Неправильный

Лечение проходило долго и муторно. Первые два дня Сиченю нельзя было вставать, и у него то и дело поднимался жар и начиналась тошнота. Потом состояние немного стабилизировалось, лекарь даже снял повязку с головы и, промыв рану специальным раствором, наказал смазывать ее мазью. Но в теле Первого Нефрита все еще была слабость. У него иногда кружилась голова, и резкие движения давались с трудом — в этом не было ничего удивительного, ведь прошло меньше недели. Неизвестно, насколько бы они еще задержались в деревне, если бы на шестой день не прилетели адепты Гусу, направленные забрать своего главу, а вместе с ними Лань Чжань. Его обычно спокойное лицо было взволнованным и расслабились лишь тогда, когда он увидел брата и Вэй Ина живыми. Спустя день пути они под зорким наблюдением Ванцзы прибыли в Гусу, что, в общем-то, не очень радовало Усяня — там есть хорошие лекари, которые будут стоять над душой Лань Хуаня днем и ночью, а значит принести ему еду, протереть настойкой, расчесать волосы — все это будет не-воз-мож-но. Плюс ко всему, после выздоровления Сичень закроется в стопках бумаг, накопившихся за неделю его отсутствия, и ни о каких душевных разговорах речи не будет. Ванцзы вел себя как-то особенно тихо, он сидел с больным братом, то ли не обращая особого внимания на Вэй Ина, то ли игнорируя его, и Усяню отчего-то не хотелось нарушать хрупкое душевное спокойствие мужчины своими выходками. Он стойко следовал трем тысячам правил и вел себя как можно тише, чтобы вечером, когда бдительность Лань Чжаня уснет, пробираться к Сиченю — не то чтобы Вэй Ина не пускали к Первому Нефриту, просто так было гораздо интереснее. Лань Хуань был все еще немного болен, но не настолько, чтобы просто лежать, поэтому разбирал стопки писем и договоров, но оживлялся каждый раз, когда довольный Усянь лез в окно, и никогда не кричал. Он вообще будто не замечал мелких провинностей Вэй Ина, смеялся над рассказами о молодости: тихо, прикрывая рот ладонью, будто стесняясь, но смеялся. Иногда он в забытьи трогал свои волосы или прикусывал губу, а еще, сам того не замечая, пил чай в огромных количествах и играл на флейте недостаточно часто, предпочитая, не поверите, отдохнуть. Он был обычным человеком, и, возможно, в клане Гусу это было неправильно, но именно это притягивало Усяня. Когда Сичень совсем поправился и одновременно разобрал скопившиеся бумаги — хотя Вэй Ин не совсем понимал, как можно выздороветь, столько работая, — в свободное время он начал выходить на природу. В Гусу были прекрасные сады, а по лесам, пахнущим хвоей, наполненными грибами и ягодами, можно было ходить вечно. И Лань Хуань не упускал возможности полюбоваться их красотой и поесть малины. Вэй Ин все чаще сопровождал его в пеших прогулках. Они болтали ни о чем и ходили по «секретным тропам», где на колючих кустах росла кислая ежевика. Сичень всегда аккуратно срывал несколько ягод и клал их в рот, а Усянь ранил руки о шипы, хватал горстями и сразу же съедал все, довольно жмурясь. Он пачкал лицо в алом соку и беззаботно смеялся, заглядываясь на профиль Лань Хуаня, на его красные от ягод губы. Их хотелось облизать самому, коснуться кончиком языка, попробовать на вкус. Наверняка они вкуснее ежевики. И черники. И малины. Они слаще и кислее всех ягод одновременно, и ничто в мире, кажется, не сможет с ними сравниться. Усянь бы умер еще раз, чтобы их коснуться. Нет, ну, не умер бы, это просто гипербола, но поцеловать жуть как хотелось. Кроме лесов в Гусу были волшебные водоемы. Около прозрачных рек, пахнущих чем-то свежим и приятным, правда, не разобрать, чем, отдыхали и тело, и душа. Красивее всего там было утром, когда солнце только вышло из-за горизонта и деревья отбрасывали темные страшные тени, а вода сияла, как алмаз, маня своей прохладой. Но больше всего Вэй Усянь любил маленькое озерцо на востоке Гусу. Оно находилось в лесу на границе с полем и, сидя на берегу, сквозь редкие деревья можно было смотреть на вздымающийся рассвет, на еще не рассеявшийся туман, на только что проснувшийся птиц, слушать их чириканье, прикрыв глаза, вдыхая свежий воздух. У озера Вэй Ин всегда бывал один. Просыпался до зари, сбегал ото всех, чтобы посидеть в одиночестве. Обычно он не любил одиночество, но после перерождения отчего-то хотелось спокойствия, такой тишины, чтоб до звона в ушах, уютного дома и ощущения тепла любимых рук вокруг шеи. «Старею», — хмыкнул про себя Усянь, зажимая между зубов травинку. Он сидел на покатом берегу реки, поросшим сочной зеленью и цветами, пахнушими так одурманивающе, что хотелось закрыть глаза и сладко заснуть. Утреннее солнце било в глаза мягко, будто боясь ослепить слишком ярким светом, и Вэй Ин просто моргнул, как ощутил, что кто-то трясет его за плечо. Он испуганно раскрыл глаза и встретился со спокойным взглядом Лань Чжаня. - Что ты тут делаешь? — щурясь от яркого, уже дневного света, спросил Усянь. — Тебя долго не было, — коротко ответил Ванцзи. «Как ты меня нашел?» — хотел было спросить Вэй Ин, но вспомнил, что их дружба длилась не один год, и Лань Чжань знал его лучше всех, даже не знал — чувствовал. Верил и ждал много лет. Не бросил, не оттолкнул, а поддержал и помог. - Извини, даже не заметил, как уснул, птицы так пели… - Усянь сладко зевнул и потянулся. — Ну, пора возвращаться? — спросил он, ни к кому не обращаясь, и с кряхтеньем поднялся. — Возраст дает знать, — добавил мужчина, потирая спину. Ванцзы стоял в сторонке, тихо слушая монолог друга. Он как всегда не считал нужным отвечать. Он вообще не считал нужным говорить. Кажется, дай ему волю, молчал бы всю жизнь. Из-за этого понять его чувства было сложно. Мало кто смог бы их разгадать, а большинство тех, кто умудрился это сделать, испугались их силы и глубины, взбесилась из-за того, что Лань Чжань будто нарочно их скрывает, не позволяя людям понимать себя. Пожалуй, Лань Хуань был единственным человеком, кто действительно понимал Ванцзи, не бросил его и даже не собирался. Себя отчего-то Вэй Усянь считал ужаснейшим предателем. Раньше только из-за того, что умер, но он хотя бы понимал, что смерть контролировать нельзя, а теперь из-за того, что… — Я поцеловал твоего брата, — вырвалось само собой. Лань Чжань застыл, вытаращив глаза, его каменное лицо выглядело удивленно-беспомощным. — Что? — переспросил Второй Нефрит. — Я поцеловал твоего брата, — повторил Вэй Ин, сглотнув. — Это шутка? — Нет. — Как? — задал очередной вопрос Ванцзи. «Что, прям в деталях описать?» — неплохо бы прозвучало. А еще слишком жестко в этой непростой ситуации, поэтому Усянь решил хоть раз в жизни ответить серьезно: — Он ударился головой и отключился, а я… воспользовался этой слабостью, — Лань Чжань нахмурился лоб. — Не подумай, ничего такого, просто поцелуй… Вэй Ин не успел договорить. — Зачем? Очередной вопрос выбил из строя. Признаться, что сделал это не ради шутки, а потому что влюбился, показать свою слабость, свои чувства часто бывает сложно. Произнести заветное: — Он мне нравится. Лань Чжань ничего не ответил, промычал что-то и первый пошел в сторону Гу Су. — Ты злишься? — догнал его Усянь и тронул по плечу. Ванцзы поднял на него спокойный взгляд, и Вэй Ин понял — он привык. Привык к его выходкам настолько, что просто вздыхает каждый раз и терпеливо ждет, пока Усяню не прилетит по лбу от судьбы-матушки. — Воспользуешься еще раз слабостью - убью, — ровно сказал Второй Нефрит и вновь отвернулся. Все-таки Лань Чжань злился. Но Вэй Ин лишь облегченно выдохнул. Он намеренно не сказал, что Лань Хуань ему ответил, так как боялся ухудшить отношения братьев. А так все внимание сосредоточилось не на поцелуе, а на том, что Усянь сделал это, когда Сичень был слаб. Пусть уж лучше Ванцзы на него позлится, чем будет думать о возможности взаимной любви двух мужчин, один из которых — кровный брат, а другой — лучший друг. *** До Гусу они дошли как раз тогда, когда начал капать дождь. «Под стать моему настроению», — подумал Вэй Ин. Каким бы жизнерадостным и болтливым мужчина ни был, в этот раз за всю дорогу он не смог вытянуть из себя и слова и лишь изредка незаметно поглядывал на Ванцзы. Разошлись они так же молчаливо, даже не оглядываясь. Усянь скользнул в свой домик и, скинув обувь, упал на кровать. — Чертов дурак! — выругался он в пустоту. Ни на себя, ни на Ванцзы, ни на Сиченя — на само обстоятельство. Дождь шумел умиротворяюще, успокаивая расшатанные нервы. Он бил по крышам, стекал по желобу вниз и скапливался на земле, образуя прозрачные лужи. Он мочил траву, делая ее еще зеленее и сочнее, пробирался сквозь кроны деревьев, поливали печальные цветы, закрывшие свои бутоны при появлении первого серого облака. В голове будто заклубился туман, тяжелые мысли стали будто чужими: такими далекими, что совсем не приносили переживаний. Вэй Ин лежал так в полудреме, пока на улице вновь не запели птицы и проворное солнце не заглянуло внутрь комнаты. Опять послышались разговоры, шаги адептов и смех, но того, как кто-то тихо подошел к домику, Усянь не услышал. Он только встрепенулся от тихого стука и тут же выдохнул, когда Сичень позвал: — Вэй Усянь, ты дома? А потом сердце снова сделало смертельную петлю, когда мужчина вспомнил разговор с Лань Чжанем. «Господи, неужели он рассказал брату. Я знаю, Ванцзы не такой, но че-ерт…» Смешанные чувства пьянили, делая голову тяжелой, а мысли слишком навязчивыми. И Вэй Ин, ощущая дежавю, пошел открывать. Лань Хуань снова улыбался и снова изящно впорхнул в комнату. Он откинул назад свои длинные волосы, распространив нежный лавандовый запах, и проговорил: — Ты не будешь против, если я украду у тебя чашечку чая? Губы Усяня непроизвольно расплылись в улыбке. И от цветущего вида Сиченя, и от того, что Лань Чжань ничего не рассказал. — Конечно садись! У меня, правда, нет столь вкусных чаев, какими ты обычно меня поишь, но что-нибудь найдется. Первый Нефрит опустился у столика и расслабленно выдохнул. Он приподнял голову, разминая затекшую шею, повел плечами, будто специально красуясь. Вэй Ин чуть не пролил воду, наблюдая за плавными движениями. — В башне Золотого Карпа будет пиршество в честь освобождения большой территории от монстров, — начал говорить Лань Хуань, чуть повернувшись в Усяню. — Мы, к сожалению, в список бравых воинов не входим, — он усмехнулся, — зато я вхожу в список гостей. Вэй Ин, понявший, к чему идет речь, уселся напротив Первого Нефрита, глядя сквозь щелочки хитрых глаз. — И? — подтолкнул он Сиченя. — Ты сможешь поехать со мной, если, конечно, не будешь шуметь. — Эхх, давненько я не был на праздниках, — лицо Усяня расплылось в улыбке. — Честно-честно постараюсь тебя не опозорить. Лань Хуань тихо засмеялся, прикрыв рот ладонью. Для человека, который пригласил с собой на пиршество жестокого и ужасного Старейшину Илин, он выглядел слишком довольным. — Там будет Цзян Чэн, так что придется вести себя как Мо Сюаньюй, — предупредил Сичень и добавил: — Только не переборщи. — Постараюсь, — весело ответил Вэй Ин, глядя в медовые глаза Первого Нефрита. Вода уже наполовину нагрелась, и Усянь потянулся к чайнику и заварке. — Ситечка нет, так что придется обходиться без него, — сказал мужчина, засыпая немного приятно пахнущих листьев в заварник. — Ничего, — улыбнулся ему Сичень, — может, помочь? — спросил он, глядя, как, пытаясь добавить немного ягод и каких-то веточек, Усянь просыпал половину на стол. — Да ничего, я как-нибудь… — Вэй Ин не успел закончить, как мешочек с листьями мяты упал на бок, распространяя сладковатый запах. Лань Хуань скептически глянул на мужчину и под неодобрительное мычание отобрал у него остальные травы и чайник. — Эй! — воскликнул Вэй Ин, когда Сичень достал из заварника несколько листиков. — Что это такое? — критически осмотрел Первый Нефрит листья. — Выглядит очень сомнительно. Ты сам их собирал? — Ну сам, и что с того? — надулся Усянь. — Это луговая трава, — сдерживая смех, сказал Лань Хуань. — Но она же такая красивая и большая! — воскликнул Вэй Ин. — Думаешь, травы собирают так? — Похоже, будет и вправду лучше, если заваривать будешь ты, — хихикая, сказал мужчина, он совершенно ничего не смыслил в целительстве и, кажется, заваривании чая тоже. У Лань Хуаня очень красивые руки, Усянь следил, как тонкие маленькие пальчики аккуратно клали заварку, отбирая сочетающиеся вкусы. «Подай, пожалуйста, воду». У него были небольшие изящные ладони, выглядевшие мило, когда Сичень подносил их к лицу, которое смотрелось непропорционально большим. «Вэй Усянь…» А еще… — Вэй Уся-янь, — наконец, донеслось до мужчины. Он вскинул голову и встретился с Лань Хуанем взглядом. Тот явно хотел сказать что-то еще, но только приоткрыл рот, не произнеся ни звука. В воздухе повисла неловкая тишина, Усянь невольно смотрел на приоткрытые губы собеседника. Они оба уже знали, чем все закончится. Вэй Ин перегнулся через столик и мягко поцеловал Сиченя. Первый Нефрит явно не собирался никого убивать или как-то сопротивляться, он подался навстречу и обхватил Усяня за шею, отвечая, отчаянно жмуря глаза, позволяя сминать свои мягкие пухлые губы. Вэй Ин оторвался всего на мгновение, а потом поцеловал подбородок, скулу, снова прижался к губам. В дверь постучали. Мужчины отскочили друг от друга как ошпаренные и начали поспешно приводить в порядок… в первую очередь выражения лиц, так как с одеждой было все в порядке. — Войдите! — крикнул Вэй Ин.