***
Положение на территории только ухудшается, Хьюго поднял арендную плату, и почти все точки теперь принадлежат или его приближенным, или тем несчастным, кто продолжает их удерживать, находясь на грани. Убийств стало больше. После пары стычек с соседними картелями Хьюго держит в ежовых рукавицах население, и дал зеленый свет своим людям. Те, кто не вносит плату своевременно, как первое предупреждение, подвергаются избиению и не ждут второго, зная, что это смерть. Намджун после очередного задания, на которое ходил с людьми Хьюго и вернулся один, получил повышение. Он теперь входит в двадцатку охранников особняка Хьюго и один из тех, кто отвечает за его семью. Это значительно повысило прибыль альфы и, несмотря на его молодой возраст, позволило заработать авторитет у начальства. Сегодня утром Намджун заходит в маленький магазин недалеко от своего бывшего места работы за сигаретами и видит, как один из парней Хьюго пытается выбить у хозяина, которого альфа знает с детства, плату. Намджун кивает знакомому парню, забирает сигареты и, расплатившись, выходит. Альфа останавливается на тротуаре, поглядывая на катающихся на самокатах, смастеренных своими руками, детей, делает одну затяжку и, выбросив сигарету, идёт обратно. — Оставь его, он же сказал, что к концу недели заплатит, — облокачивается о стойку Намджун, внимательно смотря на парня. — Ты в это не лезь! — щетинится тот. — Ему уже давали время. — Но торговля не идет, — плачет мужчина, прячущийся за стойкой, боясь ударов. — Мы вынуждены поднимать цены на товар, чтобы оплачивать аренду, а покупателей нет. У людей нет денег. — Дай ему еще пару дней, — подходит ближе Намджун, и его зверь подбирается, готовясь к атаке. Намджун чувствует, как парень сдерживает агрессию, и понимает, что тот его побаивается. — Сам Хьюго объяснять будешь, где деньги, — убирает за пояс дубинку альфа. — Уверен, в мешках, которые ты ему передашь, он отсутствие пары купюр не заметит, — цокает языком Намджун. — Твое дело, если что, сам отвечаешь, — уходит альфа. — Спасибо, — дрожащим голосом говорит продавец. — Найди деньги, или за ними приду я, — спокойно, без угроз говорит Намджун, а продавец окончательно решает продать всё это время с любовью хранимые часы своего покойного омеги.***
Юнги обожает брата и сильно по нему скучает. Он теперь в одиночестве сидит в его комнате, где делает уроки, и часто там же засыпает, а проснувшись, находит рядом спящего Чонгука. Юнги кажется, что только в ночи, проведенные с братом, он по-настоящему высыпается. Юнги хочет делиться с братом всеми своими достижениями, только его слова воспринимает, как абсолютную правду, и мечтает быть таким же сильным, как он. Юнги с нетерпением ждёт завтра, Кальдрон будет праздновать один из самых больших праздников — День мертвых, и в этом году впервые Чонгук обещал взять омегу с собой на уличные гулянья. Илан весь день готовит еду и печет сладости, которые они положат на могилы усопших. Юнги помогает папе, посыпает сахаром круглый хлеб, который сам отнесёт на могилу папы Чонгука. Ещё вчера Юнги нашёл у себя в комнате большой пакет от брата, до отвала набитый шоколадом в виде гробиков и сахарными «черепами», половину которого он уже опустошил. Завтра с утра папа поможет Юнги нарисовать на его лице череп, и омега уже выбрал ярко-красный костюмчик, который наденет на празднование. Уставший больше от возбуждения в преддверии праздника, чем от помощи папе, Юнги засыпает в десять вечера на диване, а Илан переносит сына в кровать. Утром Юнги просыпается от пения, доносящегося с улицы, и первым делом бежит к окну. Ярко разодетая и поющая толпа под звуки музыки проходит по их улице по направлению к кладбищу. Юнги бросается к себе и, переодевшись, терпеливо ждет, пока папа закончит рисовать на его лице череп. Чонгук, который с утра вышел за цветами, возвращается домой с охапкой оранжевых бархатцев и, взяв под руку брата, вместе с отцом, загруженным пакетами, и Иланом идёт к кладбищу. Обычно серое старое кладбище сейчас напоминает бурлящую огненную лаву из-за оранжевых цветов и гирлянд. Люди украшают могилы, раскладывают прямо на них еду и миски с водой и разговаривают с усопшими. Согласно поверью, именно в этот день в Кальдроне живые могут общаться с мертвыми, угощать их едой и напитками и звать в гости. Чонгук здоровается с папой и, как и всегда, коротко сказав ему, что любит, кладет на могилу один из его стеклянных шаров и любимые чуррос с корицей. Потом альфа помогает отцу разложить сладости на могилах друзей и родственников и идет к могиле отца Намджуна, которую украшает цветами Аарон. Сам Намджун под чутким руководством Лэя чистит сорняки. Лэй уже закончил «общаться» с умершими родными и, послав Хосока за водой, пришел к Намджуну. Илан, боясь, что Юнги в толпе потеряется, от себя омегу не отпускает, и обиженный мальчик не перестает поглядывать в сторону, куда ушел брат, и уже готовится плакать, как Чонгук возвращается и, подхватив его на руки, идет гулять меж могил. — Я тоже умру? — тихо спрашивает Юнги, который смотрит через плечо брата на могилу ребенка. — Нет, — твердо говорит Чонгук, и омега чувствует, как сильно сжимаются вокруг него руки альфы. — Но все ведь умир… — Ты не умрёшь, — говорит Чонгук и, сев на старую скамейку у могилы папы, поворачивает омегу лицом к себе. — Я тебя никому не отдам, даже смерти, — альфа натягивает на пальцы рукав худи и начинает стирать с лица омеги размазавшуюся краску. — Тогда я не буду бояться, — верит каждому его слову Юнги. — Тебе в этой жизни ничего не надо бояться, потому что я с тобой. — А если ты не будешь меня любить? — вдруг спрашивает ребёнок. — Если ты станешь таким же, как тогда, когда мы с папой только приехали. — Ты задаёшь слишком много вопросов, — шутливо кусает его в щеку Чонгук, смеётся над тем, как визжит Юнги, и повторяет это и со второй щекой. — Так ты меня не разлюбишь? — тщательно утирает рукавами щеки омега. — Ты свое не отпустишь, — улыбается Чонгук. — Я никогда тебя не разлюблю, потому что ты после моего папы первый омега, которого я полюбил. Доволен? — Да, — кладет голову на его плечо Юнги. Смеркается, люди понемногу расходятся, оставляют на кладбище одинокую фигуру у могилы, заваленной цветами. Намджун давно отвёл Аарона домой, а сам всё равно вернулся сюда. Только сейчас наедине с отцом он может нормально с ним пообщаться и поделиться всем, что его мучает. Намджун присаживается на кубик у могилы, готовясь к общению с отцом, как внезапно его внимание привлекает снующий между могил мальчуган в натянутой чуть ли не до глаз шапке и изрисованным лицом. — Эй, нельзя воровать еду у мертвых, — кричит подскочивший на ноги альфа, а мальчик, увидев, что его заметили, оставляя лоскутки штанов на колючках и крепче прижимая к груди добытое, уносится в сторону дороги. Намджун долго смотрит вслед убегающей фигурки, но за ним не срывается. «Живым еда нужнее», — грустно улыбается Намджун и возвращается к отцу. Чимин возвращается на кладбище через час. В Кальдроне дети боятся живых, а не мертвых, вот и Чимин считает кладбище одним из мест, где он чувствует себя в безопасности. Он хорошо запомнил место, где стоял Намджун, и двигается прямо туда. Омега осматривается и, убедившись, что на кладбище нет ни одной живой души, подходит к могиле. Чимин аккуратно раскладывает на могиле пирожные и, присев рядом на корточки, изучает надгробие. — Меня зовут Санта Муэрте, это вам от меня, — тихо говорит ребенок. — Я знаю, что нельзя вам дарить то, что я украл с других могил, но у меня пока нет своего. Хотя постойте, — омега шарит в кармане худи, снятого с плеч брата, которое на нем висит, и, достав красную резинку с металлическими вставками, которой собирает себе хвост на макушке, кладет на могилу. — Это от меня. Я люблю ваших сыновей. Просидев еще пару минут у могилы, Чимин поднимается на ноги и идет домой. Намджун, который не успел далеко отойти от кладбища, заметил вошедшего через калитку того самого пацана и пошёл за ним. Альфа сперва подумал, что ребёнок будет осквернять могилу, но, заметив, как он на ней что-то раскладывает, притаился за старой полуразрушенной статуей ангела. Стоило омеге покинуть кладбище, как Намджун вернулся к могиле отца и увидел на ней пирожные, которые они с Аароном не клали. Намджун, который так и не нашел ответов на свои вопросы, уже собирался уходить, как заметил поблескивающую под луной резинку. Альфа взял резинку в руки и, повертев, натянул на запястье.***
Чонгук ночью домой не приходит, и Юнги так и засыпает, его не дождавшись. Утром омега первым делом бежит на чердак и находит кровать брата заправленной. Расстроившийся тем, что альфа дома не ночевал, Юнги отказывается от завтрака и идёт на занятия. Придя в школу, он сразу идет в класс старшего, но его нет на уроке. Юнги злится, что ему уже десять, а мобильный так и не купили, и, просидев два урока, снова идет к классу брата. Юнги узнает Чонгука со спины и, обрадовавшись, что тот в порядке, сразу бежит к нему. Только подойдя ближе, Юнги замечает, что альфа прижимает к стене красивого омегу и что-то шепчет ему на ухо, попеременно целуя в висок. Юнги замирает у стены и не моргая смотрит на с нежностью скользящие по плечу омеги пальцы брата. Юнги тошнит. Возможно, от голода. Надо было послушать папу и позавтракать, иначе он не понимает, почему от одного взгляда на парней у него в желудке образуется огромная дыра и так предательски дрожит челюсть. Юнги, словно очнувшись ото сна, разворачивается с одной единственной мыслью сбежать, но поздно — Чонгук его замечает и нагоняет у лестницы. — Как моя кроха поживает? — тянется альфа к брату, чтобы по привычке поцеловать его в щеку, но омега отступает. — Я не твоя кроха, — насупившись, отвечает Юнги, мечтая уже дойти до столовой внизу и купить хоть пирожок, потому что дыра все больше и к ней теперь добавляются щиплющие глаза. — Моя, конечно, а чья же еще, — усмехается альфа. — Твоя кроха у стены стоит, — смотрит в сторону коридора Юнги. — Нет, у меня только одна кроха, — больше не пытается его поймать Чонгук. — Это я сейчас маленький, поэтому кроха, а когда я вырасту, я буду… — Крохой, — подмигивает Чонгук и сразу обнимает омегу. — Ну хорошо, не обижайся. — Ты придешь домой? — бурчит ему в плечо Юнги. — Приду. Пирожок Юнги не помогает. Омега решает, что он заболел, и, попросив учителя вызвать охрану, отпросившись с последнего урока, уезжает домой. — Пап, а я когда вырасту, буду красивым? — пьет молоко с медом на кухне Юнги, пока Илан варит ему средство от простуды из листьев агавы. — Ты уже красивый, — смеется Илан. — Нет, я некрасивый, — кусает губы омега. — Я хочу быть таким же красивым, как Сеси из старшего класса или Луи. — Я не знаю, кто они, но я твердо знаю, что ты красивый, — подходит к столу Илан и заговорщически улыбается. — Тебе нравится какой-то мальчик? — Нет, — заливается краской омега и, схватив стакан, встает из-за стола. — Это нормально, ты можешь мне рассказать, — хохочет Илан и отвлекается на открывшуюся входную дверь. — Ты заболел? — влетает на кухню обеспокоенный Чонгук. — Почему ты ушёл с уроков? — Никто мне не нравится! — выпаливает омега папе и, пройдя мимо брата, бежит к себе. Чонгук, нахмурившись, прослеживает за ним взглядом, а помрачневший Илан решает поговорить вечером с мужем.***
Сегодня один из редких в последнее время вечеров, когда друзья проводят время вместе. Они сидят в гостиной Хосока после сытного ужина Лэя, а сам омега готовит десерт на кухне. Лэй без радости принял новость о том, что сын в картеле, но сильно не удивлялся и сцен сыну не устраивал. Выбора у молодежи в Кальдроне особого и нет. Хосок, в отличие от Чонгука, отказался контролировать своего зверя. Альфа заявил, что полностью ему доверяет и будет слушать его чутье. Пусть Намджун и пытается заставить Хосока взять бразды правления в свои руки, Хосок пока не сдается. — Хьюго свою территорию контролирует только террором и то с трудом, мне кажется, он о расширении думает, — говорит играющим в карты парням Намджун. — Куда нам расширяться, если мы то, что имеем, удержать не можем, — качает головой Чонгук. — Я на днях в Ракун ездил, их парни ходят с новейшим оружием, — у Мо, как и всегда, при разговорах об оружии глаза загораются. — Долго так продолжаться не будет, — проигрывает Хосок и тянется за лимонадом. — Нас всех порежут, но вы не беспокойтесь, у вас есть я, всех на фарш пущу. — Остынь, — усмехается Чонгук. — Никто нас не порежет. Теперь у моих целей есть лицо. Я хочу лучший мир для Юнги, хочу ему прекрасное будущее, поэтому умирать не планирую. — Каждый ребёнок в этой дыре его заслуживает, — твердо говорит Намджун, поглядывая на резинку, обвивающую его запястье. — Однозначно, — повторяют за ним Хосок и Мо. — Я рад, что ты в итоге принял брата, и вы поладили, — обращается Намджун к Чону. — Это всё произошло неожиданно, — ерошит волосы Чонгук. — Но я считаю его самым близким мне, даже ближе отца. Я люблю этого мальчугана и не хочу, чтобы он видел то, что видим мы. Пока у него на руке есть метка картеля, и она его спасает, но я не хочу, чтобы безопасность омеги определяла сраная метка. Я хочу, чтобы наши папы, братья могли спокойно передвигаться по улицам, не боясь быть похищенными или убитыми. В книгах, которые я читаю, за каждым гражданином признается право на личную неприкосновенность. Почему в нашем мире её должна определять какая-то метка? — Ты бы поменьше сказки читал, — кривит рот Мо и получает подзатыльник от Хосока. — Отбери у человека его веру, и что от него останется? — зло спрашивает его Хосок. — За какие мои грехи мой брат психопат-романтик-философ? — хохочет Намджун. — Я вообще-то тоже книжки читаю, — опускает глаза Хосок. — Да ладно? — выгибает бровь Намджун. — Ну, пока страницы вырываю и в огонь бросаю, я успеваю что-то прочесть. — А ты Юнги как брата любишь? — Мо получает второй подзатыльник за вечер в этот раз от Намджуна. — Ну да, — не думая, отвечает Чонгук. — А вдруг нет? — рискует получить третий Мо. — Ты охренел, он ребёнок, — нахмурившись, смотрит на него Чон. — Сегодня да, но завтра он вырастет в прекрасного омегу. Сейчас из-за него ты в школу прёшься, а потом что, под ноги цветы бросать будешь? — не отступает Мо и сразу лезет под стол, забыв, что Хосок плохо реагирует на слово «цветы». Хосока перехватывает вошедший в гостиную Лэй и отправляет мыть посуду. — Я не знаю, что будет завтра, — возвращается к разговору Чонгук, помогая Лэю убирать стол для десерта. — Но сегодня он моя кроха, и я хочу беречь его и дарить самое лучшее. Намджун меня поймет, у тебя же Аарон. — Понимаю, — кивает Намджун.***
Юнги, который, делая уроки, так и засыпает у себя за столом, просыпается среди ночи и, выпив воды, плетётся к брату, чтобы доспать у него. Чонгук недавно пришёл домой и, только что приняв душ, вернулся к себе. Альфа в одних спортивных штанах сушит полотенцем волосы, как, услышав открывшуюся дверь, оборачивается на нее. — Юнги, опять не стучишь, — усмехается Чонгук, смотря на сонного омегу, который идет прямо к кровати брата, планируя сразу же на нее завалиться. — Ты так поздно, — зевает Юнги и внезапно цепляется взглядом за тату на боку брата прямо под левой стороной груди. — Татуировка! — визжит младший. — У тебя есть татуировка, — подбегает к старшему омега, намереваясь ее рассмотреть, но, не понятно от чего, всполохнувшийся Чонгук хватает его за плечи и выпроваживает за дверь. — Я никому не скажу, пожалуйста, дай посмотреть, — ноет омежка, схватившись за косяк двери, не давая брату ее закрыть, но альфа его выталкивает и захлопывает дверь. Чонгук сразу идет к шкафу и, достав футболку, натягивает на себя. Через пять минут Юнги сидит по-турецки на кровати брата и ожидающе смотрит на него. — Почему не показал? — Она ещё не готова, и вообще, не твое дело, — пытается уйти от разговора о тату, которой уже месяц, Чонгук. — Вредина, — бурчит Юнги и заваливается на бок, готовясь спать. — Дуй к себе. — Ну пожалуйста, у тебя хорошо, — притягивает к себе подушку омега и обнимает. — Сегодня я буду много разговаривать по телефону, и ты не сможешь уснуть, — настаивает альфа, щекоча голые пятки брата. — С тем омегой из школы? — присев на кровати, обиженно смотрит на него Юнги. — Не твоё дело. Расстроенный Юнги сползает с кровати и плетётся к двери. Утром, соврав папе, что идёт мыть руки, Юнги пробирается в комнату брата и, обрадовавшись, что тот спит, на цыпочках подходит к его постели. Юнги аккуратно задирает футболку спящего альфы и в удивлении смотрит на собственное имя, красивым шрифтом выведенное на нем.Спустя три года
До сидит на диване с бутылкой пива и поглядывает на играющего в одиночестве в дженгу Юнги. Омеге уже тринадцать лет, но он так ни с кем в школе не подружился, не ходит в гости и к себе никого не приглашает. Целыми днями он или делает уроки, или читает книги, или играет в дженгу. Илан накрывает на стол на кухне, когда его мобильный, в котором до этого копался сын, начинает звенеть. До просит Юнги отнести телефон папе и ложится на бок. Через двадцать минут в гостиную заходит заплаканный Илан, который кофтой утирает глаза. До подскакивает с места и подбегает к мужу. — Что случилось? — обеспокоенно спрашивает альфа. — Отец позвонил, — опускается в кресло Илан. — С ним что-то случилось? — Нет, я просто растрогался, — успокаивает мужа омега. — Юнги, иди кушать, я положил тебе еду. Омега, башня которого рухнула, плетётся на кухню. — Впервые за столько лет он позвонил мне, — рассказывает Илан. — Это невероятно, я не могу слов найти. Он сказал, что скучает, что хочет увидеть внука. — Мои двери для него всегда открыты, — садится обратно на диван До. — Он приглашает нас к себе погостить. Меня и Юнги. — Илан, пусть он сам приезжает сюда, — нахмурившись, говорит альфа. — Что плохого в том, что мы поедем к нему и побудем там пару дней? — не понимает омега. — Юнги наконец-то увидит нормальные условия, поживет в хорошем доме и заново познакомится с дедушкой. — Мы плохо расстались с твоим отцом, у нас с Обрадо сейчас проблемы, я не хочу вас туда отпускать. Не сейчас, во всяком случае, — твердо говорит До. — Юнги и здесь неплохо живёт. — Ты привык так жить с рождения! — со злостью говорит омега. — Но я видел другую жизнь и хочу, чтобы мой сын тоже её увидел! Я всё равно поеду, — встает на ноги Илан. — Пока наши отношения с Обрадо не нормализуются, ты никуда не поедешь. Прости, — спокойно отвечает До и тянется за пультом.***
Когда Чонгук приходит к себе, то Юнги уже в его комнате сидит на кровати с миской фруктов и листает книгу. — Я тебя ждал, — заявляет омега, следя за тем, как снимает с себя кожанку брат. — Что-то случилось? — альфа подходит к кровати и, нагнувшись, целует его в лоб. — Дедушка звонил. Чонгук непонимающе смотрит на брата. — У меня есть дедушка, которого я плохо помню, и он звонил и звал в гости. Папа говорит, мы поедем погостить, — рассказывает Юнги. — В Обрадо? — Чонгук чувствует, как рычит зверь внутри, и сам чуть ли к нему не присоединяется. — Ну да. — Отец такого не допустит, — садится на кровать альфа. — Я думал поделиться радостью, а ты почему-то злой, — убирает в сторону миску омега и подползает к брату. — Какая нахуй радость! — подскакивает на ноги Чонгук, которого даже от мысли, что Юнги может куда-то уехать, колотит. — Не ругайся, — бурчит омега, обнимая подушку. — Я не пущу тебя в Обрадо, да еще на несколько дней, — твёрдо говорит альфа. — Но я же вернусь… — Не пущу! — по новой вскипает Чонгук, сам удивляясь тому, насколько, оказывается, он зависим от присутствия омеги в своей жизни, иначе как объяснить эту проснувшуюся в нём злость, стоило Юнги начать разговор про отъезд. — Я никогда нигде не был, — тихо говорит Юнги и сползает с кровати, намереваясь идти к себе. — Я покажу тебе весь мир, — перехватывает его Чонгук и сажает на постель. — Почему ты не отпускаешь меня? — обиженно смотрит на сидящего на полу у кровати брата. — Потому что я не могу без тебя и дня, — кладет голову на его колени Чонгук. — Я должен тебя видеть раз в день. Если я тебя не вижу, то будто дня и не было. — Хорошо, я не уеду, — после минутной паузы говорит Юнги и двигается, чтобы альфа лёг рядом. Утром Юнги просыпается от голоса нависшего над головой отца и видит спорящего с ним Чонгука. — Наконец-то проснулся, дуй к себе, — зло говорит До сонному омеге. — Больше чтобы я не видел, что ты спишь у него. — Отец, отстань от него, — рычит Чонгук, не выпуская Юнги из объятий. — Это ты должен был запретить ему приходить! — кричит До, пока Юнги, выбравшись из рук брата, сползает с кровати на пол. — Он омега, ты альфа, и вы уже не дети, чтобы спать в одной кровати! — Он мой брат! — подскакивает на ноги разъяренный Чонгук. Зверь отца давит на его волю, пытается удержать слетающего с катушек парня, и Чонгук отпускает своего, заставляя До в удивлении отшатнуться назад. — Братья спят отдельно, у него своя комната, — уже спокойнее говорит альфа, видя, как наливаются кровью глаза сына. — Ты не можешь запретить мне быть с ним, — наступает Чонгук, чувствуя нарастающий шум в ушах. Впервые за девятнадцать лет его зверь так сильно беснуется, альфа еле сдерживается, чтобы не наброситься на мужчину. От давящей силы отца у Чонгука будто сейчас лопнут перепонки, но он все равно идёт напролом, из последних сил удерживает стену, не позволяя ему подавить его волю. Юнги у него забрать нереально, и именно в эти минуты, чувствуя, как гнутся его кости и как отдаёт привкусом кипящей крови на языке, Чонгук это понимает. Он отвлекается от защиты и, схватив руками голову, оседает на пол. До моментально перестает давить и на всякий случай отходит к двери. Только сейчас впервые за всю свою жизнь Чонгук слышит его голос в голове, слышит три буквы, складывающиеся в одно единственное слово, набатом бьющее по вискам: «Мой». Юнги, который так и остался у двери, парализованный силой зверя брата, не выпускающего его из комнаты, одними губами просит Чонгука его отпустить. — Чонгук, — аккуратно подходит к сыну До и опускается рядом. — Завтра у него начнется течка здесь же, в твоей кровати, и ты забудешь, что он твой брат. Ты ведь взрослый и омег у тебя уже было немало. Неужели я должен был тебе это объяснять? Чонгук поднимает глаза на хлопок двери и видит, что там, где до этого стоял Юнги, пусто. Омега бежит вниз в ванную, запирает дверь изнутри и, открыв воду, срывается на рыдания. Илан колотит дверь, требуя сына её открыть, но сидящий на кафельном полу и размазывающий слезы по лицу Юнги даже не двигается. Юнги тайно влюблен в своего брата уже как три года, и об этом знает только исписанная его именем толстая тетрадь в запирающемся ящичке в комоде, которую омега сам обклеивает блестящими сердечками и в которую каждый день пишет про время, проведенное с Чонгуком. Юнги знает, что влюбляться в брата нельзя и его никто не поймет, даже сам Чонгук, но его чувства к нему с каждым днем только растут, а бороться с ними у омеги не хватает сил. Больно от мысли, что ему запретили спать с тем, с кем ему снятся самые сладкие сны. Больно, что теперь долгими холодными ночами Юнги не будет утыкаться носом в мощную грудь и вдыхать так горячо любимый запах грозы. Но больнее всего, что у Чонгука были омеги. Юнги в свои тринадцать даже мысли такой не допускал, а Чонгук о таком и думать не позволял. От него никогда никем не пахло, он никогда никого не приводил, ничьё имя не употреблял, и Юнги не знал, что его это так сильно может ударить. Там, за порогом дома, у его брата своя жизнь, и когда-нибудь наступит день, когда он приведёт в этот дом омегу, но если Юнги от одного упоминания о других больно, что же будет тогда. Он продолжает рыдать навзрыд, задыхается от слёз и неправильных чувств и не реагирует на бьющего уже чем-то тяжелым дверь папу. Юнги запутался, ему очень плохо, его зверёк впервые поднимает голову и, скуля, забивается в угол, такой же потерянный и непонятый никем, даже своим хозяином. Треск, и дверь отлетает в сторону. Илан отбрасывает на пол табуретку и притягивает Юнги к себе. — Не нужно плакать, это пройдёт, — поглаживает он по голове сына. — Это ты сделал? — поднимает глаза на папу омега. — Ты послал отца? — Я думаю о тебе и твоём будущем, — утирает его слёзы Илан. — Я хочу для тебя всего самого лучшего, и пусть сейчас ты будешь меня ненавидеть, потом ты скажешь мне спасибо. — А если не скажу? — отталкивает его Юнги. — Ты не можешь забрать у меня Чонгука. Никто не может забрать у меня Чонгука, — опираясь о ванну, встает на ноги омега и, утирая слёзы, идёт на выход. Двигаясь по коридору, он видит стоящего у двери в гостиную Чонгука, но молча проходит к себе. — Юнги, пожалуйста, не плачь, — прислоняется лбом к его двери альфа. — Я клянусь тебе, что даже если против меня пойдет объединенная армия всех территорий, тебя у меня никто не заберёт. Я тебя никому не отдам. Чонгук слышит щелчок и, поняв, что Юнги запер дверь, пару минут, как сорвавшийся с цепи зверь, мечется по коридору, а потом, пробив рукой дверь на кухню, идет к машине. Юнги так и сидит на полу за дверью, обнимая свои колени, и одними губами повторяет клятву, данную ему братом.***
Чимин, которому совсем недавно исполнилось одиннадцать, почти неделю не выходит из дома. Возвращаясь домой после школы, омега заметил, как за ним следят, и рассказал об этом Амину. Брат запретил покидать пределы дома, пока не добудет ему метку. Амин убежден, что он сам похитителям неинтересен, метку не носит, и сколько бы Чимин ни просил его попробовать её для себя выбить у своего альфы из картеля, омега отказывается. Амин за двадцать лет ни разу не подвергался похищению, поэтому не парится, и целью считает метку для Чимина, который, несмотря на такой ранний возраст, уже привлекает своей внешностью ненужное внимание. Чимин скучает по школе, особенно по общению с Аароном. Аарон тоже скучает, беспокоится, что омега заболел, но уговорить Намджуна пойти к нему в гости не может. Когда спустя неделю у Амина с меткой не получается, то Чимин, не выдержав заточения, все-таки после ухода брата на работу бежит в школу. Омега сильно соскучился по другу и больше давящих на него стен не выдерживает. Счастью Аарона нет предела, альфа на радостях угощает Чимина чуррос, а узнав про метку, сильно расстраивается. Аарон просит Чимина не приходить в школу, обещает, что постарается сам к нему заходить, и решает поговорить с братом. — Чего ты нос повесил? Опять твой Чимини не пришёл в школу? — кладёт в тарелку загрустившему брату еду уже как час возящийся на кухне Намджун. — Он пришёл, — даже не тянется за приборами младший. — Так прекрасно же, радуйся, — не понимает его Намджун. — Но больше не придёт. — Почему? — садится за стол и сам альфа. — Чимини очень красивый, — бурчит мальчик. Намджун перестаёт есть и отводит взгляд. — Его ведь продадут? — смотрит на брата Аарон. Намджун молча кивает. — Он мой друг, когда я вырасту, я на нём женюсь. — Ты слишком мал, чтобы думать о таком, — отодвигает от себя тарелку старший, у которого пропал аппетит. — Ты ведь можешь ему помочь? — двигается ближе Аарон. — Мне для этого надо просить, и то не факт, что мне не откажут, — Намджун, будучи не в силах сидеть напротив ребенка, который думает, что его брат всё может, решает помыть посуду. — Пожалуйста, у него нет никого, кроме брата, а тот не может ничем помочь, — не сдаётся младший. — Аарон, мы не можем помочь всем омегам этого города, — альфа стоит к нему спиной и рад, что брат не видит ярость, исказившую его лицо. Аарону одиннадцать лет, его другу столько же, но только то, что он омега, у которого нет защиты, может превратить этого ребенка в живой товар на рынке. Намджун, который должен бы уже давно привыкнуть к такому исходу для большинства омег Кальдрона, каждый раз злится по новой, и злость эта большей частью на свою беспомощность. — Но это не просто омега, он мой друг! — подбегает к нему Аарон. — Обещаю, я никогда не буду у тебя ничего просить, пожалуйста, пусть у Чимини будет метка. — Мне нужно поговорить с Хьюго, а потом с братом твоего Чимини, а ты поужинай и дуй спать, — отбрасывает в сторону салфетку альфа и чуть не валится с ног из-за прыгнувшего на него счастливого мальчугана. Намджун готов ради Аарона на всё, но это не главная причина, почему он, наплевав на все условия, отправился к Хьюго просить за чужого мальчугана. Намджун никогда никого не спасал, и это первый раз, когда у него есть шанс помочь хоть одному омеге. Отец любил говорить, что всем всё равно не помочь, можно и не начинать. Намджун старается думать, что помощь одному человеку уже большое дело. Ему приходится соврать Хьюго, что Чимин член семьи, пусть и будущий. Хьюго, как ни странно, даёт согласие сразу. Он не хочет терять хорошего работника, в котором видит огромный потенциал, и делает альфе одолжение. Намджун встречается с Амином в их доме, Чимин из своей комнатки так и не выходит. Чимин получает метку утром следующего дня и, вернувшись на занятия, долго благодарит Аарона.***
Намджун возвращается домой за полночь и в удивлении смотрит на лежащего на диване Чинаэ, в обнимку с которым спит Аарон. Альфа осторожно, чтобы не разбудить их, проходит на кухню и, выпив воды, ищет плед, чтобы накрыть спящих. Когда Намджун возвращается в гостиную, то Аарон сонно потягивается и, присев на диване, смотрит на брата. — Папа пришёл вечером, — встаёт на ноги мальчик, — сказал, что останется, и уснул. Я проголодался, — босоногим шлепает на кухню Аарон, а Намджун, нахмурившись, смотрит на спящего омегу. Стоит мальчику выйти из комнаты, Намджун садится на его место и, приблизившись к лицу папы, ещё больше хмурится. Альфа проверяет пульс мужчины и убеждается в своих подозрениях. Омега мертв. Тот, кто при жизни не появлялся дома, умереть решил среди семьи. Намджун, подавив чуть не вырвавшийся наружу от осознания всхлип, прикрывает лицо руками и не реагирует на вернувшегося брата. — Что-то случилось? — испуганно спрашивает мальчик. — Папа умер, — тихо говорит альфа и тянется за мобильным, чтобы позвонить Лэю. Истощенное наркотиками и алкоголем сердце омеги не выдержало. Чинаэ хоронят пасмурным утром на городском кладбище в паре метров от погибшего мужа. Намджун накрывает его могилу цветами и не сдерживает данное омеге слово. Альфа беззвучно плачет у могилы в окружении друзей, а Лэй забирает Аарона к себе на пару дней. — Я думал, что ненавижу его, — говорит сидящим вокруг прямо на мокрой от росы траве у могилы друзьям Намджун. — Я и не люблю его. Но я так хотел, чтобы он нормально пожил, хотел столького добиться, положить его на лечение, показать, что можно по-другому. — Тебе больно? — осторожно спрашивает его Мо. — Нет, мне обидно. И страшно, — раздражённо чешет лицо, пытаясь прогнать слёзы, альфа. — Обидно, что всё могло бы быть по-другому, а страшно, что вдруг и мы так закончим, вдруг, я в один день проснусь, понимая тщетность своей борьбы, и сдамся, найду отраду в алкоголе или порошке, и так и умру тихо на диване в дыре, которую называю домом. — Всё ведь от нас самих зависит, — обнимает его за плечи Чонгук. — Я не думаю, что он выбирал эту жизнь, это она его выбрала, — с треснутой улыбкой смотрит на покрытый разноцветными цветами бугорок Намджун. — Мы будем сильными ради тех, кто остался. Пока хоть один из нас и из наших семей ходит по этой земле, нам есть, ради кого бороться. Мы не сдадимся, — пытается приободрить его Хосок. — Я устал быть добрым и всем помогать, устал, потому что взамен получаю одно зло, — поднимается на ноги Намджун. — Позавчера я помог чужому мне омеге, которого вряд ли когда-то увижу, а сегодня я хороню родного, которого я не спас. Где справедливость? Почему такие мрази, как Хьюго, которые лишают родителей их детей, живут припеваючи, а я, кто готов последний кусок хлеба отдать проходимцу, вечно получаю по лицу? — Намджун… — сильно сжимает его предплечье Чонгук. — Может, так и надо жить? Может, и нам надо быть такими, как Хьюго? — пристально смотрит в глаза друга. Парни молча опускают глаза, уставившись на свежую землю, накрывшую собой усопшего. Каждая новая смерть, любой инцидент, событие — оставляют глубокий опечаток не только в мыслях, но и меняют характер, подтачивают, заставляют заново задуматься о приоритетах и определяют будущее. Не меняется только одно: они вместе смеялись вчера вечером, сегодня вместе плачут, и пока это неизменно — у них есть шанс.