Середина весны

Олли провёл меня по этой, как они упорно её называли, пекарне. Хотя ни грамма хлеба я нигде не увидела. Только ряды бочек с маркировками. Бочки были везде. Огромные бочки в помещении, где выкуривали алкоголь. Большие бочки на складе — с пометками мелом о том, куда и когда их нужно отправить. Маленькие бочки в погребах. Несколько помещений были за закрытыми стальными дверями и парень сообщил, что туда мне нельзя. Могу поклясться, там тоже были бочки. — Первое правило — не прикасаться ни к чему из этого. Голос у него резко сменился, как только мы покинули кабинет. Могу поспорить, парнишка представляет себя Большим Боссом. Может даже фантазирует по ночам, как получит этот бизнес после смерти своего нынешнего начальника. У всех свои фетиши. — С этим проблем не будет. Я не пью, — бросила я, едва поспевая за ним. После двух бокалов я превращаюсь нечто такое, о чём стыдно вспоминать, а после четырёх вообще уже ничего не помню, так что чаще приходится переступать черту, чтобы на утро не было мучительно стыдно. — Ты не поняла, — он резко остановился, а я чуть не впечаталась в его спину. — Нельзя ни трогать, ни спрашивать, ни приближаться. Я только послушно кивнула, не вступая в полемику и решив, что спрашивать про настоящий хлеб или хотя бы булочки — очень, очень плохая идея. — Вот твоя работа. Олли открыл дверь и выволок из комнаты огромный мешок. В нём оказалось грязная одежда, по большей части — фартуки. Я вытаращилась. — Чтобы к следующей смене всё было готово. Да он, чёрт возьми, шутит! — И когда начинается следующая смена? — В полночь. Таз и порошок возьмёшь в кладовке. Я резко выдохнула, не сдержавшись и выдав всё своё смятение этим жестом. Олли довольно улыбнулся, засчитав себе очко в этом маленьком поединке. Потом, решив, видимо, что этого достаточно, развернулся и направился прочь. — А где тут кладовка? — крикнула я вслед. И вдруг с ужасом осознала, что я совершенно не запомнила всех этих переходов и комнат. Заблужусь и умру голодной смертью. — Сама найдёшь, — донеслось уже из-за угла. «Мудила», — заключила я и поволокла мешок в соседнюю комнату, из которой был выход на улицу. В итоге весь день я занималась тем, что стирала чёртовы фартуки, но только к концу до меня дошло почему их не становилось меньше. Рабочие. Несмотря на разговоры о смене в полночь, здесь была сумасшедшая текучка рабочих — новые приходили, старые уходили. Старые кидали фартуки в кипу, которую я разгребала, а новые брали чистые из стопки только что постиранных. Когда этот факт обнаружился, я почувствовала себя так, будто у меня лопнул сосуд в глазу. В довесок, кончился порошок. Здесь не было чувства времени. Каждый, судя по всему, носил своё с собой. Может, потому что не было окон. Нигде так не теряешься во времени, как в подвальных помещениях. Я дважды выходила на улицу, чтобы развесить фартуки, и только в эти моменты будто возвращалась в мир реальный. Вспоминала, что вокруг есть другие люди и большая часть из них не работает на мафию Кэмден Тауна и не должна ей денег. Я вернулась к кладовке (которую в первый раз на удивление быстро нашла), чтобы взять ещё порошка. Дёрнула дверь и тут же наткнулась на мужскую спину. За ней раздавалось женское хихиканье. Мужчина не сразу отреагировал, но вдруг заметив меня, дёрнулся, будто я ударила его. — Твою мать! Девушка, которую он до этого прижимал к стене, быстро отпрянула и натянула рубашку. — Простите, не хотела мешать. Лицо у мужчины было бледное, что фартуки, которые я только что выстирала. Он откашлялся, надвинул на лоб кепи и поспешил ретироваться. Я поглядела на носки обуви, краем глаза следя за фигурой девушки. Она была немного старше меня, тоже в фартуке. Косынка съехала и короткие тёмные волосы растрепались. Она проводила фигуру взглядом, опасливо осмотрелась, будто пойманная на воровстве, а потом вперилась глазами в меня. — Какого чёрта ты тут забыла? — Я хотела взять порошок. — Нет, я спросила, какого чёрта ты тут забыла? — расставив ударения, повторила она, видимо, имея в виду пекарню в целом. — Я новенькая. Буду здесь работать. Она что-то произнесла, но я ни слова не разобрала, потому что это был иврит. — Я спросила, ты еврейка? — Нет. — Тогда с чего бы тебе здесь работать? — она внимательно окинула меня взглядом, а я промолчала, не зная что должна ответить. — Хотя, это не моя забота. Как тебя зовут? — Эйприл. — Чтож, Эйприл, всем нужны друзья верно? — она закрыла дверь, поправила фартук и натянула обратно косынку. — Так что давай договоримся, ты никому не скажешь о том, что видела сейчас, а я так и быть, стану твоим другом здесь. Я впервые подняла глаза и посмотрела на её лицо. Симпатичная, с тёмным ободком радужки, в котором терялся зрачок. И без другого ободка — того, что носят на пальце. На шее в разрезе рубашки у неё болталась маленькая звёздочка Давида на шнурке. Я дёрнула уголком губы и отозвалась: — А что я видела здесь? Это заставило её довольно ухмыльнуться, а я заметила у неё на лице необыкновенный отблеск. Наверное, у меня был такой же. Он появляется только тогда, когда у вас одна общая негласная информация на двоих. Чувство единения, если угодно. — А ты молодец. Я Рахель, кстати, — она отлипла от стены, на которую опиралась до этого. — И той дрянью, которую они называют порошком, ты разве что пену наведёшь. Пошли. Она прошла другой дорогой, через комнату с закрытыми для меня дверями. Я подумала, что раз я в сопровождении, то это наверное, не будет считаться нарушением. И всё же поторопилась, чтобы не отстать. В этом помещении несколько человек смешивали что-то в склянках, подогревали на огне и отмеряли. Видимо, отвечали за рецептуру. — Что здесь делают? — спросила я, когда этот шипящий и бурлящих цех остался за спиной. — В основном виски и ром. Мистер Соломонс поставляет его везде, даже в Америку. — Я думала, в Америке сухой закон. — Вот именно, — она лукаво улыбнулась через плечо. — Я готовлю для парней, которые тут работают. А у тебя работа по-грязнее, да? Не переживай, все с этого начинают. Она недвусмысленно поглядела на мои руки, кожа на которых сморщилась от долгой возни в воде. Это однозначно была усмешка и я тоже улыбнулась, но не этим словам, а собственной мысли о повышении. — И много их? Людей, что тут работают. Рахель кивнула. — Особенно последнее время. Из Кэмдена, Саутуарка, со всего чёртового Лондона. А теперь ещё парни Острых Козырьков. Мне показалось, она на секунду покраснела. Так вот кем был тот человек. Могу поспорить, он не досчитается зубов, если Мистер Босс узнает, чем они занимались в кладовке. Иначе у меня бы не было этого грязного секретика в кармане. Само его наличие походило на ощущение от наличия ножа под юбкой. — Острых Козырьков? — переспросила я, поравнявшись с ней. — Семейки Шелби, — она исчерпывающе поглядела, будто я должна была сделать вид, что это мои старые друзья, но я только пожала плечами. — Не знаешь их? Плевать, ты ничего не теряешь. Мистер Соломонс говорит, они какие-то бирмингемские цыгане. Можешь себе это представить? В её понимании, наверное, все, кто не являлся евреями были на ступень ниже. Но я не обиделась. Не было такого права. Рахель провела меня в кухню и достала из шкафа коробку, а ещё пару перчаток. — Вот, держи. Всё, что берёшь — верни обратно. — Спасибо, — кивнула я и впервые за этот бесконечный день искренне улыбнулась кому-то.

***

Я проснулась от звука падения где-то в соседнем помещении и обнаружила, что уснула на полу. В небольшом помещении с пустыми бочками, оперевшись на мешок с грязными фартуками, как на подушку. Потерев глаза, я заметила новую небольшую стопку грязных вещей. Могу поклясться, этот Олли сказал им, куда их нести и кто будет заботится о грязных вещах. Спина затекла от сна в полусидячем положении. Туфли я скинула ещё вечером. Юбка была не в лучшем состоянии, но, чёрт возьми, когда я переодевалась, то понятия не имела, что мне придётся делать в этой одежде. Я глазами нашла свою сумку, лежащую на бочке, намереваясь хотя бы глянуть на себя в зеркало, но вдруг заметила, что она открыта. Всё было на месте, хотя кто-то очевидно рылся в вещах. Я похвалила себя за сообразительность уже в третий раз, потому что даже если они искали оружие — оно было при мне. Но что обидно — не было браслета. Я схватила коробочку и обнаружила, что она стала легче. Внутри лежала записка: «В счёт долга». Это окончательно вывело меня из себя и со злости долбанула босой ногой по бочке. Та отдалась глухим звуком, а кость — болью. Ненавижу евреев, ненавижу ром и ненавижу это могильное место! Где-то совсем рядом что-то зашуршало и кто-то заскулил. Я обернулась. Звук шёл из-за двери, что вела на улицу. Я аккуратно приблизилась и услышала, что с той стороны скребут. Должно быть, бродячие собаки. Едва дверь приоткрылась, в щель тут же юркнул пёс. Он покрутился, принюхиваясь. Я потянула руки и присела. — Хэй, малыш, — это, конечно, было условно. Пёс был крупный с массивными челюстями, но глаза у него выглядели грустными. — Ты потерялся? Ничего, я, похоже, тоже. На нём был ошейник, так что вряд ли это бродячая псина. Он понюхал мои ладони, оставив на них влажный след своего холодного носа. — Знаю, они пахнут порошком, — я улыбнулась и потянула пса ближе, пытаясь найти на его ошейнике опознавательные знаки: надписи на обратной стороне или медальон. — Ты славный мальчик. Как тебя зовут, мм? Но ничего не попалось, а собака только облизала мне пальцы, явно не собираясь колоться по поводу имени. Я выпрямилась и оглядела бочки. — Ладно, у нас тут есть ром, виски и чего-то не хватает. Верно, Бренди? — пёс прыгнул на меня двумя лапами едва не повалив на пол. — Да, хороший мальчик! Животные здесь явно приятнее людей. Хотя это в общем-то справедливо для мира в целом. Я потрепала его за ухом. Пёс попытался дотянуться до моего лица, а потом спрыгнул и рванул куда-то в соседнее помещение. — Эй, ты куда? Я бросила взгляд на сумку и туфли. Плевать, всё что хотели — они уже взяли. Так что оставив всё как есть, я поспешила догнать собаку. Было не понятно, сколько на часах, потому что самих часов я не встретила. Тут ничего не менялось, за исключением лиц, которые всё равно были одним сплошным потоком. Что-то шипело за закрытыми дверями, кто-то перекатывал бочки, а кто-то переносил ящики, и бутылки в них тихо позвякивали, ударяясь друг о друга. Я обогнула пару таких носильщиков и обнаружила пса у двери в хранилище. — Что там? Ты кого-то учуял? Бренди только жалобно поскулил. Под дверью виднелась слабая полоска света. Я не была уверена, что мне туда можно. Что там, я даже не была уверена, что псу туда можно. Но он попытался сам открыть тяжёлую дверь носом. В итоге я сдалась, глядя на его грустную мордашку и толкнула дверь. Пёс пролез сквозь щель между косяком и дверью и исчез где-то в полумраке. Я вошла следом и тихо прикрыла дверь за спиной. В дальнем углу горел фонарь и я видела длинную тень на кирпичной стене. Здесь пахло деревом, алкоголем и пылью. У меня засвербило в носу. Я увидела на стене тень собаки и призрачный человек нагнулся, чтобы погладить её. Я нарочно покашляла, чтобы дать знать, что вошла не только собака. Тень выпрямилась и из-за полки с бутылками показался мистер Соломонс. Я недоумённо моргнула. — Простите, я не знала, что вы тут, — потом добавила в оправдание: — Ваш пёс вас искал. Собака сидела рядом, склонив голову и предательски пялилась на меня. Я подумала, что сейчас самое подходящее время, чтобы уйти, но едва успела коснуться холодной металлической ручки, как услышала негромкое: — Иди сюда. Мне нужно твоё мнение. Я даже оглянулась, чтобы убедиться, что здесь больше никого нет. — Моё мнение? Виски? — Как должника, — быстро осадил он меня, я поджала губы, но всё же послушно подошла. — Представь человека, который задолжал определённую вещь кое-кому очень могущественному. — Это будет не сложно, — хмыкнула я, но моё замечание осталось без внимания. — Ему дали отсрочку, но он знает, что совсем скоро придётся всё вернуть, — пока он говорил, голос становился всё тише, всё более хриплым, акцент всё заметнее и мне приходилось вдвойне напрягаться, чтобы вообще понимать, что он говорит: — У него есть то, что нужно вернуть, но он не хочет этого делать. Как поступить? Я посмотрела на свои босые ноги. Чулки тоже пришлось снять, чтобы не испортить. По большей части в пекарне везде были деревяшки, с которыми приходилось только заботиться, как бы не загнать занозу. Но тут был камень, засыпанный сверху песком. Приятно, но холодно. — Не знаю… — пожала плечами я и предложила первое, что пришло в голову: — Сбежать за границу, сменить личность. — Пфф… нет! — почти что раздражённо одёрнул меня мистер Соломонс. — Очень могущественный, ясно? От него нельзя сбежать. Подняв голову, я посмотрела на лицо мужчины в танцующих отблесках фонаря. В таком освещении глаза у него стали совсем тёмные, мимика будто застыла и само лицо было каким-то полубезумным, но… растерянным. Будто этот его эфемерный «должник» не просто существовал, но был кем-то очень близким. Я вздохнула и, отложив в сторону формальность, произнесла честно: — Если хотите знать, что бы сделала я: вернуть то, что должен. Тем более, если у этого человека есть то, что нужно вернуть. Но он остался недоволен моим ответом, будто ждал какого-то другого чудесного решения проблемы. — Это недостаток воображения. Я изогнула бровь и поправила: — Это избыток ответственности, — потом ещё раз поглядела под ноги. — За всё, что мы делаем — так или иначе — всё равно придётся ответить. А иногда и за то, что делали не мы. Интересно, грызёт ли отца совесть? Мне бы хотелось думать, что да. Смогу ли я простить его за всё это? Зная собственного отца, для него гораздо важнее будет не моё прощение. Для него важнее, сможет ли он простить сам себя. За маму так и не простил. — Мистер Соломонс… — найдя его в круге света я заметила, что он вертит что-то в пальцах. Что-то маленькое. — Вы должны кому-то? — Совсем немного времени, — он уже не был здесь, и говорил о вещах, которые по-моему никак не были связаны с разговорами про долги и вообще предназначались не мне. — Немного. Мысленно он уже не видел меня в этом помещении. Так что я поторопилась убраться и физически. — Ясно, — остановилась у двери, чтобы бросить: — Доброй ночи. И уходя поняла, что за вещь была у него в руке. Пуля.