stay gold

За столько лет учебы Стэн, да и любой учащийся начальной школы, знал: вызовы к директору не сулят ничего хорошего. Никогда. Ни за что. — Здравствуйте, мальчики! В кабинете оказалась целая толпа: родители, директор, Маки и Шеф. — Минуточку, а че здесь происходит? Мог ли Стэн подумать, что в этот раз все будет так плохо? Настолько, что что-то внутри его оборвется, сломается и всю жизнь будет работать с перебоями, как неисправный механизм? — Мальчики, вы ничего плохого не сделали, мы просто хотим с вами поговорить. Садитесь. Кайл и Стэн переглянулись, но сели. Все это казалось каким-то бредом — сумасшедшим сном. — Ребят, вашего друга Кенни... забрали в больницу. Он очень серьезно болен, пнятненько... Очень серьезно. И в одно мгновение обернулось страшным, дурным кошмаром, от которого просыпаешься с криком и после хватаешься за сердце, с трудом осознавая, что реальность вернулась на свои места. — Кенни болен? — А сильно болен? Стэн отдал бы все, чтобы она вернулась — его реальность. Привычная. Правильная. — Дети, врачи сказали — болезнь неизлечима. Чтобы все стало таким же, как раньше. — Да, но... ему ведь там врачи помогут, да? Его вылечат? Потому что когда в больнице умирает десятилетний мальчик, его друг, — в этом нет ничего правильного. Нормального. — О боже! — Мам, да, но для этого же и существуют больницы, да? Его там вылечат! — Рэнди... Когда отец принялся объяснять про смерть, про небеса, про последнее прощание, Стэн уже смотрел на расплывающуюся толпу собравшихся слезящимися глазами. Когда он закончил — слезы потекли горными реками. — Но ведь он наш д-друг... Это все лишь кошмарный сон, а Стэн все никак не мог ни проснуться, ни поверить. — Мы знаем, но вы должны быть сильными, вы должны поддержать его. Дети, вы ему сейчас очень нужны, как никогда. Вранье, вранье, вранье, вранье... Вранье! — Нет! Этого не может быть! Кенни не может умереть! Не может, Кенни не может умереть! Стэн срывает голос и прячет лицо в отцовской рубашке, рыдая так громко и надрывно, что вызывают медсестру с успокоительным. Стэн знал, что должен быть сильным. Ради Кенни. Ему повторяли это сначала в кабинете, потом в тишине поездки вторили собственные мысли. — Стэн! Стэн, ты куда? Но Стэн оказался хуйлом. — Я не могу, я не могу этого видеть! Таким натуральным, самым настоящим хуйлом, об которого стыдно ноги вытирать. Он оказался хуже, чем сам Эрик Картман, который что-то делал, боролся, пытался найти лечение. — Но мы ему нужны! У которого хватило смелости навестить Кенни и побыть с ним в палате, быть рядом, а не молча таращиться себе под ноги, пока не стало нечем дышать. — Я не могу видеть его в таком состоянии, с этими трубками и проводами! Он ребенок, он должен бегать и смеяться! Стэна мутило. Постоянно. С той самой секунды, когда страшные слова прозвучали в кабинете директора, в голове просверлив дыру. Мутило не так, как когда он впервые увидел Венди и чуть не умер в кабинете медсестры, захлебнувшись собственной рвотой, а по-другому; мерзкий комок подкатывает к горлу и, не находя выхода, душит медленно и неизбежно, разрастаясь с каждой минутой. Стэн ненавидел себя за слабость, пытался пересилить, но стоило ему оказаться там, внутри больничных стен, увидеть Кенни в таком состоянии, он... Он... — Я знаю, это тяжело, но... Нет, посмотри на меня! Я знаю, это тяжело, но мы должны быть сильными. Стэн попытался проглотить комок в груди — тот сильнее сжал его горло. — Ради Кенни. Каждое слово отдается стеклянным звоном внутри головы. — Ну и что мы должны делать? Стоять там у кровати и делать вид, что все в порядке? Поддерживать легкую беседу? Я не могу так! На гребаном морозе становилось душно, и Стэну хотелось закричать — до потери пульса и последнего вздоха. — Тебе тяжело, но ему во много раз тяжелее! — Оставь меня в покое! — Стэн, ты не можешь вот так уйти! Стэн не мог вынести все это — то, как рушится все вокруг, а все из-за того, что... — Это не я ухожу, это он уходит от нас! Стэн просто не мог. Не мог осознать до конца, что Кенни скоро не станет, привить себе эту мысль и с ней улыбаться в белых стенах палаты. Не мог представить себе холодный равнодушный мир без Кенни. Не мог заставить себя посмотреть ему в глаза и отпустить. Не мог. Все его чувства, вся его внутренняя дрожь — они снова полились острыми слезами по щекам. В те дни Стэн много рыдал, все время — в наивной, глупой надежде ребенка, что сможет выплакать свою боль. А она все не уходила и не уходила, разливаясь вокруг бесконечным морем. Море. Кенни никогда не увидит море. Сколько еще в мире классных, крутых вещей, которые никогда не увидит Кенни? Стэн тоже многого никогда не видел, но все по-другому, когда ты жив. Когда у тебя есть шанс. Шеф нашел его на ферме, когда Стэну надоело плакать и получать бесконечные сообщения от Кайла, пытающегося его образумить. «Кенни постоянно спрашивает, где ты, мне надоело ему врать, что ты скоро придешь!» Стэн швырнул телефон в стену — тот треснул, но продолжал вибрировать в наступившей тишине. Стэн не выдерживал. — Почему бог позволяет Кенни умереть? Почему? Ведь Кенни мой друг. Почему бы богу не забрать чьего-нибудь другого друга? Может быть, стоило спросить это у небес напрямую, но Стэн знал: Шеф гораздо умнее бога, который позволяет умирать детям. Его друзьям. Оказалось, бог хочет, чтобы они плакали. Слезы радуют бога, а они, люди, его бесят. Но он не хочет их уничтожить, нет — он хочет, чтобы все мучились и плакали. Так просто. Стэну показалось, что он выплакал для бога целое море, которое Кенни никогда не увидеть — значит, хватит с него, с небожителя-вора друзей. Стэн загорелся: купил подарок, отдал на него все карманные и помчался в больницу, веря, что теперь все будет хорошо. — Я к своему другу, потому что я ему нужен! Стэн будет с ним, будет с Кенни до конца, и, может быть, это поможет ему выздороветь, и тогда все точно будет хорошо, и реальность вернется на свои места, и... — Эй, Кенни! Кенни, привет! Стэна встретила пустота. Он уставился на больничную койку, на игрушку рядом, забывая, как дышать. Комок, который Шеф помог проглотить, смириться, вернулся — Стэн не может вдохнуть. — О нет... Нет... Осознание, такое холодное, пронзает насквозь, дробит кости и сдавливает сердце. Он думал, что хуже, чем в кабинете директора, быть уже не может. — Он... Он просто перестал дышать, — тихо сказал вошедший Кайл. Стэн ощутил его руку на своем плече, сам продолжая онемевшими пальцами сжимать коробку со ставшим бесполезным подарком. — Он недолго мучился. Стэн смотрел на пустую постель и не верил. Не хотел верить. Но правда — ужасная, разрушающая — уже отравила сознание. — Но... Но я так и не увидел его... Кайл, я же даже не успел с ним попрощаться! Если бы Стэн мог заплакать — он бы заплакал. Только слез не осталось. Стэн отдал все, что у него было, всю свою боль для бога. Кенни все равно умер. — А он сказал что-нибудь прежде... Ну перед... Стэн сглотнул. Тихие слова Кайла в больничной палате прозвучали как камень в его сердце. — Он сказал: «Где Стэн?»