившиеся влажным блеском бескрайние огромные корни со струящимися по ним редкими и кроткими водопадами, что окружены были серебряными иглами дождя в мягком свете радуг. От этого вида ей захотелось остановиться, замолчать и просто наблюдать, но в голове возник важный вопрос к старшему, на который, как и на встрявший вопрос Кили, лег очередной покров ведущего их голоса. – Фили, она знает, что кольцо... Нарья у тебя? И не пыталась вернуть? – Я сам удивился, но нет. Может, оно не ее? Я должен молчать, но… это не самое жуткое из ее слов, сказанных мне, я... – Что за кольцо, братец? – Это... помнишь мотыльков? – … я ждала вас ... Я – Галадриэль, владычица Карас Галадона и защитница земель Лориэна. Эльфийский страж глухо прошелестел листвой, скрывшись, незримый, поодаль от них, только они увидели противоположный конец моста, где стояла говорившая с ними с чуть поднятыми руками, в белом облегающем платье, очерчивающем всю высокую стройную фигуру. Лишь белоснежные витые пряди спадали по спине той, смешиваясь с прозрачной тканью, наброшенной на голову. – Вам нельзя останавливаться на избранном пути, иначе он опередит тебя и его, и вы оба опоздаете. Объединенные наедине. Надежда, заключенная в смертной драконом. – Идем. Как сейчас, тогда я увидел ее впервые, она улыбнулась приветливо, и я будто слышал ее голос, хотя ее губы не двигались. Сказала, я... – Что, Фили? – Мне запрещено говорить, Лиа, по ее словам. Встревоженный, но всецело доверяющий взгляд серых глаз старшего указывал ей на фигуру, к которой они шли по мосту с блестящей от росы и от снега опадающей мороси растительностью под ними. Силуэт взаимно пришел в движение, медленно взяв в руки позолоченный кувшин и, спустившись по пояс в углубление садовой площадки, снова незримо заговорив: – За столь короткий миг я попытаюсь осветить тебе дорогу, но ту все так же трудно различить во тьме. – Да уж, из старшего и слова теперь не вытянуть, где гном, что был мне братом? – наследники Дурина продолжали препираться, но ее, как и дракона, стали волновать только слова в их сознаниях. – Не придумывай, просто кое-что тебе лучше не знать. – И этого день ото дня все больше, скоро совсем разговаривать перестанешь. Торину ты, кстати, говорил тогда то же самое, и что с ним стало? – Забыл сказать, Лиа. Они поймали Торина, он также тут, но он... В общем… Ах, сейчас это не важно совсем. – Ты взвалила на смертные плечи непосильную ношу, и она раздавит тебя, но не так, как остальных смертных. Ты – вспышка, ярчайшая и милосердная, способна еще успеть. Теперь он знает, что ты слаба, обессилена. И в этом преимущество, хоть ты и сокрыта тут от его слуг несколько ночей наперечет. Мы излечили кровоточащие раны, Лиа, но путь предрешен. Мы не сможем таить тебя от мира вечно, потому что не властны над временем. Ты знаешь это. – Вам известен мой… наш путь? Они втроем приблизились к ней, той, что стояла спиной к ним у неглубокого позолоченного подноса в центре квадратного лестничными спусками узора рядом с каменным постаментом. Ей мысленно ощущался, казалось, каждый шаг, и она, спрятавшись за пышной гривой светлых локонов и кос Фили, послала неуверенный мысленный вопрос, к которому прислушался дракон. – Я ощущаю истину, что ты держишь в руках, Лиа, но и мудрейший не откроет ее секрет, только ты сама. Так много моментов, когда линии твоей жизни прерывались, я не была уверена в том, что ты выдержишь, но ты сильная и храбрая, хоть и смертна, даже обладая его разрушительной мощью. Ты не инструмент, как сомневаешься. Наоборот. Ты веришь в судьбы? – Я верю! Как и она… Теперь мы одно… целое. Дракон был заметно встревожен и озлоблен тем, как просто выхватывались из его мыслей искомые фрагменты интересующих эльфийку воспоминаний, что не были затеряны им при использовании темного заклинания, изменившего все его бытие, и ответил первым. – А в мечту, дракон? – Любовь? Она высунулась из-за всклокоченных ее дыханием волос старшего, перебив дракона, следя за тем, как эльфийка подняла кувшин и с негромким всплеском начала наливать воду в широкую круглую емкость подноса на постаменте. – Значит веришь... Вы оба верите! Вот, что руководит вами, но вы боитесь предначертанного?! – Неужели ничего нельзя изменить? – Ты – доказательство существования вопроса, но также ты сама, как и он, вы оба хозяева своих судеб и… ответов на загадки. Которые он так любит. Ты ищешь ответы с ним, но большинство из них тебе известны, вам обоим. Мне дано показать фрагменты, собрать их воедино – ваша судьба. Одна на двоих. – Я… боюсь. Готова взглянуть страху в глаза, но что, если все напрасно, безвыходно, и нас ждет только… – Все так неравноценно в данном мире, зыбко и перемешано. Я не знаю, Лиа. Все словно мелодия... Я чувствую, как она исказилась, как вмешался сторонний напев и детали поменялись местами. Вестница Дождя, с тех самых пор, как вы обрели друг друга, человек и дракон, вы все время проваливаетесь в сети сна. Вижу, ты понимаешь, о чем я говорю, по ужасу в глазах. Тебе не кажется это странным, будто с миром что-то не так? – бледная ладонь раскрылась на миг грациозными пальцами, на одном из которых сверкнуло серебряное узором лепестков кольцо, названное драконом в мыслях Неньей. Будто в цветок у левого плеча, эльфийка поймала в ладонь редкие капли дождя, но так же скоро скрыла драгоценность в белоснежной материи, вычитав размышления каждого. – С ним давно уже что-то не так, просто рутинная жизнь закрывала мои глаза на это. – Поэтому я не вольна давать вам советы. И взять его я также не могу. Я знаю, что ты думала об этом. О Едином и обо мне. Но нам троим известно, что это принесет тебе опустошение и смерть, а мне… Нет на свете таких чудес и магии, что спасут от смерти. Потому что та – не болезнь, Лиа. Словно наливное яблоко, лицо эльфийки недвижимо улыбнулось, выкатившись луной во мраке прохладной ночи, а руки отставили беззвучно кувшин к ногам и пригласили длинными тонкими пальцами к себе. – Будущее предопределено? – Будущее – это вы, Лиа. Как и прошлое. Зверь и Человек. Бедная Лиа, такая юная и настолько праведная, что поселила чудовище у самой души. – Почему вы жалеете меня? Почему не пожалеете его? – Он – порождение коварства и кошмаров, несущий разрушения и смерти. Погубивший Гэндальфа… Хранителя Огненного Кольца Нарья. Ей было определенно заметно, как взгляд владычицы Карас Галадона соскользнул при последних словах на того, чью шею она обхватила, и дракону вместе с ней стало вдруг ясно, что скрывал старший наследник Дурина. – Но он был лицемером, старик… Гэндальф утаил, кем является на самом деле. Открой он тайну о себе, возможно, остался бы жив! – Смертным опасно показывать все тайны мироздания. – Почему? Иначе они сделают то, на что вы закрываете глаза? Такие, как он? – Ты забываешься, собственными руками унесшая две гномьи жизни и погубившая еще большее их число, ведь твои спутники все еще не ведают того? Почему ты молчала? Тебе известна причина, и она схожа с той, которой руководствовались Хранители Эльфийских Колец и Высшие. – Я… Это был страх. Всего-навсего. За жизнь. Свою и… чужую. Но что сделали тогда вы, чтобы предотвратить ту битву у Эребора? Почему Хранитель Нарьи был там один? Почему Смауг… – Это не наша война, Лиа. Тогда на пороге и нашего дома оказался враг. – И что? Где сейчас ваше войско? Он ведь все еще тут? В мире? В кольце? В ярости протянув руку с серебряным пятном на ладони, она ждала ответа, ощущая, как ком несправедливости, ярости и обиды рвет горло. Но тепло гномьего дыхания у щеки успокаивало бурю негодования в груди вместе с холодной рукой эльфийки прикоснувшейся к металлу ладони. – Вы ведь знаете, зачем ваш путь привел вас сюда? Заговорившая внезапно вслух Галадриэль удивила каждого из троих, и запинающийся голос Кили произнес той в ответ, не давая дракону вернуть девичьи мысли в потерянное безвозвратно бурное русло судьбоносного разговора: – За ответами?! – И за вопросами, младший из наследников Дурина. На которые эти ответы раскроют ваши глаза. Даже малейшим существам в мире под силу изменить его. Я знаю, что скажу это не раз. Не только тебе, Лиа. Принесшая с собой волю Темного Властелина в Едином. Ты изменила течение времени. Ясность видений не дает мне покоя. Я читаю прошлое и будущее словно книгу, в которой до тебя, изредка открытой, страницы перелистывали лишь Высшие. Это знак тебе. Будь сильной. Другого пути у тебя нет. У вас, Лиа. Ни у кого. Каждый увидит в нем только свое. Содеянное, задуманное, сбывающееся. Так смотрите! Оба гнома оказались слишком коротки, спустившись по лестнице, и не доставали до постамента с подносом, но обошедшая его Галадриэль указала взглядом на деревянную скамью, на которую наследники ловко, но медля, запрыгнули, и взору зеленых глаз, наконец, предстала девственная гладь Зеркала Карас Галадона. Несколько мгновений она изучала отражение собственного лица, забавно торчащего из-за правого плеча старшего наследника Дурина, лицо которого странным образом напряглось, все более приближаясь к водной поверхности дрожащими усами. На миг ей и дракону, сошедшемуся во мнении с ее мыслями, стало казаться, что они ничего не смогут увидеть, сплетенные надломанными разумами, но вдруг серебряные глаза Фили расширились, и она будто потонула в омуте их зрачков. Из сизой мглы, стянувшейся в одночасье отовсюду проступил вдруг силуэт, ударил ярко-зеленый свет, и вынырнувшей будто из тех же глаз ей стал различим образ одиноко сидящего Фили на россыпях эльфийских цветов. Он, робко одарив ее грустным взглядом, резко отвернулся, и внезапно его волосы начали темнеть, спадая завивающимися смоляными прядями по спине, которую подпер высеченный в камне трон Эребора, пробившийся из земли. Виденный ею мельком тогда, но сейчас на нем сидел не Торин Дубощит, на нем, утирая слезы королевской парчой рукава, восседал Кили, вопрошающе-крикливым выражением карих огней во взгляде сжигавший ее до недр души. Ей хотелось ответить, успокоить, но исполинская тень из-за спины упала на младшего и скрыла на миг все во тьме, тут же разлетевшись вороньем по цепи, окружившей темное строение, к которому ее неумолимо потянуло развернуться. Четыре островерхих шпиля башни оглушающе проскребли по небосводу, клокоча крыльями воронов, садящихся на цепи, и в момент небо, взвыв, раскололось на мириады фрагментов, обрушивая дождем массив черного будто маяка до основания, из которого пробились витиеватые шестерни, заключившие в себе цепи, устланные вороньем. Опадающая четырьмя шпилями вершина озарилась проблесками спутанных непонятных речей седовласого старика в белом, тянущего крючковатые длинные белесыми ногтями пальцы к шару, наполненному живой тьмой. Такие знакомые образы? Дракон поймал девичьи мысли на этом, но окровавленная рука пронзила ее собственными пальцами необъяснимую картину, разметав ту светом серебра в ладони на гаснущие части словно зеркальных отражений старика и башни. Лишь тлеющее вокруг руки в алом, крутящееся между пальцами кольцо блестело перед ней. Составленное по ободку из цепей, впряженных в шестерни, на которых расселись вороны, оно, закручиваясь все быстрее и быстрее, раскидывало в стороны отлетающие силуэты птиц и шестерней, озарившись наконец сиянием пламенной сферы, упавшей с облаков в основание рухнувшей башни, поднявшей к небу водой и огнем смерч драконьего силуэта, через мгновение превратившегося в человека. Но все померкло, прорвав ливнем нового нечеткого отражения секундные фразы вновь появившейся говорящей женщины в черном и старика с иссиня-черной сферой под рукой. – Она что-то чувствует так? – Всецело ощущает. Но она мимолетная тень. – Знает, что они могут не успеть? – Если и да, меняет ли это что-то? – Зеркало в зеркале. – Мне жаль, что я втянул тебя в это… – Ты знаешь! Я всегда с тобой, как и они, теперь, была, буду и останусь. – Прошлым и будущим. – Настоящим! Дракон уже задавался загадкой в девичьих мыслях, был ли этот старик тем самым из начала видения, но ему, как и ей, не давала покоя женщина, которая если и была ей когда-то матерью, то почему так странно говорила о ней. – Теперь ты знаешь. Все, что ты видела – лишь для тебя. Мне очень… – эльфийка спокойно заговорила с ней мысленно, но даже дракону вдруг стало ясно, как она восприняла изменившееся от увиденного настроение их обоих. – Молчите, я знаю ваши слова, они не нужны нам. Ответьте лишь, неужели его можно... Голова потяжелела и закружилась, глаза обильно слезились, а в горле вновь начало першить, только успокаивающий ее дракон, видевший все через зеленые зеркала души, был, казалось, лучом света во тьме узнанного безумия видений. – Нет, черед молчать наступил для тебя, Лиа, – владычица Карас Галадона оттенком тревоги отрезала, перебив ее, отчего мысли направлены стали к Смаугу. – Неужели его можно перековать, Смауг, Единое? То, что я видела, это твое... рождение? – Я не знаю, Лиа, но я так хочу верить в это... – Почему вы не ответите мне, это его шанс? Шанс на спасение? – Шанс? Вы оба уже давно стали спасением друг друга. Приходя в себя и помотав головой из стороны в сторону, она поняла, что нос щекочет уже не только копна светлых прядей, но и темная смоль волос Кили, которого старший, прижав к груди, гладил по голове. – Десять жизней, Фили… Они… стоят трех сейчас?! А Гэндальф, Бильбо… а… дя… – Ну-ну братец, будет тебе, успокойся, я… я тут. Ничего этого не было, слышишь, мы живы. Эребор отвоеван. То, что ты видел, то, что я видел… Это… – Почему ты не остановила ее? Почему медлила? Ты ведь все знала… да? Эльфийская ведьма! Голос Кили дрожал и срывался, заплаканное лицо, вырвавшись из рук брата, указывало взглядом карих глаз на нее, удивленную и ничего не понимающую за спиной Фили. – Фили! Что вы… видели? – Лиа, я… Кили, не надо! Она не виновата… Кили… никто из них двоих… – Это трудно – отследить мелодию натянутой струны судьбы, что, кажется, вот-вот порвется, да и вправе ли я была мешать этому? Я пыталась, послав гонца… Но опоздала. Возжелать содействовать благими намерениями – единственный путь, младший потомок Дурина. Повозка, что я приказала оставить вам, отряд, нашедший вас в Дол Гулдуре. Их стрелы тогда в темноте поразили вас, но поймите и вы их – во мгле мог таиться враг, они просто боялись. И это доказывает, что я пыталась помочь вам. – Благими намерениями выстлан путь в... Фили, не дав брату договорить, прижал того обратно к груди, закопавшись в темных волосах. Ей тоже захотелось приласкать его, хоть как-то оправдаться. Но она подтвердила драконьи мысли, опустив подбородок на плечо старшего – оправданий не было. – Не думаешь ли ты, Владычица, что мир страдает именно из-за вопросов, которые ты задаешь себе? – Задавать эти вопросы – цель существования каждого разумного существа. Теперь ты знаешь, куда дорога поведет тебя дальше, Фили, как и ты, Лиа, как и зверь внутри тебя? – Но я не знаю пути, мне не добраться одной! – Не сомневайся в своих силах. – Что? Вы что хотите отправить ее в М… – Ты бессилен помочь ей, потомок рода Дурина, редкий для этих краев гном, принятый эльфами. – Фили, брат, что она говорит? Я не понимаю! – Кили пробубнил это в его грудь, но грохот голоса брата в ней был направлен совсем не младшему в ответ. – Но ведь это смерть. Вы же видели то, что видела она? Она погибнет там! – А ты видел, что случится, если она остановится. Смирись и не мешай ей! – Нет... Я пойду с ней... Я… Почти скрывшись за просвечиваемой бирюзовым светом листвой, загадочный взгляд эльфийки скользнул на лицо Фили, и в отражении подноса зеленым зеркалам девичьей души из-за плеча стало заметно, как серебро глаз брызнуло одинокими лучащимися от тусклого сизого света дорожками на щеки. Они, пробежав к дрожащим косам в усах, каплями обратились в рябь на воде, показавшей ранее старшему то, с чем он отчаянно не хотел мириться. – Пойдемте… Кили, Лиа. Нам не о чем больше говорить с тобой, владычица Карас Галадона. По крайней мере, сегодня. Весь вечер ей довелось провести вдвоем с ним, Смаугом, обдумывающим в тишине мыслей увиденное. Большинство, если не все, было бесполезной мозаикой не складывающихся фрагментов видений. Но одно они определили точно – башня была маяком, известной на карте следующей точкой отсчета их путешествия, которое, наконец, забрезжило светом надежды на спасение обоих где-то там, вдалеке. Ей было безумно совестно и стыдно оттого, что так вышло с теми, кто исполнил свой долг защищать ее, но дракон сходился во мнении с ней – она предательница для них и убийца, и доверие от того безвозвратно потеряно. К ужину в дверь, пугливо просунувшись, вошел эльф с подносом, полным еды и питья, остерегаясь и косясь на нее, он торопливо покинул комнату, оставив его, еще раз подтвердив общие с драконом мысли о гномах. Хотя она ждала совсем не эльфа, расстроившись еще больше оттого, что не угадала, кто появится из-за двери. Ей даже удалось взлететь, расплавив, правда, слегка блеск странного покрытия на дубовых полах, но сон пришел к ней улыбкой на лицо, хоть и с грустью в сердце. Эльфы были только рады тому, о чем она попросила наутро, решив не медлить. Издали ей видно было, как с одной из огромных ветвей с ней прощалась та, что подсказала путь и подарила надежду. Но Галадриэль все так же внушала обоим сознаниям страх неопределенности, отчего те спешили покинуть Лориэн. Натянув на спину рюкзак с эльфийскими провиантом, она вспорхнула над землей, когда в ее слух, одарив сердце и душу долгожданной толикой радости, пробился знакомый голос: – Значит, ты все-таки решилась? Уже… на… ногах… – Я и не сомневалась, Фили. – Прошу тебя, откажись. Я знаю, что случится с тобой здесь, но то, что может произойти там… – Предопределено, мой… Ее придавливало к земле понимание, что это прощание с ним, гномом, что опять не дал ей договорить, с ними обоими, и никак иначе, и чем больше фраз она произносила, тем яростнее он улыбался ямочками, не удержав при этом слез, как и зеленые глаза, смотревшие в его серые. – Ради кого идешь на заклание? Ради него? Жертвуешь собой? Существа, что губит? – Фили! – Ты любишь чудовище, которое пожрало твою память, все прошлое, город, родителей, которых зовешь во сне. – Фили это… – … абсурд!!! Пойдем со мной, я… Я хочу помочь тебе, я… смогу… и… я… – он, перейдя с крика на шепот, встретил молчание в налившихся мокрой грустью изумрудах девичьих глаз. – Я не смогу, Фили… быть без него, забыть. Он теперь мой, а я его… Другого пути нет. Ты… простишь? Он опустил глаза, пропав улыбкой ямочек и застыв усами, сжав губы и напугано, но решительно собираясь с духом громким глотком воздуха. – Знаешь, Лиа... Я... А... Да простит меня Махал! Нарочито и крепко обняв, парившую перед ним и такую же ростом с недавних пор, он наскоро и неуклюже попытался поцеловать ее, щекоткой косичек-усов столкнувшись с уголком девичьего рта, обнаружив этим спрятанные и невидимые ей до этого крохотные камни янтаря, вплетенные в них. – Не надо, Фили! Ее губы признательностью в ответ проскочили по пунцовым сырым щекам, краешкам рта с усами-косами, а он, в попытках поймать ее губы своими, прижал их к себе еще сильнее, когда горячие девичьи пальцы остановили гномьи уста и пыл. – Я знаю... Знаю... Прости... Ты напоминаешь мне зелеными глазами о голубых, о прошлом, что научило меня бороться с судьбой. Прости меня. – Это ты меня прости Фили. За все, что было и чего не было. Она застенчиво и игриво улыбнулась ему, вытирая щеки повязками на руках. – Он подслушивает? Слышишь, дракон, ты не представляешь, как тебе повезло с ней. Дорожи и охраняй ее любой ценой, потому что она заплатит за тебя высшую. – Он извиняется и благодарит... и… Не говори ничего Кили пока. – Да уж... Не могу поверить, что все так... Невесомо прикоснувшись к его губам своими, она подарила ему и себе дар молчания в этот последний миг, не продолжать бессмысленную фразу, но лучезарно улыбаться друг другу. – Помни о мотыльке, хранитель Огненного Кольца Нарья. – Никогда... не забуду. Он не отпускал девичьих рук до момента, когда посадил ее на лошадь позади широкоплечего напуганного эльфа и зеленые глаза расстались взглядом с серебряными. Трое эльфийских всадников скакали прочь, и в седле одного из них она наблюдала, как гномий силуэт скрывает золотистая листва клена. – Так трудно уходить. – Я знаю, Мое Сокровище. – Так значит он – наша следующая цель? Но где тут связь? Я не вижу. Не понимаю. – Мне самому не все понятно. Но теперь становится интереснее, почему он показался мне таким подозрительным в помыслах Саурона, почему так не похож на того, что мы видим рядом с женщиной в черном. Носимое им не выковано эльфами или самим Темным Властелином. – Но кем тогда, Смауг? – Им самим. Вот почему Гэндальф в мыслях Саурона называл его Кольцетворцем.