Красное солнце

За три года и семь месяцев до начала Второй Мировой войны.       Катарина не могла сказать, что ненавидит тренировочный центр для агентов Гидры, – он просто ей уже мозолил глаза. На протяжении двадцати восьми лет одни и те же стены, одни и те же люди. Несомненно, она любила проводить время со своим отцом, его жизненными уроками, как и с другими учеными и солдатами в Гидре. Просто она никогда не выходила во внешний мир, к обычным гражданским: ни одна, ни с кем-то из Гидры будто для отца она была какой-то хрупкой куклой. Как не старалась она доказать, что готова, отец все время медлил. Младшая Шмидт могла быть кем угодно, но уж точно не куклой в обертке тренировочного центра. Уже на протяжении года Катарина пыталась убедить дражайшего отца выпустить ее во внешний мир, постоянно доказывая свою подготовку к любым ситуациям. И отец на протяжении года, как только услышал о ее желании выйти в мир, постоянно проверял: среди ночи, во время принятия еды. Как-то раз он устроил проверку во время ее водных процедур, что Катарину очень смутило, но она с блеском прошла тест отца. Доказывала свою компетентность каждый раз. Проснувшись сегодня утром и позавтракав, младшая Шмидт уже знала: отец сегодня снова будет ее проверять. За его попытками сломить ее желание появиться во внешнем мире она заметила закономерность. Через полгода она уже знала об очередном тесте в то время, как отец только его придумывал. Катарина прониклась проверками (благодаря ним, она проводила время с отцом еще чаще) и вскоре стало ощущать настоящее предвкушение. Все дни проходили в напряжении, готовности дать отпор и постоянных крутящихся колесиках в ее светловолосой голове. Проверки были не только физическими, отец проверял ее смекалку и образованность. Как-то он заразил ее неизведанной ранее болезнью, сказав самой найти лекарство. Это случилось пару месяцев назад. Катарина и тогда прошла с поднятой голову эту ужасную неделю, умирая от жара внутри своего тела и от разъедающейся кожи по всему боку правой стопы. Постоянная изоляция от внешнего мира также утомляла однообразную жизнь среди Гидры. Катарина часто могла начать путать ингредиенты, неправильно воспользоваться своим оружием. Искра, которую еще в детстве зажег отец, рассказывая о великой Гидре, теперь горела совсем слабо. Сама не зная чего, но ей постоянно недоставало какого-то кусочка для собственной души. Катарина имела все, что только хотела, причём вполне заслуженно. Отец ей приказывал, – она выполняла, и после получала за это честную награду. Это мог быть новый телевизор, книги, отдельное время для развлечений с другими членами Гидры (они часто брали самолет, чтобы попрыгать с парашюта в воду). Но даже это все со временем переставало радовать Катарину так сильно, как бывало раньше. На втором этаже Убежища тренировались солдаты, – вместе с ними младшая Шмидт, одетая также: темные штаны и майка, позволяющие свободно двигаться в них. Невзирая на происхождение, Катарина никогда не задирала нос: все здесь либо уважали ее, либо боялись – не из-за отца, а из-за того, что именно она это в них вызывала. Она продолжала тренироваться и с новичками, не задирая носа, иногда даже кому-то помогая: так она помогала отцу в получении лучших солдат. Все старания уходили на улучшение себя ради Гидры, ради Германии и уже потом ради отца: его гордости и уважения. Катарина признавала слабость в себе, а именно безграничную любовь к своему единственному родителю. — Очистить помещение! — по залу раздался зычный голос Иоганна Шмидта. Все солдаты, прекратив заниматься, прошли мимо главы Гидры в его постоянной военной форме. Догадываясь об очередной проверке, Катарина осталась на прежнем месте, лишь сложила за спиной руки и выпрямила спину, встав по стойке смирно. Отец подошел ближе, сняв темную фуражку. — Катарина, — чуть смягчив тон, поздоровался он с дочерью. — Герр. Катарина вдруг почувствовала быстрое сердцебиение, не связанное с её тренировкой минуту назад. — Что я тебе всегда говорил, — деловито спросил Иоганн, — чаще всего? — Только превзойдя учителя своего, получишь невиданную свободу, — сразу же и без запинки протараторила Катарина, не совсем понимая, к чему вел ее отец. Позволив себе повернуться лицом к стоящему боком главе Гидры, младшая Шмидт с нахмуренными бровями наблюдала за мозолистыми пальцами, скользящими по пуговицам идеально выглаженного кителя. — Герр? — позвала она отца. Старший Шмидт ловким движением откинул подол кителя, расстегнув ремень, и снял их с себя, аккуратно уложив на низкую скамью, стоящую вдоль стены зала. На узком лице отца царило полное спокойствие, что заставило растерянную Катарину взять себя в руки. — Кто всегда был твоим учителем? — спросил ее Иоганн. — Вы, герр. Глава Гидры сделал несколько шагов назад и расставил руки в стороны. Катарина обеспокоенно сглотнула скопившуюся слюну, наконец, догадавшись, что собирался сделать отец. — Как сильно ты хочешь оказаться во внешнем мире, Катарина? — Не сильнее желания привести Гидру к всемирному господству над невежеством, герр. — снова ответила она, не дав себе и секунды подумать. Женщина увидела призрак улыбки на лице отца, все еще сбитая с толку: она точно не хотела драться со своим родителем. Оба понимали, чем закончится поединок. — Хорошо, — кивнул старший Шмидт, — и все же, – хочешь попасть туда, тебе придется превзойти своего учителя. Единственный шанс доказать отцу раз и навсегда, что она готова к жизни во внешнем мире. Катарина очертила правой стопой полукруг вокруг себя и встала в оборонительную стойку с сжатыми кулаками. — Нападай, отец. Один из его первых уроков: нападешь первым – раскроешь свои мотивы и покажешь эмоции противнику. Сейчас отец стал ее противником. Катарина не собиралась упускать шанс получить пропуск во внешний мир. Первая атака Иоганна была пробной: дочь сразу это раскусила. На собственном теле остались шрамы от его невероятной для обычного человека силы. Сейчас он бил в половину своей возможности, что немного оскорбляло Катарину, но она знала о намерениях отца во время поединка: вывести ее из себя. Она не станет попадаться на такую очевидную провокацию, решив провернуть то же самое с ним. Сделав несколько выпадов, Катарина трижды пропустила ярко выраженные атаки. Из носа пошла кровь, на плече надолго останется синяк. Из-за своих действий она увидела искаженное злостью лицо главы Гидры: не из-за того, что он смог ударить ее, а из-за того, что она не смогла этого предвидеть. И Катарина ожидала подобного, она намеренно заставляла отца делать больше шагов и маневров, чтобы распознать его стиль ведения боя. Младшая Шмидт и без того его знала: Иоганн сам ее тренировал боевым искусствам, но он мог и скрывать некоторые приемы, чтобы использовать для подобного случая. Наконец, распознав тактику отца после еще нескольких пропусков его ударов, Катарина перестала сдерживать себя. Младшая Шмидт резко ушла вниз, она избежала удара кулаком, почти сев на продольный шпагат, и в тотчас же плечом ударила отца в левый бок. Ему пришлось сделать пару шагов назад, ставя блок из обеих ладоней у своего лица от удара коленом. Каждый маневр Иоганна с легкостью отражался Катариной, прилагающей для этого усилия, вполне естественно извивающейся и прыгающей вокруг него, но совершенно не по-человечески. Она сделала несколько быстрых ударов по его груди и вдогонку приложилась голенью. Иоганн, упав спиной на пол, оттолкнулся от него ногами и лопатками, сразу же оказываясь на стопах. В тот момент он догадался, что делала его дочь: на протяжении всей ее жизни он учил девушку копировать других людей, во всем. Она позволила ему несколько раз ударить ее, чтобы определить проведение боя. Из-за чего старший Шмидт серьезно задумался о победе Катарины в их поединке. Это заставило его ощутить гордость. Катарина, будто играя в футбол, со всей силы ударила носком ботинка по щиколотке отца, что заставило его накрениться вперед. Хруст раздался эхом по пустому залу. Иоганн ударился лицом об окрашенную в серый стену, не успев оттолкнуться руками. Как не успел и увернуться, когда колено дочери стукнулось об его позвоночник, ближе к копчику, от чего ноги подкосились. Все перед его глазами смазалось. Катарина резко развернула с помощью той же техники ног, прижав коленом его выемку ключиц, почти придавила кадык. Пистолет, до этого лежащий в кобуре на его бедре, нацелился на его вспотевший лоб. Катарина дважды взвела курок, отчего отец дернулся, будто в попытке уйти от пуль. Которых так и не было. Дочь подняла другую руку, держащую обойму от пистолета, доказывая отцу: она могла бы его убить, преследуя свою цель любой ценой. — Я не убила тебя: во-первых, ты обладатель самого выдающегося ума Германии, — заговорила с отдышкой Катарина. — Во-вторых, ты глава научной организации. И лишь в-третьих, ты мой отец. Убрав колено от горла Иоганна, она отошла и отбросила разобранный пистолет на пол. В трепещущем ожидании она смотрела на каменное выражение лица напротив. — Иди. — только и сказал ей отец. — Иди, пока я не передумал. Счастливая улыбка растянулась на губах Катарины, но она вовремя подавила этот порыв, взяв себя в руки, и строго кивнула. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, она быстрыми, нетерпеливыми шагами направилась к открытым дверям. Почти переступив порог тренировочного зала, Катарина услышала: — Никаких денег и никакого оружия с собой! — вероятно, еще один тест. — И не говори ни с кем по-немецки. Она остановилась, чтобы отец увидел, как она кивнула на услышанные ею слова. У Катарины тряслись руки от предвкушения, отчего она и шла, и обмылась быстро. Во внешнем мире много было того, чего обычно не было в Убежище, она это знала из-за отца, который никогда не скрывал от нее эту информацию. Благодаря чему она знала: женщины обычно носили красивые платья и юбки с каблуками. Все этого Катарина никогда не имела, как и не возникало желания, потому она пробралась в комнату одной ученой, которая обучала ее естественным наукам. Их фигуры почти совпадали. Плечи доктор Кортин были узкими в отличие от Катарины из-за ее накачанных тренировками мышц, – зато в бедрах одинаковы. Цветочное платье оказалось в самый раз младшей Шмидт. Впервые за долгое время Катарина шла по коридорам Убежища с распущенными волосами и в платье, ощущая такой прилив эмоций, что это грозилось разорвать ее тело изнутри. Она притормозила на входе у парковки. За столом перед дверьми сидел один из солдат, охраняющих транспорт: Вольфганг, он часто тренировался с ней до обеденного времени. — А где каблуки? — с удивлением спросил он, смотря на ее лодочки на плоской подошве. Катарина легко пожала плечами. — Не умею на них ходить, — она ответила ему, — и они все равно неудобные. Все знали: Катарина никогда не выходила во внешний мир, но никто бы не преградил ей путь, попытайся она это сделать. Отец настолько доверял ей, что никому не приказывал подобного, – Катарина слишком уважала отца, чтобы его ослушаться. Поэтому, оказавшись здесь, было понятно: ей, наконец, удастся исполнить свою мечту. — У тебя есть американские деньги? — тихо спросил Вольфганг. На вид ему было лет двадцать пять, но на деле мужчине перевалило за тридцать. Катарина покачала головой, совсем не расстроенная запретом отца на оружие и деньги. — Держи, Кат. Вольфганг протянул купюру, заставляя ее нахмуриться. Десять долларов – этого хватит на завтрак, обед и ужин целого дня. — Спасибо, — поблагодарила Катарина, даже не собираясь тратить эти деньги. Дверь перед ней с писком открылась. Еще раз поблагодарив Вольфганга, младшая Шмидт выбежала на парковку и выбрала самую непримечательную машину, которая здесь стояла. На кресле лежала ключи, которыми она воспользовалась. От предвкушения ей казалось, она потеряет сознание прямо за рулем. Катарина повторяла слова отца про себя, пытаясь говорить на английском без акцента, но она всегда говорила по-немецки, лишь второстепенно изучая английский и французский.

***

      Чтобы не встречалось на пути Катарины, все ее восхищало: читать и видеть на картинках с фотографиями – одно, но наблюдать воочию... Все тело пробиралась электрический зарядом дрожь. Свежий воздух вдали от Убежища Гидры, фары других машин и множество вещей, которых не было у нее за большую часть жизни. Младшая Шмидт приехала к ближайшему месту с огромным количеством людей, где можно легко затеряться в толпе, и в то же время наблюдать за каждым человеком. В поисках новой информации она оставила машину за пару километров до сверкающего цветными огнями парка, в котором находились аттракционы по словам незнакомых прохожих. Катарина, ведомая чужаками, дошла до огромного парка, пышущего красотой. Радостные крики детей и взрослых сначала сбили ее с толку, но женщина быстро влилась в веселье вокруг себя: она кружилась среди смеющихся людей и смеялась сама. Немка рассматривала карусели в вечернем свете потрясающего дня. Те эмоции, что она при этом испытывала, наполняли ее, заставляя глупо улыбаться. Она была благодарна отцу: он обучил ее настолько хорошо, что она смогла его превзойти и, наконец, оказаться во внешнем мире. Даже если это будет первый и последний раз, она не станет злиться – этого ей вполне хватило. Проходя мимо развлекательных палаток, где людям давали кидать мячик в металлические кружки, Катарина остановилась возле пустой лавки, упираясь локтями о дерево. Она наблюдала за людьми: ей нравилось это делать; она любила смотреть на чужие эмоции и действия. Люди, когда думали, что их никто не видел, поступали по-разному, вытворяли многие вещи, которые бы не стали никогда делать. Для Катарины они были экспериментом. Теперь она могла за ними наблюдать в их естественной среде обитая, что поражало до глубины души. Это ее будоражило. — О, мой бог, это было больно? Услышав рядом с собой мужчину, Катарина с интересом повернулась в его сторону, готовая к наблюдения. Она думала, что он говорит с кем-то рядом, но голубоглазый незнакомец смотрел прямо ей в глаза. От неожиданности она приподняла одну бровь. — Ну, падать с небес, — с чарующей улыбкой продолжил незнакомец, показывая свои идеальные зубы, — потому что такие ангелы только там и обитают. Катарина издала сухой смешок, повернувшись обратно к платке с мячиком и кружками. — И кто-то на это ведется? Мужчина с невероятными скулами забавно прищелкнул языком, отчего немка к нему вновь обернулась. — Вообще-то, да, — заявил он чересчур самоуверенно. За несколько секунд разглядывания мужчины, Катарина поняла женщин, сталкивающихся с ним: он чертовски был хорошо собой. Эти голубые глаза с морщинами в уголках глаз от постоянной улыбки, соблазнительно уложенные каштановые волосы: просто мечта любой девицы. — Знаешь, у меня сегодня день рождение, — не отставал от нее незнакомец, — я загадал встретить самую красивую девушку, и вот она ты. — Серьезно? — Катарина насмешливо взглянула на мужчину, устроившегося рядом с ней. — Ты всегда подкатываешь, как первоклассник? Лицо его перешло к удивлению, и тогда младшая Шмидт поняла: она не проговорила все слова довольно четко. — Ты немка, — догадался он, проведя рукой по волосам, — у тебя сексуальный акцент. — Перестань. — Нет, я серьезно, — вполне искренне сказал незнакомец, — я ни разу не соврал. Катарине было приятно слышать столько в свой адрес, но она догадывалась, что красавец просто хочет затащить ее к себе в постель. К счастью для нее, она уже спала с мужчинами и попадала под их заигрывания, чтобы сейчас с легкостью противостоять самым сильным. — А как же день твоего рождения? — Шмидт позволила себе не утруждаться и говорить с акцентом. — Мне правда сегодня исполнилось двадцать четыре года. Проследив за мимикой незнакомца, который ее, похоже, не умел контролировать, она поняла: он говорил правду. — Тогда... с днем рождения, — с короткой улыбкой она поздравила голубоглазого мужчину. — Спасибо, — он принял поздравления и вдруг протянул ей руку, — Джеймс Барнс. Друзья зовут меня Баки. Катарина кивнула и пожала в ответ его руку. Та хватка, которую он использовал... Возможно, ей придется приложить больше усилий, чтобы не повестись на его красоту и способы флирта. — И ты правда позволяешь им себя так называть? — уточнила Шмидт, чем вызывала дикий хохот Баки. Заразительный смех привлек внимание рядом стоящих людей, начавших от него улыбаться. При наблюдении за этим Катарина сразу поняла характер Джеймса Барнса: это был веселый человек, знающий себе цену и пользующийся спросом у девушек для секса и у парней для общения и дружбы. Может, и наоборот. — Мой лучший друг в детстве не мог выговорить мое второе имя, называя «Баки», — пояснил Джеймс, — так ко мне это и привязалось. Катарина покачала головой. — Это унизительно. — М-м, — протянул Баки с улыбкой, — зато только я и Стив знаем историю возникновения прозвища, что делает нашу дружбу особенной. Дружба – громкое слово. Шмидт никогда в этом не нуждалась, ей хватало внимания отца и общения с членами Гидры. — Так и где же твой лучший друг сейчас? — заинтересовалась Катарина. — Бросил тебя в день рождения, чтобы ты арканил девушек? Снова взрыв заразительного смеха, постепенно ломающего ее сдержанность. Уголки губ незаметно поднялись. — Нет, мы сюда пришли с его мамой, Сарой. Это просто великолепная женщина, в которой энергии больше, чем в нас вместе взятых! — Джеймс указал на одну из каруселей. — Хочу, чтобы моя будущая жена была такой же. Катарина смотрела на карусель в виде огромного колеса, медленно крутящегося по кругу. Если Джеймсу двадцать четыре, то его другу примерно столько, – значит, женщине, Саре уже за пятьдесят лет. Отец был старше нее, это точно, но Катарина никогда с ним не выходила вместе в подобные места. До этого момента она и не думала, что сможет захотеть похожего для него и себя. Баки и его друзья уже начинали плохо действовать на Катарину. — Так как твое имя? — вдруг спросил Джеймс. — Я не могу тебя называть «немка с сексуальным акцентом», люди не поймут. Решив, что во внешнем мире она может быть последний раз, солдат Гидры представилась: — Катарина Шмидт. — Вау, да ты прям настоящая немка! — Да, — признала она, — моя родословная настолько чиста, что роди я от любой другой нации, ребенок будет полнокровным немцем. Темные брови Барнса в удивлении приподнялись, он приоткрыл рот. — Моя семья помешана на чистоте нашего рода, — она чуть пожала плечами, привыкнув к этому. — Что ж, Катарина Шмидт, — от торжественного голоса Джеймса женщина снова приподняла свою бровь, — ты боишься высоты? Ощутив знакомый азарт, она уклончиво ответила: — Может быть. Уже в который раз искренняя улыбка появилась на лице Баки, он протянул ей раскрытую ладонь с таким доверием, что Катарина даже немного опешила. — Тогда идем со мной. До полуночи оставалось еще пару часов, и Шмидт точно знала: отец за ней не следит, он дал ей полную свободу. Сама Катарина собиралась вернуться до неоговоренного с отцом времени, чтобы у нее появился шанс хотя бы еще раз выйти во внешний мир: он был прекрасен, полон красок и эмоций. Поэтому солдат Гидры, предвкушая дальнейшее, также доверчиво вложила свою ладошку в руку Барнса, и побежала вместе с ним в сторону самого опасного аттракциона в этом парке. Катарина видела детский восторг на лице двадцатичетырехлетнего мужчины, катающегося с ней на каруселях. Искренний смех и улыбку, которую не видела ни у кого: такую яркую и такую постоянную. Испытывая настоящее удовольствие от наблюдения за Джеймсом Барнсом, Катарина вдруг поняла, чего ей все это время недоставало: настоящих человеческих эмоций. В первую очередь она была ученой, а подобный показатель человечности редко встречался в Убежище. Таким во всей красе пользовались лишь люди во внешнем мире. Перед тем, как Баки бы потащил Катарину дальше, она остановилась, потянув его за руку, которую он так и не отпускал. Мужчина повернулся к ней с горящими голубыми глазами. Как бы ей не хотелось прекращать... это нужно было сделать. — Мне уже пора, — скрывая досаду, проговорила Катарина. — Нет... — расстроенно протянул Джеймс, — убегаешь прямо в полночь? Оставь мне хотя бы свою туфельку! Впервые за вечер позволив мужчине увидеть свои эмоции, младшая Шмидт сдержанно улыбнулась. — Черт, — прошептал от увиденного Баки, — у тебя потрясающая улыбка. Катарина закатила глаза, но оставила эту легкую улыбку. Она подняла правую ногу, сняв со стопы бежевую лодочку доктора Кортин, и протянула ее Барнсу. — Оставляю тебе свою туфельку, Джеймс, — объяснила она. Баки взял ее, распираемый задорным смехом. — Обыщу всех девушек Бруклина, но найду тебя, Катарина Шмидт. Она с потаенной надеждой ему кивнула и крикнула через плечо: — Не позволяй называть себя «Баки»!

***

Вернувшись в Убежище, Катарина не могла убрать с лица глупую улыбку, пока не оказалась рядом с кабинетом отца. В коридорах стояла тишина. Она чуть прокашлялась и взяла себя руки, постучав по дереву. Об отчете ничего не говорилось, но ей хотелось доложить отцу о своем возвращении и то, что она вернулась без всяких происшествий, кроме «утерянной» половины ее обуви. Пришлось зайти в кабинет после разрешения босыми ногами. На них в первую очередь отец и обратил внимание свое внимание, – никак не прокомментировал. — Не ожидал, что ты вернешься так скоро, — первым заговорил Иоганн. Скрестив ладони за спиной, Катарина выпрямилась. — Не хотела злоупотреблять добротой, герр, — сказала она, расправив плечи, — вернулась так быстро, как могла. — Не понравилось? Дочь могла поклясться: она услышала надежду в голосе, похожую на ту, что озарила ее, когда она сбегала от Джеймса Барнса. Отрицательно качнув головой, Катарина разрушила отцовские мечты. — Это было просто великолепно, отец, — с придыханием произнесла она, — люди такие... хрупкие, и они... они наивные, открытые... Опухшая бровь отца приподнялась, и Катарина поспешила объясниться: — Теперь я понимаю Ваше решение обосноваться в Америке для экспериментов, — она подошла ближе к столу, рядом с которым стоял Иоганн. — Этими людьми будет так легко управлять. Скупая улыбка озарила лицо отца, – не смотри она на него, то вовсе бы не заметила. Катарина ощутила прилив сил. — Могу ли я... — она чуть замялась, — просить Вас о еще одной экскурсии во внешний мир? Контролируя свое тело в полную силу, младшая Шмидт не позволила отразиться чувствам на лице: забившееся сердце не привлекло внимание отца. Глаза это сделали. У Катарины они светили так, как уже давно не делали: больше двух лет Иоганн подобного не видел в своей дочери. — Нет. — резко сказал он, заметив, как Катарина стала в разы спокойнее и сдержаннее: пыталась скрыть эмоции. — Пару недель тебе придется быть в Убежище, чтобы объяснить доктору Золе потенциальные способы использования твоих новых открытий. Катарина посмотрела в голубые глаза отца, думая о том, что эти слова звучали так, будто она сможет покинуть тренировочный центр Гидры через эти две недели. Возможно. — Да, герр, — кивнула Катарина и ощутила в пальцах дрожь, радуясь о стойке смирно. — Могу идти? Получив короткий кивок, она развернулась к дверям, но остановилась, вспомнив о деньгах Вольфганга. Отцу стоит знать об этом. — Да, я чуть не забыла Вам сказать, — она подняла руку с оттопыренными указательным и средним пальцами, в которых торчала мятая американская валюта. — Вольфганг дал мне деньги, когда узнал, что я выхожу на поверхность. По тому, как уголок губ Иоганна потянулась вверх в усмешке, Катарина догадалась: он об этом знал. — Неужели ты подговорил его, отец? — с интересом спросила она. — Нет, Катарина, — признался старший Шмидт, — я узнал об этом через пару часов после твоего отъезда. А значит, воспользовался этим, как очередной проверкой. Внутри Катарина ощутила гордость, что во всех аспектах за сегодняшний день ему угодила. Четко бросив «Хайль Гидра», она вышла из кабинета и дергающейся от энергии походкой направилась в свою комнату.

***

За три года и пять месяцев до начала Второй Мировой войны.       Квартира в пятиэтажном доме выглядела совсем пустой без мебели и обычных предметов интерьера. В ней будто не было души. Катарина с сомнением рассматривала каждые комнату, окна и уголок, надеясь, что ей удастся изменить холодность и отрешенность серых стен. Она повернулась к мужчине, уверенно агитирующего ее купить эту квартиру: «вы точно о ней не пожалеете, это же центр Бруклина!», и молча передала ему сумку с деньгами. Это ведь центр Бруклина. Около недели назад отец прервал ее вечернюю тренировку во второй за всю жизнь раз (Катарина думала, что это связано с его приостановившимися проверками) и сообщил ей: она вернется во внешний мир. В этот раз не на несколько часов. Отец разрешил ей жить во внешнем мире с несколькими условиями: постоянные тренировки в Убежище, работа с учеными и слежка за внешней средой. Без раздумий Катарина согласилась на все его условия, за пару часов все свои личные вещи в одну большую спортивную сумку. К утру она уже покидала Убежище. Теперь Катарина жила во внешнем мире: там, где так давно этого хотела, имея возможность постоянно посещать отца и тренировочный центр Гидры. Что она еще могла попросить? Катарина получила все желаемое, найдя квартиру и работу в Бруклине. Катарина устроилась медсестрой в отделение психиатрии, купила себе жилье и стала обустраивать жизнь по собственному усмотрению. Все шло своим чередом. Коллеги в больнице, мебель в квартире. Младшей Шмидт удалось заработать свою жизнь, продолжая преданно следовать догмам Гидре. Вместе с двумя медсестрами, работающими в педиатрическом отделении, медбратом и двумя охранниками из ее отделения, Катарина отправилась после работы на бой, о котором люди говорили всю неделю. Боксерский клуб в дебрях Бруклина, не имеющий никакого названия, кроме «боксерский клуб», вместил в себя больше тридцати человек. В основном, мужчин с бутылками пива в руках и выкрикивающими имена боксеров, словно зазывая их выйти раньше. Благодаря жизни в Убежище, Катарина никогда не присутствовала на подобных мероприятиях, – сейчас нашла это занимательным. Как ученый, она хотела посмотреть на двух дерущихся друг с другом мужчин: техника, стиль, эмоции. То, что младшая Шмидт так любила в больнице, особенно в отделении, где она работала (она намеренно выбрала именно психиатрию). Сам клуб предоставлял возможность для того слежения, о котором ее просто отец: наблюдать за развитием людей и их манерами поведения. Чем глупее нация, тем легче ее завоевать. Вышедший на ринг молодой конферансье объявил первых боксеров. Катарина сидела между двумя медсестрами, иногда переговариваясь с ними насчет внешности участников боев: ей нравилось изображать из себя ту девушку, которую они в ней видели. Трое мужчин с ними наоборот говорили о физических данных боксеров, начиная делать ставки, кто первый выйдет и за какой срок. Слушая одновременно оба пола, Катарина делала собственные выводы о своих спутниках и не спешила определять боксеров до того, как те станут драться. Этот кровавый спорт определенно начинал нравиться младшей Шмидт: во время боя густая кровь изо рта и носа одного боксера окропила первые ряды кричащих от радости зрителей. Где-то в середине соревнования Катарина сумела предугадывать победителей до их выходов. Это далось легко. Она замечала закономерный паттерн у каждого боксера-победителя: скорость, ловкость и гибкость. Реже побеждали крупногабаритные мужчины с жутко выделяющимися на них мускулами. Такие обычно были неповоротливы, немного медленные и не имели такую мощную выносливость. Катарина, сама не заметив, как влилась в азартную атмосферу бокса, подрывалась с места и выкрикивала наравне с мужчинами-коллегами: боксерам, зрителям, конферансье. Иногда даже гадости, которые не должны были вылетать изо рта приличной девушки. Медсестры рядом удивленно прикрывали ладошками рты, не переставая смеяться, и иногда позволяли себе делать подобное. Это вызывало в Катарине дух авантюризма. И власти. Не влияя на девушек напрямую, она своим примером заставляла их делать то, что было им совершенно непривычно: она вела их, как пастух вел стадо. Во время объявления следующих участников Катарина выходила из уборной комнаты, трусцой пробегая мимо ринга, чтобы успеть сесть на свое место до начала боя. Она услышала крики и овации, – один из боксеров уже вышел на ринг, заводя толпу своим появлением, и прыгал по матам. Мельком взглянув на боксера, Катарина застыла на месте. На ринге стоял в одних атласных красных шортах с золотистой окантовкой Джеймс Барнс. Он прыгал по рингу, бил себя по накаченной груди перчатками под цвет своих шорт, – заставлял толпу рукоплескать. Катарина не знала, что ее удивило больше: божественное тело боксера или то, что он имел паттерн победителя. У нее забилось сердце от поднявшегося волнения. Вместо возвращения к своим коллегам она пробралась в первый ряд зрителей, воспользовавшись тем, что она девушка, и почти встала рядом с местом для тренеров. Она сразу заметила пожилого мужчину, кричащего на Джеймса, – определенно его тренер. Рядом с ним стоял ужасно щуплый парень, чем удивил Катарину: как его еще не пришибли в такой толпе. Ей самой пришлось дважды ударить локтем в месиве человеческих тел трех мужчин в бок и одному наступить каблуком на ногу, чтобы сюда протиснуться. С одной стороны она хотела, чтобы Барнс заметил ее прежде, чем начнется бой, – с другой стороны она боялась его отвлечь своим присутствием (если он, конечно, не успел найти себе очередную девушку, которая повелась на его флирт). Катарина стояла так близко к рингу, что слышала, как прогибались маты под шагами и прыжками боксеров. Тело обдало жаром, стоило ей увидеть противника Джеймса: почти похожего на него поджарого парня с довольно быстрой реакцией; их будто специально поставили вместе с целью растянуть бой на более длительный срок. Конферансье объявил начало поединка. Катарина, пристально наблюдающая за боксером, вставшего против Джеймса, высматривала его слабости, тактику. Иногда подпрыгивая на месте и уклоняясь в стороны, она повторяла движения знакомого мужчины, как если бы пыталась взять над его шикарным телом контроль. Она стала прислушиваться к советам его тренера, чтобы понять, насколько они были хороши. Достаточно, чтобы Джеймс победил, если бы слушал старика, но он этого не делал. Почему – Катарина не понимала, ведь советы могли помочь ему победить почти в три-четыре удара. Барнс игнорировал любого человека, который ему подсказывал: щуплый парень рядом с тренером, сам тренер, даже некоторые зрители, что его слышали. Катарина видела, как боксер получал все больше ударов, не пытаясь отбиваться от противника. После очередного удара боксера Джеймс опрокинулся на спину, разбрызгав свою кровь по потным матам. Казалось, Катарина видела пар, исходящий от разгоряченного тела. Она приблизилась к рингу так, как позволяли тренера и охрана, когда знакомый мужчина повернул голову под временный подсчет судьи. Их глаза встретились. Взгляд Барнса протрезвел от увиденного, заставив Катарину выкрикнуть ему: — Вставай и надери ему зад! Даже его тренер обернулся на миловидную женщину, говорящую такие вещи. Катарине было наплевать. — Он делает шаг к тебе при каждой атаке! — она старалась перекричать беснующуюся толпу вокруг. — Давай, Джеймс! Красная перчатка с золотой окантовкой уперлась в маты, и боксер поднялся на ноги до того, как вышел временной счет судьи. Барнс тряхнул головой; капли пота с мокрых волос разлетелись ореолом вокруг него, он начал в прыжках кружить своего противника. — Представь, что он называет тебя «Баки»! — прокричала Катарина, что есть мочи. То, как дернулись плечи мужчины... она была уверена, что он расслышал ее слова. Катарина не обращала внимание на пристальный взгляд тренеров, которым явно не нравилось, что она так близко подошла к рингу, смотря только на одного человека. На улице совсем стемнело, когда люди стали выходить на свежий воздух. Внутри боксерского клуба воняло двумя вещами, перекрывая любые другие запахи: алкоголь и пот. Даже металлического привкуса крови, размазанной по всему рингу, не ощущалось так сильно. Катарина вышла за своими коллегами, запрокинув голову к темному беззвездному небу. Вероятно, завтрашним утром или днем пойдет дождь. Притормозив у бордюра, Шмидт не стала переходить дорогу, чтобы сесть в машину медбрата, на которой они сюда приехали. Заминка привлекла внимание ее знакомых. — Ты идешь? — спросила Майли, кивнув на темно-синюю машину. Катарина обернулась к дверям клуба и раскрыла рот, пытаясь на ходу придумать отговорку не ехать с коллегами. — Я, кажется, видела там мою соседку, Лину, — проговорила она и указала пальцем на вход, — она была со своим парнем. Я поеду домой с ними, вы не против? Майли обернулась к третьей девушке в их компании, затем к мужчинам, – все покачали головой. — Ты будешь в порядке? — она на всякий случай уточнила. — Конечно, — не соврала Катарина. У никого из людей здесь не было и шансов ей навредить. Поэтому она с короткой улыбкой проводила взглядом медленно уезжающую машину с коллегами и дождалась, пока улица опустеет от зрителей и начнут выходить сами боксеры. Катарина не знала, чем руководствовалась, оставаясь на улице в ожидании Джеймса Барнса. Этот боксер заставил пару месяцев назад ощутить ей всю прелесть внешнего мира. Может, сработала в ней спящая человечность, и она просто хотела его за это отблагодарить. Катарина придерживала рукой сумку, высматривая из вышедших боксеров знакомое лицо, и услышала тот смех, что иногда ее преследовал. Почувствовав учащенное сердцебиение на запястье, она постаралась взять себя в руки. Из боксерского клуба вышел Джеймс Барнс вместе с щуплым парнем, который смотрел на него снизу и не переставал качать головой, улыбаясь от чего-то глупого, что, видимо, он ему сказал. Оба представителя мужского пола направились в сторону Катарины. Первым ее увидел парень, приобретая слегка озадаченное лицо; Шмидт решила, что это из-за ее пристального внимания, – потом на нее поднял взгляд Джеймс, заметив заминку собеседника. Он остановился в метре от нее. На нем уже была повседневная одежда; лицо мужчины превратилось в уродливое месиво: заплывший глаз, разбитые губы и опухшие скулы. — Катарина, — с придыханием сказал Джеймс. Из-за того, что он собирался улыбнуться, его губа треснула и закровоточила. Тихо зашипев, Барнс приложил сложенный палец к ране. — Привет, — поздоровалась она, не зная, что еще ему сказать. — Я думал, что Картер ударил меня так сильно, что у меня начались видения, — весело заявил мужчина. — Но ты и правда здесь. Катарина, поджав губы, кивнула ему и вдруг заявила: — Ты проиграл из-за того, что не слушал своего тренера. Тощий парень всплеснул руками, словно до этого убеждал Баки в том же, отчего тот закатил глаза. — Эй, умники, у меня левая перепонка лопнула! — Джеймс указал пальцем с опухшими костяшками на правое ухо, в подтверждение этого говоря слишком громко. — Я с трудом слышал. Мне удалось лишь по губам прочитать то, что ты мне подсказала. — Катарина Шмидт, — вдруг опомнилась ученая Гидры и протянула руку другу Барнса. Лицо парня просияло, и он, хитро взглянув на своего друга, ей сказал: — Так это Вы та самая немка, о которой Баки постоянно всем говорит! — друг проигнорировал недовольный вздох со словами «Иисус». — Стив Роджерс. Катарина, не скрывая улыбки, взглянула на Джеймса. — Я уж думала, ты будешь продолжать, как подросток, флиртовать с девушками. — Так, значит, ты обо мне думала? — единственное, что Барнс услышал из всего. Закатив глаза, Катарина подошла к Стиву и взяла его под худую руку. — Стивен, я тут слышала, Ваша мама весьма потрясающая женщина. Джеймс наигранно расстроенным восклицанием попытался обратить на себя внимание этих двух, но они, как назло, разговаривали друг с другим, направляясь вниз по Перрит-стрит. Пришлось идти позади, иногда замечая, как Катарина оборачивалась, чтобы проверить, идет он или нет. По ее коварному выражению лица он понял: она специально над ним издевалась, громко обсуждая со Стивом его поражение. Но внутри он совсем не ощущал... плохого. Наоборот, он чувствовал себя, как нельзя живым, невзирая на ужасные травмы лица и тела; Баки сдерживал улыбку при виде Катарины, чтобы не раскрыть раны на губах. Вместе с мужчинами немка не заметила, как дошла до незнакомого ей района Бруклина, разговаривая обо всем подряд: разговор не зацикливался на спорте или самой Шмидт, как малознакомой женщины в их окружении. Она вдруг осознала, что шла со Стивеном и Джеймсом, держа их под руки, как своих охранников. Время пролетело незаметно. — Тебе бы Джиму показаться, Бак, — вдруг сказал Стив, встав напротив друга и новой подруги. Катарина решила принять молчаливую сторону наблюдателя. — Да, да, — отмахнулся от него Джеймс, — как и всегда. — Пока, Баки. — Передавай Саре спокойной ночи! Стив согласно кивнул и попрощался с Катариной, сказав, что ему было приятно, наконец, с ней познакомиться. На удивление самой Шмидт, ей тоже понравилась компания щуплого паренька. Казалось, она еще не встречала настолько галантных парней, который не желали залезть к девушки под юбку, и были на самом деле искренни в своих словах и действиях. — Ну что же, — размеренно проговорил Барнс, пытаясь не травмировать свое лицо еще сильнее, — веди к себе. Посмотрев на предложенный ей локоть, Катарина, немного сомневаясь в себе, взялась за его руку. Только сейчас она догадалась о маршруте: сначала Джеймс проводил своего лучшего друга домой и теперь собирался проводить и ее. Она не сомневалась, что мужчина жил поблизости со Стивеном, но жертвовал своим временем и лечением, чтобы привести ее домой в порядке. Неизвестное доселе чувство заставило Шмидт нахмуриться и затем ощутить тепло внутри от мыслей, что Джеймс о ней заботился. И неважно, какие были его истинные мотивы. Катарине это нравилось.