Мой красивый сенсей

      Сакура наблюдала через своё окно за тем, как Какаши стоял у порога её дома и знала точно, что происходило: он метался, боролся со слабостью. И она тоже.       Безрассудство всегда было стихией Харуно: тайная связь с гением, чья жизнь не могла закончиться иначе, чем трагично, одержимость наследником величайшего клана в истории, чей рассудок был шатким и сердце каменным, внимание к наставнику, даже мечтать о котором запрещал военный кодекс.       Куноичи была опечалена настолько, что обнаружила несколько влажных капель в изумрудных глазах, но осталась гордой собой и тем, что не разрешила себе вольности пригласить сенсея войти. Если бы речь шла не о нём, то ни за что не остановилась бы перед достижением желаемого, но уже ради его спокойствия готова была смириться. Сенсей достаточно настрадался и, в конце концов, сам хотел оставить всё, как есть, ведь спустя время ушёл, так и не постучав в дверь.       Его силуэт исчез, и Сакура вдруг поняла, что ей стало невыносимо холодно, до самых костей, и не терпелось выбраться из испорченного платья, а затем выбросить его к чертям, но мокрые и распухшие нити, сшивающие камни на корсете, не выпускали молнию. Зло и дрожа в руках, Сакура разорвала ткань, вдребезги рассыпав камни, и как ни в чём ни бывало, переступила через них на своем пути в спальню. Она уберёт позже.       Следующий день Харуно провела в постели, попивая вино и отсыпаясь, в самовольную и без зазрения совести переложив свои обязанности на Шикамару, а в понедельник довольно бодро и рано собралась на работу. Настроение, однако, испортилось перед самым выходом, когда куноичи вспомнила, что схорониться в архиве, избегая Какаши, не получиться, поскольку без его крови не обойтись, чтобы попасть туда.       Сознание услужливо подкинуло несколько жалких оправданий и уйму причин продлить свой отгул, сославшись на недомогание или ещё Ками весть на что. Добросовестной Сакуре поверят коллеги, но оставалась вероятность, что самого сенсея никакие отговорки не убедят. Вряд ли, конечно, тот осудит, что ей понадобилось время переварить нечто, происходящее между ними, но пара дней отсрочки не стоили всего, чего за время неизвестности мог себе накрутить Шестой и того, как это могло повлиять на их отношения. Нет, винить себя учитель не должен. За ним не имелось ни малейшего проступка и бесчестно было бы заставлять того считать иначе.       Не то, чтобы Харуно овладела обида и не хотелось его видеть, но так было проще притворяться, что никто из них не ощутил вчерашнего влечения, не понял подтекстов, не решил в итоге отказаться от затеи. Её самолюбие было задето: по самое горло надоело чувствовать себя ненужной. Раньше, с Саске, она бы не смолчала, не пошла наперекор своей природе, не стеснялась бы своих чувств и даже быть отвергнутой, однако, у неё тоже был запас прочности, который с лихвой исчерпал Учиха.       Она обязала сердце пользоваться правилом сначала советоваться с мозгом, подсказывающим, что верным решением будет отступить. Они слишком много пережили вместе, слишком много значат друг для друга, чтобы рисковать. И чем чаще себе это повторять, тем лучше.       Сакура, кивнув охране в знак приветствия, вошла в высочайшее здание в Конохе, и, решив не затягивать с неизбежным, сразу отправилась в личный кабинет Хокаге. Первым ей бросилось в глаза и ослепило солнце, блуждающее в серебряных волосах мужчины, пьющего на кожаном диване свой утренний жасминовый чай. Он узнавал походку Сакуры и не скрывал лица, поднося чашку к неприлично сочным и пышным губам, по сей день вызывающих у девушки лёгкий румянец на щеках.       Ей нравилось, что Какаши отделял её от остальных, не скрывал их близости. В допустимом русле. Однако, такое положение вещей осложняло жизнь, осложняло восприятие: перед ней будто бы был другой человек, моложе, чем представляла себе его раньше, соблазнительнее, чем могла себе дорисовать фантазия, одновременно с тем подкупающий тем, что оставался родным, своим, очень дорогим.       — Доброе утро, сенсей.       — Доброе. — джонин не пытался сделать вид, что не ожидал её, или не знал, кто должен был войти: сдержанно, но искренне улыбнулся, и поставив чашку на стол, поднялся, чтобы наполнить другую для ученицы. Словно в обычный день.       — Я ненадолго. Сразу в архив, — Харуно прервала его отрицательным, но вежливым жестом. — Я хотела бы извиниться, что не помогла с проводами наших иностранных гостей. Мне нужно было отдохнуть, но такого больше не повторится. Надеюсь, Шикамару со всем справился.       — Сакура, не волнуйся об этом, — Какаши, взволнованый её холодностью, нахмурился и заверил. — Я не настолько беспомощен. Ты прекрасно со всем справилась. Я очень благодарен.       — Не стоит благодарности, — сухо отрезала ирьенин, углубляя морщины на его переносице. — Это моя работа.       — Сакура, всё в порядке?       Сенсей, неуверенный в причине перемены её настроения, не знал, что Сакура истрактовала его сомнения, и подозревал, что сам оказал ей нежелательное внимание. Конечно, Какаши не был ни глупым, ни слепым, видел, что где-то ученица не менее охотно вовлекалась в игру с ним, возможно, местами, волей или неволей, кокетничала, строила глазки, касалась, а иногда совершенно искренне и с большой любовью искала его одобрения, внимания, даже некоторой ласки. И вот тут становилось стыдно, потому что это её желание было скорее дочерним, чем женским.       Его возвращало в полную реальность: что бы не произошло, невозможно стереть десять прошлых лет, когда он был её наставником, о чем все знали, включая их двоих, и никогда бы не забыли. А значит, любым мечтаниям надо было положить конец. Может, конечно, и сам придумал себе больше, чем следовало. Тогда он, как многие считали, — больной любитель любовных романов.       — Да, — Харуно безэмоционально пожала плечами, и запнулась, не в силах озвучить просьбу. — Если ты не передумал допустить меня в тайную секцию, то…       Хатаке, не сказав ни слова, отвернулся и отошёл, вытащил нож для бумаги и прозрачный сосуд из ящика стола, которые, видимо, приготовил заранее. Девушка застыла. Всё ещё непривычно было даже видеть его лицо, не то что различать оттенки выражений. Казалось, учитель вёл себя гораздо непринуждённее, чем располагали обстоятельства, что выглядело странно, когда тот обыденно полоснул лезвием ладонь, наполняя содержимым пустовавшую колбу. Брызги залили стол. Сакура скривились, желая куда-то деться или куда-то провалиться.        Сенсей не единожды был ранен серьёзно, истекал кровью и терпел боль, но всё равно было тяжело наблюдать даже за подобной мелочью и неприятно держать в руках чёртову колбу, когда ту протянули медику. Харуно, стоя неподвижно, пыталась собраться, взглядом отслеживая бегущие вниз капли, падающие на дорогой бежевый ковёр. Звук бил прямо по нервам.       — Позволь мне… — горячо предложила Сакура, схватив широкую кисть за рукав раньше, чем Какаши успел воспротивиться, и пустила поток лечебной чакры. А может, он и не собирался сопротивляться.       — Спасибо, но это царапина. — джонин терпеливо ждал, не шевелясь и не поворачивая головы, глядя мимо неё, дабы избежать любых неловких положений. Приходилось применять весь свой актерский талант, чтобы не показать смятения, не выдать вопроса.       Шестой плохо переносил неопределённость, особенно, когда Сакура держала его ладонь, крупную и мозолистую, ощущая закрывшуюся рану, не спешила отпускать. Понимая некую двусмысленность, куноичи позволила её себе. Учитель тоже долго не отнимал руку, намеренно или случайно погладил большим пальцем в ответ. Когда дыхание ученицы сбилось, а его пульс подскочил, слегка хрипловато сообщил, предоставляя власть ей:       — Мне больше не больно.       — Хорошо, — сдавленно прошептала Харуно, отступая сразу на метр, собираясь вылететь из кабинета, и неловко кашлянув, попрощалась. — Я… пожалуй, пойду. Д-до встречи.       Какаши хотел бы остановить её, но не знал, что сказать, что услышит или хотел услышать. Да и говорить на темы, которые вгоняли его в равносильные стыд и смущение, просто не смог бы, без прямой необходимости иметь данный разговор и придавать огласке нечто достаточно явное.       Отчего-то джонин полагал, что всегда выражал свои чувства ясно без объяснений: делами, заботой и вниманием. Возможно, ожидал таких же шагов от остальных. Глупость. Если бы Сакура и сделала шаг, то первый бы вразумил её. Именно поэтому не посмел открыть рот.       — До встречи. — выдохнул, с силой швырнув салфетку в урну, которой вытерал кровь, когда хрупкая фигура скрылась из виду.       Так было правильно. А он, как Харуно верно подметила, был помешан на том, что правильно, хоть и тщательно выставлял себя небрежным. В данном случае, будучи старше в возрасте и звании, правильно было чувствовать себя виноватым даже за непрозрачные намёки, и в тоже время, слабовольной тряпкой, где-то в душе понимая, что будет жалеть о своём молчании.       Ведь сегодня мог быть последний шанс, прежде чем она узнает о том, чему сложно найти оправдания, — о смерти Рин. Воздух скоро станет токсичным, задушит разочарованием. Он больше не будет их героем, их любимым учителем, и потеряет всё, что приобрёл: её и Наруто. Какаши просто уставился в окно. Ничего больше не оставалось, как уставиться и ждать.       Засекреченная секция архива располагалась глубоко в подземелье, на ярус ниже открытого. Там царили сырость и зыбкий холод, потому Сакура предусмотрительно оделась тепло, и даже захватила бутылку саке. Исключительно, чтобы согреться. Спускаясь по пыльной лестнице, вскоре упёрлась в жуткие двери из чернеющей древесины и массивных металлических пластин, скованные древнейшими печатями. Их мощь можно было учуять за версту. Даже накопленных с Бьякуго сил не хватило бы Сакуре, чтобы выбить её.       Сосуд, который куноичи не выпускала из рук, как нечто драгоценное, нагрелся теплом её ладоней. Она замялась, испытывая крайнюю неловкость, но осторожно откупорила крышку и опустила указательный палец в алую жидкость. Его кровь, наоборот, остыла, и дрожь невольно пробежала по спине. Холодная кровь стойко ассоциировалась со смертью. Харуно торопливо провела пальцем по замысловатым знакам и попятилась назад, когда печать затрещала, как костёр, и засветилась, уползая прочь за границы дверей, что сами разверзлись настежь.       Во мраке виднелось море огромных стеллажей, таких же, как и в незасекреченном отделении архива, и Сакура, неуверенно ступив вперёд, сразу же принялась инспектировать безразмерный лабиринт из залов. Девушка с радостью обнаружила крупные вывески, отмечающие секции по годам. Это обещало сэкономить уйму времени. Спустя ещё один шаг вглубь, двери за ней захлопнулись так же самостоятельно, как и открылись. Появился повод понервничать, но здравый смысл победил. Ими повелевала печать. Она здесь точно совсем одна.       Ровно через час блужданий, Харуно, наконец, отыскала секцию, охватывающую нужный период. Плохая для неё новость заключалась в том, что та покрывала собой едва ли ни гектар земли. Руководство Конохи, времени даром не теряло: плело заговоры, совало нос везде и всюду, проворачивало незаконные и негуманные операции в промышленных масштабах. Ругаясь вслух, ибо тишина здесь была слишком зловещей, Сакура принялась потрошить первый в секции стеллаж под серийным номером «890-377-5849-78», вскарабкавшись на прилагающуюся к лестницу. Документы также содержались не в алфавитном или известном порядке, а в аналогичном виде из комбинаций номеров. Определённым облегчением служило наличие человеческих слов на папках.       Поиски продолжались, несмотря на побуждающие чихать слои пыли, унылый спорт по лестницам вверх и вниз, таскание тяжёлых бумаг лишь для того, чтобы вновь и вновь разочарованно ставить их обратно. В один из заходов к ней в руки попала огромная папка в коричневом переплете, лишённая чего-либо примечательного, кроме имени на ней. «Хатаке Какаши. Протоколы». Это было его личным делом, заведенным именно АНБУ, с пометкой «Секретно», в котором хранилось всё, что было известно Конохе о Копирующем Ниндзя и теперь Шестом Хокаге.       Она отряхнула её и переложила в другую руку, дабы прицениться к размерам и весу. Старая память подсказала, что в тридцати сантиметрах толщины скопилось данных сроком в приблизительно семь лет, из чего Харуно сделала вывод, что джонин имел насыщенное расписание миссий в те времена и вёл дела с АНБУ долго. Пожалуй, гораздо дольше, чем они с Наруто считали.       Вновь пробежавшись глазами, снова уцепилась взглядом за красные буквы. «Секретно». И вдруг вспомнилось предупреждение Хатаке о секретах, на которые наткнеться здесь и которые «перевёрнут её жизнь». Сакура оцепенела, еле удержав бумаги. Сенсей подразумевал именно себя и свои тайны.       Теперь эти слова стали пощечиной, осознанием того, что сколько бы она не доказывала верность, не говорила о привязанности, Какаши отказывал даже в том, чтобы посчитать её надёжной, допустил мысль, что ученица, посмела бы открыть его личное дело за спиной своего капитана, учителя, друга и повелителя.       Подавив порыв разнести что-нибудь и всплакнуть, обуздала себя. Сенсей справедливо имел причины не доверять. Однажды молодые Коноховцы уже вламывалась в открытую секцию архива, чтобы отыскать фотографию Хатаке без маски, за что на ковёр вызвали и самого виновника торжества. Джонин тогда выслушал Пятую, посмеялся и не отругал учеников, но это вовсе не означало, что тот забыл о допущенной ошибке.       Его должность теперь не позволяла забывать. В любом случае, на работе личные отношения и мотивы неуместны, и она обязана была сделать то, что необходимо для Хокаге и его будущего. Сунув папку подмышку, куноичи спрыгнула с трехметровой лестницы и направилась к выходу.       Дверь на этот раз не спешила открываться, и Сакура заволновалась, что печать, возможно, не будучи обманутой кровью Хокаге, заманила непрошенную гостью в ловушку, но догадалась вскоре, что выход тоже требовал жертвы. Стоило мазнуть испачканным пальцем по внутренней стороне грозных дверей, чтобы они поддались.       В тёмном подземном помещении, где настенные часы не полагались, ассистентка Шестого и не догадывалась, что уже перевалило далеко за полночь, а свет в его кабинете, как всегда, горел. Она знала до того, как поднялась — Какаши не ушёл бы, не простившись с Сакурой. Это стало их традицией. Сейчас, однако, даже эта тёплая деталь, не смогла бы сбавить её воинственности.       Учитель сидел за своим столом, но не работал, а бездумно изучал серыми глазами оконную раму. Ей не понравились вовсе нечитаемое выражение и отстраненный голос, заговоривший до того, как медика должны были заметить, не понравилось, что Хатаке не обернулся. Чутье тревожно зазвенело.       — Сакура, как проходят поиски?       — Всё очень запутано, и я пока не разобралась с системой учёта, но… — начала издалека Сакура, пока Какаши боковым зрением сверлил документ, способный уничтожить его, несмотря на чистосердечное раскаяние, и промокнул выступивший на лбу пот. — Это была моя инициатива, потому не думайте, что я жалуюсь.       — В каждом стеллаже есть неприметное выдвижное отделение, где хранится журнал, перечисляющий его содержимое.       — Чёрт! Я весь день убила! — закричала Сакура, хлопнув по столу папкой, и сметая часть содержимого на нём. Какаши, как обычно, меланхолично игнорировал любые выпады и выплеск эмоций с её стороны. Так повелось: в гневе она превосходила даже Наруто. Да и мысли его занимало полностью ожидание иной темы. — Проклятый архив!       — Я думал, ты знала, — мужчина развёл руками, всё так же отсутствующе, не сводя глаз с окон, что вынудило медика осмотреть направление его взгляда, и не уловив ничего необычного, растеряться и запамятовать зачем вовсе пришла. — Вижу ты в любом случае нашла то, что искала.       Ах да.       — Нет, но я нашла ваше неофицальное личное… дело, — поведала Сакура, запнувшись, когда его грудь внезапно начала вздыматься отрывисто — это единственное проявление волнения, которое ему с трудом удавалось контролировать. В пылу битвы такое приходилось видеть не раз, но можно было списать на абсолютно физическое напряжение. Оказалось, сердце буквально могло прорываться из рёбер. — Сейчас, когда вы — Хокаге, оно ни за что не должно попасть к недоброжелателям. Архив надёжен, но лучше перестраховаться. Я знаю, что Цунаде-шишо уничтожила своё.       Какаши, сгорбившись, уронил голову на руки, отбрасывая волосами тень на, без того, мрачное лицо. Медик не припоминала даже, чтобы когда-либо видела своего учителя настолько утратившим самообладание, но догадывалась, что послужило толчком. Шестой провёл весь день, как на иголках, вздрагивая от каждого шороха, даже пробовал репетировать речь, но мысли безвозвратно покинули, когда наступил момент, просто сбежали, будто не находя оснований защищать хозяина.       — Знаете, в архиве… меня вдруг посетила мысль, что вы ждали, чтобы я нашла её и открыла, — процедила Сакура, плохо скрывая раздражение в голосе и переходя на «вы». — Скажи мне, Какаши, насколько эта безумная мысль?       — Всё верно, хотел, — Хокаге едва вернул себе способность говорить, лишь потому, что лишив себя даже права на объяснение, не смог бы жить с этим. Головы не поднял, боясь взглянуть на неё. — Ты прочла до конца?       — Не читала! И ни за что не стала бы! — Сакура возмущённо скрипнула челюстью, тщетно убеждая себя не идти на конфликт. Оскорбленная честь всегда отзывалась раньше неё самой. — Из уважения к вам. К тебе.       Его ладони в изумлении отлипли от скул и повисли. То, что её отличала особая преданность, джонин, поглощенный бичеванием совести, не взял в расчёт.       — Я… не возражаю. Прочти.       — Зачем? — Сакура озадаченно нахмурилась, предполагая, что не найдёт там ничего хорошего, и уж тем более ничего, что касалось бы её.       — Потому что… это правда, Сакура, — Какаши запустил пальцы себе в волосы, сжал, едва не выдернув клок: язык невовремя отсох. Как ни крути, более красноречивого и ёмкого ответа не дал бы, на вопрос, заставший врасплох, такой простой и лёгкий, что слишком сложно объять его даже частично. Ей захотелось разжать его пальцы, но неуместность жеста была чрезмерно очевидна. — Я совершил многое, чем не могу гордиться… но надеюсь, что ты правильно поймёшь.       — Что ты хочешь, чтобы я правильно поняла?       Схожее мог сказать про себя любой из них. Харуно не нуждалась в малейших пояснениях касательно того, какого рода тайны имел её бывший наставник — такого же, как и все остальные, особенно, военные особых подразделений. Однако, сенсей, видимо, никак не мог свыкнуться с мыслью, что ученица больше не ребёнок, не допускал предположений, что та давно выяснила, что за каждым имелся длинный список провинностей, даже за самыми порядочными из рядов шиноби, а самое главное — что это нисколько не способно умалить её любви к человеку, чьё плечо всегда было рядом.       Пусть когда-то Харуно не отдавала должное важности его заслуг и участия в жизнях своих учеников, не осознавала, как часто только Хатаке не давал им расклеиться, сопровождал и помогал, отдавал себя всего, но всё давно переменилось. Сакура переменилась, созрела, чтобы отплатить тем же. Пока сенсей пытался отыскать нужные слова и смотрел куда угодно, но не на неё, она, наоборот, искала его глаза и терпеливо молчала, всем своим видом силясь показать свою поддержку и понимание.       — Я всегда только лишь хотел защитить то, что мне дорого, за что жизнями заплатило не одно поколение моей семьи. Бывает, что иногда … благие намерения заносят далеко.       Сакура ни с чем не спутала бы взгляд, который кричал о том, что ему больно, невыносимо больно. От груды сожалений, похороненных воспоминаний, невыраженных чувств, рассказанной лжи. Ей никогда не забыть каково было чувствовать боль: потерять любимых, потерять опору, потерять надежду. Вдруг всё стало неважным, смехотворным и глупым, тем более — мелкие склоки. Девушка ласково улыбнулась сенсею, пристыженная своим поведением. Только одно было интересно в итоге — узнать, чего будут стоить труды и изувеченные принципы:       — Тебе удалось? Защитить то, что дорого?       — Никому не удаётся, но мы не оставляем попыток. — невесело рассмеялся Какаши, запрокидывая подбородок, затем поднялся из кресла, обогнул стол и сел на край, наконец, осмелившись оказаться напротив. Огромный камень не свалился с его плеч, но позволил вдохнуть, ослабил давление, когда Сакура, казалось, спокойно восприняла габариты папки, пусть и не вчитываясь.       — Ты спас меня. — напомнила медик, желая вернуть сенсею хоть немного веры.       Уж если слезливая девица зачерствела, справилась с потерей Учихи, с тем, что тот покушался на её жизнь, словом, с самой свежей и кровоточащей раной, то для шрамов, что страше пятнадцати лет, с помощью друзей, точно можно отыскать лекарство.       — Да, но не навсегда, — Какаши, болезненно зажмурившись, по привычке проверил маску, пальцами по щеке, будто желая убедиться, что защищён ею от ужасной картины. — Можно принять любые меры. И они всегда будут временными.       Учитель, нужно признать, часто бывал прав. Старых врагов сменят новые. Война возобновится. Однако, важно знать, что твои солдаты не сдадут позиций. Это даёт силы.       — Значит, я могу забрать себе папку?       — Да. — подтвердил Какаши.        — Прекрасно, — за ловкими движениями тонких пальцев последовала вспышка, и жаркие языки поглотили темнеющие страницы. В алом пламени на тлеющей бумаге различимы слова и снимки, но Сакура даже не бросила взгляд, неотрывно глядя в расширившиеся серые глаза. Она говорила самым непреклонным тоном, который Какаши когда-либо слышал, делая несколько шагов вперёд, пока не поравнялась с бывшим учителем. — Я бы ни за что не посмела его открыть. Всё, что сочтёшь нужным, расскажешь сам. А что бы там ни было — мне не важно. Ты не представляешь на что я готова пойти, чтобы защитить тебя!       — Сакура… — его стена рухнула, с грохотом, под собственной титанической тяжестью, пролежала в руинах всего мгновенье, но достаточно, чтобы стянув маску, мужчина подался вперёд и крепко прижался к её губам. Голова шла кругом, а кровь странным образом бежала быстрее и при этом со страхом холодела.        — Прости меня.       Девушка открыла рот, будто выныривая из воды и хватая воздух, но тот упорно не желал заходить, дав ей, выплевывая остатки кислорода, сказать:        — Н-ничего страшного.        Хатаке кивнул и вылетел вон быстрее и беспокойнее ветра, а Харуно ища опоры в соседней стене, сползла вниз. Никто из них не думал, что это когда-либо произойдет. И точно не так. К тому времени, как Сакура нашла в себе силы выбежать за ним, то уже не застала, и ей не осталось ничего другого, кроме как брести домой в одиночестве по знакомой дороге.       Она, будучи экспертом похмелья и тоски, знала, что не было лучшего способа их избежать, чем не просыхать вовсе — бесценный урок, который ей преподал учитель, но не тот, что занимал сегодня её мысли, а Цунаде. И именно эта мудрость больше других нашла применение в личной жизни девушки.       Второй бесценный урок гласил, что напитки выше сорока градусов желательно закусывать, потому Сакура извлекла из холодильника яблоко — единственный продукт, что она успела купить и нарезала ломтиками. План был хорош, до безобразия прост и всегда успешен: она будет заливаться саке, пока не отключиться.       Разбудил её настырный стук в дверь, а потом в окно. Так стучать умел только Узумаки. Сакура шелохнувшись, громко завыла от боли в шее, давая повод острому слуху напарника застучать с новой волной энтузиазма.       — Сакура!       Куноичи раздражённо поднялась с пола, на котором заснула и наплевав на то, что находилась не в самом пристойном виде со взъерошенными волосами, впавшими глазницами, лопнувшими капиллярами и только в атласном халате, открыла дверь.       — Ой, Сакура, даттебаё! Что это с тобой?       Харуно закатила глаза и отошла с прохода, пропуская лучшего друга:       — Зачем пришёл?       — Скучно мне, — без обиняков и весело щебетал Наруто, переступив через пустую бутылку саке. Он знал о небольшой слабости Сакуры, но хранил секрет до тех пор, пока не видел в этом угрозы для неё, при этом частенько наведываясь и проверяя положение вещей. — И у меня такая новость! Не поверишь, даттебаё!       — Очень любопытно, — грубо фыркнула Сакура, и опустившись на стул, залила высохшее горло протянутой ей парнем бутылкой воды из холодильника.       — Я сегодня утром в Ичираку встретил Ширануи с его другом. Они два часа болтали о всяком…       — И почему мне не плевать? — Сакура разминала виски, опустив голову на стол, которая казалось весила тонну и даже больше под звонкий голос Узумаки.       — Сейчас расскажу! — хихикнул Наруто. — Генма, как оказалось, дружит с одним шиноби из охраны сенсея Какаши, ну которые раньше охраняли резиденцию Пятой, а до этого…       — Ближе к делу! — нетерпеливо рявкнула Сакура.       — У сенсея сегодня ночевала девушка, и ушла рано утром! — выпалил Наруто. — Интересно, даттебаё, что они там делали?       Раньше учитель, вроде как, был осмотрительнее, но это не её дело. Сакура, конечно, не ожидала услышать подобное, но в её душе ничего не сжалось, ничего даже отдалённо напоминающее ревность, несмотря на то, что она любила его. Но не была влюблена. Похоже, что это и есть разница. А может быть, Харуно просто слишком им дорожила, чтобы позволить пагубному чувству встать на пути десятилетней дружбы.       — В сёги играли, — съязвила ирьенин, потрепав напарника по плечу. — Тебе тоже стоит попробовать. Говорят, очень расслабляет.       — Я не любитель, и играть не умею.       Сакура усмехнулась, думая что Наруто умел притворяться идиотом лучше всех.       — Да, я тоже, — согласилась она. — Схожу в душ и пойдем поедим. Умираю с голоду.