***
Чонгук выходит на террасу своего купленного еще три месяца назад особняка в тропическом стиле в пригороде Ла Тиерры и, опираясь на перила, смотрит на двор, который полон его людьми и автомобилями. Парни загружают в автомобили оружие, проверяют боеприпасы. Чонгук привез с собой из Амахо своих любимых собак, но сегодня он их еще не выпускал, альфа предвкушает, как ночью, освободившись, вернется к любимым псам и вдоволь с ними наиграется. Он поднимает голову к залитому красной краской небу, усмехается, что город собирается спать, а Левиафан просыпается. «Надежда тщетна: не упадешь ли от одного взгляда его? Нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его. Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя. На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас. Мясистые части тела его сплочены между собою твёрдо, не дрогнут. Сердце его твёрдо, как камень, и жёстко, как нижний жернов. Когда он поднимается, силачи в страхе, совсем теряются от ужаса. Меч, коснувшийся его, не устоит, ни копьё, ни дротик, ни латы. Железо он считает за солому, медь — за гнилое дерево. Он кипятит пучину, как котёл, и море претворяет в кипящую мазь; оставляет за собою светящуюся стезю; бездна кажется сединою. Нет на земле подобного ему; он сотворён бесстрашным; на всё высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости», — цитирует Чонгук ответ Бога из Книги Иова и выдыхает. Цель оправдывает средства, убежден Чонгук, и назад пути нет. Вооруженный захват власти был запасным планом альфы, но винить себя он не будет. Чонгук не для того столько лет шел к цели, чтобы, дойдя, отдать ее другому. Он есть Левиафан, и это чудовище выбрало своим домом Кальдрон. Дом должен соответствовать его хозяину, Чонгук все для этого сделает. Подготовка занимала много времени, а то, что все приходилось делать тайно, — замедляло процесс. Базы на территории Обрадо и Ла Тиерры были полностью под ответственностью Чонгука, поэтому он спокойно напичкал их оружием и все встречи проводил там. Куш откликнулся сразу же, Чонгук заплатил ему хорошую сумму, и тот привез людей и лично согласился заниматься обороной. Население территорий поставлено перед фактом — они или подчиняются новой власти, или будут сидеть в тюрьмах, особо активные умрут. Чонгук ни с кем церемониться не будет. Он, въехав в Ла Тиерру, сразу же приказал закрыть границы — никто не может выехать с территории и уж тем более въехать. У кого-то семьи остались по ту сторону, но альфа рассчитывает, что быстро решит вопрос со Зверьми и Кальдрон вновь станет целым. Улицы патрулируют вооруженные люди, которым четко отдан приказ — в случае сопротивления стрелять на поражение. Напуганное внезапными изменениями население пока только в себя приходит, на улицу почти никто и не выходит. Ла Тиерра будет репетицией перед новым государством Кальдрон. Жесткий контроль, полное подчинение власти и единый центр. Чонгук не хочет войны с братьями и надеется, что, когда придет время и он будет полностью готов, заберет власть без крови. Он сделает то, о чем мечтал, пусть мечта в процессе и исказилась. Люди не понимают по-хорошему, только и знают, что требуют, при этом не предоставляют ему время и не помогают. Чонгук сделает Левиафан сильным и успешным государством, на которое будут равняться и жить в котором будет мечтой. Основной путь наркотрафика лежит через Ла Тиерру, этих денег хватит, чтобы обеспечить государству хорошее будущее и покупать самое последнее оружие. Деньги от наркотиков поднимут уровень жизни населения, и если Кальдрон не захотел проявить терпение и только и знал, что кричал о правах, тут каждый, кто откроет рот, получит или пулю, или пачку купюр. Экономика, основанная на наркоторговле, не рухнет. Параллельно Чонгук будет готовиться к войне за Кальдрон. Он до последнего не хотел так, но новость о выборах была последней точкой. Больно, что ни один из братьев его не поддержал и так и не понял, но альфа это переживет. Больно, что в процессе все забыли, к чему стремились и для чего это делали. Пусть они зовут Чонгука эгоистом, но он хотел другого будущего не только для Кальдрона, но и для своей семьи. Семьи у него нет, отныне он работает только для себя. Джозеф отвечает за Обрадо, Чонгук лично курирует Ла Тиерру, Куш отвечает за границы, которые охраняет армия. Намджун не идиот, если он рванет в Левиафан, война начнется немедленно. Чонгук думает, альфа будет пока готовиться, тем более они уже увидели тяжелую военную технику и людей на границах, и ему это на руку, он блефовал в ходе разговора со старшим, он сам пока не готов воевать. Из-за того, что планы пришлось резко поменять, Чонгук еще ждет прибытие наемников и оружия, а пока ему нужно поговорить с людьми и отпраздновать смерть Лео. Альфа, натянув на себя пиджак, идет к своему внедорожнику, и процессия из двадцати автомобилей провожает его к базе, которая и была началом зарождения государства Левиафан. Чонгук проходит внутрь, собравшиеся внутри лидеры подразделений, бывшие военные, головорезы, все, кто здесь ради наживы, и те, кто горит за идею, умолкают и устремляют свои взгляды на нового лидера. — Сегодня наступила новая эпоха в жизни полуострова, — начинает Чонгук, остановившись на железном помосте. — Год назад Звери захватили полуостров и создали государство, которое оказалось недееспособным из-за желания моих партнеров соответствовать чьим-то ожиданиям, а не своим. Мы обещали вам должности, беззаботную жизнь, а сейчас Кальдрон в долговой яме, казна пустует, и, более того, государство стоит на пороге смены власти, которую получит тот, кто, сидя дома перед телевизором, наблюдал за тем, как мы теряли кровь на улицах. Я исправлю эту ошибку. В государстве Левиафан — один закон. И все вы, и население принесет присягу мне. Кто будет против — не увидит завтрашнего рассвета, можете не сомневаться. Игры закончились. Левиафан превратится в могущественное государство с вами или без вас. Выходите на улицы, заходите в каждый дом, прослушивайте телефоны, контролируйте интернет, любая информация, которая вредит государству, — повод для привлечения к ответственности. Карательным органом будет руководить Куш, — смотрит на альфу Чонгук. — Я хочу видеть результат того, за что плачу. Я возвращаю смертную казнь, я возвращаю полный контроль картелю. Будьте мне верны, и я, в отличие от моих бывших партнёров, сдержу данное вам слово. Обещаю. А пока наводите порядок внутри и готовьтесь к войне. Чонгук выходит из базы и идет к автомобилю, который увезет его на ужин с самыми близкими соратниками. Если мечта не соответствует реальности, ее нужно подкорректировать. Чонгук вернет себе Кальдрон и Юнги. Его злость на омегу ему на руку. Именно Юнги стал последней каплей, переполнившей чашу терпения альфы. Чонгук не почувствовал горечи, когда ему доложили о том, что Звери объявили о референдуме. Чонгук сейчас ничего, кроме жажды обладать, не чувствует. Злость на братьев и омегу — его ведущая сила, а все остальные чувства, присущие людям, альфа заблокировал. За тридцать лет, будучи Чон Чонгуком, он так и не получил ничего из того, что хотел, но отныне, став Эль Диабло, он получит все. Альфы Левиафана сидят в ресторане в центре Ла Тиерры и празднуют удачное отделение. Чонгук почти не ест и не пьет, он вертит в руке бокал, смотрит на новую семью, слушает их разговоры, подпитывается их нетерпением и огнем в глазах. К альфам уже присоединились омеги, которые красотой бросают вызов звездам, Чонгук ни на одном внимание не задерживает, потому что видел того, кто заменял для него эти звезды. Он смотрит сквозь, былые времена вспоминает, чувствует, как грудь сдавливает от ощущения, что он впервые что-то празднует не со своими братьями. Сразу от всего избавиться невозможно, Чонгук работает над собой, не позволяет картинкам из прошлого ставить под сомнение его настоящее, но там, где дело касается семьи, ему все еще тяжело. — Всегда восхищался твоей силой, — снимает с колен красноволосого омегу Куш. — Мы празднуем, а ты как в воду опущенный. Прибавьте звук музыке, — оборачивается к официантам. — А ты кончай его глазами сверлить, — обращается к красивому блондину в конце стола, — подойди, налей ему выпить, он не кусается. Хрупкий омега лет двадцати с белоснежными волосами подходит к Чонгуку и, опустившись на его колени, обвивает тонкими руками его шею. Альфа разговаривает с Кушем, его ладонь покоится на бедре паренька, чей вес он почти не чувствует. — Я могу поднять вам настроение, — улыбается омега, приблизив лицо, и тянется за бутылкой, чтобы налить ему выпить. — Попробуй, — усмехается Чонгук, проводит ладонью по кожаным штанам паренька, сжимает чуть выше колен, «все не то» думает. — Я вам не нравлюсь? — пригубив стакан, спрашивает омега. — В том-то и дело, — нюхает запах мяты альфа. — Мне никто не нравится. Он ростом как Юнги, такой же тоненький, и это единственное, что у них общее. Чонгук трахает его с остервенением, вдавливает в огромную кровать, в которой омега может заблудиться, заставляет кричать не только от удовольствия, а от ощущения переломанных костей, и не разрешает убирать подушку с лица. Легче не становится. Сразу после секса он вызывает шофера, и, выставив омегу за дверь, идет в ванную и открывает воду. Юнги везде, но главное — внутри. Чонгук его за восемь лет никем заменить не смог, с чего он взял, что сейчас получится. Он скучает по нему, по его голосу, по смеху, по теплу. Чонгука это разрывает. Он может выстоять в борьбе против всех, но в борьбе с собой неизменно проигрывает, там, где Юнги, он вечно проигравший. Чонгук без него не может, не то чтобы из мыслей выкинуть, даже тепло его рук не забывает. Тело альфы — это тетрадь памяти, он бы разрисовал каждый сантиметр, которого касались его тонкие пальцы, но ему, чтобы это помнить, и рисунки не нужны. Если раньше Чонгук и допускал мысль, что протащит его через все круги ада даже с расстояния, то сейчас он эту идею не приемлет. Он был жив, пока Юнги его касался, а сейчас по частям отмирает. Чонгук должен его видеть, слышать, касаться, а любить, чтобы свою боль/привычку притуплять, ему и не надо. Никакого расстояния между ними не будет, свободу от него Юнги не получит.***
С момента переезда Юнги в новую квартиру прошло три недели. Всю первую неделю Юнги, который, наконец-то, остался один и свободен от страха, что его зареванного в любой момент может застукать Чимин, не выходил из спальни. Он выставил пришедшего за ним в первое же утро папу за дверь со словами: — Да, я сильный, непробиваемый, всегда на ногах стою, меня ничему не сломать, но мне нужны эти долбанные семь дней. Я буду сидеть в этой комнате и отказываюсь кого-то видеть, дай мне выплакаться, настрадаться, умирать и воскрешаться, снова умирать, потому что я не просто потерял любовь, я превратился в его глазах в последнюю мразь, и так и не смог его убедить, что мое сердце все это время билось ради него. У каждого горя есть срок принятия, я себе выделяю семь дней, продержу траур, похороню его и выйду отсюда. Больше ты слез в моих глазах не увидишь. Обещаю. Илан с того дня пару раз в день клал у двери омеги поднос с едой и забирал его почти нетронутым. Юнги слово сдержал, через семь дней к Илану вышел сильно похудевший, бледный омега, который, поздоровавшись с папой, как ни в чем не бывало сел завтракать. Больше о Чонгуке с Иланом он не говорил. Больше Юнги не плакал. Даже наедине. Илан прислушивался, подолгу у его дверей стоял, но Юнги видимо выплакался. Вернуться в офис на работу Юнги сил так и не нашел, искать новую работу тоже. Он рассчитывает, что скоро выйдет новая сплетня, люди забудут про позор на свадьбе, и на улицу почти не выходит. Так продолжается пару дней, пока одним из вечеров Чимин не заявляет омеге о том, что ему нужен доверенный человек в клубе: — Ты будешь меньше людей видеть, ночь же, следовательно, и сплетен будет мало, — говорит Чимин. — Ты контролируешь работу, следишь за персоналом, что-то типа администратора. Я буду хорошо платить и буду спокойным, что ты там. Я не могу подолгу бывать на работе. Ты знаешь, у меня Ниньо. Юнги, хотя и не имеет опыта работы в этой сфере, сразу же соглашается. Омеге везет, что Чимин приставляет к нему своего помощника, и понемногу Юнги вливается в ночную жизнь Амахо, максимально выкладываясь на работе. Их квартиру по-прежнему охраняют люди Намджуна, к ним приставлен шофер с автомобилем, но омеги теперь спокойно передвигаются по Амахо, учитывая, что Чонгук перебрался в Ла Тиерру. Шок — было первым, что испытал Юнги, услышав новости о разделении. Илан, кроме шока, испытал еще и отчаяние, потому что дом отца остался в руках Чонгука, а счета Абеля по-прежнему заморожены. Чонгук расколол на две части государство, за которое боролся, которое сам создал, и расколол не только его, но и семью, самую крепкую из всех виданных. Жизнь с ее «ничто не вечно» опять доказала свою правоту. В ночь разделения территорий Юнги запирается у себя и, прижав к груди подушку, с горечью думает о том, как изменился брат, и о том, что он тоже в этом виноват. Юнги скучает по нему, но стоит вспомнить их последнюю встречу, хочется забиться в угол и никогда его больше не видеть. Юнги скучает по Чонгуку, но сейчас это не его брат — это Дьявол во плоти или, как нарекли его в народе, Эль Диабло. В его глазах тьма, вместо крови яд ненависти, вместо сердца глыба льда, в нем нет сострадания, и им лучше никогда не встречаться, потому что омега после этой встречи не выживет. Все, что Юнги остаётся, — хранить в потайных уголочках сердца образ любимого, их ночи, полные любви и нежности, их общие мечты, которым не было суждено сбыться. Сейчас у них и мечты разные. Чонгук начал свою реализовывать, получил государство, раздает приказы, готовится к будущему, а Юнги не будет сидеть и оплакивать то, что прошло, он пойдет за своей мечтой. Правда, оказывается, что у него ее нет. Оказывается, что все его мечты были связаны с ним. Вот оно как бывает, когда делаешь человека смыслом, когда настолько сильно его в себя пускаешь, что он, уходя, с корнями вырывает и всю силу. Юнги начнет сначала, он придумает себе новую мечту, потому что слова «сдаваться» в его лексиконе никогда не было, потому что он называл его своей силой, и омеге пора стать силой для себя. Юнги каждое утро начинает с новостей, ищет его имя в поисковике и сам не знает, что ожидает увидеть. Чонгук строит государство, живет, радуется жизни, постоянно на встречах, лично все вопросы курирует, а Юнги после работы сидит в четырех стенах и их любовь оплакивает. Он по ночам часами лежит в кровати и изучает потолок, цветное кино на нем смотрит, где Чонгук его целует, где клянётся в любви, которая на следующую жизнь переходит, засыпает. Просыпается в холодном поту, долго ото сна, где альфа на него распарывающим кожу взглядом смотрит, отходит и снова в мир притворяться выходит. Омегу от себя тошнит. Особенно остро он чувствует эту тошноту, когда после очередной бессонной ночи, посвященной воспоминаниям, он читает новость о том, что Эль Диабло, несмотря на загруженность, появился в опере, где выступала звезда Ла Тиерры. На фотографиях лидеры Левиафана, рядом с которыми сидят и омеги. Юнги чувствует, как осознание, что брату хорошо, что он не страдает, остро полосует по внутренностям, и клянется больше о нем не вспоминать, пусть даже все то, что Юнги хотел ему рассказать, так и осталось невысказанным. Юнги постоянно пропадает на работе, бывают дни, когда он даже спит в кабинете. Он постоянно применяет новые идеи, приглашает новых диджеев, сам пишет сценарии программ, много времени проводит в интернете и учится на опыте лучших клубов мира. Юнги старается почти каждую ночь лично выходить в зал, но если работы с отчетами много, то отправляет помощника. Омега начинает замечать, что привлекает внимание, первое время пусть и не знает, как реагировать на ухаживания и подарки, но потом, послушав Чимина, который настаивает, что он должен жить своей жизнью, принимает подарки и даже пару раз ездит домой в машине ухажеров. На свидания Юнги не ходит, хотя желающих заполучить себе одного из самых красивых и ярких омег Амахо, предостаточно. Юнги теперь платиновый блондин, лисий разрез глаз всегда подчеркнут карандашом, он больше не экономит на своей внешности и одевается в бутиках, которые за жизнь в Амахо обходил. Только сам Юнги знает, что под этой безупречной маской скрывается разбитое сердце, но и его он обещает себе склеить. Как бы Юнги ни объяснял себе, что, пытаясь найти информацию про Чонгука, он делает себе больнее, не позволяет ранам зарасти, он все равно продолжает каждую ночь набирать в поисковике его имя и читает новости с вражеских территорий. Новых фотографий альфы нет, но очень много текста с его словами, от которых у Юнги мурашки. За Чонгуком пошли звери, он способен повести за собой хоть весь полуостров, это не сработало до этого, потому что его радикализм держали в рамках, но теперь он свободен, и Юнги боится, что альфа выиграет эту войну и Кальдрон превратится в пристанище картелей и пойдет по пути тоталитаризма. И тогда между ним и Чонгуком не будет ни зверей, ни охраны, ни спасения. Поэтому омега даже рад, что брат решил наказывать его самым действенным способом — игнорированием. Чонгук не звонит, не ищет, не угрожает, хотя омега уверен, что с его возможностями даже граница государств не проблема. Он пережил без Чонгука столько лет, чуть не умер от разлуки, еще раз он через такое проходить не будет. Юнги больше не поставит на себе крест и не похоронит себя в очередном дне, когда они расстались. Он никому, и тем более себе, не позволит себя жалеть. Пусть Чонгуку на него наплевать, но даже если когда-то он захочет поинтересоваться тем, как поживает Юнги, он найдет омегу в прекрасных настроении и виде.***
Уже второй месяц у Юнги новая жизнь, точнее пародия на нее, он ходит на работу, гуляет с друзьями, улыбается только Ниньо, всех слушает, сам не говорит, не чувствует радости, много язвит и курит. Юнги вернулся к своему образу в Обрадо, к извращенной форме, сковал новую броню. Народ Кальдрона быстро привыкает, что на территории полуострова два государства. Как и часто в жизни, то, что казалось неприемлемым, со временем превращается в обыденность. Пусть Кальдрон расколот на две части, судьба его неизвестна, люди все так же едят, гуляют, рожают детей и разгоняются под двести двадцать, будто рядом ангел хранитель сидит. И Юнги живет, старается. Он по-прежнему улыбается, покупает подарки Ниньо, ходит на встречу с друзьями, усиленно притворяется и всех, кроме Чимина и Тэхена, убеждает в том, что он в порядке. Друзья свое мнение от Юнги и не скрывали, оба сразу сказали, что он тоже виноват, но не отошли, напротив, стали чаще приезжать, звонить, и омегу одного не оставляют. Юнги благодарен им за поддержку и уверен, что без этих двоих ему было бы куда сложнее восстанавливаться. Сегодня в клубе закрытая вечеринка. Сын местного бизнесмена, отец которого нажил состояние на продаже оружия зверям во время войны с Ла Тиерра, празднует день рождения. Юнги приехал в клуб раньше обычного, чтобы проверить, учтены ли все пожелания именинника. Чимин тоже на работе, но, по его словам, он только на час приехал, и сразу побежит к ребенку. Юнги заверяет его, что со всем справится, и провожает домой. Тема вечеринки — вампиры, поэтому и гости, и персонал одеты соответствующе. Юнги в черных скинни брюках, красной шелковой свободной блузе, губы покрыты тональным, глаза сильно накрашены, длинные серьги красиво подчёркивают тонкую шею. Он ходит меж рядов, лично следит за столиками, ди-джеем и не может отказать просьбе именинника сфотографироваться с ним и его друзьями. «Чтобы ты не скучал», — приходит под утро на телефон Чонгука скрин из гангстаграма именинника. Пока еще даже не ложившийся альфа приближает экран к лицу, а потом увеличивает фото и жадно всматривается в фотографию брата. «Только вчера мы расстались, а ты уже блядуешь, — кривит рот Чонгук, рассматривая изваянное лучшими скульпторами мира лицо. — Наслаждайся свободой, пока можешь». Чонгук сохраняет скрин, в котором отмечен и аккаунт Юнги, и с того дня проверяет гангстаграм омеги. Юнги не долго страдал. Чонгук листает его ленту, страница омеги полна фотографий цветов, коробочек из дорогих бутиков с подарками, клуба, в котором, как Чонгук узнал, он работает, его пальцев, усыпанных кольцами. Альфа листает дальше, фото Юнги, высунувшегося из люка бмв, снимали со спины, лица омеги не видно, но альфа замечает, как сильно отросли его платиновые волосы, собранные в низкий хвостик, неосознанно пытается разглядеть номер автомобиля, представляя, как найдет и расчленит хозяина. Каждый раз, беря в руки телефон, чтобы открыть его страницу, Чонгук переносит стресс, он до скрипа сжимает зубы, но остановиться смотреть не может. К концу недели у Юнги в профиле новые фотографии, коктейли, вечерний образ, лицо скрыто, и снова огромные букеты, которыми заставлен пол всей комнаты. Чонгук только собирается швырнуть телефон о стену, как замечает обновление, он открывает фото и, кажется, не дышит. Наконец-то Юнги поставил сэлфи. На него с экрана смотрит красивый омега с озорными огоньками на дне зрачков, а под фото подпись «Cuanto cuesta comprarte?» (сколько ты стоишь?). Телефон все-таки разбивается о стену. Он знает, что Чонгук смотрит его страницу. Альфа усмехается и, откинувшись на спинку кресла, начинает смеяться в голос. Следующим утром Чонгука в гангстаграме ждет новое фото, на котором снят завтрак Юнги у бассейна, альфа узнает по кафелю, что это у Лэя, и подпись под фото: «No tienes tanto dinero» (у тебя денег не хватит). К вечеру новое фото, где рука омеги на бежевом подлокотнике автомобиля покоится на другой руке, и подпись «ми фуэрца». Чонгуку срывает башню. — Ты провоцируешь зверя, сынок, что ты творишь, — качает головой Лэй, пока Юнги ест его пончики. — Зачем ты выставляешь фотографии с этими подписями. — Пожалуйста, мне уже весь мозг Тэхен и Чимин съели, вы хотя бы не трогайте, — набитым ртом просит омега. — Я не провоцирую, я показываю всем своим врагам и ему в том числе, что мне плевать. — Когда плевать, то вообще ничего не делаешь. — А с чего ему думать, что я сижу и оплакиваю то, что он бросил меня у алтаря и опозорил перед всеми. Я прихожу в себя и радуюсь жизни, а он пусть что там себе строил и строит. Я хочу сбросить прошлое, — пожимает плечами омега. — Оно же у тебя внутри, а не в этих фотках и мишуре. — Внутри у меня все каменное, — тянется за холодным чаем Юнги.***
Намджун по дороге в штаб-квартиру заезжает к Лэю. Омега тяжелее всех перенес новость об отделении Чонгука, ему даже скорую вызывали. Сколько бы Хосок ни просил папу переехать к нему, он отказывается, поэтому альфа последние ночи остается с ним. Чимин тоже не оставляет омегу, привозит к нему Ниньо, отвлекает от дум, и Лэю немного лучше. Намджун уже давно подозревает, что у Лэя роман с Шивоном, который постоянно в его доме, но на эту тему не говорит. Он не будет вмешиваться в личную жизнь папы, но за Шивоном следит. Сейчас альфа даже рад, что Шивон помогает папе отвлекаться от тяжелых дум и вызывает особую улыбку, что даже сыновьям не под силу. Просидев с Лэем час и убедившись, что он в относительном порядке, Намджун выходит на улицу и видит припарковавшихся Сайко и Мо. — Почему не на работе? — спрашивает альфа, и парни опускают глаза. Намджун знает, что поступок Чонгука ударил по всем, и единственный человек, с которым альфам не приходится притворяться непробиваемыми — это Лэй. Парни приходят к нему, чтобы положить голову на его колени и, пусть даже молча, делиться с ним болью от поступка брата. Чонгук был не просто лидером Зверей, ведущей силой, он был тем, кто вдохновлял. Именно Чонгук даже в моменты, когда казалось, что у них ничего не получится, мог словами, порой подзатыльниками вернуть им веру в свои силы и заставить идти дальше. Чонгук, сам того не осознавая, был связующим звеном этой семьи, и сейчас, отделившись от них, он порвал эту связь, и каждый из лидеров чувствует себя потерянным. Хосок от дум по ночам не спит, с трудом сдерживается, чтобы не позвонить брату и не высказать все, что о нем думает, но не делает этого, так как боится обратной реакции, того, какие глубокие раны Чонгук может оставить своими словами. Мо и говорить не хочет, он пусть и по-детски все еще мечтает, что все наладится, что Чонгук вернётся, и они как ни в чем не бывало начнут все заново. С момента отделения Чонгука альфы ни разу не собрались вместе, помимо часов переговоров, и каждый в душе боится, что больше и не соберутся.***
Результаты референдума не удивляют Зверей. Народ голосует за сохранение власти зверей под руководством Намджуна до определения дальнейшего статуса Ла Тиерры и Обрадо. Намджун, который из-за всего, что на них свалилось, даже сына толком не видит, приходит домой под утро, чтобы хотя бы на пару часов сомкнуть глаза и немного побыть с семьей. Сегодня он даже не нашел сил подняться наверх и сразу идет к бару. Он не включает свет, отбрасывает прямо на пол пиджак и, налив себе виски, тяжело опускается на диван. Альфа кладет голову на спинку, прикрывает веки, но покоя из-за жужжащих в голове мыслей не чувствует. — Ты вернулся. Намджун вздрагивает от неожиданности и смотрит на стоящего у лестницы Чимина. Омега включает свет в комнате и, подойдя к дивану, садится рядом. — Как ты так передвигаешься, что я тебя не услышал, — еле выдавливает из себя улыбку уставший Намджун. — Я и не старался, просто ты весь в мыслях, — двигается ближе омега. — Ты в порядке? — Нет, — с горечью говорит альфа и снова упирается затылком о диван. — Я совсем не в порядке. — И я понимаю, — тихо говорит Чимин. — Сколько я себя помню, вы вместе. Вы же демон с тремя головами. Так было, есть и будет. Я верю, что он вернется. Вы сможете решить недоразумения. — Одна часть меня убеждена, что мы сделали все правильно, решив провести честные выборы, вторая винит меня в том, что я расколол семью, — прикусывает нижнюю губу Намджун. — Всю жизнь он был рядом. Мы никогда не воевали на разных фронтах, у нас общие цели, общий путь и победу мы праздновали вместе, и скорбели вместе. А сейчас он ушел, поднял стены, выставил армию, и я ничего не могу с этим сделать. — Намджун, — кладет руку на его бедро и всматривается в глаза Чимин. — Вы братья, вы не будете воевать друг против друга. Я уверен, что Чонгук не пойдет против тебя. — Он уже пошел, — вновь прикрывает веки альфа. — Он был прав, наша мечта на вкус, как полынь. Зачем мы не стали просто зарабатывать на жизнь, зачем мы решили что-то менять, потеряв в итоге себя… — Посмотри на меня, — требует нахмурившийся Чимин. — То, что вы сделали для Кальдрона, войдет в историю. Я могу выходить на улицу, не важно, с меткой или без. Я могу получать образование, работать, никто не покусится на мою свободу, иначе его ждет наказание. В мусорных баках нет трупов, дети Кальдрона не хоронят свои семьи. Ниньо будет расти в свободном государстве, обеспечивающем его права. Не смей принижать ваши заслуги, не смей спрашивать зачем. — Я понимаю это все, правда понимаю, но я потерял брата, — кладет голову на его плечо альфа. — Я потерял того, кто был для меня надеждой, того, слушая кого, я верил, что у нас получится, а теперь мы враги. У меня нет сил бороться, потому что бороться против него я не смогу. — Ты будешь бороться за свою семью. За своего сына. А с Чонгуком вы решите все без оружия. Сделаете все возможное для этого, — обхватывает ладонями его лицо омега. — Хочешь поспать сегодня с Ниньо? — Почему ты такой? — целует тыльную сторону его руки альфа. — Почему, несмотря на все дерьмо, что я совершил, ты даешь мне шанс? — Потому что Звери научили меня понятию семья, и в семье люди слушают друг друга и принимают, — улыбается Чимин. — Вы с Чонгуком семья. Вы оба этого никогда не забудете, а теперь пошли, поспи хотя бы пару часов, — омега подает ему руку, и парни вместе поднимаются в спальню, где в кроватке у постели спит малыш. Чимин сбрасывает халат, ныряет под одеяло и, похлопав рядом, ждет, когда альфа присоединится к нему. Намджун притягивает омегу к себе, крепко обнимает, слушает его размеренное дыхание и засыпает.***
— Всю жизнь вы меня психопатом называли, а психопат Эль Диабло, — придерживает для Намджуна дверь офиса Сайко и, выйдя на залитую весенним солнцем улицу, потягивается. — Вы каждый по-своему психи, — усмехается ему старший. — Вечером жду вас всех у себя, пройдемся по всем пунктам, сопоставим информацию. — Я могу опоздать. — Ты куда собрался? — За своим омегой поеду, не хочу больше время терять, да и умираю уже без его ворчания, — заявляет Хосок. — А если он не приедет? — Через плечо перекину и привезу, — хмурится Хосок. — Ладно, шучу, только не говори так, пусть я и слишком крутой для этого мира, но его отказ мне точно сердце разобьет. — Ну удачи, — хлопает его по плечу Ким и садится в роллс.***
— Я хочу валяться так вечность и ничего не делать, никуда не ходить, просто позволять Дос массировать лапками мою голову, — говорит лежащий на ковре в позе морской звезды Тэхен, пока по нему ходит кот. Тэхен с утра вместе с кошками приехал к брату, по которому соскучился. — Так, живот не топтать, — снимает с себя кота омега, — там тигренок. — Отец приедет к вечеру, лучше уходи до его визита, а то опять начнется «вернись к мужу, не позорь меня», — кривит рот Тэсон. — Да к тому времени я уеду, — бурчит Тэхён и прислушивается к нарастающему со двора звуку музыки. — Это что, сальса? — прислушивается к музыке омега. — Я знаю только одного психопата, который слушает с таким звуком музыку и не глохнет. Тэхён, подскочив на ноги, бежит к окну и, отодвинув занавеси, смотрит вниз. Черный ламборгини останавливается у лестницы, за ним паркуются два внедорожника, из окон которых торчат цветы. Тэхен кусает губы, чтобы скрыть улыбку, и наблюдает за тем, как из автомобиля выходит Хосок и идет к внедорожникам. Альфа в черных брюках и черной шёлковой рубашке под темно-красным пиджаком. Он снимает солнцезащитные очки, убирает их в нагрудный карман пиджака, что-то говорит своим парням и, повернувшись лицом к особняку, выкрикивает: — Я знаю, что ты здесь, так вот слушай меня и запоминай. Ты самый странный омега из всех, кого я встречал, ты доводишь меня до нервного срыва, я живу с тобой, как на поле боя, да ты, блять, мне лицо исцарапал! — размахивает руками. — Иногда я всерьез думаю о том, что ты бы мог поджечь мою квартиру, и неважно, что я бы был в ней! Ты истеричный, невоспитанный, абсолютно не считающийся ни с кем омега, и я тебя вот такого вот сумасшедшего люблю! Я без тебя не могу! Я без тебя не хочу, — делает паузу, меряет нервными шагами двор. Тэхен слышит каждое слово и чувствует, как сердце в груди раздувается. Он верит ему, верит каждому слову, впервые чувствует, что не хочется переспрашивать, искать доказательств этой любви, хочется просто выйти к нему и выкрикнуть в ответ «я тоже». Сказать, глядя в глаза, что любит весь этот долбанный год и готов любить до последнего вдоха. — Ты такой же психопат, как и я, ты мой свет, а я твоя тьма, ты, как пятница, а я бутылка вискаря, да ты, блять, кетчуп к моей картошке фри, и я, черт возьми, люблю тебя! Тэхен прыскает в кулак и продолжает смотреть на мужа. — У нас на пороге война, я ее не боюсь, но проснувшись утром, я испугался, что тебя больше не увижу, что теряю время на обиды, недопонимание, что, в конце концов, так и не спросил тебя, хочешь ли ты жить со мной так же, как я хочу с тобой! Не знаю, примешь ли ты меня или нет, но если я не спрошу, я себе этого не прощу. Выходи, станцуем или первый наш танец, или последний. Хватит ли у тебя смелости? — скользит взглядом по окнам альфа. — Так, значит, — фыркает Тэхён и, закрыв шторы, бежит вниз. Омега распахивает тяжелые двери и жеманной походкой идет к лестницам. — Я танцую лучше всех в Кордове, — задирает подбородок Тэхён, с вызовом смотря на мужчину. — Я танцую лучше всех на Кальдроне, — протягивает ему руку Хосок, но омега свою не вкладывает, спускается вниз, обходит его и, подойдя к автомобилю, из которого торчат красные, как кровь, розы, вытаскивает одну и зажимает ее зубами. Хосок усмехается, вновь протягивает руку и, стоит омеге вложить в нее свою ладонь, притягивает его к себе и кружит в танце. Они держатся за руки, Тэхен делает круговые движения бедрами, отступает, Хосок наступает, ловит его, отпускает, и все повторяется под музыку. Тэхен не лукавил, он прекрасно двигается, чувствует музыку, и Хосок не лгал, его гибкости может позавидовать любой танцор. Омега, флиртуя, уходит от рук, но вновь в его сети попадает. Их танец показывает то, что они словами выразить не смогли, заражает страстью, заставляет стремиться друг к другу, даже нарушая правила танца. Тэхен льнет, Хосок, прикрыв веки, урывает его запах, прикосновения, обнимает на мгновенье, но вечность обещает. Они, как двое детей, улыбаясь, кружатся по двору, расстаются на секунды и, вновь обнявшись, позволяют музыке соединить их. Хосок, не отрывая взгляда от его глаз, обхватывает его за талию, позволяя Тэхену спокойно откинуться максимально назад, не боясь того, что альфа его отпустит. Хосок резко тянет его обратно на себя, обнимает и чувствует, как колотится сердце в груди омеги. Песня заканчивается, альфа берет цветок, зажатый в зубах Тэхена, укорачивает стебель и, нежно убрав его волосы, кладет за правое ухо и накрывает его губы своими. Они целуются долго, подглядывающий Тэсон, смутившись, отходит от окна, а вернувшийся Минсок, обрадовавшись, что они помирились, тенью проскальзывает в сад, лишь бы не мешать. Хосок отрывается от его губ, прислоняется лбом ко лбу и шепчет: — Я люблю тебя, бестия. Ты не представляешь, как сильно я тебя люблю. — Почему так долго шел? — накрывает ладонями его пальцы на своем лице Тэхен. — Хотел дать тебе время, — говорит Хосок и сгибается от кулака в живот. — В следующий раз, когда захочешь дать время, вспомнишь мой кулак, — зло говорит омега. — Какое нахуй время, я тут извелся, что ты меня не любишь, уже пол Амахо перетрахал, только и ждал, что я свалю… — Заткнись, умоляю, — закатывает глаза Хосок. — Что тебе похуй на меня, что ты... Хосок притягивает его к себе и затыкает самым действенным способом — он вновь его целует. Закончив целоваться, Тэхен оборачивается и смотрит на то, как парни разгружают из джипов букеты. Все букеты разные, и каждый красивый. — Я купил тебе все существующие на полуострове сорта и виды. Все, абсолютно, — с гордостью говорит Хосок. — Ты психопат, но ты мой психопат, — смеется Тэхен. — Поехали домой. Закажем пиццу, досмотрим сезон, займёмся любовью… — Ни за что! Хосок вмиг грустнеет. — Мы закажем суши, — берет его за руку Тэхен, а альфа улыбается, поднимает его на руки и кружит. — Мне хочется кричать от того, как я тебя люблю, — целует его в подбородок Хосок. — Вот такого вот странного и любишь? — обвивает руками его шею Тэхен. — Вот такого сумасшедшего, несносного, вечно недовольного, мстительного и люблю! — Несмотря на то, что ты ничего хорошего про меня не сказал, я тоже тебя люблю, — бурчит Тэхен. — А теперь грузи цветы обратно в машины, они все в квартиру не поместятся, поэтому я заберу лилии и нарциссы, а остальное будем дарить омегам по дороге в Амахо. Тэхен бежит наверх за кошками, а Хосок приказывает убрать цветы. Омега выходит наружу, ставит переноски с кошками на лестницу, возвращается в дом за кардиганом, а когда вновь выходит наружу, видит, что Хосок освободил своих друзей, которые очень рады его видеть. — Я по ним не меньше соскучился, все ходил по дому и звал, — целует меж глаз Доса альфа. — Тебе бы детей уже заводить, — усмехается, прислонившийся к перилам, Тэсон. — У детей свое место, у кошек свое. Я, кстати, даже имена детям придумал, — с гордостью заявляет Хосок. — Правда, сомневаюсь, что твой братец с его замашками захочет родить мне сына. — Ты сейчас серьезно? — смотрит на него Тэхен. — Я и не настаиваю, главное, твое желание, но придумать имена мне даже ты не можешь запретить, — помогает кошкам обратно залезть в переноски Хосок. — И что ты там придумал? — Первенца назовем Тайга, как тигр, будет таким же сильным духом, как и отец, — Тэхен фыркает, — но еще сильнее, как папа, — исправляется альфа. — Ты не посмеешь назвать моего омежку тигром! — злится Тэхен. — Хорошо, только если у нас будет альфа, мы назовем его Тайга, — обиженно говорит Хосок. — А как омегу назовем? — Вивьен. — Красиво. — Конечно, красиво, я же не ты, чтобы ребенка тигром называть, ему с этим именем жить, — хохочет Тэхен. — Меня Сайко зовут, и я же не умер, — смеется Хосок. — Ты единственный в своем роде, — улыбается ему Тэхён, и они идут к автомобилям. Всю дорогу до Амахо Хосок не выпускает его руку, а Тэхен не может стереть улыбку с лица. Тэхён, наконец-то, едет домой, где Хосока будет ждать еще один сюрприз, а омегу — его же картины, развешенные по стенам, а самое главное, тот самый рисунок из кафе, который альфа сам вставил в раму и повесил в спальне.***
Мо допивает колу в придорожной забегаловке и, попросив счет, открывает гангстаграм. Достаточно известный в Амахо журналист светской хроники вот уже три года как живет со своим гражданским супругом, который тоже альфа, и ведет свою страницу в социальных сетях. Мо находит его страничку и листает. До чего он докатился, что вместо того, чтобы поговорить с кем-то, попросить совета, он сталкерит звезд. Пара, за которой он следит, вроде, счастлива — готовят, выгуливают собак, ездят в походы, и Мо впервые в жизни задается вопросом, почему общество, которое спокойно относится к парам альфа и омега, не может так же относиться и к остальным. Даже под постами этого журналиста находятся те, кто ругается, пишет оскорбления. Мо аж передергивает, и он выходит из Гангстаграма. Какая разница, кого любит и с кем живет этот альфа, он ведь не замахивается на чужое счастье, не призывает всех жить, как он, он просто строит свою семью и живет так, как подсказывает ему сердце. Мо отбрасывает телефон в сторону и прислоняется к спинке стула. Нет, он не влюблен в Сокджина, не думает об их совместном будущем, не планирует с ним жизнь. Он просто впервые заинтересовался и другими формами любви, во всяком случае, именно так он себе свой внезапный интерес и объясняет. Мо пытался поговорить с Лэйем, но не осмелился, после реакции Хосока он к Намджуну даже не подойдет. Он устал, что с той ночи прошло столько времени, а губы до сих пор горят. У Мо даже секса толком с того дня не было, он и не хочет секса, он хочет сидеть с этим холеным индюком, нюхать его запах и позволять себя целовать. Ну нахуй, это какой-то вирус, который он подцепил и пройдет. Альфа идет к автомобилю на обочине и, сев за руль, набирает Намджуна, чтобы узнать, есть ли для него какое-то задание. Намджун посылает его отдыхать, и Мо решает сходить в зал, размять мышцы. Он, переодевшись, выходит на ринг и, проведя два боя, идет в раздевалку. Лучше бы Намджун загрузил его работой, потому что быть свободным ему категорически нельзя, стоит улучить время, как в голову Сокджин с его наглой ухмылкой лезет. Мо стоит под теплой водой, мылит волосы, распутывает длинные пряди и, прикрыв веки, позволяет воде ласкать тело. Он не слышит, как открывается дверь в душевую, а потом дверь в его кабинку, почувствовав, что вода остановилась, оборачивается и оказывается вжатым лопатками в кафель. — Сколько мне еще ждать? — нависает сверху Омарион, утягивая взглядом в черный омут. Мо не отвечает, открывает воду, которая мочит костюм альфы, бьет лбом по губам, следя за тем, как кровь, смешиваясь с водой, утекает в трап. Он не дает Сокджину ответить, тот и не собирался, хватает его за воротник и, развернувшись, вжимает в стену: — Вечность, — шипит ему в губы Мо, собирается душить, но зависает, разглядывает его губы, по которым капли воды вниз сползают, не моргает, приближается и, сам от себя не ожидая, поднявшись, впивается в них. У Мо в голове врубаются все сирены разом, но он отлипнуть не в состоянии, он целует его жадно, глубоко, не отстраняется. Вот что значит настоящий поцелуй, когда от мыслей о нем тело истомой наполняется, а реализовав, внутри разом все зарытые бомбочки взрываются, распространяют импульсы удовольствия по всему телу. Мо млеет в его руках, а Омарион времени не теряет, сильнее его к себе прижимает и отвечает на поцелуй. Сокджин пришел сам целовать, пусть даже потом опять со льдом на губах, возможно, на всем лице сидеть, но то, что Мо его поцелует, совсем не ожидал. У него в районе груди покалывает, если бы он мог, то щелкнул бы, и время остановил, лишь бы поцелуи с этим конкретным парнем никогда не заканчивались. Они целуются второпях, один, чтобы голод хотя бы немного заглушить, другой — от страха быть обнаруженным. Мо задыхается, цепляется пальцами с отбитыми костяшками за воротник абсолютно промокшего пиджака, Омарион хаотично по нему ладонями водит, грубо вжимает его в себя, отказывается отпускать, даже когда Мо отстраняется. — Ты воздержался от голосования, — лижет свои губы Мо, со страхом на дверь поглядывает. — Я это запомнил. — Я не в семье и голосую по-другому, — убирает прилипшие ко лбу волосы альфы Сокджин. — Ты все еще боишься? — Я ничего не боюсь, — смотрит в упор Мо. — Боишься, — ловит его руку альфа и, подняв к лицу, целует израненные костяшки. — Я не люблю бросаться словами, бегу от обещаний, ненавижу, когда зарекаются, но я скажу тебе другое. Ты никогда не узнаешь, куда приведет тебя дорога жизни, если не попробуешь. И дело не во мне сейчас, — вновь целует. — Ты поступаешь так, как от тебя ожидают, живешь по, вроде бы, устоявшимся принципам, приблизительно знаешь, что дальше и как. Вся твоя жизнь — достаточно ровная дорога, а ты попробуй сойти с нее, выбери параллельную, пусть на ней и асфальта нет. Ты всю жизнь ее видишь, она рядом, и, дойдя до конца и ни разу не сойдя со своей, ты в конце пути все равно с горечью подумаешь, а что, если бы я попробовал, а вдруг бы все сложилось по-другому. Не бойся, запомни, что ты не робот, ты человек, а следовательно, тебе можно сходить с пути, можно не следовать заранее установленной программе и уж точно не соответствовать ожиданиям. Я повторю вопрос, который задавал еще тогда: чего ты хочешь, Кениль? Ты уже готов ответить, но тянешь, а мне ждать все сложнее. — Сейчас парни зайдут купаться, — прокашливается Мо, убирая взгляд, — я голый, а ты мокрый. Мы можем поговорить потом? — Можем, конечно, — усмехается Омарион, — я уже привык, что ты постоянно убегаешь, только, Кениль, от себя не убежишь, — подмигивает ему альфа и выходит прочь. Название главы — Потанцуем? (Пер. с исп. vamos a bailar)