delicacy

глупыми фразами пытаемся скрыть глупых бабочек от глупых чувств

      Хосок дарит Чангюну эустому, только целую ветку, с несколькими бутонами насыщенно-фиолетового цвета. Младший благодарит, смотря на цветы с необъяснимым восторгом, и больше ничего не говорит, позволяя уставшему, еле стоящему на ногах после оформления свадьбы флористу пойти домой, чтобы наконец выспаться. Так Хосок упускает свой первый шанс пригласить Чангюна в кино в свой единственный выходной.       Потом астры, цвета переспевшей малины, три огромных цветка, связанных молочной лентой. Чангюн чувствует себя неловко, принимая такой большой букет, и чуть не падает, неуклюже наступив на скейт. Хосок смеётся, придерживает младшего под локоть и говорит быть чуточку осторожнее. Он засматривается в широко открытые темно-карие глаза и, чуть дёрнувшись, быстро прощается, скрывая своё неуместное смущение за тяжелой дверью из белого дерева. Пылесосит свои белые пушистые ковры. Поливает белые цветы на крыльце. Думает, что цвета красивее, чем шоколадный, ещё не видел.       Спустя неделю глупых фраз, брошенных невзначай, Хосок укутывается в шарф, натягивая рукава толстовки чуть сильнее, чем обычно, и идёт домой с охапкой скромных, но не менее очаровательных хризантем. Они связаны лентой цвета тёмного шоколада, которую ему наконец доставил курьер, и флорист так доволен, так рад и настроен на смелый шаг, как никогда. Завтра понедельник, его заслуженный выходной, и Ли пригласит Чангюна в кино. Прямо сейчас. Точнее, через десять минут и три тысячи семьдесят два шага.       Блондин впервые сидит на тротуаре без скейта. На нём кожаная куртка с трикотажным капюшоном, небрежно накинутым на аккуратно уложенные волосы, а ещё брюки свободного кроя с удлинёнными штанинами, под которыми едва видно черные кеды на высокой подошве. Хосок Чангюна таким ещё не видел, и это на подсознательном уровне заставляет его замедлить шаг.       Блондин докуривает сигарету, на которую флорист обращает слишком много внимания, и теперь Ли думает, хотя нет, он уверен, что-то не так.       Чангюн поднимается, оборачивается к дороге и улыбается, демонстрируя ровные, белоснежные зубы, когда видит Хосока в нескольких метрах от себя. Хосока, с пышным букетом в руке и чуть потухшей улыбкой на лице. Парень смотрит на растрепанные волосы флориста, в которых, вероятно, осталось немного блеска и мха, что посыпался на него из верхней полки ещё с утра. — Привет, — Чангюн протягивает второй слог, а затем ещё руки, чтобы забрать хризантемы и с удовольствием вдохнуть их запах. — Привет, — Хосок чувствует себя неловко, выглядя, на свой взгляд, так плохо, что под землю провалиться мало будет, — идёшь куда-то? — Оу, — Чангюн опускает глаза, и букет тоже, — да, на вечеринку. Будем праздновать начало учёбы в университете. Первый курс, все дела.       Значит, девятнадцать. Возраст тусовок, случайных людей и случайного секса, поцелуев на спор и моря алкоголя.       Хосок мрачнеет, даже сутулясь и думая о многом, но ни о чём одновременно. Но ловит на себе недоумевающий взгляд Чангюна. — Хорошо повеселись там, — бормочет флорист, подтягивая лямку наплечной эко-сумки. — Спасибо, — тихо отвечает блондин, хмуря брови и смотря на букет с разочарованием, которое невозможно скрыть.       Хосоку стыдно за то, что он не умеет контролировать свои эмоции. А также, за неуместную, совершенно лишнюю ревность, которая загорается где-то в солнечном сплетении, вязкой жижей распространяясь по всему телу. Он не имеет права ревновать парня, с которым толком даже не знаком. И Хосок даже не знает, имеет ли он право претендовать на этого парня.       К дому Чангюна подъезжает дорогая машина, отвратительно черного цвета, с открытыми окнами, из которых торчат головы громко смеющихся людей и доносится громкая музыка. Они сигналят блондину несколько раз, и он оборачивается, жестом прося их подождать ещё немного. — Извини, сегодня всё как-то… — Чангюн переминается с ноги на ногу, как провинившийся ребёнок, — сумбурно. — Иди уже, — Хосок выдавливает из себя полуулыбку, за которой скрывается целая буря весьма не положительных, несвойственных мужчине эмоций. — Да, пойду.       Блондин смотрит на букет в своей руке, хмурится всё сильнее, а затем поднимает взгляд, полный сожаления, на Хосока. — Я не могу взять его на вечеринку, извини.       Ли кивает. Молча и коротко. Он протягивает руку, чтобы забрать цветы, которые Чангюн нехотя отдаёт. Но рука младшего задерживается на ладони Хосока. — Я заберу их завтра, — с надеждой говорит парень, — у тебя же выходной, верно? Я зайду, если ты будешь не против.       Ли кивает, не слушая особо внимательно. Потому что рука Чангюна тёплая, маленькая, и до невыносимого нежная. И Хосоку опять трепетно, хоть обида (скорее на самого себя) заполняет грудь всё более стремительно. — Тогда завтра, после пар, — Чангюн улыбается, всё ещё виновато, но счастливо, — ты ешь пиццу? — Только если с листьями салата, — бормочет Хосок в ответ. — Замётано, — подмигивает младший, отпуская наконец руку брюнета.       Хосок опять чувствует осенний холод, смотрит, как Чангюн садится в машину под громкое улюлюканье девушек и думает, что он, возможно, оступился. Потому что парню девятнадцать, он молодой и безбашенный, очевидно. А Хосок слишком стар для этого, даже в свои двадцать шесть. Оказывается, ещё и ревнивый. Вот же чёрт (даже если ругаться — плохо).