Мы не пара, мы — одно целое

Один английский судья по поводу дела об убийстве супруга сказал, что тут нет надобности искать мотив — супружество само по себе является достаточным мотивом. © Мэри Хоттингер

      Он никогда не говорил, что отправляется на опасное задание. Ему передать некогда, а мне осознавать страшно. Сколько я уговаривала его уйти по высокой должности на канцелярскую работу, а все без толку — ему нужны энергетические выходы в виде борьбы, перестрелок и всего, что у них там ещё происходит. Я и сама понимаю, что он не стал бы сидеть в офисе, но как я жажду перестать бояться, если бы он знал! И мой страх, разумеется, не беспочвенный. Звонков из морга пока не было, зато в больнице мне до боли знаком голос медсестры. Вытащенные пули чуть ли не с собой как сухпаек отдавали в коробочке, а швы зашитых ран я, бывало, вынимала и сама после заживления. Иногда есть плюсы, что ты врач, а иногда из-за этого ты знаешь все неблагоприятные исходы данного диагноза и терзаешься больше других. Так и случилось, когда я с комом в горле ответила на звонок с набившего оскомину номера, а закончила разговор с трясущимися руками. Два ножевых и бессознательное состояние от большой потери крови. Звонки в полицию поступают ежеминутно, а выезды по ним происходят чуть ли не чаще, потому что, кроме реальных ситуаций, бывают и тренировочные. Но в любой из них на служащем есть пуленепробиваемый жилет, который не защитит все тело и, что самое страшное, голову. В данной ситуации дело не в голове, а в ноге и важных артериях, проходящих через бедро, на которое и шлема не наденешь. Без слов я вылетаю из клиники и запрыгиваю в машину. Рискуя всем и вся, я поеду за рулём в таком состоянии, потому что времени терять нельзя. Я вряд ли смогу чем-то помочь, но находиться вдалеке и гадать над тем, что я услышу при следующем звонке, гораздо мучительнее. В подобные минуты я хочу поменяться с ним местами, чтобы не изводить себя ожиданием и мыслями. А ведь медицинское образование в голове не дремлет, и у меня уже нарисована мозгом куча возможных исходов. Не так много из них положительны, как хотелось бы. Да к чертям ложь, положительный один — если он очнется. А остальные отзываются тупой головной болью. Разрыв бедренной артерии… Паралич… Ампутация… Смерть… Руки трясутся и ноги не спешат мне помочь, но надо сосредоточиться и ехать. Я должна быть там. Кочки, ямы, пешеходы — вы все надо мной издеваетесь! Проезжая по лежачему полицейскому, я не могу не подумать о том, что где-то в больнице сейчас лежит ещё живой полицейский, но тоже... лежачий. Расскажу Эрику эту шутку, когда очнется. А он это сделает, иначе я его кастрирую перед похоронами и нацеплю яйца вместо сережек. Опасно быть мужем ветеринара. Несмотря на обилие спасительных шуток, из глаза все равно выбивается одинокая слеза, которую я тут же смахиваю. Удивительно, что в стрессовых ситуациях организм не находит ничего лучше, чем разбрызгивать соленую воду из органов зрения и закупоривать носовой проход защитной слизью, иначе говоря, соплями. Последний поворот, я у цели. Спасибо за большую парковку. На ней я бросаю машину, и теперь уже ограничение скорости меня не остановит — я на всех парах забегаю в больницу. Всё здесь мне знакомо и даже известно местоположение раненого. И вот, когда я у кабинета, меня вдруг останавливает голос врача: — Вам туда нельзя! Шутишь, что ли? Это ему на тот свет нельзя, а мне к нему НАДО. Рывком открывая дверь, я уже слышу попискивание аппарата и чувствую запах крови. А сзади влетает тот самый врач и, уже предполагая ответ, спрашивает: — Кто вы? — Жена. Спасибо ЗАГСу за это слово, которое вмиг останавливает претензии любого врача, диспетчера отдела полиции, а иногда и самого Эрика. Как оказалось позже, медик бежал за мной уже вовсе не для того, чтобы выгнать, когда я, несмотря на запреты, вошла, а чтобы рассказать о сознательном состоянии мужа, в которое он вернулся несколько минут назад. Но мне не успели ничего сказать, я была уже у кровати Эрика, когда, нагнувшись над ним, ощутила руку на затылке, а затем его губы. И это был лучший способ сообщить о своём самочувствии. Такой сладкий долгий поцелуй и ни разу не прощальный — от меня так легко не уходили! Я снова не смогла сдержать несколько слез. Разорвав поцелуй, он заботливо вытер влагу с моего лица. — Жить будет, — насмешливо заметил врач. — Пока я не прикончу, — кивнула я.