***
Стоит автомобилю выехать со двора их дома, как Юнги ложится на сиденье и, обняв себя за плечи, мочит кожаную обивку слезами. В салоне автомобиля нет свидетелей его боли, никто не видит вынутой из-под брони израненной души, которую удерживать в себе больше не получается. Он долго и горько плачет, попутно ищет, за что ему стоит уцепиться, в чем искать новый смысл, и залатывает дыры, ставя уродливые временные стежки, потому что сейчас в дороге, ведущей неизвестно куда, на большее он не способен. Юнги знает, что, летя вниз головой в очередную пропасть, надо успеть до удара найти любую зацепку, которая, может, сразу на поверхность не поднимет, но хотя бы не даст разбиться лицом об асфальт и удержит в приграничном состоянии, где можно или обновить свою броню и ползти наверх, или, так и не справившись, самому разжать пальцы и полететь вниз. Папа и его судьба — единственное, что прямо сейчас не позволяет Юнги разбиться об асфальт. Переживший шок опустошенный организм, устав от дум, отключается. Юнги просыпается от стука в окно и, выйдя из автомобиля, оказывается во дворе пятиэтажного здания. Омега сразу узнает пусть и сильно изменившуюся улицу Амахо. Он в сопровождении двух громил поднимается в маленькую и нежилую квартиру на третьем этаже и остается один. Юнги проходит на крошечную кухню и, найдя кофе в жестяной банке, ставит кипяток. По-хорошему, надо бы думать о своей судьбе, попытаться сбежать, но голова от дум уже раскалывается, а Юнги в том, что брат капканы по всему периметру расставил, не сомневается. Пока закипает чайник, он проходит в ванную и, стащив с себя остатки свадебного наряда, становится под душ. Смыв кровь и усталость, омега натягивает на себя грязные брюки и, вернувшись в спальню, становится у небольшого зеркала на шкафу. Юнги скользит взглядом по тощим плечам, спускается ниже к выпирающим ребрам и накрывает подушечками пальцев выведенное на них «Jungkook». Юнги замазал имя брата, потому что Илан вот уже почти месяц настаивает, чтобы Юнги убрал татуировку, объясняя это тем, что его уже покойному мужу Эрику это бы не понравилось. Юнги солгал папе, что уберет, а сам решил, что если Эрик и будет возмущаться, то объяснит ему, что Чонгук не просто первая любовь, но и семья. Эрик, наверное, понял бы. Теперь омеге этого уже не узнать. Сердце болезненно сжимается, стоит вспомнить о погибшем альфе, и Юнги с трудом сдерживается, чтобы снова не разрыдаться. Он с отвращением смотрит на разорванную и заляпанную кровью блузку, и натянув на голое тело пиджак, идет на выход. Юнги требует у стоящего за дверью охранника чистую одежду и телефон и возвращается на кухню. Он сидит на табуретке у окна и, попивая горький кофе, смотрит на просыпающийся Амахо. Юнги наконец-то дома. Он там, куда стремился все эти годы, но вместо радости внутри пустота. Стоя под водой, он пытался поставить себя на место Чонгука, представлял себя тем, кого, как думает брат, предали, но его жестокость оправдать все равно не удалось. Чонгук сильно изменился, он словно вынул из себя все хорошее и наполнил освободившееся место темнотой. Но Юнги знает, что Чонгук таким не родился, а стал, а значит, глубоко внутри, под слоями темноты, есть его настоящий брат. Чонгук недооценивает Юнги и ошибается, если думает, что восемь лет там, где он искал рай, но обрел ад, не изменили омегу. Чонгук сильно удивится, когда будет биться головой о гранит, а Юнги из него высечен. Омега не представляет, что для него подготовил брат, но мало того, что все достойно встретит, еще и сдачу даст. Они делили одну боль на двоих все эти годы, и если Чонгук вымещает свою на нем, то и Юнги выместит: за каждую холодную ночь, за неотвеченные звонки, за побои и унижения от Абеля, — за все. Потому что Юнги тоже обижен, потому что он тоже разбивался о ледяную стену между ними каждую ночь, а каждое новое утро склеивал себя из осколков. Если это война, то Юнги будет победившим. Восемь лет назад он уже проиграл и так и не смог справиться с последствиями, но не в этот раз. Через полчаса Юнги получает только худи и пакет с едой, в телефоне ему отказывают. Метка зудит и чешется, Юнги еле сдерживается, чтобы ее не расчесать. Он видит в зеркале пока что следы зубов, но знает, что со временем метка примет форму. Юнги из принесенной еды забирает чили и съедает всю миску, макая в мясо начос. В шестом часу вечера входная дверь открывается, и пусть сидящий в гостиной Юнги не видит посетителя, он знает, кто пришел, по метке, которая моментально начинает гореть. Омега подбирает ноги под себя и, максимально пытаясь придать лицу спокойное выражение, умоляет своего зверя заткнуться и не вопить от страха. Чонгук проходит в гостиную, где сидит брат, и, сняв кожаные перчатки, становится у столика. — Вижу, ты покушал, — смотрит альфа на пустые контейнеры на столе, — искупался, поспал. Ты молодец. — А ты думал, что я рыдаю или из простыней себе верёвку вью? — с вызовом спрашивает омега. — О, нет, это был бы не Мин Юнги, — усмехается Чонгук и подходит ближе. — Ты, мой дорогой братец, съел львиное сердце, ведь не каждый может, только похоронив отца, бросить все и сбежать в поисках безопасности, попрощавшись с тем, кого якобы любил, путем смс, — Юнги чувствует злость в его голосе. — Я не сбегал, и если я ушел, значит, у меня были причины. — Ты их никогда и не скрывал, — кривит рот альфа. — Я помню твое письмо наизусть, хочешь, перескажу? Да, там была не только безопасность, а еще комфорт, ты прав. Прости, что Амахо оказался для тебя дырой, и ни мой отец, ни я не смогли подарить тебе беззаботную жизнь в достатке. — Ты не хочешь меня слушать. — Хочу, — проходит к креслу альфа и опускается в него. — Я готов послушать. Расскажи мне все, скажи, почему ты уехал, почему лгал мне в то время, я ведь не принуждал тебя. Да, у меня были к тебе чувства, но ты мог их не принимать, и я бы отошел. Люди не обязаны отвечать другим взаимностью. — Я не лгал тебе насчет чувств, — убирает взгляд омега, придумывая ответ на вопрос, который ждал и боялся. — Я не должен был так поступать, я признаю. Но, Чонгук, — двигается к нему Юнги, — я был ребенком, я запутался, я ведь звонил тебе и хотел вернуться, но ты ни разу не… — Переводишь стрелки на меня! — перебивает его Чонгук. — Я искал тебе оправдания, думал, возможно, ты испугался, возможно, был под эмоциями, но это не сработало. Как ты мне там написал: «терпеть кошмар, чтобы иметь возможность держать тебя за руку — цена слишком велика». Ты сделал свой выбор, и я бы поверил тебе, напиши ты мне, что просто испугался и переждешь перестановку сил в Обрадо, но нет, Юнги, ты захотел лучшей жизни, что мне и сообщил. Так как тебе лучшая жизнь? Понравилась? — альфе все сложнее сдерживать зверя, которого раздражает нежелание омеги признать свою вину. — Я все эти годы следил за тобой и понял, что понравилась. Ты прекрасно устроился, отучился, работал, был чуть ли не звездой Обрадо и женишка себе выбрал под стать. А мне названивал, чтобы совесть свою успокоить, ну или вернуться уже не к оборванцу из Амахо, а к хозяину территории. Ты можешь сказать мне миллион оправданий, но ничто не оправдает тебя в моих глазах. Жадности и жажде нет оправданий. — Так отпустил бы меня! — восклицает Юнги. — Зачем ты забрал меня? Ради мести? Так поздравляю, ты отомстил, — встает на ноги, лишь бы уйти от направленного на него пронзительного взгляда. — Зачем ты приехал, если ты ко мне ничего не чувствуешь? Зачем напомнил о себе? Чонгук встает следом, и Юнги отшатывается, но альфа ловит его и прижимает к себе. — Потому что не забыл, — шипит ему в губы. — Потому что пытался, всё хотел от тебя избавиться, но ты намертво засел. И если раньше одно твое слово, и я сделал бы всё по-твоему, то сейчас мне плевать на все твои слова. Я не могу без тебя, а значит, ты будешь жить со мной. — Я помню всё, что ты сказал на свадьбе до того, как поставить метку, помню, как ты убил моего деда и моего жениха, и ты смеешь думать, что я после этого буду с тобой? Буду на тех условиях, о которых ты говорил? — пытается вырваться омега. — Они заслуживали смерти, ты понятия не имеешь, сколько крови на руках Абеля, и территорию он просто так бы мне не отдал, — со злостью говорит Чонгук. — А твой женишок ничтожество, и если ты думаешь, что я убил его из-за тебя, ты абсолютно прав, вот только твоя правда от моей отличается, а я оправдываться не намерен. Насчет наших отношений, а чего ты хотел? Что у меня с тобой будут нормальные, в твоем понимании, отношения? Что ты станешь моей парой? Я уверен, ты бы хотел, я богат, я глава пяти территорий, а ты ведь падок на такое, и это все было бы твоим на законной основе, но прости, делиться с тобой я не буду, это место другого омеги, а твое место в моей постели. — Серьезно? — нервно смеется Юнги. — Как ты себе это представляешь? Будешь держать меня своим любовником, а я буду взамен целовать твои ноги? Ты хоть понимаешь, с кем ты связался? Мне плевать, что ты там себе надумал, но меня твои деньги не интересуют, всё, что меня интересует — это мой папа и моя свобода. Ты отказался от меня вчера ночью, втоптал в грязь, но я встал, а от грязи отмоюсь. Сейчас я отказываюсь от тебя. У меня нет брата, а любимого альфы тем более. — Ты это сделал еще восемь лет назад, и ты не в том положении, чтобы принимать решения, — отпускает его альфа. — Заставишь меня? — со злостью смотрит на него Юнги. — Повалишь на этот диван и трахнешь? А потом будешь это повторять каждый раз, когда тебе захочется? — Цену себе набиваешь, ну да ладно, так вот и пальцем тебя не трону, ты сам ляжешь в мою постель и сильно постараешься, чтобы мне понравилось. Я знаю, что действует на тебя лучше любых слов, — ухмыляется Чонгук. — Я отныне буду говорить с тобой на твоем языке, а тебе лучше перестать играть роль обиженного и несчастного и мимикрировать, как ты обычно это делаешь. — Я не понимаю тебя. — Пойдем, я покажу, — двигается к двери альфа, а омега так и стоит вросшим в пол. — Прошу, не заставляй меня тебя волочить, давай обойдемся без драмы, вчера ее хватило, — оборачивается Чонгук. Юнги решает, что хуже уже не будет, да и выйти из этой каморки очень хочется, и двигается за братом. Выйдя из подъезда в холодный зимний вечер, омега, который в одном только худи, ежится и сразу вздрагивает, когда Чонгук накидывает на его плечи пальто. Юнги бы скинул его, но слишком холодно, чтобы что-то доказывать. — Садись, — кивает альфа на гелендваген на обочине, который стоит между двумя другими автомобилями. Юнги идет к задней дверце, но Чонгук открывает ему переднюю и сам садится за руль. — Дорога будет длинной, располагайся поудобнее, — пристегивает ремень альфа омеге и себе. — Куда ты меня везешь? Можно я поговорю с папой? — просит Юнги, кутаясь в пальто, от которого, даже несмотря на парфюм, пахнет Чонгуком. — Твой папа в полном порядке, он хозяин огромного особняка и, закончив оплакивать своего отца, прекрасно заживет, мне ваше имущество неинтересно, — включает подогрев сидения альфа. — Почему ты думаешь, что материальные богатства решают все? — смотрит на его профиль Юнги. — Потому что ты меня этому научил, — поворачивается к нему Чон, и Юнги сразу же убирает взгляд. — Но это даже замечательно, мы, наконец-то, найдем общий язык и будем друг друга понимать. — Мне нечего тебе сказать, — прислоняется лбом к окну Юнги и смотрит на город. Они проезжают мимо когда-то разваливающейся, а сейчас новой школы, в которой учились, и Юнги, увидев киоск, где покупал кукурузу, чуть ли не липнет к окну. Он забывает о брате рядом, о событиях последних суток, его затапливают теплые воспоминания из детства, и Юнги еле сдерживается, чтобы не разрыдаться от эмоций. Юнги дома. Он в месте, где чувствовал себя счастливым. Чонгук сосредоточен на дороге, крутит руль, но, заметив, как прилип к окну омега, паркуется у дороги. К автомобилю сразу подбегает шофер двигающегося за ними внедорожника. — Возьми чуррос с корицей и большой латте с двойной порцией карамельного сиропа, — спустив стекло, говорит ему альфа и поворачивается к брату. — Что-то еще хочешь? — Ты всё помнишь, — не успевает подавить тронувшую губы улыбку Юнги, который даже в этой мгле находит проблески света, что не может не радовать. Юнги с удовольствием выпивает кофе, который вкус за годы не поменял, и, поев чуррос, полулежит на сидении. Пальто отброшено на заднее сиденье, ему тепло, он сыт, только скучная музыка из колонок надоедает. Юнги протягивает руку сменить песню, но она замирает в воздухе. На миг ему показалось, что не было стольких лет разлуки, что он никуда не уезжал, а Чонгук не окрашивал в красный его свадьбу. Они будто, как и всегда, едут домой из школы, брат вкусно его кормит, ставит музыку, но этот миг прошел, потускнел на фоне режущей глаза реальности. — Можешь поменять, — видит замешательство омеги Чонгук. Юнги уже передумал, он прислоняется головой к стеклу и больше попыток не делает.***
Дома вместо сочувствия Тэхена ждет скандал с отцом, который выговаривает сыну за то, что тот ослушался и чуть не погиб на свадьбе Юнги. Тэхен даже брату ничего не рассказывает, запирается у себя, удаляет с телефона всё, что снял на свадьбе, так и не загрузив, и, устав вздрагивать на любое оповещение, выключает мобильный. Утром, включив телефон, омега игнорирует поступающие смс-ки от Хосока и сразу заходит на страницу Юнги. Было бы странно ждать, что после вчерашнего он что-то опубликует, но у Тэхена нет больше источников, из которых он может узнать, как он. Омега спускается вниз и, застав готовящегося уходить отца, бежит к нему. — Ты не знаешь, где внук Абеля? Мин Юнги? — С чего я должен знать, и тебя почему это интересует? — удивленно смотрит на сына Минсок. — Неважно, — идет на кухню Тэхен и, достав вибрирущий телефон, все-таки снимает трубку. — Почему твой телефон отключён? — недовольным голосом спрашивает Хосок. — Потому что твой мерзкий голос слышать не хотел, — Тэхен зубами распаковывает пачку печенья и наливает себе молоко. — Ты не собираешься менять роль? Мне эта уже наскучила. — А ты не собираешься оставить меня в покое? — Все жду, когда ты уже в меня влюбишься, — смеется альфа в трубку. — Хочу пригласить тебя на завтрак, я в кофейне Луиджи. Не знаю, сказал ли тебе отец, но из-за закрытия границ и официального вхождения Кордовы в Левиафан, дату пришлось приблизить — наша свадьба через десять дней. Тэхен вешает трубку, снова выключает телефон и опустошает стакан молока. Омега возвращается к себе, садится на кровать и, просидев так пару минут, срывается в гардеробную. Переодевшись, Тэхен идет к припаркованому во дворе порше. Больше никаких угроз, истерик, войн, он поговорит с ним в открытую, он попробует убедить его без скандалов. Тэхен не хочет жить с тем, кого не знает и боится, не хочет терять единственное, что у него есть — свободу, а после слов альфы по телефону, еще и не хочет влюбляться. Это звучит, как бред, в его голове, Тэхен не влюбится в того, кого он каждой клеточкой организма не переносит, но ему все равно страшно, что он вновь нырнет в эти чувства, и неважно, с этим альфой или с другим, он мысленно мосты поднимает, стены утолщает. Любовь — несчастье, поэтому омега и носит на себе «любовь — ультранасилие», а те, кто убежден в обратном, — мазохисты. Тэхен когда-то верил в любовь, считал ее самым прекрасным, что есть в мире, но отдавая всего себя, в ответ получил только свое же изжёванное сердце. Он любви не ищет, он от нее бежит. Любовь — это пришитые друг к другу металлическими нитями двое, вот только пока оба на радостях иглы друг в друга вонзают, крепче стежки стягивают, не думают, что уходя, один из них заберет отодранную с мясом часть другого. А один точно уйдет, Тэхен в этом не сомневается. Он не понимает, зачем заключать брак, зачем терпеть абсолютно чужого человека только потому, что кто-то когда-то придумал, что брак — цель жизни омег, и все в это поверили. Тэхена не интересует брак, дети и вечера в семейном кругу, он не позволит решившему нажиться отцу вернуть его на восемь лет назад, только с одним отличием — теперь он будет подчиняться не ему, а другому альфе. Тэхен не просто так эти годы из кожи вон лез и всем на дверь указывал, он из этой битвы выйдет победителем. Он подъезжает к названной Хосоком кофейне через полчаса и, оставив автомобиль на обочине перед знакомым ламборгини, проходит внутрь. Хосок сидит за столиком у витрины и попивает уже вторую чашку кофе. Увидев идущего к нему омегу, он поднимается на ноги и опускается обратно в кресло вместе с ним. — Американо, пожалуйста, — сразу говорит официанту Тэхен и достает сигарету. — Простите, здесь нельзя кури… Официант осекается под взглядом Хосока и удаляется. Альфа прикуривает омеге сигарету и выжидающе на него смотрит. — Не хочу скандалов, крик, угроз, — бесцветным голосом говорит Тэхен и затягивается. — Давай поговорим, как взрослые люди. — Я дожил до этого дня, — усмехается Хосок и готовится слушать. — Дело абсолютно не в тебе, потому что, будь на твоем месте любой другой альфа, — это ничего бы не изменило, — проводит пальцами по ободку поставленной перед ним чашки Тэхен. — Ты тоже не хочешь эту свадьбу, я знаю, но тебе легче, ты распишешься, выполнишь условия и в твоей жизни по большому счету ничего не изменится, а я попаду из одного рабства, в другое. — Ты жил в рабстве? — выгибает бровь Хосок. — Твоему досье позавидуют самые крутые путаны Ракуна. Почему ты думаешь, что мне легче? Я бы лучше заплатил твоему отцу состояние, чем связывать свое имя с твоим, но это его единственное условие. Думаешь, мне приятно давать свою фамилию тому, чье имя мелькало в скандале с групповухой. Проживем год и разведемся. — Ты же сильнее, ты можешь это поменять, — всматривается в его глаза омега. — Представь, что на нашей свадьбе будет вся Кордова, а я знатно здесь погулял. Это не бьет по твоему достоинству? — Не провоцируй меня, — мрачнеет альфа. — Я же сказал, что не хочу скандалов, мы просто говорим начистоту, и я не пытаюсь предстать перед тобой ангелочком и говорю все, как есть, — продолжает омега. — Окей, мы распишемся, ты будешь продолжать жить в свое удовольствие, а что насчет меня? Ты вгонишь меня в рамки, будешь перекрывать мне кислород. Зачем, когда как и так все знают, кто я и какой. — А кто ты? Какой ты? — откидывается на спинку кресла Хосок. — Ты это знаешь, — убирает взгляд Тэхен. — Я не тот, кто будет тебе, как вы там говорите, правильным супругом. Ты будешь закрывать глаза на мои гулянки? Оставишь мне мою свободу, раз уж мы толком и не будем супругами? — Нет. — По-твоему, это честно? — бьет ладонью по столу омега. — Я абсолютно не готов к семейной жизни, я люблю вечеринки, я хочу тусоваться, а ты оставь меня в покое, не совершай эту ошибку, иначе я превращу твою жизнь в ад. — Ты мне угрожаешь? Впервые мои слова возвращают мне, но знаешь, меня не просто так Сайко зовут, — загораются озорные огоньки на дне глаз Хосока. — Знай, что я и тебе фору дам, — кривит рот Тэхен. — Так давай попробуем, кто кого, — подмигивает ему Хосок. — Кроме своей семьи, в этой жизни я люблю Хана. И если ты меня доконаешь, если сделаешь так, что я реально признаю, что с тобой не справился, я подарю его тебе. — Это кто? — хмурится омега. — Он, — кивает в сторону улицы альфа, и Тэхён, повернув голову к окну, смотрит на торопящихся по делам людей и только потом задерживает внимание на авентадоре, который стоит, носом уткнувшись в порше омеги на обочине. — Ты серьезно? — старается не смеяться омега, вспоминая, что видел на номерном знаке ламборгини надпись «Khan». — Для всех, кто его видит — это просто автомобиль, а для меня он был целью, ради которой я, упав, вставал. Конечно, у нас были и другие более важные цели, но фото Хана в моем старом мобильном делало предвкушение победы сладкой. — Ты правда сумасшедший, — выпаливает омега, который на самом деле так не думает. Сегодня впервые Хосок рассказал ему что-то о себе, и Тэхену не хочется признаваться, что он бы послушал еще. — Один год пролетит быстро, и твой отец доволен, и я условия выполнил, так что убери в сундук своих чертей и дай уже нормально подышать, — улыбается альфа. — А мне платить. — Чем? — восклицает Хосок. — Будешь кататься, как сыр в масле, походишь на тусовки и время пролетит. — Ты не отступаешь, значит. — Нет, — твердо говорит альфа. — Начинай выбирать костюм, времени мало, пышного торжества не будет, скромно распишемся. Никому из нас эта свадьба не нужна. — Хорошо, — кивает Тэхен и, поднявшись с места, ждёт, пока ему на плечи накинут длинное до пят нежно-голубое пальто. Хосок опускается обратно в кресло, а Тэхен вальяжной походкой идет к своему порше. Сев за руль, омега буквально секунду раздумывает, а потом, со всей силы нажав на газ, дает вперед и влево, сносит крыло ламборгини и разбивает фары обеих машин. Он знает, что делает глупость, что машина по сути ни в чем не виновата, но если Хосок и правда любит это железо, то он хотя бы немного побудет на месте Тэхена, которого планируют лишить того, что он любит. Подбежавшая охрана в шоке смотрит на осколки фар на асфальте и вмятину, а Тэхён, поправив волосы в зеркале заднего вида, выходит из автомобиля. — Упс, — театрально прикрывает ладонью рот омега, смотря на вышедшего наружу и явно очень злого Хосока. — Никак не научусь нормально выезжать, но ты ведь меня простишь, — невинно хлопает ресницами и садится обратно за руль, заметив, как наливаются кровью глаза мужчины. Тэхен вновь давит на газ и уносится с места аварии, не желая испытывать на себе гнев Сайко. Отъехав на достаточное расстояние, он подключает телефон к гарнитуре и набирает Тэсона: — Достань мне номер самого дорогого организатора свадеб. Хочу устроить такую свадьбу, что Чон Хосок обнищает.***
— Я тут тухну, чем быстрее мы все закончим, тем быстрее я вернусь домой, а вы все тормозите, — выговаривает солдатам ходящий между ними Мо. — К вечеру я хочу услышать доклад о стене и о вашей работе с местными. Я не собираюсь торчать здесь месяц, потому что ваши ленивые задницы не дают мне результат. — К вам пришли, — подбегает к Мо помощник, и альфа, оставив солдат в ангаре, идет на выход. — Папа! — восклицает Мо, увидев стоящего у ангара омегу, и обнимает его. — Как ты приехал? Кто тебя привез? — Сам приехал, а то дождешься от тебя приглашения, — целует его в обе щеки Лэй. — Всё места себе не находил, думал, что мой мальчик кушает, чем занят. Вези меня к себе, я сперва тебя покормлю. — Ты не представляешь, как я рад, — открывает омеге дверцу своего бмв альфа. — Я тут одичал. Чонгук не заходит, Намджун завален работой в Ракун, а Сайко из Кордовы не вылезает, — садится за руль Мо. — С Чонгуком я не разговариваю и не собираюсь, а вот двое других у меня получат, взвалили на тебя огромную территорию и свалили в закат, — возмущается Лэй. — Чего смеешься? — Где ты таких слов понабрался? — хохочет Мо, выруливая на трассу. — От вас же, — фыркает омега. — Ты не против, если я у тебя поживу пару дней, а то я тоже устал от одиночества. — Я буду счастлив, а то обо мне, кроме Санта Муэрте, никто не вспоминает. — Это кто? — Омега Намджуна. — Его разве так звали? — задумывается Лэй. — Это второй. — Понятно, — вздыхает Лэй. — Не хочу в Амахо, не хочу готовиться к свадьбе, которую никто из бракосочетающихся не хочет, и постоянно нервничаю. — Я тебя понимаю, но у меня тебе будет хорошо, как минимум, я не женюсь, братьям не мщу и омег у меня нет, — усмехается Мо. — Я сильно зол на Чонгука, притом уверен, я знаю еще не всё, но я зол, — стучит по бардачку Лэй. — Он очень плохо поступил с братом, и неважно, что тот его предал. — Ну, тут уже ничего не поделать, ты ведь его знаешь. — Знаю, — грустно говорит Лэй. — Он у меня единственный, с кем я с трудом нахожу общий язык, потому что он слишком замкнут и сильно обозлен на весь мир. Не будем об этом, всё равно рано или поздно он заявится ко мне, и тогда я познакомлю его со своей скалкой. Он ошибается, если думает, что я не посмею стукнуть скалкой Эль Диабло. Всю дурь из него выбью. — Он в этом и не сомневается, поэтому к тебе не ездит, ждет, когда остынешь, — смеется Мо. — Как там твоя фея? — Он Фей, — поправляет его Мо. — Никак. Он, вроде, куда-то собирается, писал пост про скорое путешествие. — Может, и ты выберешься, хотя знаю, ты сейчас завален, но смотри, мы бы подстроили вам встречу. О, я это умею, — говорит возбужденно Лэй. — Ты, конечно, у меня сваха, но я стесняюсь, — бурчит Мо. — Перестань, ты красивый и сильный альфа, какой омега устоит! Где мои годы, — вздыхает омега. — Да для тебя я самый лучший, потому что ты меня любишь. — Потому что тебя не любить невозможно, — серьезно говорит Лэй. — Ладно, я придумаю вам встречу, а пока остановись у гипермаркета, папа сегодня тебя так покормит, что двигаться не сможешь.***
Чимин потягивается во сне, поворачивается на другой бок и сразу оказывается в горячих объятиях. Омега, который последние дни засыпает и просыпается в постели один, от неожиданности подскакивает. — Ты пришел, — выпаливает Чимин, блеск в глазах которого выдает его радость. Намджун, прилегший рядом прямо в костюме, приподнявшись, ловит его и укладывает на свою грудь. — Не думал, что ты так соскучишься, — на самом деле Намджун скучал больше, иначе как объяснить то, что, закончив дела, он первым делом сорвался в Амахо, чтобы полежать с омегой до рассвета, а не поехал в свой дом в Ракун. Он поглаживает его волосы, водит по ним носом, вбирая любимый аромат, а потом, обхватив ладонями его лицо, целует. Чимин с него не слезает, трется о него, как оголодавший по ласке кот, и, вдоволь нацеловавшись, покоится на его груди. — Я был сильно занят эти дни, и буду занят еще сильнее, — виновато говорит альфа. — Я знаю, — бурчит омега. — Мо мне рассказал. Он мне хотя бы пишет и предупреждает. — Мо, я смотрю, везде успевает, — усмехается Намджун. — Тебя я вижу раз в две недели, а ты у меня и его забрал, — недовольно говорит омега. — Мо такой же лидер, как я, и он сейчас отвечает за Обрадо, пока там все не нормализуется, он не сможет надолго приезжать. Но если ты сильно скучаешь, то я могу отправить тебя к нему. Он будет счастлив. — Серьезно? — приподнявшись на локтях, смотрит на него Чимин. — Ты же не пленник, и я понимаю, что ты скучаешь, а вам с ним, вроде, весело, — улыбается альфа. — Ты просмотрел брошюры колледжей, которые тебе принесли? — Посмотрел, но пока не выбрал. — Поедешь со мной завтракать в Ракун? — поднимается с кровати альфа. — Мне нужно столькое успевать, в то же время я хочу побыть немного с тобой и хотя бы в дороге побуду. — Поеду, — спрыгивает с кровати омега и бежит в душ, после которого быстро собирается и спускается к ожидающему его в гостиной Намджуну. Спустя тридцать минут, Чимин, положив голову на плечо Намджуна, сидит на заднем сиденье бентли и слушает переговоры альфы по телефону, который отвлекается только, чтобы еще раз поцеловать омегу. Автомобиль паркуется у ступенек высотного здания, служащего штаб-квартирой Зверей. — Я поднимусь к Чонгуку на пару минут и сразу обратно, поедем в мой любимый ресторан, не скучай, — целует его в носик Намджун и покидает салон автомобиля. Чимин спускает стекло и смотрит на сидящих через дорогу на тротуаре омег и альф его возраста, которые, включив музыку, с кофе в руках общаются и подтанцовывают. Сегодня утром Чимин впервые счастлив за долгое время. Во-первых, Намджун приехал, и омега даже отрицать не намерен, что скучал. Во-вторых, альфа привез его в Ракун, хотя Чимин был уверен, что он этого не сделает, учитывая, что здесь у него дом и его омега. Может, Намджун тоже что-то начал к нему чувствовать, разошелся с Заиром, может, Чимин не просто тот, кто греет его постель. Омега хочет прогнать эти мысли, которые пусть сейчас и озаряют его нутро, но позже могут сделать ему очень больно, но не получается. Пусть даже на пару минут, пусть только в своей голове, мысли в которой, скорее всего, не совпадают с реальностью — он счастлив, он в мире, где его любовь взаимна. Сказки заканчиваются, но у Чимина до сих пор ни одна и не начиналась, ему можно попробовать ее на вкус. Это потом, после прошедшей по нему ураганом горечи очередной потери, он достанет марлевые повязки и наложит на оставленные после него раны. «Смертельные», — твердит разум. «Хуже не будет», — усмехается омега. Он нежится под попадающим в салон и не греющим зимним солнцем и не может стереть с лица счастливую улыбку. Намджуна нет уже минут двадцать, он скидывает смс, просит подождать еще немного, а Чимин покидает салон автомобиля, чтобы размять затекшие после стольких часов в пути мышцы. Он решает купить кофе и, перейдя дорогу, подходит к киоску. Пока ему готовят кофе, он, стоя на тротуаре, пританцовывает и улыбается парням, которые зовут его к себе. Чимин, взяв кофе, идет к ним, его сразу окружают парни, которые оказываются танцорами местной школы танцев. Чимин говорит, что любит танцевать и танцевал даже в клубах, они просят показать что-то новое, и омега, передав стаканчик, подключает к гарнитуре свой телефон. Чимин не просто любит танцевать, он живет танцами, он выпускает так из себя боль и делится счастьем. Парни восторженно хлопают двигающемуся омеге, и Чимин настолько уходит в танец, что не смотрит в сторону автомобиля, у которого стоит уже вернувшийся Намджун. Альфа впился в него взглядом, жадно вбирает в себя каждое движение, взмах волосами — Чимин живет танцем, Намджун живет его движениями. Омега двигается так легко и непринужденно, будто у него нет костей. Его движения плавные, он порхает над землей, попадает под ритм и даже предсказывает его. Он настолько прекрасен, что кажется нереальным. Видно, что музыка его страсть, и он получает удовольствие, позволяя при этом другим получать не меньшее только тем, что они могут лицезреть такую красоту. Намджун видит, как не двигаются уставившиеся на него парни, вся охрана альфы, как даже проезжающие между ними автомобили сбрасывают скорость, чтобы урвать и себе в память танцующего омегу, для которого словно и создавалась музыка. Даже зверь Намджуна притихает, сложив лапы, наблюдает за самой красивой картиной, которую он видел. Чимин кожей чувствует один-единственный отличающийся ото всех остальных взгляд, резко останавливается, прощается с парнями и, схватив стаканчик, бежит через дорогу. — Прости. Ты давно вернулся? — спрашивает запыхавшийся омега и, не дождавшись ответа от все еще прокручивающего в голове танец альфы, садится в автомобиль. Намджун садится следом, и пару минут оба молчат. Чимину стыдно, что его застали врасплох, он не знает, что думает о нем Намджун, и, судя по нависшей тишине, ничего хорошего. — Ты любишь танцевать? — вдруг спрашивает альфа, пока автомобиль везет их к ресторану. — Люблю. Танцы — это моя мечта, — разглаживает брюки на коленях омега. — Тогда зачем искать место обучения и долго думать, — смотрит на него Намджун. — Ты словно живешь с музыкой, так поступи в музыкальный, а потом я открою тебе школу танцев. — Я об этом никогда не думал, — Чимин в замешательстве, никто ему никогда ничего не делал, о мечте тем более не спрашивал. И Намджун не должен, он уже заплатил за его свободу, мог бы прекрасно обойтись без вкладывания в его будущее. — Так вот подумай, я помогу тебе, — уверено говорит альфа. — Если ты любишь танцы, то и занимайся тем, что любишь. — Ты не злишься на меня? — тихо спрашивает омега. — Злюсь, но скорее на себя, — смотрит в окно альфа. — На что злишься? — На то, что не могу тебе объяснить, что есть определённые рамки поведения, и ты в них не влезаешь, — усмехается Намджун. — Кроме меня, на тебя смотрели все мои телохранители и шофёры, думаю, они, как минимум, сильно удивлены тем, что у меня такой взбалмошный омега. — Тебе так важно мнение окружающих? — обиженно спрашивает Чимин. — Важно, и пусть ты думаешь, что это моя отрицательная сторона, я так не думаю, — говорит Намджун и притягивает его к себе. — Я тебе могу целую студию арендовать, и танцуй, сколько хочешь, но на улице не надо. — Знаешь, в чем наша разница, у меня рамок нет, а ты сплошь состоишь из них, — прячет лицо на его груди омега. — Я не понимаю, почему тебя так сильно интересует мнение окружающих, мне лично правда оно не важно, потому что мою жизнь им все равно не прожить, как и мне их. — Мы живем среди людей, и их мнение все равно занимает важное место, ты можешь со мной не согласиться, но я прошел через это. Я очень терпелив, уверен, мы придем к компромиссу, — обнимает его Намджун и целует в затылок. Чимин много и вкусно кушает, а Намджун решает сегодня навестить папу, который и вогнал его в рамки, про которые говорил омега.***
Юнги дремлет, когда Чонгук объявляет, что доехали, и автомобиль въезжает в подземную парковку высотного здания в центре Ракун. — Куда мы приехали? — спрашивает Юнги, пока они ждут лифт, но альфа не отвечает. Лифт останавливается на последнем этаже, и, выйдя из него, Юнги сразу оказывается в большой гостиной, обставленной шикарной мебелью в бежевых тонах. Юнги, ступая по ворсистому ковру, идет к окнам на всю стену и, как завороженный, смотрит на засыпающий город внизу. — Тут так красиво, — восторгается омега и оборачивается к брату. — Ты здесь живешь? — Осмотрись, — альфа проходит к встроенному в стену бару и, достав два бокала, кладет в них лед. Юнги идет к стеклянной лестнице у стены и поднявшись на второй этаж, оказывается в просторной спальне. Пока омега осматривает комнату, Чонгук заходит следом и, передав ему бокал, толкает одну из боковых дверей. Юнги проходит в нее и замирает на пороге огромной гардеробной. Одна стена гардеробной заставлена обувью, вторая — одеждой от лучших дизайнерских домов. Дверцы шкафов отделаны панелями из кожи. Открытые полки со встроенной подсветкой так и манят прикоснуться к вещам. В отдельно стоящих модулях с небольшими ящичками хранятся украшения и аксессуары. Первичный восторг понемногу сменяется пониманием, которое ложится тенью печали на лицо Юнги. — Зачем ты привел меня сюда? — ставит бокал на трюмо в углу омега и смотрит на брата. — Хотел показать тебе твою квартиру. Все здесь твое, внизу на парковке есть и автомобили, но я подумал, что ты захочешь сам выбрать, и я куплю тебе любой, — подходит к нему вплотную альфа. — Все, что тебе нужно делать — это желать, а я буду исполнять твои желания, — приблизившись, касается губами его скул, а Юнги отворачивается. — Вот, значит, как, — дрожащий голос невозможно контролировать. — Ты привез меня сюда, чтобы показать, чем будешь платить? — Я же сказал тебе, что ты будешь моим, а я не люблю брать просто так, ты ведь любишь роскошь, и это ее малая часть, у тебя будет все, о чем другие и мечтать не смеют, — внюхивается в запах, и там, где всегда болело, теперь приятно зудит. Хочется быть к нему ближе, втирать его в свою кожу, показать, как он в его крови по сосудам носится, как от одного присутствия его зверя озноб бьет, клыки вырастают. — В машине мне показалось… — осекается Юнги, глазами по воротнику его пиджака бегает. — Да, просто показалось, как я вообще мог такое подумать, — с горечью улыбается, на него смотрит. — Мне прямо сейчас раздеваться? Какие-то особые пожелания в постели у тебя есть? Чонгук, нельзя купить то, что не продается. — Все продается, а ты, любовь моя, тем более. — Не смей больше так меня называть! — кричит на него Юнги и толкает в грудь. — Плевать я хотел на твои богатства и подарки, дари их кому хочешь! Ноги моей здесь не будет, — двигается к двери, но альфа ловит его и прижимает к зеркалу. — Не делай поспешных выводов, — ухмыляется Чонгук. — Подумай, — проводит руками по спине. Забирается под худи, пересчитывает ребра, вонзается пальцами в тонкую талию, еле сдерживается. — Не руби сразу же, не буди во мне зверя. Я подарю тебе жизнь лучше той, что была у Абеля, что могла бы быть с Лаудом, я подарю тебе всё, что ты захочешь. Но я тебя не отпущу. Не примешь мое предложение сегодня, примешь завтра. — Элитная блядь, значит? Так, значит, оно бывает? — бьет его кулаками в грудь, но из объятий вырваться не может, Чонгук сильнее, шире, выше, он ловит его руки, заламывает. — У тебя ничего нет, в Обрадо ты не вернешься, на что ты будешь жить? — встряхивает его за плечи альфа. — Как будет выживать тот, кто всегда получал готовое, обладал штабом слуг и был любимчиком деда? Уверен, ты даже еду себе приготовить не в состоянии. Кем ты себя возомнил? — Думаешь все, что я умею — это раздвигать ноги? — у Юнги горло от спазмов сводит. — Именно так и думаю, — ни секунды не задумывается Чонгук, а Юнги, вырвав руку, влепляет ему звонкую пощечину. Альфа потирает щеку, а омега жмурится, успев до этого увидеть, как в его глазах вспыхивает ярость, и сразу же угасает. — Хорошо, я могу ошибаться, а ты можешь доказать мне обратное, если, конечно же, захочешь, — ловит его за руку Чонгук и тащит на первый этаж. Через десять минут они снова сидят в автомобиле, который двигается в сторону Амахо. Всю дорогу Юнги молчит, с трудом успокаивается и глотает слезы. После въезда в Амахо, омега не сдерживается, тянется к валяющейся на бардачке пачке красного Мальборо и, выудив сигарету, протягивает руку за зажигалкой. Чонгук молча ему ее передает. В Амахо они приезжают за полночь. Чонгук открывает Юнги дверцу автомобиля и, взяв под локоть, ведет в сторону тротуара. Омега замечает, что они на одной из улиц на окраине, и из четырех фонарей на дороге горит только один. Чонгук толкает его в сторону покосившегося старого домика и идет следом. — Где мы? Зачем ты привел меня сюда? — отбивается Юнги, пока альфа заталкивает его в дом и включает свет. Первое, что чувствует Юнги — это сильный запах сырости, ему даже приходится периодически зажимать нос, пока он к запаху не привыкает. По скрипящему под ногами полу они минуют крохотный коридор и оказываются в небольшой гостиной, заваленной старой мебелью. На одной из стен обои ободраны, с остальных они, отклеившись, свисают вниз. Окна покрыты толстым слоем пыли, а с подоконника свисают паутины. В центре комнаты стоит, кажется, когда-то бордового, а теперь кирпичного цвета старый рваный диван, перед ним столик с резными ножками. На полу валяются горшки с давно сгнившими цветами, а стертый ковер одеревенел от грязи. Юнги ни на шаг не отходит от Чонгука, омеге кажется, что этот дом хранит в себе страшную тайну и, как в дешевых ужастиках, на которые он ходил в Обрадо, может его поглотить. Он проходит за альфой на кухню, где у окна стоит маленький столик, две табуретки, и отключенный старый холодильник у покрытых будто бы столетней пылью шкафов. Следом он вместе с альфой осматривает спальню, в которой, кроме окутанного паутиной зеркала, низкая кровать чуть больше одноместной, комод и узкий плетеный шкаф. В ванную заходить омега не рискует. Он бежит обратно в гостиную и замирает у дивана. — Что это за место? — Юнги тошнит от запахов и страшно, дом нежилой и грязный, и лампочка над головой еле освещает комнату. — Твой дом, — подходит к нему Чонгук. — Единственное, что я распорядился сделать — это чтобы его топили, так что пусть и грязно, но тепло. Не хочу, чтобы моя кроха приболела. — Что? — не понимая, смотрит на него омега. — Ты же говоришь, что ты умеешь не только ноги раздвигать, — поднимает уголки губ в улыбке альфа, которому потерянный вид омеги доставляет открытое удовольствие. — Ты будешь жить здесь. Твои документы, новый телефон и продукты на пару дней — тебе занесут. Ты будешь под круглосуточным наблюдением, я оставлю снаружи двух альф для твоей безопасности, все-таки район не безопасный. Советую с утра начать искать работу, у тебя ведь прекрасное образование, тебя уважали, принимали в любом доме и в любой компании в Обрадо. Я-то знаю, что тебя слушали и уважали за счет деда и его денег, а тут ты один на один с собой. Найди работу, приведи в порядок дом и, главное, прокорми себя, потому что я тебе ничем помогать не собираюсь. Выживай, кроха, докажи, что ты не боишься нищеты и способен себя обеспечивать, — продолжает улыбаться Чонгук, наблюдая за тем, как ошарашенно смотрит на него омега. — Ты не такой, Юнги, ты в такой дыре не выживешь, с голоду помрешь, твои наманикюренные пальчики не приспособлены к труду, так зачем ты пытаешься мне что-то доказать? Зачем опять держать меня на расстоянии, когда я и так уже из последних сил сдерживаюсь. Оттягивая время, ты меня с ума сводишь, — Юнги видит, как разгорается огонь в глазах брата, и отступает, но Чонгук наступает, он давит на него силой, у омеги вновь ноги в желе превращаются. — Не делай этого, — выпаливает Юнги, пытаясь найти, за что бы ухватиться. — Ты опять это делаешь. Отзови его, не надо, — ударяется о подлокотник дивана и сгибается назад по мере того, как альфа сверху нависает. Все вокруг смазывается перед глазами, тот стержень, за которым прятался Юнги, плавится, омега чувствует, как его зверь готовится подчиняться, как рвет грудную клетку, чтобы дать Чонгуку то, чего он хочет. — Прошу, — даже язык Юнги больше не подчиняется. — Это нечестно. — Мой маленький и милый братик, — притягивает его к себе альфа, и пусть ментально Юнги сопротивляется, его тело подчиняется, он скребется пальцами о мощную грудь, подрагивает. — Ты носишь мою метку, и ты подчиняешься только моему зверю, так не дразни его, не держи на расстоянии того, кто, дорвавшись, тебя сожрет. Дай мне то, чего я жажду, — альфа усмиряет зверя, и Юнги выдыхает. — Садись в автомобиль, и я забуду твои слова, сказанные в пентхаусе. Ты вернешься в квартиру в Ракуне и будешь выбирать себе автомобиль. Ты пытался, ты правда хотел мне что-то доказать, но реальность жестока, и никто тебя не осудит, тем более я. Я принял твою сущность еще тогда. Неужели эта дыра и твоя попытка доказать мне то, во что я никогда не поверю, стоит того, чтобы ты жил в этом дерьме? — Ты не знаешь меня, — отходит на безопасное расстояние Юнги. — Мой образ перед твоими глазами — придуманный. Я знаю, что ты сильнее и ты можешь выиграть нечестным путем, но разве наш отец учил тебя бить тех, кто слабее? — Не смей говорить о нем, — цедит сквозь зубы альфа. — Оставайся. Если ты не прибежишь ко мне до рассвета, то ты идиот, а я подожду следующий рассвет. У тебя нет дорог от меня, они все равно приведут ко мне, — скалится Чонгук и идет на выход. Юнги приходит в себя только от хлопка входной двери. Он изодранным мешком опускается на грязный диван и, услышав писк, сразу же подскакивает и бежит к двери. — Чонгук, — кричит омега, выбегая на крыльцо, но на обочине стоит только один автомобиль с двумя альфами, которые будут сторожить омегу. — Там крыса! — показывает на дом альфам Юнги, но те, усмехнувшись, возвращаются в автомобиль. Юнги опускается на крыльцо и, грея дыханием ладони, смотрит на одинокий, как и он сам, фонарь у обочины. Долго сидеть на улице не получается, он продрог до костей, омега вновь идет к автомобилю с просьбой пустить его внутрь, но получает отказ. «Крыса меньше меня, значит, я сильнее, я смогу ее прогнать», — уговаривает себя Юнги и возвращается в дом. Вооружившись сковородой, найденной на кухне, он осторожно проходит в гостиную, но врага не находит. Подскакивающий от любого шума Юнги решает, что для того, чтобы обнаружить крысу, нужно вынести из комнаты все лишнее, иначе он даже глаз здесь сомкнуть не сможет. Омега, пыхтя, вытаскивает в коридор все, кроме дивана, и, собрав в углу горку из различного хлама, идет в спальню за покрывалом. В дверь стучат, и Юнги, открыв ее, находит на пороге несколько пакетов, в двух из которых продукты, в одном средства гигиены, и еще в одном коробка с мобильным телефоном. Юнги включает мобильный и сразу же получает смс: «Паспорт тебе привезут завтра, и ты можешь приступать к поискам работы. Продукты тебе будут доставлять в течение недели, дальше выживай сам. Больше ты от меня ничего не получишь. Оказаться слабым перед комфортом и достатком — не стыдно. Тем более, у тебя уже есть опыт». «Тут крысы» — набирает Юнги, думает и удаляет. — Скотина! — швыряет в шкаф банку кофе, выуженную из пакета, омега и радуется, что она не разбилась. Кофе всегда нужен. — Ты совсем меня не знаешь, но я тебе обещаю, мой зверь будет ставить на колени твоего. Юнги, как и есть в пакетах, все пихает в холодильник и, вернувшись в гостиную, кутается в плед и валится на диван. Через секунду он сбрасывает воняющий черт знает чем плед на пол, а еще через минуту вновь натягивает его на себя. Надо дожить до утра, а там виднее будет. *Статус-кво (лат. status quo ante bellum) — «положение, бывшее до войны».