***
Чонгук после обеда заходит в паб, который служит местом сходки отца и его людей. Маленького альфу хорошо знают в пабе, поэтому никто не мешает мальчугану беспрепятственно пройти к двери в углу и спуститься в подвал. В сильно накуренном помещении без окон за круглым столом сидят пятеро альф, в их числе и До. Злость и обеспокоенность мужчин чувствуется даже в воздухе, Чонгук слышит рык их зверей, но здесь его отец, и ему нечего бояться. Чонгук пока не чувствует своего зверя, но отец говорит, что у него он впервые проявил себя в четырнадцать. По словам До, зверь есть в каждом человеке вне зависимости от его пола, но только зверь сильного альфы способен контролировать зверей и других людей. Чонгук каждую ночь слушает себя, но пока ничего не чувствует. — Ты почему не дома? — подходит к мальчишке До. — Я оттуда, — врет Чонгук. Он после смерти папы и так не любил возвращаться домой, а сейчас, когда там живут Илан с сыном, желание вообще на нуле. Чонгук все чаще пропадает на улицах, даже на обед домой не возвращается, ест или у Хосока, или на улице. — Я знаю, что ты был в кафе, — достав из холодильника в углу банку пепси, передает ему альфа. — Сильно испугался? — Ничего я не испугался, — храбрится Чонгук и отпивает из банки. — Я хотел спросить, кто это сделал? — Опять ты любопытничаешь, — ерошит его волосы До, прекрасно зная, что лучше ответить, иначе Чонгук не уйдет. — Если бы мы знали. Внедорожник был без номеров, никто не видел, с какой стороны он въехал, но мы успели отследить, что он скрылся в Ракун. В любом случае, это ничего не значит, он может использовать территорию Ракуна, как транзит. — А за что его убили? — не отстает мальчишка. — Того пацана? — чешет шею альфа. — В том-то и дело, что ни за что. Он просто был братом нашего информатора. Его убили как наказание, ну или предупреждение. — Понятно, — опускает глаза на банку Чонгук и, потоптавшись пару секунд на месте, идет к лестнице. Всю дорогу до склада Чонгук думает о словах отца. Днем, когда они убирали кафе, Чонгуку, измазанному по локоть в чужой крови, было легче, чем сейчас. Днем он считал невинно погибшими троих, а сейчас их четверо. Кто-то просто пришел поесть и больше домой не вернулся, а кто-то несколько раз нажал на спуск и сейчас распивает текилу у себя дома и целует в лоб своих детей. Чонгук за свои одиннадцать видел трупов не меньше, чем живых, и смерть его не напугает. Первый раз это был альфа лет двадцати, его бросили на обочине с простреленной головой. Чонгук, которому тогда было пять лет, несмотря на крики папы, тоже побежал на улицу смотреть. Он никогда не забудет изуродованное лицо именно того парня, хотя после видел и похуже. Год назад в мусорных баках они с Хосоком нашли части тела, которое, сами собрав, похоронили на местном кладбище. Смерть уродлива, и ее тяжело принимать, но еще тяжелее запрещать себе думать о погибшем, которого пусть и видишь впервые. Тяжело не рисовать в голове картины о его семье, о том, о чем он мечтал, чего хотел, знал ли, что больше не увидит рассвета, выходя из дома. Чонгук избавлялся от этих навязчивых мыслей, придумывая жертвам картелей вину. Если кто-то убит — значит, было за что. Так легче дышится. А отец сказал, что альфа, в которого стреляли в кафе, виновен только в том, что приходится братом тому, кто провинился. Снова эти думы, где в своей голове он заставляет оживать каждый из сегодняшних трупов и пишет им историю. Чонгук разводит костер, стелит на деревянный ящик куртку и, опустившись на нее, смотрит на огонь. — Опять с огнем разговариваешь? — проходит на склад и идет сразу к нему Намджун, который отдал Аарона вернувшимся соседям. — Я вижу его лицо, — не сводит глаз с языков пламени Чон. — Дьявола? — усмехается привыкший к разговорам друга с огнем Намджун. — Эль Диабло. Присмотрись, — настаивает Чонгук, кивая на огонь. — Он говорит, что смешает мир с пылью и вознесётся над ним, проткнув твердь небесную дьявольскими рогами, а все мы будем подчиняться ему... — не договорив, отвлекается на шум мальчуган. Железная дверь с грохотом распахивается, и в комнату влетает взбудораженный Хосок. — Там Мо избивают, — кричит мальчуган и, подбежав к железному сундуку в углу, достает из него дубинку. Чонгук и Намджун, вооружившись подручными средствами, срываются за другом. Запыхавшиеся мальчики добегают до соседней улицы и замирают. Плачущий Мо привязан к столбу, а вокруг него ходят гогочущие подростки лет пятнадцати и выкрикивают обидное «Монстр». — Их семеро, нас трое, — говорит Намджун. — Вы берите по два, я возьму троих. — То, что ты старше, не значит, что сильнее, — пытается возразить Чонгук. — Заткнись и присматривай за Хосоком, чтобы его опять не унесло, — отрезает Намджун и бросается в бой. Через двадцать минут после начала драки парни уже лежат на асфальте и плюются кровью, но не сдаются. Намджуна пинают сразу двое, Хосок, которому блокировали ноги и руки, все равно вырывается и дотягивается зубами до уха противника. — Я твое ухо откушу и выплюну, — орет Хосок и почти выполняет угрозу, но подросток, лежащий на нем, со всей силы бьет его по лицу. Хосок сплевывает кровь ему в лицо и клацает зубами, пугая до этого момента уверенного в себе подростка. Чонгук одной рукой придерживает рассеченную бровь, из которой хлещет кровь, а второй продолжает бить по бокам прижавшего его к асфальту альфу. Подростки, услышав шум автомобилей, оставляют своих жертв и разбегаются, а Чонгук сквозь застилающую глаза кровь видит лицо отца. Из-за До в платную больницу принимают всех троих. Хуже всего досталось Чонгуку, и альфе накладывают швы. Всю дорогу до дома До молчит, и Чонгук еле терпит, чтобы не расплакаться. — Отец… — Не говори ничего, — паркует пикап во дворе дома До. — Просто нападая на тех, кто сильнее тебя, думай о том, что рассеченная бровь не максимум, и следующей может быть твоя жизнь. — Они издевались над Мо, — тихо говорит мальчик. — Мне плевать! — кричит на него отец. — Это жизнь, и каждый должен уметь постоять за себя! — А на что тогда друзья? — нахмурившись, смотрит на него Чонгук. — Друзья ведь должны прикрывать спину друг друга. — У тебя нет друзей, ты сам себе друг, хотя в твоем случае ты враг, — усмехается До. — Только семья стоит того, чтобы ради них умереть. — Они моя семья, — бурчит Чонгук и, спрыгнув вниз, идет к себе. Заснуть долго не удается, и когда он уже впадает в дрему, он чувствует запах, которым пахнет только один человек в этом доме, и видит пытающегося взобраться на кровать омежку. — Уже полночь, какого хуя ты не спишь? — севшим голосом спрашивает альфа, у которого нет сил на скандалы. — Я принес бинт, буду тебя лечить, — нагибается над его лицом ребенок. — Это больно? — Юнги, иди к себе, — твердо говорит Чонгук. — Хорошо, — бурчит омежка и сворачивается калачиком рядом. — Юнги, — вздыхает Чонгук и, смирившись, поворачивается на другой бок.***
Чонгук приходит ко второму уроку и сразу же вызывает друзей на задний двор. Мо продолжает благодарить парней за помощь, а они по-одному, притянув его к себе, обнимают. — Мой отец говорит, что убиваться можно только ради семьи, что дружбы не существует, и друг сегодня — завтра твой враг, — смотрит на парней Чон. — Я ему верю, поэтому отныне я считаю вас своей семьей. Когда мы были маленькими и играли у нас во дворе, мы рычали, выли, прекрасно изображали всех зверей, которых только по ящику видели. Мы не думали тогда, что за нами это закрепится и нас будут звать «Зверьми». — Даже директор теперь нас так зовет, — угрюмо говорит Намджун. — А мне нравится, — усмехается Хосок. — Мы ведь банда, пусть нас всерьез не воспринимают и считают детьми, но мы стоим друг за друга, мы как семья, — говорит Чонгук, и парни кивают. — Так давайте будем настоящей семьей, будем всегда вместе и не дадим никому поводов в этом усомниться. — На крови клясться будем? — достает раскладной ножик и задирает рукав толстовки Хосок. — Убери нож, — смеется Чонгук. — Можно обойтись малой кровью. Я вырасту и набью себе на спине лицо, которое вижу в огне. У него есть рога, значит, он зверь. У него есть имя, значит, и меня будут так звать. — Я и так всю жизнь считал вас своей семьей, и я буду носить на своей спине «тигра», — говорит Хосок и ожидающе смотрит на Намджуна. — Я волк, они ведь всех порвут ради стаи, — после раздумий отвечает Намджун. — Я готов. — А я просто чудовище, — потупив взгляд, тихо говорит Мо. — Нет, — восклицает Чонгук, — в тебе сила медведя, ты бы и вчерашних уложил. Но они подло дрались, они напали всемером на одного. — Мне нравятся медведи, — счастливо улыбается Мо. — Ты не урод, я не вижу ожогов на твоем лице, потому что ты мой брат, и те, кто их не видит, — любят тебя, а со всеми остальными нам помогут наши дубинки, — хлопает его по плечу Чонгук. — Значит, семья, — смотрит на сгущающиеся над головой тучи Намджун. — Семья, — кивает Чонгук.Два года спустя.
Вчера Намджуну исполнилось четырнадцать лет. Свой день рождения альфа провел у Хосока. Парни подарили ему новую толстовку с волчьим принтом, а Лэй устроил праздник и накрыл стол. Намджун взял с собой Аарона, который задул свечку на торте с заварным кремом, а потом до самого сна катался на плечах Мо. Намджун стоит у кассы магазинчика, ждет своей очереди, чтобы купить сигареты, и все никак не может избавиться от гнетущей его обиды на папу. Вчера Чинаэ не появился дома, а с утра прошел мимо в ванную с опухшим лицом и даже не поздравил. Намджуну надо бы давно привыкнуть, ведь это продолжается с момента, как погиб отец, но он все равно, как дурак, ждет, что в этом году все поменяется. Он берет пачку дешевых сигарет в мягкой упаковке и протягивая деньги продавцу, замечает топчущегося слева от него малыша-омежку, голова которого даже до прилавка не доходит. — И сколько ты здесь торчишь, малец? — усмехается альфа, расплатившись за покупку. — Мне молоко, пожалуйста, — протягивает руку с купюрой ребенок, и продавец, выхватив деньги, идет за молоком. Ребенок одет в дырявую на локтях джинсовую курточку, штаны на два размера больше перевязаны веревкой, чтобы не спадали, и он, не отрываясь, смотрит на разноцветные конфетки в стеклянной банке на стойке. Ребенок в лохмотьях, грязные спутавшиеся волосы свисают на лоб, но Намджун взгляда увести не может, будто бы из малыша наружу свет валит, своей яркостью альфу очаровывает. У Намджуна нет лишних денег, дела в последнее время совсем плохи, он уже даже курьером для картеля подрабатывать стал, чтобы прокормить себя и Аарона, и надо бы выйти прочь и забыть про худого со впалыми щеками ребенка, на лице которого видны только большие непропорциональные губы, но в груди слева жжет, а на языке горечь чувствуется. — Эй, Чикко, — обращается он к вернувшемуся с молоком продавцу. — Дай ему эти конфеты, положи булочек, колбасу и вон те печенья, — тычет пальцем на полку за стойкой альфа. — Деньги вперед. — Чикко, я заплачу, просто дай ему то, что я сказал, — твердо говорит Намджун. Продавец, который знает, что Намджун расшибется, но заплатит, вытаскивает бумажный пакет и начинает собирать в него заказ. — Это всё мне? — распахнув глаза, смотрит на альфу шокированный ребенок, от которого пахнет топленым молоком. — Тебе, ангелочек, а теперь топай домой, — треплет его волосы Намджун. — Спасибо, — бурчит малыш и, развернувшись, бросается к двери, будто бы боится, что альфа передумает, и продукты отберут. Намджун смотрит ему вслед и усмехается, чувствует, как вся его обида и злость на папу разом улетучиваются. Плевать, что его не поздравил с днем рождения собственный папа, этот малыш сегодня впервые, наверное, вкус конфет узнает. Пак Чимину пять лет, и он живет со старшим братом Амином. Папа омеги бросил их, когда ему был годик. Он просто вышел из дома одним из вечеров и больше не возвращался. Амину четырнадцать лет, он не ходит в школу и работает на шахте по добыче угля. Амин зарабатывает гроши, которых еле хватает на еду. Сегодняшнее утро Чимин запомнит на всю жизнь, точнее, молодого альфу, благодаря которому он сидит на матрасе на полу их лачуги и ест конфеты, поглядывая на колбасу, которую не хочет трогать, пока не вернется с работы брат.