Середина весны

Было меньше десяти утра, когда я выскользнула из пекарни и пешком направилась к Примроуз-Хилл, где мы договорились встретиться. Отец умолял, чтобы я приехала домой, проститься, как следует, но я физически не могла этого сделать. Только не сейчас. Не так скоро, только не туда. Из чёрной одежды у меня были только юбка и пальто. Шляпу и перчатки я взяла у Рахель. Около десяти я добралась до ограды. Отец был там. Дождя не было, но плащ на нём был запахнут и застёгнут на все пуговицы. Я увидела его прежде, чем он меня и остановилась на другой стороне дороги на пару мгновений. И вдруг он показался мне таким крошечным, бессильным. Словно сухой лист, дрейфующий в луже. — Когда? Отец еле заметно вздрогнул от моего голоса со спины, но постарался не подать виду. — Вчера ночью. Я проглотила ком в горле, будто подушечку для булавок. Комната в моей голове уже была убрана и готова для нового жильца, а я остервенело сжимала ручку её двери. — Ты заплатил гробовщику? — И ему, и священнику, и больнице. Я не стала спрашивать с каких денег. Мы молча пошли вдоль ограды. Я смотрела, как расплывались в лужах маслянистые пятна. Меня тошнило. — Эйприл, — осторожно позвал отец, будто боялся спугнуть моё внешнее спокойствие. — Ты в порядке? — Да, — тут же бросила я. Но он дотянулся до моей руки, сняв перчатку. Мне пришлось остановиться. Отец долго смотрел на мою ладонь, будто собирался предсказывать мне судьбу. — Я имел в виду… — Я поняла, что ты имел в виду. Меня никто не обижает. Вообще-то, я даже получила «официальную работу». Избегая смотреть на осунувшееся лицо отца, я всё же краем глаза заметила этот проблеск удивления у него на лице. Но тут же аккуратно выдернула ладонь и пошла дальше, давая понять, что не собираюсь говорить об этом сейчас. Только не сегодня. — Я искал тебя. — Знаю. Рахель передала мне записку, которую получила от одного из людей мафии. Записку, начерченную кривым быстрым почерком с несколькими словами внутри, от которых мой мир полетел вниз и раскололся на две части, как старая фарфоровая чашка из маминого сервиза. Я показала её мистеру Соломонсу, но он уже знал. — Я была… — внутренне сжимаясь от неспособности произнести «свадьба», заговорила я. — Занята. Это не правильно. Пока я была там, среди света и шампанского, пока танцевала на блестящем паркете, на моём собственном доме лежала ночь, навсегда забравшая последнего человека в этом чёртовом мире, который меня понимал лучше, чем я сама. — Я встретила давнюю подругу, — я заставила себя глянуть на отца. — Ирму Уоллис. Он глядел на грязную брусчатку тротуара. Мимо проезжали машины и проходили люди. Лондон продолжал жить, не замедлив бег. Я подумала, сколько ещё людей не проснулись сегодня? — Вот как. Ты никогда о ней не говорила. Может, он хотел меня укорить. Вернуть мне мой же упрёк: «Гляди, ты сама что-то скрываешь, так какое право имеешь требовать правды от меня?». В любом случае, я этого не заметила. В голове у меня ртутные шарики бились друг об друга и разбегались, стаи птиц разлетались, покидая дома, а в новой комнате пахло штукатуркой. — Хватит, пап. Я знаю, что ты виделся с ней. Было слышно, как он вздохнул. Так сдавленно, будто на груди у него лежала трёхтонная гиря. — Она тебе сказала? — Важнее, что это был не ты. Что у тебя за дела с Ирмой? Это ведь связано с деньгами, да? С тем чемоданом? Я так резко начала наступать, что отец остановился и одёрнул меня. — Тсс!.. — он нервно обернулся, будто за нами могли следить. — Послушай, Эйприл, это всё только ради… — Только попробуй сказать, что это «ради моей безопасности», — у меня к горлу подступала истерика, я глушила её злостью, чтобы выглядеть выгоднее. — Я клянусь, я уйду и ты меня больше не увидишь! Хотя, может и не стоило. Отец долго смотрел на моё красное лицо немигающим взглядом. Потом произнёс, как приговор: — Я прежде работал на Алфи Соломонса, — но заметив мою досаду, поспешил добавить: — Редко. Небольшая подработка. В основном простая, грязная работа. — Ирма знала? Поэтому она к тебе пришла? — Она тебя искала. Я предложил подождать. Мы разговорились. Он говорил так, словно рубил слова и они булыжниками падали мне на ноги. Я сжала кулаки до такой степени, что кожа перчаток натянулась и стала гладкой на костяшках. Мы дошли до ограды кладбища и прошли сквозь ворота. — И в какой момент вашего разговора тебе пришло в голову украсть деньги у еврейской мафии? — прошипела я сквозь зубы. Вдали было видно небольшую группу людей, собравшихся полукругом. Мелькала ряса священника. Я остановилась, будто дальше была невидимая стена. Можно было сделать вид, что я не хочу нести этот сор туда — ему там не место. Но честно сказать, я не хотела нести туда себя. — Почему она тебе не сказала? Хотя, я, кажется, понимаю, — «потому что ты связана с мафией, ты простая мишень» — не договорил он, но я прочитала это в его уставших глазах. — У мисс Уоллис есть свой человек среди… букмекеров некого мистера Сабини. Там всё устроенно. Такие люди заранее знают, какая лошадь победит. — Ушам своим не верю! — воскликнула я, отшатнувшись от него, как от огня. — Да ты только подумай, Эйприл, сколько можно выиграть, ставя такую сумму, — таинственным шёпотом бросил он мне. Могу поспорить, он нашёл это ужасно ироничным. Обвести мафию вокруг пальца: вернуть их деньги обратно и при этом остаться богатым. Счастливчик Уильям — вот, кем он стал бы. Если бы всё это было осуществимо. — И ты поверил ей? — Я видел это своими глазами. Видел, как лошади, которых этот джентльмен называл, приходили первыми. Один раз, второй, третий. Я постаралась взять себя в руки, потому что знала, если дам волю злости, гневу, отчаянию — хоть чему-то из этого — за ним последует всё остальное. Приблизившись к отцу, я взяла его руки в свои и присела, чтобы видеть его лицо. — Значит, вот, что ты сделаешь: ты возьмёшь этот чемодан и вернёшь его мистеру Соломонсу, ты меня понял? Он болезненно и криво усмехнулся. — И после этого ты зовёшь меня наивным? Да он пустит мне пулю в голову, едва я разожму руку. С этими деньгами мы с тобой сможем уехать далеко, — он поднёс мои пальцы к губам, будто хотел поцеловать или согреть. — Хочешь, поедем в Маргейт? Помнишь, тот дом, который мы видели, на скалах? Мы сможем купить его. Или даже уехать в Америку! — Пап, да послушай ты меня! — едва не сорвалась на крик я. Люди вдали любопытно оборачивались, пришлось успокоиться. — Ирма Уоллис — полубезумная, избалованная девчонка. Если она хочет что-то получить, ей плевать, чего это будет стоить. Я знаю, что ты не доверишься мистеру Соломонсу, но хотя бы поверь мне. — А ты уже так готова верить ему? Он вдруг стал каким-то очень грустным. Тоскливо обернулся в сторону могилы, рядом с которой высились холмики свежей земли. Копать могилы в октябре неблагодарная работа — земля ещё не мёрзлая, но слякоть и дождь размывают почву. — В этот раз незнакомый дьявол лучше знакомого, — отозвалась я в оправдание. Какая-то женщина отделилась от общей толпы и направилась к нам. Я прежде никогда её не видела и подумала, она идёт к выходу. Она была совсем маленькая, как девочка, но полная и слишком добродушная для Кэмдена. — Я поставлю эти деньги на Людовика XIV на скачках через два дня, — металлическим голосом отозвался, наконец, отец. — Если что-то случится, деньги будут спрятаны, но ты сможешь их найти. Он поправил волосы, стряхнул невидимую пыль с плеч, будто готовился к свиданию и отправился к остальным. Я хотела догнать его, схватить за плечо, но та женщина вдруг преградила мне дорогу. — Мисс Рид! Это вы, верно? — я посмотрела на неё непонимающим взглядом, потом снова попыталась найти отца, но он уже затерялся среди людей. — Меня зовут Джулия Хофф. Позвольте выразить свои соболезнования. Я не могла туда пойти. Не могла последовать за ним к могиле. Только не сейчас, когда она лежит там в открытом гробу, будто живая. Нет. К ногам будто были прикреплены тяжеленные пушечные ядра. Я не могла ими двигать. Только глупо хватать воздух, как выброшенный на берег кит. Священник посмотрел в мою сторону, словно говоря: «Мы уже начинаем». Я покачала головой, словно отвечая: «Без меня». — Формально, мы не знакомы, — продолжала женщина. — Но я пришла поблагодарить вас. Я знаю, что это не вернёт вам её, но ваше щедрое пожертвование может помочь кому-то ещё. Я поглядела на неё так, как если бы она возникла из воздуха только что. Понадобилось чуть меньше минуты, чтобы сообразить, что она вообще сказала и понять, что она обращалась ко мне. Но женщина на удивление была терпима. — Спасибо, — как заевшая пластинка с благодарностями, ей богу. — И да, если вам вдруг понадобится какая-то помощь или вы захотите узнать побольше, вот наш адрес. Я почувствовала, что если сейчас не обопрусь обо что-нибудь, то упаду. Женщина протянула мне стерильно-белую визитку с адресом и номером на одной стороне и несколькими словами на другой: «Фонд по борьбе с синдромом Альцгеймера». А после ободряюще коснулась моего плеча, тепло улыбаясь и ушла. Вот только я не почувствовала ободрения и мне не было тепло. Наоборот, чувство было такое, словно я проглотила айсберг и он медленно тает в моём желудке, заполняя ледяной водой. Я отошла в сторону и привалилась спиной к старому дубу поодаль. Отсюда был виден край гроба. Только деревянная оболочка. Несколько знакомых отца оборачивались в мою сторону. Пришлось закрыть глаза, потому что у них на лицах чётко просвечивало: «Бедняжка. Даже не может подойти и попрощаться». Но я не хотела быть бедняжкой и тем более не хотела прощаться. Если я не пойду туда, она встанет и придёт сюда сама, чтобы отчитать меня за это детское поведение. Священник дочитал проповедь, потом некролог. Я слышала только обрывки. Мне казалось, я должна заплакать. Если заплачу, будет легче, правда ведь? Вот только всё тело покрылось коркой, будто от засохшей глины и я не могла выдавить ни всхлипа из напряжённых лёгких. Я приоткрыла глаза, словно жульничала в прятках. Гроб не опускали в могилу. Вот и всё. Я снова прижалась затылком к стволу позади. Ещё пару минут и шесть футов земли поглотят оболочку от человека, которого ты любил, словно его и не было никогда. Я зажмурилась, так крепко, что заболело лицо. Послышались шаги и кто-то остановился у дерева рядом со мной. Мне даже не было нужды открывать глаза, чтобы понять. Запах рома выдавал. — Мою матушку хоронили в закрытом гробу. Собаки так постарались, что там не на что было смотреть. А мне так хотелось взглянуть на неё в последний раз, убедиться, что она действительно умерла. Он так спокойно произнёс это последнее слово, что меня передёрнуло. Я избегала этого даже в мыслях. Ещё рано. Дверь в голове только закрылась. Мне вдруг вспомнились похороны мамы. Тогда я вела себя иначе, но не потому, что любила её больше. На похоронах человека, за которого я собиралась замуж, я плакала ещё меньше. Я была уверена, теперь слёз не осталось совсем. — Здесь была женщина. Передавала вам благодарности, — я раскрыла ладонь и протянула смятую визитку. Догадаться, кто ответственен за это не составило труда. Я только не понимала зачем. С каждой секундой мне всё больше казалось, что это просто жестокая шутка. — Тебе всё же стоит пойти посмотреть. Я резко открыла глаза и уставилась на мистера Соломонса. Он почему-то выглядел более серьёзным, чем обычно. Не угрожающе-серьёзным, а скорее смиренно-серьёзным. Вокруг гроба никого не было. А самое главное, не было отца. Он ретировался, чтобы не встретится с моим боссом. Я вдруг ощутила ужасное, разрывающее грудь сиротство и тоску, подумав об этом. Он оставил меня тут. Её не было видно, хотя крышка гроба была открыта. Они ждали меня. Но я развернулась и ушла бы, если бы трость мистера Соломонса, упершись в дерево, не загородила мне дорогу, как шлагбаум. — Нет, — на силу выдавила я, скидывая трость. Но стоило шагнуть прочь, как выше локтя сомкнулись пальцы, не давая мне покинуть кладбище. Мне стало так больно, но не от хватки на руке. Я резко дёрнулась, вырвалась и швырнула смятую визитку в мистера Соломонса. — Да кто вы такой, чтобы указывать, как мне прощаться с родными?! — не сдержалась я, переходя на хриплый крик. Он принял мой выпад абсолютно хладнокровно, как будто я была маленькой псиной, лающей на него с обочины. И тогда я, не понимая, что делаю, ударила его в плечо со всей накопившейся злостью. — Это вообще всё ваша вина! Если бы не вы, я была бы дома! Следом последовал ещё один удар, потом ещё. Отчаяние пришло неожиданно, будто всё это время пряталось, выжидая самого неподходящего часа. В голове у меня был сумбур, хаос, как на переполненном чердаке. Во мне не было силы — удары получались скорее шлепками — только боль и безысходная злоба. На саму себя, на отца, на мистера Соломонса, на Ирму Уоллис, на весь чёртов мир. — Я была бы с ней! Я бы знала! И тут я разрыдалась. Руки просто упали, как плети. Больше не было сил сопротивляться. — И что бы ты изменила? Мм? Я не видела ни его лица, ни даже собственных ладоней. Всё расплывалось, как акварель. Я плакала взахлёб, не в состоянии схватить воздух, задыхалась. Не соображая, что делаю, я потянулась вперёд и прижалась щекой к груди мужчины. Я плакала, как ребёнок, оставшийся совсем один. Ещё и потому, что его слова были правдой. Это было вне моих сил. — Если бы можно было купить немного времени, — произнёс он тихо, даже не конкретно мне, но я вдруг почувствовала руки на своей спине. Я не знаю, сколько времени прошло прежде, чем истерика понемногу стала отступать. Тепло и молчание сделали своё дело. Я отдалилась и, вытирая слёзы ладошками, произнесла едва не шёпотом: — У вас теперь весь шарф мокрый. Простите. — Ничего. Это не страшно, — хрипло отозвался он. Я обернулась через плечо. Она всё ещё была там. — На счёт этого пожертвования… я… — обернувшись на голос, я увидела, что мистер Соломонс смотрит под ноги, будто ему неловко. — Я не имел ничего… ничего такого в виду. И это было так странно… искренне. Я даже глядела на его смутившееся лицо какое-то время, чтобы понять, говорит ли это тот, кто в маске или тот, кто под ней. Но всё же ничего не ответила. Только кивнула. Потом развернулась и направилась к могиле. Прошло меньше десяти минут, когда я вернулась. Раскалённые щипцы, сжимавшие мне сердце, вдруг стали тускнеть и пропадать. Я глубоко вдохнула, прежде, чем подойти ближе и произнести: — Мистер Соломонс, мне нужно вам признаться.