***
Автомобиль Хьюго в хвосте направляющегося к «ничейной» земле кортежа, и альфа приказывает шофёру остановиться, не доезжая. До по рации докладывают, что товар он заберёт без босса, альфа долго не спорит, хотя не особо понимает, почему Хьюго развернулся. До вместе со своими людьми заезжает на брошенный завод, где их уже должны ждать продавцы. Стоит подъехать ближе, как сперва До замечает пятна на полу, а потом и тела тех, с кем на встречу приехал. До приказывает своим немедленно разворачиваться, но автомобили всё равно попадают под град пуль, и в течение двадцати минут на заводе не утихает перестрелка. До, так и не дождавшись подмоги от Хьюго, с трудом выбирается оттуда, потеряв при этом большую часть своих людей, и приказывает гнать к границе, где их должен ждать босс. — Засада. Нас уже ждали, — зажимает рану на плече До, стоя напротив прислонившегося к капоту автомобиля Хьюго. — Это был другой картель, я не успел понять какой, а если бы ты не забрал большую часть людей и не уехал, мы бы могли взять кого-то и допросить. — Зачем? — внимательно смотрит на него Хьюго. — Я прекрасно знаю, какой это был картель, так же, как и ты. — О чем ты говоришь? — не понимая, смотрит на него До. — О том, что ты предатель. До видит, как люди Хьюго окружают его, пресекая пути побега, но он и не собирался бежать. — Ты понимаешь, что ты несёшь? — багровеет До, который от ярости даже о ране забыл. — Мои люди в Обрадо работают не хуже, чем люди их главы здесь, — кривит рот Хьюго. — Ты предупредил их о передаче на «ничейной» земле, которая идеальное место, чтобы тихо убрать меня, только ты не учёл, что я об этом узнаю и не поеду. — Это полный бред, если бы это была правда, то я бы не сунулся в самое пекло, узнав, что ты остался здесь, — восклицает До, пораженный словами босса. — И тогда бы точно себя спалил, но ты ведь вернулся, тебя не убили, — хмыкает Хьюго. — А знаешь, почему ты выжил? Они не убили будущего главу Амахо, потому что именно ты должен был стать им по договоренности. Абель и его босс давно пытаются присоединить к себе Амахо, и ты прекрасно подходишь на роль их марионетки. — Меня подставили, — делает шаг вперед и замирает под дулом пистолета Хьюго До. — Я бы никогда не предал картель. — Никто не знал о месте и времени сделки, кроме тебя, более того, у меня есть распечатка твоих звонков. Ты предал меня и отвечать за это будет вся твоя семья, — тычет дулом ему в грудь альфа. — Мне давно стоило бы расправиться с твоим омегой, учитывая, чей он сын, — Хьюго спускает курок, не дав До сказать последнее слово, и альфа падает на пол, скошенный пулей. В угасающем сознании До продолжает мигать «не трогай мою семью», пока окончательно не меркнет, погружая его в вечную темноту.***
Илан помогает Юнги с макетом для школы, когда слышит шум со двора. Он идёт к двери, и через минуту оставшийся в комнате Юнги бежит в коридор на крик папы. Испугавшийся омега, не понимая, смотрит на сидящего на полу Илана и двух альф картеля на пороге. — Что случилось? — спрашивает Юнги, пытаясь поднять с пола воющего омегу. — Он умер, До умер, — причитает Илан, а Юнги, отказываясь в это верить, в шоке смотрит на альф. — Вам нужно поехать с нами в морг, — говорит один из мужчин, и только тогда в заблокированное воспринимать реальность сознание омеги просачивается чудовищная новость. Юнги всхлипывает и, обняв сидящего на полу папу, срывается на громкие рыдания. Убитых горем омег сажают в автомобиль и увозят в морг больницы. Юнги видит всё смазано, не даёт себе отчета, куда идёт, не слушает, что ему говорят, он продолжает зажимать в руке мобильный, но сил позвонить брату не находит. Юнги никогда не найдёт сил на такое, пусть лучше этим человеком будет кто-то другой, Чонгук о смерти отца от Юнги не узнает. Лицо До прикрыто, но Илан сразу узнаёт мужа по тонкому кольцу на безымянном пальце и, подойдя к лежащему на металлическом столе альфе, обнимает холодное тело. Персонал и охрана оставляют омег попрощаться с До, но Юнги не находит в себе силы отлипнуть от стены у двери и подойти к отцу. Он так и стоит там прибитый к бетону и захлебывается слезами. До любил Юнги, и омега это чувствовал. Юнги не помнит своего настоящего отца и не спрашивает у папы, зная, насколько ему неприятны эти воспоминания. Для Юнги До лучший отец из всех, потому что альфа всегда с теплотой и нежностью относился к нему, баловал его и защищал от Чонгука, который первое время его обижал. Омега любит его запах и отказывается верить, что перестанет теперь его чувствовать и лишится вечеров, когда До, сидя на диване, смотрел телевизор, а Юнги мог доставать его любыми вопросами, на которые альфа терпеливо отвечал. — Я виноват, — хрипит Илан, поглаживая темные волосы мужа. — Я хотел, чтобы ты стал новым правителем, я попросил отца помочь, потому что ты упертый, и потерял тебя. Это я должен был умереть. — Что ты такое говоришь? — слова, с трудом пробивая вакуум, в котором Юнги запер себя со своей болью, доходят до него. — Папа, что ты говоришь? — Я убил своего мужа, — всхлипывает Илан и, цепляясь за стол, садится на кафельный пол. — Я отправил его на смерть. Я сказал отцу про эту встречу, и должны были убить Хьюго, но убили До. — Неправда, — с трудом доходит до него Юнги, стараясь не смотреть на До, в котором он видит черты своего любимого. Юнги будто переживает страшное дежавю, где он стоит в такой же холодной комнате, а на металлическом столе лежит его альфа, смоляные волосы которого прилипли ко лбу. Это всего лишь игра его воспаленного сознания, но страх парализует омегу, и он еле успевает ухватиться за кончик стола, чтобы не упасть. Именно в этот момент Юнги понимает, что он может пережить абсолютно всё, даже смерть отца, убитого выстрелом в сердце, но смерть Чонгука не переживет. Юнги осознает, что если бы можно было выбрать снова, то он выбрал бы никогда не встречать Чонгука, не влюбляться в него, не чувствовать биение его сердца, ведь если когда-нибудь оно остановится, то остановится и сердце омеги. Омега с трудом прогоняет кошмарные мысли и вновь смотрит на папу: — Умоляю, скажи, что ты лжёшь. — Но это правда, Юнги, — поднимает на него заплаканные глаза Илан, который продолжает зажимать в руке ладонь мужа. — Я убил его.***
Чонгук разговаривает с друзьями у кафе, когда туда приезжают парни картеля. Альфа по привычке кивает своим в знак приветствия, но они, смерив его презрительным взглядом, проходят мимо. — Я не понял, — разминает шею Хосок, готовясь научить парней манерам, и идёт к ним. — У вас язык отсох не здороваться? — сильно толкает в грудь одного из них. — Он сын предателя, — указывает на Чонгука альфа, и Хосок не успевает сломать ему челюсть, как Чонгук ломает ему нос. — Что ты, мразь, сказал? — поднимает его с асфальта за шкирку Чонгук и встряхивает. — Твой отец предал картель, он доложил Обрадо о передаче, хотел смерти Хьюго, и сдох, как собака, — пытается остановить кровь альфа, к которому подбегают дружки, но в драку не лезут, не решаясь напасть на «зверей». Чонгук, нахмурившись, смотрит на парня пару секунд, прокручивая в голове его слова, а потом чувствует руки Намджуна, сомкнувшиеся вокруг себя. — Что он говорит? — растерянно поворачивается к как и он ничего не понимающим друзьям Чонгук, а потом, с силой оттолкнув Намджуна, бежит к автомобилю. Друзья срываются за ним следом. По дороге Чонгук подряд набирает отца, но тот не отвечает. Альфа чувствует, как паника просачивается в каждую клетку организма, но продолжает сжимать в руках руль и давит на газ. Только заехав на свою улицу, он понимает, что парни были правы — отец мёртв. Двор дома полон людей, Чонгук с трудом протискивается внутрь и, залетев в гостиную, замирает на пороге, отказываясь верить, что это бездыханное тело его отца лежит посередине комнаты. Дом напоминает обитель скорби, с округи стекаются соседи, а убитый горем Илан продолжает обнимать труп мужа, которого только недавно привезли из больницы. Илан будто за пару часов постарел, он растрепан, зареван, его исцарапанные руки продолжают гладить погибшего мужа, а израненное сердце никак не хочет смириться с потерей. Увидев Чонгука, Юнги порывается броситься к брату, но альфа ничего не видит, он прямиком проходит к отцу и падает на колени рядом с ним. — Отец, — берёт его руку в свою Чонгук. — Отец… — повторяет и лижет сухие губы, не находя слов. — Ты же обещал быть осторожным. Юнги, слушая его голос, заливается по новой, ему больно, он любил До, но он и представить не может, как больно Чонгуку. Намджун, Хосок и Мо стоят у двери, не пуская никого внутрь. — Отец, — продолжает шептать Чонгук, у которого лицо изуродовано гримасой боли, — не оставляй меня, я пока не готов, я никогда не буду готов, — всхлипывает альфа. — Они говорят, ты предал картель, но это ложь. Ты не предатель, ты бы не смог, сколько мы с тобой из-за этого ругались, но ты поклонялся одному Богу — Хьюго. Я уверен, что ты не виноват, и я клянусь тебе, я найду тех, кто тебя подставил. Клянусь, я порублю их на куски и отбелю твоё имя. Чонгук говорит, а Юнги видит, как порывается рассказать ему Илан, и сильно жмет руку папы, не давая ему открыть рот. Юнги страшно, он слышит клятву Чонгука, видит в его глазах помимо боли и ярость и чувствует, как трясется внутри его зверек. Намджун подходит к омегам и просит оставить сына с отцом наедине, он не хочет, чтобы они видели, как на друге по одному мелкие-крупные раны вскрываются, как сидит, вроде, здоров, а присмотришься, ни одного живого места. Илан, опираясь о руку Намджуна, проходит на кухню, Юнги топчется пару секунд у гипнотизирующего тело взглядом брата, но, так и не найдя смелости что-то сказать, следует за папой. В коридоре он сталкивается с закончившим разговаривать по телефону Сайко и просит рассказать ему, что произошло. — Это всё бред, только не верь этому, — говорит Хосок. — До не предатель, но они говорят, он передал Обрадо о месте и времени встречи, он лично звонил Абелю, может, даже напрямую их главному. Мутно всё. Юнги, послушав Хосока, проходит на кухню и, закрыв за собой дверь, наливает папе воды. — Папа, прошу тебя, не говори Чонгуку, — тихо молит омега. — Ты совершил чудовищный поступок, ты лишил себя мужа, а меня с Чонгуком отца, но я всё равно не готов терять тебя. Чонгук может, он и так тебя никогда не любил, а сейчас он, ослеплённый яростью и болью, разорвет тебя на куски и меня тоже, — шумно сглатывает омега. — Я тоже виноват. Я звонил с телефона отца дедушке. — Отец обещал, что они убьют Хьюго, а До не тронут, что До станет новым главой, — дрожащей рукой тянется за стаканом Илан. — Я поверил, что всё получится, а Хьюго оказался умнее даже моего отца. Это начало конца. Нас тоже убьют. В картелях предательство не прощают и мстят всей семье. — Папа… — А если Хьюго это не сделает, то сделает твой брат. Он ведь всё равно узнает. Я не боюсь смерти, но я боюсь за тебя, ты всё, что у меня осталось, — тянется к сыну Илан. — Мы что-нибудь придумаем, — Юнги сам не верит в то, что говорит. — Если доживём до рассвета, — смотрит на вошедшего на кухню Мо омега. Юнги даже за стеной чувствует агонию зверя брата, всё порывается вернуться в комнату, где разрывается от боли Чонгук, но Намджун не выпускает, позволяет другу выплакаться. Юнги не может справиться с собственным зверем, который, забившись в угол, оплакивает потерю — как он поможет Чонгуку, он и не представляет. Когда Юнги наконец-то вырывается, До уже выносят из дома. Он обнимает брата, который настолько потерян, что не сразу обнимает в ответ, а потом, почувствовав любимый запах, льнёт и, зарывшись лицом в его плечо, долго не отпускает. — Я люблю тебя, слышишь, я буду любить тебя вечность, — повторяет Юнги, сильнее к нему прижимаясь. — Ты всегда должен помнить, что есть я и я люблю тебя. Если тебя никто не любит, значит, я умер. — Я знаю, я верю, — хрипит Чонгук и, отпустив брата, идёт провожать отца в последний путь. Через полчаса Чонгук уже на кладбище стоит перед покрытой землей свежей могилой в окружении своих друзей. Илан, у которого больше не осталось слез, сидит на земле и дрожащими руками перебирает цветы, которые Юнги раскладывает на бугре. До провожают в последний путь только самые близкие и соседи, никаких пышных похорон, присущих первым людям картеля, нет потока из людей картеля, только «звери». До официально предатель, и любой, кто придет с ним прощаться, может получить этот же статус. После кладбища Чонгук провожает омег к автомобилю и тянет Юнги в сторону. — Дай папе успокоительное и уложи спать, — просит альфа. — Никуда до моего приезда из дома не выходите. Я приставлю парней охранять вас. — А ты не идешь с нами? — держит его за руку омега. — Пожалуйста, не оставляй меня, поедем домой. — Я должен поехать к Хьюго, должен показать, что я предан ему, чтобы он вас не трогал, но потом я приду, обещаю, — с нежностью поглаживает его лицо альфа. — Он и тебя убьёт, тебе нельзя к нему, — не хочет отпускать брата Юнги, в котором из-за вновь всплывших воспоминаний из морга тошнота подкатывает к горлу. — Не успеет, — треснуто улыбается Чонгук, впервые за почти сутки морщины на лбу разглаживаются. — Я убью Хьюго, получу Амахо, а потом я доберусь до Обрадо и узнаю, кто подставил моего отца. — В Обрадо мой дедушка, и он не виноват… — Если в смерти моего отца есть его рука, то то, что он твой дедушка, ему не поможет. Убийц моего отца не спасти, — альфа замечает, как бледнеет Юнги, который сразу думает об Илане. — Кроха, тебе давно пора выбрать сторону, и я думал, что ты её уже выбрал. Юнги молча обнимает брата и, даже несмотря на то, что Чонгук уже пытается уйти, не отпускает. — Я же вернусь скоро, — нежно поглаживает его по волосам альфа. — Не нужно со мной прощаться. — Еще чуть-чуть, — просит Юнги, нанюхиваясь любимым запахом на всю оставшуюся жизнь.***
Дома пусто, холодно и пахнет обреченностью. Илан лежит на диване, стеклянным взглядом изучает потолок, а Юнги сидит за столом на кухне и помешивает давно остывший чай в чашке. Внезапно со стороны спальни раздается звон разбитого стекла, за которым следуют крики охраны, и очередной камень, разбив окно, падает прямо у ног напуганного омеги. Юнги, подскочив с места, бежит проверить папу и видит присевшего на диване Илана. — Не подходи к окнам, — говорит ему Илан, и омеги слышат выкрикиваемое «предатель» со двора. — Хорошо хоть не пули, — массирует раскалывающуюся голову омега и достаёт из кармана мобильный. Юнги идёт к двери и, осторожно выглянув наружу, видит прогуливающуюся по двору охрану, нападающих и след простыл. Когда омега возвращается в гостиную, Илан, подперев руками подбородок, смотрит перед собой. — Что дедушка говорил? — опускается рядом Юнги. — Автомобиль пришлёт, хочет, чтобы мы уехали, но я знаю, что ты предпочтёшь, чтобы нас вместе с домом взорвали, но никуда от своего брата не уедешь, — разглаживает ладонями брюки на коленях омега. — Только Чонгук, может, уже и не вернётся, Хьюго его живым не отпустит. — Папа, прошу, не говори так, — с мольбой смотрит на него Юнги. — Умрёт Чонгук — умру и я. — Всё равно умрёшь, — севшим после долгих рыданий голосом говорит Илан. — Нам не выжить в Амахо после произошедшего, за нами пришлют, тем более учитывая, кто мой отец, то, возможно, сегодня же. Скажем правду про До, нас убьёт твой брат, будем держать втайне — нас всё равно убьют люди Хьюго. — Так не бывает, всегда есть выход, — терзает свои пальцы Юнги. — Он есть, — смотрит на него Илан, — мы можем уехать в Обрадо. — Я не могу оставить Чонгука, — резко встаёт на ноги Юнги. — Перестань мыслить, как дитя, ты уже взрослый мальчик и подумай, что от вашей бессмысленной связи страдаешь не только ты, но и он, — устало говорит Илан. — Чонгук не сможет нас защитить, ему нужно защищать себя. Ему нужно спасать свою жизнь, концентрироваться на свалившихся на него проблемах, а не заниматься защитой того, кто отчасти в этих проблемах и виноват. Уедем к дедушке, поверь мне, ты не пожалеешь. Да, сперва будет тяжело, но чувства без подпитки склонны к увяданию, и это пройдёт. Какая любовь в четырнадцать, Юнги? Ты сделал Чонгука своим героем, потому что он единственный альфа, которого ты знаешь и видишь. Ты привязан к нему и любишь его, но это совсем не то. Ты ещё познаешь вкус настоящей любви. — Я люблю и буду всегда любить только его, — твердо говорит Юнги, — я не могу его бросить. — Я и не настаиваю, — вновь ложится Илан. — Будь по-твоему, я даже твои звонки возьму на себя, только учти, что твой альфа не дрогнувшей рукой свернет мне шею, потому что смерть отца не прощают. А я лучше сдохну, чем уеду без тебя. Ты эгоист, ты думаешь только о себе, мол, как я буду без него, а если бы это и правда была любовь, то ты бы слез с его шеи и позволил бы ему вести свою войну, не оглядываясь на дом. Так что не говори мне про свою любовь. — Я умру без него, — растерянно смотрит по сторонам Юнги, словно ищет, за что зацепиться. — От любви не умирают, — с горечью улыбается Илан. — Я любил До. Он был первым альфой, которого я полюбил, пусть мы и ссорились, и я виноват в том, что произошло, — всхлипывает, и горячие слезы снова обжигают лицо, — но я безумно любил его. Как видишь, он лежит в сырой земле, а я жив и здоров. Ты начнёшь новую жизнь в Обрадо, и если она без него и правда будет невыносимой, то ты сможешь вернуться. — Правда? Потом, когда вопрос с Хьюго уляжется, я смогу приехать обратно? — с надеждой спрашивает омега. — Конечно, я же не привяжу тебя к себе. Пусть Чонгук оправится, поднимется на ноги, и если ваши чувства за это время не угаснут, мы вернёмся, если, конечно, он захочет тебя вернуть. Это будет проверкой и его чувств. — Я думаю, что по прошествии времени и поговорить с ним будет легче, я объясню, что ты не хотел так, что вышло недоразумение, а я вообще звонил деду из-за подарков, он поймёт, — тараторит Юнги. — Тут я сильно сомневаюсь и не советую тебе ни при каких условиях открывать эту тему, — испуганно говорит Илан. — Сегодня в морге, — вновь опускается на диван Юнги, — я испугался, что однажды на том столе будет лежать Чонгук. Я так сильно испугался, что у меня чуть не остановилось сердце. Это было страшнее всего, что я до сих пор переживал. Это даже страшнее мысли, что он узнает правду и убьёт меня. Поэтому я хочу, чтобы он жил, хочу, чтобы всё у него получилось, и пусть я буду в тысячу километров от него сгорать в одиночестве, главное, чтобы я знал, что он жив. — У тебя столько причин уйти и ни одной остаться, — двигается к сыну Илан. — Уехав в Обрадо, ты спасёшь и наши жизни, и жизнь своего брата. Ты уже взрослый мальчик, Юнги, ты должен понимать, что любовь — это не только счастье, но и жертвы. — Я буду надеяться, что он никогда не доберется до Обрадо и не узнает правду, и тогда я смогу вернуться к нему, и всё будет по-прежнему, — опускает глаза омега. — Я поеду с тобой, но я хочу с ним попрощаться. — Нельзя, он не поймёт, что это ради его же блага, он тебя не отпустит, — выпаливает Илан. — Ты напишешь ему письмо, но не скажешь правду, чтобы твой брат, подвергая себя риску, не бросился в Обрадо. Скажи ты ему, что уезжаешь ради него же, он придет за тобой. Про то, что случилось с До, мы и так сказать не сможем. Поэтому убеди его, что ты уходишь потому что боишься здесь жить, потому что нет защиты, на дом напали, потому что наконец-то понял, что хочешь нормальную жизнь в безопасности и достатке. Напиши, что тебе надо подумать о вас, что чувства не всегда решают всё, и ты хочешь свои проверить, потому что чувствуешь сомнения. Не оставляй ему надежды сейчас, ты подаришь ему её потом. В будущем ты объяснишь ему, что сделал это ради него же. Сейчас он не должен хотеть тебя забирать. — Это сделает ему очень больно, — утирает слезу Юнги. — Иногда чтобы спасти своих любимых, мы делаем им больно, — поглаживает его по голове Илан. — Пусть он ненавидит тебя за твою меркантильность, чем будет ненавидеть тебя за смерть отца, — встаёт на ноги омега и идёт собирать самое необходимое. Юнги, просидев пару минут на диване, тянется к телефону и набирает письмо: «Чонгук, мне страшно, и я устал бояться. Но я всё ещё на ногах. Даже смерть отца и камни в наши окна, которые завтра могут превратиться в пули, не способны встать между нами, пока в нас живет наша любовь. Только с тобой я чувствую себя в безопасности, только ты даришь мне ощущение полного покоя и счастья. Держась за твою руку, я могу даже смерти в глаза посмотреть. Я никогда не сомневался в твоей любви ко мне, не говоря уже о своей. Да, я хочу жизнь в безопасности, хочу достатка, покоя, возможности гулять спокойно по улицам, но я не хочу ничего из этого, если у меня не будет тебя. Я люблю тебя. Пусть ты будешь ненавидеть меня за мой уход, но я не переживу, если ты убьёшь моего папу и будешь ненавидеть меня за смерть отца. Я не смогу тебе простить смерть папы так же, как и ты не простишь ему то, что произошло с До». Юнги перечитывает письмо, стирает его и набирает новое.***
Чонгук, несмотря на уговоры друзей, всё равно после кладбища сразу едет к Хьюго. Парни не отстают от него ни на шаг. Намджун всю дорогу до особняка продолжает повторять, что лучше сперва остыть, но Чонгук заезжает во двор босса и безропотно терпит, пока у него забирают оружие. Пройдя во внутрь, он сразу идёт к столу, за которым сидит Хьюго. Намджун и Хосок остаются стоять у двери. — Я ждал тебя, — смотрит в его глаза Хьюго. — Я соболезную твоей потере, но настоятельно прошу тебя не делать глупостей. Твой отец пошёл по кривой дорожке, но ты отвечаешь за себя, продолжишь достойно служить мне, я буду относиться к тебе, как к сыну, захочешь меня предать, как До, то ляжешь с ним рядом. — Мой отец не предатель, — по слогам выговаривает борющийся с собой альфа. — Сынок, тебе тяжело это принять, но он предал картель, и он понёс наказание, таковы правила, — говорит Хьюго. — Не нужно стараться доказывать мне обратное, нужно сделать выводы и жить своей жизнью. — Ты ошибаешься, думая, что я буду тебе что-то доказывать, я знаю, что он был предан картелю, мне этого хватает, — Чонгук не делает никаких движений, следит за тоном голоса, но при всём этом видимом спокойствии между альфами воздух искрит, а нервы всех присутствующих вытянуты в струны. — Признаюсь, я ждал другую реакцию, ты вырос, — довольно усмехается Хьюго. — Ты ждал, что я приеду и закачу скандал, буду палить в воздух? — скалится Чонгук. — Нет, я продолжу свою работу на благо картеля Амахо. — Это правильный выбор, — одобрительно кивает Хьюго. Намджун и Хосок в шоке слушают друга, а потом вслед за ним покидают особняк. Стоит альфам скрыться со двора, как Хьюго подзывает своих людей. — Выследите и убейте. — Всех? — Всех, — твёрдо говорит Хьюго. — Я слишком хорошо его знаю, чтобы спать спокойно по ночам. А потом займётесь и его семьей.***
Парни после Хьюго по требованию Чонгука сразу едут на «базу». — Признаюсь, ты приятно удивил меня своим поведением, — опускается на один из раскладных стульчиков Намджун, смотря на Чонгука, который пытается развести костер и, как и всегда, ищет спасение в огне. — Меня тоже удивил, — нервно ходит по крыше Хосок, — но неприятно. Я думал, мы залетим и всех покромсаем. — Втроем на тридцать вооруженных до зубов человек, браво, Сайко, ты не меняешься, — усмехается Намджун. — Ну сдохли бы мы, зато Хьюго бы с нами сдох, — продолжает злиться Хосок. — До и нам был отцом, из-за него я дожил до двадцати. — Ты тоже думаешь, как Сайко? — кивает Чонгуку Намджун. — Нет, так думать умеет только он, хотя его мыслительные процессы и думами не назовешь, но будьте уверены, что я это так не оставлю, и у меня есть план, — твёрдо говорит Чонгук. — Хьюго убил моего отца, а я убью его, и чтобы не сдохнуть сегодня в особняке в перестрелке, я решил всё обдумать и подготовиться. Пора менять власть в Амахо, — альфа любуется пару секунд пламенем, а потом идёт за дровами в углу, накрытыми палаточной тканью. — Вот это я понимаю, — подтаскивает к парням стульчик готовящийся слушать Хосок и отвлекается на звонок. — Это Мо, спрашивает, что привезти. — Пусть вызовет наших парней, отвечающих за улицы, хочу поговорить, — просит Чонгук. — И пиво возьми, — говорит Хосок в трубку. Через двадцать минут к ним присоединяется и Мо, и альфы, обсуждая планы, ждут своих людей. Парни рассматривают планы, проверяют своих людей на местах и подолгу спорят. Пиво быстро заканчивается, и Мо вновь отправляют вниз за провизией. Мо спускается вниз и, переходя дорогу, замечает паркующиеся через два дома автомобили картеля, из которых выходят вооруженные парни. Мо натягивает капюшон на лицо, решая незаметно проскользнуть во дворы и предупредить своих, но слышит, как его окликают: — Эй, чудовище. — Чего, ребята, хотите, чтобы ваших омег попугал? — хохочет Мо, двигаясь в сторону альф и подсчитывая их количество. — Давай мы тебе и вторую часть лица поджарим, будет равномерно, — идут к нему парни. — Я и так красавец, не стоит, — сжимает в кармане нож Мо. — Вы к Чонгуку? — Да, потолковать хотим, босс прислал. Он наверху? Мо кивает и, задумавшись, добавляет: — Я вас провожу. — Умница, чудовище, — хлопают его по плечу альфы и толкают вперёд. Мо идет к подъезду, сразу за ним следуют двое, остальные, судя по всему, встанут у черного входа и выхода, чтобы никто не сбежал. Мо вприпрыжку поднимается по лестницам, напевает мотив популярной песни, а альфы, переговариваясь, идут следом. Последний входящий на телефоне Мо от Хосока, он разблокировывает в кармане мобильный и наугад жмёт кнопку вызова, надеясь, что Хосок будет слушать. — У нас наверху хорошо, пиво есть, можем мясо пожарить, чего вы к нам давно не заходите? — оборачивается к достающим оружие парням Мо. — Вот сейчас и попробуем, — гогочут альфы. Мо крепче сжимает в кармане нож и на последнем пролёте, резко обернувшись, беспорядочно наносит несколько ударов по так и не успевшим опомниться парням. Альфы придерживая горло валятся на ступеньки, заливают все вокруг кровью, а Мо добегает до крыши и подняв руки, просит не стрелять. — Двоих я убрал, там ещё семеро, я вроде всех посчитал, — пытается отдышаться Мо и только сейчас замечает, как на него смотрят парни. — У меня не было ничего, кроме ножа, — оправдывается альфа, который весь забрызган кровью. — Какого хуя ты обратно припёрся! — утаскивает его за поставленные друг на друга ящики, которые будут служить прикрытием, Чонгук. — Я помочь пришёл, — бурчит Мо. — Придурок, — дает ему подзатыльник Хосок. — Сдох бы на лестнице, я бы тебя с того света достал. — Сукин сын решил действовать быстро, даже время для скорби мне не оставил, — сплевывает Чонгук. — Дадим достойный отпор. Альфы картеля, поняв, что их наверху уже ждут, не церемонятся, пальба начинается прямо с порога. Хосок, послушав входящий от Мо, сразу кинулся к тайнику с оружием, но открыть его не успел. Нападающие забрасывают крышу дымовыми шашками, что затрудняет видимость, поэтому «звери» стреляют без разбора и не знают, скольких уже убрали. Через двадцать минут отстреливаться больше нечем, патроны на пределе, альфы переходят к холодному оружию. Мо вооружается куском арматуры, Хосок ножами, а Чонгук выхватывает тесак, который валялся у костра. Намджун швыряет на середину пустой ящик из-под пива, чтобы вычислить, где стоит враг, и подползает к Чонгуку. — Я иду к двери, ты меня прикрываешь. У меня всего два патрона, — кричит ему Чонгук. — Это самоубийство! — удерживает его Намджун. — Иначе нам не выбраться, это единственный путь наружу, — настаивает Чонгук и отвлекается на выбежавшего на середину с дверцей от автомобиля вместо щита Хосока. — Эй, обезьяны, тут я, — кричит Хосок и падает на пол прижатым к нему матерящимся Намджуном. Этой пары секунд хватает, чтобы Чонгук добежал до стреляющих в друзей нападающих и отрубил первую руку вместе с пистолетом. Чонгук размахивает тесаком и не смотрит, выстрелов больше не слышно, но в ушах стоит звук ломающихся костей и рвущейся плоти. Через еще двадцать минут Намджун сбрасывает последнего из нападающих с крыши и валится обессиленным рядом с друзьями. — Будет второй заход, — придерживает исполосованную руку Хосок. — Надо вооружиться, — прокашливается Чонгук, кивая на тайник с оружием. — Блять, Мо ранен, — подползает к младшему Намджун и прижимает рану на бедре друга. Снизу доносятся очередные выстрелы и подползший к кромке крыши Чонгук облегченно выдыхает. — Наши подошли, — поворачивается он к друзьям и, невзирая на боль от колотых ран, идет к тайнику. — Ещё два автомобиля, значит, опять семь-восемь человек, мы их добьём, пусть парни отвезут Мо в больницу, а мне нужно срочно домой, — говорит друзьям Чонгук. — Если Хьюго объявил ликвидацию, то моей семье грозит опасность. — Мы с тобой, — с трудом встает на ноги Хосок, пока Мо выводят из здания поднявшиеся «звери». — Я сказал папе оставаться в больнице, Мо заберут к нему. Альфы покидают место бойни через черный ход, оставив за собой еще три трупа, и пока их люди отстреливаются, несутся к дому Чонгука. Чонгук бросает машину у дороги, бежит во двор и, перепрыгивая лестницы, залетает внутрь: — Юнги. Он бегает по комнатам, открывает подряд все двери, но омег нет. — Юнги, где ты? — на грани истерики кричит Чонгук и вновь выбегает во двор, пока Хосок обследует дом, а Намджун двор. — Юнги! — продолжает кричать альфа. — Чонгук, — хватает его за плечи Намджун, — их нет дома. — Их нет, — подтверждает спустившийся вниз Хосок, а Чонгук, достав мобильный, набирает брата. — Не отвечай, — просит Илан и обнимает сына на заднем сидении автомобиля, уносящего их в Обрадо, но омега не слушается. — Юнги, где ты? — выпаливает Чонгук. — Мы уехали в Обрадо, Чонгук, мы… — Слава Богу, я испугался, что вас похитили, — с облегчением выдыхает альфа. — Это правильно, я буду спокоен за тебя. Я позвоню тебе, кроха, закончу тут одно дело и заберу тебя. — Чонгук… — Береги себя, — альфа вешает трубку и оборачивается на стекающихся во двор дома «зверей». Парни от тринадцати до двадцати, вооружившись подручными средствами, собираются у дома Чонгука и ждут приказов своих лидеров. — Вызывайте всех, — обращается к ним Чонгук. — Сегодня выживут либо они, либо мы. Сегодня вы будете биться не за жизнь ваших лидеров, а за своё будущее. — Я уже сообщил нашим в картеле, — подходит к парням один из помощников, и они одобрительно кивают. — Отлично, Хосок, поезжай к складу, чтобы все были вооружены, — распоряжается Намджун. — Будем убивать Хьюго его же оружием. Забрав всё, выдвигайтесь к особняку, никто из тех, кто не принимает новую власть, не должен выйти оттуда живым. Парни одобрительно гудят. — Мы едем к Хьюго, — заявляет Чонгук. — Убьем главного, воевать с нами никто не захочет, подмогу ему ждать неоткуда, все территории хотят нового лидера, мы им его подарим. Они, во всяком случае, будут так думать.***
Хьюго о провале покушения уже сообщили, он сразу объявил полную мобилизацию и взять особняк под защиту. Только Хьюго ждал удара снаружи и готовился к атаке, а бойня началась внутри. Намджун с момента, как стал отвечать за особняк Хьюго, вводил внутрь «зверей», которым было запрещено показывать свою принадлежность банде. В итоге началась перестрелка между охраной Хьюго, и на подмогу своим прибыли остальные «звери». Население Амахо, поняв, что у «зверей» есть все шансы убрать Хьюго, помогает им. Также на их сторону перешла большая часть людей картеля, которые устали от деспотизма Хьюго. Через почти четыре часа ожесточенных боев Хьюго пал. Чонгук запретил трогать его и добрался до гостиной уже на рассвете. — Я недооценил тебя, — хрипит раненый Хьюго, корчась на полу под ногами альфы. — Ты не дал мне времени, ты нанёс удар в день моей скорби, рассчитывал, что чем быстрее избавишься, тем лучше, но ты разбудил во мне зверя, которого я держал в клетке, кормя обещаниями, — утирает рукавом окровавленное лицо Чонгук. — Ты, стреляя в меня и моих братьев, снёс ту преграду, которую я, даже несмотря на смерть отца, удерживал. — Ты сдохнешь, ты ничего не получишь, Амахо присоединят, а тебя уберут, потому что ты просто пёс, — сплевывает Хьюго. — Думаешь, почему никто не вмешался, почему меня так легко сдали, потому что ты игрушка, ты сделал то, что хотела Конфедерация. — И я прекрасно это понимаю, — опускается на корточки рядом с ним Чонгук, — вот только Амахо никуда не присоединят, всех один за другим я присоединю к Амахо, жаль, ты не увидишь этого. — Только сына моего не трогай, — сжимает зубы альфа. — Меня твоя семья не интересует, — достаёт из-за ремня нож Чонгук. — Признай пред всеми, что мой отец не предатель, и ты почувствуешь лезвие моего ножа один раз. — Он предатель, — хрипит Хьюго и сразу же взвывает от того, что Чонгук вонзает нож в его плечо и вертит. — Мой отец не предатель, — тихо говорит альфа и выдёргивает нож, думая, куда бы его вонзить снова. — Ну же, скажи это. — Предатель, — кричит Хьюго и поворачивается к Луи, которого тащат вниз по лестнице люди Чонгука. — Отпусти моего отца, чудовище, — кричит зарёванный Луи. — Эль Диабло, — поправляет омегу усмехающийся Чонгук и вонзает нож в бедро Хьюго. Луи бросается вперед, но его тянут назад и удерживают на месте. Омега бьется в руках удерживающих его альф и, воспользовавшись замешательством охраны, выхватывает пистолет из-за ремня удерживающего его альфы и наводит на Чонгука, но нажать на курок не успевает. Выстрел оглушает комнату, взвывший от боли Луи, придерживая простреленную руку, оседает на пол, а Хосок убирает пистолет за пояс. Чонгук выстреливает в лоб потерявшего сознание от боли Хьюго и идёт к парням. — Он же был твоей первой любовью, — смотрит на друга Чонгук. — Я вообще-то в голову целился, потом вспомнил, что мы омег не убиваем, — пожимает плечами Хосок. — Он чуть не убил тебя. — Чтобы никого не впускали, если что, стреляйте на поражение. Пока в Амахо не установится наш контроль, решаем всё силой, — приказывает Намджун людям, а Чонгук, набрав Юнги, выходит наружу. — Кроха, — окровавленными пальцами убирает волосы со лба выдохшийся альфа и сползает вниз по стене, следя за тем, как солнце знаменует новый рассвет на земле проклятых. — В час дня я буду на границе ждать тебя. — Чонгук, я не приду, — доносится до альфы приглушенный голос. — Нечего бояться, Хьюго мертв, всё правда хорошо, мы вернёмся в наш дом, — улыбается в трубку альфа, чувствуя, как высохшая кровь стягивает кожу на спине. — Мой дом здесь. — Я правда устал, кажется, я не соображаю, — нервно трёт лицо Чонгук. — В час я буду на границе, — говорит и вешает трубку. Распределив людей на места, Чонгук с друзьями едет в больницу навестить Мо и Лэя. Мо счастлив новостям, долго сокрушается, что не был с друзьями в такой важный момент, и обещает поскорее встать на ноги. Лэй, как и всегда, просит быть осторожными и, осмотрев их раны, подолгу обнимает каждого.***
В час дня Чонгук стоит на границе, его парни позади, осеннее холодное солнце бьет прямо в глаза, слепит. Чонгук жмурится, по-прежнему вдаль всматривается, на часах уже половина второго, а со стороны Обрадо никого. Хосок и Намджун рядом, ждут Юнги не меньше, чем Чонгук, отгоняют дурные мысли, всем сердцем просят небеса так жестоко брата не наказывать. Чонгук нервно ходит между автомобилей, постоянно поглядывает в сторону Амахо и всем своим видом нервирует пограничников. В два часа дня он набирает брата, но телефон выключен. Чонгук не сдаётся, уезжать не торопится, он словно врастает в землю по эту сторону ветхой изгороди и взглядом в горизонт впивается. Намджун и Хосок, несмотря на хаос в Амахо и на уйму дел, которые предстоит ещё сделать после переворота, тоже не уходят, оставлять брата не хотят. Внезапно телефон в руках Чонгука вибрирует, оповещает о входящем смс, и альфа, разблокировав его, начинает читать. «Чонгук, мне страшно, и я устал бояться. Смерть отца, камни в наши окна, которые завтра могут стать пулями — это всё поставило последнюю точку. Я не чувствую себя с тобой в безопасности, ты не даришь мне ощущение полного покоя и счастья, и я не виню тебя, я понимаю, что мы живём в таких условиях, где каждый новый день — очередное испытание. До этого дня я терпел, всё надеялся на лучшее, но я понимаю, что смерть отца принесет нам только новые беды. Трястись от страха, недоедать, бояться выйти наружу и всё это ради того, чтобы держаться за твою руку? Согласись, цена слишком велика, а я всего лишь подросток, который хочет нормальной жизни. Меня одолевают сомнения, и мне нужно время, чтобы обо всем подумать. А пока я хочу жить в безопасности, хочу достатка, покоя, возможности гулять спокойно по улицам. Я не вернусь в Амахо. Я больше не хочу жить в этой дыре. Я хочу лучшей жизни, свободы, безопасности, ты не в состоянии мне это дать, и пусть моя детская любовь удерживала нас вместе, но больше даже она не помогает. Ты не должен меня осуждать. Во мне нет твоей силы. Я люблю тебя. Береги себя. Выживи назло всем. Назло мне.» — Я знаю, ты сделал это большей частью для меня, но ты сделал правильный выбор. В Амахо хаос, и он поглотил бы тебя. Твой брат совершил переворот, ему нельзя сейчас терять голову. Будь сильным, не ставь себя выше него и его безопасности. Пусть он придет в себя, пусть разберется с последствиями, и потом вы уже спокойно поговорите и помиритесь, — пытается подбодрить плачущего в своей комнате Юнги Илан. — Как ты сказал, пусть лучше он ненавидит меня за меркантильность, чем знает, что мы виновны в смерти его отца, — утирает нос Юнги. — И я хочу, чтобы он жил, чтобы добился своих целей, чтобы я слышал, что он в порядке, и мог дышать. — Всё будет хорошо. — Не будет, потому что моё сердце осталось у него.***
Чонгук убирает телефон в карман и прислоняется к капоту автомобиля, потому что стоять без поддержки не получается. Он не смыкает глаз вторые сутки, он не ел, не купался, даже присесть не было возможности, но он не чувствовал усталости. Все эти долгие часы в нем бурлила энергия и он черпал силу от одной только мысли, что, вернувшись домой, бросит Амахо к ногам брата, даст ему свободу и новую жизнь. Он даже боли от ран не чувствовал, потому что постоянно за образ Юнги цеплялся, а после письма омеги вся боль мира на него разом навалилась, придавила его к торчащим из-под земли выцветшим колючкам и не дает дышать. Он бьёт кулаками капот, оставляя вмятины, ломает свои кости, раздирает локти, плюется кровью, разрываемый своим зверем, попробовавшим на вкус предательство, и отшвыривает в сторону пытающегося его обнять Хосока. Эта не нужная больше Юнги любовь в Чонгуке, вмиг застывшая, ко стенкам сосудов прилипшая, она по крови больше не носится, глаза, только веки разомкнув, светиться не заставит, отныне она ноша, пережиток прошлого, травма, дыра прямо в цель и насквозь, не залатаешь, не избавишься. Ему привыкать жить с ней, тащить в себе, как нежеланный второй организм, который в нем, не спрашивая разрешения, поселился и неразделенный отныне обрубком так и останется. «Я буду любить тебя вечность», — бьётся в сознании голосом брата. «Твоя вечность уместилась в пару лет, для моей этой жизни не хватит, и она в следующую перейдёт». — Он бросил меня, — нервно трет лицо, словно пытаясь снять с него кожу, Чонгук, задыхается от обиды и, достав пистолет, освобождает весь магазин в небо. Он задирает пропитанную кровью и потом футболку и, приложив раскаленное дуло к имени, которое как внутри, так и на изнанке высечено, прижигает. Он даже не морщится, давит и давит, чувствуя, как плавится кожа, как собирается в уродливый шрам. Испугавшийся Хосок с трудом отбирает у него пистолет, а альфа, опираясь локтями о капот, продолжает молотить его кулаками. — Он ушёл в поисках лучшей жизни, оставил меня в самый тяжелый момент, — рука не доходит до капота, его ловит Намджун и валит в грязную траву, пытаясь удержать от того, чтобы себя калечить, но не понимает, что Чонгук боли от переломов не чувствует, всё, что он чувствует, это его изодранное сердце в груди, которое было целым, пока его держал в руках омега. Юнги отпустил его сердце, и оно, как стеклянный пузырь, лопнуло, осколками в его плоть впившись, наружу вырваться грозится. Чонгук дошёл до этой минуты, мечтая положить голову на его колени, освободиться от боли потери отца, почувствовать его пальцы в своих волосах и услышать его «всё будет хорошо», как первую истину, потому что никому никогда он так не верил, как ему, а Юнги ушёл, оставил его одного на пороге войны. Вчера утром Чонгук осиротел, но только сейчас он сполна то, что люди зовут одиночеством, почувствовал. У Чонгука рядом братья, семья, исчисляемая сотнями, но сейчас на границе он чувствует себя последним человеком на Земле, а всё потому что его любовь, человек, который объединял в себе для альфы всю вселенную, выбрал не его. И ничего не изменить. Ему не с кем воевать за Юнги, кроме как с омегой же, но в этой войне Чонгук всегда будет проигравшим, потому что у него под грудиной пусть и искромсанное сердце бьется, у Юнги его никогда и не было. — Он оставил меня, — хрипит придавленный к земле другом альфа и бьётся затылком о камни. — Продался за побрякушки и видимость безопасности. Он даже не позвонил, он написал мне смс. Я даже разговора с ним, оказывается, не заслужил. Как можно говорить человеку, что любишь его, и оставлять его одного? — выбирается из рук друга и, не веря, смотрит на него. — Неужели он никогда меня не любил? — прикрывает грязными ладонями лицо Чонгук, пряча за ними разбитую улыбку, и переходит на громкий хохот, пугая друзей. Хосок сидит рядом, не в силах смотреть на сломленного друга, и обнимает прижатые к груди колени. Чонгук зарывается в землю пальцами, комкает, отпускает, повторяет. Нависшее на границе молчание давит на барабанные перепонки, заставляет хотеть кричать, чтобы птицы с деревьев от истошного крика сорвались, чтобы эта проклятая тишина наконец-то была нарушена и доказала, что несмотря ни на что, они живы и у них еще есть шанс. Но все трое молчат, у двоих сердце кровью за родного человека обливается, у одного оно по швам расходится. Если бы от любви умирали, то Чонгук бы умер, потому что то, что он чувствует прямо сейчас — живым не оставляет. Вот только любовь не убивает, она меняет: деформирует позвоночник, гасит звезды в глазах, погружая нутро в темноту, обрубает руки, которые после уже ни к кому не тянутся. Уходя, она опустошает человека, и везет тем, кому есть чем эту пустоту заполнить. Если ее не заполнить, не важно кем или чем, она человека сжирает, высасывает душу и превращает в очередной призрак, слоняющийся в толпе, который никогда не может ответить на простой вопрос "а что будет завтра?", потому что просыпаясь каждое утро, твердо уверен, что завтра не наступит. Чонгуку есть ее чем заполнить, и именно эта цель не даст ему сдаться, и поможет вновь встать на ноги. — В Кальдроне не будет безопасности, пока я её не установлю. Я не дам им спокойно спать и ходить по улицам, не оглядываясь, — цепляясь за друзей, поднимается на ноги Чонгук. — Мы придём в их дома, заберём их имущество и души, мы объявим новый порядок, а пока вооружаемся, точим ножи. Мы выиграли битву, но не войну. Я не прощу его, — смотрит в сторону Обрадо, а в глазах океан боли плещется. — Даже если разверзнется земля, обнажая ад и выпуская всех тварей наружу, даже если навеки остынет солнце, а с небес рухнут все звёзды, я не прощу его. *Название главы — Не уходи (исп. no te vayas)